Вторым моим гидом был Андрео, уроженец Пон Л'Аббе. Несмотря на все усилия родителей, он прекрасно говорит на их родном языке. Его родители общаются между собой только по-бретонски, по-французски говорят еле-еле, только в случае крайней необходимости, которая возникает редко. Поэтому сына, когда он был еще совсем маленький, они отдали в пансион и общались с ним как можно реже — пусть французский выучит, глядишь, человеком станет. И все-таки Андрео, уже будучи достаточно взрослым, заговорил по-бретонски, научился читать и писать, а потом стал одним из лучших студентов кельтского департамента. Сейчас он преподает бретонский в Пон Л'Аббе на вечерних курсах для взрослых.

Он часто сетовал на то, что многие из тех, кто учит бретонский, не могут или не хотят оторваться от французского — оттуда, по его мнению, и «химические» слова, и некрасивые фразы, похожие на подстрочный перевод с французского у многих пишущих по-бретонски.

«Вот если бы все учились бретонскому у Мари Подерс! — как-то сказал он и предложил: — Если будешь где-нибудь в наших краях, заезжай в Пон Л'Аббе, я тебя с ней познакомлю».

И вот, обойдя, кажется, всех пожилых родственников, мы с Валери, которая тоже не раз слышала о Мари Подерс, решили воспользоваться приглашением Андрео.

Город Пон Л'Аббе — «столица» Бигуденской области — находится в двадцати километрах от Кемпера, что по бретонским меркам довольно далеко. И дело даже не в расстоянии. Тех, кто проживает в деревнях и в рыбацких городках Бигуденской области, в окрестностях Кемпера считают иностранцами. У них другой говор, который в Кемпере понимают с трудом, другие привычки, другие костюмы. Особенно знаменит бигуденский чепчик — башенка из накрахмаленного кружева высотой сантиметров в тридцать. В отличие от головных уборов других областей, которые можно увидеть разве что во время фольклорных праздников и фестивалей, бигуденский чепчик еще носят многие пожилые женщины. Некоторые жалеют, что и эта деталь национального костюма скоро станет музейным экспонатом. Но, к сожалению, к современным условиям жизни приспособить чепчик вряд ли возможно. Он вполне уместен на голове хозяйки какой-нибудь лавки или небольшого магазинчика, которая редко покидает свой родной городок, но большинство современных женщин часто пользуются машиной или, на худой конец, общественным транспортом. В автобус в таком чепчике влезть еще, пожалуй, можно, но вот в машину… Я как-то спросила у Андрео — а как же бигуденки ездят на машине? Может быть, это для них специально придумали автомобили с окошком на крыше? Андрео задумался и ответил:

— Им скорее всего приходится наклонять голову набок. Но так ездить очень неудобно.

Большого труда стоит, наверное, водрузить такой чепчик на голову и прикрепить его шпильками как следует — ветер на бретонских побережьях так и норовит сорвать с вас одежду. А ведь таинство надевания чепчика повторяется каждое утро. Впрочем, для пожилых бигуденок это такая же привычка, как чистка зубов или застилание кровати. И многие с этой привычкой ни за что не могут расстаться.

Рассказывают, что одна бигуденка сломала правую руку, да так неудачно, что кости не срослись и рука навсегда осталась покалеченной. Бедная старушка уже не могла самостоятельно управляться по хозяйству, ей пришлось нанимать домработницу.

— Теперь вы, наверное, уже не будете носить чепчик? — спросили у нее.

— То есть как? — удивилась она. — Как же я смогу появиться на людях без чепчика — я буду чувствовать себя так, как будто я вышла на улицу голой!

И каждый день она продолжала водружать на себя чепчик одной левой рукой — у нее на это уходило не меньше сорока минут.

