Глава 21
26 октября, 21 час 33 минуты
по местному времени
Иерусалим, Израиль
Аллилуйя малым чудесам.
Джордан обнаружил несколько подарков, дожидавшихся его на кровати в отведенной ему маленькой монашеской келье. Аккуратно сложенный комплект чистой одежды лежал на подушке, а на одеяле лежало возвращенное ему оружие.
Подлетев к кровати, он осмотрел свой автомат и пистолет. Они были заряжены — это доставило ему облегчение и одновременно встревожило его. Или его хозяева доверяют ему, или их совершенно не волнуют какие-либо угрозы с его стороны.
Но доверие — это улица с односторонним движением.
Стоя возле кровати, Стоун бегло осмотрел свою келью. Она была вырублена в скале. В келье помещалась односпальная кровать, приставленная вплотную к одной из стен; кроме нее в келье стоял широкий стол для умывальных принадлежностей, на котором возвышался медный таз, наполненный водой, над поверхностью которой клубился пар.
Джордан быстро осмотрел келью, на этот раз ища подслушивающие устройства. Обстановка комнаты была более чем спартанской, поэтому в ней было совсем немного мест для их установки. Он заглянул под матрас, провел рукой по тыльным сторонам рамы кровати, сколоченной из грубо обработанных досок, осмотрел стол для умывальных принадлежностей.
Ничего.
Он даже подошел к висящему на стене распятию и, сняв его, осмотрел оборотную сторону, чувствуя при этом некоторые уколы совести за этот акт богохульства.
И снова ничего.
Вероятно, они не собирались его подслушивать — по крайней мере, с использованием современных технических средств. Стоун пристально посмотрел на дверь. Насколько острым слухом обладают сангвинисты?
Учитывая уровень своей параноидальности, он подивился тому, как мудро было с его стороны приехать сюда. Разве лучше было бы, если они вместе с Эрин остались в пустыне и поимели бы шанс пообщаться с шакалами? Или с другим беспощадным волком?
Что было бы ничуть не лучше.
Прибыв сюда, они, по крайней мере, все еще живы. Другим повезло значительно меньше. Джордан представил себе растерзанные тела своих сослуживцев, погребенные под тоннами камней. Он думал о телефонных звонках и визитах, которые ему предстоят, после того как это суровое испытание закончится: разговоры и встречи с родителями, вдовами, детьми…
Погруженный в тоску и печаль, он нырнул в кровать.
Ну что, черт возьми, он им скажет?
21 час 52 минуты
Теснота — одним этим словом можно было описать состояние комнаты Эрин.
Она постоянно ударялась локтем о стену, пытаясь отмыть себя дочиста в тазу. Сняла с себя бюстгальтер и трусики и, завершив омовение, принялась рассматривать оставленную для нее одежду.
С тем, чтобы надеть на себя белую хлопковую рубашку, которую она нашла на кровати, никаких проблем у нее не возникло — но как быть с длинной черной юбкой? Такую юбку Эрин носила в детстве, и она постоянно создавала ей проблемы: девочка не могла лазать в ней по деревьям и ездить верхом на лошади. В ее прежнем мире женщины ходили в юбках, в то время как мужчины, наслаждаясь при этом свободой, ходили в брюках.
В течение всех своих детских лет Эрин носила платья и юбки и сейчас не хотела возвращаться к старому. Но ее джинсы были распороты по шву, пропитаны кровью и потом, вываляны в песке, поэтому она должна была надеть юбку — а иначе ей ничего не останется, как предстать перед Джорданом и священниками в исподнем.
Вот так-то.
Эрин переложила содержимое карманов джинсов в карман юбки: нацистскую медаль из усыпальницы, бумажник, мятые, не больше игральной карты, вырезки из разных изданий, собранные за многие годы.
