Глава 14
Триумф
Предо мной последняя фотография альпиниста, покорившего Эверест. Скелет почти занесен снегом. Костлявая рука сжимает древко, с которого ветер сорвал полотно флажка.
Легко обретенная свобода подействовала дурманяще, окружила его аурой беспечной умиротворенности. Воображение угодливо представляло злого, хмурого майора и сгорбившегося на стуле профессора Шеленбаума.
Но пьянящая умиротворенность была поверхностной, искусственной. Где-то в глубине (а он упрямо не хотел замечать этого) трепетала подленькая боязнь. Та самая, которая заложена предками в генах и от которой невозможно избавиться. Боязнь бушующей стихии, боязнь растревоженного зверя, боязнь наказания за совершенный проступок.
Инстинкт самосохранения отчаянно пытался изгнать ослабляющую боязнь, вызывая, возбуждая в душе защитную реакцию — гневную обиду. Его, кажется, оскорбили. Это его-то, кто уже поверил в свою неприкосновенность, кто познал собственное верховенство! Оскорбили даже не его, а ту планетарную силу, которая избрала Виктора для чего-то очень важного!
Все это — беспечная умиротворенность, подленькая боязнь и скрытая еще обида постепенно смешивались в нем, как в реторте, бурля, кипя, требуя выхода.
И от этого он растерянно улыбался, пугливо оборачивался к заднему окну машины (нет ли погони?) и мстительно сжимал кулаки.
Все так же воровато оглядываясь, взбежал по лестнице, открыл дверь, быстро-быстро сложил все в чемодан, бросил на стол пачку денег, торопливо написал: «Спасибо за все. Не вернусь. Уезжаю в Киев».
Сказал водителю:
— В хорошую гостиницу. Подальше от центра.
Деньги отодвинули в сторону ненавистную всем подставку с надписью «Мест нет», открыли ему дверь одноместного номера затерянной в городских недрах трехэтажной гостиницы.
Вспомнил: сегодня у него премьера! Сразу стушевались, затихли волнения. Он бережно снял свой артистический костюм, аккуратно повесил в шкаф на плечики и лег в прохладную постель. Хотел немного отдохнуть, успокоиться, но не получалось: слабо, но все еще будоражило мутное недовольство тем, что произошло.
Незаметно отвлекся, уплыл в будущее действо, где он преподносит очарованным зрителям таинственные и непонятные явления.
А когда до концерта осталось два часа, его стало подгонять нетерпение. Уже скоро, совсем скоро все узнают, кто есть на самом деле этот тихий маленький Виктор Санин!
У входа в парк, где за деревьями прятался Дом культуры, увидел объявление:
Уникальные психологические опыты ВИКТОРА САНИНА Проникновение в тайны души Чтение мыслей на расстоянии Внушение без гипноза И многое, многое другое, что пока остается загадкой для науки.
Сияющий директор встретил его в фойе.
— Аншлаг! Все двести шестьдесят билетов проданы! Ваш гонорар будет солидным.
— Я работаю бесплатно, — сухо ответил Виктор.
Директор изогнулся над ним знаком вопроса.
— Не понял?
— Куда мне идти?
— Да-да, пожалуйста… — ожил он и побежал вперед, пробивая дорогу в тараканьем скоплении зрителей.
Виктор не волновался. Настроился на спокойствие, уверенность, успех.
Он уже не раз заочно переживал первые ощущения от своего выхода на сцену. Но произошло совсем неизведанное.
Пыльный занавес тяжело раздвинулся, и в сурово притихшем полумраке засверкали зрачки сотен глаз. Жуткое впечатление: ты окружен в ночном лесу стаей волков, застывших в ожидании. Что-то колыхнулось в груди зябко и тревожно.
Он машинально сделал два предусмотрительных шага вперед и не заговорил, а услышал фальшивый, слегка вибрирующий голос.
— Друзья мои! Буду краток. Я не факир, не маг, не иллюзионист. В моих психологических опытах не будет обмана. Вы сами примете участие в них, сами попробуете разобраться в никем пока еще не объясненных возможностях человеческого разума.
