Глава 11

В клинике разгоралась очередная междоусобная война, на сей раз между Михаилом и Натуралистом. Миле, как обычно, было стыдно за своего мужа, который не делает ничего полезного, только палки в колеса ставит сотрудникам.

Натуралист лечил тяжелого больного с пролежнями и трофическими язвами. Заживление шло крайне медленно, можно сказать, его практически не было, и в ранах завелись опарыши. Неунывающий Натуралист оправдал свое прозвище. Не можешь бороться со злом – обрати его себе на пользу! Он вспомнил, что в древние времена опарышей специально подсаживали в раны для их очищения. «Помощники врача» и «черви в белых халатах», как пафосно называл личинки Натуралист, с поставленной задачей справились неплохо, в ранах наметилась положительная динамика, и больного удалось выписать. Но помощники врача слишком освоились в палате, расползлись по всем щелям. А, вылупятся в мух и улетят, отмахнулся Натуралист, но добрые люди настучали санврачу. Тот прибежал, чуть не упал в обморок и с криками «Средневековье! Мракобесие!» развил бурную деятельность.

Этот вихрь мог заставить всплыть на поверхность и другие мелкие грешки, следовало погасить его в зародыше.

– Не знаю, что делать, – хмуро сказал Волчеткин.

Они с Милой сидели в маленькой ординаторской оперблока, приходили в себя после напряженного рабочего дня.

Мила вытянула ноги и поморщилась. Мало того что она работает в десять раз больше и тяжелее мужа, так еще приходится напрягать мозг, чтобы нейтрализовать последствия его труда. Какая ирония судьбы.

– Натуралист обиделся, – продолжал Волчеткин, – и тоже пошел на принцип. Попробуй теперь их помирить, ведь у обоих ум короткий, как выстрел!

– Руслан!

– Извини. Ну хоть поговори со своим мужем.

– Исключено. Он меня не слушает. И вообще, тут я на его стороне. Натуралист гадость такую развел!

– Но больному помогло!

Мила засмеялась:

– Пусть статью напишет. Представь себе, научная конференция. Выходит один докладчик: ах, мы в сотрудничестве с известной фирмой изобрели чудесную мазь, которая волшебно заживляет раны. Другой докладчик сообщает о новом антибиотике… Все в восторге, подсчитывают грядущие прибыли, и тут появляется Натуралист с банкой опарышей!

Руслан тоже улыбнулся:

– Да, милая картинка. Все отшатываются: фи, это же неэстетично! А Натуралист говорит: зато дешево, надежно и практично!

Мила вздохнула и раскрыла операционный журнал. Все-таки хочется оказаться дома вовремя.

Правильно поняв намек, Волчеткин взял историю и стал диктовать протокол. Мила автоматически писала стандартные фразы, украдкой поглядывая на шефа. Ох, лукавила она в разговоре с Женей, лукавила! Она рассказала, как обстояли дела в начале их сотрудничества, но теперь… Смазливый молодой шалопай превратился в прекрасного врача, умного и зрелого, а она и не заметила. И дело даже не в знаниях, не в навыках, не в способности быстро соображать. В Волчеткине появилось то особое сострадание к человеку, отчасти отстраненное, отчасти личное, которое только и делает настоящих больших докторов.

Интересно, понимает ли он сам, что Мила больше не нужна ему в качестве наставницы?

Она почувствовала себя неловко. Надо же ей было так увлечься ролью непризнанного гения! Наверное, стоит поговорить об этом с Русланом.

– А приходите с Ольгой к нам в гости! – вырвалось у нее. – Пообщаемся в спокойной обстановке. Заодно и с Мишей поговоришь насчет Натуралиста.

– Я бы с удовольствием, но как твои родственники воспримут Ольгу?

– Не беспокойся. Они интеллигентные люди.

– Тогда я и маму приведу. Она будет рада с тобой повидаться.

Договорились на субботу.

Получив приглашение Натальи Павловны, Женя готовилась к строгой беседе наедине – почему она до сих пор живет в гостинице. Гости стали для нее сюрпризом. А Мила, кажется, удивилась Жениному появлению. Нужно ей сказать, мимоходом подумала Женя, снимая шубку, что моя влюбленность в Волчеткина давно прошла и я спокойно могу видеться с ним, никого не ставя в неловкое положение.

Лишь встреча с Ольгой слегка сконфузила ее. Ведь было время, и она желала зла этой несчастной молодой женщине…

Но Ольга даже не смотрела на нее.

