Глава 9
В сетях сатаны
Знаете, как ловят наивных мартышек? На дне кувшина с тонким горлышком лежит банан. Мартышка засовывает лапку, хватает банан, но сжатый кулачок уже не может протащить сквозь горлышко.
Виктор не находил себе места от нетерпения. Долго, нарочно долго стоял под душем. Позавтракал торопливо, всухомятку — хлеб с ветчиной запил минеральной водой. Раскрыл синюю книгу. Строки прыгали перед глазами, не выдавая содержания. Прошелся по комнате. Лег на диван. Снова взял книгу. Бросил. Постоял у окна… Часы бесили своим медлительным ходом…
Все рассчитывал: в девять — пятиминутка, старшая медсестра, конечно, будет болтать с главным до десяти, а в десять — обход больных, с одиннадцати — всякие разговоры с лечащими врачами…
Около двенадцати ожидание стало физически невыносимым, и он подошел к телефону.
— О, студент! — откликнулся главный врач. — Я, знаете ли, до сих пор не могу определить, какой зуб у меня болел. Примите мою благодарность и, разумеется, поздравления. Наслышан и о ваших новых подвигах. Специально задержался сегодня возле Костровой…
Виктор ворвался в короткую паузу:
— Как она? — И затаился, ожидая.
— Как… как… — передразнил его главврач. — Бунт на моем корабле устроили? Нефедов вчера смылся, оставив записку: «Опухоль рассосалась. Я здоров. Ухожу». А эта толстозадая Кострова заявила мне: «Хватит ваших поганых лекарств. Мне хорошего мужика надо, чтоб вылечил…» Короче. Думаю, что ваши гипнотические сеансы дали положительный результат. Мои врачи уже шумят, как в улье. Ждут вас. Давайте-ка вылечим, к чертовой матери, всех больных и уйдем в разгул с такими, как Кострова. Хороша идейка, а?
Виктора ослепили, оглушили слова главврача. Он еще несколько минут предавался радужным мечтам, не замечая нудных коротких гудков, бьющих по барабанной перепонке. Когда наконец услышал, отнял от уха трубку, вслед за облегчением пришло досадливое ощущение горечи и обиды.
Короткие гудки — шумящий улей — раздражающе дотошные вопросы, которые посыплются на него, когда он снова переступит тот порог. Главврач, конечно, представит его как диковину, как выставочный экспонат. Нет, он не пойдет туда.
К тому же Виктор хорошо помнил больницу, где его недавно лечили. Какой град идиотских мыслей обрушивался в коридорах! Но тогда это была новизна, к людям его тянуло любопытство. Теперь же любая больница станет пыточной камерой.
Как переменчива порода человеческая! Несколько минут назад он парил под солнцем, а сейчас уже забился от горя в сырой темный угол.
Немного смягчила обиду житейская целебная формула: «Ничего. Еще не все потеряно». Виктор упрямо повторил ее раз пятнадцать, и стало легче, значительно легче.
Нежданный Пан ввалился со своей косолапой тенью — Стингом.
— Так и не зашел ко мне? — с легким оттенком недовольства сказал он. — А я ждал… Но если гора не идет к Магомету… — Глянув на Виктора, вдруг спросил участливо: — Отчего такая хмурость на челе, Виктоша? С твоими данными надо смотреть на мир удачливым завоевателем.
— А я неудачник, — хмуро обронил Виктор.
— Ну-ка, ну-ка, говори, что стряслось?
«Смелей, смелей, я все знаю о твоих талантах!»
«Откуда он знает? Неужели старый психотерапевт разболтал? Я ж убрал у него из памяти всю информацию. А может, вчерашний главврач?»
— Да так… — Ему не хотелось открываться Пану, но беда сама выплеснулась наружу. — Хотел в больнице поработать, да не смог. Народу там много. Голова раскалывается от их мыслей.
Пан пристроился в уголке дивана, закинул ноги на стул, застыл в позе царственной скуки.
— Значит, надо искать тихую клинику, где сам будешь хозяином.
— Тихую клинику, — с мрачной иронией отозвался Виктор. Но эти два слова застряли в нем, согрели внезапно зыбкой надеждой. — Хорошо бы…
— Хочешь, я сдам тебе бесплатно на год помещение для клиники?
Неотрывным взглядом Виктор ощупал Пана, точно хотел понять: можно ли доверять этому человеку. Но то, что услышал дальше, разогнало все сомнения.
