Часть четвертая
Гранитный баран и оловянная звезда
— Что случилось? — одними губами спросила я.
— Коротич умер, — также беззвучно ответил Назар.
Я подбежала ближе и, вытянув шею, увидела, что дверь в номер Станислава Владимировича раскрыта настежь, а в ней толкутся какие-то люди. Страх сковал мою способность мыслить. Я дотронулась до руки Туполева и прошептала:
— Как это случилось?
Хозяин мотнул головой, засунул руки в карманы брюк и оперся спиной о стену.
— Антон нашел его в час сорок. Случайно.
— В номере?!
— Да. Его ненормальная жена постоянно звонила на мобильник, Антон совершал ночной обход и услышал, что за дверью не умолкает трезвон.
— Из-за чего он умер?
— Результаты предварительной экспертизы будут известны после девяти. Пока — сердечный приступ. Черт! — Назар ударил кулаком в стену. — Черт, черт! Что за хренотень?! Я не верю в сердечный приступ! Я не верю в инфаркт и остановку сердца!
— Успокойся. — Я оторвала его от стены и утащила к креслам. — Когда, ты говоришь, Коротич умер?
— Это единственное, что нам доподлинно известно, — горько произнес Туполев. — Когда Антон смог попасть в номер, Коротич еще дышал.
— Он попытался что-нибудь сделать?
— А ты как думаешь?! — прошипел Назар. — Конечно. Минут двадцать старался мотор запустить. Чуть грудную клетку не сломал… Но, — Савельевич огорченно махнул рукой, — все бесполезно… Жена еще эта… бьется в истерике…
— Она здесь?
— Нет. В морге. Мне Антон звонил… он сейчас там, жмет на экспертов. — Назар посмотрел на часы: — Дьявол, еще половина восьмого!
Нетерпение, досада и крайняя усталость давили на Туполева, он слишком привык быть ответственным за все. Любой промах или случайность он переживал как оскорбление своих достоинств. Этот человек не привык промахиваться, не любил получать сдачи, не терпел поражений. От них он заводился и начинал работать с настойчивостью парового пресса. А иногда такие манеры вредят общему делу.
— Тебе надо отдохнуть. — Я ласково провела рукой по его плечу, и Туполев опустил голову:
— Думаешь, я усну?
— Хотя бы полежи с закрытыми глазами. А то вон красные, как у кролика… Пойдем? Я тебя в постельку уложу…
Назар кряхтя поднялся. Я преданно засеменила следом, так как боялась, что он отвлечется и убежит выдавать какие-то распоряжения. А какие могут быть распоряжения на замороченную голову? Только ошибочные…
Шикарная свадебная постель была разобрана, Туполев боком рухнул на подушки и сразу закрыл глаза. Я тихонько стянула с него ботинки, укрыла шелковым одеялом и погладила по щеке:
— Постарайся задремать хотя бы ненадолго. У тебя есть время…
Он даже ресницами не дрогнул, и я выскользнула из номера. Пробежала к себе, на скорую руку привела в порядок лицо, прическу, одежду и первым делом позвонила Антону:
— Я все знаю о Коротиче. Как у вас дела?
— Пока ничего. Жду результатов аутопсии.
— Номер Коротича был заперт с обратной стороны?
— Да.
— Ты дверь взломал?
— Нет. Когда убедился, что иначе в номер не попасть, взял у горничной ключи от соседнего номера и перелез через балкон. Коротич был еще жив.
— Я знаю. Антон, он что-нибудь сказал?
Охранник вздохнул протяжно и устало:
— Нет, он был без сознания, — и вдруг: — Ты вместе со всеми проснулась?
— Нет, остальные спят.
— Странно. Мы так топали… Почему дядя не проснулся? Его номер рядом…
— Валентин Наумович попросил вчера у Полины снотворное. Не исключено, что не только он. Все спят.
— Может быть, и так, — задумчиво согласился Антон. — У тебя какие-нибудь мысли есть?
— На предмет чего?
— На предмет всего. Ты знаешь, с кем общался Коротич перед сном? Кто видел его последним? Если все дело в сердечном приступе, может быть, его кто-то довел? Напугал?
Жора Бульдозер, могла бы ответить я. Если на теле Стаса найдут синяки, бандиту сильно не поздоровится. Туполев его самого по стенке размажет — Жорж напугал гостя Авиатора до смерти.
— Давай дождемся результатов экспертизы, — вильнула я. — Дядю будить?
— Не надо, — после секундной заминки ответил Антон. — Надеюсь, результаты будут вовремя, и мы оповестим всех сразу и по делу. Туполев рядом?
— Нет, я уложила его поспать.
— Это правильно. Слушай, тут патологоанатом вышел, я позже перезвоню…
— Мне! — крикнула я. — Не буди Назара!
Я побродила по номеру, высунула нос в коридор — он был все так же пуст — и, не зная, чем себя занять, прихватила сигареты, спустилась на первый этаж. До истечения времени, обещанного экспертами, оставалось сорок пять минут.
Чудесное солнечное утро набирало силу. Туман редел, птички щебетали, вдалеке, вдоль ограды, видимой лишь с крыльца, маршировали два охранника. Постояв немного на крыльце, я пошла обратно в номер.
Из комнаты Полины доносились звуки включенного на MTV телевизора. До часа «Ч» оставалось двадцать минут.
В девять пятнадцать мне позвонил Антон.
— Отравление, — бросил он скупо. — Я еду к вам.
— Туполева будить?
— Не надо. Я буду примерно через полчаса, подниму его сам.
— Чем отравили Станислава?
— Редкой дрянью. Если бы я не нашел его сразу, к утру следы яда расщепились в организме без остатка и не оставили следов. Тогда вердикт медиков был бы ошибочным, но однозначным — сердечная недостаточность. Сечешь?
— Угу. Это укол?
— Нет, принял вместе с пищей.
— Когда? Сам?! Ведь номер был заперт изнутри…
— Софья, ты отвлекаешь меня от дороги, — буркнул Антон. — Потерпи, я скоро приеду.
Я сунула мобильник в карман спортивного жилета, вышла из номера и рысью пробежала вдоль коридоров. Абсолютно тихо было только в номере Юлия Августовича. Надеюсь, хоть он не помер, подумала на бегу и в нетерпении выскочила на улицу — встречать Антона и первой получать все новости. Мыслей было много, пара из них казалась мне весьма ценной.
Когда машина Антона подъехала к распахнувшимся воротам, я перегородила ей путь. Антон затормозил, я обежала капот и плюхнулась на сиденье рядом с ним:
— Постой здесь пару минут. Расскажи мне все сразу, я пойду в народ, а ты к Туполеву — будем действовать всесторонне.
Я очень хотела поговорить с Полиной и Жорой, пока на них не насядет Туполев. Реакция голубей на рычание Назара Савельевича может получиться самой непредсказуемой, и тогда голуби парой залетят в основные подозреваемые. Я не была уверена, что ночью мне не послышалось, и Полина впустила кого-то в свой номер. А это мог быть Коротич, так как уж больно настойчив был покойник…
— Яд вначале был выделен из мочи Коротича, — барабаня по рулю, говорил Антон. — Видимо, уже почувствовав себя плохо, он сходил в туалет, но забыл смыть воду. Из унитаза, пардон, был получен первый результат. Яд — замедленного действия. Человек принимает его вместе с пищей, спокойно выходит из-за стола и, в зависимости от концентрации и прочих факторов, умирает через несколько часов от сердечной недостаточности. Причем смерть наступает неожиданно и довольно стремительно. Даже если человек успевает позвать на помощь, спасти его уже невозможно — процесс необратим. Так-то вот… Быстро и неожиданно.
— А с какой конкретно пищей был принят яд?
Антон поморщился:
— Вряд ли удастся выделить конкретную пищу. По крайней мере, в ближайшее время. Яд абсолютно не имеет вкуса и запаха, его можно подмешать даже в воду.
— А время? Хоть приблизительно, когда был отравлен Коротич?
— Максимум за три часа, минимум минут за сорок пять. Возможно, к вечеру получится определить точнее концентрацию, и временная рамка сузится.
Я откинулась на сиденье. Если умер Коротич без двадцати два, то отравили его после ужина, где-то с половины одиннадцатого до часу ночи. Примерно в начале этого временного отрезка он здорово глушил коньяк с обществом в гостиной… Потом, примерно без пятнадцати час, Полина кого-то впустила в свой номер. За десять минут до этого я видела у ее дверей Коротича… Мне очень не понравилась его усмешка после стычки с Жоржем, он явно намеревался посетить бывшую любовницу еще раз…
— Это не может быть самоубийством?
— Может, — кивнул Антон. — Но тогда придется прокачать всю канализационную систему и обыскать прилегающую территорию. Этот яд хранится только в жидком виде, только в ампулах. Ампулу в номере Коротича не обнаружили. Так что, если предположить самоубийство — покойный либо спрятал ее где-то на территории, либо спустил в унитаз. Как тебе такой вариант?
Никак. Если выцедить из канализации крошечный осколок стекла еще и представляется возможным, то обыскать всю прилегающую территорию… Коротич, в конце концов, мог выбросить осколки в реку…
И вообще, если подумать — зачем? Ты решил травиться, свести счеты с жизнью, так зачем возиться со стекляшкой?
— Это убийство, Антон, — тихо резюмировала я. — Убийца не мог знать, что ты услышишь долгий звонок мобильного телефона, встревожишься и найдешь умирающего Коротича еще ночью.
— Да, — деловито рассовывая по карманам сигареты, зажигалку и мобильник, согласился Антон. — Утром от яда не осталось бы следов. В противном случае ампулу мы нашли бы в комнате возле трупа.
— Да. Езжай буди Туполева, я выйду вон у того поворота и пойду к гостям. Надеюсь, они все еще думают, что Станислав просто спит, и я успею переговорить кое с кем в спокойной обстановке…
Еще до того, как я появилась в обеденном зале отеля, Валентину Наумовичу позвонила племянница и сообщила о смерти мужа. О том, чтобы поговорить в спокойной обстановке, нечего было и думать. И если бы не приехавший буквально через минуту после моего появления милицейский генерал Иван Артемьевич, подозреваемые разбежались бы кто куда.
Валентин Наумович бушевал. Его всклокоченная седая грива мелькала на фоне окон, одежда была в беспорядке, племянница застала его звонком, едва проснувшегося, над умывальником, с бритвой в руках. Левое ухо Валентина Наумовича еще несло на себе клочок мыльной пены.
— Я немедленно уезжаю отсюда! — кричал московский чиновник. — Я не останусь в этом склепе ни на минуту!
— Вы уедете отсюда, когда я вам позволю! — рокотал генерал. — Успокойтесь. Прошу всех перейти в гостиную.
Племянница не сказала дяде, что ее муж был отравлен. Скорее всего, вдове еще вообще не сообщили предварительных результатов аутопсии, и Валентин Наумович не понимал, почему их всех вынуждают не покидать гостиницу.
— Моя племянница сейчас во мне нуждается… — начал он.
— Она сейчас с родственниками, — утихомирил Старикова милицейский генерал. — Вы нужны здесь.
— Здесь?! — взвизгнул чиновник и вдруг опомнился: — А почему, собственно, здесь — вы?! — Валентин Наумович беспомощно посмотрел на остальных притихших постояльцев. — И что тут происходит?
Генерал Иван Артемьевич был без формы, но Стариков видел, что привезла его черная «Волга» с проблесковыми маячками, и начал о чем-то догадываться.
— Что со… Стасом? Что произошло? Его… убили?! — Валентина Наумовича ударила крупная дрожь, он запустил руки в волосы, взлохматил их совершенно и внезапно утих. — Стаса убили? — повторил тихим голосом и, помедлив пару секунд, выдавил: — Да… и почему его уже увезли отсюда? Когда… когда это произошло? Что-то я ничего не понимаю…
Стариков без сил опустился на диван, и к нему тут же подсела Полина. Она была в оригинальном костюме из блестящего шелка, вся собранная, накрашенная, но очень бледная. Полина тихонько гладила плечо Валентина Наумовича и что-то ему шептала.
Генерал убедился, что навел порядок, повернулся к арке, но не успел сделать даже шага по направлению к выходу, как из холла показался Назар Савельевич.
Хозяин отеля был в джинсах, свободном джемпере и даже выбрит. Он пожал генералу руку, сказал «Спасибо, что приехал», и обратился к присутствующим:
— Господа, произошла трагедия, — сегодня ночью был убит Станислав Коротич. И до тех пор, пока не будут сняты все свидетельские показания в официальном порядке, я вынужден просить вас не покидать отеля.
— Все остаются здесь вплоть до особого распоряжения, — грохнула вслед тяжелая артиллерия в лице генерала Ивана Артемьевича.
— Но… — проблеял господин Гнедой.
И по залу тут же раскатилась канонада:
— Я сказал — особого!
Приехал, напугал, построил всех и грузно сел в кресло, отдавая арену хозяину.
— Я только хотел спросить, как погиб Станислав Владимирович! — плаксиво и обиженно воскликнул Юлий Августович. — Хоть это нам позволено будет узнать?!
— Обязательно, — кивнул Туполев. — Станислав Владимирович был отравлен. Яд подмешали в закуску или питье, и произошло это с половины одиннадцатого до часу ночи. Сейчас нам предстоит выяснить, кто, когда и при каких обстоятельствах видел господина Коротича в последний раз.
— Следователь прокуратуры приедет с минуты на минуту, — вставил генерал, поглядывая на часы.
Но Туполев решил пренебречь всеми законами следственной практики. Он обвел притихших постояльцев тяжелым, многопудовым взором и спросил:
— Кто и когда видел Коротича последним?
Я немного опустила голову и из-под челки попеременно покосилась на Полину и Жору, которого недавно ввел в гостиную Антон. Остальные давно расселись по диванам и креслам, Валентин Наумович, бережно опекаемый Карауловой, тихонько раскачивался. Гнедой и Сема сидели в тех же креслах, где я вчера видела Юлия Августовича и Валентина Наумовича с одиннадцати до двенадцати ночи.
Только коньяка на столике между ними уже не было. Его вместе со стаканами увезли на экспертизу.
Юлий Августович неуверенно посмотрел вокруг, остановил взгляд на Старикове и произнес:
— Наверное, мы… я и Валентин Наумович. Станислав посидел немного с нами, выпил коньяку и примерно в половине двенадцатого ушел к себе в номер. Больше мы его не видели. Так, Валентин Наумович?
Родственник покойного качнулся отчетливее и прерывисто вздохнул.