Руслан и его мать, Анна Спиридоновна, стройная и подтянутая старушка с подсиненной стрижкой, сразу очаровали Наталью Павловну, потому что выглядели настоящими аристократами. Ужин прошел за разговором о книгах – все присутствующие, за исключением Валеры, были страстными книгочеями. Обсуждали новинки, большинство из которых были признаны пустышками. Лишь Мила вступилась за своего любимого сыщика Харри Холе.

– Ты же не любишь детективы, – удивился Руслан.

– Да, но Харри Холе навеки покорил мое сердце одной фразой. Он спасает свидетеля от убийцы, и на линии огня думает: а до пенсии еще девятнадцать лет! За эту фразу я ему все прощаю!

Когда все отсмеялись, Ольга встала и подошла к пианино.

– Хотите поиграть? – Вова предупредительно открыл инструмент. – Сейчас я настрою табурет под ваш рост.

Ольга села и провела пальцами по клавишам. Вова кивнул ей, как коллеге. По посадке, положению рук было видно, что она умела играть, и навыки, кажется, не исчезли из-за болезни.

Стоя рядом, Вова негромко проиграл короткую музыкальную фразу. И, удивительное дело, Ольга ответила ему.

Женя поймала взгляды, которыми обменялись Руслан с матерью.

В большой комнате пианино звучало приглушенно. Ольга наигрывала бесхитростные мелодии, но они странно действовали на Женину немузыкальную душу, наполняя ее одновременно печалью и уютом.

Тем временем присутствующие разбились на группы, Ольга с Вовой возле пианино, Мила, Руслан и Михаил Васильевич обсуждали производственные вопросы, Валера тихо исчез, а сама Женя оказалась между двух пожилых женщин.

– Ах, Наталья Павловна, какие у вас прекрасные внуки, – восхищалась Анна Спиридоновна. – Я вам завидую. Руслан мне рассказывал про Евгению, и теперь я вижу, что он не преувеличил. И мальчики замечательные…

Наталья Павловна неопределенно кивнула.

– Я ведь тоже мечтала о внуках. – Анна Спиридоновна вздохнула и понизила голос: – Помню, мне было лет пятьдесят, я дежурила по клинике, и «Скорая» всю ночь возила старушек. И мы, доктора, как водится: ах, опять эти старухи, покоя от них нет! А после дежурства мне надо было на дачу. И вот прихожу на кольцо автобуса и слышу, как один водитель другому говорит: сейчас гора старух набежит. Гора! Я подумала, никто старух не любит. Никому они не нужны. Ни водителям, ни докторам, ни вообще никому на свете. А потом вспомнила свою бабушку и поняла: единственные люди, которые искренне любят бабок, это маленькие внуки. В молодости я сглупила, сын у меня всего один, и я решила создать все условия, чтобы у него было детей как можно больше. А жизнь вон как повернулась…

Женя с Натальей Павловной деликатно опустили глаза. Анна Спиридоновна принужденно засмеялась:

– Нет, я не жалуюсь. Я рада, что у меня такой сын, я ведь сама говорила ему, что семейные узы незыблемы.

– Конечно, Анна Спиридоновна, вы можете гордиться своим сыном! И Ольга – прелестная малютка, она же не виновата, что не здорова. Ни в одной семье не бывает полного благополучия, я сама потеряла старшего сына и невестку…

– Но ведь семьи для того и создаются, чтобы легче было переносить удары судьбы… И знаете, я считаю развод страшным злом. Развод – это узаконенное предательство. Оно и довело людей до нынешнего безнравственного состояния.

– Готова с вами согласиться, – произнесла Наталья Павловна после некоторого раздумья. – Когда мужчина может выставить за дверь родную жену, как последнюю шлюху… Ох, прости, Евгения, вырвалось.

– Не будем рисовать перед Евгенией картины всеобщего упадка, – улыбнулась Анна Спиридоновна. – В ее возрасте жизнь должна быть прекрасна!

– Да, тем более что муж Евгении – прекрасный человек. Жаль, что вам не удалось сегодня с ним познакомиться, он в отъезде. Но когда он вернется, – Наталья Павловна строго посмотрела на Женю, – возможно, молодые супруги примут нас всех в своей новой квартире.

– С радостью, – улыбнулась Женя.

