Толстяк Аспар медленно, вальяжно вошел в шатер мавританского царя, как человек, осознающий свое значение и положение. Он поклонился с неожиданной гибкостью и страстью, чем вызвал в Бокхе и льстившие его самолюбию, и завистливые чувства.

– Скажи мне, друг мой непременный Аспар, как ты при таком тучном сложении умудряешься сохранять столь поразительную подвижность суставов?

Аспар поклонился еще раз.

– Никакого особого секрета тут нет, великий царь. Так же, как у всякого пожилого человека, болят у меня ноги и ноет спина, но обо всех этих неприятностях забываю я при виде твоего величия, и члены мои сами, без особого принуждения, исполняют все, что положено исполнить.

Царь ухмыльнулся и кивнул.

– Ты хорошо ответил.

Лицо нумидийца просияло. Его собственный царь строжайше велел ничем во время переговоров не прогневить капризного союзника.

– Перейдем же к делу, о гибкий Аспар. Ты передал своему царю предложение римлянина?

– Разумеется, великий царь.

– И к чему склоняется сын мой Югурта: к продолжению войны или к поискам мира?

Нумидиец опять произвел несколько гимнастических упражнений на ковре перед парчовым троном мавританца.

– Для начала он велел мне сообщить о своих более мелких предложениях, но которые могли бы смягчить твое сердце и дружественнее настроить твой ум.

– Что ты имеешь в виду?

– Твоего сына Волукса.

– Он предатель и будет казнен.

– Ты волен сделать это, и тебя назовут справедливейшим среди царей. Но ты также волен вспомнить о древнем мавританском обычае.

– Каком еще обычае?!

Аспар улыбнулся самым приторным образом.

– По старинному мавританскому обычаю, жизнь провинившегося может быть выкуплена, если на то будет согласие богов и воля того, кто обладает правом казнить и миловать.

Бокх нахмурился. Такой обычай действительно существовал. Напоминая о нем, нумидиец вторгался в самую гущу отцовских переживаний мавританского царя. Он любил старшего сына, возлагал на него все свои надежды, и поэтому убить его собственными руками…

– Югурта хочет выкупить жизнь моего сына?

– Да, за сумму, которую ты назовешь.

– Для чего ему это?

– Он знает, что такое отцовское горе, и хотел бы избавить тебя от этих переживаний.

Бокх хлопнул себя по колену и поморщился от боли.

– А не потому ли он хочет сделать это, что Волукс предан ему больше, чем мне; не мой ли сын старался поссорить меня с римлянами, ведя квестора Суллу в приготовленную нумидийцами засаду?

Аспар потупил взор.

– Передай Югурте, чтобы он не вмешивался в мои семейные дела, раз уж нельзя избавиться от его вмешательства в дела моего царства.

– Передам, великий царь.

– А сначала скажи, собирается ли Югурта мириться и на каких условиях?

– Скажу я так, царь мой Югурта, сын Массиниссы, прежде всего готов воевать с римлянами, ибо считает, что победа над ними возможна. По доходящим до него сведениям, у них большие неприятности в самой Италии. Народы севера начинают подниматься против них, и если мы сейчас нанесем…

– Я не спрашиваю о военных планах твоего царя, пусть он мне откроет свои мирные планы.

Аспар склонился в поклоне, первая часть его миссии провалилась. К войне Бокха не склонить. Этого следовало ожидать, но такое известие не обрадует нумидийского царя.

– Что же ты молчишь?

– В том случае, если ты, великий царь, твердо решил вложить свой меч в ножны, моему господину остается сделать только то же самое.

– На каких условиях, как именно он себе это представляет? Условия римлян ты знаешь.

– Да, они, как всегда, требуют слишком многого.

– И всегда получают то, что требуют, насколько мне известно.

Толстяк вздохнул.

– План моего повелителя таков. – Он оглянулся, нет ли кого-либо поблизости, и понизил голос. – Югурта предлагает начать мирные переговоры с пленения Суллы. – Бокх хотел что-то сказать, но удалось ему лишь закашляться. – Да, да, добиться мира можно, лишь держа в своих руках этого человека. Он родовит и уважаем. Командующий римской армией в Африке, консул покроет себя позором за то, что допустил его пленение. Мария сместят, а с вновь прибывшим командующим нам будет разговаривать много легче. За ним не будет грехов прежнего консула. Пройдет также некоторое время, и у нас появится возможность восстановить и даже увеличить наши силы. За это время северные народы добьются еще больших успехов, римляне, вынужденные держать свои основные силы в Цизальпинской Галлии, станут сговорчивее здесь.