Бигуденок очень любят иностранные туристы, в последние годы заполонившие Бретань. В когда-то тихие рыбацкие городки каждое лето съезжаются сотни и тысячи отдыхающих со всех концов света. И чуть ли не каждый хочет сфотографироваться с бабушкой в высоком чепчике. Многим не нравится такое изобилие иностранцев, но что поделаешь, туризм — одна из основных статей дохода для сегодняшней Бретани. Бретонцы — люди практичные. Первое время бигуденкам не нравилось, что их фотографируют, как каких-то экзотических зверьков, но вскоре и они перешли на рыночные отношения, проникающие в самые глухие уголки Европы. И когда приезжие просили сфотографироваться с ними, бигуденки приветливо улыбались: «Конечно, конечно, двадцать франков за каждое фото!» (Точно не знаю, сколько сейчас они запрашивают в евро, но подозреваю, что чем дальше, тем выше становится плата: увы, с каждым годом бабушек в высоких чепчиках все меньше…)

Надо ли говорить, что мне очень хотелось познакомиться хотя бы с одной из бигуденок, хотелось самой услышать и постараться понять их своеобразный говор, один из самых трудных для понимания. И вот такая возможность представилась.

Мы позвонили Андрео и договорились встретиться с ним после обеда в Пон Л'Аббе в кафе. Андрео пришел заранее и, встретив нас на пороге, предложил:

— Посидим пока здесь, к Мари Подерс ехать еще рано. Обычно посетители собираются у нее после четырех выпить по рюмочке вина и поболтать о том о сем.

Времени у нас хватало, и мы сами были не против поболтать о том о сем за чашечкой кофе. Болтали мы, естественно, по-бретонски. Молодой человек за стойкой прислушивался и улыбался.

— Здесь — не то что в Кемпере, — пояснил Андрео. — Тут все понимают бретонский, даже молодежь, которая на нем не говорит. А уж о старшем поколении я молчу. В кабачке Мари Подерс, например, вы не услышите ни слова по-французски. Там собираются старые моряки, им французский просто не нужен. Конечно, поначалу вам будет сложно их понимать. У нас говорят не так, как в Кемпере, и, уж конечно, не так, как в университете. Но кое-что я сейчас объясню…

Далее последовала маленькая лекция об особенностях местного говора. Без этого теоретического введения, пожалуй, никак нельзя было обойтись — слишком уж по-разному говорят люди, живущие в двадцати километрах друг от друга.

Когда подошло время ехать к Мари Подерс (ее кабачок находится не в самом городке, а чуть дальше) и мы, расплатившись, отправились к выходу, бармен попрощался с нами по-бретонски. Действительно, в Кемпере мне никогда не приходилось слышать такого прощания ни до, ни после. Впрочем, немного позже я узнала, что и в Пон Л'Аббе не все так любят родной язык.

Едва уместившись втроем в старенькой машине Андрео, мы поехали куда-то за город и через несколько минут остановились перед небольшим домом у дороги. Дом как дом, ничего примечательного я в нем не заметила. Никакой вывески, дверь закрыта, ставни заперты. Андрео объяснил нам, что кабачок Мари Подерс — нечто вроде клуба, куда пускают только «своих». Не потому, что эти люди прячутся от кого-то, нет. Они просто стесняются чужаков, с которыми надо говорить «по-культурному», то есть на французском. К тому же вывеска на доме могла бы привлечь посторонних людей, любителей просто выпить. Здесь же собираются старые знакомые, и маленькая рюмка вина для них — всего лишь дань традиции. Главное — общение.

Андрео здесь свой человек. Его давно знают. Время от времени он приводит в этот кабачок своих университетских друзей, которые, как мы с Валери, хотят совершенствовать устный бретонский. А для Мари Подерс и ее клиентов такие визиты — просто удовольствие. Нечасто даже здесь, в Пон Л'Аббе, двадцатилетние болтают между собой на языке своих родителей.

