Свое жилище и свой штаб консул устроил в Бирсе, так называлась небольшая, квадратная, совершенно неприступная крепость в центре города. Она была возведена в Цирте еще пунами в подражание той, что высилась в районе карфагенского порта. И называлась по инерции так же.

В городе, разросшемся за последние годы, можно было найти местечко поуютнее, но Гай Марий соображения безопасности ставил выше всех других. С годами – ему уже перевалило за пятьдесят – знаменитый полководец сделался мнительным. Нет, не трусливым – когда было нужно, он оказывался в самом опасном участке сражения, но предпочитал не подвергать себя опасности без нужды.

«Восток кишит отравителями», – сказал один великий македонянин в свое время. Марий перенес это на африканцев. Опыт борьбы, многолетней и не всегда открытой, привел его к выводу, что от тамошних дикарей ждать можно чего угодно. Ничье слово ничего не стоит, ни на кого нельзя положиться до конца, и нет такого человека, которого нельзя было бы подкупить. Кстати, римляне, подолгу служившие в Африке, быстро пропитывались здешними отвратительными привычками, поэтому Марий был склонен подозревать в предательстве или, по крайней мере, в склонности к предательству и кое-кого из своих молодых офицеров.

Кое-кого, но отнюдь не Луция Корнелия Суллу.

К этому аристократу у него были более сложные чувства. Как было бы хорошо, окажись этот удачливый кавалерист обычным взяточником, польстись он на темное нумидийское золото из рук Югурты или на мавританские рубины из рук Бокха. Не-ет, ждать этого не приходилось. Ни к рукам Суллы, ни к его репутации не прилипала ни одна крупинка золотой грязи.

Кроме того, отпрыск обедневшего патрицианского рода был удачлив до такой степени, что это многим внушало благоговейный ужас. За глаза его многие называли «Счастливый». Сенат еще не даровал ему права так себя именовать, зато воины африканской армии не сомневались – он заслужил это имя.

Марий медленно прохаживался по низкой комнатке с вертикальными окнами-бойницами. Окна были устроены таким образом, что даже прямое попадание из катапульты или баллисты не принесло бы никакого вреда тому, кто находился внутри. В углах комнаты бесшумно полыхало пламя. Широкие медные светильники служили одновременно и обогревательными печами. Цирта погружалась в ночь, а ночи зимой здесь иногда бывают промозглыми и прохладными. Не такими, как внутри континента, на землях мавританцев, но все же.

Кроме Мария в комнате находился еще один человек. Он был одет просто: полотняная рубаха и штаны, на ногах обычные кожаные пастушеские сапожки – концы ремней затянуты под коленями. Пояс широкий, кожаный. Перед тем как впустить юношу в эту комнату, из-за его пояса был извлечен целый арсенал смертоносных приспособлений.

Звали юношу Волукс, это был старший сын царя Бокха. Он прибыл в вечерних сумерках, с малой охраной, одетый по-гетульски. Ничто в нем не выдавало царского происхождения. Стало быть, Бокх всерьез желает, чтобы об этих переговорах никому из посторонних не стало известно.

Царь, ни много ни мало, предлагал прислать к нему квестора Суллу, дабы в личных переговорах у них была возможность покончить со всеми разногласиями.

Марий ничего не ответил на это предложение.

Ему не нравился этот парень. (Еще один взгляд исподлобья в его сторону.) Что-то было в нем подозрительное. Нет, не подозрительное, а что-то такое, что, как бы это сказать, не привлекает. Высокий, статный, видимо, неплохой воин, но…

Еще меньше нравилась консулу ситуация, которая возникала в результате такого предложения Бокха. Послать в лапы этого лукавейшего мавританца своего лучшего офицера, любимца всей армии! А где гарантия, что его там не зарежут?! Армия лишится лучшего кавалериста, а он, консул Гай Марий, – своего авторитета.

Но вдруг Бокх наконец одумался и понял, что дальнейшее сопротивление бессмысленно? Если он окончательно решил встать на сторону Рима, безумием было бы упускать такой шанс. Ибо не получив желаемого – встречи с Суллой, человеком, которому он доверяет и с которым общался лично, – дикарь может взбунтоваться, и бесконечная война пойдет по новому кругу. Это тоже будет иметь результатом падение авторитета полководца, несомненный провал на консульских выборах, новое возвышение Квинта Метелла, может быть, и вообще разгром партии популяров.

Как знать.

Марий вызвал к себе ближайших подчиненных: Рутилия Руфа, Гнея Карбона, Опилия Маркиона и, разумеется, самого Суллу. Марий не любил устраивать военные советы до того, как у него самого не сложится готовое решение. Но в данном случае по-другому поступить было нельзя.

