Глава 15
Три сорта салата-латука, два вида помидоров. Цукини, огурцы, травы. Хозяева бунгало завели огород в боковом дворике и одним из условий сдачи дома в аренду поставили его поливку и прополку. Кейт никогда не считала себя огородницей, но, к своему удивлению, обнаружила, что работа ей по душе. Зная, что ко времени созревания помидоров ее на острове уже не будет, она тем не менее с удовольствием наблюдала за крохотными плодами на ветках «свит 100»: как раскрываются бутоны, как растут и тяжелеют томаты, как склоняются под их весом ветки.
Кейт занималась подрезкой, когда в соседнем дворе появились Джеймс и Пайпер. Обычно миссис Каллум угощала их чем-нибудь вкусненьким. В Нью-Йорке, до знакомства с Крисом, Кейт жила в крохотной квартирке на Западной 42-й улице. Друзья завидовали ей – не столько из-за низкой квартплаты, и даже не из-за возможности в полной мере пользоваться оснащенной всем необходимым кухней, что было неслыханной роскошью в доме без лифта, а прежде всего из-за наличия пожарной лестницы. Места на крохотной лестничной площадке хватало и для складного стула (попить кофе), и для трех подвешенных к ржавым железным перилам ящиков, в которых она выращивала месклан и травы. Все, что ни вырастало там, уходило в салат.
Элизабет была куда лучшей огородницей, свидетельства чему имелись в изобилии в ее кухне: цветы на столе, пучки базилика над окном и не только. Все это было частью ее домашнего обустройства и давалось ей легко и естественно.
За одним сорняком – другой. У Элизабет дела шли не столь успешно. Кейт не знала, что у нее дисплазия шейки матки. Когда-то такая же беда случилась с сестрой Кейт, Рейчел. Она помнила те тревожные дни, пока результаты тестов не показали, что угрозы рака нет; помнила разговоры по телефону и свои попытки настроить сестру на позитивный тон. Насколько далеко дисплазия зашла у Элизабет? Как выкрутился из положения Дейв? Кейт сердито рванула очередной сорняк, прихватив заодно и оказавшийся рядом пучок латука.
Из дворика миссис Каллум долетел восторженный визг Пайпер. Кейт выпрямилась и, заслонившись от солнца перепачканной ладонью, обернулась на крик. Оба ее отпрыска вместе с миссис Каллум, опустившись на корточки, внимательно рассматривали что-то под кустом.
– Можешь потрогать, милая, но только осторожно, – сказала соседка. – Они еще совсем маленькие.
– Посмотри, у них еще и уши не выросли, – заметил Джеймс.
Кейт прошла через лужайку, говоря себе, что ею движет исключительно любопытство. Но в висках уже колотился тяжелый ритм пульса.
– Какие носики крохотные. И хвостики… такие мягонькие, – выдохнула Пайпер и только тогда увидела мать. – Мам! Посмотри на кроличков!
Подойдя ближе, Кейт увидела гнездышко с пятью или шестью крольчатами, бока которых трепетали в торопливом мелком дыхании. Пайпер и Джеймс осторожно водили одним пальцем по мягким серым спинкам. Кейт тут же вспомнила про туляремию.
– Боюсь, ребятки, это не самая лучшая мысль, – услышала она свой спокойный и ровный, будто говорил кто-то другой, голос. – Когда их мама вернется и почует человеческий запах, она очень расстроится.
Дети неохотно убрали руки.
– Они такие милые, – вздохнула Пайпер. – Вот бы нам одного.
– Светик мой, кролики – не домашние питомцы, они – дикие животные. – Да еще, может быть, и больные, их дом здесь.
– Лучше бы их дом был в наших кустах, – сказал Джеймс.
– Можете приходить сюда в любое время, когда только захотите. Приходите, смотрите. – Соседка выпрямилась и повернулась к Кейт. – У нас здесь всегда много кроликов. Знают, наверно, как найти тихое местечко.
