Для закатывания небольших, но развратных оргий Аомамэ с Аюми составляли идеальную пару. Аюми — девушка миниатюрная и улыбчивая, без комплексов, язык подвешен неплохо. Коли настроилась пошалить, к большинству чужих фантазий относится позитивно. Опять же, здоровое чувство юмора. Рядом с ней стройная и подтянутая Аомамэ смотрелась бесстрастной молчуньей, не желающей распахивать душу при первом же разговоре. И в самом деле, знакомясь с мужчинами, Аомамэ вечно не знала, что сказать. Слова ее звучали робко, но в них слышался довольно едкий цинизм. А во взгляде так и читалось осуждение всего происходящего. Но к ней словно магнитом тянуло тех мужчин, кто мог оценить ее природную ауру. Нечто вроде аромата, присущего самкам зверей и насекомых. Того, что не выдумать и не надеть на себя, словно очередной парфюм, как ни старайся. Возможно, это дается с рождения. А может, Аомамэ приобрела это со временем. Как бы там ни было, этой аурой она притягивала не только мужчин, но даже Аюми.

Когда обнаруживались годные мужчины, Аюми первой отправлялась на разведку. Ей прекрасно удавалось разговорить новых знакомцев, создать дружескую обстановку и заложить основу для дальнейшего приключения. А через какое-то время к ней присоединялась Аомамэ — и атмосфера встречи дополнялась загадочным очарованием. Что-то уникальное, вроде комбинации из оперетты и фильма-нуар. Дальше все шло как по маслу. Компания перебиралась в ближайший отель и там, как любила выражаться Аюми, «кувыркалась, себя не помня». Сложнее всего было найти подходящих кандидатов. Во-первых, нужно, чтобы мужчин было двое. Чтобы выглядели они опрятно и более-менее симпатично. Интеллект желателен, но не в очень большом количестве — не хватало еще всю ночь зевать от скуки, слушая их болтовню. Финансовое благополучие тоже важно. Все-таки не женское дело платить за напитки в баре и номера в отеле.

Но как ни старались они закатить оргию в этот июньский вечер (откуда им было знать, что это их последний выход «на охоту»), найти подходящих партнеров не удавалось. Они потратили кучу времени, сменили несколько баров — безрезультатно. Несмотря на вечер пятницы, да еще в конце месяца, на всем пространстве от Роппонги до Акасаки баров работало поразительно мало, а все открытые оказывались полупусты, и выбирать было попросту не из кого. Небо затянуло тучами, и воздух над Токио висел настолько тяжелый, словно весь город оделся в траур не понять по кому.

— Кажется, сегодня не судьба, — вздохнула Аомамэ. На часах было уже пол-одиннадцатого. — Придется ночевать в своей постельке.

— Да уж, — нехотя согласилась Аюми. — Более бездарного пятничного вечера за всю жизнь не припомню. А я еще, как дура, надела малиновое белье…

— Ну, езжай домой, встань перед зеркалом и любуйся на здоровье.

— В душевой полицейской общаги? На такое даже я не способна.

— Ладно. Давай уже напьемся спокойно — и по домам.

— Можно… — отозвалась Аюми. И вдруг спохватилась: — Ах да! Слушай, а хочешь, поужинаем где-нибудь? У меня тридцать тысяч в заначке!

— В какой еще заначке? — нахмурилась Аомамэ. — Ты же всю дорогу хнычешь, что у тебя зарплата маленькая и денег вечно не хватает.

Аюми потерла нос.

— Ну, на самом деле мне эту тридцатку мужчина дал. В прошлый раз. Это, говорит, вам на такси. Ну, помнишь, те два мужика-риелтора?

— И ты что же… просто взяла, и все? — удивилась Аомамэ.

