Назад: Часть вторая Инфекционная глупость как смертельно опасная болезнь

Дальше: Часть четвертая Гранитный баран и оловянная звезда

Часть третья
«Акелла промахнулся»

Звонок домофона воткнулся в истерзанные страхом души, как раскаленный лом в гнилое сено: мы вспыхнули одновременно и все сразу.

— Туполев!! — проорала Караулова от двери, разглядев визитера на экране.

Народ подпрыгнул, поронял стаканы, распугал кошек, меня смело с дивана, как пушинку.

Уже с лестничного пролета я свесила вниз голову и зашипела:

— Скажи, что у тебя карантин! Скажи, что все болеют!! У кошек блохи, у тебя чесотка!.. Не пускай его в дом!!

— Как?! Он уже заметил освещенные окна!

Паника накатила мощной волной и стала всеобщей, всеобъемлющей. Даже мебель приняла участие в переполохе. Диваны теряли подушки, стулья сами собой скакали, как живые, народ старательно убирал следы своего присутствия. Каждый предпочел бы в самом деле получить чесотку, чем попасть под стенобитный взгляд Назара Савельевича.

Назар Савельевич уходить не собирался.

— Полина, это Туполев, — уже теряя терпение, уже с неприятными интонациями неслось из динамика.

Полина пожала плечами, поправила волосы и нажатием кнопки раскрыла ворота. Машина олигарха плавно въехала во двор, их высочество вошли своими ногами.

Свою грудь на амбразуры положила только Диана. Я, Стелькин и бандит спели ей осанну со второго этажа и забыли дышать. В гостиной было так накурено, что оправдать этот смог одной гостьей — Колбасовой — не представлялось возможным.

Стелькин оставил у дивана свои тапки и зябко перебирал босыми пятками по паркету у лестничных перил второго этажа.

Я совершенно не была готова к разговору с Туполевым. Во-первых — не подстраховалась предварительным свиданием с генералом. Во-вторых — не успела детально разработать вступительный монолог. В-третьих — была не накрашена, не одета, с головой, напоминающей перевернутую швабру. А это всегда меня нервировало. Очень.

От двери донеслись приветствия Полины. Она здоровалась с Назаром Савельевичем и его верным охранником, чекистом в отставке Антоном.

— Добрый вечер, — сухо бросил Авиатор. — Куда-то собираетесь уезжать? — Видимо, приметил возле вешалки собранные чемоданы мадам Карауловой.

— Да вот… развеяться захотелось. Нервы совсем ни к черту… Дом рядом взорвали, так страшно жить…

Туполев, судя по шагам, прошел в гостиную. (Куда прошел Антон, осталось тайной, так как бывший разведчик, нынешний телохранитель — крайне разносторонняя личность — передвигался не громче Полининых кошек.) Туполев уселся в кресло, — я, присев на корточки возле перил, разглядела его вытянутые ноги в ботиках — и объявил:

— Я как раз в связи с этим взрывом и приехал, — и как бы между прочим: — Антон, приведи сюда Софью. Она, как обычно, посеяла свою зажигалку на столе…

Черт бы побрал мою хвастливую привычку пользоваться золоченой зажигалкой! Пять штук уже потеряла, так нет… все эстетствую!

Я не стала дожидаться, пока меня, как шкодливую собачонку, схватят за шкирку и поставят пред светлейшие очи, выпрямилась, покашляла негромко, прочистив горло, и гордо, независимой поступью вдовствующей императрицы спустилась в гостиную.

— Здравствуй, Назар.

Никогда раньше в присутствии третьих и многочисленных лиц, — бандит и стилист получили от меня знак спускаться следом и составлять свиту, — я не обращалась к Туполеву на «ты» и «Назар». Так у нас было заведено давно и негласно. Тет-а-тет и при близких мы на «ты», в остальных случаях соблюдался пиетет и субординация.

Но Туполев так разозлил меня своим вторжением и приказом «приведи Софью», что о политесе я тут же забыла. Из вредности, из глупости, из ревности.

— Неужели еще помнишь мои зажигалки? — не скрывая этих чувств, усмехнулась я.

— Не совсем. Твоя зеленая куртка у дверей висит. Зажигалка, это так, для детского сада. — И обратился к «свите»: — Рассаживайтесь, господа, рассаживайтесь…

Гоша, Жора и Полина прилежно сели, Диана сидела давно, я осталась стоять. Из вредности, из глупости, из ревности. И злости.

Антон стоял и полировал спиной дверной косяк и перед патроном не отсвечивал.

— Итак, что здесь происходит?

Все молчали и переглядывались с видом отчаянных школьных прогульщиков.

Если бы я могла себе позволить, то тут же разревелась бы от досады. Три месяца скрываться от мужчины и попасться в такой нелепой компании, — Стелькин с лысым черепом и поцарапанным носом, полуобгорелый бандит, Полина на чемоданах и усмехающаяся Дуся, — в нелепейшей ситуации, с полностью разобранным лицом. Это ж как надо постараться, чтобы так все устроить!

Досада лишила меня возможности соображать здраво, я могла бы пошипеть и поюродствовать, но для выяснения «кто кому Вася» шипение вряд ли подошло бы. Ума хватило заткнуться, и слово взяла Диана:

— Назар, это я во всем виновата.

Боже, благослови могучую грудь нашей Дианы! Прикрыть этой грудью друзей — славный подвиг! Диана дольше меня была знакома с семейством Туполевых, она дружила с невесткой его покойного брата (кстати, именно Белла нас и познакомила) и не раз встречалась с Назаром Савельевичем на семейных мероприятиях. Но никогда раньше, я совершенно в этом уверена, не винилась перед Назаром.

В приватных беседах (исключительно со мной) Колбасова называла Туполева «этот твой карликовый олигарх». Я обижалась на все сразу. И на «карликовый», и на «этот», и на «твой», по поводу «олигарха» апеллировала к толковым словарям.

— У Полины случилась неприятность, и я попросила Софью разобраться — кто, зачем и для чего поставил в этом доме подслушивающие устройства.

Туполев поднял брови, сделал указательным пальцем вращательный жест — мол, нас все еще продолжают слушать? — и достал из кармана сигареты.

— Нет, микрофоны сняли, — ответила Диана.

— Давно? — прикурив и выпустив дым, поинтересовался Савельевич.

— Слушали месяц, писали на магнитофон, все записи сгорели вместе с соседним домом.

— Та-а-ак. — Туполев нахмурился. — И кто у нас такой старательный?

К могучей груди журналистки прибавилась хорошенькая округлая грудь нашей хозяйки. Караулова спешила защитить Бульдозера.

— Назар Савельевич, — защебетала, и мне сразу захотелось встать в общую шеренгу и рассчитаться на первый-второй, — это все Толик. Он решил покопаться в чужих секретах, заработать на этом, разжился техникой и уже поплатился за все.

— Толик, это — кто?

— Он сгорел вместе с соседним домом, — отмахнулась хозяйка и вывела Бульдозера из-под обстрела.

— Ну-ну. — Назар уселся поудобнее в кресле. — И как же он собирался заработать?

Самой скользкой темы Полине избежать не удалось. Напустив в глаза печали и туману, она пустилась каяться.

Каялась пространно, скользко и долго, как вся ее путаная тридцатидвухлетняя жизнь.

— Я понял, — оборвал наконец ее Туполев. — Здесь встречались деловые партнеры. Мужчины. — Полина заерзала, и Назар успокоил ее жестом. — Это ваш дом, ваше право, ваш выбор.

— Да, — вскинула мадам подбородок. — Чем-то надо на жизнь зарабатывать?!

— А почему вы сразу мне не позвонили?

Вопрос прицельно бил в меня. Ни разу за все время разговора Назар не посмотрел в мою сторону. Он показательно игнорировал мое присутствие, я не понимала, с чем конкретно связан такой негатив, но продолжала стоять, теперь уже исключительно из простого упрямства.

— Я позвонила бы тебе завтра, — сказала я, и Туполев впервые перевел на меня взгляд. Тяжелый и чужой.

— Почему — завтра?

— Потому что Полине опасно оставаться в городе. Я дождалась бы, пока она уедет, и пришла к тебе. Честное слово.

Этот невероятный человек всегда вынуждал меня оправдываться! Никогда ни одна наша дуэль не заканчивалась в мою пользу. Я делала для него все. Из штанов выпрыгивала, шкурой рисковала, на задних лапках цирковой собачкой бегала, и всегда — добровольно. Этот… гад… всегда так обставлял дела, что я принимала нужные ему решения. Он не лукавил, не обманывал, он был выше всех уверток, он просто делал так, что я невольно начинала играть в его игру. Один штрих — и все фигуры расставлены по позициям. Он Король, а я крохотной пешкой прикрываю тыл.

И никогда — под нажимом. Только добровольно, только на страх и на совесть.

Гений.

А я дура набитая.

И ревнивица. Без обязательств.

Хоть плачь, честное слово!

— Значит, ты собиралась ко мне завтра?

— Да.

— И зачем?

— А зачем ты здесь?! — Не выдержав, я сорвалась на крик и проиграла окончательно.

Если бы я хоть чуть-чуть успела подготовиться, если бы не думала ежеминутно, ежесекундно о швабре на голове и «рассчитайся на первый-второй», то смогла бы. Я пришла бы к нему вся из себя выдержанная, деловитая и убедительная…

Но он не дал мне времени.

Усмехнулся, посмотрел на Антона и сказал:

— Слышишь? Она пришла бы…

Я подумала, что сейчас он скажет: «А кто тебя звал?!» — и напряглась до боли в животе. Ждала этих слов, как пощечины.

Но Туполев не добивал никогда. По крайней мере, меня. Он щадил поверженных истеричек со швабрами на голове…

Туполев обвел наш коллектив свинцовым взором, чуть дольше задержав многопудовый взгляд на Жорже, и дал команду:

— Синявская и Иванова — свободны. — Синявская родная фамилия журналистки Колбасовой. — Остальные никуда не едут. Ждут здесь. Здесь остается Антон.

Вот, что называется, и приплыли. Кто в Анталию, кто в Германию на пароме, кто в Тольятти, а кто к генералу Ивану Артемьевичу с докладом.

— Не-е-ет, — пропела я. — Я никуда не «свободная»!

Дуся тоже осталась сидеть.

— Почему это? — усмехнулся Туполев.

— А я это начала, я и закончу! Хотя бы поприсутствую…

— Храбрейший оловянный сержант, — глядя на Антона, стоящего за моей спиной, с легкой усмешкой проговорил Туполев.

Мне послышались в его голосе прежние интонации, и я опустилась на краешек дивана:

— Ну, Назар, ну честное слово, ну как же вы без меня?! Я в материале, я в теме, я тут все знаю… Я помочь могу!!

— Она поможет, — все еще вроде бы разговаривая с Антоном, пробормотал Туполев и поменял позу в кресле. — Ну и чем же?

— Ты меня знаешь — могу всех поймать…

— Ага. — Иногда мне казалось, что в отношении ко мне у Назара Савельевича проскальзывает нечто отеческое. Этакая гордость за собственное творение. — И как же? — произнес с самым искренним любопытством. — Снова на живца? И кого на крючок насадишь? Себя? Полину? Или Дусю предложишь?

Слава Богу, Богу слава! Он начал со мной разговаривать. Пусть я использовала нелепый повод, но он снова смотрел на меня, а не на Антона или Аркадьевну. (Я родилась идиоткой? Или мама меня из коляски вниз головой роняла?)

Но отеческий взгляд Туполева я приняла на свою грудь, как медаль.

Впрочем, на этом дело и закончилось.

— Не знаю, — ответила я. — Но это пока.

— Тогда, может быть, отдашь руководство мне?

Какое счастье, ангелы небесные, он разговаривал со мной прежним голосом! (Думаю, мама роняла меня из коляски минимум три раза.) Хотелось вилять хвостиком и выделывать трюки.

— Отдаю. Если оно тебе нужно.

— Нужно, — посуровел Назар Савельевич.

Гоша и Бульдозер смотрели на олигарха, как на оживший плакат. Наши тесные отношения с боссом бросались в глаза, и толика пиетета досталась и моей скромной персоне.

Лысый Гоша и коротко стриженный Бульдозер, в свою очередь, вызывали у Назара Савельевича живейший интерес. Он бомбардировал их взглядами и, кажется, не доверял.

— Антон, собери у всех сотовые телефоны, — приказал коротко. — И отключи основную телефонную линию…

— Туполев! — прорычала внезапно Диана. — Какие телефоны?! У меня три звонка не отвечены!!