Кончики ее пальцев наткнулись на последний предмет, который вызвал у нее одновременно и прилив сил, и озлобление. Она всегда таскала с собой подобные вырезки, чтение которых вызвало чувство вины и чувство злобы. Эрин представила себе детское лоскутное одеяло, из которого был вырезан этот кусочек; представила себе, как она стащила его до того, как была похоронена ее малютка-сестра, завернутая в это одеяло. Она хранила в себе память об этом, но сейчас, опасаясь, что воспоминания, переполнив ее, выплеснутся наружу, быстрым движением спрятала этот кусочек ткани глубоко в карман новой юбки.
Покончив с этим, Эрин надела на себя юбку, чувствуя сильное раздражение от того, как ткань трется о ноги. Сандалии она оставила возле кровати. Ноги обула в кеды.
Покончив с одеванием, она подошла к двери, которая оказалась открытой, и выглянула в коридор. В коридоре было пусто, и она вышла из комнаты. Повернувшись, чтобы закрыть свою дверь, услышала, как что-то царапает по камню — звук был такой, будто кто-то пытается с помощью ногтей выбраться из могилы. Испугавшись, но будучи при этом одержимой любопытством, Эрин стремительно побежала по залу. Она не хотела быть пойманной за пределами своей комнаты, особенно сейчас, услышав этот скребущийся звук. В ее воображении возникла пасть сидящего на цепи беспощадного волка.
Не постучавшись, она влетела в комнату Джордана.
Кроме полотенца и удивленного выражения на лице, она не увидела на нем ничего. Он схватил пистолет в правую руку, но сразу опустил его.
— О господи, простите. — Эрин залилась краской. — Я не должна была… Я не хотела…
— Все нормально, — ответил он, улыбаясь ее волнению, от которого ее щеки заполыхали еще жарче. — Я рад, что вы заглянули ко мне. Я ведь собирался поговорить с вами. Наедине.
Она согласно кивнула. Она и сама шла сюда именно за этим, но рассчитывала, что во время их беседы они оба будут в одежде.
Эрин топталась возле двери, стараясь не смотреть на мускулистую грудь Джордана, на тонкие линии мягких волос, растущих ниже брюшного пресса и спускающихся ниже, на его длинные загорелые ноги.
Она хотела отвернуться, но ее взгляд задержался на необычной татуировке, выколотой на его левом плече, спускающейся частично по руке, идущей по груди, делающей на ней поворот и возвращающейся на то же плечо. Она выглядела как разветвленные корни дерева, исходящие из одной темной точки в верхней части его грудной клетки. В этой татуировке была какая-то флористическая красота, в особенности в сочетании с таким мускулистым телом.
Стоун, должно быть, заметил предмет ее пристального внимания. Ткнув пальцем в одну из ветвей, он сказал:
— Я сделал это, когда мне было восемнадцать.
— А что это?
— Это называется фигура Лихтенберга. То есть фрактальный узор, который формируется на поверхности какого-то предмета после удара молнии. А в данном случае этим «каким-то предметом» был я.
— Что? — Она подошла к нему, заинтригованная и обрадованная неожиданной возможностью справиться со смущением.
— Я играл в футбол во время дождя. Молния ударила в меня, когда я стоял в зачетной зоне после того, как сделал тачдаун.
Эрин пристально и с полуулыбкой смотрела в его голубые глаза, пытаясь понять, не разыгрывает ли он ее.
Он поднял вверх три пальца.
— Слово скаута.
Ну, он-то, конечно, был бойскаутом.
— Меня целых три минуты считали мертвым.
— Что вы говорите?
— Ага, — подтвердил он и кивнул.
— Ну и каково это, быть мертвым?
— Я не был в том самом темном туннеле, не видел яркого света впереди, но я вернулся назад совсем другим.
— В каком смысле другим?
Джордан, задумавшись над этим вопросом, стал, как ей показалось, несколько приземленным. Интересно, думала она, скажет он ей, что видел Бога или что его коснулся ангел?
— Все было так, будто настал мой час. — Он положил руку на сердце. — И все, что произошло после этого момента, я воспринимал как вознаграждение или приз.