— Так ведь небось они приняли нас за профессионалок, — хихикнула Аюми. — Скажи мы им, что я коп, а ты инструктор боевых искусств, у них бы глаза на лоб повылазили! Ну взяла, и ладно. Эти риелторы после каждой сделки бешеные деньжищи гребут, а потом сорят ими где попало. Я подумала, лучше мы их с тобой просадим на что-нибудь вкусненькое. Потому что на жизнь их тратить все-таки сложновато…

Аомамэ ничего не ответила. Секс со случайными мужиками за деньги для нее всегда был чем-то запредельным. И уж себя-то в этой роли она даже вообразить не могла. Теперь же Аомамэ словно увидела себя в кривом зеркале. Хотя с точки зрения морали — черт его знает, что приличнее: просто трахать мужчин за деньги или за куда бóльшие деньги отправлять их на тот свет? Та еще головоломка, между прочим.

— Значит, тебя напрягает, если мужики деньги дают? — с беспокойством уточнила Аюми.

Аомамэ покачала головой.

— Да не напрягает, просто… Тебе самой не кажется, что женщина-коп в таком случае поступает как проститутка?

— Нисколечко! — сказала Аюми. — Совершенно не кажется. Я так понимаю: проституция — это когда цену секса назначают заранее. И платят всегда вперед. Типа: «Э, братишка, сперва твои денежки, а потом уже мои трусики». Ведь если он после секса скажет «денег нет», — весь ее бизнес к чертям полетит! Другое дело, когда о деньгах и разговора не было, оба получили удовольствие, а тут он вдруг — раз! — и сам достает кошелек из кармана, вот, мол, тебе на такси. И сумма-то небольшая, как благодарность — почему бы и нет? Где же здесь проституция? Уж эти вещи я четко различаю, можешь не сомневаться!

Как всегда, рассужденья Аюми звучали напористо и по-своему убедительно.

В прошлый раз они с Аюми подцепили тридцатилетнего и сорокалетнего. Оба — с густой шевелюрой, но Аомамэ, так и быть, согласилась на компромисс. Мужчины представились менеджерами по сдаче недвижимости. Хотя по костюмам от Хьюго Босса и галстукам от Миссони уже было ясно, что их бизнес не ограничивался унылыми риелторскими конторами типа «Мицуи» или «Мицубиси». Крутые ребята из агрессивной фирмы, гибко реагируют на все происходящее. Наверняка даже название их компании прописывалось катаканой . Ни тебе традиций японского корпоратива, ни осточертевшей гордости за фирму, ни тошнотных производственных собраний. Не проявишь себя как личность — ни черта не получится. А проявишь — награда будет высокой. Один крутил на пальце ключи от новенького «альфа-ромео». И болтали они о том, что в Токио не хватает места для офисных площадей. Экономика возрождается от нефтяного шока и разогревается, капитал снова набирает обороты. Сколько небоскребов ни строй, все мало.

— Похоже, сегодня на недвижимости опять можно разбогатеть? — сказала Аомамэ.

— О да, — отозвалась Аюми. — Если у тебя есть сбережения, лучше купи какой-нибудь дом. На таком ограниченном пятачке земли, как Токио, крутятся бешеные деньги. Каждый квадратный метр, в который вложился, растет в цене, даже если с ним вообще ничего не делать. Лучше покупать прямо сейчас. Это все равно что ставить на лошадь, заранее зная, что она придет первой. К сожалению, у таких государственных клерков, как я, зарплаты на это не хватит… А у тебя как? Проценты с чего-нибудь капают?

Аомамэ покачала головой:

— Я доверяю только наличным.

— Серьезно? — Аюми рассмеялась. — А ты в курсе, что у тебя уголовный менталитет?

— Ага. Все свои денежки храню под матрасом. Если что, хватаю в охапку и сматываюсь через окно.

— Точно! — Аюми щелкнула в воздухе пальцами. — Как в «Побеге» со Стивом Маккуином. Куча денег и стволов. Просто обожаю!

— Больше, чем закон?

— Ну, на личном уровне, — хитро улыбнулась Аюми. — Хотя еще больше я люблю «Человека вне закона». По мне, куда лучше расправляться с подонками, как Клинт Иствуд, чем киснуть с утра до вечера в патрульной машине! За это же, кстати, и ты мне нравишься.

