17
7 сентября, 10 часов 07 минут
Южноуральские горы
Солнце всходило, но утро было отвратительным. Монк, пригнувшись, крался по усыпанной гравием дороге, тянувшейся через весь город-призрак. Все здесь заросло непомерно вымахавшими кустами и сорняками, и от этого создавалось ощущение, что они бредут по пояс в зеленой воде. Первым шел Константин, за ним — Монк. Петр и Киска замыкали процессию. Марта тоже не отставала, но из-за малого роста она с головой утопала в зеленом море, и о ее местонахождении можно было догадаться только по шевелению верхушек травяных зарослей.
— В этих горах мало угля,— принялся объяснять Константин, зевнув так, что у него хрустнула челюсть.— Поэтому в здешнем регионе шахтеры добывали в основном металлы и железные руды.
Монк понимал, что мальчика раздирают два чувства: усталость и страх. Поэтому, чтобы побороть их, он и говорил так спокойно.
— Кобальт, никель, вольфрам, ванадий, бокситы, платина...
Монк вполуха слушал его болтовню, продолжая при этом внимательно осматривать город во всех направлениях. Здания выглядели построенными наспех, из досок по обе стороны дороги тянулись приподнятые над ее уровнем дощатые тротуары. Они миновали состоящее всего из одного большого класса школьное здание с уцелевшими окнами и до сих пор сохранившимися в нем деревянными партами. Прямо посередине дороги навсегда застыли два проржавевших зеленых грузовика советской эпохи. Вдоль фасада единственного здесь кирпичного здания вытянулась надпись на кириллице. Монк не мог прочитать ее, но, судя по полкам и обстановке внутри, когда-то здесь размещался универмаг и почтовое отделение. Рядом расположилось питейное заведение, на полках которого все еще стояли покрывшиеся пылью бутылки.
Казалось, будто в один прекрасный день все население города разом покинуло свои жилища и ушло отсюда не оглядываясь.
Монку не было нужды гадать, почему это могло случиться. С высокого места, на котором они находились, было хорошо видно широко раскинувшееся озеро Карачай, обрамленное грязными берегами и отражающее солнечный свет с обманчивой беззаботностью, за которой скрывалось его ядовитое нутро. Монк взглянул на значок, прикрепленный к рюкзаку. Красный цвет сменился малиновым. Он проверял его каждые несколько минут.
Константин заметил его взгляд.
— Мы не должны находиться здесь больше часа. Тут очень опасно. Нам нужно как можно скорее спуститься под землю.
Монк кивнул и посмотрел вверх. Вход в шахту располагался в миле от них, выше по склону холма. Уже были видны металлическое наземные строения и похожие на скелеты подъемные краны, обступившие большое сооружение на склоне. По обе стороны от него высились два больших железных колеса, задачей которых некогда являлся подъем на поверхность добытой в шахте породы. Гравий, по которому они ступали, по всей вероятности, был вынут именно из этой шахты.
Монк ускорил шаг.
Впереди, за крутым изгибом дороги, взбиравшейся к вершине, появилось еще одно большое сооружение — водяная мельница высотой с трехэтажный дом, самый высокий объект в городе. Его колесо, зеленое от мха и лишайника, слетело с оси и упало поперек речушки. Вероятно, это случилось в результате произошедшего здесь когда-то наводнения местного масштаба.
Они продолжали идти, и вдруг Киска закричала.
Монк резко развернулся и увидел Петра, застывшего, как изваяние, с глазами, расширившимися от ужаса.
У Монка сдавило в груди.
«Нет... только не здесь!»
Марта обошла мальчика кругом, также почувствовав его испуг. Как и Монк, шимпанзе не знала, где затаилась опасность и от кого она может исходить, но обоим было ясно: Петр отчетливо почувствовал ее.
Монк вспомнил тигра с порванным ухом.
Захар.
Зверь не мог выследить их по следу, тем более что значительную часть пути они проделали по воде, однако тигры — умелые пловцы. Этот полосатый охотник, должно быть, перебрался через болота и устроил им здесь засаду. Монк не ожидал от Захара подобной хитрости.
