Он был на полторы головы выше любого из его телохранителей, хотя в число царских охранников мог попасть только мужчина, обладающий чрезвычайными физическими данными. Черные с проседью волосы были схвачены широкой кожаной лентой, на плечах висела шкура собственноручно добытого медведя, за поясом, шириною в три ладони, торчал кривой фракийский меч с костяной рукоятью. Спрыгнув на берег с борта своей триремы, не дожидаясь пока сбросят трап, царь начал с непостижимой для такого массивного человека скоростью взбираться по каменистому берегу.

Телохранители толпой рванулись следом, также не дожидаясь когда организуют швартовку по всем правилам, но до земли никто не допрыгнул, поэтому прибрежная вода забурлила и вспенилась от множества ног. Получилось, что Митридат как бы повторил знаменитый фокус Афродиты.

Небольшой островок неподалеку от Родоса, куда прибыл понтийский царь со своей как всегда неожиданной инспекцией, в обычное время обитаемый лишь небольшим стадом коз, во главе с двумя козопасами, уже неделю как давал пристанище одной из понтийских армий во главе с лучшим после самого Митридата полководцем Востока Архелаем. Козы были давно съедены, источники воды выкачаны, требовалось до тысячи бурдюков питья для снабжения рати, засевшей в редком сосновом лесу, покрывавшем каменистый кусок суши, напоминающий по своей форме сандалию, своим носком устремленную к берегу материковой Эллады.

Митридат преодолел крутой подъем и вошел в прозрачный, занятый привольно расположившимся войском лес. В шалашах, на войлочных подстилках, а то и просто на земле, сидели, лежали, ели, спали и молились десять тысяч человек архелаева корпуса. Понтийцы, греки, вифинцы, лидийцы и представители еще полусотни народов, примкнувших к Повелителю Востока, для того чтобы не попасть в тиски римского правления, из которых, как все уже давно поняли, пути обратно нет и быть не может.

Царь, не произнося ни единого слова, шел сквозь лес, поднимая волнение в человеческих массах, по лесу летели крики на разных языках, проснувшиеся продирали глаза и хватали успевших подняться с земли соседей за штаны – что там? кто там?

Лошади ржали, собаки лаяли.

Меньше чем за полчаса он пересек остров, приведя отдыхавший корпус в состояние близкое к истерическому.

Все были готовы хоть сейчас в бой.

Архелай встретил царя у порога своего шатра, занимавшего самую высокую и труднодоступную часть острова. Командующий устроился так, что к нему невозможно было бы подобраться незамеченным. Это было неудивительно. Худой, узколицый, с припухшими умными глазами, пантикапейский грек с примесью азиатской крови был лучшим его помощником, и Митридат еще раз об этом подумал, беря его за плечи и поднимая с колена, на которое тот опустился, приветствуя гиганта с медведем на плечах.

Митридат отказался от предложения войти в шатер, он показал Архелаю – подойдем к обрыву. Они встали над пропастью в полторы сотни локтей. Внизу находилась компактная бухта, в которой тесно стояли суда с опущенными парусами, на берегу дымилось несколько котлов со смолой и бегали голые по пояс корабельщики.

Они были вдвоем, никто из членов свиты не посмел приблизиться, начальник личной стражи Самокл поднял руку, показывая границу, за которую заходить нельзя.

– Ты не ждал меня? – спросил Митридат не глядя на Архелая, ощупывая глазами голый горизонт.

Полководец вздохнул.

– Я ждал тебя, – тихо сказал он, и посмотрел в сторону той оконечности острова, на которой только что высадился повелитель. Хвост небольшой царской эскадры, все еще швартующейся у северного побережья, можно было при желании рассмотреть отсюда, встав на самом краю выступающей в море скалы. Скрытного прибытия не получилось.

Митридат оглянулся на Самокла, тот сделал движение рукой, и плотная группа царской свиты и офицеров Архелая сделала несколько шагов назад.

– Он уже у Афин, – сказал царь.

Полководец молча кивнул.

– Ты хочешь сказать, что тебе и это известно?

Ответом ему был длинный, извиняющийся вздох.

По губам царя пробежала едва заметная усмешка. Не то чтобы он ревновал своего лучшего полководца к его мастерству и удачливости, но все же временами чудилось ему в успешности этого сдержанного и хитроумного грека нечто переходящее за некие пределы дозволенного. Митридат иной раз сам себя останавливал – нельзя быть недовольным резвостью коня, который тебя везет. Ведь Архелай всего лишь коренной жеребец в колеснице его, Митридата, царской славы.

Не более того.

Или более?

Правящий всевластен, но и всеуязвим.

Забыть об этом – значит уснуть, а уснувший на троне – это мертвец.

– Расскажи, Архелай.

Полководец охотно рассказал об эвбейском купце, чей корабль был прибит к берегу острова три дня назад. Он поведал о том, что творится в осажденных Афинах, о прибытии Луция Корнелия Суллы в лагерь армии, осаждающей столицу Аттики.

– Три дня назад? Я знал об этом пять дней назад.

Архелай едва заметно поклонился.

Митридат скрипнул зубами.

– Аристион потребует подкреплений.

– Он уже потребовал, государь, вернее – смиренно попросил. Его гонец будет предъявлен тебе… Аристион считает, что быстрее всего до него могла бы добраться берегом армия Дромихета, тебе стоит только приказать.

