Книга: Незавершенное дело Элизабет Д.
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15

Глава 14

Кейт остановилась у ограды небольшой фермы в северо-западной части острова. Несколько пасшихся неподалеку коров голштинской породы лениво подняли головы.
Пайпер и Джеймс расстегнули ремни и торопливо выкатились из машины.
– Эй, а вы ничего не забыли? С мамой попрощаться? – окликнула их Кейт.
Виновато улыбаясь, дети вернулись и приникли к окну. Кейт поцеловала в щеку Джеймса, потом Пайпер.
– Развлекайтесь. Увидимся в час.
Освободившись от опеки, они помчались к товарищам по лагерю.
Наблюдая из машины, Кейт думала о том, как легко ее дети общаются со сверстниками. Дни, когда они цеплялись за ее юбку, – в книжках это называли «сепарационной тревогой» – ушли так далеко, что и вспоминались уже с трудом. А вот первые месяцы застряли в памяти прочнее – выматывающие, сливавшиеся в бесконечность ночи, когда уже не верилось, что все снова будет по-другому.
И вот, подросшие, они здесь, среди сверстников. Активные, уверенные в себе, независимые.
1 января 1993 года
Не думаю, что звонила когда-нибудь в Нью-Йорк за минуту до полуночи, с поцелуем под бой часов. Всегда считала это банальностью, вроде роз на День святого Валентина или прохода под омелой. Что-то в этом есть. Некое невысказанное обещание провести наступающий год вместе. Накануне, на вечеринке, повернувшись ко мне с бокалом, Дейв не произнес ни слова, только улыбнулся загадочно, как улыбается всегда, когда по-настоящему счастлив. А уж каково это, чувствовать себя счастливым, он знает хорошо, потому что всегда на четверть печален. Потом Дейв обнял меня за талию, притянул к себе и поцеловал. Целует он так, будто все еще спрашивает разрешения. Когда мы просыпаемся утром, он улыбается, словно благодарит за полученный подарок.
27 февраля 1993 года
Смотрели «Ниссан-оупен». Дейв квалификацию не прошел. После первого и второго раунда он набрал четыре и пять ударов выше нормы – в одном случае мяч попал в воду, в другом – не попал в лунку. Смотреть на это – сущая нервотрепка. Ему редко удается подобраться к верхней половине участников. «Застрял в глубинке», – объясняет он с легким намеком на разочарование. Но, с другой стороны, он никогда еще не говорил, что хотел бы заниматься чем-то другим или как низко упал, прежде чем выбросить полотенце. Думаю, его действительно все устраивает: он делает то, что хочет, и даже платит за квартиру. Более или менее.
15 марта 1993 года
Берты больше нет. Так печально. Дейв сказал, что она уже несколько дней не выходит из дому (ноги не держат), и нам пришлось отвезти ее к ветеринару. Ветеринар объяснил, что Берта прожила долгую, по собачьим меркам, особенно для ньюфаундленда, жизнь и ее время прошло. Нам нужно выбрать: либо сделать это сейчас, либо отвезти домой на еще одну ночь. Дейв сказал: «Нет, сделаем это сейчас. Не будем тянуть».
Он стоял на пороге офиса, покачиваясь на мысках и глядя в землю. Мне хотелось успокоить его, поэтому я подошла к спавшей на столе бедняжке Берте и погладила ее по голове. Мясистые красноватые бугорки на ее нижних веках набухли сильнее, чем обычно, – может быть, от усилий держаться за жизнь. Дыхание немного участилось, когда она повернулась к двери, потом посмотрела на меня. Я тоже посмотрела на дверь – Дейва уже не было.
Я подумала, что он вышел в туалет или, может быть, вернулся к машине. Возможно, ему захотелось побыть минутку одному. Я погладила Берту по голове, провела пальцем по длинному, широкому носу.
Прошло пятнадцать минут, а он так и не вернулся.
Ветеринар спросил, будем ли мы продолжать. Я предложила подождать Дейва, и он объяснил, что Дейв оставил кредитку и подписанное разрешение в приемной. Потом долго молчал, и за его молчанием лежало что-то еще, кроме неловкости. Недовольство. Разочарование. Может быть, сочувствие. «Поступайте как хотите, – сказал он. – Либо оставайтесь, либо уходите».
Я посмотрела на старушку Берту, потерла ее широкий черный лоб, потягала двумя пальцами шелковистые уши, как делал Дейв. Она по-прежнему смотрела на дверь – то ли потому, что ждала Дейва, то ли просто потому, что так было легче глазам. Не знаю. Я осталась. Ветеринар сделал укол. Дыхание Берты стало замедляться, потом остановилось, и все это время она смотрела на дверь. Потом глаза ее потухли.