И, чтобы успокоить опекуншу, рассказала, что почти каждый день ездит по адресам в сопровождении риелтора.

К столу подошел Волчеткин с чашкой чая.

– Женя подыскивает квартиру? Так почему бы ей не посмотреть ту, что продается в нашем доме? А, мама?

– Руслан, нужна квартира, а не комнаты в коммуналке.

– Вторую половину тоже продают.

– Ту половину? – Жене показалось, что пожилая дама удивлена. – Неужели?

– Да. Хотите посмотреть, Женя?

Женя попросила за нее не хлопотать, почти уверенная, что эта квартира тоже не придется ей по душе. К тому же из-за спины Волчеткина выглядывала грозная физиономия Милы.

– Руслан, я не думаю, что это хороший вариант, – начала Анна Спиридоновна, но сын перебил ее:

– Почему? Прекрасная квартира, оригинальная планировка, Васильевский остров – что еще надо для счастья? И нам польза. Если в доме станет жить такая важная персона, как Женин муж, дом не станут сносить и расселять.

– Вы преувеличиваете возможности моего мужа.

– Евгения обязательно посмотрит эту квартиру, – безапелляционно заявила Наталья Павловна. – В наше время интеллигентные люди должны держаться вместе.

Женя поняла, что ей не отвертеться.

Но от нее не укрылось замешательство Анны Спиридоновны, когда ее сын заговорил о квартире. А что, если она знала о прежней Жениной влюбленности и сочла неудобным такое соседство? Но почему так настойчиво предлагал квартиру сам Руслан? Неужели Мила права относительно его намерений?

Женя стыдилась собственных мыслей. Скорее всего, они не имеют отношения к действительности. Посмотрю квартиру, решила она, и скажу, что не понравилась. И я не должна оправдываться и что-то объяснять.

Волчеткин пообещал выяснить, когда можно будет попасть в квартиру. Пришлось ему дать телефон риелторши.

Та позвонила через три дня, зря Женя надеялась, что все рассосется и визит по каким-то причинам не состоится.

– Здесь прямая покупка, – радостно объясняла бойкая брюнетка, пока они с Женей ехали по Васильевскому острову. – Сказка, а не сделка! Я пока придерживаю других покупателей.

Ну вот, теперь Женя еще и перед ней будет виновата, если откажется!

Агент встретила Женю после занятий в институте, и пока они ехали, совсем стемнело. Васильевский остров казался Жене уютным, тесным и таинственным, как старый чулан. Окна домов светились теплым светом, отбрасывая янтарный отблеск на мелкие синие сугробы.

Машина остановилась, и снег захрустел под Жениными каблучками свежо и радостно. Перед ней был старый дом, строгий, крепко спаянный с соседними, хоть и стоял он, немного отступив от общей линии. Несколько заснеженных деревьев образовывали перед ним подобие садика.

Женя посмотрела на окна. Во втором этаже шторы были не задернуты, и она увидела женщину в пестром халате, с полными руками. В другом окне занавески закрывали только нижнюю часть, и видны было старые полки с посудой и ходики.

Женя не могла бы этого объяснить, но увиденное – и деревья, и старинная тяжелая дверь подъезда со множеством слоев бурой краски, и женщина в халате, и часы – вдруг показалось ей чем-то, уже существовавшим в ее жизни…

Машина пискнула сигнализацией, мигнула фарами. Агент подошла и встала рядом с Женей.

– Вот окна квартиры, которую вы будете смотреть, – она показала на третий этаж. – Там интересная планировка. Две части квартиры расположены под прямым углом друг к другу, в обоих крылах дома, есть три входа, два парадных – в комнаты, и черный – в кухню. Кухня как раз на углу дома.

«Зачем нам три входа на двоих?» – подумала Женя.

– Пойдемте? – спросила риелторша.

Ступени лестницы были сильно стерты, стены до половины покрашены в синий цвет, а выше – побелены. Чугунные перила растеряли большую часть своих завитушек, но сами поручни были деревянными, очень приятными на ощупь.

Дверь в квартиру тоже была старой, деревянной, с резьбой. Агент открыла ее с видимым усилием. Они вошли в просторный коридор.

Высокий потолок с лепниной и голый, без лака и мастики, недавно вымытый паркет вдруг напомнили Жене о балетном классе, где она занималась в детстве. Дежурные из леек поливали паркет, чтобы не скользить, и она до сих пор не забыла этот запах влажного дерева.