Кейт вымученно улыбнулась. Дети как зачарованные наблюдали за новорожденными крольчатами. Они бывали в детском зоопарке. Бывали в цирке. Видя, как они радуются, Кейт тоже улыбалась, как и любая мать, у которой нет воспаления под правым ухом.
– Нам надо завести домашнего питомца, – сказала Пайпер. – Кролика. Или котенка.
– Или хомячка, – добавил Джеймс. – У Роберта из нашего класса дома два хомячка. Они грызут коробки и держат еду за щекой.
– Может быть, – туманно пообещала Кейт. – Когда-нибудь. После лета. – Поглаживая дочь по голове, она осторожно развернула ее от кустов и направила к дому. – А вы рассказали миссис Каллум, как хорошо сыграли вчера в мини-гольф? Как попали мячами в одну лунку?
– О, это, наверно, нелегко. Поздравляю. – Миссис Каллум улыбнулась. Ей, конечно, хотелось, чтобы дети остались. – Не знаю, может, уже поздно для полдника, но у меня есть свежее печенье. А там, смотришь, и крольчата проснутся.
– Спасибо, но у нас свои планы на вечер. – Кейт положила руку на плечо Джеймсу. – Если приберетесь и быстро пообедаете, то мы успеем еще раз поиграть в мини-гольф.
Она подождала, пока они придут домой, и только тогда сказала то, что хотела сказать с того самого момента, как увидела детей возле куста.
– А теперь идите и хорошенько вымойте руки. – Кейт отправилась в ванную, прихватив из кухни бутылочку с антибактериальным мылом, и сама взялась за дело. Потом взглянула на этикетку – «убивает 99 процентов микробов» – и вручила каждому по полотенцу. – Вообще-то, у меня предложение получше. Давайте-ка примем душ.
– Душ? Сейчас? – поморщился Джеймс. – Но еще не вечер. Мы даже не пообедали.
– Да, но давайте помоемся, поедим, поиграем в мини-гольф, а потом, может быть, еще и угостимся мороженым. – Кейт бросила на стол свой последний козырь, и теперь в арсенале ничего уже не осталось. – Ну-ка раздевайтесь. – Она открыла дверь душевой и сняла с крючков два полотенца.
Мимо душевой, направляясь в гостиную, прошел Крис.
– Что? Они уже принимают душ?
– Конечно, а почему бы и нет? – пожала плечами Кейт, подкручивая холодный и горячий краны.
– Но еще только четыре.
– Мы могли бы пораньше поужинать, а потом, раз уж мыться будет не надо, поиграть вечером в мини-гольф.
Крис посмотрел на нее так, словно она предложила пообедать в Париже.
– Но это же полная ерунда. Сегодня хороший день. Я думал, что мы сходим на пляж. Дети, хотите сходить на пляж до обеда?
Они тут же встрепенулись. Праздник продолжался.
– Крис, я не думаю…
– Не думаешь что? – Недоуменный тон сменился язвительным. – Мы же в отпуске, Кейт. Не упрямься. И… что это у тебя с шеей?
Она посмотрела в зеркало – волосы повлажнели от пота и слиплись, а на шее, на самом виду, появилось покраснение.
– В саду есть ядовитый плющ? – спросил Крис.
– По-моему, есть. – Кейт небрежно коснулась воспаленного места. – Не проходит. Надо будет взять в магазине какую-нибудь мазь.
– Быстро оно у тебя появилось, – озабоченно заметил он. – Детям надо быть поосторожнее в саду. Ну что, идем на пляж?
Дети выскользнули из душевой и направились к выходу, оставив на полу полотенца. Кейт опустила голову и медленно, глубоко вздохнула, потом подняла полотенца, повесила их на крючки и последовала за всеми.
