Извилистая дорога, присыпанная белой пылью, сделала очередной поворот, группа всадников обогнула невысокий холм, поросший в основании густым ежевичником и увенчанный полуразрушенным строением из серого известняка, и затормозила. Поднятая пыль медленным облаком окутывала конные статуи в красных плащах и шлемах с высокими гребнями из цветных перьев.

Всадники не обращали внимания на пыль, их вниманием овладел открывшийся вид. Слева направо, или справа налево, как кому будет угодно, шла бледно-серая, ровная, равномерно испещренная в верхней части черными точками стена. Вид ее резко контрастировал с привычными здешними видами, лишенными прямых линий: каменистые взгорья, виноградники, оливковые рощи, дубравы.

– Длинные стены, – сказал Луций Лициний Мурена, чей конь стоял рядом с конем Луция Корнелия Суллы, отстав всего на полшага.

– Длинные, – ответил тот.

– Пирей там, – добавил Мурена, показав рукой вправо, в сторону невидимого отсюда моря.

Обо всем, что было связано с проблемой этих стен, они уже поговорили, и не один раз. Да, пока сохраняется связь Афин с пирейским портом, всерьез рассчитывать на то, что осада увенчается успехом, нельзя. Флот Митридата властвует в Эгейском море, продукты и подкрепления подвозятся непрерывно и в необходимом количестве. А после того как в город прибыл Архелай с большими подкреплениями, понтийцы совсем обнаглели. Они даже начали совершать вылазки за пределы городских стен. Гарнизон Афин уже раза в полтора превосходит размеры осаждающей армии, и только панический страх, который испытывают понтийцы и их союзники перед римским оружием, удерживает их от сражения на открытой местности.

Среди римских офицеров крепла уверенность, что прибывшие с Архелаем войска это далеко не последние силы, которые Митридат может бросить сюда, и чем дальше, тем невыгодней будет становиться для римлян соотношение сил. Римлянам ждать подкреплений, судя по всему, неоткуда.

– Впереди зима… – начал осторожно Мурена.

– Да, Луций, впереди зима. Но заметь, и позади тоже была зима. Так устроена наша жизнь? Одна зима позади, другая впереди, а посередине война.

– Я не предлагаю снять осаду, я просто подумал о зимних квартирах, старые легионы семь месяцев в боях.

Сулла понимал, что его легат говорит все правильно. Войскам нужен отдых. Да, его легионеры выкованы из железа, но и железо устает.

Мурена повернулся в седле и указал налево.

– Вон там Элевсин, места удобнее не найти. Когорта Марка Котты уже заняла город, я приказал опечатать зернохранилища.

– Сколько миль?

– Не более тридцати миль. Если мы отведем туда хотя бы половину и укрепим лагерь здесь под стенами, мы сможем спокойно дождаться весны, ничем не рискуя. В укрепленном лагере не страшна никакая вылазка.

– Если мы отведем туда хотя бы половину армии, то военные действия прекратятся.

Мурена кивнул, ну да, он об этом и вел речь. К весне положение дел может измениться, Гай Сентий, пропретор Македонии, наконец разберется с фракийцами, должны поступить подкрепления из Рима, со дня на день вся армия ждала вестей из метрополии на этот счет.

– А я не хочу, чтобы они прекращались, – сказал Сулла.

Легат снова кивнул, но это не означало, что он понимает, о чем его начальник ведет речь.

– Начинай готовить людей к штурму.

– К штурму?

– Ты не ослышался.

Стоявший по другую сторону от Суллы Луций Лициний Лукулл подал голос.

– Понтийцев там так много на стенах, они там и живут по всей длине вплоть до порта. У нас нет возможности поймать их врасплох. Я разговаривал с офицерами… Куда бы мы ни пристроили свои осадные лестницы, там уже куча народа с шестами. Такое впечатление, что они никогда не спят. Были попытки зондирующего штурма, каждый раз множество народа с переломанными руками и ногами. А это хуже чем мертвецы. За мертвецом хотя бы не нужен уход.

