6
6 сентября, 5 часов 22 минуты
Киев, Украина
Николай Солоков ждал, пока установят камеры. Его уже подготовили к интервью: причесали, припудрили. Грудь Николая все еще закрывало большое бумажное полотенце, заправленное за ворот, чтобы грим не сыпался на его голубую рубашку и темно-синий костюм. Желая побыть в одиночестве, он удалился в одну из палат больницы. Зарубежные съемочные группы все еще готовились к трансляции утреннего репортажа со ступеней детского дома.
В высокие окна палаты лился утренний солнечный свет. Между койками бесшумно двигалась медсестра. Здесь от посторонних глаз прятали самых тяжелых детей. Двухлетнюю девочку с неоперабельной опухолью щитовидной железы, десятилетнего мальчика с огромной, раздувшейся от гидроцефалии головой и еще одного мальчика помладше, с бессмысленными глазами олигофрена. Его руки и ноги были крепко привязаны к койке.
Медсестра, украинская матрона квадратного телосложения, заметив, что Солоков смотрит на привязанного ребенка, пояснила:
— Это для того, чтобы он себя не поранил, сенатор.
Взгляд ее был усталым от ежедневного созерцания стольких страдании.
Однако она помнила случаи и похуже. В 1993 году в Молдове родился ребенок с двумя головами, двумя сердцами и двумя позвоночниками, но только одним набором конечностей. У другого новорожденного мозг располагался вне черепа.
Все это было наследие Чернобыля.
Весной 1986 года, глубокой ночью, взорвался четвертый энергоблок Чернобыльской атомной электростанции. В течение следующих десяти дней объем радиации был эквивалентен последствиям взрыва четырехсот бомб, аналогичных той, что уничтожила Хиросиму, и радиоактивное облако стало расползаться по планете. К сегодняшнему дню, по данным Российской академии медицинских наук, число погибших от лучевой болезни превысило сто тысяч человек. Еще семь миллионов, большинство из которых дети, подверглись облучению, что вызвало всплеск онкологических заболеваний и генетических отклонений.
Теперь, когда те, кто подвергся облучению в юном возрасте, сами стали заводить детей, начиналась вторая волна трагедии. Медики сообщали о возрастании числа врожденных отклонений на тридцать процентов.
Именно по этой причине сюда приехал общительный и харизматичный руководитель нижней палаты российского парламента.
Избирательный округ самого Николая в Челябинске находился за тысячу миль отсюда, но и ему были не чужды тревоги, связанные с атомной энергетикой. В горах Урала добывалась большая часть ядерного топлива для Чернобыля и плутоний для советских баллистических ракет. Это место оставалось одним из самых радиоактивных на планете.
— Они готовы к встрече с вами, сенатор,— проговорила за спиной Солокова его помощница. Он повернулся к ней.
Елена Озерова была стройной женщиной двадцати с небольшим лет, с темными волосами и смуглым лицом. В черном деловом костюме, который скрывал ее и без того маленькие груди, она казалась каким-то бесполым существом. Жесткая, неразговорчивая, Озерова постоянно находилась рядом с боссом. Журналисты называли ее Распутиным при Николае, и он не возражал против этого.
Все это соответствовало его политическим планам стать смелым реформатором и в то же время вернуть былую славу Российской империи. Даже его тезка, Николай Второй, последний царь из династии Романовых, был заточен и расстрелян в Екатеринбурге, где родился Николай Солоков. Хотя при жизни царь был не лучшим лидером своей страны, после его мученической смерти Русская православная церковь причислила бывшего самодержца всея Руси к лику святых. На месте дома, где была расстреляна царская семья, возвели Храм-на-Крови, символически обозначая возрождение Романовых.
Некоторые утверждали, что сорокаоднолетний Николай Солоков, с его жидкими черными волосами и курчавой бородой, сам являлся возродившимся к жизни царем.
Он поощрял подобные сравнения.
Отягощенная долгами и нищетой, подтачиваемая мздоимством и коррупцией, Россия пыталась подняться на слабых ногах и в новом тысячелетии ей был нужен новый лидер.
Этим лидером собирался стать Николай.
