Эпилог
Вечером того же дня Туполев приехал ко мне домой. Что-то новое появилось в том, как он переступил порог, и я едва сдержала усмешку. Хозяин.
— Есть будешь? — спросила на всякий случай, так как после единственного прецедента отведывать моих кушаний Назар не решался. И очень удивилась, услышав ответ:
— Буду. А что есть?
К счастью, в кастрюльке были мамины голубцы. Еще утром я позвонила ей, напросилась на обед и получила добавку на ужин в кастрюльке.
Я усадила гостя-хозяина за кухонный стол, накрыла его проворно и старательно и, глядя на то, как Назар ест, почувствовала себя почти замужем.
Очень по-домашнему мы сидели на кухне возле плиты, никуда не торопились, «делов» не обсуждали. Я по-бабьи пристроила голову на ладони и любовалась, как размеренно и сильно Назар работает челюстями. Наверное, так смотрит жена шахтера на только вернувшегося из забоя и смывшего угольную пыль мужа. Вернулся — и слава богу.
Наконец Туполев отодвинул тарелку, вытертую насухо корочкой хлеба, и произнес первую фразу:
— Сама готовила?
— Не-а. Мама.
— Ну что ж. Не все так безнадежно, — пробормотал он и, приобняв меня за плечи, пошел в гостиную. Я вилась вокруг него, как соскучившаяся кошка, и только что не мурлыкала. Назар сел в кресло, пристроил меня на подлокотник и повелел: — Спрашивай.
В награду за терпеливость, скромность и послушание мне позволили проявить самое неуемное любопытство.
— Какого черта крупный министерский чин устроил в нашем городе такой бардак? — покачивая тапкой, болтающейся на большом пальце ноги, приступила я.
— В точку зришь, — одобрил Назар. — Именно в высоком ранге Валентина Наумовича все дело и состоит. Он не мог позволить раскрыться тайне — высокий столичный чиновник руководит бандой мошенников, разъезжающих по стране и обирающих простаков…
— Как именно обирающих? — попросила уточнить я.
— Ты о плесени для фармацевтической промышленности слышала? А прежде еще садовые саженцы в пирамиду выстраивали…
— Слышала. И о саженцах, и о плесени в баночках с водопроводной водой. Матушка Гоши Стелькина на все эти удочки ловится.
— Отлично… точнее, ничего отличного, все это очень прискорбно. Разоряют в основном пенсионеров и прочих малообеспеченных граждан. Невероятно гадкое мероприятие. Принеси, пожалуйста, мои сигареты. Они в барсетке…
Я сбегала за ними в прихожую, на кухню за огнем и пепельницей и снова примерной девочкой оседлала подлокотник.
— Валентин Наумович руководил этой бандой?
— Да. У него хорошие связи в регионах, сам он почти не светился, но давал выход на нужных людей. Его подопечные регистрировали предприятие, и раз или два в месяц Стариков приезжал за своей долей, попутно инструктировал, давал рекомендации, разрабатывал последующие мероприятия… В общем, позволить просочиться такой информации было никак нельзя. Представь скандал. Лощеный чин из министерства руководит лохотронщиками, обирающими пенсионеров. И ведь достаточно было самого факта свидания Старикова с видимым главарем мошенников, чтобы скандальная история завертелась и набрала обороты. Поэтому Полину всегда отправляли с Коротичем на прогулку — в театр или в кино, — поэтому убили Анатолия и его девушку. Только один намек на Валентина Наумовича в прессе, и ему — конец.
— Он дает показания?
— И он и его подельники.
— Как он убил Стаса, уже известно?
— В этом не было ничего сложного. Стариков подлил яд в стакан с коньяком Стаса, когда они вместе с Гнедым сидели в дубовой гостиной. Отвлек и подлил. Промахнулся, правда, с ампулой. Если бы он мог предположить, что Антон найдет умирающего Коротича еще ночью, то обязательно подложил бы осколки ампулы в его номер, чтобы все списали на возможное самоубийство… Но того, что тело обнаружат раньше, чем яд расщепится в организме без остатка, Стариков, разумеется, не ожидал. Ведь Валентин Наумович предполагал сам «обнаружить» утром мертвого родственника, поднять шум, обвинить меня в том, что я угрозами довел мужа его племянницы до сердечного приступа, и со скандалом уехать из отеля.
— Неужели он убил Стаса только для того, чтобы беспрепятственно покинуть отель?!
— Нет. — Назар с горькой, недоумевающей усмешкой покачал головой. — Как оказалось, Коротич совершенно не был посвящен в дела дядюшки. Когда он выгуливал Полину по увеселительным мероприятиям, получалось так, что они присматривают друг за другом. Стариков знал своего родственника — Стасик был ушлым парнем — и не собирался вооружать его информацией против себя. Вспомним покойного Анатолия, ему не составило труда установить, с кем и по какой надобности встречается «солидный дядя» из соседнего дома. Он проследил за главарем мошенников, приехавшим на встречу с «московским гостем», довел его до пункта «продажи» плесени и свел все концы воедино. Так же мог поступить и Коротич. Стариков отправлял его и Полину подальше от дома и только так мог быть уверен, что Стасик не проявляет любопытства. Но видимо, Коротич все же о чем-то догадывался и, приехав сюда, понял — Стариков не зря разводил конспирацию. Ему есть что скрывать. И видимо, от недостатка ума Стасик предложил дядюшке помочь ему переписать бизнес с жены на себя. Глупость страшная…
— Жадность одолела, — вставила я. — Торговаться с человеком, уже виновным в смерти двух людей, это не беспечность или глупость, это — жадность. Грех смертный и наказуемый…
— Приходится признать, — вздохнул Туполев. — А Валентин Наумович не собирался обирать родную племянницу, не собирался оставлять за спиной информированного и непорядочного человека и решил просто — убрал Коротича, тем самым обеспечив себе выезд из отеля.