Эрин не могла оторвать взгляда от его грудной клетки. Как близко подошла к нему смерть… Он прошел через нее и вышел с другой стороны, как сангвинисты.
Улыбнувшись, Джордан повел пальцем по одной линии.
— Эти конфигурации иногда называют цветками молний. Они появляются в результате разрывов мелких капилляров под кожей в результате прохождения электрического тока, следующего за ударом молнии. Вот от этого я и пострадал. — Он дотронулся до середины ветвления на грудной клетке. — Эта конфигурация расползлась. Некоторое время она была ярко-красной, но затем поблекла, и от нее остался лишь маленький шрам.
— А потом?
— Я сделал себе эту оригинальную татуировку, чтобы не забывать о том, что эта жизнь дана мне в подарок. — Джордан рассмеялся. — А заодно и довел родителей почти до сумасшествия.
Эрин хотелось потрогать татуировку, ощупать ее — так она с первоначальным чувством недоверия обследовала все предметы, казавшиеся необычными. Женщина уже протянула палец к его груди, но внезапно остановилась, а палец застыл в воздухе близ черной отметины на его грудной клетке.
Стоун протянул руку, взял ее пальцы в свои и притянул их ближе.
— Там, где поначалу был шрам, вы нащупаете небольшой бугорок.
Эрин собралась было воспротивиться, но не смогла. Как только кончики ее пальцев коснулись его кожи, ее словно встряхнуло, словно шрам все еще хранил какую-то часть электричества от той самой молнии, но она понимала, что это нечто большее, чем остаточный электрический заряд.
Джордан, должно быть, почувствовал то же самое. Его кожа натянулась в тех местах, к которым она прикасалась, упругие мышцы окаменели под ее пальцами. Его дыхание стало более глубоким.
Он все еще держал ее руку, а она, подняв голову, смотрела в его голубые глаза, на его губы — верхняя губа, уже чуть заросшая щетиной, напоминала очертаниями лук.
Глаза его потемнели, он склонился к ней, словно желая доказать, что остался живым после того злополучного удара молнии.
Эрин задержала дыхание и стала послушной его рукам — сейчас, после долгого дня ужасов, у них было одно общее желание.
Его поцелуй поначалу был нежным, легким как пушинка, его губы едва касались ее губ.
Она почувствовала жар во всем теле, словно электричество, исходившее от него, разогревало ее.
Поднявшись на цыпочки, Эрин плотнее прижалась к его губам, желая полнее ощутить его сладость, более глубоко прочувствовать его самого. Она обвила руками его голые плечи, прижала его ближе к себе, желая сделать его еще ближе, привязать к себе, еще сильнее согреться теплом его тела. Она растворилась в этом поцелуе, дала ему заполнить всю себя и вытеснить из памяти все ужасные события, случившиеся в усыпальнице.
Внезапно ее взгляд остановился на бледной круговой полоске кожи на безымянном пальце Джордана.
Это тоже была своего рода татуировка, служившая таким же ярким индикатором события, как и шрам, появившийся в результате удара молнии.
Он был женатым человеком.
Эрин отпрянула назад, налетев на умывальный стол.
— Ой, сожалею, — сказала она, придерживая стол и все стоявшее на нем.
— А я — нет, — хрипло произнес он, имея в виду совсем другое.
Она отвернулась, злясь на себя и, разумеется, на него тоже. Ей необходимо было успокоить дыхание и привести в порядок мысли.
— Я думаю, мы слишком спешим с этим.
Джордан посмотрел на часы.
— Так, может, перевести время?
Эрин не имела в виду время как таковое, но продолжать дальнейший разговор на эту тему не имело смысла.
— Мы ведь еще не расстаемся.
Джордан ответил ей понимающей, слегка смущенной улыбкой, а затем, отступив к кровати, присел на нее. Эрин, сев на другой конец кровати, скрестила руки на груди — ей необходимо было поменять объект объятий.
— Как ваше второе плечо? — спросила она неестественно высоким голосом.