— Диана Витальевна, — сухо отчеканил магнат, — кажется, я уже предлагал вам уехать? Отсутствие связи входит в условие…

— Какое условие?! — перебила журналистка. — Мне материал в набор сдавать!

— А ты думала, я вас тут на два часика задержал? — хмыкнул Назар Савельевич.

— А на сколько? — опешила Колбасова.

— Зависит от обстоятельств.

— Ты издеваешься? — простонала журналистка. Природное любопытство боролось с чувством долга. Отойти от расследования в пиковый момент или подвести коллег… — Назар, а можно я только в редакцию сгоняю?.. И пара звонков! Нет! Три!

— Диана Витальевна, — еще более сухо произнес олигарх, — выберите, пожалуйста: вы остаетесь или нет?

Диана скорбно оглядела компанию, взяла за ручки свою большую сумку и все никак не решалась встать.

— Я жду, Диана Витальевна.

Таким тоном преподаватели обычно выгоняют из классной комнаты разгильдяев и лоботрясов. Колбасова нахмурилась, метнула в Туполева взгляд — погоди, еще сочтемся! — и, гордо вскинув голову, вытащила себя из мягкой мебели.

— Всего хорошего, Диана Витальевна. Антон, запри двери. — Совершенно не озадачиваясь многозначительной демонстрацией матерой журналистки, Туполев прикурил очередную сигарету и обратился к оставшимся: — Значит, так, други мои. Ни один из вас не покидает этого дома. Завтра вы все выезжаете в загородный отель. Туда же я соберу всех ваших «подозреваемых».

— Как? — воткнулась я.

— Мне не откажут, — полновесно сообщил босс. — Полина Аркадьевна, продиктуйте, пожалуйста, Антону все необходимые телефоны. Я начну собирать гостей уже сегодня. Завтра у нас пятница, так что будет удобно. Все всё поняли?

— Да, — отозвались сразу несколько голосов.

— Пожалуй, я поеду домой, — объявила вдруг Диана. — Еще не поздно?

— Нет. Не поздно, — кивнул Туполев, — лишние лица нам ни к чему.

Мое лицо изобразило непонимание намека, и даже провожать Колбасову я не пошла. Как бы друг Антоша за дверь невзначай не выпихнул. Судя по настроению Назара Савельевича, периметр скоро захлопнут что твою мышеловку. Прорваться обратно будет проблематично.

Полина пошла провожать Диану, Стелькин улизнул на второй этаж, думаю, к удобствам, Жора тоже куда-то испарился, но вряд ли на улицу, так как выход уже перекрывал Антон. Я и Туполев остались одни в гостиной.

— Назар, зачем тебе это нужно? — спросила я. — Зачем ты хочешь собрать всех этих людей в одном месте?

Назар ответил жестко, даже с избытком, и немного повелительно:

— Первое, что вы должны были сделать еще четыре дня назад, это оповестить все заинтересованные лица, что их разговоры в этом доме прослушивались. Это во-первых. А во-вторых, у меня нет времени играть в ваши дурацкие игры. Кто-то устраивает в моем городе кровавые разборки, и я хочу знать — кто это затеял. Это мой город. — Тон Назара четко говорил о его намерениях и притязаниях. Рассусоливать он точно не будет.

— Ты хочешь заставить их всех вместе искать в своих рядах «шахматиста»?

— Называй как хочешь, но я его найду. Я не имею права спускать такие ситуации на тормозах.

— А милиция?

— Милиция пусть карманников ловит, — сухо проговорил Туполев. — Здесь задействована хорошая группа. С большими деньгами, амбициями и хорошим руководством. Это — мое дело.

— А если поступить как-то иначе?.. — начала я, но босс меня перебил:

— У меня нет времени играть в шпионов. Твой «шахматист», вашими молитвами, уже опережает меня на три хода. На игры нет времени.

— Жестко, — заметила я.

— Иначе не умею, — нахмурился Назар и посмотрел на вернувшуюся Полину.

И мне тут же захотелось рассчитаться на первый-второй. Ничего в поведении Полины с появлением Туполева не изменилось. Она была все так же, насколько возможно, спокойна, ее руки плавными движениями дотрагивались до волос и оправляли складки блузки. Она не выделяла в толпе Назара как мужчину, она была такой, как всегда.

Но от этого еще больше хотелось ее придушить. Ты тут трюки выделываешь, чудеса ловкости и изобретательности, а она — просто женственна. И никуда от этого не деться, женственность — врожденный талант. И потому — прелестен.

Назар тоже не делал никаких авансов. Не разглядывал Аркадьевну с жадным интересом, и я впервые поняла, почему рядом с Полиной другие женщины чувствовали свою ущербность. «Я так люблю все естественное, что останавливаюсь на улице, чтобы посмотреть, как собака гложет кость» — примерно так сказал кто-то из великих, и лучшего определения я не нашла бы. Именно естественность Полины притягивала к ней мужчин, останавливала их на улице и заставляла смотреть вслед. Простых, нормальных мужиков, не любителей остроумных женщин, не любителей пикировок, взрывов интеллекта и хлестких ударов отточенных языков.

Увы, но все мое недовольство происходило из моих собственных комплексов… и оттого только возрастало. Бог не наградил меня прелестной женственностью, не наделил естественностью обедающей собаки, он дал мне лишь возможность трезво оценивать свои возможности. Давать оценку достоинствам и искать причину неудач в самой себе. Способностью к самоанализу он меня наградил.

И на том спасибо.

Я стиснула зубы, досчитала в уме до десяти (Аркадьевна тем временем угостила себя и Туполева коньячком, от которого я отказалась — буйная во хмелю бываю) и спросила:

— Назар, как ты собираешься пригласить в какой-то отель незнакомых людей?

— Не незнакомых, — поправил Назар. — Они знают меня. Этого достаточно. Отель принадлежит мне, точнее, я один из главных его акционеров, на следующий четверг назначено его открытие. Мы, так сказать, проведем предварительную презентацию.

Ловко. Постояльцев в отеле еще нет, и приглашение подозреваемых на открытие выглядит вполне невинно.

— Вы пригласите нас и еще трех человек из этого списка? — тихо спросила Полина и дотронулась до Гошиных записей.

— Нет. Четверых. — Туполев усмехнулся. — У вас ведь график посещений расчерчен на четыре персоны?

— Но…

— Со мной приедет Юлий Августович Гнедой, — четко проговорил Назар. И то, как он это произнес, показало, что никаких комментариев не последует.

Я и Полина мудро не полезли с расспросами. Назар надул щеки, оглядел нас, притихших, и, видимо, решил стать благоразумным. Мы все плыли в одной лодке, и ввиду исключительности предстоящих мероприятий патрон снизошел до объяснений:

— Гнедой мне почти незнаком. Он представитель одной инвестиционной группы и приехал ко мне по рекомендации знакомого политика. Мне не понравилось, что Юлий Августович сам назначил место делового ужина — в бизнес-клубе. — Туполев нахмурился. — Я не люблю, когда кто-то широко использует возможность засветиться в моем обществе, в моем городе. Это понятно?

— Угу, — кивнули мы с Аркадьевной.

— Я отказался встречаться с ним в людном месте и пригласил сюда. Так мне было удобнее.

— И вы оставили его в подозреваемых? — спросила Полина.

— Да. Я выходил ненадолго, а когда вернулся, он проявлял интерес к бронзовой настольной лампе. Она ему понравилась.

— Ого! — воскликнула я. — Значит, в твое отсутствие Гнедой мог обнаружить в лампе микрофон?

— Да. И потому он тоже приедет.

— Но ведь… — начала я.

— Но ведь, — с нажимом перебил Назар, — собирать данные прослушки мог не только человек, опасающийся за свои секреты, но и человек, сообразивший, что может использовать эти данные против третьих лиц. Объяснения нужны?

— Нет, — медленно проговорила я.

— Я обязан предупредить людей, что за ними велась слежка. Это требования элементарной порядочности.

Мы с Полиной переглянулись и почувствовали себя трусливыми лгунишками. Назару легко говорить о порядочности, он на честном имени империю построил, а что делать нам — сереньким мышкам у подножия трона? Только сидеть под ковром и надеяться, что не раздавят невзначай.

Откуда-то из недр дома в гостиную вкатился Жора Бульдозер. Почти одновременно с ним от входной двери появился невозмутимый Антон.

Перебросив взгляд с Жоры на охранника, Туполев пошевелил губами, дернул подбородком и очень спокойно, размеренно произнес:

— Я надеюсь, вы не хотите лишить нас своего общества?

Даже малообразованный бандит Жора понял, что вопрос совершенно определенно подразумевает следующее: во-первых, Туполев, что неприятно, заподозрил Бульдозера в попытке побега, а во-вторых, четко дает понять — лишиться общества людей может и покойник.

Жора молча сел в кресло подальше от олигарха и подвинул к себе пепельницу.

Назар удовлетворенно мотнул головой и обратился к Полине:

— За вами приедут завтра. Точное время сообщит Антон. Никаких звонков, никаких сношений с внешним миром, никаких отлучек. Все вопросы решайте с Антоном или через него. Все понятно?

— У меня нет лишней спальни, — быстро вставила Полина. — В гостевой выбиты стекла, мы их фанеркой…

— Антону спальня не понадобится, — перебил Туполев. — До встречи. Проводи меня.

Последние слова касались только бодигарда. Мы остались сидеть в гостиной, показавшейся странно пустой и гулкой после отбытия его величества. Назара всегда было слишком много. В его присутствии стены съезжались и любое пространство становилось наполненным. Им, его аурой, его влиянием. Туполев управлял пространством и временем, после его ухода эти факторы с трудом приходили в норму.

— Ну и дела! — выразил общее состояние Жора. — Выпить есть?

— Этого добра навалом, — как-то очень задумчиво, изнутри себя, ответила Полина. — Сонь, а он всегда такой?

— Всегда, — машинально ответила я и опомнилась. — А что ты имеешь в виду? Какой — такой? — После отъезда Назара не только время и пространство вернулись в норму, туда же отнеслось и мое внутреннее состояние, я уже не стояла в общей шеренге, не рассчитывалась на первый-второй и оттого чувствовала себя неуютно и виновато. За что я злилась на эту милую женщину?!

— Властный. Я вначале так растерялась, что если бы не Диана… Просто сидела бы как деревяшка…

— Это нам еще повезло, это он был в хорошем настроении, — мрачно ответила я и поежилась. Назар Савельевич в гневе — это картинка для учебника по психиатрии. «Неуправляемое бешенство».

— Сонь, — подал голос Жора, — а он типа того, ситуацию разрулит?

— Хотелось бы верить, — ответила я, трижды сплюнув через плечо, постучала по крышке стола.

— А этот… где? — шепотом спросил Бульдозер.

Я догадалась, что он имеет в виду Антона, и пожала плечами:

— Периметр обходит. К консервации готовится…

— Какой консе… конве?.. — забормотал испуганно Жора.

— Нас охранять, чудило, — усмехнулась я и встала. — Пойду помогу с территорией ознакомиться…

— Он знаком! — крикнула мне вслед Полина. — Мы с ним в беседке чай пили, когда Туполев второй раз с москвичом приезжал…

На улице было прохладно и сыро. Антон, глубоко засунув руки в карманы брюк, стоял возле крыльца и смотрел в сторону разрушенного дома.

— Мародеры пируют, — буркнул угрюмо и добавил: — Хорошо если только мародеры…

— Мы вчера здесь ночные дежурства вели, — поеживаясь скорее от нервов, чем от прохладного ветерка, и кутаясь в куртку, сообщила я.

— Это правильно, — скупо похвалил бодигард и продолжил, не поворачиваясь ко мне: — Как живешь?

— Нормально.

— Это — нормально? — усмехнулся друг и охранник Туполева.

— Это — недавно, — поправила я.

— А почему на его звонки не отвечала? — все так же рассматривая освещенные костром бомжей развалины, спросил Антон.

Я пожала плечами, он этого движения не увидел, но догадался. Мы были друзьями, Антон, в отличие от своего патрона, относился ко мне серьезно и, льщу надеждой, с уважением. Мне повезло несколько раз как следует удивить этого профессионала оперативно-розыскной работы, и теперь он воспринимал меня без шуток. Всегда внимательно вслушивался в самые глупые из моих сентенций и не перебивал язвительными замечаниями. Когда-то мне казалось, что я ему нравлюсь. Очень и как женщина.