В ответ на эти слова царь ничего не сказал. Архелай осекся, понимая, что не должен спешить с советами в данном вопросе.

– Что-то еще?

– Не знаю, известно ли это тебе, повелитель, но эвбеец рассказал еще кое-что.

Царь бросил взгляд в сторону Самокла и отодвинутой им свиты.

– Это не для всех ушей.

Сдержанный кивок.

– Говори.

– Он был у храма.

– Сулла был у храма? У какого храма? Ах, у храма… И что, он тоже натянул лук? – На лице Митридата появилась злорадная усмешка. – И что? Он наложил стрелу и натянул лук?

Храм Артемиды в Милете был славен тем, что Александр, сын Филиппа, царь македонский, величайший пример для подражания всем правителям последующих веков, выпустил стрелу с угловой террасы храма. Стрела улетела необычайно далеко, и окружность, обозначенная радиусом этого выстрела, обозначила зону, на которую распространялась защита богини для тех, кто возжелает прибегнуть к ее защите.

Царь Митридат, несколько лет тому назад, в начале своей беспримерной войны с Римом, встал на то же самое место, откуда стрелял Александр, и выпустил свою стрелу, и сильно своим выстрелом перекрыл достижение древнего правителя. Все льстецы понтийского царя, да и не только льстецы, поспешили заявить, что этот выстрел свидетельствует, что слава Митридата превзойдет славу Александра.

Царь напряженно ждал, когда его полководец ответит.

– Он выстрелил дальше меня?

Архелай кашлянул, как будто у него запершило в горле.

– Не может быть. Он не гигант, он обычный человек, уже почти старик, весь в веснушках, хотя и неплохо владеет мечом. Да кто же не владеет мечом в наше время! Как он смог. Он выставил вместо себя подставного гиганта из самнитских гор?

– Нет, он выставил особый лук.

Шутка оказалась все-таки довольно дешевой. Согнали местных жителей, Сулла поднялся к храму, туда притащили небольшую штурмовую катапульту, которую несут на руках шестеро, и собравшиеся увидели полет стрелы, сильно перекрывший честное достижение царя Митридата. Того, что сам проконсул не прикасался ни к какому луку, местным жителям видеть не полагалось.

Повелитель Востока вытер заструившийся из-под кожаной повязки пот краем медвежьей шкуры и громко захохотал, так что бегавшие по берегу матросы, мешавшие смолу для пропитки корабельных швов, побросали от ужаса свои мешалки – думали, начинается камнепад.

– Так он обыкновенный обманщик!

Виночерпий царя Телезен, изучивший натуру господина, проскользнул под рукой Самокла и подбежал к повелителю, звучно выдергивая затычку из бурдючного горлышка. Царь сделал несколько глотков, каждый из которых бы убил Эпикура, и протянул бурдюк Архелаю.

Тот вежливо отказался, и поскольку отказывался не в первый раз, то это не стало поводом для разбирательств. Митридат выпил еще. На этот раз не для того, чтобы вспенить радость, но и чтобы подпитать мысль. Дело оказалось не таким уж страшным, но все же требовало какого-то завершения.

– Послушай, Архелай…

– Этот эвбейский купец никому больше этой истории не расскажет, государь.

– Ты убил его?

– Нет, я держу его в своем шатре, в ожидании того, когда ты решишь, повелитель, убивать его или нет.

Митридат швырнул бурдюк виночерпию.

Все не так просто, как мгновение назад показалось.

Архелай, как всегда, все сделал правильно. Но сейчас дело не в нем. А в том, что если один купец знает об этой стрельбе, узнают и другие. Какой смысл его убивать? Может быть, наоборот, заставить его трубить повсюду, что этот Сулла, победитель Югурты, человек, взявший со своей армией сам Рим, всего лишь лукавый хитрец и обманщик.

– Послушай, а он, не купец, а Сулла, он подтвердил права покровительства богини над всеми, кто просит убежища на территории нового выстрела?

Архелай улыбнулся.

– Он наложил двойную дань на всех, кто имеет имущество на этой территории.

Все понимающий Телезен снова подлетел к господину со своим булькающим имуществом.

Один, другой, третий глоток.

– Я думаю, у Суллы плохо с деньгами, мой повелитель.

– Я сначала было подумал, что у него плохо с головой, зачем так оскорблять богиню, греков и ронять свое имя.

– Нет, – полководец помотал головой, – я тоже так сначала подумал, а потом понял – с головой у него все хорошо, это с деньгами у него худо.

Митридат докончил бурдюк, и докончил обдумывать свою мысль. Нет, он рано поспешил с выводом о том, что Архелая можно пока что отставить и думать о делах, не учитывая его.

Как раз наоборот.

Сулла – большая проблема, да, но и Архелай, такой, каким он стал за последние годы, тоже проблема. После Магнезии, да, именно тогда, он стал думать почти так же, как должен думать только царь.

– Так ты говоришь – Сулла в лагере под Афинами.

Архелай напрягся, понимая, что сейчас услышит что-то важное.

– Афины мы не можем потерять, иначе мы потеряем всю Элладу.

– Да.

– В том то и дело, что да. И я не вижу человека, кроме тебя, который мог бы ему помешать.

Архелай молча поклонился.