— Мы со Стингом купили по случаю трехкомнатную квартиру. Бери ее под клинику! Я еще зарплату тебе назначу. Ну, скажем, тысяч пять долларов в месяц. За это кое в чем ты мне поможешь.
— В чем? — спросил по инерции Виктор. Бог ты мой, ради собственной клиники он готов был на все!
— Я хочу расширить свое дело, — небрежно, словно речь шла о каком-то пустяке, начал объяснять Пан.— Новых людей надо привлекать. А ты, как психотерапевт, будешь вселять в них светское обаяние, чувство достоинства, уверенность, гордость, что работают в моей фирме, — словом, все, чтобы они чувствовали себя своими в элитных кругах. Два-три человека в неделю — не больше. Остальное время можешь принимать в своей клинике кого захочешь. Согласен?
— Конечно, — благоговейно произнес Виктор. Сейчас он уже молился на этого спустившегося с небес Пана.
— Иногда будут еще кое-какие просьбы. Ну, сегодня, например, у нас очень большое событие — семидесятилетие нашего Хозяина. На нем мы со Стингом хотим прокрутить серьезное дельце. Тебя я попрошу постоять рядом с Хозяином, внушить ему, что надежней, чем мы, у него никого нет. Ну и пересказать мне, о чем он думает. Для тебя это развлечение, верно?
— Много соберется гостей? — спросил Виктор. А в голове боязливо бился вопрос: «Откуда он про меня знает? Откуда он знает?»
— Много. Потерпи уж, пожалуйста, ради важного дела.
— Потерплю!
— Спасибо тебе. Подъезжай к восьми в ресторан «Три толстяка». Стинг встретит.
И он встал, надменный, независимый. Стинг, как вышколенный лакей, открыл перед ним дверь.
Радостный переполох снова закружил Виктора. Он опять мог мечтать.
Поэтому время полетело стремительно.
Стинг ждал его в вестибюле ресторана.
— Опаздываешь, приятель. Три минуты девятого, — дохнул густой зубной гнилью. — Все уже собрались. Но нам с тобой пить нельзя — работа. Пошли, покажу Хозяина. Прощупай его хорошенько. Слушай, а ты и меня, наверно, счас как рентгеном просвечиваешь? Ха-ха!.. Дело у тебя плевое. Кончишь — развлекайся, девочку подцепи. Наши никому не отказывают. Ха-ха!.. Обучены.
Сверкающий хрусталем люстр и настенных светильников зал был полон гостей.
Они пробились сквозь громко галдящую пестроту платьев и костюмов к небольшому помосту, где в бархатном кресле полудремал-полубодрствовал болезненно-желтый старик, худой, как Кащей Бессмертный. Справа от него стоял Пан, слева — одышливый толстячок, вытирающий пот клетчатым платком размером с небольшую скатерть. За креслом высился стройный брюнет, типичный урка. Блатная челка, нахально сияющий золотой зуб. Тонкие чуткие пальцы пианиста или карманного вора нервно сжимали бокал. Он смущенно переминался с ноги на ногу, неестественно выкручивал шею: галстук явно теснил его, был непривычен.
— Возле Хозяина побудь, — шепнул Виктору Стинг. — Толстый кассу нашу держит, а тот — Зубом звать — зам у Хозяина. Их тоже держи на слуху.
Виктор пристроился рядом с Паном. Благо маленький, никто не замечал его.
Минуты через три старик тяжело вылез из кресла, что-то сказал Пану. Тот, кивнув толстяку и Зубу («Пошли!»), задержался, склонился над Виктором.
— Он хорошо думает о тебе, — поднял к нему лицо Виктор. — Но чем-то недоволен Зуб. Все время твердит: «Не нравится мне это, что-то здесь не так».
— Молодец! — усмехнулся чему-то своему Пан. — Пошли с нами. Повертись еще возле Хозяина.
Пятеро (пятым был стоящий поодаль человек, похожий на монгола, скуластый, плосколицый, с подвижными рысьими глазками), не торопясь, по одному, скрылись за дубовой дверью, над которой светилась неоновая надпись «Китайский зал». Откуда-то вынырнул Стинг, осторожно подтолкнул Виктора.