Я ждала, что Жора сейчас скажет: «Я видел Коротича под лестницей в половине первого». Но Бульдозер, как оказалось, с признаниями не торопился.
Так же поступала и Полина. Она делала вид, что, кроме утешения Валентина Наумовича, ее ничего не волнует, и не торопилась доносить обществу, что Коротич, живой и здоровый, ломился в ее дверь за пять минут до разборок с Жоржем.
И еще возможно, спустя минут пятнадцать-двадцать он вновь пожаловал к ней, и тогда уже она его впустила…
Черт бы побрал мою исключительную способность засыпать по первому требованию! Но никуда от факта не деться — уверенности у меня не было. Тихий стук в дверь и щелчок отпираемого замка могли мне пригрезиться.
Туполев тем временем скупо отвечал на вопросы о яде, его действии и способе проникновения в организм. Чем больше информации получали гости, тем кислее становились их лица и отчетливее морщился генерал. Видимо, действия хозяина отеля никак не помещались в рамки оперативно-следственных мероприятий, но прекословить генерал почему-то не собирался. Не исключено, что считал Назара ответственным за все происходящее и думал, что тот знает, как поступить. Это территория Туполева, его гости, его разборки, и спрашивать в итоге будет не с кого. Сам напортачил, сам пускай и расхлебывает.
Следователей прибыло аж целых двое. Один — худой и старый, второй — молодой, ретивый и очень похожий на практиканта. Оба были в костюмах, при папках и страшно деловые.
Первым на беседу попросили родственника покойного. Мы все пожелали ему взглядами крепиться. Назар и генерал еще раньше ушли куда-то на улицу, поговорить и посекретничать. Невзирая на разряженную концентрацию действующих лиц, напряжение продолжало возрастать. Стелькин отчаянно делал мне знаки, что неплохо бы тоже уединиться, мол, есть известия. Но я плюнула на все тайны Юлия Августовича и взялась за выяснение первостепенных вопросов. Подошла к Аркадьевне и ласково сказала:
— Полиночка, не желаешь ли прогуляться по сосновому бору? Здесь душно…
Освободившееся после скорбящего родственника место тут же занял угрюмый Бульдозер, и оторвать от его теплого плеча голубицу Аркадьевну получилось с трудом.
— Погулять? — переспросила Полина, и ее взгляд дернулся в сторону, на Жоржа. — Зачем?
Объясняться я не стала. Просто скроила такое убийственное лицо, что Аркадьевну отбросило от Жоры, как намагниченную крошку от магнита другой полярности.
— Хорошо, — покорно произнесла мадам и вслед за мной вышла через террасу.
Пробежав по дорожке парка, я рассусоливать не стала, приперла Полину Аркадьевну к стенке первой попавшейся беседки и, внимательно следя за выражением ее глаз, проговорила:
— Почему ты не сказала, что Коротич приходил к тебе ночью? Наши номера рядом, я все слышала. — Зрачки Полины расширились. Я намеренно формулировала вопрос так, чтобы не дать Полине возможность догадаться, о каком посещении идет речь, — о первом достоверном или втором вероятном.
— Ты что?! С ума сошла?! — отпихнула меня Полина и ответила неадекватно: — Там же Жора!
— При чем здесь Жора? — не поняла я и подумала, что Аркадьевна сбрендила и запуталась в любовниках.
— «При чем, при чем», — передразнила та. — Он бы меня убил! Знаешь, какой Отелло!
Приблизительно — знала. Так как вчера видела, как мавр плющил соперника о стену.
Полинка тем временем обежала беседку, забралась внутрь и, прижав обе руки к груди, запричитала:
— Я прям не знаю, что делать, Сонь! Я ведь думала — это Жорж пришел! Открыла дверь — а там Коротич! Ой, что было, мамочки родные, я его еле выпихнула! Жора ведь мне позвонил по внутреннему телефону, сказал — встретил твоего «бывшего», чуть не придушил. И говорит — еще раз сунется, точно придушу.
— А Коротич?
— А что Коротич? Он в это время в номере был. Знаешь, что я пережила? Один звонит, ругается, другой рядом стоит, ухмыляется. Еле выкрутилась, чуть не чокнулась.
— То есть Жорж не знал, что Коротич в это время был в твоем номере?
— Что ты?! — замахала руками Полина. — Отелло! — Последнее восклицание она произнесла с некоторым кокетством. — Если бы я не была уверена, что он тут же меня растерзает, то, конечно, во всем призналась бы.
Вот дурища, право слово! Тут убийство раскручивают, а она в амурах путается.
— Зачем приходил Коротич?
— Значит, так. Якобы за водой. Но на самом деле — лапал.
— За какой водой? Поконкретнее…
— Значит, так. — Полину потряхивало от перевозбуждения, и речь получалась сбивчивой. — Он пришел ко мне за водой. Говорит — в мини-баре только холодная, в графине простая кипяченая, а он хочет теплой минеральной без газа. Говорит — пошел на кухню поискать водички, а там твой придурок под лестницей. Побил. Вот… Ну, он и поднялся обратно ко мне, вдруг у меня теплая бутылка с водой есть, а у него горло побаливало. Пришел ко мне и выдул стакан моего молока.
— Какого молока? — зацепилась я.
— Простого. Только спросил вначале — теплое? Я свое снотворное всегда теплым молоком запиваю. Так врач советовал и, вообще, лучше действует, у меня ж такая бессонница, прям…
— Стой, — остановила я поток. — Ты пила это молоко?
— Нет, не успела. После Стасика немного осталось, но я, знаешь ли, брезгливая… Стакан помыла и воды из графина налила.
Болтливая ты, а не брезгливая!! Понеслась, не остановишь… Без сил, без слов и почти без мыслей я опустилась на лавку.
— Полина, когда Коротич выпил твое молоко? Время?
— Ну-у-у, приблизительно без пятнадцати час. А что?
— А кто еще заходил в твой номер?
— Да все, — пожала плечами Полина. — Валентин Наумович и Сема за снотворным, ты же сама слышала, как я им предлагала… Гнедой программку телевидения разыскивал… А что?
На эти «что» я старалась не обращать внимания.
— Когда они заходили, молоко уже в номере стояло? И кстати, где?
— Да. На тумбе. Я… ой! — Полина испуганно прижала руки к горлу. — Ты думаешь… это — меня?!
— Думаешь, думаешь, — передразнила я. — Меньше надо о романах думать! Вспоминай давай, кто из гостей подходил к тумбе со стаканом и где в этот момент ты была!
— Ой, мамочки, — продолжала пищать Полина, не отнимая рук от горла, — это что же…
— Полиночка, — медово попросила я, — давай пугаться позже будем. Вспоминай. Семен Иванович мог в стакан с молоком яд подлить?
— Я… ой… да, — кивнула Караулова. — Я в сумочке копалась… а стакан… он на тумбочке стоял.
— А Валентин Наумович?
— Тоже. Все было так же. Я у сумочки, он… Он по номеру ходил, говорил что-то…
— Гнедой?
— Гнедой вообще какой-то чудной был. И мне показалось, что программка ему вовсе не нужна. Вроде бы искал он что-то или кого-то.
— Так что или кого?
— Не знаю, — пожала плечами Полина. — Подошел к балкону, раздвинул шторы, выглянул… Не знаю. Как будто думал, что я кого-то прячу… Но не программку, это точно. Я ему с порога сказала, что у меня ее нет.
— Понятно. — Гнедой мог разыскивать Гошу, и об этом лучше поговорить с ним.
— И что мне дальше делать?
— Каяться. Следователю. И о Жоре, и о Стасике, и о молоке. Обо всем, короче.
— Неужели это меня хотели отравить? — убитым голосом произнесла Полина и совсем спокойно покачала головой, словно не доверяя догадке. — В уме не укладывается. За что?!
— Знал бы прикуп, жил бы в Сочи, — банально посочувствовала я. — Топай к следователю, а то вон за тобой Антон идет.
Антон быстрым шагом приближался к беседке. Аркадьевна поправила прическу, натянула на груди голубую водолазку без рукавов и неверной, покачивающейся походкой, цепляя тонкими каблучками стыки дорожных плиток, заспешила к дому. Друг друга они миновали совершенно индифферентно — Антон мазнул по Аркадьевне краем взгляда, мадам обошла бодигарда по краю плиточной дорожки, угодив правым каблуком на газон.
Я полусидела на деревянных перилах и нервно покусывала губы.
— Возможно, отравить собирались Полину, — сразу, без вступлений, сказала охраннику. — Чуть меньше чем за час до смерти Коротич был в ее номере и пил молоко, которое мадам приготовила себе для крепкого сна.
— Еще раз и подробнее, — деловито попросил Антон.
— Повторяю. Полина принесла себе из кухни стакан молока. Или горничная принесла, но это не важно, главное — молоком Полина запаслась загодя. Она страдает бессонницей и в тяжелые времена принимает на ночь эксклюзивный снотворный порошок. Запивает его молоком. Об этой привычке, как я догадываюсь, знают все. Уж в Протопопове и родственнике покойного я совершенно уверена. Причем оба были в номере Полины незадолго до того, как Коротич покусился на ее молоко. Полина утверждает: каждый из этих господ имел возможность подлить яд в стакан.
— Паршиво, — пробормотал Антон.
— Еще как, — согласилась я. — На Станиславе убийства могут не прекратиться. Надо все рассказать Туполеву.
Уже шагая по дорожке к отелю, Антон выразил недовольство вопросом:
— Почему твоя Полина не сказала обо всем сразу? — В голосе прозвучала также нотка недоверия.
— Не вникай, — отмахнулась я. — Тут сердечные дела. Непосредственно к убийству они отношения не имеют.
— Уверена? — мрачно бросил Антон уже на крыльце гостиницы.
— Отвечаю. Тут только любовь и ревность. Полина втрескалась в Жору, как школьница, это она из-за него о визите Коротича молчала…
Туполев сидел в кресле перед включенным на спортивный канал телевизором и якобы отвлекался на футбол. В комнате было накурено так, что не справлялись кондиционеры, я подошла к балкону и распахнула его двери настежь. Развернулась на фоне окна и сообщила:
— Назар, покушаться могли на Полину.
На этом мое соло закончилось, Антон встал перед телевизором, загородил собой экран и быстро, кратко и очень толково ввел патрона в курс дела.
Туполев откинулся на спинку кресла, посмотрел на меня странным, расфокусированным взглядом и проговорил:
— Как я понял, вы оба считаете, что убийства на этом не прекратятся?
Назар смотрел на меня, а не на Антона, и отвечать пришлось мне.
— Может быть, и так. Если бы чистоплюйка Караулова не помыла стакан, мы знали бы точнее. Но тут… — я беспомощно развела руками, — предположить можно всякое.
Антон внезапно ушел на второй план, встал за хозяйское кресло и, кажется, с любопытством начал ждать, какие еще предположения я соизволю выдвинуть. Полина моя знакомая, я больше знаю об ее мужиках и проблемах, так что как ни крути, но тут Антон прав. Его дело — сыск и охрана, мое — предложения и версии выдвигать, раз уж вызвалась. В крайнем случае, ошибусь — поправит, сморожу глупость — на то я и женщина.
Доверие мужчин всегда действовало на меня стимулирующе, я стянула из пачки Туполева сигарету, прикурила. Мужчины безмолвствовали, Туполев переваривал новую версию убийства по случайности, Антон не мешал шефу в данном процессе. А я сказала:
— Подозреваемых, как мне представляется, у нас осталось всего лишь двое — Семен Иванович и Валентин Наумович.
— Почему двое? — хмуро спросил Назар.
«Потому что Гнедой, скорее всего, отравил бы Стелькина, любое другое убийство и последующее разбирательство ему больше всех навредит», — могла бы сказать я, но промолчала, лишь скромно пожав плечами.
— Почему двое? — громче и с нажимом повторил Туполев.
— Гнедой в любую из этих схем не вписывается. Ни в схему убийства Полины, ни в убийство Коротича. Уверена процентов на девяносто пять.
— Мало! — рыкнул патрон. — Надо на сто процентов быть уверенной!
— Сделаю, — беспечно ухмыльнулась я. — Через полчаса сделаю тебе минимум девяносто девять и девять десятых. Устроит?
— Нет, ты видел?! — взъярился месье олигарх. — Она — сделает!!
— Спокойно, — подняв ладони вверх, попросила я. — Я, простите, всего не успеваю, но выяснить вероятность участия Юлия Августовича довольно просто. Антош, обеспечь мне, пожалуйста, ненавязчивый тет-а-тет с Юлием Августовичем. И постарайся по возможности, чтобы перед этим, минут за пять, мне попался Стелькин. Хорошо?
Антон развернулся к выходу, Туполев посмотрел ему вслед, помрачнел хуже грозового фронта и рыкнул:
— Стой!
Охранник замер, не оборачиваясь, и мне пришлось вмешаться:
— Назар, пожалуйста, времени нет. Отпусти Антона. Это правда важно. Я не могу тебе всего сказать, это не моя тайна, но, если не получится отчислить Юлия Августовича из подозреваемых хотя бы на девяносто девять и девять десятых, клянусь, ты будешь первым, кому я сообщу о Гнедом все. Договорились?
Назар исподлобья взглянул на меня и отпустил Антона движением плеча.
Охранник вышел, а я, заставив себя забыть о развалившемся в кресле миллионере (или, скорее всего, миллиардере), начала бродить из угла в угол — мысли утаптывать. На ходу мне всегда лучше думается.
Туполев, что приятно, мне не мешал. Смотрел, как смотрят посетители зверинца на мотающуюся по клетке тигрицу, и умных замечаний не делал.
Антон вернулся довольно быстро.
— Гнедой сидит на улице возле альпийской горки, Стелькин тут в коридоре. Остальных я изолировал.
— Хорошо, — обрадовалась я и, подойдя вплотную к бодигарду, попросила: — Антон, припомни, пожалуйста, как можно точнее. Что ты сказал во вступительной беседе вчера в дубовой гостиной по поводу микрофонов в доме Полины? Как ты обрисовал их местоположение — подробно или вкратце?
Антон задумался и через секунду воспроизвел свою вчерашнюю речь:
— «Было обнаружено три микрофона: один — в спальне, один — в гостиной, один — в столовой».
— Точно? Ты не говорил конкретно, где стояли микрофоны?
— Нет, — твердо ответил охранник.
— Совсем хорошо, — пробормотала я. — Сейчас я быстро переговорю с Гошей, а ты проследи, пожалуйста, чтобы во время разговора с Гнедым нам никто не мешал. Хорошо?