Стоун повредил плечо, когда, протискиваясь через узкий проход, спасался из обрушающейся усыпальницы.
Джордан, дотронувшись второй рукой до больного плеча, вздрогнул и поморщился.
— Болит, но, я думаю, ничего серьезного. Во всяком случае, пусть лучше болит у живого, чем не болит у мертвого, лежащего под грудой камней внутри горы.
— А ведь еще немного, и мы могли бы остаться там…
— Кто говорит, что легкий путь является правильным?
Эрин вспыхнула, все еще чувствуя жар, его объятия, его поцелуй. Опустив голову, она стала смотреть на свои руки. Когда ей показалось, что молчание слишком затянулось, она, посмотрев на дверь, спросила:
— Как вы думаете, что им от нас надо?
Джордан посмотрел туда, куда был направлен ее взгляд.
— Не знаю. Может быть, они хотят расспросить нас о том, что там происходило. Взять с нас клятвы хранить все произошедшее в секрете. А может быть, хотят дать нам миллион долларов.
— Почему именно миллион долларов?
Стоун пожал плечами.
— А почему бы и нет? Я просто предположил… давайте будем оптимистами.
Она посмотрела на грязные носки своих кедов. Легко сказать, будем оптимистами… а как это сделать, особенно если рядом с ней сидит полуобнаженный Джордан? Жар его обнаженной кожи легко преодолевал расстояние между ними. Сколько времени прошло с того времени, когда она находилась в одной комнате с обнаженным мужчиной? Не говоря уже о том, что ни один из них не был хотя бы наполовину таким, как Джордан, или их поцелуи хотя бы наполовину были такими сладкими, как поцелуй Джордана.
Снова воцарилось молчание. Взгляд Джордана был направлен в сторону; наверное, он думал о своей жене, о своей мимолетной измене ей.
Эрин напряженно соображала, о чем бы еще спросить его.
— У вас сохранился ваш санпакет? — громко выпалила она, и Стоун, вздрогнув, вышел из состояния задумчивости.
— Простите, — пробормотал он. — Наверное, я все еще нервничаю.
— Я ведь не кусаюсь.
— А все остальные, кто находится здесь? — спросил Стоун с улыбкой.
Эрин, улыбнувшись в ответ, почувствовала, что напряженность, возникшая было между ними, прошла.
Джордан извлек санпакет из кармана своих приготовленных на выброс джинсов, все еще лежавших на кровати.
— Давайте займемся вашей ногой.
— Я, пожалуй, справлюсь сама.
В этот момент Эрин предпочла бы лучше умереть от потери крови, чем позволить ему заниматься ее бедром. Начни он заниматься этим сейчас, кто знает, к чему это приведет.
— Может, вам лучше одеться, пока я буду обрабатывать свою рану? — предложила она.
Джордан покорно улыбнулся и подал ей санпакет. Эрин повернулась к нему спиной, а он принялся натягивать чистые черные брюки. Она пристально осмотрела ногу. Царапина, оставленная волком, уже не казалась такой опасной, как в пустыне. Эрин тщательно промыла рану, затем намазала ее антибактериальной мазью и забинтовала марлевым бинтом.
Джордан стоял к ней слишком близко, что смущало ее, но сейчас на нем хотя бы были брюки.
— Наряд вполне подходящий. А кстати, вы имеете какие-либо навыки по оказанию первой медицинской помощи?
— Должна вам сказать, я выросла в такой среде, где посторонним людям вообще было запрещено дотрагиваться до нас — не говоря уже о том, чтобы заботиться о нас во время болезни или недомогания.
Эрин избегала рассказывать кому-либо об этом периоде своей жизни. Она и сама не могла вспоминать о своем прошлом без стыда за то, что была настолько легковерной, за то, что тогда не противилась этому. Один из терапевтов как-то сказал ей, что подобная эмоциональная реакция является типичной для переживших длительный период дурного обращения и что Эрин, по всей вероятности, никогда не избавится от этого. Пока что все было именно так, как говорил этот терапевт. Но все-таки какие-то песчинки ее прошлого просыпались перед Джорданом.
