Глава 6

– Я люблю тебя!

– Любишь, моя принцесса?

– Да! О, Джеймс, да!

Диана обессиленно откинулась на подушку и блаженно улыбнулась. Обняв своего любовника, она подумала, что теперь, наверное, эти вырвавшиеся в порыве страсти слова уже являются правдой. Теперь – да. Но так было не всегда. Хотя Джеймс Хьюитт с самой первой совместной ночи показал себя гениальным любовником. Настоящий секс начался только с ним. Невозможно было представить, что ее тело способно испытывать такие невероятно острые ощущения…

Соблазнить начальника квартирмейстерского отделения полка лейб-гвардии, с одной стороны, оказалось просто. Конечно же, Джеймс Хьюитт с радостью согласился давать уроки верховой езды Ее Королевскому Высочеству. Синие глаза смотрели с трогательной нежностью, и ладонь офицера намного чаще накрывала руку прекрасной наездницы, чем того требовали приличия. Но одно дело хотеть – и совершенно другое действовать. Вот она, обратная сторона медали. Титул принцессы Уэльской надежнее любой охраны защищает от мужского внимания. Измучившись от ожидания и ненавистных скачек на лошади, пришлось самой сделать первый шаг. Это оказалось совсем не трудно. Джеймс отличался броской красотой, был похож на прекрасного героя романа или фильма. В тот момент, когда ее руки обвили его шею, она просто выдохнула: «Ты мне нужен. Сделай меня самой счастливой женщиной в мире». Губы шептали торопливые признания, но почему-то казалось, что все это происходит не по-настоящему, словно в кино: одинокая блондинка, высокий красавец-офицер, пробуждение страсти…

В тот же вечер, спрятав тайного гостя на сиденье автомобиля под пледом, верный Пол Барелл привез Джеймса в апартаменты Кенсингтонского дворца.

Оказавшись в гостиной, офицер заметно волновался, не знал, куда сесть, все время нервно стучал по подлокотнику кресла, неумело пытался завести беседу о лошадях.

Но зачем терпеть все это представление, если обоим ясно, чем должен закончиться вечер?

– Я хочу тебя, – прошептала Диана и увлекла его в спальню.

Сладкая истома, пересохшие губы, бешено стучащее сердце – она изнемогала от неистового желания еще до того, как Джеймс снял с нее одежду.

Он расстегивал застежку темно-лилового платья и шептал непристойности. Осторожно спускал вниз чулки и касался языком ее бедер. Его губы исследовали грудь, нежно, неторопливо – и в глазах темнело, сбивалось дыхание.

Очень нежный. Очень чувственный. Очень страстный. Очень-очень-очень…

Отдышавшись после первого яркого оргазма, Диана отвернулась от Джеймса, чтобы тот не увидел заблестевших на глазах слез.

Так вот, оказывается, какой прекрасной может быть близость! Но почему рядом не Чарльз? Почему его тело, родное и любимое, никогда не разжигало даже подобия столь пылающего огня?..

– Я хочу тебя, Диана, – зашептал Джеймс, нежно целуя ее затылок. – Ты – потрясающая. Я схожу с ума.

Диана доверчиво повернулась навстречу его губам, обжигающим ладоням. Это блаженство – отдаваться такому умелому любовнику. Он отлично умел главное – превращать женщину в распаленную страстью самку, которая хочет лишь одного: чтобы движения горячей упругой плоти внутри ее не прекращались. Отличный способ хотя бы ненадолго забыть о любимом ненавистном муже!

Понимал ли офицер, что он на самом деле является лишь пешкой в хитроумной партии? Иногда ей казалось, что да. Джеймс чернел от ревности, когда видел принца и принцессу Уэльских вместе.

– Ты так смотрела на него во время того визита. Я уверен, что бы ты ни говорила, твои чувства к нему еще крепки! – с досадой выкрикивал он и стремительно срывал с себя одежду, стараясь скорее войти в нее, получить ее всю, целиком и полностью, с бессвязными выкриками, протяжными стонами.

