Глава десятая
Вернувшись домой, она поняла, что все кончено. Отчаяние и безнадежность сковали сердце, почти не позволяя дышать. Вика прошлась по дому, который больше ей не принадлежал.
Что-то в ее душе не давало смириться, заставляло двигаться, бессмысленно переставлять вещи с места на место, твердило: «Борись, не сдавайся…» Но разум не подсказывал выхода. Некуда бежать, негде спрятаться, некого просить о помощи. Все. Конец. В понедельник, самое позднее во вторник утром она окажется в следственном изоляторе. Ей трудно, почти невозможно было представить себя среди уголовниц. Но другого пути у нее не было.
Увольнение с работы и выселение – железное основание для постановления об аресте. Следователь, разумеется, им воспользуется. Не потому, что сильно ненавидит Вику, просто так положено. У них, как и у врачей, есть стандарты, которые надо соблюдать. Если ты сомневаешься в диагнозе аппендицита, если ты даже в глубине души убежден, что ничего там нет, но лейкоцитоз высокий, ты идешь и оперируешь. Пусть напрасно, но за эту операцию не накажут: ты действовал по стандарту.
И еще: как следователь ни пыжится, стопроцентных доказательств у него нет. Вика будет настаивать, чтобы диктофонную запись предъявили суду. Выступят в ее пользу и Балахонов с Ларисой. Пока нет ее признания, сохраняется риск, что суд оправдает ее или вернет дело на доследование, а такие возвраты портят следователю статистику.
«Ох уж эта статистика! – вздохнула Вика, наливая себе чаю. – Не знаю, как там у них в юриспруденции, а у нас в медицине чем лучше статистика, тем хуже дело обстоит для отдельного больного. Ведь он воспринимается не как больной, а как возможная лишняя палочка в неприятной графе. Например, летальность. Как бороться за ее снижение? Можно хорошо лечить, а можно отбиваться от тяжелых пациентов.
Или послеоперационные осложнения. Этот показатель будет низким не только если хорошо оперировать, но и если не браться за сложные случаи. Допустим, рак. Врач входит в брюшную полость и думает: «Ага, в принципе можно сделать, но осложнения точно разовьются, а то больной еще и помрет. Ну его к черту, три часа буду потеть у операционного стола, а потом получу нагоняй за перерасход лекарств, и премию не дадут из-за высокого процента осложнений». Врач зашивает живот, пациент через неделю благополучно выписывается, а через месяц умирает от прогрессирующей опухоли. Но уже дома, никому не портя статистики.
Есть еще один прием, его применяют в областной больнице. Ранняя выписка. Осложнения, как правило, развиваются на седьмой – десятый день, а больного выписывают на шестой. В результате в областной идеальная статистика, а Балахонов в своем отделении исправляет огрехи коллег».
* * *
Вика задумчиво размешала в кружке четыре ложки сахара. Она никогда не любила сладкий чай, но, поскольку организм почти месяц не принимает никакой еды, нужно хоть так снабжать себя калориями.
Итак, он ее посадит. Следователю это выгодно со всех сторон. Пока она на свободе, ее не слишком напрягает приходить к нему раз в неделю и повторять, что она ни в чем не виновата. Другое дело, в тюрьме. Он подержит ее дней десять в камере, а потом скажет: «Ах, Виктория Александровна, зачем вы упорствуете? Со своей позицией вы можете и год до суда просидеть. Признавайтесь лучше, быстро отсудитесь, получите условный срок и пойдете домой».
«И я сломаюсь, – с тоской поняла Вика. – Три дня без собственной ванной, и я признаюсь хоть в убийстве Кеннеди. Только где гарантия, что мне дадут условный срок?»
Она вышла в сад. Посмотрела в темнеющее небо, на желтую ноздреватую луну. Листья живой изгороди, серебристые в лунном свете, мелко дрожали. Ночь казалась такой уютной, такой радостной, что Вика на секунду поверила – она будет спасена.
Но нет, ей нельзя поддаваться на ласку нежного ночного ветерка и прислушиваться к шепоту любимых цветов.
У нее есть три дня. И что бы она в эти три дня ни делала, результат будет один. Единственное, что она может, – как-то решить проблему с долгом в сто двадцать тысяч. Выплатить его сейчас нереально, нужно только позаботиться, чтобы он не повис на ее родителях. Объявить себя банкротом? Вика понятия не имела, как это делается. Завтра с утра она пойдет в банк и все выяснит.