Антон кивнул и, оглянувшись на патрона, вышел.
— Назар, я скоро вернусь, — пообещала я и тоже вышла из комнаты.
Чрезвычайно озабоченный Стелькин маялся в коридоре перед номером для новобрачных. Я утянула его к серединному холлу и, не позволив сесть, сказала:
— Гошик, быстро. Гнедой вчера с тобой виделся?
— Да.
— Когда?
— Приблизительно пятнадцать минут первого. Он заходил и раньше, точнее… — Гоша смутился. — Он постучал, но я в туалете был. Он вернулся потом еще раз.
После розыска «программки» в номере Полины, мысленно отредактировала я.
— О чем вы говорили?
— Он просил меня проявлять скромность, — потупившись, пролепетал Стелькин, — и не хвастаться нашим знакомством.
— Ага. О Полине, о ее доме, об остальных гостях спрашивал?
— Нет, нет, — быстро замотал головой стилист. — Касался только наших прежних встреч. Пообещал мне уладить вопрос с продюсером, если я буду держать язык за зубами.
— Совсем отлично, — пробормотала я и покинула Сгелькина. Не думаю, что человек, так обеспокоенный сохранением своего реноме, замыслит и осуществит убийство в столь щекотливой ситуации. Приезд милиции, расспросы и всяческие копания ему явно не на руку. Юлий Августович сейчас чувствует себя ужом на раскаленной сковородке.
Но Туполеву подобных догадок мало, ему факты подавай и девяносто девять процентов успеха.
Я шла к Юлию Августовичу и очень радовалась, что вела себя вчера скромно и разумно. Не бренчала интеллектом, не вставляла умных реплик, а осталась темной лошадкой — примерной гостьей богатого мужика, непонятно кем. Серая мышь, белая моль, дочь эмигранта из нищих земель. Короче — поступила на редкость целесообразно, не выпендривалась.
Юлий Августович сидел на лавочке с видом на альпийскую горку и грустил. Возвращаться в дом ему явно не хотелось, он мрачно рассматривал белые цветочки на серых камнях.
— Кошмар какой-то, — усаживаясь рядом, буркнула я. — Расспрашивают, допрашивают, все нервы вымотали…
— Да, — согласился инвестор.
— Хоть беги куда глаза глядят! — И вздохнула. — Вам-то что. Я вот — подруга Полины, мне всю печенку изгрызли. Мне — фиг выкрутишься.
— А мне? — грустно, еще не догадываясь, куда я веду, огорчился Юлий Августович. — У меня дела, переговоры, а я застрял тут весь в генералах…
— Вам?! — фыркнула я. — Да вы легче всех отделались! Вы что, по телефону в гостиной Полины поговорили, и все! А вот я! Я могла и микрофоны увидеть, и о гостях разболтать.
— Но… — начал Юлий Августович и выпрямился.
В полном соответствии с ролью человека, озабоченного только собственными неприятностями, я не дала ему договорить и с некоторой завистью протянула:
— Вам-то что, вам больше всех повезло… Вам выпутаться — раз плюнуть…
— Как это? — опешил Гнедой и очень заинтересованно подвинулся ко мне. — Что вы имеете в виду, Софья?
— Да ничего. Вы где по своему сотовому разговаривали?
— У Полины? — прищурившись, уточнил инвестор.
— Угу.
— В гостиной.
— Ну. Гостиная огромная, скажите — я в другом углу разговаривал, тихонько, моих интересов в этом деле нет. Вас и отпустят на все четыре стороны.
Я уныло повесила голову, длинная, томительная пауза лучше всяких слов показала, что Гнедой совершенно не знает, где именно был установлен микрофон. Его сотовый не отреагировал гудением мембраны на «клопа», не навел его на бронзовую лампу и не подарил догадок. Юлий Августович сидел и судорожно размышлял, как бы понезаметнее выведать у меня конкретное местоположение «жука» в гостиной.
Я решительно не собиралась облегчать инвестору задачу, так как очень хотела посмотреть, насколько хитроумно он будет выведывать у меня секреты. Еще не совсем известно, кто здесь кого дурит — я его или он меня. О чем он сейчас думает? О том, что я приготовила для него ловушку, или как бы половчее развести меня на разговоры?
Юлий Августович думал о последнем, так как зашел с дальнего края:
— Сонечка, а как Полина обнаружила микрофоны?
— Случайно. Пыль вытирала.
— В гостиной?
— Угу. — Немного, совсем чуть-чуть, я облегчила Гнедому задачу.
Юлий Августович заметно обрадовался успеху и подарил мне ласковый взгляд. Как гурман кулинарному шедевру. Только что кусочек на радостях не откусил.
— И как же у нее получилось?
— А на тумбе пыль протирала, тряпку за нее уронила и нагнулась. Глядь — а там коробочка огоньком мигает.
Если Юлий Августович и сердился когда-то на бестолковых женщин, то могу сказать — скрывал он это очень плохо. Выражение лица гурмана сменила брезгливая гримаса, и инвестор поднял с земли прутик. Начертил на песке четкий прямоугольник, обозначил квадратиками все тумбы внушительной гостиной Полины — я наблюдала с интересом — и сказал:
— Я, кажется, стоял вот здесь.
Видимо, когда-то раньше Юлий Августович с увлечением смотрел фильмы про шпионов и в связи с этим сделал неправильный вывод — «жуков» подселяют поближе к домашним телефонам. Прутиком Гнедой определил для себя место в противоположном от тумбы с телефонной базой углу, аккурат рядом с бронзовой лампой и двумя креслами.
— Когда кажется, креститься надо, — буркнула я, и прутик-указка дернулся к другой тумбе.
— Или здесь. — Методом научного тыка инвестор исследовал мои мозги.
— Лучше стойте там, — вздохнула я и помогла его прутику вернуться на прежнее место. — Отсюда вряд ли ваш разговор был детально записан. Вы ведь не кричали?
— Нет, нет, шепотом! — обрадовался Гнедой. — В том-то и дело, что шепотом!
Он собрался тут же встать и сбегать к следователю, но я остановила его, придержав за локоть:
— Юлий Августович, а мне-то что делать?
— А? Вам? — Он посмотрел на альпийскую горку и чирикнул: — Право слово, даже не знаю, что вам посоветовать.
Искренняя радость от «хитроумно» проведенной операции затопила Юлия Августовича до самой макушки, и я решила эту радость немного остудить:
— Туполев злющий, как черт. Ждет известий от следователя.
— Так я тут совершенно ни при чем! — воскликнул Юлий Августович.
— Рада за вас, но Назара Савельевича сейчас в этом не убедить. Сейчас господин Туполев не внемлет доводам рассудка, уж поверьте моему опыту.
— Так что же делать? — огорчился Гнедой и растерянно посмотрел на дом, где в этот момент следственная бригада подбивала итоги и, возможно, копала под него, любимого.
— Подождать, Юлий Августович. Чего вам бояться? Посидите тут, поизображайте вид оскорбленного достоинства, пусть Туполев потом ощутит свою вину в полном объеме. Я, например, эту ситуацию на все сто использую. Потом.
— Думаете? — Инвестор отвернулся от дома и прищурился на меня.
— А то. Из любой негодной ситуации можно извлечь выгоду…
Гнедой усмехнулся:
— А вы, Софья… штучка.
Интерес к моей персоне, прозвучавший в его голосе, напомнил мне нашу первую встречу у кадок с пальмами. Но в данный момент было необходимо, чтобы этот слащавый, самоуверенный мужчина прислушался к моим словам, а потому притворяться белой молью я прекратила. Встав с лавочки, просто улыбнулась в ответ:
— Не форсируйте событий, Юлий Августович. Все хорошо в свое время. Если сейчас вы начнете кричать о вашей невиновности, то только все испортите. Потерпите.
— Спасибо, — покачивая головой и, кажется, начиная догадываться, что я его некоторым образом использовала, с ухмылкой поблагодарил Гнедой. — Я ваш должник, Софья.
— Оставьте, Юлий Августович, мы все плывем в одной лодке, все ведем свою роль…
— И какова же ваша?
— Лучше нам это не обсуждать, — улыбнулась я и добавила: — Не распространяйтесь, пожалуйста, о нашем разговоре. Пусть остальные думают, что вы по-прежнему — один из подозреваемых.
Жесткая необходимость и недостаток времени заставили меня пойти на этот шаг и слегка открыть карты господину инвестору. Приходилось выбирать и идти на риск, приструнить нашего «гнедого», убедить его сидеть тихо и хотя бы временно не путаться под ногами. Вариантов у меня не было, как еще отсечь лишнего подозреваемого — быстро и наверняка, — я не знала. Если бы сейчас Юлий Августович помчался к следователю с радостным воплем «Я ни при чем, я ни при чем, отпустите меня домой!», то в клочки разметал бы комбинацию, которую я только-только начала выстраивать.
Пока нельзя показывать убийце, что следствие начало отсекать невиновных людей, нельзя его настораживать. Пусть продолжает быть одним из многих «неизвестных», уравнение лишь начало избавляться от «игреков».
Оставив Юлия Августовича и альпийскую горку, я бодро затрусила к веранде, где еще раньше заметила сидящих в плетеных креслах Жоржа, Полину и Антона. Начальник охраны бдительно выполнял распоряжение — беседа с Гнедым должна пройти тет-а-тет — и отлавливал на выходе из отеля любую помеху.
Пока в помехах числилась лишь пара наших голубей. Я промчалась по дорожке, заскочила на веранду и, не тратя лишних слов, бросила:
— Времени мало, Антон, Полина, вы мне понадобитесь оба. Я сейчас к Назару Савельевичу. Антон, обеспечь, пожалуйста, транспорт, мы едем в город. Полина, не исчезай, от Туполева я сразу к тебе.
Антон оставил мою просьбу без внимания (или готовить транспорт надобности не было) и отправился вслед за мной к номеру для новобрачных.
То, что мы там увидели, не понравилось ни мне, ни доверенному лицу олигарха.
Олигарх сидел возле низкого столика, на котором стояла наполовину опустошенная бутылка конька, и грел в ладонях очередную порцию. Увидев нас, Туполев поднял от бокала глаза и усмехнулся, к счастью, нисколько не пьяно.
— Знаешь, о чем я сейчас вспоминал? — проговорил он, пропуская меня взглядом и обращаясь к Антону. — Как она в первый раз нам заявила: «Выяснить все — довольно просто».
Я оглянулась на Антона и увидела, что он непонимающе поднял брови. Охранник настороженно смотрел на шефа, словно искал на его лице намек на растерянность или ждал приказа на решительные действия. Редко удавалось увидеть Антона, не сумевшего понять шефа с полуслова, с полувзгляда.
— Это когда она Самоеда принялась ловить, — с горькой усмешкой напомнил Назар. — Вспомнил? Мы четыре года ловили этого черта, а эта… эта пигалица пришла и говорит: «Я поймаю вам Самоеда». Просто — поймаю, — хлебнул коньяка и покачал головой. — И ведь поймала… Просто.
Настроение Туполева категорически мне не нравилось. Развернувшись к Антону лицом, я скроила зверскую физиономию и показала глазами на дверь. Когда патрон начинает бредить или ударяться в воспоминания, двух свидетелей высочайшей растерянности ему не надо. В таких случаях лучше выбрать для разговора нежные и понятливые женские уши, чем мужские, стальные и переломанные в спарринге. В подобных случаях важно нюансы расслышать, для приказов будет другое время, их отдают гораздо громче.
Антон понятливо дернул подбородком и испарился, как будто его и не было.
Назар наливал себе коньяка, ухода друга не заметил и продолжил к нему обращаться:
— А ведь она права — все довольно просто. Когда вокруг начинают убивать пачками. Сиди и жди — кто следующий. В конце останется только убийца…
Никогда раньше я не видела Туполева в таком состоянии, и отчасти винила в этом себя. Статуэтка Ники, кавалерийский наскок, грудь колесом — все для того, чтобы произвести впечатление? Возможно, я себе жутко льстила, но слишком многое намекало на это. Назар разумный человек. Пусть он не балует себя осторожностью, но в том, что он умеет быть крайне осмотрительным, я убеждалась множество раз.
Безусловно, в Назаре Савельевиче не завелось привычки «семь раз отмерь, один раз отрежь», Туполев — Человек-Топор. Но чувство меры ему никогда не изменяло. И приходилось думать, что для недавнего кавалерийского демарша у Назара были какие-то труднообъяснимые причины. Личные.
— Я ведь, — продолжал Назар, — мужика на смерть пригласил. — И поднял на меня красные от бессонницы глаза. — Я был обязан обеспечить ему безопасность. Это мой дом, он был моим гостем. Пусть невольным, не дорогим, но гостем…
— Назар, — я опустилась на колени перед креслом, осторожно вынула из его руки бокал и поставила его на столик, — ты не должен себя так корить. Его убил не ты.
Туполев упрямо помотал головой:
— Я. Я пригласил его сюда. Он остался бы жив, не приехав в этот чертов отель…
— Неизвестно, — тихо возразила я. — Мы ничего не знаем о «шахматисте» и его намерениях. Может быть, мы только перенесли место казни в этот отель?
— Эх, Софья, — протяжно вздохнул Назар и грустно посмотрел мне в глаза.
У каждого мужчины, будь то президент или распоследний вокзальный бомж, случаются моменты, когда ему требуется рядом просто женщина. Внимательная, любящая и готовая принять на грудь усталую голову. Не бывает исключений. Не бывает мужчин всегда, на сто процентов остающихся президентами, банкирами или боксерами с расплющенными ушами. Где-то глубоко внутри каждого мужчины сидит маленький мальчик. Он почти не высовывается, он давно ушел и остался в розовом детстве. Но если надо — он возвращается. Хоть на мгновение. Все люди одинаково устроены и родом из детства. Вопрос только в том, как далеко этот мальчик унес с собой детские страхи…
Но это уже Фрейд.
А у меня Туполев. И его растерянный взгляд я приняла как награду. Он выбрал меня. Если бы это было не так, он ни за что, ни на мгновение не позволил бы себе стать слабым. Не показал бы растерянность и не смотрел сейчас на меня, как обычный смертный, а не Ковбой-Мальборо. Он слишком себя уважал. Не думаю, что его мама или… Ульяна в обозримом прошлом видели его таким — очеловеченным до судорог лица. Я не раз слышала от Ирины Яковлевны упрек в адрес сына: «Человек-Топор, неужели я его родила?!»
А Ульяна… Что ж, ее рядом не было.