— Так почему ты не отвечала на его звонки? — снова, после длительной паузы, спросил Антон. — Нравится быть независимой?

Туман собирался куполом над отсветом костра, бомжи затянули лихую песню про какого-то шустрого парня, порезавшего всех врагов.

— А он переживал? — невпопад спросила я.

— Патрон?! — Антон развернулся и, увидев на моем лице нечто определенное, впервые изменил своему правилу — никогда не вмешиваться в личную жизнь Туполева. — Да. Сильно.

— Надо же! — неловко усмехнулась я. — А как поживает Ульяна?

— Нормально, — сразу ответил Антон, потом прищурился и уточнил: — А почему ты спрашиваешь?

— Она ждет ребенка от Туполева?

— Да. Но ты откуда знаешь?

Я отвела взгляд:

— Мне сказала Ирина Яковлевна. Три месяца назад.

— Так вот в чем дело, — пробормотал охранник, и мы какое-то время молчали.

— Иди в дом, — наконец каким-то странным голосом посоветовал Антон. — Становится холодно, будет дождь…

— Можно я постою здесь с тобой?

— Стой, — пожал он плечами.

— Антон, — я подошла ближе, взяла его за рукав и тихонько дернула, — а он правда переживал?

— Правда, — гулко бросил охранник. — Иди в дом.

— Поэтому он так на меня злился сегодня? Я же чувствовала! — Мне очень, без всяких уловок и женских хитростей хотелось знать, как переживал Туполев мое исчезновение.

— Он посылал меня проверять, не случилось ли с тобой чего, — просто ответил охранник. — Я ездил. Три раза.

— А почему ко мне не зашел?!

— Приказа не было.

И все слова — «приказа не было». Они просто раз в месяц проверяли, не лежу ли я в сумасшедшем доме или не пью горькую.

— Он встречался с твоим бывшим мужем, — неожиданно сообщил Антон.

— С Виталием?! — Если бы я услышала, что Назар Савельевич удостоился аудиенции у папы римского, то, пожалуй, удивилась бы не так сильно. Думаю, мой бывший супруг обрадовался свиданию с Авиатором, как неопытный юноша ночи с Клеопатрой. Он всегда в эту сторону неровно дышал… Недаром меня на сравнения потянуло. — И как это случилось?!

— Он организовал встречу, ну и… в общем, это детали.

— Он думал, что я к мужу вернулась?!

— Не знаю. Видимо, думал.

— Спасибо, Антон! — Я чмокнула бодигарда в щечку, от избытка чувств покрутилась на месте, но в дом так и не убежала. — А о чем он с Виталием разговаривал?

— Отстань. Я и так сказал больше положенного.

— Я тебя не выдам, — пообещала я и вдруг услышала:

— Дура ты, Сонька. Иди в дом, не надо тут мелькать. — И он быстрым шагом ушел в глубину сада.

— Точно дура, — с радостью согласилась я, попрыгала немного согреваясь и чуть не взлетела.

Но потом вспомнила о беременной Ульяне и снова загрустила.

Зря я расспрашивала. Любовные царапины на сердце лучше прижигать навсегда и сразу, чтобы не кровоточили. Их можно даже солью присыпать. Пусть болят. Боль отвлекает.

Но видимо, царапины никого не спрашивают. Вскрываются, подлые, когда им надобно.

…На диване в гостиной целовались Полина и Жора. Они были так увлечены друг другом, что даже не услышали, как захлопнулась за мной входная дверь.

За влюбленными наблюдала не я одна — с лестничных перил свесилась лысая голова с крошечной царапиной на макушке, печальный парикмахер тоже стал свидетелем нового романа.

Я затормозила у входа в гостиную. Получился своеобразный треугольник: у подножия его застыли я и Гоша, на вершине блаженствовали два голубя. И пока я решила, кого мне побеспокоить своим появлением, — прокрасться вдоль стены и застукать за подглядыванием Стелькина или пройти нормально, показывая ему ноги, и распугать голубей, — голуби с громкими вздохами отлепились друг от друга.

Жора выглядел совершенно обалдевшим, Полина выражением лица напоминала своих откормленных кошек. Вся из себя нега и удовольствие.

— Ух ты! — Жорж не сводил ошарашенного взгляда с Карауловой.

Аркадьевна томно потянулась и заметила, слава богу, меня у прихожей, а не Стелькина, свисающего с лестницы.

— А-а-а, это ты, Сонечка.

— Я. Вам другого места не нашлось?

Полина ничего не ответила и облизала опухшие губки.

Жора чуть слюной не захлебнулся. И покачал головой, показывая, какое впечатление на него произвели Полинины навыки.

Я пожелала им спокойной ночи и пошла к себе.

Стелькин испарился из зоны видимости. И осмотра. Только длинные вздохи неслись из его спальни.

Веселенький уик-энд намечается в отеле у Туполева, подумала я. Эти голуби ему все карты спутают.

(Позже я вспоминала эти догадки, ругала себя за деликатность и за то, что не пресекла роман на корню, хотя бы на время. Но хвалила за то, что настояла на просьбе взять меня с собой в компанию «отдыхающих».)

Разбирая на ночь постель, я думала о том, что самой мудрой в нашем коллективе оказалась Диана. Придушив в себе нормальное журналистское любопытство, она вовремя удрала из оцепляемого периметра. Все, что будет интересного, ей и так расскажут, а пока надо вовремя унести ноги. Рука у Назара Савельевича тяжелая, под разбор может всем влететь.

Утро принесло много новых и разнообразных впечатлений всем. В зависимости от того, кто и как провел ночь.

Антон ночью бдел и оттого выглядел усталым. Он, казалось бы, бесцельно скользил взглядом по компании, равнодушно пил отличный Гошин кофе, но, я была уверена, все подмечал и был в курсе последних событий.

Два события — Полина и Жора — сидели рядышком, старательно избегали прикосновений, но от этой старательности выглядели абсолютно голыми. Их обнаженные страстью нервы вибрировали, электризовали атмосферу кухни, где проходило утреннее кофепитие, и заражали всех неловкостью.

Как обычно, я чувствовала себя возле влюбленных неудобно. Они — весь мир, мы — туманные призраки в мире реальных вещей. Вещей ценных, единственно важных и неколебимых, как утренняя усталость.

Гоша смущенно теребил салфетку, и я не могла понять, кого он ревнует больше — Жору к Полине или старую подругу к новому увлечению.

Неловкость набирала критическую массу, мне стало казаться, что Полина и Жорж устали изображать «невинные» личики, и, встав из-за стола, я потянула Стелькина в сад:

— Пойдем, крыжовник пособираем…

Полина сфокусировала на мне взгляд вроде бы благодарный и пояснила:

— Самый вкусный возле сарая…

— У меня от него понос, — вставая и опираясь на стол ладонями, навис над ней Стелькин.

— У тебя от клубники, — слепо улыбнулась мадам.

— Теперь от всего, — фыркнул обиженный стилист и гордо удалился травиться крыжовником. Как был, в войлочных тапочках и пижаме с игривыми зверушками.

Я так и не поняла — кого он ревнует?

Не исключено, что всех сразу и меня к Антону.

— Этот… охранник, — бурчал Стелькин, презирая опасность диареи и морщась от кисловатого крыжовника (мы так и не дошли до сарая, а взялись ощипывать первый попавшийся куст у беседки), — действует мне на нервы.

— Ты хочешь побывать в Анталии? — морщась в свою очередь, поинтересовалась я. — Могу устроить.

— Тьфу! Какая гадость! — отплевался он от крыжовника и пустился негодовать: — Нет, ну ты посмотри, как спелись!

— Зря ты, Стелькин, налысо остригся, — не удержалась я, — на мечту бандита все равно не похож…

— Я?! — втянул в себя воздух Гоша, скрестил ладони на груди и выдохнул: — Я для общего дела!

— Верю, — примирительно сказала я. — Верю. Твой новый образ просто находка.

— Думаешь? — Гоша огладил череп.

— Чтоб мне сдохнуть.

В час дня Антон собрал поднадзорных в гостиной и толкнул короткую речь:

— Выезжать будете по раздельности. Хвост вам оборвут. О том, что вы тоже в отеле, все узнают в свое время.

— Вопрос можно? — ехидно спросила я, подняв согнутую в локте руку на манер школьной отличницы. Антон все утро избегал оставаться со мной наедине, и я немного обиделась. Болтовня, конечно, имела место быть, но о том, что мы друзья — Антон сам не раз это говорил, — забывать, тем более подчеркнуто, не стоило. Я же пообещала не докладывать Туполеву о нашем разговоре!

— Говори, — кивнул бодигард.

— О том, что Назар Савельевич вчера побывал здесь, неприятель уже знает. Можно не сомневаться. Тогда зачем вся эта таинственность с обрыванием хвостов? Не лучше ли загрузиться в автобус всем колхозом и дружно отправиться в отель?

— Не лучше, — спокойно ответил Антон.

Я немного поулыбалась и продолжила вносить рационалистические предложения:

— Позвольте предложить вам маленький совет. — Антон кивнул, и я тут же продолжила: — Почему бы вам не поймать мужиков, которые сядут нам на хвост? Поймать, расспросить…

— Кого ты собираешься ловить? — без усмешки уточнил бодигард. — Шестерок? Пешек? Или, может быть, надеешься найти на своем хвосте «шахматиста»?

Честно говоря, я не надеялась. Вряд ли на нашем хвосте найдется кто-то осведомленный о персоне «шахматиста», уж больно этот товарищ аккуратен и законспирирован. Только время на отлов потеряем и решительные намерения выкажем. После поимки никчемушных шестерок «шахматист» насторожится и в загородный отель уж точно не поедет.

Антон кивнул обществу, развернулся и, четко печатая шаг, вышел из гостиной.

В три часа пополудни прибыл огромный джип с сильно тонированными стеклами. Антон сел рядом с водителем, прямо с крыльца на заднее сиденье загрузили Жору. Я, Полина и Стелькин выехали на «форде» через пятнадцать минут. Перед этим Караулова минут сорок целовала кошек, просила у них прощения и показывала полные плошки с водой и кормом.

Получилось трогательно. Я чуть не всплакнула и проверила кошачьи туалеты с наполнителями. «Мама скоро вернется, — обещала я кошкам, — будьте умницами».

Когда мы вырулили на улицу с односторонним движением, из соседнего переулка тут же выехал мебельный фургон, стал неловко разворачиваться и минут на несколько перекрыл движение. Если хвост и был, то мы его не заметили.

— Никого, — облегченно выдохнула Полина, доехала до городской окраины и посигналила фарами джипу, дожидающемуся нас на обочине.

Новое приобретение Туполева — двухэтажный отель на берегу тихой речушки — выглядел впечатляюще. Обшитые мореным деревом стены изящно сочетались с огромными застекленными верандами и террасами. Уступы балконов, темная, коричнево-красная черепичная крыша и плантация корабельных сосен — все вкупе говорило о вдумчивом отдыхе толстосумов, денежных тузов и прочих новорусских буржуев.

Иностранцы тут тоже принимались в расчет, так как на стойке портье стояли таблички на трех языках: «Добро пожаловать», «Места есть» и так далее.

— Жор, а откуда у тебя свой дом завелся? — дабы отвлечься от тяготеющей роскоши, полюбопытствовала я.

— Тетка в Москве умерла, трехкомнатную хату оставила, — шепнул Бульдозер. — Я ее продал и дом купил.

— А чего сам в Москву не рванул?

— А чего я там не видел? — вопросом на вопрос заметил Жора.

Действительно. Там своих Бульдозеров навалом.

— Господа, — приветливо чирикнула девушка-портье, — прошу расписаться в книге гостей и получить ключи от номеров. Господин Стелькин?

«Господин» отозвался не сразу. Получил ключ с брелком-бомбочкой и отбыл вслед за гостиничным боем.

— Госпожа Караулова? Ваш номер четвертый…

— Госпожа Иванова…

Меня, что было приятно и грело душу, до номера сопровождал Антон.

— Общий сбор через двадцать минут в дубовой гостиной…

— А я ее найду? — забеспокоилась я.

— Найдешь, — улыбнулся Антон, — по голосу.

Батюшки святы, что делается! Неужели Назар Савельевич орать изволят?!

Я поставила дорожный баул на тумбу возле кровати и прошла к окну с выходом на лоджию, кою без натяжки можно было назвать верандой — два плетеных кресла и такой же столик позволяли любоваться видом с высоты второго этажа.