Наверное, Джеймс все в глубине души понимал правильно. Но только мучительная болезнь любви не покидала его сердце. Любовь непривередлива, ей достаточно самой малости. Что с того, что объяснения любимой женщины неубедительны. Если они произносятся – в них верят со всей силой любовной горячки. В принципе ей знакомо это состояние. Чарльз может быть в соседней комнате, и при этом далеко, как на Антарктиде, а все равно ведь думается, что с этой Антарктиды он обязательно вернется и поймет, в чем настоящее счастье, и все будет хорошо. Но ничего не меняется, только надежда, вечно горящая свеча, по-прежнему озаряет ее жизнь… Так и сила любви Джеймса. Она была настолько велика и искренна, что даже дети стали с нетерпением ждать визитов Хьюитта. Бог знает, когда они только успели подружиться. Постепенно именно Вильям и Гарри стали настаивать, чтобы Джеймс проводил с ними все уик-энды. Сводить любовника с сыновьями – от одной мысли об этом можно прийти в ужас! Но мальчикам, пребывавшим насчет происходящего в счастливом неведении, просто хотелось видеть Хьюитта. В нем было столько энергии, жизнелюбия, тепла и простоты. Всего того, что зажимал в себе принц Уэльский, возводя вокруг себя крепость и педантично следуя каким-то дурацким официальным ритуалам.

Как скоро принц узнал о том, что его лихо украсили рогами? Через неделю, пару недель, месяц? Шло время, но ни жестом, ни взглядом муж не показывал, что ему все известно. Неужели шпионы, верные прихвостни Чарльза, которые только и делали, что следили за всеми членами королевской семьи, на сей раз ничего не заметили? Или муж все знает, но молчит, потому что его эта ситуация вполне устраивает?

В конце концов Диана не вытерпела. Нервы сдали во время очередного визита в Австралию. Поворковав с любовником по телефону, она решительно вошла в номер Чарльза, устроилась в кресле, и, нервно сжав побелевшими пальцами колени, проговорила:

– Чарльз, я тебе изменяю. Мой избранник – Джеймс Хьюитт. Я хочу, чтобы ты об этом знал!

Она давно решила, что муж узнает имя соперника. Пусть побесится, ведь Джеймс – такой красавчик, высокий, синеглазый. К тому же ему лично ничем обнародование связи с принцессой не угрожает. Королевская семья слишком труслива для демонстративной расправы с обидчиками. Никто никогда не решится уволить Хьюитта и тем самым заинтересовать газетчиков этой историей. Ведь внешне семья наследника трона безупречна. Никто не знает, сколько боли и слез скрывается за стенами роскошных замков…

Ни черточки не дрогнуло в лице принца Уэльского.

– Что ж, раз так – я полагаю, это делает тебя счастливой. Могу я заняться просмотром документов?

И принц опустил глаза, зашелестел листами из лежавшей на столе папки.

– Чарльз! Неужели тебе все равно?! Ну что ты за человек такой! Чарльз, милый, – она бросилась к мужу, села на его колени и горячо зашептала: – Давай все начнем сначала. Оставь Камиллу. Я клянусь, что в жизни не взгляну на другого мужчину! Я так тебя люблю!

– Диана, ты не против, если я вернусь к своим бумагам? Давай не будем устраивать сцен. Я очень устал, уже поздно, на завтра у меня запланирован ряд встреч.

– Каких встреч? У тебя есть сердце? Ты, ты…

Диана в безумии осмотрелась по сторонам, схватила тяжелую настольную лампу, размахнулась.

Ловко перехватив ее руку, Чарльз осторожно поставил лампу на стол, подтолкнул жену к выходу.

Звук закрывающейся на ключ двери показался Диане выстрелом, разбивающим сердце вдребезги.

Чипсы, спиртное, орешки, печенье, сок – хотелось проглотить все, что только есть в мини-баре роскошного номера. Потом, рыдая над унитазом, Диана думала лишь об одном – о смерти.