И планы его шли гораздо дальше.
Он позволил Елене снять бумажное полотенце у нею с груди. Она окинула его оценивающим взглядом и одобрительно кивнула.
Николай отправился к свету юпитеров, ожидавших его снаружи.
Он вышел в дверь. Елена, словно тень, следовала за ним. На широком крыльце был установлен помост, позади которого виднелась доска с названием детского дома. Николай прошагал к шеренге микрофонов, выстроившихся на помосте, и поднял руку, призывая к тишине журналистов, сразу же засыпавших его вопросами. Один репортер требовал от него признаться в прежних связях с КГБ, второго интересовали финансовые связи его семьи с крупнейшими горнодобывающими концернами, действующими в Уральском регионе. Стоило ему подняться к вершинам власти, как возвысили голоса те, кто хотел сбросить его оттуда.
Не обращая внимания на вопросы, Николай стал гнуть свою линию.
Он наклонился к микрофонам, и его голос перекрыл назойливые выкрики журналистов.
— Пора закрыть эти двери! — гремел он, указывая на вход в детский дом.— Дети Украины, Белоруссии, России достаточно настрадались от грехов нашего прошлого! Хватит!
Николай дал волю гневу. Он знал, как это выглядят на телеэкранах: волевое лицо человека, полного решимости изменить жизнь к лучшему. Он продолжал страстно говорить о новом облике России, призывал к решительным действиям, заклинал смотреть в будущее, но не забывать о прошлом.
— Через два дня четвертый энергоблок Чернобыльской АЭС будет закрыт стальным куполом. Новый саркофаг станет финальной точкой в трагедии и вечным памятником всем мужчинам и женщинам, отдавшим свои жизни ради того, чтобы защитить не только Родину, но и весь мир. Пожарным, непоколебимо стоявшим с брандспойтами в руках, пока радиация выжигала их будущее. Пилотам, проводившим свои винтокрылые машины сквозь клубы радиоактивного дыма, чтобы доставлять к месту катастрофы цемент и припасы. Шахтерам, которые съехались со всей страны, чтобы помочь в сооружении первого щита на разрушенном реакторе. Эти отважные люди, исполненные национальной гордости, являются подлинным сердцем России! Они и совершенный ими подвиг навсегда останутся в нашей памяти!
По мере того как Николай говорил, толпа слушателей за спинами журналистов росла. Ему льстили аплодисменты и крики одобрения, раздававшиеся в паузах.
Это была первая из речей, которые ему предстояло произнести в ходе подготовки к торжественной церемонии установки нового саркофага над мертвым, но все еще смертельно опасным реактором. Прежний — цементный — саркофаг уже крошился. Во время его сооружения он рассматривался как временная мера, а было это двадцать лет назад. Новый весил восемнадцать тысяч тонн и был высотой с половину Эйфелевой башни. Это была самая большая передвижная конструкция на планете.
Другие политики тоже начали набирать очки на предстоящем событии, устраивая такие же мероприятия и произнося подобные речи. Но голос Николая звучал громче и приятнее других, поскольку он был признанным борцом за реформу ядерной энергетики и ликвидацию радиоактивных свалок, опоясывавших страну. Многие пытались свести его риторику на нет, доказывая, что предлагаемые им меры неслыханно дорогостоящи. Члены его собственного парламента бичевали и хаяли его в прессе.
Но Николай знал, что он прав.
Настанет день, когда в этом убедятся и все остальные.
— Запомните мои слова! — продолжал он.— Заканчивая одну главу нашей истории, мы лишь делаем отчаянную попытку спасти положение. Наше ядерное прошлое еще преподнесет нам сюрпризы. И нам, и всему миру. И когда этот день наступит, я надеюсь, наши сердца будут столь же отважны, как у людей, что пожертвовали своим будущим в тот трагический день. Так не будем же бездарно проматывать бесценный дар, полученный нами из их рук. Давайте положим начало новому Возрождению! Пусть из огня возникнет новый мир!
Произнося эти слова, Николай знал, что его глаза горят благородным порывом. Это был девиз его кампании.
Новое Возрождение.
Русский Ренессанс.