Я взяла лицо Назара в свои ладони, установила прямо перед собой и спросила:
— Назар, ты мне веришь? Ты веришь, что я способна помочь?
Его губы куда-то поплыли, и я встряхнула любимую голову:
— Ты мне веришь?!
— Да.
— Тогда ни о чем не беспокойся. Прекращай пить и ложись спать. Мы с Антоном во всем разберемся.
— С Антоном? Ты? — усмехнулся Назар.
— Мы. — Это местоимение я произнесла тоном директора школы для трудных подростков. — Ложись в постель. Тут и дел-то на пару часов, ты даже выспаться не успеешь. — Голова в моих ладонях покачалась из стороны в сторону, и я пошла на обман. — Я уже почти все знаю, осталось только подтвердить… Сейчас мы уедем, ты ляжешь спать. Пожалуйста. И не пей больше, вечером тебе потребуется весь арсенал. Ведь ты у нас главный. Или как?
— Слушаюсь, мой генерал, — усмехнулся Туполев.
Пожалуй, мне удалось отвлечь его от тягостных мыслей. Назар, шатаясь, поднялся из кресла, я проследила, как он расстегивает рубашку и добирается до брюк, затем тихо вышла из номера. Вышла, оперлась спиной о дверь и перевела дух.
Кошмарная ситуация. Человек-Топор расклеился. Хорошо, что я и в самом деле знаю, в каком направлении двигаться дальше. Этой ночью, на грани сна, я уже делала разбор полетов, недоумевала по поводу действий Назара Савельевича и думала о том, как поступила бы сама, имей в распоряжении туполевский арсенал. Я человек трусоватый, невзирая на все подвиги. Я на кавалерийскую атаку не горазда, мне легче огородами, потихоньку, и чтобы со всех сторон прикрывали матерые профессионалы.
Испытывая несколько материнские чувства, находя в себе что-то от кошки, у которой обидели котенка, я бежала по коридорам до террасы и думала о том, что скажу моему оловянному взводу. Сказать надо было много, но быстро. Для того чтобы качественно взбаламутить нервы врага и выманить, заставить его показаться наружу, всегда требуется резерв времени. А его у нас практически не осталось. Скоро удержать всех этих людей на месте будет просто невозможно.
— Полиночка, ты мне очень, очень нужна, — мяукнула я на ходу и резво сбежала по ступеням. Пробежала метров двадцать, встала за скульптурной композицией «схематично обозначенные гранитные влюбленные» и, дождавшись Аркадьевну, приступила к объяснению наиважнейшей, архисложной задачи: — Полина, твое соло станет центральным звеном сегодняшних событий. Сосредоточься и слушай очень внимательно. — Аркадьевна подобралась и посмотрела на меня глазами новобранца, получившего вместо нагоняя и винтовки похвалу от командира и станковый пулемет. — Сейчас я и Антон уедем в город. Ты, желательно бы прилюдно, отдашь мне ключи от твоего дома. После этого, как я надеюсь, последуют вопросы: «Куда это Софья? Зачем? И что случилось?» Ты ответишь так: в твоем доме собираются проводить следственный эксперимент. Мол, вероятно, Назар Савельевич обещанные мощности к расследованию подключил. Поняла?
Потом тебя, скорее всего, спросят, почему для сопровождения мощностей по дому выбрали Софью, а не Полину Аркадьевну, хозяйку дома. Тут ты ничего не отвечай, пожимай плечами и делай страшные глаза. Чем больше туману, тем лучше. — Говоря все это Полине, я постоянно думала о том, что мы до конца не знаем, кого вчера ночью хотели отравить — ее или Стаса. Подряжая Полину на роль собачки, облаивающей нору зверя, я очень осторожно подходила к сценарию. Если она изрядно потрудится над первостепенной задачей, а потом юркнет в кусты, — ничего не знаю, ничего не понимаю, — до моего возвращения, надеюсь, доживет. — И вот еще что, Полина, необходимо сделать. Когда все соберутся вместе, ты скажешь так: «А вы заметили, господа, как официанты в белых перчатках осторожно собирали за ужином наши бокалы?» Скажешь, что ходила на кухню за молоком и случайно видела, как эти бокалы бережно паковали в бумажные пакеты. Поняла?
— Угу. Официанты. Перчатки. Пакеты. Вопрос можно?
— Да.
— Зачем все это нужно?
— Преступника надо заставить думать, что копают под него уже почти двенадцать часов. Мы приступаем к психической атаке, так что пусть начинает помаленьку психовать. Поняла? Дальше — обязательно! — ты скажешь так: «Но ведь бокалы в столовой были с хрустальной гранью! Если с них собирались снять отпечатки пальцев, то это невозможно! Поверхность, мол, неровная…» Кто-нибудь обязательно вспомнит, что огромные коньячные бокалы в гостиной были абсолютно гладкими, но ты настаивай, что видела, как в пакет паковали именно граненый хрустальный стакан…
— Зачем? — перебила Полина и наморщила гладкий лоб.
Я могла бы ей сказать, что сильно беспокоюсь за ее безопасность и предпочитаю, чтобы она только подбрасывала идеи, а страх подозреваемые нагоняли на себя сами. Но объяснять коренные мотивы не стала, высказалась лишь относительно конкретного вопроса.
— Затем, чтобы затянуть обсуждение. Пусть поломают голову и кто-нибудь в муках родит идею: стаканы собрали для анализа ДНК. Это очень важный момент.
— А если не родит? — забеспокоилась Полина.
— Немного поможешь. Но кто-нибудь обязательно догадается. Народ собрался сплошь образованный, а о ДНК сейчас каждый знает. В остальном все понятно?
— Угу.
— Повтори. В последовательности.
— Ключи от дома. Официанты, перчатки, пакеты. Хрустальная грань, ДНК.
— Отлично. Но главное — не высовывайся. Побольше кудахтай: ничего не знаю, не понимаю, сама вместе с вами боюсь. Мне очень нужно заставить преступника нервничать, на этот момент его психическая нестабильность — главная задача. Причем твоя. Больше разговоров, Полина, можешь добавить истерические выкрики. Только сама никаких выводов и предположений, пожалуйста, не делай. Прости, что напоминаю, но ты — одна из всех. Такая же подозреваемая. И будь, пожалуйста, осторожна. Не пей непроверенных напитков, не оставайся наедине ни с кем, кроме Жоры и Стелькина. Будь умницей, хорошо? — Полина и в самом деле начала бояться, я приободрила ее легким хлопком по спине и направилась в обход скульптурной композиции «Влюбленные в граните». — Пошли к народу в гостиную, там Семен Иванович и Валентин Наумович пытаются играть в карты…
Пытался разложить пасьянс только Семен Иванович. Валентин Наумович, казалось, весь ушел в горе и вид за окном и нашему обществу, похоже, не обрадовался. Гнедой и Гоша, старательно отвернувшись друг от друга, изучали меблировку, Жорж не сводил глаз с любимой голубицы.
Я по дороге в гостиную шепнула Антону:
— Сейчас Аркадьевна принесет ключи от своего дома, возьми их с самым грозным видом и волоки меня на выход, — и как примерная девочка уселась возле пальмы.
— Долго нас собираются здесь держать? — не поднимая глаз от разложенной колоды, поинтересовался Семен Иванович.
— Надеюсь, что нет, — ответил Антон.
— На что вы надеетесь?! — вспыхнул Протопопов.
— Скоро все узнаете, — многообещающе, но весьма туманно ответил охранник и тут же получил от дрожащей мадам Полины связку ключей. — Софья, на выход!
Подарив обществу весьма затравленный взгляд, я встала и понуро поплелась за бодигардом.
Общество проводило мой уход по-разному: Семен Иванович и Валентин Наумович с некоторым подозрением (скоро все их сомнения развеет Полина), Гоша и Гнедой пожелали мне взглядами ни пуха ни пера, Жорж вообще отвернулся, Полина попросила расцеловать ее кошек и добавить им в плошки сухого корма, а в туалеты — гранулированной подстилки.
— Что вы с Туполевым задумали? — немного отъехав от гостиницы, хмуро спросил Антон.
Дискредитировать патрона в глазах подчиненного и говорить, что Назар Савельевич тут совершенно ни при чем, я не стала.
— Намечается позиционная война нервов, — ответила просто, но замысловато и в свою очередь поинтересовалась: — У тебя прямой выход на генерала есть? — Антон кивнул, и я попросила его остановить машину за воротами парка. — Позвони, пожалуйста, Ивану Артемьевичу, скажи, что нам очень нужен криминалист по адресу Полины. Будем отпечатки пальцев и ДНК искать.
— Где? — набирая на сотовом номер, спросил бодигард.
— Покажу на месте, — пообещала я и послушала, как начальник личной охраны олигарха беседовал с генерал-майором.
Ничего беседовал, с пиететом и намеком на обязательную благодарность всем побеспокоенным лицам.
— Криминалист будет, — сообщил Антон, убрал телефон в карман и вывел автомобиль с обочины на дорогу. — Что ты задумала?
Видимо, никогда мне не обмануть отставного чекиста. Сразу просек — не туполевские методы.
— Я полагаю так. В одном месте на стене возле углового кресла в столовой может остаться отпечаток ладони «шахматиста». Вот представь. — Я села на сиденье полубоком. — У тебя есть прибор, зарегистрировавший в комнате наличие подслушивающего устройства. Ты стараешься определить точнее его местоположение. То есть идешь, в нашем случае, по направлению к угловому креслу, понимаешь, что сигнал оттуда… И что ты делаешь дальше?
— Ничего, — ответил Антон. — Принимаю к сведению и сворачиваю переговоры.
— Это ты. Ты профессионал. А что делает простой смертный? — Не дождавшись ответа, я продолжила развивать тему, как единственный «простой смертный» в этой машине. — Я, например, обязательно сунула бы нос за кресло и попыталась разглядеть прибор. Так?
— Предположим, — буркнул Антон.
— Предполагаем. Простой смертный сует нос за кресло, — причем глубоко, так как микрофон в полой ручке и просто так его не разглядишь, — и что же он делает в этот момент? Он всей пятерней опирается на стену! А там, в углу, ни одного постороннего отпечатка пальца быть не должно. Зачем кому-то из гостей Полины разглядывать пыль в углу за креслом? Незачем! — И добавила с воодушевлением: — А?!
— Долго думала?
Я решила, что Антон меня хвалит, и гордо ответила:
— Нет.
Но как показал следующий текст, хвалить меня никто не собирался, меня собрались критиковать:
— Во-первых, даже если какие-то отпечатки в углу за креслом мы найдем, это еще ничего не доказывает. Во-вторых…
— Во-вторых, — перебила я, — доказательства нам нужны не для суда и приговора. Туполев сам себе суд. И преступник отлично об этом знает.
— А во-вторых, — настойчиво продолжил Антон, — ты рассуждаешь как женщина. Это тебе легче через спинку перегнуться и вниз глянуть, а нормальный мужик это кресло просто в сторону откатит и все рассмотрит.
— Антон, возле ручек этого кресла стоят фикус и пальма. Чтобы его выдвинуть и как следует задний план рассмотреть, надо цветы минут десять переставлять. А это, поверь мне, работа. «Нормальному» мужику легче вниз головой эти десять минут повисеть…
— А если он о стену не опирался? — упорствовал бодигард.
— Опирался. Почти наверняка. Микрофона-то он так и не увидел, тот в ручке прятался. Так что нырял он головой вниз глубоко, выныривал — с усилиями.
Какое-то время Антон молчал, потом, видимо, решил, что рациональное зерно в моих рассуждениях присутствует, и пустился критиковать с другого бока:
— Надежда на этот след все равно слабая. Насколько я помню, вы уже пытались выловить «шахматиста» на микрофоны, и все закончилось полным пшиком. Ничего вы не выловили.
— А вот и выловили, — обиделась я. — Просто не дотерпели. Или Толик нерасторопным оказался… Покойному Толику ведь пришло распоряжение снять микрофоны? Вполне могло получиться так, что мы намекнули Семену Ивановичу на кресло, а он как раз обнаружил «жука» в лампе, и в точности наоборот произошло с Валентином Наумовичем…
— Бред, — буркнул Антон. — Человек, обнаруживший прослушку в одном месте, обязательно прошелся бы по всему дому. И поверь мне, никаких следов за креслом мы, скорее всего, не найдем. Нормальному человеку достаточно самого факта — его подслушивают. А где микрофон — в ручке кресла или под днищем, уже не важно. А насчет настольной лампы, так ее и Юлий Августович трогал…
— Да знаю, — отмахнулась я. — На ножку лампы я и не рассчитываю. Ее бронзовая ножка необычайно затейливая вещь — там столько всяких притягательных выпуклостей, руки просто сами тянутся их полировать да гладить. На ножке мы сотню отпечатков и ДНК найдем… В отношении лампы я рассчитываю только на элементарное, глубоко человеческое любопытство. Ты вообще эту лампу хорошо представляешь?
— Видел, — не отвлекаясь от дороги, кивнул Антон.
— А я не только видела, но поднимала. Страшно тяжелая штука. Плафон качается. Если бы нормальный человек определил, что микрофон установлен в лампе, мог он проявить любопытство? — Антон пожал плечами, и я догадалась, что, на его взгляд, не мог, но тем не менее продолжила: — Так вот, хочу тебе сказать — разглядеть микрофон, установленный в основании лампы, с обратной стороны выгнутой наподобие трубы геликона, — невозможно. Для этого как минимум надо либо поднять лампу высоко-высоко, либо перевернуть. Но в обоих случаях плафон необходимо снять. То есть, если плафон кто-то снимал, отпечатки пальцев подозреваемого мы обнаружим на внутренней стороне плафона. Обычный гость внутрь стеклянного абажура лазать не будет, только наш неприятель. Или если предположить, что «шахматист» попытался нащупать «клопа» в трубе, то и в этом случае его следы обнаружатся в месте, где ему делать нечего. То есть с обратной стороны лампы.
— Да не будет их нигде! Следов этих…
— Может, и не будет, — вздохнула я. — Но проверить стоит. Хоть куда-то, но «шахматист» мог нос сунуть. Я бы, например, не утерпела.
— У этого человека стальная выдержка, — хмуро проговорил Антон. — Человек, не способный совладать с любопытством, в «шахматы» не играет.
— Да что мы, шпиона, что ли, ловим?! — разгорячилась я. — «Совладает, не совладает»! Я на отпечатки и не рассчитываю! Идет обычная, позиционная война нервов. Мы заставляем этого человека нервничать и совершать необдуманные шаги.