Женя подавила желание снять обувь. Ни в одной из квартир, которые она смотрела раньше, такого желания не возникало.

Три деревянные двери из коридора стояли распахнутыми. Женя заглянула в каждую из комнат – одинаковых по размеру и абсолютно пустых. Рамы на высоких окнах были старинные, с медными шпингалетами. Стекла чисто вымыты, наверное, перед их визитом.

Коридор упирался в кухню. Женя привыкла к большим кухням, но это было что-то особенное. Два окна и галерея, настоящая галерея, которая опоясывала кухню, как в старинных замках! Женя поднялась по ступенькам. Потолок был таким высоким, что она и с галереи не смогла до него дотянуться.

Напротив кухни располагались чудовищных размеров ванная комната и туалет. Заглянув в туалет, Женя покраснела и сразу выскочила. Унитаз был похож на трон, с вознесенным почти до потолка сливным бачком и цепочкой, с которой свисала фарфоровая груша. Рядом с раковиной в стену был вделан писсуар. Женя первый раз видела это сантехническое устройство, и оно показалось ей неприличным.

Агент поспешила распахнуть перед ней дверь во второе крыло квартиры. Коридор здесь был короче и уже первого, но зато в нем было окно.

Этот коридор привел Женю в большую комнату, похожую на зал, из которой открывались двери в две комнаты поменьше и в прихожую. В углу зала стоял концертный белый рояль, и он не казался здесь слишком большим.

Женя с удивлением смотрела на рояль, по-видимому, старинный.

– Хозяева вывезли не все, – с некоторым раздражением сказала агент. Похоже, бывшие владельцы первой половины квартиры нравились ей больше. – Тут жила одинокая старуха, и родственники после ее смерти оставили здесь все, что им не нужно.

– Но рояль?

– Да кому нужна эта рухлядь, которая к тому же не проходит в дверь? Но вы, если купите квартиру, все равно станете делать ремонт. Рабочие вынесут все лишнее.

Женя открыла рояль и осторожно нажала клавишу. Инструмент был расстроен, но в одинокой дребезжащей ноте ей почудилась странная тревожная нежность. Она не будет выбрасывать этот рояль. Позовет настройщика, а потом пригласит Волчеткиных. Скажет Ольге, пусть приходит, когда захочет, и играет. Инструмент долго молчал, а ему, кажется, есть что сказать. И Руслан сразу поймет, что между ним и Женей ничего не будет, да ничего и не могло быть…

Поймав недовольную гримаску своей сопровождающей, Женя заглянула в следующую дверь. Там оказалась вытянутая в длину темноватая комнатка, будто созданная для скучной работы.

Прихожая была большой, со шкафом и книжными стеллажами, наружная дверь, такая же тяжелая, открывалась на точно такую же лестницу, как в первом крыле.

Интересно, с какой стороны живут Волчеткины?

Женя толкнула дверь во вторую комнату. Здесь были свалены какие-то вещи, а вместо окна был эркер. Шагнув в него, она оказалась над фонарями, над припаркованными возле дома машинами. Шел снег, и по его движению был виден ветер. Женя раскинула руки, чувствуя себя фигурой на носу корабля, как в фильме «Титаник». Корабля, который бесстрашно плывет в темноту, не зная, что его ожидает.

У риелторши зазвонил мобильный. Женя обернулась и оглядела беспорядочно сваленные вещи, стопки книг и узкий кабинетный диван – древний, кожаный, с деревянной спинкой и смешными медными кнопками.

На старых обоях – множество светлых квадратов, но есть и фотографии в рамках. Те, что оказались не нужны.

Материальные следы прожитой жизни, которые должны бережно храниться родными, здесь были брошены на поругание чужим людям.

Женя села на диван. Риелторша предлагала вернуться в кухню и осмотреть коммуникации, но это не имело уже значения. Эта квартира ждала Женю давно. Это был дом, в котором она должна жить.

Агент сказала, что здесь умерла старая женщина, и Женя чувствовала сопричастность к ней. Кто бы она ни была, она не заслуживала, чтобы последняя память о ней, последние свидетельства ее земного существования были вынесены на помойку чужими грубыми руками.

– Я должна посоветоваться с мужем, – сказала Женя. – Если он не станет возражать, будем оформлять документы.

Он не возражал. Супруги говорили по скайпу. Жене хотелось рассказать и про эркер, и про белый рояль в зале, но Долгосабуров не стал слушать. Просто сказал, что полностью доверяет ей. И заранее согласен с выбором.

