Глава десятая
Бокх
105 г. до Р. X.,
649 г. от основания Рима
Мавританский царь стоял со всем своим войском посреди плодородной долины Гевн, приблизительно в одном дне пути от месторасположения своего нумидийского родственника. Сулла проделал этот путь на максимально возможной скорости, ибо понимал, что вездесущий Югурта в любой момент может вернуться в лагерь и выслать погоню на свежих лошадях.
Хвала Юпитеру-вседержителю, этого не случилось. Когда солнце уже совершало последние движения по направлению к закату, Оксинта воскликнул:
– Посмотрите налево!
Да, там действительно можно было различить вереницы мигающих огоньков в быстро густеющей синеве воздуха.
– Лагерь Бокха за тем холмом.
– Будем ли мы в полной безопасности там? – усмехнулся Вульгат.
– Не выпустил ли нас один хищник из своих когтей только для того, чтобы второму было поудобнее в нас вцепиться? – ответил ему сомнением на сомнение Цион.
В глазах связанного Волукса полыхнул огонь темной и бессильной злобы. Он знал, что в лагере его отца – безумца и предателя – этим собакам римлянам нечего опасаться.
Встречу с царем решено было отложить до утра, тем более что мавританский владыка принимал какие-то весьма важные для его полового здоровья процедуры.
Едва вбили в землю колья и натянули веревки квесторской палатки, как явился Дабар, нумидиец, давний друг и помощник Суллы, оказавший ему услуги еще во время первого, трехгодичной давности, визита к Бокху. Он старался поменьше быть на свету и кутался в потертый, местами прожженный искрами костра мавританский плащ. Простой погонщик вьючных верблюдов, да и только.
Через этого человека Сулла общался последние месяцы с Бокхом и очень ценил его за то, что он сумел войти в доверие к столь недоверчивому царю.
– Что с Бокхом, он болен?
– Если он чем-то болен, то… – Дабар огляделся резко и нервно, – у него новый приступ черного сомнения.
– Этот безумец опять перерешил все, о чем мы с ним договорились?!
– Еще нет, но, кажется, ему хочется это сделать. Слишком много союзников-нумидийцев в его окружении. Кроме того, Югурта сделался его сыном, по мавританским законам.
– Да, я слышал об этой варварской расправе с женщинами.
Дабар усмехнулся, сверкнув белками глаз.
– Для тебя это – варварская история, для всех сказителей и певцов обоих царств – красивая легенда.
Сулла пожал плечами.
– Это меня не касается, а вот окружение Бокха… к примеру Лимба, насколько мне известно, исправно получает деньги от Югурты…
– Деньги деньгами, конечно, но и старик-жрец, и сыновья царя, помимо этого, боготворят нумидийца.
– Да, я имел случай в этом убедиться. Волукс пытался привести меня в лагерь Югурты и сдать ему.
– Он пошел против воли отца?!
– Да. Что бывает у мавританцев за предательство?
– За такое, – Дабар поскреб морщинистый лоб, – его засунут в улей к диким пчелам.
Сулла покачал головой.
– Да, если авторитет Югурты так велик среди местной молодежи, его надо убить как можно скорее.
Дабар развел руками, он давно придерживался такого же мнения.
– Сейчас, Дабар, ты отправишься к царю и скажешь, что завтра на рассвете или в тот час, когда он будет готов меня принять, я стану говорить с ним. Один на один.
– При дворе находится Аспар, посланник Югурты.
Квестор в ярости хлопнул себя по колену.
– Мой непростой путь становится еще сложнее. Значит, так, ты скажешь царю, что я буду говорить с ним в присутствии Аспара коротко, передам вопрос от Мария, чего нам ждать в ближайшее время: мира или войны. Затем удалюсь. Пусть он найдет мне и моим людям убежище неподалеку, чтобы я мог в любой момент прибыть на встречу с ним.
– Я понял тебя.
– А Аспар пусть думает, что я убыл на целую декаду. Обратно в Цирту. Аспар сообщит об этом Югурте, и тот станет ловить меня на всех дорогах, ведущих к побережью.
Дабар поощрительно усмехнулся, прямо на его глазах родился изящный и толковый план. Оказывается, не только варварские царедворцы умеют интриговать.
Дабар исчез, и в палатке появился Марк Карма.
– Ты подслушивал?
– Не забывай, что это теперь входит в мои обязанности.
– Принеси вина, раб, – усмехнулся Сулла.