— Я похожа на человека вне закона?

Аюми кивнула.

— Что-то есть, ага. Хотя до Фэй Данауэй с пулеметом наперевес тебе, конечно, еще далеко…

— Да я и без пулемета как-нибудь.

— Кстати, — сказала Аюми, — насчет той секты, «Авангард», о которой ты спрашивала…

В крохотном итальянском ресторанчике на задворках Иикуры они устроили себе легкий ужин с вином.

— И что же?

— Эта история меня зацепила, и я решила покопаться в ней сама. Но тема мутная, и чем больше ее копаешь, тем она подозрительней. Хотя «Авангард» и зарегистрирован как религиозная организация, никакой религиозной деятельностью ее члены не занимаются. Все их «духовные практики» и «просветления» — просто болтовня для создания имиджа. «Новая духовность» нью-эйджа, утонченная академичность, возврат к природе, дух оккультизма и прочий антикапитализм — все это они учли. Но и не больше. Ничего, что рождало бы смысл. Иначе говоря, бессмысленность — суть их существования. Как писал Маклюэн, раскрутка ради раскрутки. По нынешним понятиям — круто ребята устроились.

— Маклюэн?

— Знаешь, я тоже книжки читаю, — нахмурилась Аюми. — И думаю, что Маклюэн опередил свое время. Просто он стал слишком модным, поэтому его не восприняли всерьез. Но по большому счету он прав!

— Суть сервиса — в самом сервисе?

— Именно. Уникальность пакета услуг диктует содержание самих услуг. А вовсе не наоборот.

Аомамэ задумалась.

— Несмотря на то что идеи «Авангарда» никому не понятны, он все равно привлекает толпы народу… Ты об этом?

Аюми кивнула.

— Не сказать, чтобы толпы, но многих. А приходят люди — значит, притекают их деньги. Закон природы! Возникает вопрос: чем же именно «Авангард» так притягивает людей? Я думаю, прежде всего тем, что он не похож на обычную секту. Все очень чисто, интеллектуально, систематизировано. И на первый взгляд — очень бедно. Именно это и привлекает молодых специалистов — ученых, инженеров, технологов. Это возбуждает их любопытство. Ощущение исполняемости желаний. Реализуемости личных амбиций. То, чего не достичь в обычной жизни. Захотел чего-то? Поработай и получи. Вот такие интеллектуалы и составляют элиту «Авангарда» и мозг организации. А тот, кого они называют Лидером, — человек с офигенной харизмой. Все его буквально боготворят. Поклонение Лидеру и есть главный механизм жизни секты. Культ личности в самом первобытном его проявлении. Примерно как в раннем христианстве. Разница только одна: этот идол не выходит к людям. Они не знают его в лицо. Не представляют, как его зовут и сколько ему лет. Управляет сектой нечто вроде президиума, заведует которым назначенное лицо. А сердцевиной системы является никому не известный Лидер.

— Но если он прячется, значит, ему есть что скрывать?

— Может, и так. А может, его специально прячут от людей для создания мистической атмосферы.

— Или же он — урод, на которого страшно смотреть.

— Возможно. А то и зомби, вернувшийся с того света… — Аюми оскалилась и негромко захрипела, изображая зомби. — В общем, ясно одно: для обычной секты у «Авангарда» слишком много секретов от внешнего мира. Я уже говорила по телефону: то, что видишь глазами, — сплошной муляж. Ухоженная территория, приятные манеры, гуманные идеалы, верующие из токийской богемы, стоические моления, йога тела и йога духа, презрение к материальным благам, продвинутые агротехнологии, вкусная натуральная пища — все это просчитано и сконструировано для создания имиджа. Все равно что фото элитной виллы для продажи в газетной рекламе. Как пакет услуг смотрится чертовски привлекательно. Только за фасадом этой виллы, похоже, творится какая-то дрянь. Причем дрянь весьма криминального свойства. По крайней мере, после всего, что я узнала, мне очень сильно так кажется.