Нужно было лишь слегка подтолкнуть страну в нужном направлении.
Елена прикоснулась к локтю босса, желая привлечь его внимание. Он наклонился к ней, и в тот же миг в парке через дорогу хрустнувшей веткой прозвучал винтовочный выстрел. Краем глаза Николай даже увидел вспышку, вырвавшуюся из ствола, и мимо его уха просвистела пуля.
Снайпер.
Убийца.
Елена дернула его вниз, за помост. В толпе послышались крики, и через секунду началась паника. Воспользовавшись суматохой, Николай прижался губами к ее рту и погладил длинные волосы. Он легко провел пальцем по изгибу холодной хирургической стали за ее ухом.
— Все прошло отлично,— шепнул он.
22 часа 25 минут
Вашингтон, округ Колумбия
Пейнтер присоединился к Грею, стоявшему у двери, и тоже стал смотреть на монитор.
Мужчина за дверью заговорил, словно почувствовав их присутствие:
— Мы не причиним вам зла.
Он говорил с сильным акцентом, выдававшим в нем выходца из Восточной Европы.
Пейнтер изучал незнакомца на экране, а затем перевел взгляд на девочку, которая стояла рядом с ним, держа его за руку. Она смотрела прямо в объектив замаскированной камеры.
Мужчина снова заговорил:
— Мы — союзники Арчибальда Полка! — Его голос звучал немного неуверенно, словно он не знал, скажет ли это имя что-нибудь тем, к кому он обращался.— У нас мало времени!
Элизабет подошла и встала позади Пейнтера. Они обменялись взглядами. Если существовала хоть какая-то возможность узнать о судьбе ее отца, стоило рискнуть. Но в разумных пределах. Пейнтер нажал на кнопку переговорного устройства и сказал:
— Если вы союзники, отпустите наших людей и бросьте оружие. Мужчина на крыльце покачал головой.
— Сначала докажите, что вам можно доверять. Мы многим рисковали, привезя сюда девочку. Мы раскрылись перед вами.
Пейнтер взглянул на Грея. Тот пожал плечами.
— Мы впустим вас внутрь,— сказал Пейнтер.— Но только вас и девочку.
— А я прикажу держать ваших людей на мушке, чтобы гарантировать нашу безопасность.
— Одна большая счастливая семья! — прорычал стоявший тут же Ковальски.
Пейнтер жестом велел Грею увести Элизабет за угол. Сам он встал сбоку от двери. Ковальски, как был, в носках, занял позицию по другую се сторону и занес над головой свое единственное оружие — ботинок, который держал в руке.
Ему и этого хватит.
Пейнтер отодвинул засов и приоткрыл дверь. Незнакомец поднял свободную руку, показывая, что она пуста. Другую его руку по-прежнему держала девочка. На вид ей было не больше десяти лет. Темноволосая, в платье в черно-серую клеточку. У мужчины была оливковая кожа и легкая щетина на лице. Возможно, египтянин или уроженец какой-то другой арабской страны. В свете фонаря, горевшего над крыльцом, его темно-карие глаза казались черными, в них тлела настороженность и скрытая угроза. Одет он был в джинсы и темно-красную ветровку.
Не сводя глаз с открытой двери, незнакомец повернул голову и что-то проговорил, обращаясь к своим спутникам. Пейнтер не понял ни слома, но, судя по интонации, мужчина приказал им быть начеку.
— Он цыган,— пробормотал Ковальски. Пейнтер взглянул на великана.
— По соседству от меня жила цыганская семья, потому я и знаю.— Ковальски ткнул пальцем в незнакомца.— Он сейчас говорил на цыганском языке.
— Он прав,— сказал мужчина.— Меня зовут Лука Хирн. Пейнтер открыл дверь шире и знаком предложил ему войти. Незнакомец осторожно переступил порог и в знак приветствия кивнул Пейнтеру и Ковальски.
— Састимос,— проговорил он.
— Найс тука,— ответил Ковальски.— Но предупреждаю: на этом мои познания в цыганском языке заканчиваются.
Пейнтер повел Луку и ребенка в гостиную. Девочка шла, странно подергивая конечностями. Ее лицо горело нездоровым румянцем. Лука заметил стоящего поодаль Грея с пистолетом в руке.