Царь слушал и не мог отделаться от мысли, что в словах толстяка есть много такого, что ему самому приходило в голову. Да, план хитроумного Югурты был похож на реальный, но только похож. Всем своим существом мавританец ощущал, что в последнем, конечном смысле Югурта, со всеми своими талантами, со всей своей изворотливостью и баснословным золотом, обречен перед лицом неумолимой машины под кратким названием Рим.

– Наши силы и сейчас не так уж малы. Мой повелитель вооружил еще двенадцать тысяч всадников. Правитель Кирены пришлет две тысячи пращников, гетулы готовы выступить, им нужно только заплатить и вернуть заложников…

Нумидиец говорил еще долго и страстно, перечисляя возможности, имеющиеся в руках Югурты, и те, что очень скоро попадут в его руки. Бокха стало клонить в сон, в странный сон безразличия. Чтобы стряхнуть с себя наваждение, он резко сменил тему разговора:

– А сколько Югурте не жалко заплатить за Волукса?

Аспар сбился с плавного ритма, к тому же прежде, чем отвечать, хотелось рассмотреть подвох, который, несомненно, был заключен в вопросе царя.

– Два таланта золотом могут быть доставлены хоть завтра.

– Золотом? Два таланта? – Бокх поежился, это и в самом деле были деньги.

– И это не предел. В горах Айюба как раз моют золото, к новолунию будет не менее таланта золотого песка.

– Что ж, – усмехнулся царь, – Югурта высоко ценит моего сына. Мне это приятно.

Аспар расплылся в улыбке. Дело, кажется, сдвинулось с мертвой точки.

– То, что ты рассказал о планах и приготовлениях Югурты… Клянусь всеми перьями богини Мба, он на верном пути, но сейчас воевать мы не можем, согласись.

– Сейчас – нет, но скоро сможем.

– Народ ропщет, голодает и ропщет.

– Югурта уже купил хлеб в Сицилии через подставных лиц, скоро у нас будет вдоволь хлеба.

Бокх поднял руку, показывая, что в этом направлении разговор далее не пойдет.

– Воевать мы не можем, а мир лучше всего заключать, держа в своих руках влиятельного римлянина.

– Именно, именно так, великий царь.

Царь задумался, и было видно, что это дается ему тяжело. Наконец он проговорил медленно, как бы через силу:

– Хорошо, я пошлю за Суллой. А когда он приедет, видимо, прикажу его взять. – Огромное тело Аспара тряслось от радости, он уже представлял, как будет излагать эти слова своему царю. – Пусть приезжает и Югурта, я не хочу, чтобы виновником пленения римского квестора был я один.

– Но тогда, великий царь, не лучше ли тебе будет указать место, где сейчас скрывается римлянин, и воины Югурты все проделают сами, твое имя отодвинется в сторону, гнев римского сената и народа пройдет мимо тебя.

Бокх поморщился.

– Нет, Аспар, нет. Это будет… Это будет неправильно.

– Но почему, ты же сам только что…

– Ты не понимаешь…

– Или ты еще не окончательно решился?

– Я решился, решился, окончательно, но ваши нумидийцы слишком горячи, а Сулла горд, он станет защищаться, неужели ты не понимаешь? Его могут ранить и даже убить. А имея на совести труп квестора, какие мы можем вести переговоры, а?

На языке нумидийца вертелось, что смерть этого голубоглазого демона и есть затаеннейшее желание Югурты, а пленение – лишь более длинный путь к осуществлению этого желания. Но он промолчал. Он добился от мавританского владыки многого, и можно было потерять это, добиваясь еще большего.

– По дороге из Тианса к побережью Сырта есть холм, окруженный дикой масличной рощей с большим белым камнем на вершине.

– Я знаю это место, повелитель.

– Там я встречусь с Югуртой.

– На рассвете?

– Нет, в полдень. Пусть приезжает с охраной.

– С большой?

