31
В Нью-Йорк мы вернулись вечером в среду. К тому времени Марси смогла навести порядок в денверском представительстве, и нам даже удалось ещё раз сыграть в снежки. Но суперэго восторжествовало. Снова надо было работать. И я даже смог немного помочь Барри Поллаку на его финишной прямой (мы держали связь по телефону).
Очередь к такси казалась бесконечной, и мы здорово замёрзли. Наконец подошла наша очередь. Перед нами возникло что-то вроде побитой консервной банки жёлтого цвета. Другими словами — нью-йоркское такси.
— В Квинс не еду, — буркнул водитель вместо приветствия.
— Я тоже, — ответил я, дёргая искалеченную дверцу, — так что едем на Шестьдесят Четвёртую, Ист, дом двадцать три.
Мы оба находились внутри. Так что теперь закон обязывал доставить нас по упомянутому адресу.
— Давайте лучше на Восемьдесят Шестую, Ист, пять-ноль-четыре.
Что?
Это поразительное предложение исходило от Марси.
— Кто, чёрт побери, живёт там? — спросил я.
— Мы, — улыбнулась она.
— Мы?!
— Парень, у тебя что, — поинтересовался таксист, — амнезия?
— А ты кто, — нашёлся я, — Вуди Аллен?
— По крайней мере, я помню, где живу, — выдвинул он довод в своё оправдание.
К тому времени остальные таксисты вдохновляли нашего выйти в рейс — при помощи дикой какофонии сигналов и ругательств.
— О'кэй, куда? — потребовал он.
— Восемьдесят Шестая, Ист, — сказала Марси. И добавила шепотом, что объяснит мне по дороге. Как минимум, это стало для меня сюрпризом.
Это было то, что военные называют ДМЗ — демилитаризованная зона. Идея принадлежала Марси — найти квартиру, которая не принадлежала бы ни ей, ни мне, ни даже нам обоим и была бы чем-то вроде нейтральной территории.
О'кэй. В этом был резон. Хватит с нас той крысиной квартирки. И в любом случае Марси выдержала испытание ею.
— Ну как? — спросила Марси.
Однозначно, место было великолепное. Хочу сказать, что выглядело оно точно, как на тех образцах, на верхних этажах «Биннендэйл». Я насмотрелся молодых пар, рассматривающих эти квартиры и мечтающих: «Эх, если б мы могли жить так же».
Марси показала мне гостиную, кухню, выложенную кафелем («Я пойду на кулинарные курсы, Оливер», её будущий офис, потом спальню королевских размеров, и, в конце концов, главный сюрприз: мой офис).
Да. У нас было два рабочих кабинета: Его и Её. Кожи на обивку моего пошло, наверное, целое стадо. Полки, сверкающие стеклом и кожей для моих книг. Комбинированное освещение. Всё, что может прийти в голову.
— Ну как? — переспросила она, ожидая хвалебной песни.
— Невероятно, — сказал я. Не понимая, почему чувствую себя так, будто мы играем в спектакле. Написанном ею.
И почему это вообще должно иметь значение.
— Что вы чувствуете?
В моё отсутствие методы доктора Лондона не претерпели изменений.
— Послушайте, мы вместе снимаем квартиру.
Брось, сказал я себе, «Кто платит» — это не чувство. И даже не то, что меня по-настоящему беспокоило.
— Это не эго, доктор. Проблема в способе, которым она... распоряжается нашими жизнями.
Пауза.
— Послушайте, мне не нужен дизайнер. И романтическое освещение. Как она не понимает, что всё это чепуха? Дженни купила нам чуть побитую мебель, скрипящую кровать и обшарпанный стол — и всё это за девяносто семь баксов! Единственными, кто заходил к нам на ужин, были тараканы. Зимой там дуло. По запаху мы точно могли сказать, что ели на обед соседи. Это была законченная развалюха.
Опять пауза.
— Но мы были счастливы, и я не обращал на это внимания. То есть, обращал иногда — например, когда сломалась ножка кровати. И мы смеялись.
Новая пауза. Оливер, что ты хочешь сказать?
Кажется, что мне не нравится новая квартира Марси.
* * *
Да, мой новый офис — просто чудо. Но когда нужно подумать, я возвращаюсь в свой старый полуподвал. Где и сейчас стоят мои книги. Куда до сих пор приходят счета. И куда я ухожу, пока Марси не бывает в городе.
А, поскольку идёт отсчёт последних дни перед Рождеством, Марси как обычно в отъезде. На сей раз в Чикаго.
Мне плохо.