Вот и прекрасно, подумала Женя. Квартира станет для него сюрпризом.

Вслух она призналась, что уже не представляет себе жизни в другом месте.

– Тогда пусть агент начинает сделку. Доверенности я оставил.

Женя смотрела на лицо мужа на экране монитора и мучилась, что не может протянуть руку и потрогать, погладить его…

– Я начинаю готовиться к дежурству, – объявила Мила и устроилась на диванчике за шкафом.

– Главная заповедь дежурного врача – успеть поспать, пока не началось. – Спасский вышел, деликатно прикрыв за собой дверь.

Но сон не шел.

Мила села за компьютер и стала читать модный трактат, поучающий домохозяек экономии семейного бюджета. Увы, все советы были из серии «трамвайный билет прослужит дольше, если вы проедете на одну остановку дальше». С помощью этого труда можно только создать у хозяйки иллюзию, что она невероятно экономна и рачительна. Но реальный экономический эффект равнялся нулю. Ах, если бы выпускали такие книги, которые учат семью есть, ладно, пусть не меньше, но хоть проще, что ли…

Дверь распахнулась, в ординаторскую ворвался Михаил, а за ним злой Натуралист. Следом бежал Спасский, крича: дайте человеку подготовиться к дежурству!

– Мила, спаси! – Муж с разбега плюхнулся на диван, спрятав голову у нее за плечом.

Она поморщилась.

– Михаил Васильевич, насколько я знаю, у тебя есть свой кабинет. Там и скрывайся от заслуженного, я уверена, возмездия.

Все трое загалдели, Мила с трудом, но ухватила суть. Три дня назад Натуралист почувствовал себя неважно и отправился в здравпункт за больничным листом. В числе прочих жалоб Натуралист бесхитростно признался, что у него была рвота, и врач немедленно послал Михаилу экстренное извещение о кишечной инфекции. Михаил оживился, как боевой конь при звуках трубы, и развил бурную деятельность. Только колючей проволокой клинику не обнес, а все остальные мероприятия выполнил. Кишечная инфекция не подтвердилась, через три дня Натуралиста выписали на работу, но осадок, как говорится, остался. Натуралист расценил Мишины действия как акт мести за историю с опарышами и жаждал крови.

– Да пусть занимается санэпидрежимом, тебе-то что?

– Ага, а если бы про тебя на всю клинику объявили, что у Спасского понос и с него надо смывы брать? – обиженно заныл Натуралист. – Еще бы по радио сообщили: внимание! Работают все унитазы Советского Союза! У Спасского кишечная инфекция!

Спасский расхохотался:

– Ну и пусть! Раньше, помните, была доска почета, а Михаил Васильевич заведет в холле доску поноса.

Все трое смеялись, постанывая, как подростки.

Мила тоже улыбнулась. Грубая шутка – лучшее средство от крайней усталости, этому приему ее научил доктор Крестовский. Бывало, они выходили после тяжелейшей операции, измотанные до предела, потные, перед глазами все плывет… И тут Крестовский как расскажет какой-нибудь пошлый детский анекдот! И они начинали хохотать над тем, над чем в обычном состоянии и не усмехнулись бы. Зато потом чувствовали себя посвежевшими, как после душа.

– Миша, – мягко начала она, взяв мужа за руку, – бдительность – это хорошо, но складывается впечатление, что слова «кишечная инфекция» – это кодовые звуки, отключающие твою мыслительную деятельность. Ты же эпидемиолог, должен знать о путях передачи инфекции.

– Вот именно! Если кишечка, то она распространяется фекально-оральным путем. Пусть даже Натуралист заболел, как он мог заразить больных и сотрудников? Гадил всем в душу если только.

В ответ Михаил завел свою старую пластинку: все такие умные, а у него ИНСТРУКЦИЯ! И давно доказано, человечество спасают не великие умы, а инструкции и уставы! И чем они глупее кажутся, тем больше народу спасают. Человек всегда сопротивляется именно тому, что ему идет на пользу…

Тут в ординаторскую вошел мрачный Руслан.

– Бездельничаете? Мила имеет право, она дежурная, а вы, Андрей Петрович? Почему не корпите над монографией? Возьмитесь за ум, наконец!

Спасский ухмыльнулся и протянул ладони:

– Представь себе эти руки, жадно хватающие пустоту.