– Лекарей не хватает, – мрачно подтвердил Мурена, – я послал разъезды по всей Аттике и Беотии, даже из Фив никто не прибыл, а ведь они обещали.

– Ученики Гиппократа не чтут Гиппократа, – тихо сказал Сулла.

Оба легата слегка наклонились и прищурились, стараясь разобрать, что говорит Сулла, следующую фразу он произнес громко:

– Раз у них есть шесты, будем строить осадные башни. Плотников у нас, надеюсь, хватает?

Легаты переглянулись.

– Начните с той рощи, – Сулла проткнул воздух резким однозначным жестом и посмотрел сначала на одного своего легата, потом на другого.

– В чем дело?

Лукулл смущенно потупился, Мурена пояснил.

– Это не просто роща…

– Я знаю. Это не просто роща. Там Платон любил прогуливаться со своими учениками. Теперь там будут прогуливаться твои плотники с топорами и пилами. И на прогулку они выйдут уже сегодня.

Мурена поднял брови, он знал, что возражать Луцию Корнелию Сулле бесполезно, а иногда и вообще опасно, поэтому выбрал непрямую форму выражения своей мысли.

– Не думаю, что греки станут сопротивляться менее яростно, когда узнают, что почитаемая ими роща…

– Пусть узнают поскорее. Начинайте строить мастерские. В Элевсине и в Мегаре у нас должно быть не менее шести осадных башен. Посмотрим, как поведет себя Аристион, когда увидит эти чудища у своих стен.

До остальных офицеров, составлявших свиту консула, уже тоже дошел смысл разговора, который происходил у командующего с его легатами, и они заволновались. И старшие офицеры, и центурионы, и простые легионеры любили своего вождя и готовы были идти за ним хоть на штурм Олимпа, хоть в подземное царство, но все ожидали в данный момент от него другого – отдыха, или хотя бы передышки.

Сулла, ничего более не говоря, развернул коня и поскакал обратно, свита едва успела перед ним расступиться.

Когда кавалькада всадников въезжала в лагерь, кашевары в центуриях уже заканчивали приготовление обеда, над построенными в геометрическом порядке палатками плавали облака пахучего дыма. Несмотря на то что на этой площади располагалось до тридцати тысяч человек, шатающихся праздно практически не было. Редкие встретившиеся на пути скачущего полководца легионеры приветственно вздымали руки.

Они искренне радовались.

Он прибыл.

Значит, все пойдет по-новому.

Конец бесконечной, нудной осаде.

Почему-то все были уверены, что Сулла явился сюда только с одной целью – увести армию на отдых, это настроение висело в воздухе и было почти так же видимо глазу, как дым от кухонных костров.

Сулла бросил поводья коня Марку Карме, который не сопровождал в его поездке к длинным стенам, а должен был приготовить ванну для господина с тем, чтобы тот мог как можно быстрее привести себя в порядок после многодневного путешествия сюда, в лагерь под Афинами.

– Что? – спросил полководец, ибо по лицу верного своего слуги безошибочно определил – что-то случилось.

– Квинт Мунаций Планк и Корнелий Лициний Фронтон? – сказал Карма, переступил с ноги на ногу, и добавил: – Прибыли.

– Откуда.

– Прямо из Рима.

Луция Корнелия Суллу было трудно удивить, но это сообщение его удивило. Он снял шлем, отдал его подбежавшему рабу, взял у него смоченное в уксусе полотенце, вытер лицо и шею. Эти двое должны были находиться в Риме. Более того, они не просто должны были там находиться, но и обеспечивать соблюдение интересов проконсула. В частности, они заключались в том, что новоизбранный консул Луций Корнелий Цинна, давший клятву, будет вести дела исключительно в интересах проконсула и в соответствии с видами его политики.

И вот, не прошло и недели.

– Где они?