Кого же прислал им Арчибальд?
Пока Пейнтер размышлял над тем, что это может означать, Элизабет прошла в глубь комнаты.
— Эй, посмотрите на это! — сказала она, указывая на стену. В ее голосе отчетливо слышался страх.
Пейнтер встал рядом с ней. Элизабет снова указала на сделанный углем рисунок. Бессмысленные на первый взгляд штрихи приобретали законченный вид, на глазах превращаясь в то, что было невозможно не узнать. Он наблюдал за этим несколько долгих минут.
— Но это же...— Элизабет запиналась от изумления.— Это же...
— Тадж-Махал,— закончил за нее Пейнтер.
В наступившей после этих слов тишине послышалось басовитое ритмичное «вух-вух-вух-вух-вух». К дому на низкой высоте подлетал вертолет.
Грей встал и протянул руку девочке. — Нас кто-то нашел.
6 часов 02 минуты
Киев, Украина
Николай скатился с Елены и остался лежать на спине.
Вентилятор под потолком гостиничного номера обдувал прохладным воздухом его разгоряченное, вспотевшее тело. У него болела поясница и саднили глубокие царапины на плечах. Елена легко соскочила с кровати, тряхнув волосами, доходившими ей до середины спины, и отправилась в душ. Ритмичные движения ее попки снова возбудили Николая. Он пошевелился, но предпринимать ничего не стал. Через полчаса его ожидало новое интервью.
Известие о неудавшемся покушении уже облетело весь мир, и о Николае писали все ведущие средства массовой информации. Как ему сообщили, снайпера подстрелили полицейские, и он скончался еще до приезда в больницу.
Теперь никто и никогда не узнает, что все это было подстроено. И сам снайпер, шахтер из городка Полевской, брат которого погиб в прошлом году в результате аварии на шахте, уже никогда не узнает, как мастерски его использовали в схеме фальшивого покушения.
События развивались по тщательно разработанной схеме. Елена с ювелирной точностью рассчитала момент своего прикосновения. Таков был ее дар. Располагая необходимой информацией, она могла просчитать вероятное развитие событий с почти стопроцентной точностью. В том, что касается материалов, связанных с бизнесом, лучшие экономисты мира не годились ей в подметки. Поэтому после изучения технических характеристик большинства пистолетов и других легких вооружений ей оставалось только увидеть, в каком положении находится оружие и куда оно нацелено, чтобы просчитать точную траекторию полета пули.
Целиком и полностью доверяя этой женщине, сегодня утром Николай препоручил ей свою жизнь.
И остался жив.
В тот момент, когда они укрылись за помостом на крыльце детдома, Николай, привыкший всегда и во всем контролировать ситуацию, впервые почувствовал себя полностью беззащитным. Его жизнь оказалась в руках другого человека. Это произвело на него необычайно сильное впечатление: его пульс участился, и он не мог дождаться того момента, когда окажется в постели с Еленой.
Елена, обнаженная, с мокрой после душа кожей, вышла из ванной и прислонилась к дверному косяку. Похоть в ее глазах медленно угасала. Неукротимая львица превращалась в сонного котенка. А Николай наблюдал за этими последними угольками — возбуждающей смесью желания и ненависти. Но вскоре и они переплавились в обычную, повседневную покорность.
Подобная стимуляция ее имплантата была необходима — не только для того, чтобы сделать акт совокупления более чувственным, но и чтобы вызвать должный физиологический ответ и повысить вероятность оплодотворения. Николай читал исследования. И его мать хотела, чтобы у него были дети. Она даже одобрила его союз с Еленой. Это была прекрасная комбинация: его стальная воля и ее холодный расчет.
Сегодня утром Николай на славу постарался сделать маму счастливой. Царапины на его теле служили тому лучшим доказательством.
Правда, мама вряд ли одобрила бы то, что Елена привязывает руки ее сына к спинке кровати и хлещет его по бедрам жесткой щеткой. Однако когда Николай взрослел, она сама много раз повторят ему: «Цель оправдывает средства».
Она всегда была практичной, его мать.