– Охотно сделаю это, и ты еще раз оценишь мои способности, когда я сообщу тебе, что за то время, что у тебя в палатке гостил этот черноглазый аферист, я успел узнать не только план ваших дальнейших действий, но и то, чего хотели добиться от благородного предателя царевича Волукса Цион и Вульгат. У них, как видно, вызревают какие-то свои планы на будущее.
Отхлебнув вина, квестор приказал:
– Говори яснее и тише.
– Не бойся, на страже стоят два лигурийца, латинская речь для них – все равно что пение дельфина под водой. А что касается Циона и Вульгата, они предлагали Волуксу устроить побег при одном условии.
– Не тяни, каком условии?
– Он должен их провести…
– К сокровищнице Бокха?
– Клянусь бородою Марса, глупость твоих офицеров и для тебя не осталась тайной. Представляешь, они всерьез рассчитывали полакомиться мавританским золотом и остаться при этом в живых!
– Что Волукс?
– Он плюнул в мужественную физиономию Циона, но тот от природы оказался вертким, поэтому плевок достался неповоротливому, то есть Вульгату.
– Вели охранять юношу как следует. Завтра он может стать сильным аргументом в моем разговоре с царем.
Бокх сидел на большом парчовом холме, набитом подушками, и пил из тонкогорлого серебряного кувшина отвар из листьев травы царцах, собранных в ночь третьего и девятого новолуния на южной стороне горы. Листья были смешаны со снадобьями, привезенными из стран, находящихся по ту сторону Египта и омывающего его моря.
Царь был вынужден, побуждаем неотложными государственными делами, покинуть Гисконову усадьбу, целебную грязь возить с собой в достаточном количестве не представлялось возможным. О теплой моче девственниц он думал безо всякого воодушевления. А лечиться было нужно.
И тут этот добродушный толстяк. Аспар.
Он был удивителен уже тем, что среди нумидийцев толстяков практически не было. Сухие, жилистые, неприхотливые, воинственные. Невыносимые люди.
Царь Югурта, проявляя свою обычную, а на самом деле – невероятную проницательность, прислал вместе со своим послом сундучок из невиданного черного дерева, набитый таинственно пахнущим снадобьем.
Посол, помимо того, что отлично ориентировался в делах своего хозяина, кое-что соображал в лекарском деле. Он научил царя, как заваривать лекарство, в чем заваривать, где и сколько настаивать.
И как пить.
Оно подействовало сразу и очень хорошо. Бокха просто нельзя было оттянуть от серебряного кувшина. Он обжигался, шипел, шептал отводящие сглаз заговоры и сосал, смаковал, глотал вонюченькую жидкость.
Надо ли говорить, что влияние нумидийца на царя росло. Даже когда Бокх отлично осознавал, что это лишь усложняет его положение.
Сулла вошел в шатер и коротко кивнул.
Бокх с сожалением подумал, как они сухи, неловки, в сущности, дики, эти римляне. Вот пришел к царю далеко не самый родовитый представитель своего племени, даже колена не преклонил, а уж о том, чтобы принести что-нибудь полезное для поддержания царского здоровья, не может быть и речи. И будет сейчас предлагать всякие мерзости против любимого родственника, названого сына, героя нумидийского народа.
Бокх снова вздохнул.
Сулла счел это достаточным приглашением и занял золоченый финикийский стул у подножия парчового холма.
В серебряном сосуде раздался клекот, целебный напиток кончился. Бокх что-то прохрипел, появился служка с новым зарядом лекарства.
– Как чувствуют себя твои суставы, доблестный Сулла? Впрочем, догадываюсь: хорошо, твои суставы не ломит, иначе тебя не прозвали бы Счастливым! Мои дела сквернее, колени отказываются сгибаться. Ноги мои не слушаются меня.
– Рассматривать ли мне, величайший из царей, эти твои слова как ответ на мой вопрос, заданный утром в присутствии Аспара, посла Югурты?
Царь подвигал бровями и вдруг усмехнулся.
– Знаешь, да. Можешь рассматривать. Жалуясь на слабость и болезненность ног моих, я тем самым давал тебе понять, что войска мои никогда более не перейдут реку Мулукку, то есть не вступят на земли, которые вы собираетесь забрать у сына моего, Югурты. Река эта была всегда границей между мною и несчастным Миципсой, пусть она будет границей между мною и счастливым Суллой.
– Я оценил глубину и изящество твоих слов, не могу ими не восхищаться. Я понял, в чем заключаются твои обещания. Но, к сожалению, поверь мне, сенат и римский народ, приняв во внимание, что берегов названной тобою реки Мулукки они достигли благодаря силе своего оружия, не сочтут твои обещания ни богатыми, ни даже достаточными.