Карма показал подбородком на одну из палаток неподалеку от шатра.

– Спят. Даже есть не стали.

– Разбуди, – сказал Сулла, направляясь к шатру. Мурена и Лукулл последовали за ним, также снимая шлемы и вытирая пыль с потных лиц. На лицах читалась сильнейшая озабоченность, но сверх этого еще и недоумение.

Триклиний в шатре Суллы совмещал в себе и столовую, и кабинет – большое четырехугольное помещение с пурпурными стенами, украшенными поверху золотым орнаментом, было хорошо освещено четырьмя большими светильниками. У дальней стены стоял стол на стилизованных львиных лапах, на нем громоздилась гора свитков.

Сулла жестом велел Мурене и еще трем командирам легионов занять сиденья слева от стола, сам же остался стоять, опершись ладонями о край. Искоса глядя в сторону входа. Висело молчание. Даже пламя в светильниках не смело потрескивать.

Неожиданные гости явились спустя несколько минут.

Квинт Мутаций Планк – командующий римской городской стражей.

Корнелий Лициний Фронтон – сенатор, один из лидеров сулланской партии в ныне действующем сенате.

Фабий Актиний – помощник префекта Претория.

По их виду можно было безошибочно заключить, что путешествовали они без удобств и не ради своего удовольствия. Ободранные, усталые, но скорее разозленные, чем напуганные. Они понимали, что Сулла большую часть того, что они могли ему рассказать, уже и так понял, поэтому молчали, ожидая уточняющих вопросов.

– Цинна?

Все трое одновременно кивнули.

Оттолкнувшись от столешницы, Сулла выпрямился.

– Я должен был это предвидеть, я, в общем-то, предвидел, но ошибся только в одном – насколько скоро это случится.

– Марий, Цинна вернул его к власти, он в городе… – начал было Планк, но жест хозяина шатра его прервал. Нечего тут и говорить, что без этой старой гиены дело не обошлось. Цинна слишком мелкий сам по себе негодяй, чтобы пуститься в опасное предприятие, не опираясь на поддержку старой враждебной Луцию Корнелию Сулле силы.

– Он так и не прекратил процесс против тебя, – сказал Планк.

– Мы пробрались до Брундизия, оттуда киликийскими разбойниками до Дирацио на Эпирском побережье, – счел нужным объяснить Фронтон.

– Пираты не взяли с нас ни сестерция из уважения к тебе.

Сулла кивнул.

– Денег у нас нет, – сказал он негромко, ни к кому не обращаясь.

– Восемь миллионов было собрано, это не по проскрипционным спискам, – пояснил Фабий Актиний, – но сенат не одобрил поставку средств в действующую армию.

– Денег у нас нет, – еще раз сказал Сулла и медленно вышел, откинув массивный матерчатый полог в соседнее помещение.

Оставшиеся в триклинии молча переглядывались.

Новость подкосила их.

Луций Корнелий Цинна, оставленный Суллой для того, чтобы поддерживать порядок в Риме, казалось, полностью умиротворенном, и для того, чтобы посылать необходимые суммы денег в действующую армию, ибо деньги это кровь войны, взбунтовался, решив, что и сам теперь может стать диктатором великого города. Даже, наверно, не взбунтовался, просто уступил напору бесчисленных марианцев, засевших в сенате и комициях.

Это урок.

Надо действовать жестче.

Если что-то начал делать, надо доводить дело до конца.

Никто не произнес ни слова, но было полное ощущение диалога, происходящего сейчас между ближайшими соратниками диктатора.

Надо немедленно выступать, иначе Цинна с Марием соберут сторонников, наберут новые легионы, и италики забудут Суллу.

Армия голодна, измотана, и полгода солдаты не видели ни обола.

Снова брать Рим, не многовато ли это для римских легионеров, пойдут ли они второй раз на такое святотатство?

Архелай может ударить в тыл отступающей армии. Понтийцы смелы, когда им показываешь спину.