Еще соберет вещи. Отложит гардероб для тюрьмы, остальное отдаст Ларисе.
Вот, пожалуй, и все. Осталось решить, как быть с родителями, ехать к ним прощаться или не стоит. Лучше всего просто навестить, побыть с ними, не предупреждая о скорой разлуке.
Можно еще походить по юридическим консультациям, нанять наконец адвоката. Но зачем? Балахонов уверен, что ее дело заказное, и, наверное, он прав. Вика понятия не имела, кто ненавидит ее до такой степени, чтобы сгноить в тюрьме, но этому неизвестному недоброжелателю не составит труда перекупить ее адвоката. Лучше уж пусть перекупает бесплатного, которого ей даст государство. Не так обидно.
Она открыла шкаф. Господи, как же у нее мало вещей! Поглощенная строительством дома, Вика редко баловала себя обновками. Она одевалась в дорогих магазинах, поэтому вещи служили долго. К тому же, поглощенная работой, она почти нигде не бывала. Доехать до больницы, там переодеться в форму, потом домой – так вещи не сносишь. Две пары брюк, джинсы, юбка, пара летних платьев, пяток блузок, свитер – вот и весь ее гардероб. У нее даже шубы нет, только три куртки из «Спорт-мастера», и те купленные со скидкой!
Андрей никогда не давал ей денег. Считалось, что они живут на его зарплату, но выражалось это в том, что он покупал продукты, когда приезжал к ней на уик-энд. Да, подарки дарил, но именно из-за них у нее теперь сто двадцать тысяч долга.
Продолжая доставать вещи из шкафа, Вика наткнулась на аккуратно сложенную стопку белья. Вот агрессивное черно-красное боди с ленточками, а вот кружевной лифчик и трусики-балахоны в стиле девятнадцатого века. У нее даже была одна комбинация с легким привкусом садо-мазо. Андрей любил, когда она щеголяла перед ним в сексуальном белье, и ей тоже очень нравилось чувствовать кожей его страстные взгляды. Почему теперь ей противно даже касаться этого белья?
Она брезгливо запихала всю стопку в пакет и потащила на дальнюю помойку. Была уже глубокая ночь, пусть и белая, но Вика не боялась грабителей. По сравнению с тем, что она уже потеряла, масштабы уличных воров не впечатляли.
Вот и все. Теперь остается только сидеть и ждать, когда за ней придут. А ведь раньше она каждую секунду своей жизни боролась за место под солнцем! И всегда держала свою судьбу в руках – так ей по крайней мере казалось. Теперь управление потеряно.
Ее зазнобило, ноги ослабли. Вика вытянулась на диване и накрылась с головой теплым пледом.
«Надежды нет, – стучало в висках метрономом. – Надежды нет».
Сквозь плед она еле расслышала звонок мобильного. Кому она понадобилась во втором часу ночи? А впрочем, пошли все к черту!
Но телефон не умолкал – прервавшись на несколько секунд, звонок раздался вновь. Балахонову не терпится выразить свои соболезнования? Как будто это может что-то изменить!
На дисплее телефона высвечивался незнакомый номер. Сердце екнуло – такие ночные звонки не предвещают ничего хорошего. И хоть Вика считала, что самое страшное с ней уже случилось, опыт несчастного человека научил ее: никогда не бывает так плохо, чтобы не могло стать еще хуже.
Она нажала зеленую кнопку и резко сказала:
– Да!
– Виктория Александровна?
Незнакомый мужской голос был как бы и знакомым… Вике пришлось стиснуть зубы, чтобы не верить. Не верить! Ни в коем случае не верить, потому что она наверняка ошибается, и это будет так больно, что она просто умрет.
– Да, это я, – процедила Вика, изо всех сил убеждая себя, что звонят от следователя. Главврач наябедничал, что увольняет ее, и в прокуратуре решили не дожидаться понедельника.
В трубке помолчали.
– Вы меня не узнаете, Виктория Александровна?
– Нет.
– Витька, да ты что?
– Сергей?!
– Так точно.
– Ты… – Вика хотела уже спросить: «Ты зачем мне звонишь?» – но вовремя остановилась.
– Я. Вить, мы можем встретиться?
– Да, конечно.
– Где тебе удобно? Можно, я к тебе приеду?