Бокх вздохнул, и булькнуло у него в кувшине в ответ. Бокх и сам знал, что, предлагая римлянам такой мир, он не предлагает, по сути, ничего.
Римлянин продолжал:
– Сенат и римский народ очень оценили бы какое-нибудь действие, которое отчетливо шло бы на пользу Риму, а не Бокху. Хотя и во вред Бокху оно не обязано идти. Ты понимаешь, царь, что я хочу сказать?
Царь поставил кувшин на поднос и медленно откинулся на вершину парчового холма, так что глаза его перестали быть видны сидящему много ниже гостю. В этом жесте не было неуважения, ибо царь сказался в самом начале разговора больным и принимал высокого посетителя во время лечебной процедуры.
Сулла остался спокоен. Он знал, что ему не надо переспрашивать. Когда царь решит ответить, он заговорит сам.
– Ты хочешь, чтобы я выдал тебе Югурту?
– Я бы счел этот шаг жестом друга, и римский народ и сенат сочли бы тебя своим другом.
Бокх несколько раз шумно и тяжко вздохнул.
– Ты понимаешь, римлянин, как трудно мне это сделать.
– Я помогу тебе поймать Югурту, если ты захочешь, чтобы я тебе помог.
Опять раздалось несколько хриплых вздохов.
– Не торопи события. Я не о способе охоты, а о том, следует ли мне ее начинать.
– Стоит!
– А я не знаю. Меня все проклянут и по эту и по ту сторону Мулукки. От меня отвернутся жрецы.
– Жаль, если ты так серьезно относишься к мнению этих мрачных шутов, бормочущих молитвы и берущих взятки за твоей спиной.
– Не говори так! Мои подданные набожны, и мне приходится иметь это в виду. От меня отвернутся мои сыновья.
Сулла усмехнулся.
– Они уже отвернулись. Твой сын Волукс предал тебя, чтобы отдать меня в когти Югурты. Он, вместо того чтобы безопасной тропой доставить римское посольство в твой шатер, привел его прямо в лагерь Югурты.
Бокх уже знал об этом и поэтому не отреагировал на слова Суллы. Лишь хрипы его стали чуть гуще и трагичнее.
– В конце концов, он мой родственник!
– Он прислал тебе головы своих прежних наложниц, чтобы в ту же ночь резвиться с новыми, это известно всем, кроме тебя.
Да, царь знал об этом, знал, что его уродливая Мардина так и не удостоилась мужского внимания со стороны нумидийского царя. Но он знал также и то, что это не имеет никакого значения! Важно не происходящее втайне и на самом деле, важно то, как это все выглядит в глазах белого света. А в этих глазах Югурта – герой, борец за свободу, лучший воин Африки, благородный муж Мардины Мавританской, верный союзник царя Бокха. И такого человека царь Бокх выдаст, как это можно себе представить?!
Подагрический старик, увешанный золотом, медленно менял позу, чтобы устроиться поудобнее на своей золотой горе. Он посмотрел в глаза непреклонному римлянину и проникновенно сказал:
– Как ты не можешь этого понять своим квадратным умом? Я не смогу его тебе выдать, даже если бы захотел. Его все любят. Все пойдут за ним, а не за мной. Он может меня выдать кому угодно, а я – нет.
Это было поразительное признание великого мавританского царя, толстая кожура вечной самоуверенности спала на мгновение с его души. Сулла понял, что этот миг надо использовать, чтобы добиться результата.
– Да, к Югурте многие относятся с уважением, иначе ему не удалось бы столько лет сопротивляться нам. Но не надо преувеличивать, великий царь мавританский. Не все его любят. Далеко не все. Порукой тому – хотя бы умница Дабар, который сознательно помогает мне и римскому оружию в этой борьбе.
– Ну что такое Дабар, – брезгливо оттопырил губу царь.
– Ты знаешь, что он происходит из рода Массуграды, он родственник самого Массиниссы.
– По женской линии, по женской всего лишь линии!
– Ладно, приведу тебе пример сильнее. Ты не задавался вопросом, каким образом мы выбрались из лагеря Югурты, куда нас привел твой сын Волукс?
Царь молчал. Видимо, задался вопросом. Он потянулся к кувшину, глотнул полуостывшего отвара.
Сулла продолжал:
– Нас спас Оксинта. Знаешь, кто это?
– Сын Югурты.
– Да, сын, любимый и самый талантливый. Так вот, он тоже помогает римскому народу в этой войне. Югурта обречен, неужели это тебе не ясно, после того как против него выступил его собственный сын!