— Но полиция пока ничего не предпринимает?

— Может, неофициально какой-то сбор информации и ведется, не знаю. По крайней мере, в полиции Яманаси за сектой следят весьма пристально. Я это вычислила по интонации человека, с которым говорила. Все-таки именно от «Авангарда» отпочковались экстремисты, перестрелявшие тамошних полицейских. Где они достали «Калашниковы», до сих пор до конца не выяснено, хотя подозревают некий канал из Северной Кореи. И роль «Авангарда» в закупке оружия по-прежнему не исключена. Но на территорию религиозной организации так просто не попадешь. К тому же сразу после перестрелки уже проводился официальный обыск, который прямой связи между сектой и оружием не выявил. Что там раскопала Служба безопасности — никому не известно; эти ребятки маньяки по части секретности, да и с Полицейским департаментом у них натянутые отношения…

— А насчет детей, которые перестают ходить в школу, больше ничего не слыхала?

— Практически ничего нового. Когда очередной ребенок из «Авангарда» перестает ходить в школу, он больше никогда за стенами секты не появляется. Информации о нем взять просто неоткуда. Поступи в полицию хотя бы одно конкретное сообщение об истязании детей — можно было бы зацепиться, но пока ничего такого не слышно.

— Но разве бывшие «авангардовцы» ничего не рассказывают? Наверняка же есть те, кто разочаровался и ушел из секты по своей воле, так?

— Конечно, есть такие. Пребывание в секте — дело добровольное. Если не нравится, можно уйти. При вступлении в секту подписывается «Договор о пользовании коммунальным имуществом организации», согласно которому «Авангарду» в качестве взноса передается огромная сумма. В случае выхода из этого взноса не возвращается ни гроша. А так — ступай на все четыре стороны. Существует даже Сообщество бывших сектантов, которое пытается распространять информацию о том, что «Авангард» — антиобщественная оккультная группировка с мошенниками во главе. Эти «бывшие» то и дело подают на секту в суд, а также выпускают небольшой журнал. Но их голоса никому не слышны и ни на что не влияют. Лучшие адвокаты страны обеспечивают секте такую систему защиты, что любое судебное разбирательство для «Авангарда» — как комариный укус для слона.

— А эти «бывшие» ничего не рассказывают о Лидере или о детях секты?

— Я их журнала не читала, не знаю, — покачала головой Аюми. — Но насколько я проверяла, все, кто ушел из «Авангарда» по собственной воле, были из нижайших слоев организации. Мелкая сошка. Хотя секта и заявляет, что отрицает ценности современного общества, по части классового разделения она, пожалуй, будет похлеще того, что у нас вокруг. Руководящий клан и рабочие муравьи внутри организации вообще никак не пересекаются. Если у тебя нет высшего образования или профессиональных навыков, в верхние этажи муравейника тебе ни за что не проникнуть. Видеться с Лидером и управлять системой могут только избранные верующие, элита секты. Все остальные члены организации вносят свои денежки — а потом всю дорогу вкалывают на полях да молятся, достигая просветления в бараках для медитации. Самое настоящее стадо овец. По утрам их выгоняют на пастбище специально обученные овчарки, к вечеру загоняют обратно в бараки. Мирная безмозглая жизнь. Каждый мечтает когда-нибудь встретиться с Большим Братом, но даже не ведает, что этому никогда не бывать. Никакой информации о том, как секта устроена и что происходит в ее руководстве, у них просто нет. Если люди уходят, им не о чем рассказать внешнему миру. Они даже не могут описать, как выглядит тот, кто всем этим руководит.

— А «элитные» верующие секту не покидали?

— Насколько мне известно, ни разу.

— Того, кто узнает тайны Системы, она уже никогда не отпустит, так получается?

— Если ты права, дело действительно дрянь, — кивнула Аюми. И глубоко вздохнула. — Ну а насчет того, что там детей насилуют… Ты в этой информации уверена?