От отеля к реке спускалась разрозненная колонна корабельных сосен с пушистыми верхушками. Сквозь гладкие стволы проглядывала спокойная гладь песчаной отмели, много левее был сам пляж с кабинками и пустой лодочной пристанью. Ровный песок еще не прочертили следы постояльцев, только один пустой шезлонг загорал под неярким августовским солнцем и манил к себе.

Чудное местечко. Я вернулась в комнату и оглядела ее более внимательно. Лишенный как вычурности, так и безликости спокойный европейский стиль, слегка навевающий воспоминания об Альпах. Все выдержано в единой коричнево-бежевой гамме, — на широкой деревянной кровати стилизованное под лоскуты покрывало. Атласное, без рюшей. Добротная спокойная мебель, комната огромная, кровать как бы в алькове. После двери в удобства небольшой коридорчик и пятачок гостиной с диваном, столиком и единственным креслом. В ногах кровати телевизор на длинной тумбе с выдвижными ящиками и большой дверцей мини-бара.

В углу возле штор еще одна тумба. На ней должен был бы стоять букет цветов в приличной вазе, но букета не было, его место занимала статуэтка Ники Самофракийской. Крылатая богиня победы без головы, высотой сантиметров двадцать.

Я закусила губу, оглянулась по сторонам и поискала букет на других подставках.

В этой продуманной до мелочей комнате не хватало одного — крошечного кусочка приятной растительности. Или я идиотка, или дизайнера уволили за пьянство, и он не успел довести интерьер до логического завершения.

Не закрывая двери, я прошла по уютному коридору, обшитому мореным деревом, до двери под номером четыре и, слегка предупредив о своем приходе ударом костяшек, вошла в номер.

Полина и Жора едва успели отпрыгнуть друг от друга. Смущенные и растрепанные, они застыли, пропуская между собой кресло, и «незаметно» попытались привести в порядок туалет и прическу. Точнее сказать, Полина попыталась.

— Извините, братцы, я на минуточку, — без всякой, впрочем, виноватости пробормотала я и занялась осмотром комнаты.

Много времени это занятие не потребовало, — наши номера были довольно похожи, — букет цветов стоял на угловой тумбе возле окна.

— Представь, — поборов смущение, проговорила Полина, — Жоржа единственного поселили на первом этаже. В какой-то каморке возле комнаты охраны! Как какого-то вахтера! — и обернулась: — Да, любимый?

Ага. Уже «любимый». Я выразила соболезнование кивком и прошествовала к себе.

Вошла, захлопнула дверь и критически оглядела статуэтку. Итак, безголовая отважная богиня — намек от Туполева.

Благодарю. Весьма тонко, но не оригинально. Где-то я такой прием уже встречала. Но после оловянного сержанта и недавнего обещания поставить на моей могиле памятник — «баран гранитный в полный рост» — прогресс ощутимый. Четыре месяца назад я упрямо рвалась на баррикады, Назар Савельевич пытался меня не пущать и грозил ославить навеки. «На твоей могиле, — орал он тогда, — будет стоять баран на постаменте! Такой же упрямый, как ты!»

Я в таком случае настаивала на кладбище Сен-Женевьев-де-Буа и против барана в принципе не возражала. Славиться так славиться. Великие предки из русских земель перевернутся во французских гробах от такого соседства.

…Интересно, если стащить эту статуэтку из отеля, меня признают фетишисткой?..

Через двадцать минут после расселения по номерам вся наша компания собралась в дубовой гостиной с видом на заводь. Гостиная выглядела живописно — букеты и деревья в кадках весьма оживляли дубовый интерьер.

Я села рядом с Гошей на широкий кожаный диван. Полина и Жора утонули в огромных креслах (голубей разделял журнальный стол, и я была ему благодарна за преграду, так как иначе голуби отвлекались бы на воркование, а у нас тут иные задачи). Антон привычно полировал плечом косяк. Назар Савельевич пришли-с последними. В обычном мятом костюме, без галстука, с расстегнутым воротом отчаянно-белой рубашки. Вошел, точнее, ворвался — перья пальмы у входа испуганно качнулись несколько раз — и пристально осмотрел каждого гостя.

Парад был признан принятым, и главнокомандующий разродился предельно сжатой речью:

— Остальные прибудут позже. Можете гулять. Выход — через заднюю террасу, ее закроют в половине шестого. Потом — ужин. В восемь часов. На ужине присутствуют только женщины. Вы. — Туполев остановил взгляд на Жоре, — после шести не покидаете своей комнаты, ужин вам подадут туда. — Думаю, ужинать в непосредственной близости от комнаты охраны Жоре будет, безусловно, приятно. — Вы, — Назар метнул взгляд в стилиста, — ужинаете вместе с охраной в соседней столовой. Вопросы есть?

Если у кого вопросы и были, то задать их никто не успел. В кармане олигарха затрещал мобильник, хозяин отвлекся на телефон и, посмотрев на номер вызова, решил ответить. Вышел из гостиной, кивком приказав, — всем оставаться на местах, разговор не окончен, — и скрылся в соседнем помещении.

— Это что же такое! — возмущенно пропищал Гоша и попытался принять на мягком диване горделивую позу. — Что он себе позволяет?! Мы ему кто — прислуга?! Подчиненные?! Бедные родственники?!

Талант бунтовал. Талант ерепенился. И ему это было позволено больше остальных, так как он был — талант. (Был бы Гоша гением, вообще мог бы пристрелить Туполева, и ничего ему за это не было бы. Туполев вошел бы в историю благодаря гениальному стилисту Стелькину.)

Хотя… как знать. Возможны варианты. Кто знал бы Дантеса, не вызови он на дуэль Александра Сергеевича?

Не тратя понапрасну времени, я постаралась унять бушующего парикмахера:

— Успокойся, Гошик. Он просто устал. И не хочет тратить силы на реверансы и экивоки. Так надо, прими все как данность. Тебе же в свое время предлагали уехать домой? Я и Полина, предлагали? Ты сам во все ввязался, теперь терпи. — Я могла бы добавить «будь мужчиной», но не стана, так как бритый череп «омужичил» стилиста не до конца. Предложу ему стать мужчиной, а он вдруг обидится?

Я вообще многое могла бы сказать приятелям. Туполев не сноб и не сволочь. (В противном случае мы не сидели бы сейчас в гостиной с видом на заводь. Я с выпоротой задницей сидела бы сейчас под замком у себя дома. Полина и Жора, дай им Бог здоровья, могли бы очутиться в каких-нибудь застенках. Стилисту море Анталии тоже не светило бы…) Назар просто так живет. Как может, как умеет, как получается.

Туполев вернулся размашистым шагом, пересек гостиную и встал спиной к окну.

— Вопросы есть?

— Да, — отозвалась Полина. — Как мне объяснить мое присутствие?

— Объяснять буду я, — четко проговорил Назар. — Что еще?

— Долго мне сидеть взаперти? — хмуро поинтересовался Жорж.

— После ужина рекомендую показаться обществу, — неожиданно усмехнулся Туполев. — Думаю, для кого-то это будет сюрпризом. Воскресшие покойники приятно будоражат нервы… Софья, останься. Остальные свободны.

Народ с облегчением выполз из глубоких объятий кожаной мебели и резво затрусил на улицу через «заднюю» террасу. Я осталась сидеть, так как только что видела, как неуклюже поднималась из кресла Полина. А она у нас воплощение женственности. Если выползать из дивана буду я, то без пятикратных приседаний «туда-обратно» точно не обойтись.

Туполев смотрел на меня сверху вниз. Поза привычная — руки в карманах брюк, брюки слегка пузырятся на коленях и топорщатся складками с обратной стороны, на фоне своей вышколенной охраны шеф всегда смотрелся биндюжником.

— Что тебе делать, ты знаешь?

— Угу, — тут же кивнула я. — Смотрю, наблюдаю, слушаю. Выводы потом, доклад вечером.

— Умница девочка, — похвалил Савельевич и подозвал Антона. — С нее глаз не спускать.

— Почему? — обиделась я.

— Потому что я тебя знаю. В пустом ящике гранату найдешь. — И глянул на часы. — Так. Половина пятого. Два часа на сон. Антон, ты за старшего. — Уже выходя из гостиной, обернулся и отечески произнес: — Софья, умоляю, не влезай никуда без спросу.

Бог мой, а когда я влезала?! Полнейшая несправедливость. Я ни разу никуда не влезала по доброй воле. По сути своей, я примерная трусиха (правда, упрямая) и всегда рекомендую окружающим гражданам: коли что, обращайтесь в милицию. Всем должны заниматься профессионалы. Даже ленивые, даже невнимательные к заявлениям граждан, — вот убьют, тогда и приходите, — но профессионалы.

— Антон, я хотя бы раз за неприятностями бегала? Вот скажи, сама во что-нибудь влипала?!

За что я всегда любила туполевского бодигарда, так это за то, что он относился внимательно к моим словам. Даже высказанным в риторической форме. Антон вполне мог бы напомнить мне события четырехмесячной давности — именно тогда Назар Савельевич пытался накаркать мне гранитного барана на могиле, — но, взвесив все за и против, ответил честно:

— Сама — нет. Они и так к тебе липнут.

— Ну! О чем и речь — липнут, — сказала и гордо выползла из дивана.

Первым в шесть часов вечера приехал Юлий Августович Гнедой.

Я сидела в уютном холле — этаком небольшом предбаннике, отделяющем дубовую гостиную от стойки портье, — вся в кадках с пальмами, на коленях облегченный от мыслей дамский журнал с обычными глянцевыми рекомендациями — «как удержать мужа и при этом похудеть без ущерба для нервной системы».

Гнедой вальяжной походкой московского барина прошел стеклянные двери, бросил визитку на стойку перед регистраторшей и тут заметил меня в кадках. Недовольное, брюзгливое выражение лица сменила улыбка светского льва, и мне отвесили поклон.

Я в ответ независимо дернула подбородком, перевернула страницу и показательно-прилежно углубилась в фотографию на развороте.

Не-е-ет, все же дураков не поливают, они сами растут. С фотографии мне в полный рост улыбался Дэвид Бекхем. Не знаю, насколько я выглядела поклонницей футбола, но Юлий Августович фотографию Бекхема опознал с одиннадцатиметрового расстояния:

— Футболом увлекаетесь? Или накачанными мужчинами вообще?

Я не увлекалась ни тем ни другим и потому перевернула страницу, едва удержавшись от желания демонстративно поплевать на пальцы.

Юлий Августович оставил кожаный чемоданчик у стойки портье и подошел ко мне. Я явно не выглядела прислугой, и господин инвестор отправился флиртовать. Еще раз поклонился и сочным, глубоким баритоном представился:

— Гнедой. Юлий Августович. Председатель правления инвестиционной группы «Столица».

Мне пришлось протянуть ручку и представиться в свою очередь:

— Софья — без фамилий и титулов.

Гнедой задержал мои пальцы в теплой крепкой ладони, но целовать руку «просто Софье» раздумал:

— Рад, очень рад. Признаться, не ожидал, что в этой… — он свободной от моих пальцев рукой сделал круговой жест, — глуши встречаются такие красавицы…

Черт бы побрал мою внешность!! Куда Соньке в шпионки, когда каждый мужик с одиннадцати метров стойку делает! Шпионки — незаметные леди ростом метр шестьдесят, с волосами цвета сопревшей соломы и внимательными глазками-бусинками на стертом лице.

А у меня? Метр семьдесят пять, длинные ноги спотыкаются в самый неподходящий момент, лицо когда-то просилось на обложку модного журнала. Хорошо хоть каштановая грива собрана в сиротскую булочку на затылке, а не волнует блеском впечатлительных мужчин…

Юлий Августович, надо сказать, впечатлительным совсем не выглядел. Он выглядел насквозь фальшивым салонным ловеласом. Брюнет, гладкое загорелое лицо, карие глаза с туманной поволокой (у стойки портье эти глаза были совсем другими — внимательными, хоть и скучающими) и клейкая улыбка на сочных ярких губах.

Рост хороший. Стиль шикарный. Обувь — нормальная российская семья из трех человек месяц безбедно проживет.

Противный тип. Я свои пальцы у него незамедлительно выдрала.

Через два часа Юлий Августович сильно меня удивил, и свое мнение о нем я несколько изменила.

Следующим прибыл Станислав Владимирович Коротич — застройщик лучших участков в центре нашего города.

Симпатичный, фактурный брюнет. Внешне уверенный, но фрагментарная суетливость движений выдает растерянность. С профессиональным интересом Коротич оглядел качество отделки внутренних убранств (кое-что даже пальчиком колупнул), меня в пальмах, кажется, принял за «девушку на всякий случай».