Я пошла к Дейву, но в квартире его не было. Я немного подождала, потом ушла и через какое-то время позвонила. Никто не ответил.
Когда я позвонила на следующий день, Дейв даже не соизволил объясниться – ни почему ушел, ни куда отправился.
«Ты в порядке? – спросила я наконец. – Так ведь не уходят».
С минуту он молчал, и я уже начала думать, что он вообще не хочет об этом говорить. Потом сказал: «Я просто не мог остаться, Лиз. Плохо переношу болезнь».
Я промолчала, не сказала того, что хотела сказать: «Ну, дорогой, мы не в том положении, чтобы выбирать, когда речь идет о болезни или смерти. Такое случается, вот и все». И еще одно я подумала, но не сказала: «А что, если бы там не было меня? Ты бы просто ушел и оставил ее одну?»
Вместо этого Новая Милосердная Лиз сказала: «Знаю, это трудно и тяжело. Но мы поступили по-человечески. Гуманно. Приходи вечером». Дейв ответил, что хочет побыть один, что заглянет завтра, перед тем как уедет во Флориду.
Знаю, да, я должна была понять что-то важное, подумать, взять на заметку. Мне слышится голос матери – насчет того, «как тяжело одиночество и как важно, когда собственных сил уже недостает, черпать их у других». И другой голос, мой внутренний, отвечает: «Все дело в ответственности, в твоем долге перед теми, кого любишь и кому плохо. Сближаясь с кем-то – да, с животным тоже, – ты берешь на себя обязанность проводить его из этого мира. И наоборот. Но бедняга Дейв потерял собаку, и не мне указывать, как ему следовало бы поступить. Даже если бы он задохнулся от собственных слез».
На следующее утро Кейт проснулась рано. Сквозь тонкие занавески просачивался бледный свет, и птицы уже приветствовали наступление нового дня. Она выбралась из постели, взяла дневник, который читала вечером, и вышла в гостиную.
В июне 1993 года Элизабет исполнилось тридцать. Дейв сделал ей подарок: билет на рейс до Мауи, где он участвовал в смешанном профессионально-любительском турнире. Среди спонсоров был один из ее клиентов, так что босс сказал ей взять с собой ноутбук, демонстративно проверил и перепроверил, в каком состоянии текущие дела, и объявил, что отправляет Элизабет в рабочую командировку. «Мне нравится эта работа, – написала она. – Теперь меня отсюда и тягачом не вытащить».
Каждый раз, когда Элизабет писала о своей работе, Кейт казалось, что она читает дневник какого-то совершенно другого человека. Разработка дизайна логотипов и рекламных объявлений стала ее манией, идеей фикс. Столь же трепетные чувства переживала сама Кейт и ее друзья по кулинарной школе в отношении редких ингредиентов. Дневник был полон такими, например, деталями, как форма рекуррентного геометрического мотива, выбор шрифтов и цветовых решений. Она никогда не говорила об этом вслух.
Хотя Дейв и бывал на Мауи не раз, с Элизабет он вел себя как турист. Они занимались бодисерфингом в Лахайне и любовались закатом с вершины вулкана Килауи, каменистый лунный ландшафт которого подсвечивался оранжевым. На плантации сахарного тростника они жевали сладковатые волокнистые стебли, напоминавшие засахаренную спаржу, – чтобы похвастать потом перед знакомыми. Все ее страхи перед совместным путешествием – что непривычная близость вызовет приступ клаустрофобии или она попадет на оргию гольфа – оказались беспочвенными. Дейв не докучал ей своей компанией и оставлял время, чтобы она могла побыть наедине с собой. И даже приняв участие в турнире, он не ушел в него с головой.
Вечером в день рождения он повел Элизабет в ресторан, помещавшийся в здании бывшего склада на территории старой ананасовой плантации. Они пили фруктовую «Маргариту», когда он положил на столик бархатную коробочку. У нее даже сердце запнулось.
«Первая мысль: «О нет!» А потом вереница картин: счета по ипотеке, испачканные подгузники, скука… Но когда я подняла крышку, то увидела пару чудеснейших брильянтовых сережек, аккуратные маленькие восьмиугольники, искрившиеся отраженным светом свечей. На карточке было написано: «Ты – моя скала».
Кейт услышала шаги за спиной, потом на плечо ей легла рука.
– Привет. – Крис прошел мимо дивана по пути в кухню.