Монк окинул взглядом высокие травы и нагромождение зданий. Хищник мог прятаться где угодно. У Коккалиса зашевелились волосы на руках. Он словно наяву видел устремленный на него взгляд зверя, суливший смерть, а они сейчас находились на открытом пространстве и были совершенно беззащитны. У них не было никакого оружия. Единственного имевшегося у них ножа они лишились, когда Марта атаковала Аркадия.
— Назад,— проговорил Монк, указав на кирпичное здание.— Двигайтесь медленно и идите к магазину.
Несмотря на наличие в здании окон, оно выглядело вполне надежным укрытием, кроме того, на полках магазина они могли найти что-нибудь для самозащиты. Монк притянул Петра к себе. Мальчик дрожал всем телом. Тесно прижавшись к друг другу, они двинулись обратно по тропе, которую только что сами же и протоптали в траве.
Монк, то и дело оглядываясь, пристально смотрел назад — в основном потому, что то же самое делал Петр. Теперь он безоговорочно доверял инстинктам мальчика. Мельница стояла по другую сторону речки, там, где дорога поворачивала к шахте. Монк знал, что тигры часто выбирают для засады высокие места, предпочитая затаиться на большом валуне, в ветвях дерева, на выступе скалы — там, откуда они могут спрыгнуть на свою добычу.
Словно почувствовав, что он обнаружен, тигр полосатой тенью плавно выпрыгнул из верхнего окна мельницы. Не будь Монк предельно сосредоточен, он не заметил бы этого. Зверь тут же исчез в высокой траве.
— Бегите! — крикнул он Константину и Киске, а сам рывком подхватил Петра и зажал его под мышкой.
Двое детей, шедших теперь впереди него, припустились со всех ног. Монк последовал за ними. Сзади скакала Марта.
За их спинами послышался громкий треск досок, будто кто-то тяжелый пересек речку по мельничному колесу. От распахнутой двери универмага их отделяли какие-то тридцать ярдов. Совсем близко. Монк мысленно молился о том, чтобы где-нибудь рядом со входом оказался холодильник, которым можно было бы забаррикадировать дверь.
Сзади раздался хрустящий звук выстрела. Пуля ударила в дорогу, и разлетевшийся в разные стороны гравий больно впился в его ноги.
Монк нырнул вбок, съежился и покатился по высокой траве, прикрывая Петра своим телом. Он катился до тех пор, пока не оказался за ржавым кузовом одного из старых грузовиков.
Снайпер стрелял с нижней части улицы.
Скорее всего, это был один из русских солдат.
Повернув голову, Монк увидел, как Константин и Киска, словно испуганные косули, прыжками несутся по деревянному тротуару и вбегают в открытую дверь универмага. Туда же одним скачком за ними влетела и Марта. От нового выстрела разлетелось окно, но эти трое уже находились в безопасности.
Монк на корточках сидел за грузовиком. Ему не удалось бы добежать до магазина, не оказавшись при этом на открытом пространстве. Он взглянул вверх по улице.
Там не было видно никаких признаков присутствия тигра. Не колыхалась ни одна травинка, не хрустел гравий под огромными лапами. Наверное, выстрелы заставили Захара затаиться, напугав животное не меньше, чем их. Он лежал, прячась где-то там.
Теперь Монк находился в западне между тигром и стрелком. Но это была далеко не единственная опасность. Другая, не менее страшная угроза нависла над ними. У границ города жизнерадостно поблескивало озеро Карачай, наполняя все вокруг смертоносной радиацией. Даже просто оставаться здесь означало смерть.
12 часов 30 минут
Вашингтон, округ Колумбия
Сирены продолжали завывать, а Юрий стоял у кровати Саши, закрывая ее от Макбрайда. Девочка, сверхчувствительная к любым громким звукам и уж тем более к вою сирен и крикам людей, лежала, закутавшись в простыни и зажимая уши ладонями. Находившаяся по другую сторону кровати Кэт Брайент подошла к Саше и стала гладить ее по голове, пытаясь успокоить. Позади женщины стояли патологоанатом Малкольм Дженнингс и охранник.
Юрий посмотрел на Макбрайда. Тот, в нескольких шагах от них, вжался спиной в угол комнаты, вцепившись одной рукой в светлые волосы своей заложницы, доктора Лизы Каммингс. Он все так же прижимал свой телефон-пистолет к ее шее.