– Ты не успеешь. Самолеты с Камчатки прилетают по понедельникам, а в понедельник я уже не смогу увидеться с тобой.
Она сама удивилась, что случайно услышанная пару лет назад информация о расписании самолетов с Камчатки намертво засела в ее памяти.
– Я здесь.
– Где?
– В твоем городишке. Где точнее, не скажу. С электрички прошел пару кварталов.
Вика назвала адрес. На такси Сергей должен подъехать через десять минут, и она заметалась. В доме порядок, но она сама… Тощая, как вобла, косметики – ноль. На автопилоте Вика вылетела из халата и буквально впрыгнула в любимое платье с английским рисунком. Потолстеть за десять минут она не успеет, накраситься, впрочем, тоже, и это даже хорошо. Любой, даже самый искусный грим только подчеркивает болезненное состояние человека. Еще полторы минуты ушли на то, чтобы собрать волосы в гладкий хвост. Сердце колотилось как бешеное, руки дрожали. И как Вика ни уговаривала себя, что это абсолютно лишние вегетативные реакции, Сергей просто решил порадовать старую любовь баночкой свежей икры и тушкой копченой рыбы, успокоиться она не могла.
«Черт, что же я так психую, ведь все давно похоронено?
Сейчас он попьет со мной чаю, удостоверится, что любовь умерла, и вежливо откланяется».
– Ничего не будет. Все уже было, – шептала она, а пальцы стискивали прутья калитки, возле которой она поджидала Дайнегу.
Наконец в глубине аллеи показались фары машины. Боясь, что водитель не найдет ее дом, Вика побежала навстречу.
– Здравствуй, Вика! – Сергей провел ладонью по ее плечу, но тут же отдернул руку, будто обжегся.
– Здравствуй.
Они так и стояли на дороге, растерянные и смущенные. В тусклом свете фонаря им было трудно разглядеть друг друга, увидеть те перемены, которые совершились в них за годы разлуки. Была секунда, когда они словно нырнули в прошлое, оказались снова влюбленными студентами, потянулись друг к другу, но законы природы неумолимо вытолкнули их на поверхность времени.
– Как ты меня нашел?
– Вернулся с моря, смотрю – ни одного письма от тебя. Пишу, а ты не отвечаешь. Я забеспокоился, спросил у твоей мамы…
– Она тебе все рассказала?
– Она написала, что у тебя большие неприятности. Я взял отпуск и приехал. – Он дотронулся до ее руки. – Что случилось? Расскажи, я здесь, чтобы помочь тебе. И пойдем, пожалуйста, в дом.
…Он молча выслушал ее повесть. Вика стеснялась говорить правду, но переборола себя. Человеку, прилетевшему с другого конца страны, чтобы помочь, врать было бы подло.
Но как стыдно, что жизнь, ради которой она бросила Сергея, оказалась такой дурной!
– Да, – вздохнул он, – попадос. Ничего, придумаем что-нибудь. Твой кредит я завтра же выплачу, одной проблемой меньше. Потом пойду к твоей доносчице, может, уговорю забрать заявление.
– Сейчас, наверное, уже поздно.
– Почему поздно? Напишет, что неправильно тебя поняла, а теперь на холодную голову проанализировала ситуацию.
– Так она и даст задний ход!
– Может, и даст. Денег предложу.
Вика невольно фыркнула. Какие там у него деньги! Дайнега улыбнулся в ответ, и ей вдруг стало очень приятно смотреть на него. Не потому, что он обещает ее выручить, а просто хорошо, что он сидит рядом с ней на диване и улыбается.
– Не смейся, у меня полно грошей. Получка сто десять тысяч по четырехсотому приказу, а я почти ничего не трачу. На карточке миллион с лишним скопился, я чаю, непогано.
«Я чаю, непогано». Вика невольно улыбнулась. Она так давно не разговаривала с Дайнегой, а в переписке с ней он своих украинских словечек не употреблял – помнил, наверное, что ей это не нравилось.
«Господи, о чем я сейчас думаю? У меня других забот нет? Он же спасать меня приехал!»
– Думаю, на этой сумме мы сторгуемся, – деловито сказал Сергей.
– Но я не могу допустить, чтобы ты потратил на меня все сбережения!
– Почему не можешь? Мне твоя свобода дороже.