– Ты сегодня рано. – Она положила дневник на колени. – Меня сегодня птицы разбудили. Как из фильма Хичкока.
Он почесал голову и потянулся к шкафчику с посудой.
– Кофе уже готов?
Кейт взглянула на стол, где ставила обычно кофейник.
– Нет. – Она так увлеклась чтением, что позабыла обо всем остальном.
Крис вытряхнул из фильтра бурую массу и налил в кофеварку воды. Солнце за окном уже осветило лужайку.
– Ты что так рано? – спросила она.
– Надо написать кое-что о Юго-Восточной Азии. – Он потер лицо. – Есть один отель, который вроде бы собираются выставить на продажу.
Крис открыл холодильник, достал стаканчик йогурта, добавил пригоршню свежей черники из картонной коробки и, держа ее перед собой, как только что полученный подарок, прислонился к столу и, похоже, ушел в какие-то свои мысли.
В свое время его предложение руки и сердца застало Кейт врасплох. Они были вместе меньше года. В тот вечер – как и в большинство других – Кейт работала в ресторане; когда шеф вошел в кухню с приготовленным ею крем-брюле, она подумала, что ее творение не пришлось по вкусу кому-то из посетителей.
– Ты только посмотри на это! – Он недовольно ткнул пальцем в развороченную глазурь.
Кейт нахмурилась, забрала у шефа тарелочку и только тогда увидела выступающий из карамели краешек бриллиантового колечка.
В то же мгновение ее видение собственной жизни трансформировалось в нечто столь же безупречное, как и крем-брюле с ровной и гладкой корочкой карамели: трещинки ее свободного времени заполнились единением душ, пустые уголки ее скромной квартиры заняли его вещи. В отличие от Элизабет, у Кейт замужество не ассоциировалось автоматически с детьми, долгами и пригородом, но даже в противном случае все это не выглядело бы таким уж нежеланным. Она думала лишь о том, что они будут жить вместе, вдвоем строить планы и откладывать сбережения, а остальное случится потом, шаг за шагом и в свое время.
Крис ел йогурт с черникой, все так же глядя в пространство и думая, наверно, о далеких отелях. Ее так и подмывало открыть дневник, но, конечно, это было неприлично.
– Я подумала… дети с удовольствием прокатились бы по полуострову в джипе.
Крис посмотрел на нее как человек, только что пребывавший в сомнамбулическом сне. Он явно не слышал, о чем она спросила.
– Прокатиться с детьми по полуострову, – повторила Кейт. – В прошлом году им понравилось.
Крис кивнул. Она видела, что он уже высчитывает, сколько времени ему нужно, чтобы закончить работу, и какая часть этой работы абсолютно необходима, а какую можно сократить. Крис хотел поехать с детьми, но его время принадлежало не только ему одному. Так они договорились, и договор требовал жертв.
– Хотя можно отложить и на другой день, – добавила Кейт. Поездка без мужа выглядела куда менее привлекательной. С ним и веселее, и легче. Такова экономика воспитания: когда родителей двое, каждый может расслабиться наполовину. А каково тем, кто один? Приходилось ли Дейву Мартину выкладываться на все сто? Чувствовал ли он себя когда-нибудь полностью отдохнувшим?
– Нет, давай сегодня во второй половине дня, – сказал Крис и прошел в спальню, где его ждали ноутбук и кейс.
1 января 1994 года
Тренер Дейва закатил пирушку в «Хилтон Хед», и мы полетели туда. Там собрались шишки мирового гольфа, включая администратора из «Тайтлист», считающего, что Дейву нужно отказаться от участия в турнирах и перейти на работу в их компанию. Производство, тестирование, продвижение – занимайся, чем душа пожелает. Мы оба изрядно набрались, и, когда в какой-то момент оказались вдвоем в углу, я предложила уйти пораньше. Дейв невесело рассмеялся. «Ты что, разговаривала с моим отцом?»
Через какое-то время его обычное настроение вернулось, и я снова увидела веселого и общительного Дейва; отведя в сторонку женщину из «Картье», он уже серьезно говорил с ней о спонсорской помощи. Оставшись одна, я нашла свободное место у барной стойки, где познакомилась с женой еще одного игрока. Симпатичная, фотогеничная блондинка, с длинными волосами, проколотыми в трех местах ушами и весьма критическим отношением к мужниному увлечению. У них был ребенок, и она требовала, чтобы супруг заканчивал с гольфом, потому что его постоянно нет дома. Требовала, но нытьем, по ее словам, не изводила, потому что, как у них говорится, «тошно дома, тошно и в поле». «Нам всем приходится делать хорошую мину при любой игре. – Она лукаво улыбнулась и добавила: – Давайте-ка выйдем». Прежде чем ответить, я огляделась и увидела, что Дейв наблюдает за мной издалека. «Элизабет Дииии», – позвал он голосом диктора на стадионе.