– Лучше бы он меня убил, – стонала она, сгибаясь от резкой желудочной боли. Из-за перенасыщения и последующего освобождения от пищи живот всегда крутило, как при родовых схватках. – Лучше бы Чарльз просто меня убил. Нет сил жить. Господи, почему он так равнодушен? Ладно, пусть он не любит. Но неужели он хотя бы на жалость не способен?..

В общем, расстаться с Джеймсом можно было уже через пару месяцев связи, когда стало понятно: идея разбудить ревность Чарльза бесславно провалилась. Более того, с любовником необходимо было расстаться. Потому что если раньше она могла упрекать мужа в неверности, то теперь у него появился резонный ответ на все ее обвинения: «А ты сама что, лучше?»

Но… расстаться и быть одной? Сходить с ума, глядя, как автомобиль мужа удаляется к проклятой Камилле? По крайней мере, Джеймс был прекрасным утешителем. Когда он находился рядом в постели, все мысли испарялись. Хьюитт действительно умело добивался, чтобы его женщина позабыла обо всем на свете. Но даже больше, чем волнующие ласки, в нем привлекали нежность, романтичность, искренность. Он никогда не приходил без подарка. Презенты не отличались особой роскошью: плюшевый мишка, коробка белого шоколада, рамка для фотографий. Но это были те знаки внимания, которых Диане никогда не оказывал муж. От них ей становилось теплее. А долгие романтичные прогулки по парку, рука в руке, и болтовня о всякой ерунде… Джеймсу, казалось, не важно, что именно произносит принцесса. Она рядом, и есть просто звук ее голоса – и синие глаза сияют от нежности. Как-то любовник, нервно прикуривая сигарету (зажигалка дрожала в пальцах, огонек все не хотел разгораться), предложил:

– Диана, мне очень хочется познакомить тебя со своей мамой. Если ты не против, конечно. Я понимаю, кто ты и кто мы… Но для меня это важно.

Неожиданно для себя самой у Дианы вдруг вырвалось:

– Я буду только рада!

Как были прекрасны те поездки за город! Автомобиль Джеймса неспешно бежит по трассе, в магнитоле поет Уитни Хьюстон, и солнце вдруг начинает светить ярче обычного, деревья и поля кажутся сказочными.

Помогать готовить пудинг его маме, долго пить чай на террасе. Украдкой под столом сбросить туфли, коснуться бедра Джеймса, положить ступню между его ног, стараясь не рассмеяться…

– Положение в Ираке очень серьезное. Думаю, избежать войны не удастся, – степенно беседует с маменькой Джеймс, а пенис его в это время уже твердеет, но любовник изо всех сил старается, чтобы голос не дрогнул.

В его любви был целый мир. Яркий, прекрасный, желанный, до недавних пор незнакомый и недостижимый.

Сначала любви Джеймса хватало на двоих. Потом она вдруг стала общей, и это оказалось так упоительно. Но страсть к мужу, эта вечно живая гидра, опять стала поднимать вроде бы отрубленные головы. Иногда Диане думалось: в лихорадочной гонке за сердцем мужа она участвует уже из чистого упрямства, между ними нет ничего общего, так зачем ей оно, сердце скучного занудного человека? Но тело уже познало радость настоящего секса; душа ожила, согрелась под искренним вниманием – и опять проснулась надежда: вдруг с Чарльзом тоже можно так, вдруг он станет таким, как Джеймс, нежным, заботливым, ласковым?.. Немного усилий, только шаг навстречу друг другу – и все будет правильно, как надо, придет, наконец, долгожданное выстраданное счастье…

Утопающий хватается за соломинку, влюбленному сердцу довольно простой мысли, что эта соломинка существует. И вдруг ты выплывешь из боли, не захлебнешься в ледяных волнах?

Надежды, мечты…

Опять все катастрофически запутывается…

– …Ты будешь скучать по мне, моя принцесса?

– Конечно.

– Я буду звонить тебе каждый день. Разлука пройдет быстро.

– Да, милый.

– Не знаю, насколько я задержусь в Германии. Может, пробуду пару месяцев, а может, и полгода.

– Я буду ждать, – Диана взъерошила волосы Джеймса и поцеловала его нежным долгим поцелуем.