— То есть?
— Ну вот представь. Сидит сейчас наш «шахматист» в отеле и думает, где он мог наследить? Старается припомнить, куда он лазал и лазал ли вообще… Паникует…
— Подожди, — перебил Антон. — А с какой радости он сейчас паникует-то?!
— Надеюсь, дражайшая Полина Аркадьевна уже расстаралась, — ухмыльнулась я и гордо выпрямилась на сиденье. — Я ей кое-какое поручение дала.
Подробно, со всеми тонкостями и предположениями я рассказала Антону о задании Полины. Бодигард не перебивал, и порой мне казалось, что не очень внимательно следил за дорогой. На автомате и рефлексах ехал. Я полюбовалась произведенным эффектом и подвела итог:
— Теперь ты представляешь картину в полном объеме? Нервничает наш друг, нервничает. Ты анкеты гостей патрона изучал?
— Справки наводил, — сухо поправил Антон.
— Среди них есть хоть один человек, достойно протрубивший в каких-либо органах хотя бы пару недель?
— Нет.
— Что и требовалось доказать. Наш «шахматист» не шпион, не мент, не фээсбэшник. То есть абсолютный дилетант в смысле оставленных следов. Мне кажется, он сейчас сидит и судорожно вспоминает — где и когда он мог наследить? Дотрагивался ли он до чего-либо, а если дотрагивался, то хорошо ли прибрал? Ведь ДНК не отпечатки, ДНК такой след оставляют, что запросто не уничтожишь. Тем более если человек нервничал и пальцы потели… — Прикурив для паузы сигарету, я спросила: — Как думаешь, вспомнит? Так чтобы быть уверенным на все сто… — Антон покачал головой и ничего не ответил. — Вот и я думаю, что вряд ли. Тем более что в скором времени и я со «следственных мероприятий» подоспею, страха нагоню. И даже если «шахматист» все же смог убедить себя в абсолютной «чистоте» означенных мест, то после моего рассказа, можешь мне поверить, он начнет седеть прямо на наших глазах. Нервы-то не железные, Назар Савельевич за два дня их сильно подточил…
Антон ударил обеими руками по рулю:
— Так что ж ты раньше-то молчала как рыба об лед!
— Ха! А кто меня спрашивал?! — возмутилась я и снова села косо. — Прости-и-и-ите! Назар Савельевич: «Всем сидеть, молчать и слушать!» Ты тоже: «Софья, иди в дом». Даже не поговорили со мной толком, а теперь я — «рыба об лед»?! Кавалеристы!
— Ладно, не кипятись, — примирительно посоветовал охранник. — Надеюсь, еще не поздно…
— Да поздно уже! — все еще на взводе, отмахнулась я. — Коротич погиб, а следы за креслом и на лампе могут быть найдены только его и покойного Толяна. Правда… в этом случае в основные и, пожалуй, единственные подозреваемые попадает московский дядюшка, поскольку сообщить о микрофонах Стас мог только Наумычу. Но, — я развела руками, — не слишком ли все неоднозначно? Как думаешь, косвенных доказательств у Туполева будет достаточно?
— Не знаю, — сумрачно произнес бодигард.
— В том-то и дело, — вздохнула я. — И вообще… все так зыбко. Так страшно промахнуться!
— Мимо кого? — тихо спросил Антон, и я поняла, что вопрос подразумевает не тот ответ — «шахматиста», конечно! — а что-то более конкретное.
— По сути, у нас осталось два подозреваемых — Протопопов и Стариков. Но сюрпризы возможны…
— Например?
Я свела все к шутке:
— Аркадьевна. Она как ненормальная целый день по дому с полирующей салфеткой бегает. Одна надежда — стены и внутренности лампы «Кометом» не поливает. После ее уборки вообще может никаких следов не остаться… А если и останутся… Ты знаешь, сколько времени занимает экспертиза ДНК?
— Несколько дней как минимум.
— Все подозреваемые успеют спокойно разбежаться, — поежилась я.
— Не исключено, — согласился Антон. — И что делать?
— А у тебя есть какие-то другие предложения? — вопросом на вопрос ответила я и вздохнула. — Это всего лишь война нервов и надежда, что преступник не профессионал…
Настоящий профессиональный криминалист ждал нас в синих «жигулях» в переулке возле дома Полины. Естественно, под присмотром охранника из сторожки соседа нефтяника. Охранник выглядел невозмутимым, профессионал от криминалистики сильно нервничал.
— Наконец-то! — вылезая из «жигулей», бросил невысокий, довольно стройный блондин и пожал Антону руку. — Вы откуда ехали?!
— Из-за города, — скупо доложил Антон и раскрыл ворота.
— Откуда ты его знаешь? — спросила я, когда Антон сел за руль и ввел свой джип во двор.
— Познакомились на выезде по убийству Кошельковой. И сегодня Игорь Николаевич проводил осмотр номера Коротича, — объяснил бодигард и помог мне выбраться из салона.
— То-то я смотрю, мне его лицо показалось знакомым, — пробормотала я.
— Показалось, — хмуро бросил бодигард, — Игорь Николаевич уехал до того, как ты проснулась.
Дезире и Бемоль вырвались из двери, едва не уронив с крыльца чемоданчик криминалиста, поставленный на верхнюю ступеньку. Обалдевшие от одиночества, несчастные кошки оглушительно мяукали, терлись о ноги и просились на руки.
— Сейчас, сейчас, — успокоила я их. — Только обозначу фронт работ и займусь вами.
Примерившись по своему росту, я очертила на стене за креслом зону поиска и скоренько проговорила:
— Игорь Николаевич, оба наших подозреваемых люди одного роста и телосложения, приблизительно метр семьдесят с небольшим. — Антон в инструктаж не вмешивался. Видимо, считал, что раз я эту кашу заварила, то мне ее и расхлебывать. — Пристрелитесь, пожалуйста, по параметрам и ищите след ладони на стене и на заднике кресла. Думаю, человек, искавший за креслом микрофон, сильно нервничал, ладони потели, так что снять образцы ДНК представляется возможным.
Игорь Николаевич внимательно посмотрел на стену, провел по ней ладонью и буркнул:
— С такой поверхности… Проблематично…
— Безнадежно? — забеспокоилась я и от нервов чуть не прищемила пяткой хвост Дезире.
— Попытка не пытка, — вздохнул эксперт и разложил на обеденном столе гостиной свой чемоданчик, полный причудливых и интригующих вещиц.
Я повернулась к Антону и просительно произнесла:
— Антош, про лампу уж ты сам, будь добр. У меня кошки.
Дезире и Бемоль радостно задрали хвосты и поскакали вслед за мной на кухню. Минут через десять, любуясь, как кошки метелят «Вискас» из баночек, я услышала негромкий голос Игоря Николаевича: «Что-то есть…»
Начало, как мне показалось, было положено. На стене, помимо многочисленных следов женских пальчиков, был обнаружен отпечаток ребра мужской ладони. Именно так должен был свеситься через спинку кресла «шахматист», когда пытался разглядеть в углу микрофон. (Хотя оставалась вероятность, что этот след ладони Толика.) Все остальное — а конкретно сам деревянный подлокотник и задник кресла — Полина качественно обработала всяческими мебельно-косметическими препаратами.
— Жаль, — огорчилась я, наблюдая, как не спеша и тщательно эксперт изучает остальные следы. — Я больше всего надеялась на это кресло. Лампу могли просто высоко поднять и заглянуть под дно, с креслом так поступить невозможно.
Весь абажур лампы изнутри был пропечатан следами хозяйки, и лишь несколько смазанных отпечатков пальцев — именно там, где я и предсказывала, — расположились, словно кто-то сначала пошарил рукой под плафоном, поискал внутри микрофон, но снимать абажур все-таки передумал.
К сожалению, эти смазанные отпечатки совершенно не годились для идентификации.
Игорь Николаевич вернулся в угол за кресло и задумчиво проговорил:
— Предупреждаю сразу: если у вашего подозреваемого хороший адвокат, то для суда этот отпечаток…
— Нам не для суда! — быстро перебила я. — Хоть приблизительное совпадение можно установить?!
Вместо ответа, суровый эксперт так на меня глянул, что я сразу поняла: сморозила дикую глупость, но он меня извиняет, поскольку я женщина. Затем он перевел взгляд на Антона, тот крякнул, и разговор вернулся к основной проблеме.
— Совпадение, — буркнул криминалист и присел на корточки. — Кусок обоев вырезать можно?
— Режьте! — без сомнений разрешила я. — Полина потом сюда полочку прибьет и цветочный горшок поставит. Я надеюсь. Или ремонт сделает…
Пока я говорила, Игорь Николаевич неторопливо прошел до своего чемоданчика на столе, выбрал инструменты для проведения хирургической операции по удалению куска обоев и вернулся в угол. С крайним уважением в голосе — всегда с почтением относилась к мастерам своего дела — я привлекла к себе внимание:
— Игорь Николаевич, позвольте задать вам дилетантский вопрос. Почему у всех, кто собрался в отеле, не взяли отпечатки пальцев после убийства Коротича?
— На каком основании? — с нежностью манипулируя скальпелем, пробормотал эксперт. — Ведь то, что покойный был отравлен, установили только через несколько часов…
— Ну так и взяли бы! Ведь убийство!
Сидя на корточках носом к стене, Игорь Николаевич замер на секунду, потом вздохнул и, морща лоб в крупную складку, обернулся ко мне:
— Покойный был отравлен непосредственно в своем номере?
— Нет. Точнее, не знаю.
— Вы предлагаете собирать «вензеля» по всему отелю?
— Ну-у-у…
— Вы детективы любите читать? — с упреком произнес эксперт.
Я честно помотала головой, и Игорь Николаевич повернулся обратно к стене.
— Начитаются всякого… — послышалось мне.
— Игорь Николаевич, — с редким упорством продолжала я приставать к эксперту, — но ведь откатать пальцы у постояльцев «Корабельной рощи» еще не поздно?!
— Это никогда не поздно, — впервые согласился специалист. — Но некому.
— Как это?!
— Август, девушка, отпуска. Я один…
— Совсем один?! — поразилась я.
Последнее восклицание вновь оторвало Игоря Николаевича от стены, в глазах его промелькнула тоска старого хлопца, женатого на разговорчивой особе, но кропотливая работа подразумевает усидчивость и хорошую нервную систему, так что ответил криминалист едко, по теме:
— Свободный один. И если бы не приказ свыше, то тоже был бы занят… Кстати, убийством в «Корабельной роще»…
— Простите, пожалуйста, — пролепетала я. — Еще вопрос можно?
Игорь Николаевич сначала отлепил квадратный кусок обоев, бережно убрал его в пакетик — я терпеливо ждала — и только тогда смилостивился:
— Валяйте!
— У вас пальчики человека, погибшего при взрыве соседнего дома, есть? — полюбопытствовала я. — Его Толик звали…
— Есть, он по малолетке в базе данных засветился, — хмуро кивнул эксперт, посмотрел на Антона и почему-то уточнил: — Это тот, у которого девушку убитую в квартире нашли?
— Да, — ответила я вместо Антона.
— А-а-а, — задумчиво протянул криминалист. — Он и здесь мог наследить?
— Мог, — с готовностью мотнула я подбородком. — И Коротич. Который покойный. Так когда можно ждать предварительных результатов?
— С вами, уважаемая Софья, хорошо горох наперегонки кушать, — усмехнулся вдруг эксперт и посмотрел в чемоданчик на кусок обоев, упакованный в полиэтилен. — Этот отпечаток для выявления ДНК лучше в Москву направить, у нас мощности не те… Попросите Ивана Артемьевича, пусть договаривается, а я сопроводиловку оформлю…
— Игорь Николаевич, — взмолилась я, — это долго! У нас времени совсем нет…
— А у меня результатов, возможно, не будет, — вздохнул криминалист. — Вы эту стену видите? Это же не стена, это иглы дикобраза!
— Совсем безнадежно? — опечалилась я.
Эксперт поднял вверх указательный палец и произнес:
— Я этого не говорил. Вам ведь не для суда доказательства нужны?
— Нет.
— Тогда… тогда… Фигурантов для дачи показаний в прокуратуру когда вызывают?
— Не знаю, — еще более огорченно пролепетала я.
— Надо их пальцы откатать…
— Так поехали прямо сейчас в отель!
— Нет уж, увольте. Дайте сначала этот отпечаток обработать. С ним возни не оберешься, а у меня еще своей работы навалом, сверху давят, отчета требуют…
— Игорь Николаевич, — плаксиво протянула я, — ну пожалуйста, поехали, а?
— Зачем?! — буквально выкрикнул специалист. — Я вообще не уверен, что этот отпечаток ребра ладони годится для идентификации! Дайте мне спокойно помозговать!
— Сколько времени это займет? — сдавшись, тихо спросила я.
— Не знаю! Я ничего гарантировать не могу! — И со злостью ткнул пальцем в стену. — Это не поверхность, это иглы дикобраза!
Мы проводили его до машины, Антон подержал ворота, пока жигуль эксперта выезжал в переулок, и, заперев их на засов, вернулись в дом.
— Ничего у нас нет, — нараспев, тягуче произнесла я.
— Есть, — не согласился Антон. — Хоть что-то, но уже есть.
— И сколько времени займет экспертиза? Будет ли от нее вообще какой-нибудь толк?
— Не расстраивайся, — утешил Антон и дотронулся до моего плеча.
Меня так же утешали и кошки, они извилисто терлись о колени и переплетались пушистыми хвостами.
— Одна надежда на вашу хозяйку, — наклонившись к зверушкам и погладив их по спинкам, заявила я. — На Полину и мое вранье. — Потом выпрямилась, посмотрела на Антона и, сама удивляясь собственной глупости, задала вопрос: — А почему, собственно, вранье? А, Антон? — Мое настроение вдруг само собой начало улучшаться, я схватила Бемоль на руки, тряхнула ее немного и, сюсюкая, произнесла: — Не-е-ет, мы врать не будем! Мы будем чистую правду говорить! — покружилась с кошкой по гостиной, заставила себя укрепить тенденцию улучшения настроения и, прижав к груди Бемоль, подошла к бодигарду. — Знаешь, о чем я сейчас мечтаю? — Вопрос был риторический, и Антон даже бровью заинтересованно не дернул. — О том, чтобы привезти сюда всех этих субчиков и показать им прооперированные обои. Пусть глянут: кусок стены на самом деле увезли на экспертизу, значит, след найден! Пусть попрыгают… — И вдруг меня осенило: — А зачем, собственно, их сюда везти? А? На фига они нам тут нужны? — Охранник непонимающе уставился на меня. — Антош, сейчас сколько времени? — Я сама посмотрела на старинные напольные часы с боем и сама же ответила: — Десять минут третьего. Они все сейчас обедают… Ага.