Помните легендарного Александра Калиостро, покорившего всю Европу, а затем и Россию своими необычными экстрасенсорными способностями? Помните провидца Григория Распутина, чье влияние на окружающих людей казалось фантастическим? Помните великого гипнотизера и телепата Вольфа Мессинга, необычные способности которого до сих пор будоражат умы любознательных, пытливых ученых?
Могу привести еще десятки имен ушедших от нас и ныне здравствующих провидцев, телепатов, целителей. Но дело не в именах, а в явлениях, которые до сих пор покрыты пеленой тайны. Не только ученые, но и сами экстрасенсы не в состоянии понять механику своего психологического воздействия. Вольф Мессинг много лет посвятил осмыслению сути своих опытов, но в конце концов честно признался: «Сам не знаю, как это делаю…»
И мне неведомая сила ниспослала нечто подобное.
Я могу как телепат проникать в сознание человека, узнавать его мысли. Я могу, не вводя человека в гипнотическое состояние, заставлять его думать и поступать, как захочу. Почему я вышел на сцену? Да потому, что, как и Вольф Мессинг, я живу среди людей и не имею права скрывать то, что принадлежит не одному мне, а всем вам, нашему будущему…
Из зала кто-то злорадно выкрикнул:
— Так, значит, вы сегодня самый могущественный экстрасенс?
Виктор глянул в сторону крика, ответил мягко:
— Не будем раньше времени давать оценки. Вы это сами решите чуть позже. Но коль задали вопрос, то я должен сказать: есть один человек, чье психологическое могущество вряд ли будет превзойдено.
Уже профессионально выдержанная пауза. Зал безмолвствует в ожидании.
— Это Иисус Христос. Мы знаем почти все о его рождении, о его деяниях в расцвете жизни. А вот о его юности и возмужании долгое время не было ничего известно. И только недавно стали появляться доказательства, что эти годы он провел в Бенгалии и учился у йогов. Одаренный, наделенный огромными экстрасенсорными возможностями, он приобрел еще и богатейшие практические знания у прославленных учителей. Отсюда его могущество. Отсюда его колоссальная сила воздействия на миллионы людей, способность два тысячелетия вести их за собой к добру, к миру и радости…
Виктор поднял руку, заметив, как во втором ряду вскочила девушка.
— Давайте обсудим все в конце нашей встречи. А сейчас разрешите мне начать с известного опыта, который проводил Вольф Мессинг. Он предлагал сидящим в зале спрятать какой-нибудь предмет. Далее поступал так. Осторожно, как врач, сжимал запястье зрителя там, где наиболее ощутимо бьется пульс, и пристально смотрел ему в глаза. Всегда угадывал. Как? Этого никто не знает.
Я повторю этот опыт, но не буду брать вас за руку, смотреть в глаза. Просто подойду к вам, постою рядом и найду предмет. Понятно? Итак, придумывайте, что хотите. На три минуты я ухожу за кулисы.
Зал возбужденно зашумел, задвигался. А Виктор опустился на первый попавшийся за кулисами стул, сжал виски ладонями. Никак не мог понять, что с ним происходит. С первых секунд, приблизившись к рампе, он ощутил какое-то недоброе дыхание зала. Словно оттуда полетел к нему гудящий тугой ветер, забивался в голову и вихрился там злобно, как в паровом котле, силясь вырваться. И от этого болезненно ныл череп, звенело в ушах, а вены на висках бились в перенапряжении. С ним бывало такое не однажды. Но не так сильно.
Ладони целительно ослабили внутреннее давление. Подумал: «Пора выходить…» С трудом оторвался от стула.
Зал встретил его десятком взметнувшихся рук.
— Я подойду к вам, — сказал он, сбегая по ступенькам вниз.
Приблизился к первому ряду и почувствовал: напряжение в голове усилилось, ветер уже не гудел, а выл остервенело. К нему на адскую оргию хлынула лавина чужих мыслей.
И Виктор, гонимый неслышимым ором, повернул обратно к ступенькам на сцену.
Стало чуть легче. Сделал еще шаг назад к заднику. Еще шаг… Еще… Заметно полегчало. Надо продолжать! Не убегать же?
Поймал боковым зрением встревоженный взгляд директора и заговорил с усилием:
— Простите меня за невольную паузу. Кто готов? Поднимайтесь сюда.
К нему подбежали сразу несколько человек. Но всех опередил смешливый косоглазый паренек.