– Я серьезно! Андрей, мало кто из профессоров так разбирается в экстренной хирургии, как ты. Пора бы поделиться своим опытом с человечеством.

– Думаешь, пора? Значит, мой час близок?

– Не увиливай!

– Хорошо-хорошо! Я уже придумал название – «Ночной аппендицит» с подзаголовком «Какого хрена не вчера?».

Никогда не дежуривший Михаил не понял.

– Это первая мысль доктора, когда к нему в три часа ночи заявляется гражданин с суточными болями в животе, – без улыбки пояснила Мила.

– Видите, Руслан Романович? Половина дела готова. Скоро человечество получит мой бесценный опыт, если только смерть, так сказать, не вырвет…

– Смерть, Андрей Петрович, от тебя не только вырвет, но и пронесет, – улыбнулся Михаил.

А Мила вдруг снова заметила в глазах Андрея Петровича тень, и его смех показался ей наигранным.

Спасский недавно проходил диспансеризацию. Если бы выявили что-то опасное, Мила бы знала. Откуда эта тень? Почему ей так тревожно?

Она нарочито склочным голосом заявила, что пора бы очистить помещение, ибо кое-кому еще работать и работать.

Волчеткин пожелал ей спокойного дежурства, но в дверях притормозил:

– Женя сказала тебе, что вчера купила ту квартиру?

– Как? Окончательно?

– Я так понял, что да.

Он потоптался на месте и вышел. В волнении Мила поднялась с дивана. Женя не звонила ей, не звала посмотреть квартиру вместе… Черт возьми! Сто квартир ей не подошли, а Русланова – сразу в яблочко! Как это понимать?

И Наталья Павловна молодец! Вечно придумывает трагедии на пустом месте, а реальной опасности не видит у себя под носом.

Но, кажется, процесс в такой стадии, что любое вмешательство только ухудшит дело. Как говорится, тактика активного наблюдения: или рассосется, или нагноится.

А Женя была так очарована своим новым домом, что переселилась туда сразу после совершения сделки. Конечно, требовался ремонт, но ее это не смущало.

Кожаный диванчик в комнате с эркером оказался неожиданно удобным, а в кухне обнаружился огромный медный чайник с носиком длинным и изогнутым, как лебединая шея.

В ближайшем супермаркете Женя купила постельное белье и бочкообразную кружку с вишенкой. Для начала хватит.

Всю субботу она намывала квартиру. Мысль, что в ее доме будут шуровать профессиональные уборщицы, была ей неприятна.

С особым трепетом Женя наводила порядок в комнате с эркером. Это маленькое помещение притягивало ее и одновременно немного пугало. Невозможно было отделаться от ощущения, что там кто-то прячется.

Ей становилось грустно, когда она смотрела на чужие вещи, рука не поднималась просто выкинуть их. Женя ругала себя за глупую сентиментальность, убеждала, что раз это никому не нужно, то ей тоже не нужно, теперь это ее дом, прежней хозяйке нет в нем места! Накрутив себя таким образом, она сняла со стен фотографии, связала аккуратной стопкой, но вынести на помойку не смогла.

Наверное, раньше в этом доме было много хороших книг, но все мало-мальски ценное забрали, небрежно бросили только советские издания в картонных обложках. Книги горкой валялись в углу вперемежку с фотоальбомами. Женя открыла один, старый, с черно-белыми снимками, и тут же захлопнула. Будто там таилось что-то, опасное лично для нее.

Странный негромкий звук, похожий на отдаленный бой часов, внезапно раздался в квартире и заставил ее вздрогнуть. Она не сразу поняла, что это звонят в дверь с другой, «неволшебной» стороны.

На пороге стоял профессор Волчеткин. Растрепанный, в футболке и широких спортивных штанах, таким домашним Женя его еще не видела.

– И всю ночь ходил дозором у соседки под забором, – подмигнул он. – Увидел свет в ваших окнах и решил заглянуть.

Женя замялась. Ситуация такая, что пригласить – плохо, а не пригласить – еще хуже.

– Проходите, Руслан Романович, – она посторонилась. – К сожалению, не могу предложить ни чаю, ни кофе.

– Ничего страшного!

Он с любопытством оглядывал коридор, а Женя вспомнила, какая она пыльная и чумазая. Ну и нечего переживать!

Волчеткин прошелся по квартире, как на экскурсии в музее, в кухне не удержался от соблазна, тоже попрыгал на галерее.