Все они оказались в тупике.
А Мэпплторп и его коммандос уже топали сюда, вниз. При мысли о том, что мерзавец наложит свои мерзкие лапы на девочку, у Юрия вскипела кровь. Он не мог этого допустить.
Юрий переместился к металлическому столику, на котором были расставлены флаконы с лекарствами для Саши, и взял с него два шприца.
— Юрий! — предупреждающе рявкнул Макбрайд. Тот ответил по-русски, зная, что Макбрайд его поймет.
— Я не позволю вам забрать Сашу,— сказал он и вонзил иглу в трубку капельницы, тянувшуюся к руке девочки.
Нажимая на поршень шприца, он увидел, как Макбрайд отвел пистолет от шеи женщины и направил на него. Со стороны Юрия это была уловка, поскольку шприц содержал всего лишь безобидный соляной раствор. Затем он развернулся и кинулся прямиком на негодяя. В тот же момент Лиза ударила Макбрайда каблуком по ноге и резко откинула голову назад, нанеся ему удар затылком в лицо.
Раздался выстрел, прозвучавший громом в маленьком замкнутом помещении.
Пуля ударила Юрия в плечо, вынудив отступить на полшага, но, едва замечая боль, он снова бросился вперед и одним рывком освободил Лизу от хватки Макбрайда. Затем одной рукой он впился в горло Макбрайда, а другой вонзил ему в яремную вену второй шприц. Этот был наполнен лекарством Саши — комбинацией средств, применяемых при химиотерапии, эпинефрина и стероидов. В неразбавленном виде эта смесь являлась смертельной, а в шприце она была именно такой.
Макбрайд выпустил в прилепившегося к нему Юрия всю обойму. Выстрелы прозвучали приглушенно, как громкие хлопки. Юрий испытал ощущение, как будто кто-то нанес ему несколько ударов в живот. И все же ему хватило сил нажать на поршень шприца и загнать смертоносную жидкость в шею врага, откуда она сразу же поступила в сердце.
Макбрайд закричал.
Юрий повалился на пол, увлекая за собой второго мужчину. Он знал, что испытывает сейчас Макбрайд: огонь, распространяющийся по венам, давление, разрывающее голову изнутри, мучительную боль, сжимающую сердце. Чьи-то руки оторвали Юрия от Макбрайда и перевернули на спицу. Он увидел Кэт, склонившуюся над Сашей, чтобы защитить ее от выстрелов, и отвернувшую голову ребенка в сторону.
Рядом с ним бился в конвульсиях Макбрайд. Из его рта летела слюна, ставшая кровавой после того, как он прокусил себе язык. Его тело будет жить, но рассудок умрет, поскольку лекарство сожжет его мозг и оставит от него пустую оболочку.
Над Юрием склонилась Лиза.
— Помогите мне! — позвала она кого-то.
Появились другие руки и зажали рану на его животе. По полу растекалась кровь. Подошла Кэт и положила его голову себе на колени. Юрий закашлялся. Кровь потекла сильнее. Он протянул к ней руку, зная, что она поможет.
— Саша...— выдохнул он.
— Мы не дадим ее в обиду,— проговорила женщина. Юрий уже знал это и не сомневался в доброте ее сердца, поэтому он
покачал головой.
— Другие... Другие дети...
Ему было трудно сфокусировать взгляд и мысли. Мир перед его глазами темнел, а боль сменялась холодом.
Он пытался сказать ей, где находятся другие дети.
— Челя... бинск.
Он заскреб рукой по полу и вывел в луже собственной крови число 88. Кэт сжала его ладонь.
— Держитесь, Юрий.
Он хотел бы держаться — ради Саши, ради всех остальных. Тьма окончательно заволокла его, голоса звучали как из глубокого колодца. И с последним вдохом он подарил этой женщине единственное, что мог. Надежду.
Он стиснул руку Кэт и выдавил из себя единственную фразу:
— Он жив...