Я прилежно пряталась за журналом и авансов не делала.

Коротич поставил подпись в гостевой книге и, ожидая дежурного боя, все еще водил глазами по деревянным потолочным балкам, когда, довольно прытко взбежав по крыльцу, в холле появился очередной гость, которого я уже знала, — Семен Иванович Протопопов. Сема.

Я поглубже зарылась в глянцевые страницы и, скосив глаза, с некоторым удивлением пронаблюдала следующую сцену. Сема добежал до стойки, брякнул на нее «дипломат» и тут разглядел повернувшегося к нему Коротича. Короткий обмен взглядами, глаза у Семена Ивановича прищурились, у Стаса округлились, губы собрались что-то произнести, но Коротич резко сорвал со стойки свой кейс и помчался навстречу гостиничному бою.

Семен Иванович так и остался с прищуренными глазами и губами готовыми к словам наблюдать, как резво ускользает от него по коридору к лестнице Станислав Владимирович. Помотав головой, что могло означать — обознался, померещилось, привиделось, или… что за неприятная встреча?! — Семен Иванович получил ключи от номера и сам пошел к своим апартаментам.

Меня в пальмах он не заметил.

Но я-то отлично видела встречу двух бывших любовников Полины. И голову можно дать на отсечение — Семен Иванович и Коротич знакомы. Более того, их знакомство малоприятно и досадно обоим. Причем виноватым, что более вероятно, чувствует себя Станислав. Он удрал с ринга, не дожидаясь от Протопопова даже слова.

Я отложила в сторону журнал и подумала о том, насколько эти несимпатичные воспоминания могут быть связаны с мадам Полиной? Как-никак оба объекта делили одну женщину, и причина неприязни может скрываться в этом…

Но Полина уверяла, что, кроме Теймураза и Валентина Наумовича, никто из ее друзей-постояльцев знаком не был…

Или она ошибается? Что, если два любовника когда-то случайно встретились у ворот ее дома?

Вспорхнув с высокого (!), отделанного кожей плетеного кресла, я побежала к номеру Полины Аркадьевны и стучала минуты две, после чего догадалась, где может скрываться наша голубица. Усмехнувшись, я поскакала на первый этаж к «коморке дяди Жоры».

Поймав у кухни боя, я расспросила его, где находится искомая коморка, и ударила в ее дверь набатом. Мне не до пустяков, я тут по делу бегаю.

Дверь, что удивило, открыли моментально. Не предполагавшая расселения высоких гостей комнатенка была полна народа. В небольшом, обитом голубеньким гобеленом кресле скукожился Стелькин, Жора в позе унылого городского кучера восседал на одноместной кровати, Полина, придерживая дверь, позволяла мне войти.

— Мы под арестом, — хмуро доложила она и, захлопнув дверь, заперла ее на задвижку. Тюрьма так тюрьма, говорил ее жест, но мы еще побарахтаемся. — Мы гуляли по территории, — она оцеплена, везде охрана, парни суровые. На противоположном берегу машина, в ней тоже три рожи с биноклем…

— Так, я не поняла. А вы чего хотели? Здесь вам не шутки, здесь вам Туполев! Скажите спасибо, что к этой двери автоматчика не приставили…

— Да-а-а! — взвился Стелькин. — А мы что — его просили?!

— Нет, — спокойно ответила я. — Не просили. Мы просто намутили столько воды, что и Туполеву не расхлебать. — Взвинченный в штопор Стелькин буравил меня гневным взором, словно это я столкнула его в подвал, разбила нос и обрила голову. Кажется, друзья искали, на ком бы сорваться, выразить общее негодование, и под горячую руку попалась Софья Николаевна. Три заговорщика чувствовали себя едиными, я же отпочковалась и трудилась на пользу Назара Савельевича. Так им, по крайней мере, казалось. Я не выдержала неоправданных упреков и тоже сорвалась на крик: — Или вам трупов мало?! Сидят тут, понимаешь ли, обижаются! — подошла к двери и распахнула ее настежь. — Валите! Только потом не жалуйтесь…

Стелькин изобразил походку моряка-кавалериста, направился к двери, но, увидев, что никто демарша не поддерживает, пренебрежительно дернул плечом и остановился. Талант снова бунтовал.

— Товарищи, спокойно, — между мной, дверью и парикмахером встала Полина. — Софья права. Нас пытаются вытащить из неприятностей, а мы тут… кордебалет с побегами устраиваем…

— Кто?! — с ужасом, на выдохе просипела я. — Кто в бега намылился?! — И посмотрела на Жору.

Бульдозер сделал невинные глаза, и ответила Полина:

— У Гоши нервы сдали. Чуть вплавь на тот берег не отправился…

Разъяренной пантерой я метнулась к отпрянувшему Стелькину и зашипела:

— Вот что, друг любезный… Если ты хоть шаг без разрешения сделаешь, я обрею тебе… уши. Понял?! Сидеть в отеле!

Гоша поспешно закивал.

Боже, до чего мы все дошли! Я ору на несчастного, обритого стилиста, у которого только что разбитый нос зажил.

Обиженный, перенервничавший стилист прятал потерянный взгляд и очень боялся… уже меня.

Дура набитая! Думать надо не только о себе, но и о других! Гошик три дня — комок нервов… Он недавно любовь потерял…

— Гошик, прости, — плаксиво проблеяла я и попыталась нежно обнять парикмахера. Тот пихался и уворачивался. — Прости меня, дорогой мой.

— Это все нервы, — шептала сзади Полина. Вероятно, мы все разрыдались бы, но от кровати подал голос Жорж:

— Авиатор прав. Он типа все правильно делает.

— Нет, не правильно! — взъерепенилась я и, чмокнув стилиста куда попала, точнее, в ухо, заявила: — Все остаются здесь, я сейчас приду. Гошик, тоже останься… ты ведь на меня не обижаешься, да?

Гошик наморщил нос, попытался улыбнуться, но ничего у него не вышло.

Я выбежала из комнаты, домчалась до стойки регистраторши и рявкнула:

— Где Туполев?!

— У себя, — испуганно булькнула девушка-портье.

— Номер?!

— Один… одиннадцатый…

Отбежав метра на четыре, я обернулась и бросила через плечо:

— Спасибо.

Регистраторша, перегнувшись пополам, висела на стойке и смотрела мне вслед. Ничего, через месяц-другой девчонка обуркается и будет отбиваться от постояльцев с каменным лицом и железобетонной выдержкой.

Я скакала по ступеням, на ходу напевала «Все нервы, все нервы» и чувствовала себя препогано. Ору на людей, выгляжу стопроцентной стервой, до безумия осталось три шага. «Все нервы, все нервы…»

Одиннадцатый номер был в конце коридора с моей стороны, — коридор надвое делила лестница и небольшой холл с креслами и цветами. Пробегая по мягким коврам, я взглянула на часы и убедилась, что время, отпущенное Туполевым для сна, закончилось десять минут назад.

— Назар! — Не меняя темпа и решительного настроя, я врезалась в дверь. — Назар! Я иду к тебе!

— Да, — раздался из-за двери тихий и сонный голос.

Я ворвалась в номер, пробежала гостиную и замерла на пороге спальни. У меня создалось впечатление, что я заскочила внутрь шикарной ювелирной коробочки. Если бы не безупречный стиль и цвет, отделку спальни можно было бы назвать варварски роскошной. Все сверкало и отливало шелком и лаком. Ощущение внутренности коробочки для брильянтового кольца создавал, прежде всего, потолок — он был обит, утянут в нежно-голубой шелк, причем не просто, а складками, собирающимися в вогнутую розетку над полукруглым пологом кровати.

Стены спальни были такого же цвета, цвета утреннего неба с крошечными веточками распускающихся плодовых деревьев. Мебель имела благородный оттенок слоновой кости, над огромной круглой постелью прозрачными струями спускался балдахин, он создавал атмосферу уюта и неги. Зеркала сверкали всюду. Через открытую дверь ванной комнаты я увидела внушительную овальную ванну с золотыми прибамбасами и такими же зеркалами. Мыть их не перемыть…

Туполев, раскинув руки, лежал на кровати и смотрел в потолок. На потолке, в центре вогнутой розетки, оказывается, прикрепили круглое зеркало. Назар смотрел в потолок и видел там Софью. У меня же сложилось впечатление, что, войдя в эту комнату, их величество рухнули-с на постель, успев снять только ботинки.

— Что случилось, где горит? — сонно спросило величество потолок.

— Надо поговорить, — все еще озираясь и исследуя спальню, бросила я. — Это что, такой президентский номер?

Обычно, насколько я знала, Назар останавливается в президентских апартаментах, и не потому, что любил шикануть, а потому, что эти номера, как правило, самые просторные, удобные, лучше обслуживаются и имеют самый потрясающий вид из окна. Туполев ценил прежде всего функциональность.

— Нет. Президентский еще не готов. Это номер для новобрачных. Хочешь поменяться? — И зевнул.

Честно говоря, не отказалась бы. Но, вспомнив, что дела меня сейчас занимают важные и далекие от всяких пустяков, лишь покосилась на мраморный мини-бассейн с золотыми прибамбасами и тихонько вздохнула.

— Я думал, ты не захочешь выделяться среди твоих друзей, — кряхтя и поднимаясь, предположил Назар. — Так что там у тебя горит?

— Гошу надо посадить за общий стол.

— Зачем? — Туполев подошел к туалетному столику, потрогал небритую щеку и покрутил головой. — Побриться, что ли…

— Назар. Ты меня слышишь? Гошу надо посадить за общий стол.

— За-чем? — также раздельно повторил магнат, все еще разглядывая в зеркало свой подбородок. Мне показалось, что он намеренно усердствует перед зеркалом, дабы не смотреть на меня. Что-то раньше я не замечала за его величеством таких манер — на свое отображение по пять минут смотреться…

— Так надо. Так будет лучше.

— Для кого?

— Для всех. Что тебе, лишней тарелки жалко?

— У тебя информация появилась или догадки? — развернувшись наконец ко мне, хмуро спросил Туполев.

— Интуиция. Просто вопит, — соврала я. Обманщица из меня аховая, но, если речь идет о психическом здоровье друга, вру так органично, что мхатовец старой школы обзавидуется. Актерское мастерство всплывает из темных глубин подсознания и выдает на-гора такой результат, что Назар Савельевич, матерые сыщики и милицейские генералы принимают мои слова на веру.

— Интуиция? — переспросил Туполев. — И о чем она вопит?

— О том, что Гоше надо ужинать вместе со всеми.

— Хорошо, — спокойно произнес Назар и взял из шеренги сотовых телефонов на тумбочке один мобильник. Нажал на пару кнопочек, дождался прохождения набора и буркнул: — Антон, распорядись, чтобы накрыли еще на одного человека… Да, Стелькин, — и посмотрел на меня: — Довольна?

— Очень, — призналась я и, скользнув взглядом по нарядным шторам, направилась к выходу. — Рубашку и костюм советую сменить…

— Давай, давай, лети отсюда, — беззлобно фыркнуло их величество. — Без сопливых обойдемся…

Туполеву в этом году стукнуло сорок, мне исполнится двадцать шесть, так что намек на разницу в возрасте принимается без натяжек.

Я вылетела из номера для новобрачных легкокрылой птицей удачи и вприпрыжку спустилась по лестнице. Из стилизованной под рыцарский замок столовой с высокими потолками доносилось тихое позвякивание расставляемых приборов, до ужина оставалось не более пятнадцати минут.

— Гоша, — влетев в бандитский номер, с порога бухнула я, — ты ужинаешь со всеми. Жора, прости, но посадить за общий стол ожившего покойника как-то в голову не пришло. Гошик, одевайся, собирайся, ты в основной сборной…

— А я не хочу! — строптиво заявил Стелькин.

— А надо, — сурово отрезала я. — Не драные джинсы есть?

— Есть! — упер кулаки в бедра стилист. — Все есть! Но я не пойду. Я буду ужинать здесь, с моим другом. — И с размаха опустил руку на могучее плечо Минотавра.

Минотавр поднял на парикмахера благодарные глаза и через секунду скосил их в мою сторону, уже без всякой благодарности.

Не знаю, чем бы закончилась патовая ситуация, — то ли я побежала бы обратно к Туполеву и не успела перед ужином даже нос припудрить, то ли силой впихнула бы стилиста в целые джинсы (нос и при этом раскладе остался бы с блеском), — но слово взяла милейшая Полина Аркадьевна.