Вика почувствовала, как ее переполняет благодарность. Душа ее, до этой секунды скованная льдом отчаяния, стремительно оттаивала. Руки сами поднялись, чтобы обнять Сергея, но она тут же опустила их. Он, кажется, этого не заметил.
Прежний, влюбленный, Дайнега сначала зацеловал бы ее до обморока и только потом поинтересовался: «Витька, что нужно делать?»
Уже не любит… От боли и благодарности ужасно хотелось заплакать, но она удержала слезы.
Он очень хороший и надежный человек, и, наверное, это самое мучительное наказание для нее.
– А что скажет твоя жена, если все семейные накопления уйдут на меня?
– Я не женат. Если бы это было не так, я бы тебе написал. Не переживай, Витька! Я делаю то, что хочу. Знаешь, – он потупился, – когда ты от меня ушла, я все мечтал: вот зароблю кучу денег, приеду к тебе и покажу, какой я стал крутой. Но я никогда не гадал, что придется показывать это в таких обстоятельствах.
Вика поджала губы:
– Газпром. Мечты сбываются.
– Не сердись.
Она покачала головой:
– Лишь бы ты на меня не сердился.
– За что?
– За то… прошлое. И за нынешнее. Ты меня, наверное, презираешь?
– С какой стати? Я же помню, ты всегда любила деньги. Ты никогда не была жадной, – заторопился Сергей, увидев ее вытянувшееся лицо, – и ни за что в жизни не взяла бы чужого, но ты всегда боялась бедности. Тебе казалось, что только деньги могут тебя обезопасить, ни во что другое ты не верила.
– Ты считаешь, это не так? Но я ни разу в жизни не видела, чтобы человека спасло что-то другое. Ты осуждаешь меня?
– Нет. И мне все равно, брала ты взятки или не брала. Ты – это ты, даже если бы ты убила, я все равно прилетел бы к тебе на помощь.
– Но ты меня не уважаешь?
Он засмеялся:
– Вроде мы с тобой не пили, с чего бы такие вопросы? Если хочешь, я скажу, что думаю. Ты честный человек, в этом я не сомневаюсь. Помнишь, мы были на практике, и ты на совершенно пустой лестнице нашла целую пачку денег? Ты сразу отнесла их охраннику, даже не пересчитав, потому что не могла взять чужое. А когда ты брала взятки, ты думала, что берешь свое. Ведь все так делают. Так принято. Не берут только те, кому не дают, неудачники. А на закон наплевать. Ведь если закон запрещает то, что делают все, он, как говорится, не працюе. Значит, его нужно отменить. Нужно разрешить людям делать то, что они хотят, пока они сами не поймут, как это хреново.
Разлюбил, сомнений больше нет! Раньше в ее присутствии Сергей никогда не отвлекался на философские рассуждения. Тем более не анализировал ее поступки. Анализ начинался и заканчивался фразой: «Ты самая лучшая девушка на свете!»
Больше она от него таких слов не услышит, можно не сомневаться.
Чтобы скрыть разочарование, Вика поднялась, подошла к холодильнику.
– Ты, наверное, голодный… – Мрачным взглядом она окинула пустые полки, лишь на дверце холодильника обнаружилась упаковка йогуртов, привезенная Балахоновым.
Сергей улыбнулся:
– Я это предвидел. – И достал из спортивной сумки хлеб и кусок сыра.
Вика приготовила бутерброды, заварила чай. Сама она даже не пыталась есть, честно признавшись Дайнеге в своем неврозе. Сергей, для которого хорошее питание было чуть ли не краеугольным камнем мироздания, встревожился.
– Ты так жестко говоришь со мной, – пожаловалась Вика. – Но я действительно не считала, что поступаю плохо. Почему я не могу получать гонорар за хорошую работу? Все так делают. Возьми хоть адвокатов. Они за каждое судебное заседание берут не меньше четырех тысяч, причем в их руках только свобода и имущество, а в моих – здоровье.
– Вика, не оправдывайся.
– Я не оправдываюсь. Просто думаю: вдруг я была не права? Почти все врачи берут, и я всю жизнь считала это нормальным, а теперь чувствую себя опозоренной. Мне стыдно.