Ошеломленная, Кэт сидела, продолжая держать на коленях голову уже мертвого Юрия. Верно ли она расслышала? Она посмотрела в его открытые, но остекленевшие, безжизненные глаза. В последние минуты жизни он стал словно одержимым, будто пытаясь исполнить какую-то епитимью, и даже переходил на русский. Искушенная в языках благодаря годам службы в морской разведке, она понимала его.
Другие дети.
Такие, как Саша.
Кэт взглянула на лежащую в кровати девочку, заботу о которой теперь взял на себя Малкольм.
Потом Юрий пролепетал нечто такое, что показалось Кэт полной бессмыслицей, и пытался что-то нарисовать своей кровью. Но что означала его последняя фраза?
Кэт повернулась к Лизе.
Ее подруга стояла на коленях в луже крови.
— Он спас мне жизнь,— пробормотала она и положила ладонь на грудь Юрия. Поглощенная оказанием помощи Раеву, она не слышала его последних слов.
Лежавшее рядом с Лизой тело Макбрайда перестало дергаться. Открытые глаза американца были такими же остекленевшими и безжизненными, как у Юрия, но его грудь вздымалась и опускалась.
Кэт сидела, будучи не в состоянии подняться. Взгляд женщины был устремлен на Сашу и лежавшую на тумбочке стопку ее рисунков.
Во всем мире для нее существовали лишь слова Юрия.
«Он жив».
Перед тем как произнести их, он крепко сжал ее руку.
Это было послание, адресованное только ей.
Она поняла, что он имеет в виду, но это было невозможно.
И все же эти слова развязали в ее душе какой-то узел и возродили огонь надежды, который никогда не угасал внутри ее. Она дышала все с большим трудом, и с каждым вдохом этот огонь разгорался все сильнее, сжигая сомнения, освещая темные углы ее души. Какая-то ее часть опасалась выходить на свет. В тени она чувствовала себя в большей безопасности, но гасить этот огонь — отказывалась.
Именно этот огонь заставил ее вскочить на ноги.
Подняв с пола пистолет охранника, Кэт заговорила, обращаясь ко всем находившимся в палате:
— Оставаться здесь опасно. Мы должны пробиваться к выходу, а если не удастся, то найти какое-нибудь место, где можно занять оборону.
Лиза отсоединила капельницу от руки девочки. Кэт заметила, что альбом для рисования до сих пор лежит на прикроватной тумбочке, открытый на той странице, где зеленым карандашом был нарисован мужчина на плоту.
Она знала, что это хоть и невозможно, но является правдой.
Монк...
Он жив.
10 часов 07 минут
Южноуральские горы
Американец должен умереть.
Промахнувшись с первого раза, Борсаков выругался. Он укрылся в тени одной из шахтерских лачуг, прижимаясь щекой к ложе винтовки.
Он не ожидал внезапного маневра, предпринятого его мишенями, кинувшимися прямо на него. Из-за этого пришлось менять позицию и стрелять наспех. Кроме того, он предполагал, что во время крушения лодки прицел винтовки оказался сбит, а пристрелять ее и настроить прицел у Борсакова не было времени. Поэтому выстрелы лишь выдали беглецам его присутствие.
Но ему хотя бы удалось остановить их и пришпилить к месту.
Двое детишек и шимпанзе спрятались в кирпичном здании, а американец с мальчишкой — за грузовиком.
Борсаков скользнул назад, не высовываясь из травы. Все, что ему оставалось сделать,— это пересечь улицу, и тогда американец вновь будет у него как на ладони.
На сей раз он не промахнется.
Пригибаясь, он пошел через дорогу, пытаясь как можно дольше оставаться в тени. Добравшись до угла, спрятался за перевернутой бочкой и, приготовив винтовку, осторожно выглянул.
Теперь он мог видеть все пространство по другую сторону грузовика.
Пальцы Борсакова впились в оружие. Его охватили злость и растерянность.
Там никого не было.
Американец и мальчишка исчезли.
Петр забрался в грузовик и свернулся калачиком на полу. За минуту до этого Монк подсадил его и помог влезть в полуоткрытое окно, а сам исчез между двумя домиками, стоявшими позади грузовика. Перед тем как уйти, он знаками велел Петру не произносить ни звука и спрятаться как можно ниже под передним сиденьем. Теперь Петр делил свое убежище с сухими листьями и жуками. Он обхватил колени руками.