— Ну и ну, — только и мог сказать он.
Она едва могла скрыть улыбку.
— Это одно из самых обобщенных представлений, характеризующих мою прошлую жизнь. Но только впоследствии понимаешь, что означала изоляция, в которой мы жили.
— А я рос в Айове, среди кукурузных полей. Вместе с целой кучей братьев и сестер; мы постоянно были в ссадинах, с ободранными коленками, а подчас и со сломанными костями.
Болезненное ощущение в левой руке напомнило Эрин о том, как оно появилось. Однако она сомневалась, что переломы костей у братьев и сестер Джордана возникали преднамеренно, являясь уроками. Она молчала, поскольку знала Джордана еще не настолько хорошо, чтобы пускаться в дальнейшие рассказы о себе.
Сам Джордан тем временем насухо вытирал грудь. Эрин сосредоточенно смотрела на деревянную дверь, на каменный пол — на все, что было в комнате, кроме Стоуна.
Наконец он взял с кровати чистую рубашку и натянул ее на себя.
— А как вам удалось оттуда выбраться?
Эрин все еще возилась с санпакетом.
— После того как меня, семнадцатилетнюю, насильно попытались вытолкать замуж, я самовольно взяла лошадь и ускакала в город. Домой я уже не вернулась.
— Так, значит, контакты с семьей вы утратили? — Джордан сочувственно опустил брови — так, как мог сделать только тот, у кого сохранились нормальные теплые отношения с семьей.
— Да. Мама уже умерла. Отец тоже. Ни сестер, ни братьев нет. Так что я одна-одинешенька.
Эрин не знала, как закончить этот разговор, и опасалась, что вдруг примется сбивчиво рассказывать о своем отце, о сестренке, которая прожила на свете всего два дня… Да и кто знает, что еще она обрушит на Джордана?
Встав с кровати, она подошла к двери. Может быть, лучше подождать в своей комнате?
Джордан, последовав за ней, коснулся ее плеча.
— Простите. Я не собирался расспрашивать вас.
И вдруг голос — встревоженный и обеспокоенный голос Руна — донесся из-за дверей:
— Сержант, Эрин нет в…
Дверь распахнулась, Рун чуть не влетел в нее, но, остановившись на пороге, стал напряженно всматриваться внутрь, при этом лицо его становилось все более удивленным.
Джордан, стоявший позади Эрин, спросил его:
— Стучаться здесь не принято?
Рун, оставаясь за дверью, быстро овладел собой. На нем все еще была разорванная одежда, в которой он покинул пустыню, но он почти дочиста смыл с себя кровь. Его темные глаза переходили с него на нее; спина падре была прямее, чем обычно, что казалось Эрин неестественным.
Щеки Корцы горели. Хорошо, что священник не пришел на несколько минут раньше.
Джордан застегивал пуговицы на рубашке.
— Простите, падре, но мы с Эрин решили на всякий случай держаться рядом.
— Здесь вы и так всегда рядом. Так что с этим все в порядке. — Рун повернулся на месте, показывая тем самым, что они должны следовать за ним. Спина его при этом оставалась такой же прямой. — Кардинал готов к аудиенции с вами.
22 часа 10 минут
Джордан словно чувствовал волны неодобрения, исходившие от тела падре. Справившись с пуговицами, он заправил рубашку в брюки и следом за Эрин вышел в коридор. Женщина шла, опустив голову и уставившись в пол.
Корца, храня ледяное молчание, вел их сначала по коридору, а потом наверх по винтовой лестнице, на верхней площадке которой их поджидал Амбросе. На его лице при виде их появилось недовольное выражение — возможно, оно было его неотъемлемым качеством. Джордан вспомнил часто повторяемое предостережение своей матери:
Не строй рожи, а то таким и останешься.