На тумбочке зазвонил телефон. Елена ответила на звонок, а затем передала трубку ему.
— Генерал-майор Савина Мартова,— официальным тоном сообщила она, вновь превратившись в кусок льда.— Она хочет говорить с вами, сенатор.
С усталым вздохом он взял трубку. Как всегда, она умудряется выбрать самое «подходящее» время. Должно быть, тоже услышала о неудавшемся покушении на его жизнь. Теперь наверняка хочет получить исчерпывающий отчет и удивляется, почему он сам до сих пор не позвонил ей. В течение нескольких следующих дней события будут спрессованы в тугой комок, и увидятся они только на формальной церемонии установки нового саркофага в Чернобыле. Все должно пройти гладко.
Николай перенес вес своего тела на исцарапанную задницу и поморщился от боли. Раньше чем он успел произнести хотя бы слово, в трубке прозвучало:
— У нас проблемы, Николай. Он снова вздохнул.
— Что на этот раз, мама?
22 часа 50 минут
Вашингтон, округ Колумбия
Прижимая девочку к груди, Грей бежал через двор. У малышки явно был жар, и тело ее на прохладном ночном воздухе казалось еще горячее. Даже сквозь рубашку Грей чувствовал, как горит ее кока. Пока она рисовала, жар еще больше усилился. Когда Грей взял из е руки уголек, она упала, и он едва успел ее подхватить. Девочка была в сознании, но ее глаза были абсолютно пустыми, а руки и ноги словно одеревенели. Грею казалось, что он несет большую куклу. Кукольным было и ее восковое личико.
Грей прикоснулся к ее щеке, посмотрел на длинные и нежные ресницы. Кто мог сделать такое с ребенком?
Малышку нужно было уберечь во что бы то ни стало.
Он посмотрел в небо. Черный вертолет военного образца опускался, намереваясь приземлиться прямо на улице, второй завис в воздухе в конце квартала, третий барражировал над парком позади дома.
Винтокрылые машины образовали треугольник.
Седан, на котором они приехали, все еще стоял на подъездной дорожке, у Луки и его людей было три одинаковых «форда»-внедорожника, припаркованных на улице. Цыганский барон уже собрал свою свиту. Он отдавал приказы на своем языке, указывая в разные стороны и, видимо, веля им рассредоточиться. Трое из них бросились в сторону парка, достигнув которого разбежались. Еще двое перебежали на другую сторону улицы и укрылись за домами. Соседские собаки дружно облаяли незваных гостей.
Ковальски и Элизабет шли впереди Грея, направляясь к стоявшему на дорожке «линкольну-таункар». Элизабет прижимала к уху сотовый телефон.
Пейнтер спешил к маленькой машинке «тойота-ярис», припаркованной у обочины. Она принадлежала одному из охранников, которых люди Луки отпустили. Грей последовал за ним. Охранник уже сидел за рулем. Пейнтер открыл заднюю дверь, повернулся и протянул руки. Грей передал ему девочку, сказав:
— Она вся горит. Директор кивнул.
— Как только мы окажемся в безопасности, ей будет оказана медицинская помощь. Я уже позвонил Кэт и Лизе и приказал им приготовить все необходимое.
Лиза Каммингс была опытным врачом и имела степень доктора медицинских наук в области физиологии. Параллельно с этим она являлась любовницей директора. Капитан Кэт Брайент была экспертом «Сигмы» по разведке и координации. Она курировала операции за рубежом.
Нырнув на заднее сиденье машины с девочкой на руках, Пейнтер на мгновение выглянул и посмотрел в небо.
— Но сначала,— сказал он,— нам нужно прорваться через этот кордон. Один из «фордов» сорвался с места и, не включая фар, понесся по улице, второй резко развернулся и рванул в противоположном направлении, вихрем пролетев мимо стоявшей «тойоты» с Пейнтером.
— Будем надеяться, что это сработает,— сказал Грей.