И вот тогда я поняла, что никакого реального выбора у меня уже нет, что мои варианты закрыты.
Если только не хочешь нарушить все обещания и жить, ничем себя не связывая и не ограничивая. Ничто не проходит бесследно…
«Выбор, варианты, последствия…» Кейт поднялась, налила чашку приготовленного Крисом кофе, размешала. Странное отношение к поиску спутника жизни – ограничение вариантов и стиля жизни в силу предпочтения одного типа партнера другому, – хотя формально верное. Последствия выбора могут быть не вполне ясны в момент принятия решения. Но обернись, посмотри, куда же ты пришел, и они там – призрачные, отвергнутые тобой тропинки, ведущие в те места, в которые ты никогда уже не попадешь.
В комнату забрела Пайпер и попросила оладий. Судя по рассеянному взгляду, она еще не совсем проснулась. Потом она свернулась на диване, подтянула одеяло и подсунула ножки под материнское бедро. Кейт вздрогнула от прикосновения холодных пальчиков, но тут же подтянула дочкины ножки поближе и потерла, согревая. Чисто автоматическое действие, импульс – обеспечь комфорт ребенку, даже жертвуя своим.
Кейт улеглась рядом и обняла дочь одной рукой. Волосы Пайпер отдавали вербеновым шампунем, хотя Кейт всегда говорила, что от нее пахнет медяками и морковкой, потому как волосы у нее того же бледно-медного оттенка, что и у Криса. Кейт потянулась за дневником, но прежде чем закрыть его, прочла последние строчки записи:
«Дейв пробился ко мне в 11:59. «С Новым годом, мисс Дроган». Вокруг творился обычный хаос, на экране падал шар, и шампанское лилось так, словно мы выиграли Суперкубок. Он крепко поцеловал меня в губы, потом отступил, окинул оценивающим взглядом и медленно, с тягучим южным акцентом сказал: «Думаю, этот год будет последним для фамилии Дроган. Она исчезнет».
* * *
Последний день лагеря; Кейт поплавала, а потом вернулась домой и собралась почитать во дворике. Налила чаю со льдом и поставила стакан напротив дневника, будто для невидимого друга. Страницы с записями, касавшимися первых месяцев 1994 года, летели быстро. Мягкое сопротивление Элизабет Дейву понемногу слабело. Забытый стакан с чаем грелся под солнцем.
В марте Элизабет и Дейв отправились в Джорджию на шестидесятипятилетие его отца. Ничего подобного огромному, в стиле греческого Возрождения, дому Мартинов она еще не видела. Окруженный дубами и магнолиями, он казался центром некоей плантации. Сильное впечатление на нее произвела доброжелательная, товарищеская атмосфера в семье. Братья Дейва оказались такими шумными, что Элизабет несколько раз скрывалась в ванной, чтобы хоть немного побыть одной, в тишине. Более несхожих между собой людей, чем его родители, ей еще не встречалось.
«Всем заправляет отец Дейва, за ним во всех вопросах последнее слово. В свой день рождения он устроил Дейву головомойку из-за того, что тот не пробился в число участников турнира на Гавайях, и продолжал даже после того, как это уже перестало выглядеть забавным. Мать Дейва – женщина в высшей степени спокойная, немного заторможенная и со всем согласная. Похоже, принимает седативы».
Повсюду в доме были фотографии сестры Дейва, Дени, красивой женщины, навечно оставшейся тридцатилетней. Ее муж, Зак, приехал с двумя детьми, и с ними Дейв был образцово весел, терпелив и внимателен. Примерный дядя. «Он жутко их балует». Члены семьи говорили о Дени так, словно она просто не смогла приехать. Все, но не Дейв. Он о сестре не упомянул ни разу, а когда это делал кто-то другой, выходил из комнаты.
Странно, подумала Кейт, что он окружил себя такой стеной молчания, не пожелав обсуждать это даже с Элизабет, которая и сама потеряла сестру и мать.