— Что «ага»? — не понял Антон.
— Будем трепать «шахматисту» нервы, — лучезарно улыбнувшись, пояснила я. — Антон, позвони, пожалуйста, любому из твоих подчиненных и попроси его дать телефонную трубку Полине Аркадьевне. Прямо при всех, за столом в столовой. Угу?
— Как скажешь, — пожал плечами бодигард, набрал телефонный номер и отдал распоряжение.
Я с нетерпением ждала своей очереди и, как только Антон протянул мне мобильник, схватила его и крикнула:
— Полина, алло!
— Слушаю тебя, Софья, — настороженно прозвучал голос Карауловой.
— Поленька, надо сделать вот что. Сейчас тебя спросят, по какому поводу я тебе звонила. Ответь следующее: «Софья спрашивала позволения вырезать в столовой за креслом кусок обоев».
— Каких обоев?!
Получилось недурственно и весьма натурально.
— Твоих. В столовой.
— И все?!
— И все. Больше ничего. Только «Софья звонила, чтобы узнать, можно ли вырезать за креслом кусок обоев». Остальное они сами дотумкают. О’кей?
— Да ради бога.
Я представила, как Полина плавно пожимает округлыми плечами, как ловят каждое ее слово собравшиеся в столовой «Корабельной рощи» мужчины, и скрестила пальцы на левой руке. Надеюсь, выстрел летит в цель. Я вернула мобильник Антону и заметила, что тот улыбается.
— Представляешь, что сейчас испытывает «шахматист»? — ухмыльнулась я. — У него вся спина от предчувствий мокрая…
Антон наклонил голову и очень своеобразно ею помотал, я догадалась, что это движение подразумевает примерно следующее: «Ай да Сонька, ай да сукина дочь!»
В принципе я была с ним согласна.
— Давай здесь пообедаем? Чем дольше продлится мое отсутствие, тем больше «шахматист» себя накрутит. Пусть подергается.
Мы разыскали в морозильнике упаковку хороших пельменей из кулинарии, сварили их и с удовольствием съели. Дезире и Бемоль лежали у наших ног пушистыми клубками и дрыхли, Антон, едва прикончив тарелку пельменей, тоже как-то отяжелел глазами, я вспомнила, что охранник провел бессонную ночь, и категорически предложила:
— Давай-ка, друг, поспи пару часов. Сейчас время играет на нас, так что кратковременный отдых пойдет на пользу.
Антон, совершенно не сопротивляясь, ушел из кухни в гостиную, Мотька поплелась за ним следом составлять компанию. Я помыла посуду и, дабы провести время с пользой и незаметно, позвонила маме:
— Привет, мамочка, как дела?
— Ты почему никакую трубку не берешь?! — раздался вместо приветствия материнский рык.
— Меня нет в городе, а сотовый сломался, — пояснила я и мысленно обругала Туполева, так и не отдавшего приказ вернуть нашей славной компании — мне, Полине и Стелькину — сотовые телефоны. — Мамуль, как дела, как дядя Саша?..
— У нас все в порядке, ничего нового, — ответила мама и минут на пятьдесят заняла телефонную линию и мое правое ухо.
Я уселась поудобнее, подтянула под себя ноги и с редчайшим удовольствием выслушала новости о том, как у нее пригорел пирог с капустой, колбаса, купленная в ларьке, оказалась с душком, а каблук сиреневых туфель расшатался…
Покончив с перечислением событий, коснувшихся непосредственно ее, мама взялась отчитываться за истекший период относительно прочих ближайших родственников — моего отчима дяди Саши и младшей сестры Виктории. Дядя Саша натер ногу новыми ботинками, а Виктория наврала, что гостит у подруги, хотя сама до первых петухов гуляла с каким-то мальчишкой…
Живут же люди! Ни тебе трупов, ни поджогов!
— Надеюсь увидеть тебя в ближайшие дни. Позвони, я приготовлю голубцы.
Мамуся всегда знала, чем заманить меня в гости. Голубцы я очень люблю.
Примерно в шесть часов вечера Антон открыл глаза и совершенно не сонно скомандовал:
— По коням.
Я перецеловала кошек, пообещала вернуть им хозяйку максимум через сутки и вышла на крыльцо.
Мы выехали со двора, закрыли за собой ворота и помчались к «Корабельной роще». С каждым пройденным километром настроение начинало портиться. Погода была прекрасной, с маленьким намеком на осень, по обочинам дороги встречались грибники с грибами в лукошках.
Остановившись возле ворот при въезде на территорию, Антон вдруг вылез из-за руля и пригласил:
— Пойдем. Хочу тебе кое-что показать.
Ничего не понимая, я тем не менее тоже вылезла наружу, и мы пошли вдоль высокого сетчатого забора по хорошо утоптанной песчаной тропинке. Обогнув парк, вышли к реке, и там Антон направился к своеобразной смотровой площадке над обрывом.
В центре нее на невысоком постаменте стоял гранитный валун, и чем ближе я подходила к нему, тем отчетливее он принимал очертания упрямого барана, который, наклонив лобастую голову, приготовился к броску.
— Обрати внимание вот сюда, — подойдя к валуну-памятнику, показал Антон, — видишь это углубление? Сюда Назар хотел впечатать оловянную звезду. Наподобие шерифской.
— Батюшки! — только и прошептала я. Обошла памятник, потрогала его руками, убеждаясь в материальности, погладила выпуклости рогов и лба и остановилась перед Антоном. — То есть ты хочешь сказать… что все это из-за меня?!
— Думай сама, — ответил Антон и пошагал прочь. Как всегда, он не старался делать выводы, оставляя эту задачу более заинтересованным лицам.
Я села на скамеечку и минут десять таращилась на барана.
Он был установлен здесь не так давно. Пожалуй, в начале лета или в конце весны. Должно быть, Туполев готовил для меня сюрприз, а я пропала. Не отвечала на телефонные звонки, не хотела разговаривать.
Дура, дура, дура!!! Гранитных баранов, да еще с шерифскими звездами, на территории личного отеля просто так не устанавливают! Это — признание! Или… Что еще хотел сказать Антон этой прогулкой к камню?
Лучше не думать. Не давать себе надежды. Страшно поверить и заиграться.
Усилием воли я собрала в узду разбегающиеся мысли и отправилась завершать начатую сегодня работу. Печатая шаг по плиткам дорожки, я шла к отелю и готовила лицо к финальному акту. Натягивала на себя маску перепуганной дурочки, сладкоголосой идиотки, готовилась изображать курицу, встретившую коршуна на насесте родного курятника. Та еще работка, сколько дурой себя ни обзывай.
…Общество встретило меня в знакомой до зубовного скрежета дубовой гостиной. Из столовой уже доносилось тихое позвякивание расставляемых приборов, народ был одет к ужину, выглядел нервно и разобщенно.
Полина, Жорж и Стелькин оккупировали кресла в пальмовых кущах, Семен Иванович и Гнедой расположились подле столика с коньячным набором — фужеры, бутылка, лимон в нарезке, — Валентин Наумович нервно расхаживал по центру гостиной.
— Ох, налейте мне коньяку! — плюхаясь на свободный от постояльцев диван и обмахиваясь платочком, попросила я. — Устала, как ездовая собака оленевода!
Гнедой схватил со столика бутылку и наполнил бокал на две трети, Валентин Наумович принес его мне и присел рядом.
— Что происходит?! Где Туполев?! — начал он с восклицаний.
Я отпила коньяка, прочувствовала, как согревается что-то подмерзшее в районе желудка, и фыркнула весьма натурально:
— Это вы меня спрашиваете?! Я только что из города приехала!
— А что там было? — напряженно прищурив глаза, наряженные в изящные очки с золотыми дужками, спросил Семен Иванович.
— Такое было!! — выпучив глаза в свою очередь, разродилась я. — Жуть! Экспертов целый дом, я такое только в кино видела. Что-то там исследовали, кисточками мазали, палочками тыкали…
— Какими палочками? — промычал Протопопов.
— Ватными. Потыкают — и в пробирку.
— Ну. Что я вам говорил? — довольно откинулся в кресле Гнедой. — Собирают материал для генетической экспертизы. А где тыкали?
Я показательно наморщила лоб:
— В столовой возле кресла в углу, там еще кусок обоев вырезали. И все вокруг бронзовой лампы в гостиной колдовали. Лампу, правда, с собой не увезли, хотя хотели. Только обои прихватили, — сделала еще глоток коньяка и продолжила страшилки: — Где-то еще на втором этаже долго шуровали, но я туда не ходила. Точнее, ходила, но меня выгнали.
— Красота, — пропел Юлий Августович. — Туполев обещал нам подключить весь свой арсенал, вот и дождались, господа, — подключил-таки.
— А где Назар Савельевич?! — снова встрял Валентин Наумович.
— Думаю, сидит у телефона и ждет результатов, — ухмыльнулся инвестор. Чего ему бояться? Сидит, куражится.
Полина вела себя странно. Одну руку она положила на колено Жоржа, в другой ее руке я заметила стиснутый до белых костяшек сотовый телефон, видимо возвращенный Антоном сразу по приезде в отель. На бедре Стелькина также обозначилась характерная прямоугольная выпуклость — очевидно, мобильники вернули всем. Кроме меня.
Полина слепо смотрела на противоположную стену, была очень бледна, ее губы беспрестанно шевелились, словно она в напряжении вела какой-то внутренний диалог. Жорж не понимал, что происходит с любимой, и выглядел озабоченным. Перескакивал глазами с одного мужика на другого и, казалось, предупреждал — кто тронет, убью!
— Полиночка, в твоем доме кое-что странное нашли, — сообщила я и встала. — Пойдем пошепчемся.
Полина поднялась из кресла и как сомнамбула, неверно перебирая ногами, пошла за мной на террасу. Там прошла к деревянному столбу балюстрады, оперлась на него спиной и протянула мне сотовый телефон.
— Мой муж уходит в монастырь, — проговорила она и вроде бы только что увидела меня. — Софья, Караулов уходит в монастырь!
— Он же в тюрьме, — не поняла я.
— Да. Пока. А оттуда уезжает куда-то на Соловки. Вот — прислал мне сообщение, написал «прости» и все такое.
Я прочитала послание Полининого мужа и убедилась: Гриша Караулов решил уйти от мирской суеты.
— И что ты так переполошилась? — отдавая Полине телефон, удивилась я. — Ну уходит, ну оставляет тебе все имущество и никаких обязательств…
— Да как ты не понимаешь?! — перебила Полина. — А Жора?! Что сделает он?!
— Ничего, — с безграничным удивлением пожала я плечами. — Он-то тут при чем?
— Не знаешь ты мужчин, — горько упрекнула меня мадам. Я не стала спорить — в смысле знания мужской породы Аркадьевна мне сто очков форы даст. — Он со мной, пока я, так сказать, не свободна. Пока замужем и не имею к нему претензий!
— С ума сошла?!
Полина, не обращая внимания на мои слова, продолжала стенать:
— Наши чувства еще не проверены. Точнее — его. Намерения и чувства. Вдруг он рядом просто так — из удобства и чувства самосохранения? А? Вдруг все это временно? А как узнает, сразу подумает: зачем мне эта старая баба, поди, еще жениться придется. — Она осторожно прижала согнутый палец к нижнему веку и всхлипнула. — Ой, Сонечка, тут так все запутанно… Отстроит он свой дом по соседству, займет у меня пару лет, причем, заметь, — последних — и адью, Полина Аркадьевна. А я уже… влюбилась…
— Полина, — я приобняла ее за плечи, — это все мнительность и игра глупого воображения. Зачем ты себя накручиваешь? Жорж тебя любит. Я это заметила.
— Правда? — Аркадьевна шмыгнула носом.
— Чтоб мне провалиться прямо здесь. Он твой до мозга костей и печенок. Восстанавливайте с ним второй дом и открывайте там отель. Представь, — я развернула Полину лицом к сосновому бору и сделала рукой пространный жест, словно предлагала построить отель на этом самом месте, — ты готовишь и принимаешь гостей. Жорж — охрана, помощь и так далее. Вы дополняете друг друга и такой семейный бизнес развернете, что лучшего пансиона в городе не будет!
— Думаешь? — снова шмыгнула Полина.
— Уверена. Твой Жорж — находка! Объедините его и твой участки, такая зона отдыха получится — закачаешься! А я вам постояльцев подгоню…
— Думаешь? — заладила Караулова, но глазки ее заблестели.
— Уверена! — в том же разрезе вторила я. — Хватит твоему Бульдозеру бандитствовать, а тебе соломенную вдову изображать. Женитесь, детей заведете…
— Я его старше, — снова вдруг насупилась Полина, но все же добавила: — Чуть-чуть.
— Да не нужна ему нимфетка! — с полной верой в справедливость моих слов воскликнула я. — Чего он там не видел?! Жоре нужна зрелая, толковая женщина. Наставница, если хочешь.
И я нисколько не лукавила. Можно предположить, что когда-то найдет себе Жора длинноногую красотку лет девятнадцати. И что дальше? В лучшем случае будет безропотно отстегивать ей деньги на колготки-шубы, в грош не ставить и жить своей отдельной жизнью с друзьями-пацанами. Пока их не посадят всем коллективом.
Полина совсем другое дело. С ней такой номер не пройдет, она мудрая женщина, она Жору от друзей-братанов убережет, к делу приладит и на путь истинный наставит.
Кстати, насколько я успела заметить, наш Бульдозер далеко не дурак и прекрасно все понимает. К таким женщинам, как Полина, он раньше и подойти боялся. Догадывался — не его размерчик. Что он мог предложить женщине подобной Полине и где ее встретить? Они — две разные планеты, их орбиты не пересекаются. Он пьет пиво, она предпочитает шампанское и знает толк в коньяках; он гуляет по кабакам и дискотекам, она собирает вокруг себя бизнесменов и умеет ладить с сильными мира сего. Как ни крути, но Жоржу невероятно повезло. Полина — его счастливый случай, он будет с нее пылинки сдувать. Парень хоть и малообразованный — Аркадьевне в рот смотрит, — но догадливый. Не упустит. Так что, на мой взгляд, они идеальная пара — крепкие мышцы и хорошие мозги. (Что бы там ни говорила Колбасова.)