— Гошик, — произнесла она, — ты очень выручишь, если сядешь за ужином рядом со мной. Мне так страшно, Гошик…

Как все-таки богата Российская земля и особенно селения — женщинами! Через сто лет богатство России не Сибирью прирастать будет, а наследниками, воспитанными этими женщинами! Боже, дай им здоровья и терпения. Мудростью ты их уже наградил.

Гошик расправил худенькие плечики и кротко согласился:

— Я готов. К труду и обороне.

— Браво! — похвалила я и попеняла друзьям на неосмотрительность: — Вы беспечно заперли себя в этой комнате. По отелю уже вовсю бродят подозреваемые, так что не знаю, как вы будете к своим гардеробам пробираться…

— Мне велено явиться после особой команды, — напомнила Полина. — Так что, когда все соберутся в столовой, я прошмыгну.

— Переодеться успеешь?

— Угу.

— А ты, Гошик?

— Я пойду сейчас. На мой счет никаких особых распоряжений не поступало.

— Тогда двинули. Чао, голуби, не увлекайтесь.

Я вышла в коридор, притягивая за рукав Стелькина, дабы не ускользнул.

На белоснежной крахмальной скатерти сверкало серебро, играл хрусталь и лаково поблескивал фарфор. Яркие пятна небольших круглых букетиков оживляли стол и будили аппетит. Гости проходили мимо шеренги официантов, застывших возле дверей с каменными лицами и салфетками, накинутыми на согнутые руки.

Гости, кажется, приходили к общему мнению, что причина, по которой их собрали здесь, не имела ничего общего с презентацией отеля. Не было прессы. Не было женщин, обожающих надевать брильянты по подобному случаю. Не было пустобрехов, мило чирикающих о достоинствах отеля «Корабельная роща». Был только странно хмурый хозяин без галстука и куча охраны, оцепившей забор по периметру. Охрана совсем не скрывалась и исполняла свои обязанности демонстративно бдительно.

Напряжение выдавалось тихим перешептыванием недоумевающих гостей, и только господин Гнедой пытался придать обществу оживление плавно текущими тирадами:

— Безупречно, все просто — безупречно. Назар Савельевич, позвольте вас поздравить. Все выполнено в едином, я бы сказал, высочайшем стиле. Телефончик декоратора дадите?.. — Кажется, господин инвестор относился к числу людей, обожающих звук собственного голоса.

По известным причинам я пропустила приезд последнего гостя — Валентина Наумовича Старикова — и теперь с интересом наблюдала, как дядя жены строителя первым занял стул и начал переставлять приборы по собственным понятиям безупречности. Вероятно, седовласый и импозантный чиновник был педантом, зацикленным на геометрии. На мой взгляд, ножи, вилки и бокалы и без его стараний выступали в идеальной симметрии.

Или же Валентин Наумович так занимал свободное время и действовал машинально.

Я, совершенно оробевшая, сидела на конце стола, противоположного от Туполева, и не знала, как себя вести. Назар не предупредил, что мне придется занять место хозяйки банкета, и я несказанно растерялась, когда предупредительный Антон подвел меня к стулу и отодвинул его, предлагая сесть. В тот же момент мне захотелось прогуляться метров на пять вперед и как следует треснуть Назара Савельевича за оказанную честь. То ли забывчив наш хозяин, то ли коварен без меры.

Но, как ни крути, теперь либо он, либо я могли постоянно видеть лица гостей. Если гость отворачивался от Назара Савельевича, выражение его глаз не скрывалось от меня, ни один из ужинающих не выпадал лицом из поля зрения.

Этикет не соблюдался совершенно. Даже табличек с именами гостей не было возле приборов, каждый рассаживался по своему усмотрению. Назар Савельевич не утруждал себя обязанностями хозяина, и гостям пришлось самостоятельно представляться друг другу.

Положение несколько спасали рюмочки коньяка, предложенные первым постояльцам отеля в качестве аперитива еще в предбаннике столовой. Мужчины подогрели себя коньяком, но от этого не стали разговорчивее.

Юлий Августович Гнедой разглядывал меня без всякого стеснения и, кажется, жалел, что не поцеловал руку «просто Софье». Он занял место возле Туполева, напротив него, с другой стороны от хозяина, сел Стас Коротич. Далее Валентин Наумович, визави Семен Иванович, возле меня оставались свободными два стула — для Гоши и Полины.

Стелькин незаметно проскользнул в столовую, тихонько сел рядом и шепнул:

— Все в порядке? Я не опоздал?

— Нет. Назар Савельевич что-то тормозит, — почти не шевеля губами, ответила я и увидела приподнимающегося над столом Туполева.

Официанты в тот же миг вышли, легкий, разрозненный шепоток мгновенно утих. Гнедой взял наполненный бренди бокал, но, заметив, что хозяин банкета стоит пустой и никто за рюмки тоже не хватается, вернул его на скатерть.

— Господа, — хмуро начал Туполев, — позвольте поблагодарить вас за любезно оказанное внимание. Я рад, что все вы откликнулись на мою просьбу и прибыли сюда.

Ах, ах, ах, какой политес! Гости внимали словам «Авиатора» с напряженным вниманием и ждали подвоха.

Подвох не заставил себя ждать.

— К сожалению, не могу сказать, что причина, по которой я был вынужден, повторяю — вынужден, — собрать вас здесь, прозвучит к общему удовлетворению. Скорее наоборот, мне придется вас огорчить. — Назар замолчал и обвел присутствующих хмурым взором. — Каждый из нас в разное время бывал в одном доме. В доме Полины Аркадьевны Карауловой. — Гости заерзали, и Назар повысил голос: — Я не буду касаться причин этих визитов, скажу кратко: неделю назад Полина Аркадьевна обнаружила в своем доме подслушивающие устройства. — Оживление, вызванное этими словами, уже нельзя было назвать легким. Оно стало тяжелым, у мужчин пропала легковесность движений, стулья под ними заскрипели, Стас Коротич закашлялся и схватил со стола стакан с водой. — Ряд событий, последовавших за этим, заставил Полину Аркадьевну обратиться ко мне. Я, в свою очередь, решил немедленно придать этому делу огласку. В течение последнего месяца каждый из нас вел в этом доме какие-то деловые беседы и переговоры, и теперь я вынужден вас огорчить — все эти разговоры записаны. Записи исчезли. Точнее, попали в руки некоего, я бы сказал, крайне решительного лица. Два человека уже погибли. — Назар сел и добавил: — Кстати, Полина Аркадьевна тоже находится здесь. Она чувствует себя неловко за неприятности, возможно вам доставленные, но прошу вас поверить мне на слово, — ее вины в сложившейся ситуации нет. Она пострадала наравне с остальными.

Как по мановению волшебной палочки на пороге столовой нарисовалась очаровательная Полина Аркадьевна. С потупленным взором, раскрасневшаяся и мило неуверенная.

Думаю, «волшебной палочкой» дирижировал вездесущий Антон, именно он придерживал Аркадьевну в предбаннике и ввел по команде.

Мадам скромно заняла стул напротив Гоши и из-под ресниц скосила глаза на меня.

Я одобряюще крякнула.

Мужчины, пребывая в разной степени растерянности, пронаблюдали за водворением Полины на стул и вновь повернулись к Назару.

— Я, собственно, не очень понимаю, что произошло? — проблеял Валентин Наумович. — Какие-то записи…

— Я объясню, — спокойно перебил Назар. — Среди нас находится человек, получивший результаты прослушивания гостей Полины Аркадьевны. Если вам нечего опасаться…

— Конечно нечего! — воскликнул дядя жены строителя.

— Рад за вас, — сухо кивнул Туполев. — Но позвольте мне закончить. Если бы не гибель двух человек, связанных с установкой микрофонов, я не стал бы ничего предпринимать. И даже скажу больше: если сейчас человек, получивший в свои руки некую информацию, встанет из-за стола и покинет этот зал, я не стану его останавливать и преследовать. Пусть этим делом занимаются органы правопорядка. — Назар выдержал паузу, но никто движения на выход не сделал, и он продолжил: — Я был вынужден взять на себя смелость собрать вас всех здесь в самые сжатые сроки, чтобы предупредить: некто может воспользоваться полученной информацией в любой момент, и тогда ситуация выйдет из-под контроля. Я предлагаю вам посмотреть друг на друга. Если через какое-то время последует попытка шантажа, то инициатор этого сейчас перед нами. Именно среди нас сейчас находится человек, от которого может последовать удар.

— Значит, шантаж? — растянуто протянул Валентин Наумович и, озираясь, обвел глазами присутствующих.

— Да. Я решил, что некоторое знакомство избавит нас от последствий. Предупрежден — значит вооружен.

— Что ж… не лишено смысла, — пробормотал столичный чиновник. — Хорошо бы узнать ситуацию, так сказать, в процессе развития…

— Все в свое время, — пообещал Авиатор и легонько хлопнул в ладоши. — Давайте, господа, сначала отужинаем…

Официанты заскользили за спинами гостей, гости рассеянно принимали закуски и есть не торопились. Валентин Наумович надел очки и придирчиво изучил каждую маслину, украсившую тарелку. Гнедой, так и не дождавшись ни от кого поддержки, опрокинул в рот бокал с бренди.

Ему тут же добавили повторную порцию, и Туполев произнес тост:

— За благоразумие, господа.

Рекомендация прозвучала многозначительно, и гости вновь потупили взоры. Пожалуй, каждый из них проклинал минуту, когда дал согласие на приезд в этот оцепленный отель. То, что хозяин «Корабельной рощи» намерен разобраться в этой истории до конца, ни у кого не вызывало сомнений.

Первая перемена блюд прошла в абсолютном молчании. Гости подкрепились, и под жюльен и заливную рыбку Семен Иванович отважился на вопрос:

— Назар Савельевич, вы можете нам сказать, кто установил подслушивающие устройства?

— Этот человек уже мертв, — пояснил Туполев, и я услышала двухголосое «ах» и «о-го-го» со стороны Коротича и Гнедого. «Ах» Коротича прозвучало довольно испуганно, Юлий Августович прогоготал весьма заинтригованно.

— Его убили? — поднял брови Семен Иванович.

— Да. Взорвали вместе с домом, из которого велось наблюдение.

— Вот оно что, — пробормотал Протопопов и покосился на Аркадьевну. — Это ваш сосед, Полиночка?

Мадам опустила голову и ничего не ответила. Сема принял ее молчание за утверждение и повысил голос:

— Но зачем покойному все это понадобилось?!

— Любопытство, — просто ответил Назар. — Глупое, детское любопытство. Он не знал, что иногда обладатель информации быстро становится покойником.

— А кто еще погиб? — продолжал солировать Семен Иванович. — Вы говорили, что погибли уже два человека… или я неправильно понял?

— Его невеста. Она случайно оказалась под рукой убийц, и ее убрали просто из осторожности. Из этого следует, что с записями разговоров связано что-то очень серьезное…

— Что-то очень серьезное, — эхом повторил Семен Иванович и опустил взгляд на тарелку с рыбой.

Гнедой откинулся на спинку стула, легонько цыкнул зубом и, не старательно скрывая усмешку, обратился к Туполеву:

— Значит, вы, Назар Савельевич, собрали нас здесь только для того, чтобы предупредить о возможности шантажа? — усмехнулся более явно и продолжил: — Но ведь наш с вами разговор вы знаете прекрасно — ничего секретного в нем не было…

Назар упер гнетущий взгляд в переносицу насмешника и тяжеловесно произнес:

— Вы несколько минут беседовали по сотовому телефону в другой комнате, Юлий Августович. Там тоже стоял микрофон. И я не хотел бы, чтобы в случае каких-то неприятностей вы могли бросить мне упрек — информация дала утечку именно после нашей с вами встречи.

Гнедой высоко поднял брови и какое-то время молча изучал хозяина отеля. Потом отвернулся, и я увидела его лицо. Судя по выражению задумчивости, Юлий Августович догадался — он в числе подозреваемых, так как уверенности в том, что не он, Гнедой, решил воспользоваться информацией, добытой чужими руками, у Авиатора нет.

Переместив тело в другую сторону, инвестор оперся грудью на стол, протянул руку за солонкой и тут увидел давно прокравшегося на ужин Стелькина. Раньше обзор Юлию Августовичу загораживал сидящий между ними Семен Иванович.