— Когда кардинал придаст аудиенции неформальный характер, — объявил падре Амбросе, останавливая взгляд на Джордане, — не сочтите это за приглашение начать панибратское общение с Его Высокопреосвященством.
— Понятно, — Джордан подкрепил свое слово поднятием левой руки в виде салюта.
Амбросе, сосредоточенно нахмурившись, подвел их к большой двери и толчком распахнул ее.
Джордан, следуя за Руном и заслоняя собой Эрин, перешагнул через порог, не зная, что их ожидает.
В лицо ему пахнуло свежим ветром, что привело его в немалое изумление. После целого дня, проведенного по большей части под землей, он почувствовал несказанное облегчение от того, что вышел наконец из-под земли. Стоун сделал глубокий вдох, словно пловец, вынырнувший на поверхность.
Перед ним расстилался большой, расположенный на крыше сад, освещенный расставленными повсюду масляными, сделанными из глины светильниками, приглашающими глаз задержаться на них, а ноги — подойти к каждому. Джордан принял это приглашение и медленно, ведя за собой Эрин, пошел по саду.
По обеим сторонам тропинок стояли растущие в горшках оливковые деревья, их листья шелестели на ветру.
Эрин наклонялась, чтобы вдохнуть пряный аромат цветов, раскрывающихся в ночные часы. Каменные плиты пола покрывали зерна золотой пыльцы.
Джордан, сколько мог, не спускал с нее глаз, оставаясь при этом вне зоны ее внимания. Но им овладела и другая страсть. Его желудок заурчал, как только он увидел деревянный стол с едой: с хлебом, виноградом, гранатами и сыром. Он бы с превеликим удовольствием отведал гамбургер с пивом, но не откажется и от того, что было выставлено на столе.
Эрин присоединилась к нему; вид у нее был такой, какой бывает у ребенка наутро первого дня Рождества.
— Эта обстановка — и светильники, и растения, и стол — все как будто появилось здесь прямо со страниц Библии.
Кроме, разумеется, огней светофоров, светившихся вдалеке.
На дальнем конце террасы под зеленым балдахином стоял человек во всем красном; его белые волосы четко выделялись на темном ночном небе. Это, вероятно, и был кардинал Бернард.
Падре Амбросе провел их мимо накрытого стола к ожидавшему их человеку — если тот был действительно человеком. В этот момент все и вся в глазах Джордана вызывало подозрения. Помня об этом, он заглянул за растущие на краю сада оливковые деревья, стараясь сориентироваться и определить их местонахождение. Совсем рядом он увидел гигантский золотой купол, который Эрин называла Куполом скалы. Она-то наверняка знает, в каком именно месте они сейчас находятся.
Голос падре Амбросе снова привлек его внимание к кардиналу:
— Позвольте мне представить вам доктора Грейнджер и сержанта Стоуна.
Кардинал протянул руку. На голове у этого человека была красная маленькая шапочка; сам он был в сутане, такой же, какая была на Руне, только красной.
Джордан не видел необходимости в том, чтобы прикладываться к руке губами, — а потому тоже протянул свою руку. Но кардинал сначала пожал руку Эрин, сжав ее пальцы между своих ладоней.
— Доктор Грейнджер. Для меня это большая честь.
— Спасибо, Ваше Высокопреосвященство.
— Лучше называйте меня кардинал Бернард, — в его глубоком голосе слышалось дружеское расположение. — Мы здесь не придерживаемся строгих формальностей.
Затем он пожал руку Джордана.
— Сержант Стоун, благодарю вас за оказанную нам услугу: вы помогли падре Корце в целости вернуться к нам.
— Я думаю, это как раз мы должны за это благодарить падре Корцу, кардинал Бернард.
Желудок Джордана снова заурчал.
Кардинал направился к столу.
— Простите мою старческую рассеянность. Вам необходимо хорошо поесть.
Он усадил их за стол. Тарелки стояли только перед Джорданом и Эрин.
— Все в порядке, падре Амбросе, можете быть свободны, — негромко произнес Бернард.