— За ними… Быстрей… Встань в стороночке и замри…
Многоцветье ярко освещенного «китайского» зала создавало ощущение большого торжества. Пейзажи с селянами в широкополых шляпах, тихое море, усеянное джонками, смеющиеся китаянки в неспешном танце. Огромные панно обрамляли, как охраняли, у пола и у потолка тщательно выписанные фрагменты знаменитой Китайской стены. Сверху свисали, слегка затмевая свет, бесчисленные бумажные фонарики и длинные развевающиеся на легком сквознячке матерчатые драконы. Оскаленная морда одного из них устремилась к центру стола, колыхалась над трехэтажной вазой с фруктами, от которой извилисто разбегались по столу красные, желтые, голубые цветы.
Хозяин сгорбленно возвышался над столом.
— Благодарю вас… утешили старика. Знаю, верой и правдой служите. — Его маленькие проницательные глазки остановились на каждом, точно проверяли, так ли это на самом деле. — Обо мне уже много сказано. Я хочу выпить за вас. — Он пригубил рюмку, отдышался, подумал. — Мы делаем большое благородное дело. Я вас пригласил сюда, чтобы, не откладывая на завтра, рассказать о новом замысле. — Немного помедлил, отдыхая от длинной фразы, потом продолжил: — Пану я рассказал. Он поддержал меня. Теперь вам… Есть идея… Как расширить нашу территорию…
В это время в зал торопливо вошел Стинг, горячо и услужливо зашептал, опустив голову между Хозяином и Паном.
— Чего это они всколыхнулись? — вызывающе повысил голос Пан. — Чихали мы. День рождения уважаемого в городе человека.
Хозяин, подняв жилистую руку, повернулся к толстяку, Монголу и Зубу.
— Менты обложили ресторан. Плюнем или что?
Встрепенулся, матерно выругался Зуб, заговорил нервно:
— Не для нас такая сшибка. — Он кивнул на дверь, — Те пусть гудят. А нам надо менять битую хазу. Что у них там в головах?
— Согласен, — сказал Хозяин, — Исчезнем по-английски, не прощаясь с гостями. Ко мне на дачку. — Вдохнул-выдохнул, продолжил: — Надеюсь, Пан предусмотрел это.
— Конечно! — как солдат генералу, ответил Пан.
Стинг острым ножом поднял неподалеку от Виктора прямоугольник пола, похожий на дверку потайного погреба.
— Прошу за мной, Хозяин! — пригласил он старика. — Все будет тихо и культурно. По трубе выходим в соседний двор. Там ждут машины.
Хозяин неспешно заковылял к черному прямоугольнику, начал, покряхтывая, спускаться.
— И ты! — приказал-прикрикнул Пан Виктору.
Испуганно сжавшись, Виктор последовал за стариком вниз по деревянной лестнице. Ботинки ощутили упругий дощатый помост. Огляделся. Широкая канализационная труба. Тусклый ряд лампочек, убегающих в черноту. Под досками маслянисто поблескивал ленивый, омерзительно вонючий поток. Виктор побежал за маячившими впереди тенями.
— Здесь! — глухим эхом пролетел голос Стинга. — За мной, Хозяин!
Осклизлая железная лестница вела наверх, к воспаленному московскому небу.
Когда Виктор высунулся по грудь из люка, в считанные минуты произошло совсем непонятное. Стинг направил короткоствольный автомат на окно машины, в которой уже сидел Хозяин. Громыхнули три-четыре выстрела, слившиеся в один трескучий звук. Голова старика наклонилась, скрылась в кабине.
Оцепеневший в люке Виктор увидел злобный оскал обезьяны-самца.
— Скажи: кто-то стрелял… «Кто-то», понял? Мы уехали на дачу.
Виктор не двигался с места.
— Понял?! — гаркнул Стинг, открывая дверцу водителя.
Руки сами разжались, и Виктор полетел вниз. Ударился боком о деревянный настил. Боли не почувствовал, только ощутил, как ногу до щиколотки омывает теплая густая влага.
Его поднял за шиворот Пан.
— Кто-то стрелял… — как попугай повторил Виктор. — Они уехали на дачу…
Пан был невозмутим.
— Стрелял? Уехали? На дачу? — Он махнул рукой тяжело дышащим сзади теням. — Пошли дальше. Есть еще выход.
И он повел всех в бесконечную глубь туннеля. Вскоре скомандовал:
— Здесь выходим! — Скрип крышки тяжеловесного люка, и снова его голос: — Все чисто! Давайте!