– Я хотел позвать вас на ужин, – протянул он, заглядывая в носик чайника. – Мама так и знала, что вы сидите на голодном пайке.

Женя с улыбкой показала на свой рабочий наряд.

– Я вижу, что застал вас в разгар уборки. Заканчивайте и поднимайтесь запросто, по-соседски. А если нужна помощь в качестве потаскуна-насильника, можете мной располагать!

– Простите?

Увидев Женины удивленные глаза, Руслан расхохотался:

– Это выражение из курса организации и тактики медицинской службы. Так мы называли санитаров-носильщиков, количество которых нам приходилось рассчитывать при ядерном взрыве.

Он прошел в гостиную, провел пальцем по клавиатуре рояля.

– Вы играете? – спросила Женя.

Руслан Романович ответил длинной музыкальной фразой, но Женино немузыкальное ухо не распознало, откуда она.

– Когда-то учился немного. Вот Оля хорошо играла в юности, но мы думали, что это утрачено с болезнью. То, что случилось, когда мы были у вас в гостях, стало для нас с мамой неожиданностью.

– Так приходите с Олей заниматься. Я не играю, инструмент будет простаивать. Или можете забрать его, если хотите.

– Боюсь, что он не встанет у нас, но за предложение спасибо. Итак, что я могу передвинуть – прибить – повесить? Или выбросить? – Он протянул руку к стопке с фотографиями, но Женя остановила его.

– Не надо, – пробормотала она смущенно. – Понимаете, выбросить – это как обрубить последнюю нить, связывающую душу прежней хозяйки с нашим миром…

Она думала, что он будет над ней смеяться или посоветует обратиться к врачу, но он просто кивнул:

– Понимаю. Одежду я могу забрать в клинику. У нас постоянно привозят бомжей, им пригодится. Думаю, хозяйка была бы рада знать, что ее вещи согревают людей, пусть и никчемных.

– И правда… Я сейчас соберу.

– А письма и фотографии… Предложить в музей какой-нибудь? Скорее всего, музейные сотрудники на ту же помойку и выкинут… Но я видел, у вас есть кладовка в кухне. – Действительно, рядом с черным ходом притулилась маленькая кладовка, похожая на вертикально стоящий гроб. – Уберите пока все туда. А потом заставите мебелью и забудете.

– Так и поступлю.

Женя быстро сложила одежду в большой пакет, и Волчеткин ушел, взяв с нее обещание прийти на ужин. Женя встала под душ и подумала, что держалась хорошо, по-дружески свободно, и Руслан должен был понять, что связь между ними невозможна. Потом осознала, что он держался еще более дружески и, очень может быть, приходил с целью, противоположной той, которую вообразила она. Он дал ей понять: они добрые соседи, и ничего больше. Никакой романтики!

Ну и слава богу!

– Ты уже переехала? – удивился Долгосабуров.

– Да, мне так здесь нравится!

В квартире не был проведен Интернет, приходилось разговаривать по телефону, не видя друг друга.

– Дождалась бы меня. Я волнуюсь, как ты там одна.

– Я хорошо, Костя, лучше, чем в гостинице. Прежние хозяева оставили кое-какую мебель, я сплю на диванчике, а когда ты приедешь, Волчеткины обещали дать нам надувную кровать.

– Господь с тобой, Женюта! Какая надувная кровать? И кто такие Волчеткины?

– Это наши соседи. Я же рассказывала!

– Что-то не припомню.

– Профессор Волчеткин – это Милин шеф! Он и нашел для нас эту квартиру.

– А, ну да.

Ей почудился холодок в голосе мужа. Женя испугалась. Она так любила его и была с ним так честна, что о возможной ревности с его стороны никогда не думала. Она была убеждена в том, что муж верит ей и никогда не станет сомневаться в ее честности.

Неужели она ошиблась?

– Если хочешь, я вернусь в гостиницу. – Она засмеялась, отметив, что ее смех звучит ненатурально.

– Решай сама. Кстати, – хмыкнул Долгосабуров, – ты адрес-то сообщишь? Или пусть мне любящее сердце подскажет?

Женя назвала адрес.

Он долго молчал, а потом отрывисто произнес:

– Не знаю, кто ты, Женя, ангел или дьявол, но точно не просто человек.

И повесил трубку.

Женя не помнила, куда положила телефон, как дошла до диванчика, как опустилась перед ним на колени, прижавшись щекой к холодной кожаной обивке.