— Я-то уверена, — ответила Аомамэ. — Просто сейчас не могу предъявить доказательств.

— И это действительно совершается регулярно, как ритуал?

— Не знаю пока. Но реальные жертвы существуют. С одной девочкой я встречалась. На нее жутко смотреть.

— То есть была пенетрация?

— Можешь не сомневаться.

Аюми закусила губу и о чем-то задумалась.

— Ладно, — решила она в итоге. — Попробуем копнуть еще глубже.

— Только если это не трудно.

— Не бойся, — улыбнулась Аюми. — Ты ведь знаешь: если я что-нибудь начала, доведу до конца по-любому!

Они закончили ужин, официант убрал со стола посуду. От десерта обе отказались и просто допивали вино.

— Ты говорила, в детстве тебя взрослые мужики не домогались? — уточнила Аюми.

Аомамэ посмотрела Аюми в глаза и кивнула:

— Моя семья была очень религиозной, о сексе никто никогда не заикался. И знакомые все такие же. Сама эта тема считалась запретной.

— Ну, религиозность и умение контролировать свою похоть — все-таки разные вещи. О сексуальных маньяках среди священников по всему миру чего только не рассказывают. По статистике, среди сутенеров и извращенцев, на которых заявляют в полицию, очень много священников и учителей.

— Возможно. Только в моем детстве ничего такого не было. Во всяком случае, ко мне никто не приставал.

— Слава богу, — вздохнула Аюми. — Я за тебя очень рада.

— А у тебя что, не так?

Аюми замялась, потом сказала:

— А меня, если честно, домогались все время.

— Кто, например?

— Старший брат, дядя…

Аомамэ скривилась:

— Родные брат и дядя?

— Ну да. Оба теперь полицейские. Дядя не так давно даже грамоту получил. «За тридцать лет образцовой службы по охране порядка и за повышение уровня жизни общества». А также спас собачку, которую защемило шлагбаумом, и о нем написали в газетах.

— Что же именно они с тобой делали?

— Лапали меня там. Члены в рот совали.

Лицо Аомамэ скривилось еще сильнее.

— Дядя с братом?

— Каждый по отдельности, само собой. Мне было лет десять, брату пятнадцать. А дядя приставал и раньше. Раза два или три, когда он у нас дома ночевал.

— Но ты же рассказала родителям?

Аюми покачала головой.

— Нет. И тот и другой пригрозили: если расскажу, мне не поздоровится. Да и без угроз было ясно, что не простят, если что. Я боялась и молчала.

— Даже матери не сказала?

— Только не ей! — вздрогнула Аюми. — У матери брат был любимчиком, а из-за меня она вечно расстраивалась. За то, что я грубая, толстая, некрасивая, в школе толком не успеваю. Она мечтала о совсем другой дочери. О стройной красивой куколке, которую можно отдать в балетную школу. Я этим требованиям не отвечала, хоть убей.

— Ты не хотела еще сильней ее расстраивать и потому ничего не сказала?

— Ну да. Расскажи я матери о том, что брат со мной вытворяет, я же у нее виноватой и оказалась бы. Это уж точно.

Аомамэ помассировала лицо. Когда мне было десять, подумала она, я порвала с религией, и мать перестала со мной общаться. В крайнем случае она оставляла записки, но больше никогда со мной не разговаривала. Я перестала быть ее дочерью. Превратилась в «выродка, предавшего свою веру». После чего и ушла из дома.

— Но пенетрации не было? — уточнила Аомамэ.

— Нет, — сказала Аюми. — Такой боли я бы не выдержала. Да и они, похоже, не собирались доводить до крайности.

— И что же, ты и сейчас с ними видишься?

— Ну, после окончания школы я из дома ушла, и сейчас мы почти не встречаемся. Но все-таки одна семья, да и профессия обязывает — иногда пересекаемся. Встречаемся с улыбочкой, никаких конфликтов. Да они сами, по-моему, уже ничего не помнят…

— Не помнят?!