В крохотном проходе между домами стояли три машины с погашенными огнями.
Виктор сел рядом с Паном. Холодящая зыбкая дрожь не отпускала его. Он ощутил, как лапища Пана благодарно сжала его запястье, услышал, как будто тот говорил вслух: «Все идет нормально. Зуб — щука хитрая. Чует, как волк. Ну да погоди, мы тоже умеем рога обламывать…»
Путь был дальним. Но Виктор, сжавшись в углу, не ощущал движения времени. Все ждал, когда машина остановится и он уйдет. Куда-нибудь… Неважно, куда… От этого Пана, его подручного Стинга, ото всех.
Тяжелые, обитые жестью ворота распахнулись, и машина помчалась по парку к трехэтажному дому, вокруг которого суетились призраки-люди. Их встретил Стинг.
— Пан, Хозяина менты угрохали. Гады… — По его лицу, огибая широкий обезьяний нос, текли настоящие слезы.
— Что ты сказал? — не поверил Пан.
— Хозяина. Хозяина менты… — плаксиво повторил Стинг. — И меня задели.
Приехавшие обступили его со всех сторон.
— Где? Как? Врешь, сука! Говори все!
— Мы сели… Из-за угла — шарах… Я полный газ… Выехал… Смотрю в зеркальце… нет Хозяина. Лежит под сиденьем, — обращаясь ко всем, полуплакал Стинг, прижимал к груди руку, висевшую на широкой марлевой повязке.
— Где он? — резко остановил его Пан.
— Там… В гостиной… Лежит.
Все ринулись по мраморным ступеням в дом. Молча обступили стол, на котором лежал Хозяин. Зуб внимательно осмотрел, даже потрогал пулевые раны на шее, на виске.
Какой-то кривоногий человечек с кошачьими усами принес зажженную свечу и, сложив кисти рук Хозяина, пристроил ее возле них.
— Ну, падла, докопаюсь… — грубо разорвал тишину Пан. — До каждого мента дойду. Такого человека загубили.
Лицо его было отчаянно скорбным.
Виктор стоял рядом с Зубом.
«Чуял я, чуял… Неужто Пан?!»
Вслух Зуб сказал:
— Айда в кабинет. Беседа будет.
По дороге Виктор испуганно шепнул Пану:
— Зуб догадывается, что не менты…
В ответ признательный кивок.
Встали вокруг длинного стола.
У дальнего конца Пан, справа от него Зуб. Слева толстяк и Монгол.
— Значит, так… — весомо начал Зуб, обращаясь к Стингу. — Все наново, как было.
Искривив лицо бедой, Стинг похоронно повторил сказанное.
— А ты что зекал? — внезапно спросил Зуб у Виктора.
Онемел Виктор, испугавшись непонятного слова. Но страх с компьютерной скоростью выдал подсказку: зенки — глаза, зекал…
— Ничего я не видел, — поспешил он защититься. — Только как отъехали они.
Прищурив глаза, Зуб выдавил с болью:
— Козырного пахана завалили! Эх, фраера поганые! Кто теперь будет шевелить рогами о деле? Кто?
— Это мы и должны сейчас решить, — сказал Пан, призывно оглядывая всех, кто стоял у стола. — Прошу вас.
Молчание. В комнате стеснилась напряженная тишина. Сам Пан нервно покусывал губы. За его спиной понуро глядел в пол Стинг. Клетчатый платок рывками скользил по лысине толстяка. Монгол приостановил блудливо бегающий взгляд.
Наконец поднял голову Зуб, злобно оценил Пана:
— Уж не ты ли метишь в авторитеты, ерш, дармовик опомоенный? — Голос его понизился до угрожающего шипения. — А ведь твой подпасок трекал, будто нас менты обложили. Где? Где менты? Динамо зарядил, падла? Это мне-то? Я из червонца семерик отмотал. Я… Я… А ты… ты чухан сытый. Что дубачишь, как волк? Чего?
Из горла его со словами стали вылетать шипящие хрипы, словно там от перегрузки оборвались связки и он вышвыривал последние яростные звуки.
Возмущенный Пан открыл было рот, но Зуб остановил его тем же натужно скрипучим голосом:
— Ты барин крутой, но без разборки не выпрыгнешь. Узнаешь, кто такой Зуб! — Он гаркнул в дверь (откуда силы взялись?), гаркнул так, что все вздрогнули… — Кот! Ко-о-т!