— Успокойся и не шмыгай носом, — посоветовала я, — Жора твой навеки. Я сама видела, как он пытался Стаса под лестницей придушить.
— Да? — Полина поправила прическу.
— Да. Иди целуйся. Но не сразу. Дай «шахматиста» поймать. Я сейчас сюда коньяка принесу, еще немного таинственность поизображаем.
— Сонька, я тебя обожаю! — воскликнула приятельница и повисла на мне всей массой тела.
Я ответила на поцелуй и потопала нервировать мужиков.
…Самым мрачным на фоне дубовых панелей гостиной выглядел голубь Жора. Стелькин пытался его утешать и объяснить нечто схожее на то, что я только что втолковывала Полине на ступенях террасы.
Подправив ситуацию пристальным взглядом попеременно в Протопопова и Наумыча, я заметила, что взгляд мой оценен, и взяла со столика два фужера с коньяком.
По дороге на террасу я на минутку пристроила бокалы на подоконнике, быстро набрала номер Антона и сказала:
— Туполеву лучше не присутствовать на ужине. У народа созрела версия, что он ждет каких-то скорых результатов и явится только за подозреваемым. Сечешь?
— Угу, — отозвался охранник.
— Не забудьте стаканы после ужина собрать. Не помешает.
— Угу.
За время моего отсутствия мадам Полина, кажется, успела представить себя в роли хозяйки шикарного пансиона.
— А на месте кустов и забора можно будет разбить такие же лужайки и клумбы, — приняв от меня коньячный бокал, проговорила она и указала отставленным от рюмки мизинчиком на стриженые газоны и причудливые клумбы вокруг туполевского отеля. — Думаю, чудесно получится…
— Получится, получится, — в резвом темпе согласилась я. — Как вели себя наши мужчины, когда ты рассказывала им о стаканах в бумажных пакетах и куске обоев?
— А?.. Что?.. Нормально вели. Ничего особенного. Интересно, дом Жоржа подлежит восстановлению или стены сносить придется?
Вот и используй после этого влюбленных как агентов местечковой контрразведки. Завалят операцию не отходя от места.
— Полина, если тебя сейчас кто-то спросит, что такого нашли в твоем доме, ничего не отвечай, делай страшные глаза и задирай их к потолку. Там красивая люстра висит, можешь изучить. — Не совсем уверенная, что Полина поняла меня правильно, я повысила голос и взмолилась: — Умоляю, сотри мечтательность с лица! Не выгляди счастливой идиоткой! Ты все испортишь!
— Чего?..
— Сосредоточься!
Присмотревшись внимательно к Полине Аркадьевне, я поняла, что мольбы ее мало впечатляют, и подумала о том, что неплохо бы расстроить уважаемую, чтобы не улыбалась так призывно.
Не выдумав ничего лучшего, я произнесла кодовую фразу, действующую прежде на мадам, как ожог хлыста:
— А Теймураз Асламбекович?
Удар хлыста прошел впустую.
— Перетопчется. Я его два месяца не вижу, что мне, засохнуть? И вообще. Где он был, когда меня тут убивали?!
— Разборок не боишься?
— Не-а. У меня теперь есть защитник. — И она принялась рассуждать о достоинствах уютных частных пансионов.
За ужином место хозяина пустовало.
Народ тихо пережевывал закуски, и, если бы не усилия Юлия Августовича, в столовой было бы слышно, как летает под потолком одинокая муха.
— Сколько времени занимает генетическая экспертиза? — перетаскивая волоокий взгляд с одного сотрапезника на другого, вопрошал Гнедой.
— На установление отцовства требуется три дня, — буркнул Семен Иванович. — Кажется.
— Ну-ну, — ухмыльнулся инвестор. — Слюну с наших бокалов собрали вчера, значит… не раньше вторника?
— Не исключено, что Назар Савельевич за сутки расстарается, — мрачно предположил Валентин Наумович.
— Науку даже за деньги не поторопишь, — продолжал бередить чужие нервы Юлий Августович и добился-таки своего.
Первым не выдержал московский дядюшка покойного строителя. Бросил со звоном вилку на тарелку, утер салфеткой рот и, не дожидаясь горячего, вышел из столовой.
Все проводили его уход скользящими косыми взглядами и вернулись к салатам. После этой сцены мне почему-то вспомнился шикарный фильм Говорухина «Десять негритят». Все сидят за общим столом, все друг друга подозревают и чего-то ждут. Напряжение в столовой можно было резать ножом, настолько оно становилось ощутимым и материальным. Одинокая муха спокойно ползала по столу между Семеном Ивановичем и Стелькиным, но ее присутствие волновало только официантов.
Гнедой с лукавой улыбкой отпил минеральной водички и отозвался на уход чиновника:
— Нервничает господин…
— Оставьте человека в покое! — не стерпел уже Семен Иванович и в сердцах грохнул по мухе крахмальной салфеткой. Муха улетела, салфетка угодила краем в тарелку Стелькина. — Имейте сострадание! У Валентина Наумовича сегодня погиб близкий человек!
— Убит близкий человек, — едко подредактировал Юлий Августович, но, впрочем, нагнетать обстановку прекратил. Увлекся семгой под ореховым соусом.
Остаток ужина прошел в леденящей тишине, и собраться этим вечером в дубовой гостиной народ не изволил. Все разбрелись по отелю. Протопопов ушел на берег, Стелькин предложил Жоржу партию в бильярд, и они ушли вместе с Полиной. Валентин Наумович устроился на втором этаже в серединном холле и перекрыл мне доступ к Туполеву. Я не хотела, чтобы кто-то видел меня у дверей номера для новобрачных, так как, если будет замечено, что «секретарша-бестолочь» бегает к патрону, «шахматист» может догадаться — перед ним ломают комедию. То есть Назар Савельевич разработал некий сценарий и ждет отчета о прогоне.
Все должно идти своим путем и выглядеть естественно. Все в одной лодке, в меру напуганы и ждут.
Прошагав мимо Валентина Наумовича до своего номера, я взяла теплый жакет, закрыла дверь и спустилась в парк. Сделав круг вокруг отеля и не найдя на улице Протопопова, я пошла в бильярдную, надеясь увидеть его там. После смерти Коротича странные отношения строителя и банкира вызывали у меня все больше любопытства. Почему Протопопов скрывал их знакомство? Чем больше я вспоминала их встречу у стойки портье, тем больше убеждалась: мне не померещилось, мужчины были знакомы, причем неприятно. Неужели и теперь, когда Станислав убит, Протопопов отважится отделаться неумелой ложью? Все это выглядело странно, и, говоря честно, отправившись на розыски Семена Ивановича в парк, я испытывала некоторый страх. Не скажу, что опасение вызывали насильственные действия со стороны Семена Ивановича, за каждым стволом сосны мне мерещился охранник с автоматом, но тем не менее, не найдя Протопопова на улице, в дом я вернулась с облегчением.
Побродила по отелю и убедилась, что, по всей видимости, Семен Иванович не хотел нашей встречи. Я не нашла его ни в бильярдной, ни в гостиной, ни в номере.
Зато возле застекленного и запертого конференц-зала меня выловил Юлий Августович Гнедой. Он буквально выскочил на меня из пальмовых зарослей, увлек в дебри и попытался силой усадить на мягкий, обитый кожей диванчик. Тянул за руку и непонятно улыбался.
Я сидеть не хотела, проявляла упорство и устойчивость.
— Сонечка, — облизывая меня глазами в густых черных ресницах, ворковал Гнедой, — я тут позвонил кое-кому из местных сплетников и хочу извиниться перед вами за «штучку». Вы, Софья, не «штучка», вы, оказывается, мастер. Я должен был сам догадаться после того, как вы меня подловили на микрофонах. Ловкий ход. — И разразился неприятным, потрескивающим смешком.
— Благодарю, — сухо отозвалась я и склонила голову в легком поклоне.
— Ну-у-у, не надо быть такой букой! Я от чистого сердца. Вы Туполева… близко знаете? — Подтекст вопроса отдавал салом, и я нахмурилась:
— Не настолько, как вы предполагаете.
— Любопытно, — протяжно пропел Юлий Августович. — А работаете вы принципиально только на него? — Я ничего не ответила, так как не понимала, к чему ведет речь инвестор, и Гнедой продолжил: — Если у меня когда-нибудь возникнет… схожая проблема, вы не откажетесь поработать на меня? Я заплачу.
— Откажусь.
— Почему? — Юлий Августович надул губы, изображая обиженного парнишку.
— Я не работаю. Я помогаю. Иногда. И только ему. Вы удовлетворены? — Мне показалось, что я довольно четко определила свою позицию. Разговор, интонации и вопросы Юлия Августовича начинали раздражать.
Но не так просто было отделаться от самоуверенного московского инвестора. Юлий Августович взял меня за указательный палец, потер большим пальцем мой ноготь и, заглядывая в глаза, произнес:
— Это вопрос личного порядка?
— Это вопрос порядочности, — сухим, как песок Аравийской пустыни, голосом проговорила я. — В порядочности Назара Савельевича я уверена.
Гнедой откинул мой палец, покраснел, и его лицо приобрело неприятный кирпичный оттенок.
— А в моей порядочности вы не уверены?
Я могла бы остановить разговор одним словом, но не стала обострять отношений:
— Я недостаточно вас знаю.
— А я думал… я думал, что уже освобожден от всяческих подозрений, — задумчиво произнес он.
— Никто до конца не освобожден от подозрений. Даже вы.
— Я?! — вспыхнул Гнедой и отскочил от меня, как от кобры, притаившейся в песках. — А ваш бандит, этот Жорж?! Он тоже под подозрением или вы его освободили в приказном порядке?!
— При чем здесь Жорж? Кажется, мы говорим обо всех…
Юлий Августович шагнул, приблизился ко мне вплотную и прошептал:
— А вам не кажется, что этот ваш Жорж самый подозрительный из всех? Я уверен, вы его недооцениваете…
Юлий Августович добился своего. Ему удалось не только заинтересовать меня разговором и своим обществом, но и смутить. Я прислушивалась к свистящему шепоту и ловила каждое слово.
— Ваш Жорж прелюбопытный парень. Я бы сказал, способный, далеко пойдет. — Я не перебивала, и шепот Гнедого обретал все большую настойчивость. — Как вы думаете, взорвать свой дом — хорошее алиби? А? Взорвать, уничтожить все следы, убить компаньона и эту девушку… Марину, кажется? Это ли не ход! Раненым заползти в дом Полины и очутиться, так сказать, в центре событий… Ведь теперь Жорж знает все. И более того, я вижу — вы его защищаете, патронируете!
— Но…
— Дом, хотите сказать? А что такое дом в сравнении с жизнью? Мелочь. Если всю эту кашу заварил бритоголовый бандит, то я снимаю шляпу. Отличный, отчаянный ход, рассчитанный на женщин. Причем единственно верный. Ведь он добился своего — две кумушки его приютили, обогрели…
Гнедой мстил мне за небольшой укол и, кажется, говорил гадости. «Две кумушки» — это он мощно припечатал.
Но, невзирая на все колкости, доля истины в его словах была. Причем доля увесистая. Никуда не денешься от правды: действительно кумушки, на самом деле приютили. Я почти подчинилась ритму речи Юлия Августовича, впала в растерянность, перед глазами отчетливо плавал образ Жоры. Обгоревшего, счастливо спасенного дверью, выбитой взрывом…
А что, если Гнедой прав? Что, если Жорж убрал всех свидетелей и спрятался в самом безопасном месте — в эпицентре урагана?
Нет. Не верю. Я начала спорить просто из упрямства и вредности.
— Юлий Августович, — отодвинулась я от инвестора, — если бы всю эту кашу заварил Жора, то вместе со своим домом он взорвал бы и Полину. У него была такая возможность.
— И зачем? — усмехнулся Гнедой.
— Жорж единственный, кто до известных событий не появлялся в доме Полины. Если бы мы сразу начали сличать отпечатки пальцев с кресла, лампы и тумбы в спальне, он выглядел бы хуже остальных, а вероятнее всего — остался единственным подозреваемым. Жора парень в городе известный, его «вензеля» в базе данных МВД обязательно есть…
— Вы не забыли, Софья, что у вашего бандита был исполнитель, ныне покойный Анатолий?
— Отнюдь. Но все равно не очень вписывается эта версия. Когда Толик пытался снять микрофоны и столкнул Гошу в подвал, Жоржа дома не было.
— Ну и? — ернически протянул инвестор.
— Если бы пацаны работали в крепкой связке или более того — заводилой был Жора, то Стелькин не слетел бы в подвал. Один из пацанов за ним приглядывал бы, а другой по дому шуровал. Логично?
— Ничего логичного я не наблюдаю, на мой взгляд, вы предвзяты, Софья, — недобро сощурив глаза, возразил Юлий Августович. — Априори защищать своих друзей — недоброкачественный метод. Вам бы лучше к ним присмотреться…
Сказал, развернулся на сто восемьдесят градусов и быстро ушел в сторону лестницы.
А я без сил опустилась на диванчик и крепко задумалась. Пальмовые кущи прикрывали меня со всех сторон, я таращилась на стеклянную стену конференц-зала и пыталась осмыслить состоявшийся разговор. Какую цель преследовал Гнедой этим выступлением? Утопить Жору? Отхлестать меня по щекам за сцену у альпийской горки и отклоненное предложение о работе? Сначала хотел нанять меня в подручные, показать, кто здесь сверху, а когда я отказалась — намеренно сделал пакость? Смутил мне душу и разум?
Если последнее, то у него это получилось на славу. Я вновь вернулась к исходной точке и подозревала всех, начиная от приятелей и заканчивая самим Юлием Августовичем, намутившим столько воды. Если предположить, что слова Гнедого о моей предвзятости имеют под собой основание, то подозревать по-прежнему можно всех. Я наделала много глупостей, наболтала лишнего, вывела из-под подозрения фигурантов, руководствуясь личными симпатиями…
Зачем Юлий Августович завел этот разговор?! Просто так, из желания сделать гадость, или… пока меня не было, Гнедой сам вышел на «шахматиста» и предложил ему тандем?
Если это так, то я пропала. Объединение подозреваемых — полный крах расследования. Что может быть опаснее обоюдно подтвержденного алиби? Что, если два умнейших человека — Юлий Августович и наш «шахматист» — объединились и разработали стратегию защиты? Гнедой отлично видел, как я умею ваньку валять, и догадывается, что весь сегодняшний день перед ними разыгрывался спектакль. В случае объединения этих двух людей предположить можно самое ужасное. Пока я надеялась, что у «шахматиста» от страха шевелятся волосы, на самом деле его подручные готовили нам ложный след и наиболее очевидного фигуранта на заклание — погорельца Минотавра. Учитывая изобретательность врага, можно считать, что Жора погорел окончательно.