Сергей невесело усмехнулся. Вика крутила в руках чайную ложку и искоса поглядывала на него. Они не виделись шесть с лишним лет, но он почти не изменился: такой же крепыш, огромные серые глаза смотрят на мир так же открыто и прямо, как раньше. Он никогда не был красавцем, его лицо с крупными неправильными чертами напоминало карандашный набросок, но сделанный, безусловно, рукой мастера. За несоразмерно большой лоб Вика дразнила Дайнегу гуманоидом, а за горбатый нос и круглые глаза – изумленным филином, но сейчас об этом нельзя даже вспоминать. Они мирно сидят за столом, словно не было ее позорного ухода к Андрею. Но и самозабвенной любви Сергея будто тоже никогда не было. Добрые друзья…
– Витька, не ври. Тебе стыдно только за то, что ты попалась, а другие – нет. Ты всегда не могла терпеть, когда у тебя что-то получается хуже, чем у других.
Он прав, конечно.
– Но именно у этой тетки я никаких денег не просила!
– Ты сделала ей операцию?
– Нет.
– В таком случае не обманывай себя.
Она внезапно разозлилась. Это была привычная, уютная злость из прошлого. Именно так она бесилась раньше, когда Дайнега пытался ей возражать. Но сейчас нельзя давать волю чувствам.
Она прошлась по комнате, убрала со стола. Наконец собралась с духом:
– Сергей, зачем ты здесь?
– Зарадити горю.
– Зачем? С какой стати ты прилетел из другого полушария?
Наступила долгая пауза.
Вот сейчас он встанет и уйдет, и тогда она упадет в такой омут отчаяния, из которого уже не выберется никогда.
Наконец он поднял на нее глаза:
– С такой стати, что в тюрьме нет Интернета. А я хочу получать от тебя письма.
– Я смогу тебе обычные писать.
– Вика… – Сергей тяжело вздохнул. – Наша молодость прошла, а два года с тобой – лучшее воспоминание моей жизни. Если я тебе сейчас не помогу, это лучшее воспоминание превратится в воспоминание о моей подлости. Ради памяти о наших отношениях не отвергай мою помощь.
– Хорошо, не буду.
Он ни словом, ни жестом не дал ей повода думать, что хочет разделить с ней постель.
Вика постелила ему на диване в гостиной.
Сама легла, выключила свет, но уснуть боялась.
«Вдруг утром окажется, что мне просто приснилось его появление? Оно слишком чудесно, чтобы быть правдой».
В дверь тихонько постучали:
– Витька, не спишь? Можно к тебе?
– Заходи.
Он скромно устроился в ногах ее постели.
– Хочешь, посижу с тобой, пока ты не уснешь?
– Нет-нет, не надо. Ты устал после перелета, отдыхай. Я уже притерпелась к своей беде и сплю нормально.
– Я в самолете выспался. Мене сон не бере. Разница во времени, и за окном совсем светло.
– Белые ночи.
Сергей засмеялся:
– У всех белые ночи, а у нас с тобой – черные дни. Огорим, Вика, не треба хвилювати. Я не дам тебе сесть в тюрьму, обещаю.
– И что, интересно, ты сделаешь? – В собственном голосе Вика неожиданно услышала прежние требовательные интонации. Так она всегда обрывала Сергея, когда он обещал ей безоблачное совместное будущее.
– Думаю, твоя Гинзбург не откажется от миллиона рублей. Такие деньги на улице не валяются. Завтра к вечеру твои мытарства закончатся, я почти уверен в этом.
– Ну-ну. Не беги впереди паровоза, – проворчала Вика и осеклась. Она больше не имеет права вести себя с Сергеем как капризная принцесса! – Но вообще-то она произвела на меня впечатление жадной тетки. Наверное, не откажется, ты прав. Коррупция бьет коррупцию, и справедливость торжествует, забавно, правда?
– Это как?
– Смотри. Мой свекор надавил на суд, и судебная коррупция побила мою врачебную коррупцию, в результате я лишилась всех неправедно заработанных денег. Теперь ты хочешь дать взятку Гинзбург. Если твоя коррупция победит коррупцию следователя, меня отпустят. Получается, в мире все равно сохраняется равновесие добра и зла.
Она улыбнулась. Все будет хорошо, внезапно возликовало ее изголодавшееся по надежде сердце. Завтра она станет свободной…
…И Сергей улетит. Эта мысль пришла, когда Вика уже засыпала.
Ну что ж! Они снова будут переписываться. Она будет знать, что у нее есть верный друг. А это немало.