Вбежал кривоногий человечек с кошачьими усами. Остановился, преданно ожидая приказа. Зуб показал пальцем на Пана, скомандовал коротко:
— Амба!
На Пана уставилось дуло револьвера с длинной насадкой.
Дальнейшее произошло для Виктора в одно мгновение. Пан осел, будто надломились колени. Прозвучала знакомо короткая очередь. Кот гулко ударился головой о паркет, револьвер скользнул к стене. Стрелял Стинг. Тот самый короткоствольный автомат скрывался у него под марлевой подвязкой. Тут же прозвучал еще один выстрел. По Зубу. Из-за стола. Его произвел пистолет поднявшегося Пана.
— Все! — сказал он жестко, усаживаясь на стул, — Хватит базарить! Хозяин мне свою жизнь доверял, а этот… видите ли, сомневаться стал. Расследование проведу я сам. Честно проведу. Обещаю. — Он обратился к толстяку: — Ты со мной?
— Да! — выпалил тот.
— А ты?
Монгол усердно закивал.
— Стинг, скажи, чтоб убрали этих… — Пан презрительно щелкнул пальцами. — И чтоб водки принесли. Надо выпить за ушедшего от нас Хозяина.
Виктор содрогнулся, только сейчас увидев расколотый надвое череп Кота, из которого на ковер выползли студнем розовые мозги. А вокруг лежащего Зуба расплылось темно-красное пятно.
Спазмы тошноты толкнулись откуда-то снизу. Зажав ладонью горло, он подошел к Пану.
— Мне того… Не по себе… Я пойду.
— Иди-иди!.. — откликнулся Пан. — На третьем этаже гостевые комнаты. Выбирай любую.
В коридоре третьего этажа его встретила кудрявая кокетливая девочка. Она открыла дверь, пропустила Виктора и вошла следом.
— Что еще желаете?
— Воды…
— В холодильнике все есть… — Она полюбовалась, как он жадно выпил полбутылки минеральной, и снова спросила: — Что еще?
— А что «еще»? — недоуменно переспросил он.
— Ну, если хотите, останусь с вами. Постель холодна для одного.
— Попша ты! — рявкнул Виктор с мужицкой озлобленностью. Впервые он позволил себе так огрызнуться девушке.
Она ушла, ничуть не обидевшись, а он взял из холодильника открытую бутылку джина. Пил жадно, как и минеральную воду.
В эту ночь Виктора мучило видение. Оно повторялось, будто жило в этой комнате.
Он стреляет из короткоствольного автомата по берегу реки и сатанински хохочет. Люди, спасаясь, ныряют в реку, а там не вода, а кровь, и плывут по течению расколотые головы с розовыми мозгами…
Он просыпался, мокрый, устрашенный. Глотал джин и засыпал, чтобы опять проснуться в страхе. Только под утро, опустошив бутылку джина, забылся.
Встал в половине шестого, отупевший и полуослепший. Не съел, а сожрал несколько соленых огурцов, оказавшихся в холодильнике. Открыл окно. Целительная свежесть пахнула на него. Строго ухоженный парк. Голубовато-серебристый бассейн. Теннисный корт. А это что? Опять видение?
К воротам торопливо двигалась знакомая фигурка. Вера!.. Верочка… Верунчик? Он натянул брюки, рубашку и выскочил из комнаты, оглушенный застрявшим вопросом: что она делала здесь в такую рань?
Но Верочка уже скрылась за воротами, до него только донеслось приглушенное рычание ожившего мотора.
Вернулся в просторный холл первого этажа. Совершенно случайно заметил сидящего под развесистой пальмой Стинга, босого, в махровом халате. Он держал у подбородка граненый стакан. Обезьяньи глазки его полузакрылись в пресыщенной усталости.
— Уходить собрался? — спросил лениво Стинг, шевеля ноздрями.
— Да! — Виктор, как никогда, был настроен воинственно.
— А Пан знает?
— Если понадоблюсь — найдет!
Он повернулся и зашагал к воротам.
«Ноги моей здесь больше не будет! Никогда!» — приказал сам себе строптиво, и тут же огнем опалило: «Вера и Стинг? Да нет, не может быть, не может быть…»
И он побежал по дорожке, стараясь оставить позади дикое предположение.