Боже, ну почему ты не наградил меня хоть толикой ума?! Я стараюсь, бегаю с высунутым языком, а потом оказывается, что везде, где пробежала, только напортачила.
Эх, зря я не прислушалась к словам Стелькина, назвавшего инвестора «темнилой», и влезла впопыхах. Теперь вот сижу и понимаю, что сама, своими руками изготовила еще двух «неизвестных».
Уравнение сумасшедше запутывалось. Один из «неизвестных» мог намеренно ввести меня в заблуждение. Очень ловко, очень зло и умно.
Семен Иванович еще куда-то пропал…
Устав терзать себя догадками, я вышла из зарослей тропических пальм и направилась к Туполеву. Даже если бы Валентин Наумович, Гнедой и Протопопов встретились мне сейчас в полном составе, я плюнула бы на все законы конспирации, и ничто не смогло меня удержать от разговора, нет, необходимого присутствия рядом Туполева. Я могла доверять только ему. Полина уже почти вышла замуж за Жоржа, Стелькин вряд ли мог служить утешительным призом и собеседником, остальные гости надоели до тошноты.
Назар сидел за рабочим столом возле ноутбука и быстро переворачивал какие-то электронные страницы с биржевыми сводками.
— Ты можешь работать в таком бедламе? — подходя к его креслу, грустно спросила я.
— Я должен работать, — поправил меня Назар. — Устала?
— Как ездовая собака оленевода, — не скрывая печали, слабо усмехнулась я.
— Выпить налить? — спросил он и встал, потягиваясь. — Я тоже не откажусь…
— Валяй, — согласилась я и какое-то время молча смотрела, как он разливает бренди по фужерам.
— Что там происходит? — усаживаясь рядом со мной на диван и протягивая мне бренди, спросил Туполев.
— Все то же, все те же, — вздохнула я.
— Никого не убили?
— Надеюсь, что нет. Только Протопопов куда-то пропал. Он не выезжал?
— Сейчас узнаем. — Назар, перегнувшись через меня, дотянулся до сотового на рабочем столе. — Алло, Антон, где Протопопов?.. Гуляет у реки? Один? Ты там проследи, чтоб не утоп…
Туполев был в порядке и даже шутил. А мне хотелось отбросить стакан, зарыться в рубашку на его груди и жаловаться, жаловаться, жаловаться. Я так устала от хитростей и интриг, я просто бестолковая, усталая девица двадцати шести лет, с издерганными нервами, неудавшейся личной жизнью и влюбленностью в олигарха, которому скоро родят сына. Почему-то я была уверена, что у Ульяны будет мальчик. Туполев всегда получал то, что ему нужно. А конкретно ему нужен наследник заводов, газет и пароходов…
— Что-то случилось? — тихо поинтересовался Назар и осторожно, двумя пальцами за подбородок развернул мое лицо к себе.
Я опустила глаза, и, кажется, сквозь ресницы потекли слезы.
— Ты мой солдатик, — прошептал Туполев, и вдруг я почувствовала на своих щеках, губах, шее его губы. Он медленно вынул из моих помертвевших пальцев бокал и переставил его куда-то на стол.
Что Ульяна? Где Ульяна? Какое мне дело?! Я больше не могла ждать и изводить себя вопросами. В этой комнате были только мужчина и женщина, желающие одного — хотя бы на эту ночь быть вместе…
И катись к черту весь мир!
Мы должны помочь друг другу пережить эту ночь.
Иногда страсть мужчины может выбить из головы все мысли навсегда.
Но это только у очень мудрых или, наоборот, у исключительно безмозглых женщин.
Я смотрела на обитый шелком потолок, на свисающий, полог небольшого балдахина, и в зеркале, прорезавшем золотистый шелк потолка, мне виделось прекрасное лицо Ульяны. Грустное, укоряющее и правое во всем.
— Что-то случилось?
Этим же вопросом мы начали, им же и закончили. Кажется.
Я натянула на грудь мягкую, соскальзывающую простыню и попыталась встать.
— Ты куда? — Назар взял меня за запястье руки, подтягивающей к телу шелковую ткань.
— Умыться надо, — тихо ответила я и почувствовала, как мужская ладонь отпустила запястье и тяжело упала на кровать.
Не поворачиваясь и ловя на ходу сползающую простыню, я прошла в ванную и усмехнулась сначала при виде мраморного бассейна, дарившего мечты, потом при виде собственного отражения в огромном зеркале. «Урвала кусочек? — спросила себя. — И чего добилась?» Опухшие губы, спутанные волосы, щеки как два отцветших мака. Красотка-разлучница. Теперь полжизни оправдываться перед собой будешь… Мол, устала, издергалась, так получилось…
Еще скажи — выпила лишнего!
Я размазала отображение пятерней, отвернулась от зеркала и включила на полную мощность холодную воду.
Хоть топись, в самом деле. Так я себе была противна. Оказывается, не сказки, бывает оно — любовное похмелье.
Обмотавшись простыней в плотный, целомудренный сверток, я вернулась в спальню.
— Что происходит? — хмуро, с ноткой недовольства спросил Туполев.
Я подумала, не дай бог решит, что разочаровал меня как любовник, и ответила коротко:
— Ульяна.
Терпеть не могу выяснять отношения, ненавижу, когда без спросу лезут в душу, и не люблю ковыряться в чужих. Но момент настал, и рубить лучше сплеча и сразу. Так чтоб больно, но наверняка и без рецидивов.
Назар откинулся на подушки, посмотрел в потолок и медленно произнес:
— Ты ничего не знаешь обо мне и Ульяне…
Хорошо, что он не смотрел на меня. Я тихо подошла к постели, села на край и ответила:
— Она ждет от тебя ребенка.
— Ну и что?! — взвился над подушками Туполев. — Ребенок не причина!
— Для чего?
Он вновь откинулся и заложил одну руку за голову. Мне казалось, я достаточно знала Туполева, чтобы понимать: давать кому-то объяснения своих слов или мотивов он не выносит. Акценты он расставлял кратко и редко повторялся. Мне очень хотелось повторить мой вопрос, но я так и не решилась. Сидела обмотанная простыней и думала: идти в свой номер в простыне или поползать вокруг кровати и собрать бельишко? Поплакать было самое время…
— Я не хочу жить с женщиной только потому, что у нее будет от меня ребенок, — уже наклоняясь к полу в поисках белья, неожиданно услышала я. — Ребенок — это другое. — Назар приподнялся на локте. — Другое, понимаешь!
— Но…
— Софья, — перебил он и сел на кровати, — я достаточно пережил, чтобы понять и заслужить право на одну-единственную, необходимую мне женщину. Одну. Ребенок, сын или дочь, это подарок, но я не собираюсь делать его цепью… Черт, как я не люблю таких разговоров! Пойми ты, ребенок — это дар небес, удача, но не более. Он не может быть цепью, это понимаю я, и она понимает…
— Ульяна?
— Да. У нас давно все решено. Очень давно. Мы вместе, но никаких обязательств.
— Объясни.
Назар встал и без всякого стеснения, голышом сходил за сигаретами. Прикурил и долго молча смотрел, как влекомый комнатным кондиционером дым скользит по потолку.
— Я скажу тебе один раз. И попрошу больше никогда к этому не возвращаться. — Я приготовилась к чему-то необычному, поправила шелковую тогу, заложила волосы за ухо и превратилась в слух. — Ты ничего не знаешь обо мне и Ульяне. Три года назад я выкупил ее у сутенера в Генуе.
— Как?! — выдохнула я.
— Так! — рявкнул Туполев. Ему было очень неприятно говорить все это о матери своего будущего ребенка, и только моя тупость могла заставить его вспоминать. — Я приехал к партнеру. Он заказал эскорт. Там была Ульяна.
— И ты…
— И я ее выкупил! — крикнул Назар. — У нее не было паспорта, не было денег, она умоляла, чтобы я заплатил ее мифические долги… и она осталась со мной. Все.
— А ребенок? — пролепетала я, и Туполев навис надо мной.
— Она думала, что у нее не может быть детей! Это — подарок! Ей, мне, маме, если хочешь.
— Спасибо, — едва слышно пролепетала я, и Назар, опешив, буркнул:
— Кому?
Я притянула его к себе и ничего не ответила. Назар правильно делает, что не дает объяснений. Если собеседник не в состоянии понять его с полуслова, он не заслуживает откровений. Я отлично знала, как четыре года Туполев скрывался за границей от сумасшедшего киллера, как ему было там плохо, и Ульяна, пожалуй, в какой-то степени помогла ему пережить это время. Ребенок на самом деле награда им обоим…
В пять часов утра, когда я только закрыла глаза, а густой туман с реки окутал лес, нас разбудили сухие, резкие щелчки пистолетных выстрелов.
Назар, пытаясь одновременно попасть ногами в штаны и ботинки, судорожно подпрыгивал у постели.
— Лежи здесь! — прорычал он грозно и, полуодетый, метнулся к выходу.
— Назар! — пискнула я. — Назар, не ходи!
Было страшно, было темно, от реки заглушаемые туманом неслись выстрелы. Кажется, не только пистолетные, кажется, где-то ударила автоматная очередь.
Не хуже Назара я впрыгнула в джинсы и, натягивая на ходу блузку, побежала на первый этаж.
На террасе было не протолкнуться. Два охранника, набычив шеи и навострив уши по направлению к реке, придерживали людей возле перил и не пускали дальше крыльца. Я лихорадочно шарила взглядом по лицам и старалась понять, кого с нами нет. Жорж — в семейных трусах, Гоша — в пледе, Полина — в пеньюаре, многочисленная обслуга отеля… Семен Иванович бледный, всклокоченный и, слава богу, не утопший. Почти все.
Не было только Гнедого и Валентина Наумовича.
Меня лихорадило, шепот взвинченных людей раздражал, я всматривалась в туман и видела в серой пелене мельтешение зыбких людских силуэтов. Вот один из них обрел плотность, и на дорожке показался Туполев. В чьем-то огромном пиджаке, мрачный и очень решительный.
— Кто?! — сбежав по ступеням ему навстречу, выкрикнула я.
— Стариков, — ответил Назар, и я услышала за своей спиной невозмутимый голос Юлия Августовича:
— Что и требовалось доказать. Не правда ли, Софья?
Мне было не до его ехидных комментариев, я запахнула пиджак на груди Назара Савельевича и вместе с ним вошла в дом.
Народ окружил нас плотным кольцом, особенно глупых вопросов никто не задавал, все ждали объяснений хозяина и мелко подрагивали. Назар раздумчиво пошевелил губами и начал сухо делиться информацией:
— За Стариковым пришел катер с его людьми. Они пытались уйти по воде, но наткнулись на милицейский кордон. Стрельбу первыми открыли люди Старикова.
— Все живы? — прошелестела иссиня-бледная портье Ольга.
— Среди них один убит, двое раненых. Наших тоже зацепило. Но легко.
— О-о-о-ох, — простонала Полина и обеими руками зажала рот.
— Я надеюсь, инцидент исчерпан? — усмехнулся Юлий Августович. — Все свободны?
— Да, — холодно подтвердил Назар. — Вы можете сейчас же возвращаться в Москву.
— Ну зачем же? Я надеюсь получить здесь завтрак. — Юлий Августович потянулся, и мне жутко захотелось дать ему пинка в откормленный зад.
Гнедой тем временем отвесил поклон Назару Савельевичу и отправился то ли досыпать, то ли просить себе бодрящий кофе.
— Я сейчас же уезжаю, — заявила Полина и оглянулась на Жоржа. — У меня кошки.
— Вас отвезут, — кивнул Туполев.
— И меня, если можно, — произнес Семен Иванович, потер подбородок с отросшей за ночь щетиной и, не глядя ни на кого, потопал к своему номеру.
Я выпустила локоть Назара, на котором висела влюбленной медицинской пиявкой в течение всего разговора, и споро засеменила вслед за Протопоповым. Семен Иванович шел не так чтоб резво, я догнала его еще на середине лестницы и окликнула:
— Семен Иванович, подождите минуточку! — Протопопов остановился, я обошла его и, встав на две ступени выше, перекрыла дорогу. — Семен Иванович, теперь, когда все кончено, вы можете мне сказать, почему вы так испугались, увидев здесь Коротича?
Пожилой банковский клерк тяжело оперся на перила, подумал немного и вздохнул:
— Я познакомился со Станиславом случайно пять лет назад. В сауне. Нас представил один общий приятель. Гнедой вызвал в сауну каких-то девиц, одна из них оказалась наркоманкой и прямо там, в предбаннике, умерла от передозировки, пока мы парились.
Надо же как бывает. Каких откровений ни коснись сегодня ночью, все упирается в эскорт-услуги.
— И это все?
— А вам мало? — нахмурился Семен Иванович. — Это дело еле замяли. Я в протоколах даже как свидетель не фигурировал и, естественно, постарался забыть, кто такой этот Коротич.
— Спасибо за откровенность, — быстренько поблагодарила я и уступила дорогу, так как снизу уже поднимался Туполев.
— Собирайся, ты едешь в город, — строго произнес он.
— А ты?
— А у меня здесь дела.
— А можно…
— Нельзя. Или ты мне подчиняешься, или делай что хочешь, но уже без меня. Понятно?
— Угу. Если ты говоришь — прыгай, я могу спросить только — как высоко? — И, не дожидаясь отповеди, через две ступеньки поскакала к чемоданам. После первой ночи с мужчинами лучше не спорить. Уж больно они бывают настороженны в такие моменты.
Впрочем, укладывая в сумку тряпочки, я глубоко исследовала собственное настроение и поняла: подчиняться Туполеву в новом качестве — волнующее ощущение. Среди мужчин бывают — хозяева, а бывает — Хозяин. Эту разницу почувствует и предпочтет любая женщина. Раз уж мужики так устроены и любят командовать, так почему бы не уступить достойнейшему из достойных? Любимейшему из любимейших…
Эпитетами я могла бы забавляться еще долго, благо Назар Савельевич не мешал, и в город меня повез один из охранников.
По дороге нам навстречу попались несколько специфических машин с мигалками, в одном окне мне показалось лицо генерала Ивана Артемьевича.
Н-да, обеспечил Назар Савельевич мужиков работкой. Собирай теперь патроны по всему лесу…