— Такие ребята способны все забывать, — сказала Аюми. — А вот я не могу.

— Не удивляюсь, — ответила Аомамэ.

— Палач всегда включает логику, чтобы объяснить свои действия, поэтому он может забыть о том, что не хочется вспоминать. Но жертва забыть не способна. Для нее все, что произошло, мелькает перед глазами постоянно. И память эта передается от родителей к детям. Ты еще не заметила? Вся наша реальность состоит из бесконечной борьбы между тем, что действительно было, и тем, что не хочется вспоминать.

— Это уж точно, — кивнула Аомамэ. Борьба двух памятей? Твоей — и противоположной?

— На самом деле я думала, у тебя тоже есть такой опыт, — сказала Аюми.

— Почему ты так думала?

— Не могу объяснить. Просто… есть в тебе какая-то злость. Из-за которой ты готова раз в месяц расслабляться с незнакомыми мужиками. Злость или обида, я уж не знаю, но из-за нее ты не можешь или не хочешь жить обычной жизнью: завести себе постоянного любовника, встречаться с ним, ужинать вместе и трахаться регулярно, как все нормальные люди. Вот и я такая же… не от мира сего.

— Ты хочешь сказать, из-за того, что к тебе в детстве приставали взрослые мужики, ты свернула не на ту дорожку?

— Похоже на то, — кивнула Аюми. И чуть заметно пожала плечами. — Если честно, я вообще мужиков боюсь. Ну то есть опасаюсь связываться с кем-то конкретным. Это ведь значит, что я должна принять его полностью — таким, какой он есть. От одной мысли об этом все тело сжимается. Но с другой стороны, жить в одиночку тоже несладко. Хочется, чтобы тебя обнимали, чтобы тебя хотели. Без всего этого так страшно становится, сил нет. Вот и соглашаешься на что угодно с кем попало.

— От страха?

— Да, пожалуй.

— Если ты о страхе перед мужиками, во мне его нет, — сказала Аомамэ.

— Тогда чего ты боишься?

— Больше всего я боюсь самой себя, — ответила Аомамэ. — Потому что я не знаю, что творю. И что получится из того, чем сейчас занимаюсь, никому не известно.

— А чем ты сейчас занимаешься?

Аомамэ уставилась на бокал вина в руке.

— Сама бы хотела бы это понять, — сказала она. — Но не понимаю. Пока я даже не знаю толком, в какой реальности и в каком году нахожусь.

— Сейчас тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, мы сидим в Японии, в Токио.

— Мне бы твою уверенность…

— Странно, — рассмеялась Аюми. — Разве то, где и когда ты находишься, не аксиома?

— Я сейчас не могу объяснить как следует, но для меня, увы, нет.

— Вон как? — с интересом протянула Аюми. — Мне, конечно, такое… хм… ощущение не совсем понятно. Но где и когда бы ты ни существовала, на свете есть человек, которого ты очень любишь. И в этом я тебе завидую белой завистью. Я этим же похвастаться не могу.

Аомамэ поставила бокал на стол, вытерла салфеткой губы и сказала:

— Возможно, ты права. Вне зависимости от места и времени я хочу с ним увидеться. Страшно хочу. Возможно, только это и не меняется никогда. Здесь я с тобой согласна.

— А хочешь, я поищу в базе данных полиции? Если знать хотя бы имя и возраст, наверное, можно найти, где он сейчас и чем занимается.

Аомамэ покачала головой:

— Не ищи, я тебя прошу. Говорю же: придет день — и мы с ним обязательно где-нибудь встретимся. Совершенно случайно. Вот до тех пор я и подожду.

— Прямо любовная сага, — вздохнула Аюми. — Здорово. Вот бы и мне так!

— На самом деле это очень нелегко.

— Да я понимаю, что тяжело, — кивнула Аюми. И стиснула пальцами виски. — Но хотя у тебя есть любимый человек, иногда ты все равно спишь с кем попало, так?