На пляже было тихо – кто-то прогуливался, кто-то запускал воздушного змея, рыбаки готовили свои снасти, дремали юные парочки. Дети побросали игрушки и направились к воде. Кейт улеглась на песок возле пляжной сумки с обычным снаряжением: бутылки с водой, солнцезащитный крем, бумажник, роман, дочитать который ей, похоже, было не суждено, хотя она и брала его с собой каждый раз.
Крис устроился тут же, на одеяле, с довольным выражением наблюдая за детьми.
– Ох и нравится ж мне здесь.
Для счастья ему требовалось совсем немного. Не потому, что он был таким уж простаком, легкомысленным и беззаботным: его раздражали и люди, стоявшие на пути к выбранной им цели, и те, кому нравилось все усложнять. Но он ценил скромные удовольствия, любил, когда все делается так, как надо, и скорее наслаждался моментом, чем зацикливался на том, что будет или чего не было. Он обладал тем врожденным равновесием, которое другие ищут в кабинете психиатров и объятиях любовниц, и эта внутренняя сбалансированность помогала ему избежать как сумасшедших взлетов, так и оглушительных падений. Обратной стороной этого дара было то, что он не мог сочувствовать людям, чьи проблемы проистекали из чего-то неуловимого, трудно постижимого. Их он называл путаниками. «Им нужно хобби, – говорил Крис, – что-то такое, на что они могли бы смотреть, кроме собственного пупа».
Он выставил подбородок и закрыл глаза, как будто мог спать, опираясь на ладони. Это место было одним из его любимых, а бывать ему довелось на пляжах по всему миру. Иногда в сопровождении Кейт. Но путешествия не испортили Криса, он умел получать удовольствие от самых обычных, порой весьма непритязательных мест. Незадолго до обручения они ездили на Багамы, проверить инвестиционный потенциал старого курорта возле Нассау. Сигнал поступил от одного нового источника, но на месте выяснилось, что отель безнадежен. Они провели там только один день и одну ночь, а вечером отправились пообедать в центр. За окном такси пролетали ветшающие здания в колониальном стиле, прячущиеся за давно не крашенными железными воротами, обклеенными постерами социальных служб. В заведении на Парламентской площади им подали переваренные хвосты омаров в сливочно-шампанском соусе. На веранде, где они расположились, шумная компания американцев то и дело разражалась бесцеремонным гоготом. Потом они сидели за отелем, в темноте, предпочтя песок продавленным и ржавым шезлонгам. Сидели молча, и над ними, как транспаранты какого-нибудь партийного съезда, хлопали кроны пальм. И Крис улыбался тогда… как сейчас.
«Откуда такое хорошее настроение?» – спросила она, удивленная тем, что он, похоже, нисколько не расстроился из-за неудачной поездки.
«А почему бы ему и не быть? Я с тобой». И он снова улыбнулся, как будто этого было вполне достаточно. Если бы тогда, еще до обручения, она заболела, если бы ей поставили такой же, как Элизабет, диагноз, Крис бросил бы все и примчался к ней. Кейт наклонилась вперед и положила руки на колени; в рыжеватых волосках на ноге мужа застряли серые песчинки. В этом она нисколько не сомневалась.
– Что такое на тебя нашло? – Голос Криса оторвал ее от воспоминаний. – Там, в доме?
Кейт вздрогнула от неожиданности – ей казалось, он спит.
– Что ты имеешь в виду?
– Всю эту затею с душем. Сцена в духе леди Макбет. Ты так терла наших бедняжек… – шутливо заметил Крис.
Кейт хотела отделаться какой-нибудь остротой – у нее всегда был в запасе отходной вариант, – но в этот раз ничего подходящего в голову не пришло. Может, стоит для разнообразия ничего не выдумывать, не заметать следы, а сказать правду, все, как есть? Она попыталась представить, что будет потом: Крис станет каждый день оценивать ее состояние, выискивать признаки побеждающей логику и здравый смыл паранойи. В его отношении к ней заведется червячок сомнения. Сочувствие, пусть и искреннее, благонамеренное, разведет их, и Крис будет общаться с ней как с ребенком. Кейт поежилась.