В каких-то потаенных уголках его памяти, куда ему самому было страшно заглядывать, жили воспоминания о том, как он прятался вот так же: содрогаясь от страха, боясь дышать, преследуемый. Это было в другой жизни, не в его. Только тогда вокруг него было не железо, а камень.
Мечась между «тогда» и «сейчас», он ощущал булавочные уколы света снаружи. Звезды в ночном небе. Если на них посмотреть подольше, они становились ярче и словно падали на него. Но ночное небо всегда пугало его, поэтому он ушел «оттуда» и вернулся «сюда».
Как только Петр сделал это, он сразу испытал острое чувство голода. Но как и предыдущие воспоминания, этот голод принадлежал не ему. Совсем рядом билось большое сердце, заглушая биение его маленького сердечка. Он ощущал в воздухе странные запахи: мокрой травы, горячей крови, слышал хруст гравия под ногами. Он почувствовал на лице глубокий выдох — гораздо более сильный, нежели могла произвести его детская грудь. Это были запахи охоты.
А потом пришел мускусный запах.
Совсем другой.
Среди них появился новый охотник. Но это ощущение несло с собой больше чем едкий запах. Вместе с ним пришло воспоминание об острой боли. Она пронзила позвоночник, ярость выжгла ощущение голода. Когда Петр съежился еще сильнее, большое сердце устремилось вперед, по направлению к нему.
Монк бежал позади стоящих вдоль дороги построек. Его спина и грудь горели от заноз, которые он нахватал, протискиваясь в узкий проем между двумя дощатыми хибарами. Он спрятал Петра в грузовике, обезопасив его таким образом хотя бы от тигра, но не от снайпера. Его главной задачей на данный момент было увести солдата подальше от детей, заставить его преследовать себя в лабиринте домиков, стоящих ниже по дороге.
Перехитрить стрелка означало победить его, а наградой за это станет выживание.
Монк бежал, низко пригнувшись, избегая наступать на сухие опавшие листья и гравий. Он двигался бесшумно до того момента, пока не достиг последней из построек. Обогнув ее, он оказался на главной дороге. Достаточно ли он удалился от того места, где скрывались дети?
Задержав дыхание, он выглянул из-за угла и, окинув дорогу взглядом, увидел кирпичное здание, ржавый грузовик и заросли травы. Нигде никакого движения. Лишь ветерок с вершины горы шевелил верхушки зеленых зарослей.
Снайпера видно не было.
Однако он был там и, возможно, как раз сейчас подбирался к детям. Монк не мог допустить, чтобы русский взял в заложники хотя бы одного из ребят. Он присел и напружинил ноги. Необходимо было перепрыгнуть через дорогу и кинуться в сторону нижней части заброшенного города. Хруст гравия будет достаточно громким, чтобы привлечь внимание русского.
Однако, чтобы его план удался, он должен действовать достаточно убедительно.
Набрав в легкие воздуха, Монк выскочил из-за своего укрытия и побежал по гравию.
— Бегите! — крикнул он и махнул рукой воображаемым детям.— Бегите, не останавливаясь!
Пусть стрелок думает, что все дети — вместе с...
Бах!
Пуля попала Монку в бедро. Левая нога тут же отказалась служить хозяину.
Он тяжело упал, вытянув руки, чтобы смягчить падение. Гравий содрал кожу с его ладони и культи. Монк позволил инерции протащить себя чуть дальше под дороге. Второй выстрел. Пуля просвистела над его головой и ушла в траву.
Монк распластался на земле, но сквозь заросли травы увидел, как солдат поднялся из своего укрытия. Он прятался примерно на середине расстояния, отделявшего Монка от кирпичного дома, и теперь, прижимая винтовку к плечу, бочком двинулся прямо на него.
Солдат допускал возможность того, что противник зайдет ему с тыла, поэтому затаился в засаде и ждал его появления.
Однако снайпер был тут не единственным охотником.
В пятидесяти ярдах выше по улице трава раздвинулась, и выпрыгнувший из нее полосатый силуэт понесся на Борсакова подобно торпеде, летящей сквозь воду.