Аомамэ легонько постучала ногтями по краю бокала.

— Мне это необходимо. Мое тело — из плоти и крови, приходится содержать его в порядке.

— Но разве от этого твоей любви не становится меньше?

— А ты слыхала про тибетское колесо Сансары? Оно постоянно вращается, и все наши чувства и ценности оказываются то внизу, то наверху. То сверкают на солнце, то утопают во тьме. И только настоящая любовь — ось этого колеса, а потому не движется с места.

— С ума сойти… — восхищенно пробормотала Аюми. — Колесо Сансары, говоришь?

И допила свой бокал до дна.

Двое суток спустя в девятом часу вечера позвонил Тамару. И как всегда, без приветствий, сразу же заговорил о деле.

— Завтра после обеда не занята?

— После обеда свободна, могу подъехать, когда нужно.

— Как насчет половины пятого?

— Нормально.

— Хорошо, — сказал Тамару, и его авторучка заплясала по страничке в блокноте с такой силой, что было слышно Аомамэ.

— Как там малышка Цубаса? — спросила она.

— С ней-то все в порядке, — отозвался Тамару. — Мадам каждый день приходит с ней пообщаться. Кажется, они подружились.

— Ну, слава богу.

— А вот с другого фронта не очень веселые новости…

Аомамэ невольно напряглась. Если Тамару назвал что-то «не очень веселым» — ожидай наихудшего.

— Собака померла.

— Какая собака? Бун?

— Да… Прошлой ночью околела.

Что за ерунда, удивилась Аомамэ. На вид собаке было всего лет пять или шесть. Слишком рано ей умирать своей смертью.

— Но я ее видела совсем недавно! Такая здоровая была…

— Она померла не от болезни, — сообщил Тамару бесстрастно. — Сегодня утром ее разорвало на куски.

— Разорвало на куски?

— Все внутренности были раскиданы в разные стороны. Все части тела — тоже. Пришлось сходить за полотенцами и целый час собирать все по кусочкам. Беднягу словно вывернули наизнанку. Или взорвали миниатюрной бомбой изнутри.

— Какой кошмар…

— Собака-то ладно, — продолжал Тамару. — Кто умер, того не вернешь. Для охраны можно и другого пса найти. Меня тревожит другое: что же именно там произошло? Обычному человеку такое сотворить не дано. К примеру, засунуть бомбу в желудок здоровенной псины. При появлении любого чужака она всегда заливалась таким лаем, словно распахивались ворота в преисподнюю. Кому и как это удалось, ума не приложу.

— М-да, действительно…

— Все постояльцы приюта в шоке и панике. Собаку нашла дежурная, которая должна была ее покормить. Несколько минут женщина блевала не переставая и лишь потом нашла силы вызвать меня по телефону. Я расспросил всех, кто там был, не случалось ли ночью чего-нибудь странного. Нет, говорят. И никаких звуков, похожих на взрыв, никто не слышал. А уж эти женщины от любого хлопка проснулись бы все до единой, точно. Они и так живут там тише воды… Иными словами, эта «бомба» была беззвучной. Вся ночь прошла на редкость тихо. И собака ни разу не тявкнула. Только утром оказалась вывернутой наизнанку.

— Похоже, что-то странное происходит…

— Именно, — подчеркнул Тамару. — Происходит что-то очень странное — и, как мне подсказывает чутье, это пока цветочки. Ягодки еще впереди.

— В полицию не сообщали?

— Только полиции не хватало, — мрачно хмыкнул Тамару. — К нашим бредовым версиям прибавят своих, еще бредовее, век потом от них не отвяжешься…

— А что говорит мадам?

— Ничего. Мой отчет выслушала и кивнула, только и всего. Все, что касается безопасности, — моя работа. С начала и до конца…

Тамару выдержал тяжелую паузу. Видимо, задумался о навалившей ответственности.

— Завтра в полпятого, — сказала Аомамэ.

— Завтра в полпятого, — повторил Тамару и повесил трубку.