Но что, если она недооценивает мужа? Что, если, начав с туляремии, она пойдет дальше? Крис будет хмуриться, не понимая, в чем дело, но будет и беспокоиться, потому что любит ее, и что случается с ней, то случается и с ним, и со всеми ними. Нет, лучше и не стараться что-то скрыть.
Она сняла очки и повернулась.
– Помнишь туляремию? – Наблюдая за играющими у воды детьми, Крис прикрылся ладонью от солнца. Пайпер не разрешалось заходить глубже чем по колено, если рядом нет кого-то из взрослых. Потом он посмотрел на Кейт, кивнул, давая понять, что слышал, и едва заметно усмехнулся.
Вообще-то, она ждала не усмешки. Она ждала вопроса или комментария – чего-то такого, что открыло бы дверь остальному, но Крис ничем не проявил своей озабоченности и продолжал смотреть на детей.
Понемногу до нее дошло – он просто неверно ее понял. Решил, что она пошутила. «Помнишь туляремию». Усмешка означала, что шутка ему понравилась.
Кейт снова надела очки и повернулась к воде.
– Идите поиграйте с нами, – позвал родителей Джеймс.
Крис медленно поднялся, вытянул руки вверх и выгнулся. В спине у него хрустнуло.
– Ты идешь? – Он снова улыбнулся и протянул ей руку.
Кейт задержалась лишь на долю секунды.
– Конечно. – Она встала, бросила книжку в сумочку и, оставив ее на песке, шагнула за мужем.
Понедельник, 13 августа 1994 года
Сегодня была на приеме у доктора. Прежде чем обсуждать варианты лечения, она спросила, не беременна ли я. Я ответила, что это невозможно. Она все же решила проверить, и тут вдруг выяснилось, что невозможное возможно. У меня застучало в ушах, как у восемнадцатилетней девчонки: как? Как? Невероятно! Глупая, глупая.
Беременная. Беременная и больная. Беременная, больная и одинокая. Как в плохом телесериале. Я бродила по городу, пока не заметила, что уже темнеет, а когда остановилась и огляделась, то увидела, что стою перед Национальным клубом искусств. Я присела на корточки у ограды парка. Те же красивые окна. Те же красивые люди, бокалы и воздушные поцелуи, вытянутые шеи и аплодисменты. Когда тринадцать лет назад я сидела здесь, обдумывая то же решение, то ожидала от жизни другого. Уже не помню, чего именно. Наверное, думала, что это решение подтолкнет мою жизнь в каком-то определенном направлении – выставки, путешествия, культура и все прочее. И ничего такого не случилось. Я рисовала себе путь наверх, со дна к… к чему-то. Не к богатству, но к некоему артистическому сообществу, члены которого трудятся не разгибая спины, занимаясь любимым делом и стремясь создать нечто из ничего. И ничего. Я даже степень не получила.
Упущенный шанс, ушедшие в песок старания… Все пошло не так, как хотелось, и вот уже жизнь растрачена впустую ради неясной идеи, ради цели, к которой я так и не дошла. Я была так уверена в своем потенциале и так оскорблена несправедливостью судьбы. Мои решения и мотивы спутались в такой клубок, что тогда это было простительно. Но можно ли сказать то же самое, найти оправдания сейчас? Не знаю.
В окнах по соседству с клубом зажегся свет. Люди вернулись домой и приступили к обычным делам. Готовили, ели, делали домашнюю работу, дети занимались музыкой. Странный театр – сидеть снаружи и видеть все это. В другом доме, в комнате на втором этаже, появились женщина и ребенок. Девочка только что приняла ванну и никак не могла угомониться, а мать, натянув на нее сорочку, пыталась расчесать ей волосы. Дочка в очередной раз обернулась, женщина рассмеялась, а потом, обняв ее за плечи, повернула вперед и снова взялась за расческу. Глядя на них, я вспомнила, как в двенадцать лет работала нянькой у одной доброй женщины с трехлетней дочкой. Как счастливы они были в своей маленькой вселенной. Комната девочки и окно клуба, где шла вечеринка, находились в нескольких футах друг от друга, но казалось, что их разделяют миллионы миль.