Сын Бокха продолжал недвижно стоять и все время, не отрываясь, смотрел на римского полководца.

Марий понимал, что пауза слишком затянулась, что надо что-то сказать, ведь это не просто посыльный, а царский сын, но ничего подходящего в голову не приходило.

– Ты воевал против нас?

Волукс кивнул.

– Тебе приходилось убивать римлян?

Царевич снова кивнул.

– Ты ненавидишь нас?

Юноша помолчал, ему не хотелось говорить, но в этой ситуации без слов было не обойтись.

– Я сделаю все, что прикажет мой отец.

Помолчав немного, Марий кивнул. Хороший ответ. Этот звереныш, скорее всего, ненавидит римлян и все римское, но ежели царь мавританский…

В этот момент отворилась дверь и в комнате появился Руф. Это облегчило положение Мария. Вскоре явились и остальные.

Консул изложил суть дела. Римляне переглянулись, но никто не взял слова.

– Я уйду, чтобы не мешать вам думать, – сказал Волукс.

– Я хотел тебя просить об этом, – кивнул Марий.

Когда дверь за мавританским царевичем закрылась, сразу же выступил Карбон.

– Это ловушка.

– Да, – подтвердил Руф, – это ловушка, и расставляет ее не Бокх, а сам Югурта.

– Ездить не надо, – подвел предварительный итог Маркион.

– Клянусь молниями Эриний, они говорят правду, – сказал Марий.

Сулла, молчавший до этого, погладил перья на своем шлеме, откинул немного назад голову.

– Да, когда я увидел этого парня, многое понял. Волукс – большой поклонник Югурты. Нумидийскому царю не повезло с собственным сыном, Оксинта смотрит в нашу сторону, а вот волчата Бокха готовы умереть за Великую Африканскую Лису.

От жара медных светильников было слишком душно в комнате. Марий несколько раз вытирал пот на затылке и под подбородком.

– Ну, а если… это не ловушка?

– Что заставляет тебя в этом сомневаться? – удивился Руф.

Марий, морщась, перевернул полешки в жаровне, еще раз вытер платком свою красную физиономию.

– Есть мелкие детали. Взять хотя бы этого мальчишку. Он не лукавил, не старался показать, что обожает римскую армию. Только воля отца заставила его приехать сюда. Он скрипит зубами, но делает то, что велено. Сыновняя почтительность, оказывается, в ходу у здешних варваров.

– Нет, – покачал головой Маркион, – это слишком мелкая зацепка, мальчишка мог притвориться…

– Притворяться они умеют, да, – согласился Сулла, – но тут другое, очень сложная игра; такую сложную комбинацию чувств и поступков можно встретить разве что в исполнении Росция, на римских театральных подмостках. Ненавидеть нас, с трудом скрывать это, изображать готовность подчиниться сыновнему долгу, выполнить его до конца, не переставая ненавидеть тех, кому собираешься споспешествовать. Не Алкивиад же перед нами.

– Оставь хоть на сегодня свои театральные воспоминания, – неприязненно сказал Марий, – это не всегда уместно, клянусь всеми вашими Терпсихорами.

Сулла затаенно улыбнулся.

– Не-ет, – честный Руф хлопнул себя громадными ладонями по громадным коленям, – считаю, что мы пойдем на слишком большой риск, доверившись Бокху. Да, он давно заигрывает с нами, пусть сделает так, чтобы мы могли поймать Югурту, не прибегая к такому огромному риску.

– Югурта хитер, – сказал Маркион всем известную вещь, – видимо, другим способом его изловить нельзя.

– Чтобы поймать льва, не обязательно лезть ему в пасть!

Остановив движением руки разгорячившегося Руфа, Сулла сказал таким тоном, каким подводят окончательные итоги. Хотя он и не был здесь главным, но все почувствовали, что он имеет право так себя вести.

– Мне нужно подумать, хорошо подумать, посоветоваться с собой, как говорят в Лигурии. Я сейчас не в состоянии сказать, хорошее или плохое предложение делает нам сейчас Бокх; завтра. Мне кажется, я смогу дать ответ.

Все встали. Только Марий остался сидеть на своем знаменитом раскладном стуле.

– Идите, а к тебе, Сулла, у меня есть еще несколько вопросов.

Он понимал, что не может позволить своему квестору закончить совещание, он теряет таким образом хоть и микроскопическую, но реальную частицу власти. Он не знал, о чем станет говорить с Суллой, но счел необходимым задержать его.