Лицо Борсакова оставалось бесстрастным, но его душа пела от темного удовлетворения. Он подстрелил американца, и теперь тот лежит обездвиженный и беспомощный. Здесь ему и придет конец. Он заставит американца заплатить за гибель его товарищей на лодке, заставит его помучиться, сначала прострелив ему колено, а потом, возможно, еще и плечо.
Борсаков сделал еще один шаг. Позади него послышался хруст гравия, шорох травы, словно потревоженной ветром.
Но это был не ветер.
Борсаков знал.
Он резко развернулся и начал стрелять даже раньше, чем успел занять устойчивое положение. Звериный рев ярости разорвал воздух. Захар, вырвавшийся из травы, продолжал лететь на свою жертву: широкими прыжками, впиваясь в землю черными когтями, оскалив желтые клыки.
Борсаков стрелял и стрелял. Из полосатой шкуры фонтанами брызгала кровь, но человек знал: ему не остановить это чудовище.
Это была сама ярость и боль, месть и голод, зло и решимость.
Перед лицом подобного ужаса из глотки Борсакова вырвался вопль — неистовый, исходящий из самого нутра, первобытный крик ужаса.
А затем тигр прыгнул и пригвоздил его к земле.
Монк приподнялся повыше и наблюдал за тем, как зверь терзает тело солдата. Это зрелище напомнило ему сцену, свидетелем которой он стал вчера: медведь, разрывающий на части здоровенных волков. До Монка донесся хруст костей, и крик человека тут же оборвался. Тигр трепал труп снайпера, словно тряпичную куклу. Он перекусил ему шею, и из нее фонтаном била кровь.
«Хватит с меня»,— подумал Монк и, поднявшись из травы, заковылял прямиком по направлению к хищнику. Его левая нога горела огнем.
Винтовка солдата отлетела в сторону, когда на него обрушились четыреста килограммов звериных мускулов и клыков. Она упала на полпути между тигром и Монком. Без нее им не спастись от этого монстра.
Послышался злобный рык. Глаза Захара были устремлены на Монка, и в их черной глубине тот прочитал: зверь узнал его, убийцу своего брата.
Тигр, изогнув спину, стоял на исковерканном теле русского. Он был готов к прыжку: мышцы перекатывались под кожей, шерсть — дыбом, зубы оскалены. По груди и бокам зверя текла кровь, расплываясь пятнами на шкуре. Было видно, что кошку поддерживает одна только ненависть.
Дотянувшись до оружия, Монк опустился на колени и взял его. Однорукому, ему было тяжело справиться с винтовкой: поднять ее, найти спусковой крючок, прицелиться.
Он нипочем не успеет сделать все это вовремя.
Задние ноги Захара напряглись для смертельного прыжка...
...когда вдруг послышался вой другого тигра. Он был не таким громким, как тот, что издавал Захар, но в нем звучала такая же злость и боль. Монк узнал его, поскольку слышал точно такой же всего несколько часов назад.
Это был предсмертный крик Аркадия, брата Захара.
Захар тоже узнал его и распрямился. Он спрыгнул с тела поверженного врага и, развернувшись, застыл, высоко подняв хвост. Затем огромная кошка зашипела, но в этом звуке слышалась уже не столько злость, сколько растерянность.
Монк поднял винтовку, навел ее на металлическую шапочку, закрепленную на затылке зверя, а затем опустил прицел чуть ниже.
Шипение Захара, стоявшего в нескольких шагах от него, переросло в вой, наполненный горечью и тоской зверя по своему навсегда утраченному брату.
Расставив колени пошире, Монк нажал на курок. Винтовка ответила выстрелом и короткой, злой отдачей. Тигр дернулся, а затем повалился в траву.
Монк опустился на землю рядом с ним, опершись на культю, и закинул винтовку на плечо. Он знал, что его прицел был точен, а выстрел в основание черепа — милосерден. Затем он осмотрел собственную рану. Пуля солдата пробила его бедро, но рана была сквозная и чистая.
Он будет жить.
Сделав несколько глубоких вдохов, Монк заставил себя встать.