Гоша сидел прямо, жевал мерно и смотрел куда-то вдаль, за спину Полины. Рука Гнедого на мгновение зависла над столом, потом два раза промахнулась и убралась назад, цапнув солонку лишь с третьей попытки.

Сев прямо, Юлий Августович повторил позу Стелькина — остекленевший взгляд за спину визави, руки что-то теребят, — потом вновь легонько поворотился к стилисту и взглянул более пристально. Бритый череп Гоши вызвал у Юлия Августовича заметные сомнения, он сидел, косился и усиленно соображал: тот ли это человек или произошла ошибка?

Пожалуй, эту секундную заминку над солонкой и косые взгляды заметила только я. Назар Савельевич во время этой сцены лицезрел только затылок Юлия Августовича, остальные были так погружены в собственные мысли, что странное поведение господина инвестора не зацепило их внимания.

Практически в полном молчании — гости помнили просьбу хозяина сначала отужинать — прошла очередная перемена блюд, горячие закуски стремительно исчезали с тарелок, все ритмично двигали челюстями и ждали окончания тягостно затянувшегося ужина.

Кофе, коньяки и легкий перекус подали в дубовую гостиную. Назар широким жестом пригласил туда гостей и, оставаясь на пороге столовой, произнес:

— Думаю, у вас назрело множество вопросов. Мой помощник Антон детально введет вас в курс дела. Я буду через двадцать минут, располагайтесь.

Мужчины, перебрасываясь угрюмыми взглядами, разместились по диванам и креслам, закурили и молча уставились на застывшего в центре зала Антона. Полина и Стелькин скромно уселись в углу возле столика с напитками. Меня посвящать было не во что, я мысленно пожелала Антону успехов в нелегком испытании и улизнула к лестнице на второй этаж.

Назара я нашла на террасе новобрачного номера. Засунув руки в карманы брюк, он, зажимая сигарету зубами, морщась от дыма, курил и смотрел на освещенную предзакатным солнцем золотисто-розовую реку. Услышав за спиной шаги и нисколько не сомневаясь, кто мог так нахально проникнуть в его апартаменты, Туполев горько произнес:

— Бред какой-то… Нелепость и бред! Чувствую себя коверным в антракте на арене… — помолчал, докуривая сигарету, затушил ее одним движением в пепельнице и добавил: — Но другого выхода не было. Что у тебя?

— Коротич и Протопопов знакомы. Гнедой откуда-то знает Стелькина. Или видел раньше.

— Уверена?

— Почти на все сто. Причем в обоих случаях знакомства не из приятных. Строитель едва в бега не ударился, когда Семена Ивановича увидел у стойки регистрации…

— Полина? — Олигарх многозначительно задрал брови.

— Не знаю, — смутилась я. — Не успела спросить.

— Так какого черта ты все это время делала?!

— Не ори, — отважно цыкнула я, — Фигаро там, Фигаро — тут… Я везде не поспеваю.

Авиатор унял нервы и сказал:

— Спустись к ней и спроси.

— Сейчас нельзя. Сейчас ее «любимые» со всех сторон дружески пытают. А это не для моих слабых нервов, начну обязательно заступаться и все испорчу. Там Антон за ними присматривает. Дай прикурить.

Меня пробирала зябкая дрожь, сигарета дрожала над огоньком туполевской зажигалки, и он усмехнулся:

— Дрейфишь, оловянный солдатик?

— Есть немного, — созналась я. — Что дальше намерен делать? Ведь разбегутся, ищи ветра в поле…

— Скоро узнаешь, — собирая лицо в задумчивую гримасу, пообещал магнат. — Покури и ступай вниз. Сейчас Антон будет Жору обществу представлять. Не стоит надеяться, что кто-то себя выдаст, но понаблюдать в четыре глаза будет не лишним.

Поеживаясь от в общем-то теплого ветерка, я быстро сделала несколько затяжек и помчалась выполнять распоряжение.

Не успела, однако. Как ни летела по коридорам и лестнице, Антон успел ввести в гостиную паленого Минотавра. Обливаемый заслуженно негодующими взорами, Жорж застыл у книжного шкафа и волнение выдавал лишь беспрестанно сжимающимися и разжимающимися кулаками. Вид пудовых кулаков возымел нужное действие, и особо на Жору не набрасывались. Попинали слегка морально и вернулись к делам более насущным.

— Что предлагает Туполев? — пыхтел Валентин Наумович и искоса поглядывал на родного строителя, ища в нем поддержку. — К чему весь этот балаган?! Мы все воспользовались гостеприимством очаровательной Полины Аркадьевны, — легкий поклон в сторону чаровницы, — но не более того! Да. Иногда мы встречались там со своими деловыми партнерами, но в этом нет криминала! Нам было удобно. Просто — удобно! Если Туполев хочет искать убийц в нашей среде, то позвольте, — Валентин Наумович пожал плечами, — такие дела так не делаются!

— А как? — С этими словами в гостиную зашел Назар Савельевич. — Вы, Валентин Наумович, предпочли бы услышать весь этот рассказ по телефону?

— Ну, нет, — замялся московский дядюшка и поправил галстук. — В принципе вы выбрали наиболее простой вариант, собрали вместе все заинтересованные лица… Но как-то, извините, театрально выглядит…

— Согласен, — кивнул Туполев. — Момент театральности присутствует. Но я, Валентин Наумович, не гадалка, гадать на кофейной гуще, — кто взрывает в моем городе дома? — не умею. Я, — с нажимом на личное местоимение, — предлагаю человеку, устроившему весь этот бардак, немедленно исчезнуть из моего поля зрения. Только в этом случае я обещаю не преследовать его в течение какого-то времени и дать возможность беспрепятственно уехать из страны. Обещаю. Мне достаточно знать, что все мероприятия этот человек свернул в моем городе и интересы никого из присутствующих затронуты не будут. Если утром я недосчитаюсь кого-то из гостей — охране приказано беспрепятственно выпускать любого желающего, — я все пойму правильно. Инцидент со своей стороны я посчитаю исчерпанным. Остальное — дело органов правопорядка.

В немом восхищении я любовалась моим совершенно не карликовым олигархом. Ай да Назар, ай да умница! Я вот все сидела и думала, как он вынудит своих, довольно влиятельных гостей просидеть в закрытой гостинице хотя бы сутки. Я была уверена, сразу после ужина или как минимум завтра утром после завтрака все как один соберут пожитки, и — адью, Назар Савельевич. Спасибо за гостеприимство и заботу, но мы домой. А уж вы тут как-нибудь сами разбирайтесь…

Теперь каждый уехавший первым даст возможность себя подозревать. Причем не только Назару.

Завтра суббота, магнат собрал своих гостей на уик-энд и предупредил об этом каждого. Так что как ни выкручивайся, а сидеть — придется.

Или уезжать. Но это вряд ли.

В полной тишине прозвучал голос Семена Ивановича:

— А почему вы так уверены, что лицо, причинившее нам всем столько неприятностей, находится здесь?

Туполев бросил недовольный взгляд на Антона и ответил:

— Я надеялся, что мой помощник будет убедительным. Здесь собраны только те люди, которые в течение ближайшего месяца посещали дом Полины Аркадьевны, то есть соответственно имели возможность обнаружить в ее доме микрофоны и принять какие-то решения.

— А если произошло непредусмотренное? Случай, например? — не сдавался Семен Иванович, и его поддержал Стариков:

— Да!

Назар засунул руки в карманы брюк, покачался немного на носках и ответил:

— Я не верю в случайности. И потом, все случайности уже давно отсечены. Тот, кто нам нужен, сейчас находится в этой комнате. И я предлагаю ему выбор. Пока. Когда я запущу весь мой арсенал, выбора у этого человека уже не будет. Рано или поздно, но я его найду, возможно, ценою многих усилий, но — найду. Выбирайте, господа. Не исключено, что сейчас, после всего вышеизложенного, каждый из вас найдет что вспомнить. Надо постараться… И прошу всех понять — здесь никого насильно не удерживают, — сказал, посмотрел по сторонам и вышел из комнаты.

Не хотела бы я оказаться на месте любого из гостей Авиатора. Выбора своим гостям он совершенно не оставил. Или все они действуют на летном поле Авиатора, или вылетают из российского бизнеса со скоростью фанеры. Кажется, именно эту мысль постарался донести до постояльцев «Корабельной рощи» господин олигарх.

Какое-то время после его ухода в гостиной было тихо. Но когда шаги Туполева совершенно стихли в коридоре, заговорили все сразу. Возмущенно, однако совершенно явственно — с толикой испуга. Аура Туполева продолжала витать под потолком и давить на присутствующих.

— Это черт знает что такое! — закипал Валентин Наумович. — Я сейчас же иду собирать вещи! — но не тронулся с места. — Он разговаривал с нами как с нашкодившими мальчишками!

— Беспредел, — с усмешкой покачал головой господин инвестор, но, поймав на себе пристальный взгляд нашего Гоши, прибрал ухмылку с лица и каменно застыл. Чеканный профиль патриция не выдал наружу ни единой мысли.

— Что-то мне все это перестает нравиться, — согласился с общим мнением молодой застройщик Коротич. — Надо уезжать, но всем вместе.

— Думаете? — спросил осторожный язвенник Семен Иванович и повернулся к Полине: — Душенька, вы можете объяснить нам суть этой затеи? Что здесь происходит — мы под арестом? Все угрозы Назара Савельевича не фикция, он пытается заставить нас что-то предпринять? Сделать? Но если так, то что?!

— Не понимаю, Семен Иванович, — горестно пожала плечами Аркадьевна. — Честное слово, не понимаю.

— А кто понимает?! — неожиданно взвился Протопопов и по очереди ткнул пальцем в каждого: — Вы?! Вы?! Или, быть может, вы?!

Последнее восклицание относилось почему-то к Валентину Наумовичу, шумевшему дотоле больше остальных и подбивавшему народ к открытому бунту. Единому, как порыв, но пока безуспешному. Никто не хотел брать на себя смелость уехать первым.

Я сидела в кресле у входа в гостиную, старалась быть незаметной, но, прежде чем ответить, Валентин Наумович покосился в мою сторону. Видимо, мое присутствие его напрягало. Я занимала особое место за ужином, явно имела тесные отношения с хозяином и потому была в этой компании персоной нон грата. При мне не решались открыто роптать, бунтовать и вести «смелые» пересуды.

— Господа, разрешите вас оставить, — тоном примерной хозяйки салона проговорила я и встала. — Полина, можно тебя на минуточку?

Кроме меня и Полины, в гостиной оставались еще Жорж и Стелькин. Коли что, всегда доложат — кто больше всех смутьянствовал.

На улице было еще совсем светло, но уже не так тепло, как днем. Прогретое дерево обшивки дома приятно грело мою спину, я стояла, опираясь на стену террасы, и ждала Полину, которую задержали в гостиной каким-то вопросом.

— Уф, — с тяжким вздохом Караулова вышла из двери, — совсем измотали…

Я отлепилась от стены и подошла к перилам террасы.

— Полин, Семен Иванович и Коротич знакомы? — спросила тихим шепотом, глядя на сосновый бор.

— С чего ты взяла? — удивилась приятельница.

— Показалось. Так они знакомы?

— Нет. Насколько мне известно.

— А они не могли случайно столкнуться у твоих ворот? — Я повернула к Полине лицо и пристально посмотрела в ее глаза.

— Нет. Случайно у моих ворот — совершенно исключено. — Полина не отвела взгляда. — Ты же знаешь, из-за Тимура я была вынуждена соблюдать строжайший регламент — кто, когда, как долго. Ни Стас, ни Сема никогда не приезжали без звонка. Это было обусловлено твердо.

— Хорошо, — побормотала я и повернулась в профиль. В конце концов, город наш не Москва, всего-то полмиллиона населения, и мест, где встречаются бизнесмены, не так уж много. Знакомству Семена Ивановича и Станислава может быть простое, элементарное объяснение. А натянутость при сегодняшней встрече — всего лишь легкий шок от неожиданности. — А о Юлии Августовиче Гнедом ты от Гоши раньше слышала?

— Нет, — совершенно удивленно ответила Полина.

— Занятно, занятно, — пробормотала я. — О чем тебя спрашивали, когда я ушла?

— О сантехниках, печниках и модистках, — усмехнулась мадам. — Все то же, что и раньше.

— И?

— А что «и»? Какие могут быть печники-модистки, когда дома взрываются?

— Резонно, — согласилась я. — Ты могла бы устроить мне встречу тет-а-тет с Гошей, Семеном Ивановичем или Стасом? По очереди, в любой последовательности.