Перед тем как уехать, Пейнтер заставил Луку принести «Кобру» — одно из устройств, которыми пользовались цыгане, выслеживая девочку на Эспланаде. Как и надеялся директор, эта штука оказалась настоящей рацией, способной не только принимать, но и передавать. Директор показал Луке, как переключать «Кобру» с приема на передачу, а Лука объяснил это всем своим людям. Теперь они, включив аппараты, разъехалась и разбежались в разные стороны, создав тем самым с десяток ложных следов. Директор надеялся, что сигнал передатчиков заглушит сигнал, исходящий от радиомаяка девочки. Под прикрытием этой радиомаскировки Пейнтер рассчитывал добраться с девочкой до подземного бункера, в котором располагался штаб «Сигмы». Там он сможет нейтрализовать исходящий от нее сигнал и защитить ее.
Грей направился в другую сторону, к ожидавшему его «таункару». Ковальски уже нетерпеливо газовал на нейтральной передаче. Их путь лежал в международный аэропорт Рейгана. Грей вспомнил сделанный углем рисунок Тадж-Махала. Этот знаменитый мавзолей находился в Индии, той самой стране, где в последний раз видели Арчибальда Полка. Еще до появления девочки Грей решил расширить границы расследования и пройти по следу доктора в Индии. Таинственный рисунок на стене только укрепил его в этом намерении.
В Индии жил единственный человек, который мог пролить свет на исследования Полка и его перемещения до того момента, как он исчез.
Элизабет стояла возле открытой двери автомобиля, нервно поглядывая в небо. Когда Грей подошел, она как раз закончила разговаривать по телефону.
— Мне удалось дозвониться до доктора Мастерсона,— сообщила она,— коллеги отца из университета Мумбая. Но он сейчас не там, а в Агре.
— В Агре? — переспросил Грей.
— Это тот самый индийский город, в котором находится Тадж-Махал. Когда я позвонила, он был именно там, в мавзолее!
Грей посмотрел на «тойоту», которая отъехала от обочины и покатила по улице.
«Что же, черт побери, происходит?»
Над его головой пролетел вертолет, и птицы шарахнулись в противоположную сторону.
Грей предпринял еще одну попытку.
— Элизабет,— сказал он,— вы будете в большей безопасности, если останетесь здесь.
— Нет, я еду с вами. Вы сами убедитесь в том, что доктор Мастерсон — не самый приветливый и общительный человек, но меня он знает и ожидает моего приезда. Чтобы профессор согласился помочь, мне необходимо быть там.
Их глаза встретились, и во взгляде Элизабет Грей прочитал целую гамму чувств: решимость, страх и глубокую печаль.
— Он был моим отцом,— проговорила она.— Я должна ехать.
— А я за ней пригляжу,— подал голос Ковальски. В ее глазах промелькнула улыбка.
Грей жестом предложил ей садиться в машину. Он не особо возражал против того, чтобы Элизабет отправилась с ним, поскольку полагал, что ее знания и опыт еще могут пригодиться, прежде чем вся эта история подойдет к концу. Профессор Полк не просто так пришел к дочери в Музей естественной истории. Это он помог ей устроиться в греческий музей. Каким-то образом все происходящее было завязано на Дельфах. Но каким?
Наконец к ним присоединился Лука, который слышал последнюю часть их разговора.
— Я тоже еду,— заявил он.
Грей кивнул в знак согласия. Этот вопрос уже был согласован с Пейнтером, который считал нужным отблагодарить цыгана за то, что он привел к ним девочку. Грея это вполне устраивало. Он уже успел задать Луке несколько вопросов относительно его взаимоотношений с доктором Полком и прочитал в его темных глазах железную решимость.
Когда все было улажено, Грей сел на переднее пассажирское сиденье, а Лука и Элизабет устроились сзади.
— Держитесь крепче! — крикнул Ковальски, дал задний ход и, съехав с дорожки перед домом, погнал «линкольн» по улице.
Вскоре гул вертолетных лопастей над их головами растаял в ночи. Мысли Грея снова вернулись к девочке. «Кто она? Откуда пришла?»
Монк шел следом за тремя детьми. Шествие замыкал еще кое-кто, присоединившийся к ним у нижнего люка. Но это был не ребенок.
Монк постоянно ощущал спиной взгляд темных глаз.