Выше по дороге появились Константин и Киска. Монк знал, что обязан жизнью именно маленькой Киске и ее удивительному дару подражать голосам животных. Услышав однажды крик Аркадия, она безукоризненно воспроизвела его, а ее голос был усилен импровизированным рупором, который Константин скрутил из куска старой жести. Теперь подросток за ненадобностью отбросил его в траву.
Из магазина появилась Марта и поскакала прямиком к грузовику.
Сейчас они заберут Петра и пойдут дальше. Хромая, Монк смотрел на шахтные постройки, доминирующие над всем городом. Им предстоял весьма непростой подъем, но сначала нужно было сделать здесь еще кое-что. Он подковылял к Захару и положил руку на окровавленную холку тигра, всей душой желая зверю обрести наконец покой, которого тот был лишен на протяжении всей своей жизни здесь.
— Извини, здоровяк... Отправляйся навстречу своему брату.
12 часов 43 минуты
Вашингтон, округ Колумбия
Пейнтер бежал по пустому коридору по направлению к лестнице. Выла сигнализация, ей аккомпанировала сирена протокола «Альфа». Эвакуация «Сигмы» была почти завершена. Аварийные выходы вели в прилегающий подземный гараж. Пейнтер не сомневался в том, что Мэпплторп расставил там своих людей, чтобы не допустить вывоза девочки из здания. Но по крайней мере, сотрудники службы успешно покинули подземный бетонный бункер.
Все, кроме тех, кто был взят в заложники в самом начале нападения.
После того как был введен в действие особый план, Пейнтер сначала пришел в коммутационный центр главного командования. Он обнаружил, что связь бункера с внешним миром отключена. Это означало, что у кого-то имелась схема структуры командования. Зато внутренняя связь по-прежнему функционировала. На мониторах, на которые транслировалось изображение с камер, установленных на верхних этажах, он видел, как коммандос Мэпплторпа взяли с дюжину заложников и связали каждому руки за спиной с помощью пластиковых наручников.
Могло быть хуже. В этот поздний час в «Сигме» находилось минимум сотрудников. Удовлетворенный увиденным, Пейнтер приготовил все, что было ему необходимо, и занялся тем, что в данный момент тревожило его больше всего. Он резко открыл дверь на лестницу и едва не сбил с ног оказавшуюся за ней Кэт Брайент.
На руках она держала Сашу.
Пейнтер ничего не понимал.
Позади Кэт он увидел Малкольма Дженнингса и охранника.
— Что? Как? — растерянно бормотал он.
Из-за спины Малкольма вынырнула Лиза и поспешила к нему. Ее одежда была залита кровью. Она раскрыла руки и обняла его. Пейнтер чувствовал, как женщина дрожит от облегчения — точно такого же, какое испытывал он сам. Затем они отступили друг от друга и вновь превратились в профессионалов.
— Что произошло? -— спросил он.
Кэт лаконично и бесстрастно пересказала ему события последних часов и под конец добавила:
— Мы пытаемся выбраться отсюда.
— С Сашей вам это не удастся,— проговорил Пейнтер.— Все выходы наверняка блокированы.
— Так что же делать? — осведомилась Лиза. Пейнтер взглянул на часы.
— Ну, избавившись от Макбрайда собственными силами, вы уже значительно облегчили мне жизнь.— Он указал назад.— Несите Сашу в раздевалку спортзала и запритесь там вместе с ней.
— А как же вы? — спросила Кэт.
Он поцеловал Лизу в щеку, повернулся к двери и вышел.
— Мне осталось кое-что доделать, а потом я присоединюсь к вам.
— Будь осторожен,— попросила Лиза.
— Директор! — окликнула его Кэт.— Монк все еще жив! Пейнтер остановился и обернулся, но дверь на лестничную клетку уже
закрылась. Не ослышался ли он? Впрочем, расспрашивать Кэт о том, что она имела в виду, не было времени. Это подождет. Он побежал по коридору и вернулся туда, откуда начал, в коммутационный центр. Замедлив ход, он понюхал воздух. Пространство вокруг пахло свежестью, как и должно было быть.