Вслед за Андрео мы вошли в дом и сразу очутились в атмосфере, которую с такой ностальгией описывают бретонские писатели. За деревянными столами и около стойки посетители обсуждали местные новости. Увидев нас, они заметно оживились: «Э, да это Андрео! Опять кого-то к нам привел. Мари, принимай гостей!» Нас представили самой Мари Подерс, бодрой, несмотря на свой почтенный — далеко за восемьдесят — возраст, бигуденке. Одета она была типично по-бигуденски: темное платье, шаль на плечах и, конечно же, чепчик, сверкающий белизной. Вообще все здесь были одеты по старинке, половина из старых моряков так и не перешла на современную обувь, а продолжала ходить в гулко стукающих по кафельному полу деревянных башмаках — «боту коад», как их здесь называют.

Действительно, здесь не слышно было французского. Воспринимать на слух местный говор было трудно, и Андрео не раз выступал в роли переводчика. Без него бы поначалу я не справилась: некоторые фразы приходилось просто угадывать.

— Хорошо вы по-бретонски говорите, — сказали нам, — хоть и не по-нашему, а все-таки здорово. Откуда будете, не из Кемпера случаем?

— Валери действительно из Кемпера, — ответил за нас Андрео. — А вот откуда Анна — догадайтесь!

Имя у меня, как оказалось, типично бретонское. Святая Анна, бабушка Иисуса Христа, считается покровительницей Бретани, второй святой после Девы Марии. Неудивительно, что бретонских девочек часто называли в ее честь. То, что бабушка Христа скорее всего была еврейкой, бретонцы при этом забывают и считают ее своей соотечественницей, а о семитском происхождении этого имени вроде бы догадываются, но как-то смутно. А вот ставшую легендой герцогиню Анну, до последнего пытавшуюся отстоять независимость Бретани, помнят и чтят все. Говорю это не для того, чтобы похвастаться — просто многие из тех, кому меня представляли, не верили, что Анна — имя, которое встречается и в России. К тому же в отличие от моих японских коллег мне легко было сойти за местную, я оказалась внешне очень похожей на типичную смуглую темноволосую бигуденку, о чем мне весьма часто сообщали. По акценту, однако, Мари Подерс и ее клиенты определили сразу:

— То, что она не местная, — точно. Не из Кемпера, говорите? — и начали выдвигать гипотезы. Ни один, однако, не попал в точку. Вдоволь повеселившись, Андрео наконец сказал им, откуда я. Последовал взрыв смеха и вопрос: — А если серьезно?

В то, что я из России, никто не верил, пока я не показала свой студенческий билет, где, как это принято во Франции, было указано место моего рождения. Естественно, последовали удивленные возгласы, и на меня обрушился шквал вопросов. Видимо, я была первой гостьей из России в кабачке Мари Подерс. Старых моряков интересовало в основном сельское хозяйство. С грехом пополам припоминая подробности сельской жизни, я продолжала постигать на практике все тонкости местного говора.

В кабачок тем временем приходили новые посетители, здоровались со всеми за руку и присоединялись к разговору. Вновь пришедших с удовольствием разыгрывали: предлагали угадать, откуда я родом. Снова приходилось доставать студенческий билет.

Видимо, наш визит надолго запомнился Мари Подерс и ее клиентам. Андрео часто передавал мне от них привет. Несмотря на свою нелюбовь к чужакам, Мари Подерс с удовольствием встречала (и, я надеюсь, встречает до сих пор) гостей, которых приводил к ней Андрео. Через год после нашего визита у нее гостили корреспонденты валлийского телевидения, которых пригласил с помощью Андрео один университетский преподаватель, валлиец, прекрасно говорящий по-бретонски. Фотография Мари Подерс попала на обложки журналов.