Потому что этой ночью я должен работать. И не могу делать этого в домике мечты на Восемьдесят Шестой. Потому что весь Нью-Йорк сегодня в рождественских украшениях. А к моим услугам целых две квартиры — чтобы быть одному. И мне стыдно просто поболтать с Филом. Из-за страха признать, что я одинок.
Итак, на дворе 12-ое декабря, Бэрретт в своём полуподвальном убежище, роется в пыльных томах в поиске нужных прецедентов. И убивает время, вернуть которое не в силах.
Когда работа лечит, или, хотя бы оглушает, она на самом деле затягивает. Но благодаря свежеобретённому умению самоанализа, у меня не получается анализировать ничего другого. Я даже не могу сосредоточиться. И вместо дела «Мейстер против штата Джорджия» изучаю себя.
А в лифте на работе играют рождественские мелодии, а у меня от них рождественская шизофрения.
Вот проблема, доктор. (Вообще-то я разговариваю с собой, но поскольку уважаю своё мнение, то обращаюсь к себе «доктор» ).
Господь Бог, властью Своей утвердил, как закон:
«Будь дома на Рождество»
Я могу игнорировать многие из его заповедей, но эту блюду неукоснительно.
Бэрретт, у тебя просто тоска по дому, следовательно, тебе стоит, чёрт побери, составить какой-нибудь план.
Но, доктор, тут-то и вся проблема.
Где дом?
(«Там, где сердце, естественно. С вас пятьдесят долларов, пожалуйста»).
Благодарю вас, доктор. Ещё за пятьдесят, мог бы я спросить: Где моё чёртово сердце?
Это как раз то, чего я иногда не могу понять.
Когда-то я был ребёнком. Я любил получать подарки и украшать ёлку.
Я был мужем, и, благодаря Дженни, агностиком («Оливер, я бы не стала оскорблять Его чувства, говоря „атеист“»). Она приходила домой после обеих своих работ, и мы отмечали праздник вдвоём. Распевая не очень приличные вариации рождественских гимнов.
Что всё равно много говорит о том, что такое Рождество. Вместе — значит вместе, и мы всегда были вдвоём в этот вечер.
Тем временем на дворе полдесятого, пара дюжин дней на рождественские покупки — а я застрял на обочине жизни. Как уже сказано, у меня проблема.
Праздник уже не отметишь в Крэнстоне, как все последние годы. Мой тамошний друг сказал, что отправляется в круиз с «теми, кому за сорок» («Кто знает, что из этого может выйти?»). Филу кажется, что так он облегчает мне жизнь. Но он уплывает, а я остаюсь в сухом доке своих проблем.
Ипсвич, Массачусетс, где живут мои родители, претендует на звание моего дома.
Марси Биннендэйл, с которой я живу, когда она находится на расстоянии прямой видимости, считает, что носки надо вывешивать на Восемьдесят Шестой улице.
Я хотел быть там, где не буду одинок. Но что-то подсказывает мне, что оба варианта предлагают всего лишь половинку решения.
А, вот! Подобный прецедент с половинками уже был! Фамилия судьи, кажется, Соломон. Его судьбоносное решение вполне подходит и мне.
Рождество проведём с Марси.
Но в Ипсвиче, Массачусетс.
Ля-ля-ля, ля-ля-ля!
* * *
— Привет, мама.
— Как ты, Оливер?
— Отлично. Как отец?
— Отлично.
— Это отлично. М-м... это по поводу... м-м... Рождества.
— О, я надеюсь на этот раз...
— Да, — немедленно заверил я, — мы будем. Я хочу сказать...м-м... Мама, можно со мной будет кто-то ещё? М-м...если есть место.
Идиотский вопрос!
— Да, конечно, дорогой.
— Из моих друзей.
Великолепно, Оливер. А то она непременно решила бы, что ты притащишь своих врагов.
— О, — сказала мама, не в силах скрыть эмоций (не говоря уж о любопытстве), — это отлично.
— Не из города. Ей понадобится комната.
— Это отлично, — повторила мама, — это кто-то... кого мы знаем?
Другими словами: из какой она семьи?
— Не из тех, чтобы суетиться, мама.
Это собьёт их с толку.
— Это отлично, — снова сказала она.
— Я приеду накануне. Марси прилетит с Побережья.
— Ох!
С учётом моего прошлого, мама, похоже, не сомневается, что речь может идти и о побережьи Тимбукту.
— Хорошо, мы ждём тебя и мисс...
— Нэш. Марси Нэш.
— Мы ждём вас.
Это взаимно. И это, как определил бы доктор Лондон, именно чувство.