Священник, казалось, растерялся от того, что его попросту выпроваживали, но поклонился и вышел.
Джордан отнесся к его уходу безучастно. Он с удовольствием налегал на еду. Эрин тоже взяла себе изрядную порцию хлеба с сыром. Бернард и Корца не притрагивались ни к чему.
— Пока вы едите, позвольте мне рассказать вам одну историю… — Кардинал вопросительно поднял вверх свои кустистые белые брови.
— Будьте добры, — ответила Эрин.
— С того времени, как историю начали записывать, люди боятся темноты. — Оторвав от виноградной кисти ягоду, Бернард начал катать ее по столу. — Все время, какое ни назови, стригои постоянно толкутся среди нас, заполняя наши ночи ужасом и кровью.
Джордан, проглотивший кусок хлеба с сыром, внезапно почувствовал сухость в горле. Напоминание об опасностях, которые представляют эти вампиры, было совсем некстати.
Кардинал между тем продолжал:
— Отцы-основатели церкви знали об их существовании. В те дни, как, впрочем, и сейчас, это не было тайной. Церковь основала преданную своему учению секту, задачей которой было контролировать численность стригоев — не только из-за жестокости, проявляемой ими при нападениях на людей, но также еще и потому, что, когда люди совершали превращение в стригоев, они разрушали этим собственные души.
Темные глаза Корцы были непроницаемыми. Что должен представлять собой священник, у которого нет души?
— А откуда вы знаете об этом? — поинтересовалась Эрин.
Кардинал улыбнулся, и его улыбка напомнила Джордану его собственного деда.
— Существуют способы… правда, они весьма экзотические, для того чтобы рассказывать о них за столом, но обеспечиваемые ими результаты абсолютно достоверные.
— Может быть, вы все-таки расскажете о них в нескольких словах, — попросил Джордан.
Эрин, сцепив пальцы рук, присоединилась к нему:
— Я думаю, вам стоит попытаться.
— Я имел в виду не неуважение к присутствующим, просто у нас не так много времени. Я считаю более важным убедиться в том, что вы знаете, что наиболее значимо для нынешней ситуации. Но я могу и потом объяснить вам, как обстоит дело с душой стригоя.
Карие глаза Эрин смотрели на кардинала со скептицизмом. Джордан был в восторге от того, как она держится с Бернардом. Ее, казалось, ничем не взять и не запугать.
— Сангвинисты — это орден священников, которые черпают свои силы из крови Христа. — Кардинал дотронулся до креста, висевшего у него на шее. — По своей природе они бессмертны, но их часто убивают в священных сражениях. Будучи убитыми таким образом, они получают назад свои души.
Джордан снова впился глазами в Корцу. Так, значит, его судьба заключалась в том, чтобы биться со злом до того, как это зло его уничтожит, сколько бы времени для этого ни потребовалось… Иными словами — вечное пребывание в наряде.
Кардинал не сводил пристального взгляда с Эрин.
— Многие из совершенных стригоями массовых убийств получили неправильное отражение в истории.
Брови археолога сошлись на переносице, затем ее глаза расширились.
— А резня, учиненная Иродом? — спросила она. — На месте моих раскопок. По-вашему, это не дело рук Ирода, желавшего ликвидировать будущего царя иудеев, так?
— Здесь больше фантазии. Ирод не убивал такого количества младенцев. Их убили стригои.
— Но они не только пили кровь этих детей. Я обнаружила на костях следы зубов, которыми они в них вгрызались. Это было дикое по своей жестокости деяние — если, конечно, оно преследовало определенную цель.
Кардинал положил свою руку в перчатке на руку Эрин.
— Как мне ни жаль, но я должен сказать, что это правда. Стригои стремились убить младенца-Христа, поскольку знали, что Он поможет уничтожить их. Так оно и случилось: поскольку чудом Его крови было то, что именно она и привела к образованию Ордена сангвинистов и начала их борьбу со стригоями.