Сердце билось, как сумасшедшее, но слезы не шли, а рот вдруг наполнился противным вкусом пепла. О, счастье сделало ее слишком свободной и беззаботной! Она вообразила, что их с мужем любовь выше глупых условностей. И ошиблась.

Она не сделала ничего плохого, она не виновата. Но от этого ее оправдания не станут убедительнее… Нет большой разницы, заводит ли женщина любовника или дает пищу для подозрений, что он у нее есть. Мужу это все равно.

«Волчеткины обещали» – ей было стыдно за эти слова, за фальшивый смех. Какой черт дернул ее купить эту квартиру? Чтобы притворяться перед мужем всю жизнь?

Женя подумала, что не сможет быть с ним полностью искренней, как раньше. И пусть она ничего не скрывает, но теперь ей придется взвешивать каждое слово, каждый поступок – не вызовет ли он подозрений.

Господи, ну почему она влюбилась именно в этот дом? Почему все испортила?

Тоска разрывала сердце и не находила выхода в слезах.

Женя сгорбилась на полу. Душевное страдание часто заставляет человека фокусировать внимание на житейских мелочах. Вот и она уставилась на резную планку внизу дивана и вдруг поняла, что это не планка, а выдвижной ящик.

Женя потянула его на себя. Внутри лежал большой фотопортрет. Почему его спрятали, почему не держали на стене вместе с другими снимками?

Она поставила портрет на рояль, чтобы лучше рассмотреть.

На черно-белой фотографии была изображена самая красивая женщина, которую только Жене приходилось видеть. Гордой посадкой головы на длинной тонкой шее она напоминала Нефертити, но не это было главным. И даже не удивительная соразмерность черт юного лица.

Женщина, а вернее, девушка, которой на снимке было не больше двадцати лет, пленяла чем-то загадочным, трудно передаваемым словами… В ней было завораживающее сочетание хрупкости и силы, душевной мягкости и гордости…

Женя так загляделась, что даже забыла о ссоре с мужем.

Девушка смотрела ей в глаза, смело и требовательно, будто хотела сообщить что-то важное для них обеих. Пришлось взять портрет в руки и напомнить себе, что это всего лишь черно-белые пятна на бумаге.

Женя решила отправить портрет в кладовку, но в последний момент передумала и поставила его на рояле.

О ссоре с Костей думать было тяжело, хотя в душе Женя была уверена: все будет хорошо. Но она предпочитала не давать воли этой уверенности, нарочно воображая всякие ужасы. Представив, как она, изгнанная жена, поджидает Костю в холле гостиницы, а он проходит мимо и наказывает швейцару больше ее не пускать, Женя поняла, что надо отвлечься. Она стала думать о девушке на портрете.

Это не хозяйка, та была старая женщина, а девушке сейчас должно быть не больше сорока – сорока пяти лет. Женя, конечно, не эксперт в фотоделе, но пересмотрела достаточно семейных альбомов, чтобы судить о времени снимка. Стало быть, родственница? Но разве могла такая девушка бросить на растерзание чужим людям семейный архив?

Возможно, она не знает, что случилось… Или она повзрослела, изменилась, светлое пламя юности погасло…

Женя заглянула в кладовку. Среди фотоальбомов и связок писем она укладывала сюда что-то похожее на записную книжку в мягком кожаном переплете. Ага, вот и она. Волнуясь, надеясь найти какие-то имена, Женя перелистала страницы…

Ее ждало разочарование. Это оказалась не записная книжка, а ежедневник, точнее сказать, просто дневник. Он велся довольно небрежно. Автор записывал мысли на ходу, чем и где придется, иногда поперек строк, иногда царапая бумагу.

Ближе к концу дневника обнаружилась запись:

«Раньше я не понимала траур. Оказывается, в нем глубокий смысл. Ты не знаешь, как жить, что делать, а тебе говорят – покупай черное платье и вари кутью. Это и есть смысл. Раз надо повязывать голову черным платком, то и жить надо».

Вздрогнув, Женя захлопнула дневник и осторожно положила его на полку. Чужая женщина будто дотянулась до нее из небытия…

Беседы с чужими фотографиями – прямой и короткий путь в дурдом, строго сказала себе Женя. Надо забыть о прежних хозяевах, кто бы они ни были. Если я хочу разговаривать с призраками, лучше всего делать это по телефону 03.