Четверг, 16 июня 1994 года
Врач советует ничего не предпринимать, говорит, что беспокоиться пока не о чем и, возможно, моя проблема решится сама собой. Она записала меня под именем О. Б. и сказала, что мне нужно как можно скорее сходить в пренатальный центр и что мы будем внимательно наблюдать за моими ненормальными клетками. Иногда беременность подталкивает их к быстрому росту, а иногда они просто исчезают без всякого внешнего влияния. Она даже не спросила, как я намерена решать вопрос с беременностью, если что-то пойдет не так.
Думаю оставить Дейву еще одно сообщение и на этот раз набраться смелости и сказать о ребенке. Но не говорить, что я собираюсь делать. Не скрою, мне так и хочется ударить его побольнее, чтобы он не воображал себя семейным человеком, чтобы знал – это все из-за того, что он – трус. С того дня, моего дня рождения, от него ни слова. Ничего удивительного. Как он может появиться после всего, что натворил? И все же в глубине души я надеюсь, что он еще придет. Хочу верить, что тот достойный человек, которого я знала последние два года, не плод моего воображения. Хотя если он появится, это тоже будет иметь свои последствия.
Вторник, 21 июня 1994 года, 2 часа ночи
В квартире кавардак. Прошлым вечером я придвинула диван к стене, расстелила на полу чехол и поставила мольберт. Впервые за несколько лет работа захватила так, что я потеряла счет времени. Приступая, я мыслила категориями форм, красок и энергий, но то, что получалось, выглядело весьма и весьма сдержанно. Незамысловатый контраст между двумя сценами в Грамерси-парке: женщина, расчесывающая волосы дочери, и вечеринка в художественном центре.
Когда я свалилась наконец на кровать, мне приснилась Флоренция и синьора П., но почему-то с моими нью-йоркскими друзьями в кухне. Хевиланд, роскошная и надменная, сидела со своей сигаретой в зубах, и, когда смеялась надо мной, из носа у нее шел дым.
Пятница, 24 июня 1994 года
Оставила ему голосовое сообщение. Сказала о ребенке, записала и отправила – дело сделано. Теперь жалею. Надо было просто поставить его в известность – мол, я сделаю это в любом случае, с ним или без него, – туманно намекнуть на диагноз и посмотреть, что он будет делать. Но подвергнуть его такому испытанию и жить потом с тем, что из этого выйдет, недостает смелости.
В общем, я пошла на трусливый компромисс: сказала, что болезнь проходит в легкой форме и тревожиться не о чем. Я знала, что таким образом, по крайней мере, не вгоню его в паралич и представлю ситуацию в лучшем, чем есть, свете. Дейв не отличается силой характера, но ему очень важно считать себя добродетельным. Я сделала так, как сделала, зная почти наверняка, что теперь он вернется, хотя и не уверена, что он вернулся бы по своей воле, будь я больна по-настоящему. Но такая роскошь не для меня. Я не хочу идти одна.
Будущее подобно скоростной автотрассе через огромную пустыню. Брак, дети, ипотека, пригороды, детские ручки, перепачканные моими красками. Не хочу впадать в сантименты и размышлять о других вариантах, партнерах, образе жизни, обо всех этих «дорогах, которые мы не выбрали». Однажды я так и поступила – и вот он, результат. Все будет хорошо. Но в той цене, которую придется заплатить за отказ сделать все в одиночку, будет заложено понимание, что полагаться на него во всем нельзя.