Пятница, 18 марта 1994 года
Сегодня вечером, когда мы сидели с Дейвом на веранде, я сказала, как это приятно, что все в семье помнят Дени, говорят о ней и что это, наверно, хорошо для детей. Мы сидели на качелях, и Дейв тихонько их раскачивал, отталкиваясь от пола то пяткой, то пальцами. Солнце успело опуститься на добрых три дюйма за куст азалии, прежде чем он ответил:
«Да, наверное, особенно для детей».
Я понимала, что затрагиваю рискованную тему, но все же решила попытаться и спросила, не скучает ли он по ней больше, когда бывает дома. Мы оба смотрели на закат, как будто в мире нет зрелища более захватывающего, и пауза растянулась, как мне казалось, в часы. «Дома я или нет, это ничего не меняет, – сказал наконец Дейв. – Мне просто ее не хватает».
Я собиралась сказать, что у меня тоже была сестра, но промолчала – это прозвучало бы не к месту. Не только потому, что я как бы пристраивалась к его горю, но потому, что видела, как он это воспримет: «И ты говоришь мне об этом сейчас?..»
Кейт перечитала последнее предложение. Элизабет так ничего ему и не сказала.
…Я так и не смогла найти слова, чтобы рассказать, что с ней случилось; не могу даже представить, что говорю это вслух. Когда едешь впереди кого-то, кому нет еще и восьми, то что бы ни произошло у тебя за спиной, вина все равно твоя. Тем более если ты был беспечен. И особенно непростительно, если ты пытался оторваться, потому что тебе не нравилось, что за тобой кто-то тянется, ты не чувствовал ответственности за кого-то другого. Разве можно такому доверить детей?
Воскресенье, 20 марта 1994 года
Уезжаем завтра. Даже не думала, что мне будет здесь так хорошо. У большой семьи собственная жизнь, и она втягивает тебя, как какая-нибудь коммуна.
Прошлым вечером, когда мы с Заком мыли посуду, у нас случился странный разговор. Он спокойнее братьев, и, мне кажется, ему тоже хочется порой отступить в тень. Зак расспрашивал, как я познакомилась с Дейвом, давно ли мы с ним, и когда я ответила, что уже полтора года, он сказал: «Это хорошо». Он так странно это сказал. Не так, что, мол, «да, это замечательно», но так, что, мол, «это хорошо для него».
Я не знала, как реагировать, и мы с минуту молчали. Потом решила спросить о детях, но он опередил: «Хорошо, что вы, ребята, вместе. Таким счастливым я Дейва давно не видел».
Мне показалось, что он не против поговорить о Дени, и я поинтересовалась, какими они были в юности. Зак сказал, что они были как близнецы и что Дени после колледжа ездила с братом по мини-турнирам. А потом добавил что-то странное – мол, «он рад, что Дейв не бросает гольф». Помолчал и снова заговорил. Мол, «в какой-то момент начало казаться, что Дейв вообще не может ни за что зацепиться, что ему нужен хороший толчок». Нет, это никакие не придирки, но после смерти сестры Дейв как будто вообще перестал что-либо ценить, и теперь он, Зак, рад, что это не так.
Наверно, это несправедливо, но я невольно вспомнила Берту.
После возвращения в Нью-Йорк они несколько месяцев жили счастливо и безмятежно. Иногда Элизабет сопровождала Дейва в его поездках, а те выходные, когда он никуда не уезжал, они проводили вместе.
Как-то раз, после стандартного обследования у гинеколога, ей позвонили на работу.
Пятница, 10 июня 1994 года
Результаты моего ежегодного осмотра не самые хорошие. Больные клетки. Дисплазия шейки матки. Доктор сказал, что мне нужно прийти в понедельник, и мы обсудим варианты лечения, хотя оно может и не понадобиться. Иногда это проходит само собой.
Я позвонила Дейву и застала его дома – он уже вернулся с «Бьюик-классик», хотя турнир шел только третий день. Он прошел квалификацию и собирался на обед с друзьями. Наверно, мне бы следовало подождать, пока он вернется, но меня трясло от беспокойства, и я не хотела держать все в себе. Он умеет успокоить, разложить все по полочкам, указать на положительные стороны. Но когда я рассказала о своей беде, он не произнес ни слова.
Я попыталась объяснить, что все не так уж плохо, что это излечимо, что иногда можно обойтись даже без операции, и оно проходит само, что это вообще пустяки. Но он все молчал, а потом пробормотал какие-то невнятные утешения и сказал, что позвонит позже. Было три часа, и с тех пор от него – ничего.
Воскресенье, 12 июня 1994 года
Он так до сих пор и не позвонил. Как ни стараюсь, никакой извинительной причины не нахожу.
Назад: Глава 13
Дальше: Глава 15