— Но просчитался, — задумчиво кивнула я. — Как он обнаружил микрофоны?
— Не совсем случайно. Стариков регулярно проверял дом Полины на предмет подслушивающих устройств. Постепенно убедился в чистоплотности хозяйки дома и делал проверку все реже и реже. Но когда его подельник объявил о слежке, он довольно просто засек за собой хвост Толика — тот не был осторожен, — тут же проверил дом и нашел в нем «жучки».
— А почему он никак не отреагировал на заявление Полины о том, что та подарит лампу?
— А он отреагировал, — усмехнулся Назар. — Но пока команда проходила по инстанциям — от Старикова к местным мошенникам, от них к Толику, — вы уже потеряли терпение, дорогая моя.
— Было дело, — согласилась я. — Нерасторопные нам ребята попались.
— Так над ними не капало, — снова усмехнулся Туполев. — Протекало над Валентином Наумовичем. Но он далеко, в Москве, а у ребят одна забота — денег побольше с простаков снять. Это же не банда в полном смысле слова, а так — зарвавшийся сброд.
Я поежилась и подумала о том, что если ты подбираешь команду из порядочных людей, то можешь рассчитывать на помощь и поддержку, а если руководишь бандой негодяев, заботящихся только о своей шкуре, то в конце концов обязательно получишь удар в спину. Именно так и произошло с Валентином Наумовичем — подонки подвели друг друга.
— Но все же умения взорвать дом Жоржа у них хватило. И убить Марину они смогли… Хотя оторвать в подвале газовый шланг и обмануть девушку особых талантов не надо. Тем более при таком руководстве…
— Если бы ты видела, кого собрали сегодня в лесу, — поморщился Туполев. — Рожи гладкие, глаза сальные… Когда жирные задницы припечет, родную маму во вторсырье сдадут… Слякоть, одним словом. После нашего города отбывали «бомбить» Черноземье.
— Н-да уж, организация. Хорошо хоть не военизированная. Попадись в эту банду грамотный отставник из спецназа, половину города разбомбили бы… Кстати, как чувствуют себя раненые?
— Наши — хорошо. Наумычевские — похуже, но жить будут. — Туполев положил голову на спинку кресла, посмотрел на меня очень внимательно (я даже заерзала) и сказал: — Ну. Проси.
— Чего? — обеспокоилась я.
— Как — чего? Каждый раз, когда ты помогаешь мне разрулить какую-то ситуацию, ты всегда выпрашиваешь для кого-то индульгенцию. Кто на этот раз в прощении нуждается?
В принципе никто, подумала я. Всем сестрам уже по серьгам раздали. Кому — пулю, кому — тюрьму, Полине — Жору…
Ах да, индульгенция! Как я могла забыть о Стелькине, его гадком продюсере и пинке из двух столиц…
Хотя… нет. По зрелом размышлении тут должен Юлий Августович потрудиться. Он уже обещал Гоше за него заступиться, и пусть только попробует обещание не выполнить. Намекну Назару, что некий бисексуал мне «работу» предлагал, мало не покажется.
Я провела пальчиком по плечу Туполева, по рукаву его рубашки и, потупив глазки, скромно пролепетала:
— Есть, Назар, такие люди… соседи Полины, пенсионеры-учителя. Так вот, их просто замучили всяческие пройдохи из риелторов — продай им дом с участком да продай. Учителя уже спать боятся, дом от поджога охраняют… Ты не мог бы подарить им свою визитку?
— Только визитку? — усмехнулся Туполев.
— Ага. Когда к ним снова риелторы нагрянут, хозяева им сквозь щелочку твою визитку покажут и посоветуют обратиться к тебе. По вопросам приобретения дома. А?
— Н-да, — хмыкнул Назар. — Думаешь, обратятся?
— Они что, больные?! От тебя требуется только визитка. Через неделю все риелторские конторы будут знать — на дом наложил лапу Авиатор. Прости…
Пряча усмешку, Назар достал из барсетки визитку с определенным, конфиденциальным набором телефонных номеров (далеко не всем Туполев раздает такие визитки, только самым приближенным) и протянул ее мне.
Я жест оценила. Теперь, даже если соседи Полины позвонят глубокой ночью, помощь придет незамедлительно. Я была довольна. Влюблена. И счастлива.
— Кофе хочешь?
— Хочу. Но позже. Прежде я скажу тебе, что на этот раз собираюсь немного отступить от традиции и не отправлять тебя на отдых. Пусть даже заслуженный.
Я задумалась и попыталась решить — обижаться или не стоит? Каждый раз к чеку-индульгенции прилагался хороший оплачиваемый отдых где-нибудь в приятном, не шумном месте, например в Альпах.
В принципе я могла оплатить отдых себе сама, но дело именно в принципе. Традиция есть традиция, так где же тут подвох?
Подвох был, Назар ждал реакции и получил-таки ее во всей красе. Краса мило зарделась и потупила очи.
— Как скажешь, Назарушка. Я нужна тебе здесь?
— Ох и хитрая ты девица, Софья, — фыркнул Туполев. — Нет. Не здесь. Через две недели я еду в бизнес-круиз на теплоходе, поедешь со мной? Дней на десять…
Он еще спрашивал!! Десять дней. Вдвоем на теплоходе… Почти свадебное путешествие.
Я взвизгнула и повисла на Назаре Савельевиче, отменно вдавив его в кресло. Радости моей не было предела.