Вообще в бретонцах меня многое поражало. Например, свойственная им боязнь незнакомых людей. И не только иностранцев, но и ближайших соседей. Это особенно разочаровывает собирателей фольклора. Часто они никак не могут добиться у какого-нибудь народного сказителя, чтобы он рассказал им сказку или спел песню. Ответ обычно такой: «Зачем вам наши сказки? Ведь вы не из нашего прихода!» В отличие от наших соотечественников, которые готовы порой излить душу случайному попутчику в автобусе, бретонцы не привыкли просто так заговаривать с первым встречным. Да и со знакомыми разговор часто ограничивается двумя-тремя фразами. На вопрос «Как дела?» отвечают обычно «Спасибо, хорошо», если все в порядке, и «Спасибо, в общем, неплохо», если дела не клеятся. Рассказывать же о своих заботах и радостях не принято. Такие новости приберегают для очень близких друзей или родственников. С незнакомыми людьми откровенничать неприлично, а уж сказки рассказывать… Но если вы приходите к человеку раз, другой, третий, постепенно становитесь его знакомым, то, может быть, вам, как близкому другу, он и расскажет какую-нибудь из тех историй, что случились давным-давно.

Андрео часто записывает на диктофон разные истории, которые рассказывают ему старички и старушки. Он рассказывал мне, что зачастую бывает очень трудно уговорить какую-нибудь стеснительную бабушку говорить перед записывающим устройством, а если и удается, то порой все ее красноречие куда-то исчезает.

И тем не менее ему удалось записать десятки кассет с рассказами о далеком и не очень далеком прошлом. Некоторые из записей, самые удачные, звучали на одной из радиостанций, уделяющих часть эфирного времени передачам на бретонском.

Если уж зашла речь о радио, нужно сказать о том, какое место занимает бретонский в радио- и телепередачах.

По радио передачи на бретонском можно услышать относительно часто. В Кемпере, например, по-бретонски вещает «Нижнебретонское радио», в городе Ванне — «Ваннское радио». Эти радиостанции, как и многие другие, отводят какое-то время передачам на бретонском языке. Репертуар везде практически один и тот же — музыка, интервью, юмор. Но как говорил один сотрудник Нижнебретонского радио: «Делать передачи стало невозможно. Нам говорят — поменьше слов, побольше музыки, и заставляют прерывать каждое интервью музыкой через две-три минуты. Скоро по радио совсем перестанут говорить, что по-бретонски, что по-французски».

В отличие от Уэльса, где существует две радиостанции, которые вещают по-валлийски круглосуточно — Radio Cymru и валлийское Radio Wales ВВС, — в Бретани специализированной радиостанции нет. Вообще Уэльс был и остается примером, на который равняются бретонцы, — там кельтский язык не только не находится под угрозой исчезновения, но и кое-где может составить конкуренцию английскому. Но если на радио дело с бретонским языком обстоит более или менее сносно, то с телевидением все гораздо хуже.

Приезжие валлийцы часто удивлялись, почему до сих пор не снято ни одного более или менее стоящего фильма на бретонском языке. Да и сама я, признаться, удивилась, когда в первый — и последний — раз посмотрела коротенький бретонский фильм.

На занятиях первокурсникам обычно показывали новости на бретонском, которые мы должны были попытаться понять (что не всегда было легко и просто) и пересказать. Училась наша группа ударно, и скоро ни один диалект не вызывал у нас трудностей. Поэтому перед каникулами наш преподаватель предложил нам посмотреть что-нибудь более интересное, чем сводка новостей. Мне давно хотелось увидеть какой-нибудь из бретонских художественных фильмов, что я и предложила сделать. Студенты, как всегда опасающиеся лишний раз высказаться вслух, других предложений не выдвинули, и решено было посмотреть развлекательное кино про современную молодежь. Что и было сделано.

Единственное, что мне в этом фильме понравилось, — это язык. В качестве актеров снимались не только студенты кельтского департамента, но и жители городка, где разворачивалась нехитрая история. Послушать «актеров» было приятно, но вот их игра сильно напоминала мне школьные годы и самодеятельные спектакли, которые мы ставили всем классом. Да и съемки были явно не высокопрофессиональные.