Это была первая ступень плана чрезвычайных действий — наполнить воздух газообразным катализатором. На то, чтобы его содержание достигло критического уровня, требовалось пятнадцать минут. И хотя дышать без ущерба для себя можно было еще пару часов, у них не было этого времени. Уже через десять минут система осуществит поджог газа, и по всем этажам командного пункта пронесется огненный шквал, усиливаемый катализатором. Пожар будет продолжаться всего несколько секунд, выжигая каждый сантиметр бетонного бункера. Затем включится система пожаротушения и моментально справится с огнем.
Оказавшись в нужном помещении, Пейнтер просмотрел несколько мониторов, транслировавших изображение со всех этажей.
Он переводил взгляд с одного на другой до тех пор, пока не нашел то, что искал. На нем Мэпплторп стоял позади Шона Макнайта, уткнув ему в спину дуло пистолета. Еще дальше было видно, как коммандос один за другим исчезают в двери, ведущей внутрь бункера. Пейнтер включил звук.
— ...безумие,— говорил Шон.— Такими методами действовать нельзя. Вы что, думаете, что можете совершить вооруженный налет на разведывательное агентство и выйти потом сухим из воды?
— Мне уже приходилось это делать! — прорычал Мэпплторп.— Главное, чтобы были результаты. Победителей не судят.
— Иными словами, цель оправдывает средства,— фыркнул Шон.— Вам это нипочем не сойдет с рук. Убиты два человека.
— Всего-то? Как я уже сказал, мне неоднократно приходилось проделывать то же самое. И за границей, и здесь.
В разговор вступил Пейнтер. Он заговорил в микрофон, соединенный с громкоговорителями, установленными на том этаже.
— Мэпплторп!
Мужчина подпрыгнул от неожиданности, но его пистолет остался там же, где был до этого. Повертев головой, он увидел установленную на стене видеокамеру и снова обрел уверенность. На его губах появилась презрительная усмешка.
— А-а, директор? Значит, вы не эвакуировались вместе с остальными своими людьми? Очень хорошо. Тогда давайте закончим с этим побыстрее. Отдайте девочку, и никто больше не пострадает.
— Мы уже вывели из строя ваших людей, Мэпплторп, и спрятали девочку там, где вам ее ни за что не найти.
— Вот как? — Мэпплторп понюхал воздух.— Я вижу, вы активировали систему чрезвычайных действий «Сигмы».
Пейнтер похолодел. Этот человек раздобыл не только план их базы, но проник значительно глубже. Шон предупреждал его о том, насколько опасен Мэпплторп. Этот подонок раскинул сети повсюду, а сам, подобно черному пауку, устроился посередине своей шпионской паутины. Его вкрадчивые, приторные манеры скрывали страшное, безжалостное нутро.
— А таймер, как я полагаю, вы установили на «ноль сто»,— продолжал Мэпплторп, видимо желая показать, сколь многое ему известно.— Нам не удалось получить код, чтобы блокировать эту вашу систему, но какое-то внутреннее чувство подсказывает мне, что нам это и не понадобится. Хотя бы потому, что наверху мы держим в заложниках двадцать человек. Двадцать ваших людей — мужчин и женщин. У которых, между прочим, за пределами этих стен есть семьи. Не думаю, что у вас хватит духу убить их собственными руками. Что касается меня...
Негодяй поднял пистолет и приставил его к затылку Шона.
— ...то мне решимости не занимать.
Мэпплторп выстрелил. Грохот выстрела оказался слишком большой нагрузкой для микрофонов, и колонки разразились шипением и пронзительным свистом. Шон упал на колени, а потом повалился лицом на пол.
Грудь Пейнтера сдавило словно тисками. Не в состоянии дышать, он смотрел на происходящее и не верил собственным глазам. Вопреки реальности, ему казалось, что вот сейчас Шон встанет и даст подонку достойный отпор. Разумеется, этого не случилось, да и не могло случиться. Мозг Пейнтера охватила ненависть — столь же жаркая, как и огненное цунами, которое вскоре должно было пронестись по бункеру. Потрясенный жестокостью и бессердечностью этого человека, он не мог произнести ни слова.
В отличие от его противника.
В динамиках вновь зазвучал голос Мэпплторпа:
— Мы идем за девочкой, директор, и никто не сможет нас остановить.