– Нет. Потому что Суллу я позову на то же место одного, только с рабом и телохранителем. – Аспар встал с окончательно просветлевшим лицом. – Там будут и мои люди, поэтому пусть мой зять и сын не удивляются. – Нумидиец стал, кланяясь, пятиться к выходу. – Постой! – Аспар застыл в поклоне. – А лекарства! Ты обещал мне нумидийские лекарства!

– О величайший, они уже переданы твоему лекарю. Отвар тебе принесут прямо сейчас.

Бокх не допил еще первый кувшин целебного напитка, как перед ним предстал Сулла. Он по-прежнему не проявлял желания кланяться или какими-либо другими способами проявлять особую почтительность.

– Я сам попросил тебя о встрече, Бокх, и знаешь почему?

– Соскучился по умному собеседнику, – усмехнулся мавританец. – Я угадал?

– Угадал. И еще мне донесли, что тебя только что навестил посланец Югурты.

– Ты имеешь в виду этого толстяка Аспара?

– Да.

– Так он просто привозит мне заморские лекарства. – В качестве доказательства Бокх продемонстрировал опорожненный кувшин.

Сулла не мигая смотрел на мавританца пронзительными голубыми глазами. Царю всегда становилось немного не по себе от этого взгляда. Он привык к глазам темным, подвижным, как бы смазанным оливковым маслом, к глазам, которые легко опускаются долу, к глазам, источающим восхищение и благоговение.

– Ты зря сердишься, мой проницательный и неукротимый Сулла. Все идет по плану, который у нас обоих вызвал восторг.

Сулла продолжал молча взирать на царственного собеседника, ожидая, когда он наконец скажет что-нибудь существенное.

– Я назначил Югурте место встречи.

– Где это место?

– Там мои люди схватят его и передадут твоим людям.

– Где это место расположено?!

– Это далеко от моего лагеря, я не желал бы, чтобы эта история взбунтовала тех, кто слишком ослеплен славою нумидийца. Это достаточно далеко от тех мест, где могут оказаться всадники Югурты.

– Почему ты не хочешь назвать мне это место?

Бокх постучал кувшином по подносу.

– Ты поедешь со мной и все узнаешь в свое время.

– Я мог бы отправиться туда накануне и сделать засаду, твое имя в этой истории осталось бы чистым.

Царь приложился к новому кувшину и сладострастно зажмурился.

– Если все проделает квестор Сулла со своими солдатами, в чем тогда будет моя заслуга перед римским народом и сенатом? – (Сулла пожевал губами, его голубой взгляд затуманился). – Ты чем-то недоволен, римлянин?

– Мне не все ясно в твоем замысле.

– Это неудивительно, потому что это мой замысел. С тебя довольно, что он направлен к твоей выгоде, разве не так?

Спорить далее было бессмысленно, и Сулла поднялся, чтобы уйти. Напоследок он спросил:

– На какой день назначена казнь Волукса?

Бокх от неожиданности хрюкнул, жидкость попала в дыхательное горло. Сулла меж тем продолжал:

– По вашим законам, предатель должен быть казнен до рождения новой луны.

Бокх немного оправился.

– Я знаю, вы, римляне, народ, преклоняющийся перед законом.

– Нет закона – нет народа. Может быть, твои люди не могут отыскать хороший пчелиный рой? Рядом с крепостью, где я сейчас расположился, имеются два.

– Благодарю тебя, твоя предусмотрительность меня восхищает. Что касается пчел, мои люди позаботятся, у них есть опыт, к тому же им за это платят.

И царь яростно припал к своему кувшину.

Сулла усмехнулся.

– Буду ждать твоего сигнала. А напоследок послушай моего медицинского совета.

– Насколько мне известно, лучшими врачами всегда были не римляне, а греки.

– Я процитирую тебе из грека. Он утверждает, что лечит не то, что мы вводим внутрь, а то, что выводится из нас.

– Очень по-научному, но не очень понятно, – неприятно осклабился Бокх.

– Сколько бы ты ни выпил целебных отваров, ты не добьешься того, что даст тебе удаление от твоего стола кипрских вин.

Стоило квестору покинуть шатер, как Бокх закричал прислужникам:

– Обедать! Кипрского вина, перепелов, мидий! И женщину мне, женщину!