Незадолго до этого Ффран Мэй показывала нашей группе валлийский фильм. Несмотря на то что старый университетский видеомагнитофон немного барахлил, мы смогли насладиться прекрасными пейзажами Уэльса, валлийскими костюмами начала двадцатого века, великолепной игрой актеров. Фильм захватывал, несмотря на то, что мы понимали далеко не все из того, что говорили актеры, даже после того как Ффран вкратце рассказала нам, о чем там идет речь. Длился он около двух часов, и, несмотря на это, мы не устали ни слушать, выхватывая знакомые слова и предложения, ни вытягивать шеи, чтобы не пропустить ничего, глядя через головы тех, кто сел поближе к экрану.

Не все валлийские фильмы, разумеется, сделаны так хорошо. Но ведь тот бретонский фильм, который нам показывали на уроке, считается одним из лучших. Так в чем же дело? Откуда такая разница?

По возможности тактично я задала этот вопрос преподавателю бретонского, который показывал нам фильм. Надо сказать, не я одна была неприятно поражена качеством бретонского кинематографа. Ффран тоже часто возмущалась: «Ну почему бретонцы не могут снять что-нибудь приличное? Вот наше, валлийское телевидение, к примеру, ничем не хуже английского. Наоборот, один валлийский сериал так понравился зрителям, что его перевели на английский и на другие языки! Почему не сделают то же самое на бретонском?»

Так что и мой вопрос никого не шокировал. Как мне объяснили, все признают, что качество бретонских фильмов оставляет желать лучшего и дотянуть их до уровня валлийских было бы прекрасно, но… Во-первых, нельзя сравнивать положение валлийского с положением бретонского. Начать с того, что валлийский язык никто никогда не запрещал и не преследовал. Говорящих по-валлийски гораздо больше, чем говорящих по-бретонски, и поэтому гораздо легче найти профессионального актера, говорящего по-валлийски, чем говорящего по-бретонски бретонца, способного прилично сыграть роль в фильме. Но не только в этом дело. На профессиональную съемку, костюмы и прочее не хватает денег. На местном телевидении передачам на бретонском отведено немного времени; десять минут на новости каждый день и тридцать пять минут по воскресеньям. Даже если кто-то и снимет полнометражный фильм, показать его в воскресной передаче целиком не удастся. Многие негодуют по поводу того мизерного количества времени, которое уделяется передачам на бретонском. Им отвечают: «А много народу смотрит эти ваши бретонские передачи?» Время от времени телевизионное начальство угрожает вообще прикрыть их, но бретонские энтузиасты активно протестуют. К слову, в Уэльсе существует отдельный канал, полностью вещающий на валлийском.

А действительно, если задуматься, кто смотрит телепередачи на бретонском? Студенты, изучающие язык, их преподаватели, немногочисленные энтузиасты, не пропускающие ни одной передачи, ни одного нового печатного издания на бретонском? А те, кто до сих пор сохранил бретонский язык в глубинке? Ведь для них, особенно для тех, кто не умеет читать и писать по-бретонски, телепередачи на родном языке — это единственное средство «пообщаться» с бретонцами из других областей. Мне очень хотелось это узнать, и я воспользовалась случаем, когда во время очередных каникул у Коттенов зашел разговор о телевидении.

Многие из родственников Валери, как оказалось, смотрят новости по-бретонски.

— Я посматриваю иногда, — как всегда со смущением призналась госпожа Коттен. — Но понять, что они там говорят, иногда трудно. Вот когда говорит кто-то из нашей области, тогда другое дело. А других, как ни стараешься, не поймешь.

— Ну, не скажи! — возразила ее сестра. — Когда я начала смотреть новости, тоже не все понимала. А сейчас привыкла, все разбираю.

В основном, как выяснилось, почти все после небольшого периода тренировки, когда ухо приспосабливается к непривычному произношению, начинают понимать передачи. Такая тренировка, конечно, не самое легкое дело. Особенно в таком языке, как бретонский, где диалекты разошлись очень далеко. И тем не менее те, кто интересуются своим языком, сделав над собой некоторое усилие, начинают понимать любой его диалект.