— Я загадал…
Виктор поднял руку, обращаясь к залу:
— Прошу тишины! Полной тишины!
Через несколько секунд он открыл затаившемуся залу нехитрый замысел паренька:
— Молодой человек хочет, чтобы я нашел его водительскую карточку. Пусть девушка, которая пришла с ним на концерт, откроет свою сумочку. Карточка там под пластмассовой пудреницей.
— Точно! — в изумлении развел руками паренек.
Так он и разводил без конца руками, пока не дошел до девушки, которая с таким смущенно-горделивым видом показывала всем глянцевитую карточку, будто не Виктор Санин, а она сама совершила невиданное.
Зал взорвался аплодисментами. (И на эти мгновения — странно! — прервался ветровой напор…)
Номер, взятый напрокат у Мессинга, шел легко и весело. Виктор старался как можно быстрее отгадывать задуманное, чтобы чаще звучали спасительные аплодисменты. Было очевидно: взрыв эмоций как бы на время парализует рассудок.
На сцену не влетела, а взвилась косматая женщина, грозно поблескивая стеклами очков.
— Уважаемый, — сказала она менторски. — Я кандидат психологических наук. Решила подняться сюда, чтобы удостовериться: вы действительно обладаете невероятными способностями или…
— …Или вы ловкий мошенник, — продолжил ее фразу Виктор.
— Да! — с вызовом подтвердила женщина.
Виктор подошел к ней поближе, внимательно посмотрел в увеличенные линзами глаза.
— Бог ты мой, — сказал ласково, как пациентке, страдающей манией величия, — да вы тоже кое-что задумали! — И, повернувшись к зрительному залу, продолжил: — Друзья мои, эта госпожа, оказывается, пришла на концерт с мужем. Но смогла достать только один билет. Бедный муж сейчас гуляет в парке, ожидая конца нашей встречи. — И обратился к чуть ошалевшей даме: — Как его звать?
— Иван Федорович.
— Давайте обратимся к директору Дома культуры, — предложил Виктор. — Пусть он разыщет Ивана Федоровича и приведет его к нам.
— Момент! Сделаем! — с готовностью откликнулись из-за кулис.
У дамы вырвалось признание:
— Вы чудо! Вы чудо! Я о вас писать буду! — Последняя фраза была произнесена так, как произносят: «Я на вас жаловаться буду!»
Она неожиданно обняла Виктора, неловко поцеловала его в щеку и крупно зашагала по сцене к ступенькам.
Этот маленький эпизод вызвал ликование зрителей. Ивана Федоровича встречали восторженно и бурно, как полководца, вернувшегося с долгожданной победой. А потом минуты три, не меньше, аплодировали Виктору. Он готов был стоять на сцене и скромно кланяться им всю свою оставшуюся жизнь, только бы спала воющая боль.
На время антракта директор затащил его в свой кабинет, к столу с минеральной водой и фруктами.
— Триумф! — запальчиво тараторил он. — Кто бы мог подумать! Триумф! Завтра вся пресса всполошится. В нашем Доме культуры такое!..
Виктор прервал его:
— Водки или чего-нибудь крепкого.
— Момент! Сделаем!
— Не надо! — Директор преданно вытянулся перед ним. — Оставьте меня одного. Уйдите!
Он снова сдавил ладонями голову, зашептал умоляюще: «Боль уходит, отступает. Мне становится легче. Легче. Сейчас все пройдет. Я встану со свежей ясной головой и продолжу работу…»
Но она не отступала, не уходила. Засела, как кость в горле, вызывая сухость во рту, гадливое предательское подташнивание.
Второе отделение он начал, как лунатик, слепо выполнял заданную себе программу. Но зал ничего не замечал, он алчно и фанатично жаждал новых чудес от этого сверхчеловека, уже ставшего для них великим. И получал эти чудеса, и проглатывал их с крокодильей жадностью, и опять открывал свою зубасто-прожорливую пасть в ожидании новой непознанной пищи.
Завершал выступление Виктор самым сложным для себя экспериментом.
На сцену приглашались трое. Виктор ставил их спиной к залу, а счастливый директор Дома культуры проходил по краю рампы, показывая зрителям написанное на листе ватмана очередное задание.