— Это и есть твоя работа у Туполева? — вздохнула Караулова. — Разнюхивать, разведывать…

— Думать, — перебила я. — Если вопросы начинает задавать господин Туполев, с ним замыкается любой, даже невиновный человек. Я хочу сама спокойно поговорить с Гошей, Семеном Ивановичем и Стасом. Устроишь? Так, чтобы остальные не насторожились.

— Попробую, — снова вздохнула Полина и вернулась в дом.

Я осталась на террасе смотреть, как медленно темнеет прозрачное небо конца августа, думать и ждать. Кавалерийский наскок Туполева мог привести к самым неожиданным результатам. Если его гости не передерутся, это уже можно считать позитивным исходом.

Он надеется, что враг занервничает и выдаст себя? Или гости посовещаются и голосованием выдвинут из своих рядов напроказившую личность?

Хотелось бы верить, что Назар знает, что делает. Очень часто он не делится своими соображениями и планами, пара тузов вполне может выскочить из туполевского рукава в самый подходящий момент…

— Сонь, ты меня искала? — появился на террасе Стелькин.

— Да. Ты знаком с Гнедым?

Стилист засмущался, оглянулся на застекленные двери и тихо шепнул мне в самое ухо:

— Да.

— В Москве?

— Ну, — красноречиво округлил глаза Стелькин. — Он был знаком с нашим продюсером.

— Это с тем, который тебя из Москвы попер?

— Ну.

— И что тут такого? Почему он так перепугался, когда тебя увидел?

— Сонь, ты совсем ку-ку или прикидываешься? — Стилист покрутил пальцем у виска. — Он спонсировал нашу группу. Наших мальчиков.

— Иди ты?! — поразилась я. — Гнедой?! Из ваших?!

— Не совсем, — смутился Гоша. — Он женат.

Н-да. Неловкая сложилась ситуация. Могу себе представить, что испытал Юлий Августович, увидев за своим столом знакомого стилиста-гея. Думаю, промах мимо солонки лишь отчасти выразил действительное состояние Юлия Августовича. Крутой столичный инвестор и мальчики из группы риска, так сказать.

— А жена в курсе?

— А я знаю? — пожал плечами Гошик. — Но за ужином он мне знак сделал — молчи, противный. Ну, я и молчу. Как бы.

Если бы не вступительная речь Назара Савельевича, Юлий Августович ударился бы в бега из отеля в первом ряду.

Но прежде, как мне кажется, он должен был поговорить с Гошей.

— Игорь, он не пытался улучить минутку и сказать тебе что-то?

— Пытался. Показал глазами на выход, но я как бы не понял.

— Зря, — огорчилась я. — Поговори с ним.

— О чем?! Он лучший друг моего врага!

— Вот и поговори, — многозначительно произнесла я. — Проведай, что его больше беспокоит — туполевские разборки или ваше знакомство?

— Так он мне и сказал! — фыркнул Гоша.

— Скажет. Точнее, спросит. Если к нашим делам он отношения не имеет, то ни о чем лишнем тебя расспрашивать не будет. Попросит сохранить его шалости в секрете, и все. О’кей?

— О’кей, — вздохнул Стелькин. — Прямо сейчас идти?

— Нет. Лучше, чтобы он не догадался, что ты уже разболтал о вашем знакомстве. Пусть сам ищет с тобой встречи. Понимаешь? — Я волновалась, руководила и чувствовала себя жирной паучихой под оконным наличником. — Гош, а что он вообще собой представляет?

— Гнедой? Солидный дядя. Навороченный. Вечно что-то кроит…

— Подлянку кинуть может? — переходя на Гошин сленг, спросила я.

— А то! Кто не может? Он такие лапти с нашим пузаном плетет!

— С гнильцой?

— Не знаю, — честно ответил Стелькин. — Наш пузан его шибко уважает, всем, так сказать, делится.

— Понятно, — кивнула я. — На что обратить внимание при вашем разговоре, понял?

— Понял, — вздохнул Гоша и погладил череп, начавший покрываться ежиком сереньких волос. — Я пошел?

— Иди. Но постарайся, пожалуйста, не выглядеть смущенным. Не надо, чтобы Юлий Августович о чем-то догадался.

— Да понял я, — отмахнулся Гоша и потопал в гостиную.

Жить становилось все интереснее и интереснее. Можно идти к Туполеву и смело хвастаться, что я не напрасно уговорила его засветить за ужином еще одну персону. Если бы тогда, случайно, я не уловила неловкость Гнедого, вряд ли Стелькин стал бы рассказывать об их знакомстве. Геи — это особый, весьма сплоченный круг, они друг друга от скандалов вроде бы оберегают. Все «парни» в одной лодке. Ни я, ни Туполев в жизни не догадались бы об истинных причинах, нервирующих Юлия Августовича. Мы бы голову сломали, подгоняя его под личину подозреваемого, а он — просто ерзал бы от неловкости и боялся разоблачения совсем другого рода. А без конкретных вопросов в лоб я и от Стелькина правды ни за что не узнала бы.

Но к Туполеву решила пока не ходить. Если Гоша принесет мне определенные известия, рассекречивать интимную жизнь господина инвестора вроде бы ни к чему. Пусть шалит, пока молод, не нам его судить.

Побродив по скудно освещенным холлам, я прогулялась до стойки портье, полюбовалась вывеской ключей на крючках и объявлениями «Добро пожаловать» и так далее, прошагала до арки, ведущей в дубовую гостиную, и, невольно замедлив шаг, прислушалась. Страсти уже совсем улеглись, уезжать никто не торопился. Валентин Наумович жаловался на головную боль:

— Аптечка здесь хотя бы есть?!

— Валентин Наумович, — произнесла Полина, — у меня есть чудесные таблетки от головной боли. И снотворное. Если кому-то понадобится снотворное, милости прошу, я запаслась.

— Да, да, Полина Аркадьевна, спасибо. Я помню ваши чудодейственные порошки.

Не заходя в гостиную, я вернулась к портье и сказала девушке:

— Ольга, — табличка на груди говорила, что девушку зовут именно так, — не могли бы вы попросить кого-нибудь принести в дубовую гостиную таблетку от головной боли и стакан воды? Наш гость плохо себя чувствует…

— Конечно, конечно, — пробормотала Ольга и нажала на кнопку вызова обслуги.

В гостиной народ разделился по интересам. Коротич подсел к Полине и чирикал ей на ухо что-то любезное, два москвича Валентин Наумович и Юлий Августович сидели в креслах и тихо беседовали, склонив головы над разделяющим их журнальным столом. Жора из угла пилил взглядом затылок любезничающего строителя и играл кулаками.

Строитель сидел к нему спиной, кулаков не видел и потому вовсю охмурял Полину Аркадьевну. Думаю, высочайшее дозволение родственника жены на данные действия было получено в общих, родственных интересах. Коротич добывал информацию, Полина Аркадьевна мило смущалась и бросала на Жоржа косые взгляды.

Гоши и Семена Ивановича в гостиной не было.

Мне собеседника тоже не нашлось, и, покрутившись на месте, я заметила через окно силуэт гуляющего меж сосен Протопопова. Плиточные дорожки парка были хорошо освещены невысокими фонариками, Семен Иванович не спеша прогуливался вдоль белых шаров и, кажется, ничьего общества не искал.

Я быстрым шагом прострелила холл и террасу, спустилась в парк и догнала Протопопова.

— Воздухом дышите, Семен Иванович?

Мужчина вздрогнул и обернулся на голос:

— Да… вот. Редко удается побыть на природе…

— Не помешаю?

— Отнюдь. Всегда рад такому обществу.

Мы приноровились к шагам друг друга и медленно пошли вдоль реки.

— Семен Иванович, простите мое любопытство, но можно мне задать вам один вопрос? — Протопопов кивнул, и я продолжила: — Семен Иванович, вам ведь знаком Стас Коротич?

— Кто? — Мой собеседник сбился с шага.

— Станислав Владимирович Коротич, владелец строительной фирмы.

— Ах, этот… молодой человек. Нет. Я впервые его встретил здесь. А почему вы спрашиваете? — Семен Иванович брел опустив голову и стараясь не наступить на стыки плит. Доверия его ответы не вызывали.

— Я видела вашу встречу у портье, мне показалось, что вы хотели поздороваться…

Протопопов остановился, наложил на лицо каменную маску и ответил, чеканя слова:

— Я никогда ни разу в жизни не видел этого молодого человека. Еще вопросы будут?

— Нет, спасибо.

— Тогда предлагаю вернуться в гостиницу. Становится холодно.

Семен Иванович врал. И почему-то настойчиво отпихивался от знакомства с Коротичем.

Но имеет ли эта ложь отношение к последним событиям?

Пожалуй, стоило зайти с другой стороны — от Станислава Владимировича Коротича.

В гостиной сидели только Валентин Наумович и Гнедой. Стрелки на часах приближались к полуночи, я пожелала мужчинам спокойной ночи и пошла к себе.

Постояла в клеенчатой шапочке под теплым душем, набросила на влажное тело махровый халат и села перед зеркалом ублажать личико успокоительной маской.

В отеле было совершенно тихо — ни звуков работающих телевизоров, ни шелеста верхушек сосен за стеклопакетами. Поэтому тихие шаги в коридоре я уловила даже не краем уха, а краем сознания.

На этой стороне коридора были только номера Туполева, Полины, мой и Гнедого. Валентин Наумович с родственником, Стелькин и Семен Иванович поселились по другую сторону от холла с креслами и кадками. Встав на цыпочки, я подкралась к двери и, стыдливо присев, приложила ухо к замочной скважине.

Троекратный стук в соседнюю дверь и тихий шепот:

— Полина, Полина, открой.

Голос явно принадлежал не Бульдозеру. Гоша?

Мужчина повторил стук и тихую просьбу:

— Полина, открой, это я.

Все-таки Жорж? Так охрип от страсти, что не узнать?

Любопытство — самая отличительная черта моего характера. Любопытства я стыжусь. «Действую под давлением обстоятельств», — успокоила я совесть и, дождавшись, пока шаги прошелестят в обратную сторону и затихнут у лестницы, открыла дверь.

Коридор был пуст. Я на кончиках пальцев добежала до лестницы и, присев, посмотрела вниз сквозь перила.

Оказывается, старалась я не зря. Картинка, представшая моим глазам, послужила бы наградой и более привередливому зрителю.

В углу под лестницей Жорж зажал Стаса. Коротич распластался по стене и даже не пихался. Разъяренный Бульдозер размазал строителя в мокрое пятно и грозно, довольно отчетливо вколачивал слова в кивающую строительскую голову:

— Еще раз, падла, увижу тебя рядом с Полинкой, заштукатурю так — на стене только ровное место останется! Понял?!

Коротич что-то невнятно бормотал. Но Бульдозер уже потерял тормоза, голову и управление:

— Зар-р-р-рою, падла. Она — моя, — встряхнул Станислава Владимировича за лацканы пиджака, потрепал по щеке и поступью Терминатора удалился к своей каморке.

Коротич покрутил шеей, поправил сбившийся ворот рубашки, и я разглядела на его лице усмешку.

Улыбался Станислав Владимирович как-то очень недобро. Потом поднял голову вверх, и я едва успела отвалиться от перил. Села на попу и, не вставая, на карачках пробежала до своей комнаты с безголовой богиней победы на тумбочке.

Промокнув лицо гигиенической салфеткой, я улеглась в постель и уговорила себя уснуть. Уже отключаясь и ловя первый сон, уткнулась в мысль далекую от верноподданной. А так ли уж прав Туполев, совершая свой кавалерийский наскок?..

Что бы делала я, имей в распоряжении весь его арсенал?.. Пожалуй, я бы поступила иначе…

Я не слышала, как по коридору вновь прошелестели шаги, услышала только тихий стук и что Полина открыла дверь…

Кому?

На рассвете меня разбудили тяжелые, многочисленные шаги и переговоры, доносящиеся из другого конца коридора. Было еще очень рано, люди старались не шуметь, но чувствовалось, что в отеле явно происходило что-то неординарное.

Серый, как рассвет, Туполев был первым, кого я увидела, выскользнув из номера. Назар стоял напротив серединного холла и напоминал хищника, у которого увели добычу.

Назад: Часть вторая Инфекционная глупость как смертельно опасная болезнь

Дальше: Часть четвертая Гранитный баран и оловянная звезда

Часть третья «Акелла промахнулся»

Часть третья
«Акелла промахнулся»