Они поднимались по спиральной лестнице, шахта для которой была пробита сквозь толщу известняка. По каменным стенам стекала вода, делая ступеньки скользкими. Лестница была узкой, сугубо функциональной и, по всей видимости, предназначалась для технических нужд. Подъем оказался долгим. Монк уже почти тащил Петра.
Чуть раньше, когда завыла сирена, дети провели Монка по тропинке, которая тянулась по пещере и оканчивалась у небольшого люка. За дверцей оказалась лестница, по которой они сейчас и поднимались. Еще внизу Монку представили последнего и самого странного члена их компании.
Ее звали Марта.
— Сюда! — крикнул Константин, державший их единственный фонарик.
Он уже добрался до верха лестницы. Вскоре Монк вместе с двумя другими детьми присоединился к нему. Старший мальчик, скрючившись, сидел перед аккуратно сложенной стопкой одежды. Впереди короткий тоннель упирался в новый люк.
Константин взял кипу одежды и сунул ее в руки Монку. Тот отнес ее к люку и положил ладонь на его металлическую поверхность. Она была теплой.
Повернувшись, он увидел, как в тоннель с лестницы выбирается последний член их маленькой экспедиции. При весе в сорок килограммов и росте меньше чем в метр Марта опиралась на одну руку. Ее тело покрывала мягкая темная шерсть. Голыми были только мордочка, руки и стопы. Мех вокруг морды уже поседел.
Встреча детей и обезьяны у нижнего люка была теплой и трогательной. Несмотря на вой сирены и чрезвычайную чувствительность детей, шимпанзе обняла каждого из них, не просто по-дружески — по-матерински.
Монк не мог не признать, что в присутствии животного дети заметно успокоились.
Даже сейчас обезьяна, сразу подойдя к детям, ласково прикасалась к ним и что-то лепетала.
Больше всего внимания она уделяла самому младшему из них, Петру. У них существовал какой-то странный способ общаться друг с другом. Это был не язык жестов, а скорее язык тела: легкие прикосновения, различные движения, обмен долгими взглядами. Маленький мальчик, уставший после изнурительного подъема, казалось, заряжался силами от старой шимпанзе.
Константин подошел к люку, протянул Монку какой-то значок и показал, каким образом его следует прикрепить к рюкзаку.
— Что это такое? — спросил Монк. Константин кивнул на закрытый люк.
— Значок-дозиметр... Для определения уровня радиации.
Монк посмотрел на дверь. Радиация? Что находится за этой дверью? Он вспомнил тепло, которое ощутил, положив ладонь на ее поверхность. В его мозгу возник образ выжженной земли, радиоактивной пустыни, где нет ничего, кроме руин и пепла.
Когда все были готовы, Константин подошел к люку и всем телом налег на запиравшую его рукоятку. Дверь со скрипом открылась. Ослепительный свет хлынул на них приливной волной. Монк заслонил глаза ладонью, и понадобилось несколько секунд, чтобы он понял, что смотрит всего лишь на восходящее солнце. Спотыкаясь, он вместе с детьми вышел наружу.
То, что он увидел, ничем не напоминало апокалипсический пейзаж, который минуту назад нарисовало его воображение. Совсем наоборот.
Выйдя из железной двери, они оказались на склоне, густо поросшем лесом, в котором преобладали береза и ольха. Листья многих деревьев наступившая осень уже успела окрасить в желтый цвет. С одной стороны по зеленым от мха камням бежал широкий ручей, вдали тянулась гряда низких гор, испещренная пятнышками озер. Они блестели на солнце подобно серебряным каплям.
Выйдя из ада, они попали в рай.
Но преисподняя еще не до конца отпустила их.
Из тоннеля за их спинами донесся вой. Точно такие же звуки Монк слышал, когда они выбрались за забор больничного комплекса.
Зверинец.
Через секунду первому воющему голосу ответил второй.
Предупреждение Константина о том, что им следует торопиться, оказалось излишним.
Монк узнал эти жуткие звуки — не благодаря памяти, а с помощью той части мозга, в которой были записаны инстинкты хищника и добычи.
Раздался новый вой. Он прозвучал громче и ближе.
На них шла охота.