Первый лист гласил: «Появились тучи комаров». И три смельчака, уверявшие всех, что не поддаются никакому внушению, начинали извиваться, отмахиваться, шлепать себя по щекам, по шее, по лбу. Один из них снял пиджак и закрыл им голову.
Зал ржал, восхищенный.
— Все, — говорил Виктор, — комары улетели! Вы не выдержали испытания. Займите свои места. Приглашаю других.
— А что, и вправду не было комаров? — спросил один из них, проходя мимо Виктора.
Зал снова грохотал хохотом.
Конечно, не выдерживали испытания и другие: спасались от мнимого пожара, исполняли танец маленьких лебедей из балета Чайковского, орали, вдруг захмелевши, вразнобой «Шумел камыш, деревья гнулись…».
А зал ревел, уже истерически всхлипывал.
Потом были вопросы, сотни вопросов. Виктор отвечал лишь на некоторые. Он держался рукой за спинку стула, пошатывался, превозмогая оргию в голове. Поэтому отвечал предельно кратко.
— Вы можете уличить преступника?
— Не пробовал.
— Способны предсказывать будущее?
— Пока нет.
— А где гарантия, что вы не станете антихристом?
— Моя совесть.
И тут был задан вопрос, над которым Виктор часто задумывался и на который сам почему-то боялся ответа.
— Вы можете управлять толпой?
Откуда взялись силы? Как он смог превозмочь дикую головную боль? Но какая-то проникшая в него могучая воля заставила сделать три шага вперед навстречу палящему жаром тугому ветру и, предельно напрягаясь, приказать властно, не раскрывая рта, огромному залу:
«Встать!»
Середина зала, примерно с первого по десятый ряд, гремя откидными сиденьями, поднялась. Он даже не поверил поначалу свершившемуся.
«Сесть!»
Все с грохотом опустились в кресла.
Он осмелел. Сосредоточился.
«Встать!»
«Сесть!»
«Встать!»
«Сесть!»
Грохот сидений стал непрерывным. Все большая и большая часть людей вставала и снова садилась.
В этот момент что-то разом надломилось в нем. Он упал на колени, потом свалился набок.
Его подняли чьи-то руки. Прогудел голос директора:
— Осторожно, осторожно. Ко мне в кабинет.
Виктор шептал, не уверенный, что кто-нибудь его услышит:
— Как видите. Могу. Я все могу.
Над ним тяжело дышал директор.
— Врача вызвать? Вы слышите меня? Врача вызвать?
— Не надо, — ответил Виктор, глядя, как потолок плыл над ним кругами. — Не надо. Выпить. Чего-нибудь выпить.
Он судорожно глотал какой-то обжигающий горький напиток.
— Вам лучше?
— Еще выпить.
Опять это мерзкое зелье. Но оно помогло. Потолок уже не плыл, не кружилась голова. Голоса, те самые чужеродные жалящие голоса отдалились. А боль не исчезла, торчала раскаленным стержнем.
Была машина, ревущая мотором. Были новые вопросы. Что-то он отвечал. Был лифт, в котором его стошнило. Была кровать. Чьи-то суетливые пальцы.
Проснулся. За окном солнце. Он в гостинице. На тумбочке бутылка водки, тарелка с ветчиной и колбасой. А в голове прежний огненный жар… Крутится. Жжет. Нещадно жжет.
Все сразу припомнилось. Концерт. Триумф. Блестящие волчьи глаза. Аплодисменты, хохот, похожий на обвал. И он, маленький, жалкий перед ними. Нет, не жалкий. Всевластный. Конец… Конец всему этому. Эстрада. Толпа. Политика. Все это не для него. Только «глухой» Мессинг мог находиться в орущем мыслями зале.
Забылся на неопределенное время. Снова пробудился. Жаль, что не было Верочки. Хорошо, что не было Верочки! Все сегодня или завтра узнает из газет. Узнает… А он уже никогда не сможет повторить. Что делать с головой?
Выпил… Притянул к себе телефонный аппарат. Она взяла трубку.
— Аллоу!
— Верочка… Это я, Виктор. Мне очень, очень надо с тобой увидеться.
— Где ты?
— В гостинице «Золотой колос». Приходи.
Бессилие свалило его на подушку. Даже не услышал ответа. Глаза закрылись, и он безвольно, благодарно пошел в глубину.