Возвращаться придется через всю Иллирию. Киликийские пираты не в силах переправить целую армию в Луканию на своих кораблях.

– Но нельзя же ничего не делать! – сказал вслух Мурена.

Именно на этих словах и появился в помещении Сулла. Он успел принять ванну, приготовленную для него Кармой, и переодеться. Волосы были еще влажными, вид задумчивый.

– А я и не приказывал сидеть без дела.

Мурена встал.

– Ты ведь уже получил приказ. Почему твои плотники еще не в роще.

– Ты все-таки…

– Наши гелеполы мы начнем строить из бревен, добытых в роще, где витали мысли Платона.

– Позволь мы начнем завтра с рассветом.

Сулла кивнул.

– Тогда иди отдай приказ своим людям, чтобы они сразу после еды укладывались спать. Гортензий, я припоминаю, что ты мечтал посетить Дельфы, хотел спросить кое-что у самого Аполлона.

Гортензий встал и осторожно кивнул. Да, был такой разговор, в общем-то, почти шуточный, два года назад, на пиру, после двенадцати чаш фалернского… все помнит.

– У тебя появилась возможность удовлетворить твою прихоть. Ты отправляешься в Дельфы немедленно. Не один, с целою когортой. Ты спросишь у пифии то, что хотел спросить. Я вижу, ты растерян, ты спрашиваешь себя – чем я ей заплачу?

Гортензий криво улыбнулся: мол, действительно разговор с пифией удовольствие недешевое.

– Ты удивишь их. Ты потребуешь, чтобы они открыли для тебя все сокровищницы дельфийского храма, и выгребешь оттуда все, до последней монеты.

Вернувшийся после выполнения приказа Мурена застал немую сцену. Офицеры молчали, выпучив глаза.

– Да, Гортензий, не только монеты или слитки. Всю золотую и серебряную посуду до последней плошки.

Речь шла, конечно, не о храме Юпитера или Юноны, о храме бога иноземного, но это было слишком не в традициях того времени. Чужих богов в Средиземноморье было принято почитать, пусть и не так, как своих родных, домашних. Грек или римлянин, оказавшийся в Тире или Карфагене, не считал зазорным принести жертву в храме финикийского Мелькарта, а финикийский купец охотно жертвовал Афине или Иштар, если оказывался рядом с соответствующим храмом. А уж если речь заходила о таких всемирно известных святых местах, как храм Аполлона в Дельфах…

– Вся Эллада ополчится против нас, – сказал Мурена.

– Если вы не заметили, она уже ополчилась, я просто принимаю вызов. Гортензий, не забудь, что неподалеку от Дельф есть еще и Олимпия, и Эпидора.

Офицеры стали подниматься и двинулись к выходу, по тону хозяина почувствовав, что совет закончен и ничего другого не остается, как выполнять полученные приказы.

– Марк, теперь налей холодной воды и две меры белого вина туда, я окунусь еще раз.

Забравшись в ледяное озеро, Сулла закрыл глаза и потребовал – пусть придет Курций.

Очень скоро явился длинный, худой центурион с замотанным черною тряпкой горлом, он встал в изножье ледяного ложа Суллы не снимая шлема.

– Ты помнишь Кратос?

Голова в шлеме неопределенно дернулась.

– Возьми десятка три, но только самых, ты понимаешь, отъявленных негодяев. Кого не жалко.

Центурион усмехнулся.

– Две триремы с экипажами в порту Наксиоса, Карма даст тебе письмо. Ты соберешь на Кратосе всех, кто может ходить.

Сулла тяжело вздохнул, то ли оттого, что тяжело было в ледяной воде, то ли оттого, что приходилось говорить.

– Всех. И высадишься ночью. Догадываешься где?

Центурион снова усмехнулся.

– Тебя я ценю, но ты сам говорил, что хотел бы мне послужить с пользой. Как тебе служба, которую я нашел для тебя?

– Ты меня обрадовал.