— Выходит, что сангвинисты сами нашли себе работу, — с этими словами Джордан забросил в рот целую пригоршню виноградин.
— Вовсе нет. Дорога, которую мы выбрали, отнюдь не из легких; наше дело служить человечеству и открывать для него единственную дорогу, ведущую к спасению души. — Кардинал Бернард катал виноградину между пальцев. — В течение многих веков мы обеспечивали сбалансированную численность стригоев, но за несколько последних десятилетий стригои и некоторые люди сформировали некий союз, называемый Велиалом.
Эрин прижала руки к груди, услышав это имя.
— Велиал. Предводитель сынов Тьмы. Одна из древних легенд.
— Круто, — сказал Джордан, перестав жевать.
— Мы так никогда и не узнали, зачем они образовались. — Кардинал посмотрел поверх их голов на ночное небо. — Но, похоже, завтра мы это узнаем.
Брови Корцы сдвинулись, глаза смотрели вниз.
— Пока мы в этом не уверены. Даже сейчас. Не позволяйте любви Бернарда к драматическим эффектам влиять на вас.
— А каким образом она может влиять на нас? — спросил Джордан.
— А как образовался Велиал? — спросила Эрин, обращаясь к кардиналу.
— Насколько мне известно, Рун рассказывал вам, что в усыпальнице в Масаде хранилась Книга, самая священная из когда-либо написанных Книг. Это была собственная история Христа о том, как Он пришел к Своему обожествлению; и Книга эта написана Его собственной кровью. И называется она «Кровавое Евангелие».
— Что по-вашему значит «пришел к Своему обожествлению»? — поинтересовался Джордан, насытившись и отставляя от себя тарелку.
Кардинал, глядя на него, кивнул.
— Занимательный вопрос. Как вам известно из Библии, Христос в ранние периоды своей жизни не творил чудес. Зато впоследствии он совершил целый ряд удивительных деяний. Его первое чудо — превращение воды в вино — было описано в Книге Иоанна.
Эрин, сев поудобней на стуле, прочла по памяти библейский пассаж:
— Так положил Иисус начало чудесам в Кане Галилейской и явил славу Свою; и уверовали в Него ученики Его.
Бернард утвердительно кивнул.
— А впоследствии и множество других чудес: увеличение количества рыб, исцеление больных, воскрешение мертвых…
— Но какое все это имеет отношение к Кровавому Евангелию? — спросила Эрин.
— Тайна сотворенных Христом чудес привела в замешательство многих ученых толкователей Библии, — начал объяснять кардинал. — Чем вызвана эта неожиданная демонстрация чудес? Что побудило Его божественность так неожиданно воссиять на фоне Его земной плоти? — Перед тем как ответить, Бернард обвел взглядом всех сидящих за столом. — На эти вопросы и дает ответ Евангелие от Христа.
Эрин смотрела на него отрешенным взглядом.
— Звучит, по-моему, убедительно, — высказал свое мнение Джордан. — А с чего велиане заинтересовались этим?
— Потому что эта Книга может дать любому возможность ощутить собственную божественность и объявить о ней во всеуслышание. Вы представляете себе, что будет, если стригои прознают про это? Это даст им возможность избавиться от их слабостей. Возможно, они смогут ходить при дневном свете, так же как и мы, и стать намного сильнее. Представьте себе, что в таком случае ожидает человечество.
— Но ведь нам доподлинно не известно ничего из только что сказанного, — прервал кардинала Корца. — Это не более чем домыслы Бернарда. — Его тяжелый взгляд остановился на Эрин и Джордане. — И вы должны это помнить.
— Почему? — спросила Эрин, внимательно глядя на него и на кардинала.
Лицо кардинала стало твердокаменным и строгим. Его явно взбесило неожиданное вмешательство Корцы. Свои последующие слова он произнес так же твердо:
— Потому что в этой игре у вас есть роли — у вас обоих, — в том, что начнется после. Если вы откажетесь, мир погрузится во мрак. Как это было предсказано.