Пускай Хьюитт его запомнит. Потому что как только любовник покинет спальню, все слуги получат одинаковое распоряжение – не звать Ее Королевское Высочество к телефону, если поговорить с принцессой захочет именно Джеймс Хьюитт. Да-да, именно так, теперь уже – никогда не звать.

Мавр сделал свое дело, мавр может уйти.

С Джеймсом ей было прекрасно, но он дал все, что мог, и больше в его услугах не нуждаются. Конечно, это малодушно – не объясниться с возлюбленным с глазу на глаз. Но разве мужчины всегда ведут себя с женщинами, как должны себя вести? Вовсе нет, и Чарльз – наилучшее тому подтверждение. К тому же все эти прощальные сцены утомляют…

Когда Джеймс, счастливый и еще не подозревающий о своей отставке, удалился, Диана набросила легкий кружевной пеньюар, прошла в кабинет и достала из ящика стола маленький магнитофон.

Вставить следующую кассету.

Сосредоточиться, собраться с мыслями.

Пожалуй, да, теперь уже можно нажать на кнопку записи.

– С самого начала нас в браке было трое. Несколько больше, чем нужно, правда? Даже во время медового месяца принц Уэльский не прерывал своей связи с Камиллой Паркер-Боулз. Они постоянно звонили друг другу, писали письма. Камилла подписывала свои послания, – Диана открыла ящик стола и достала связку писем, украденных из секретера Чарльза в Хайгроуве, – …она подписывала их, надо отметить, весьма самокритично – «твоя верная старая кошелка»…

Принцесса говорила, описывала все ссоры с мужем – и ей становилось легче. А ведь когда журналист Эндрю Мортон только заявил о своем желании написать книгу, она решила отказаться от его предложения о совместной работе. Не хотелось врать, притворяться, опять повторять уже выученную наизусть сказку о счастливой жизни, которой на самом деле нет и в помине. Однако в тот же момент появились и другие мысли. Но что, если… что, если сказать правду, всю правду, какая она есть? Объяснить всем, что после райской сказки началась не райская жизнь, в чем уверена вся нация, а девятый круг ада? Может быть, проблема заключается в том, что супружеские отношения по большому счету мало обсуждались ею с самим Чарльзом? Невозможно было себя контролировать, невозможно не срываться, все попытки просто поговорить заканчивались бурной истерикой. Вдруг, когда Чарльз прочитает ее книгу, он, наконец, поймет, что натворил и сколько боли причинил своей жене? Поймет и захочет все исправить? Если же этого не произойдет… А такой вариант тоже надо рассматривать. От королевской семьи, по большому счету, другого и ждать не приходится. Рядом с монархами очень сложно сохранить веру в чудо и сказку, потому что тебя просто впечатывают лицом в грязь, вытирают о тебя ноги и, конечно же, сопровождают эти унизительные пытки лицемерными улыбками и вежливыми фразами. Так вот, если все же в очередной раз чуда не произойдет и наладить нормальные отношения с мужем не получится, книга станет ее освобождением. Освобождением от унизительной необходимости притворяться. Никто не понимает, как мучительно играть роль принцессы из сказки, когда на самом деле постоянно адски страдаешь…

Когда решение было принято, появился магнитофон и кассеты.

Рассказать все. Не утаивать ничего.

Измены Чарльза, собственные измены, булимия, отчаянные попытки стать счастливой вопреки всему. Пусть же люди, наконец, узнают мучительную горькую правду…

Диана говорила и чувствовала, как ей становится легче. Исповедь перед магнитофоном, наверное, стала первой попыткой излить свою боль. А с кем еще делиться наболевшим? Чарльз вечно молчит, перед слугами стыдно. А многочисленные психиатры и психологи, посещающие Кенсингтонский дворец, – это и вовсе напрасная трата времени. Чем могут они помочь, если выслушивают ложь о счастливой семейной жизни?

Но отныне – больше ни слова неправды…

Когда кассета закончилась, Диана достала ее из магнитофона и упаковала в конверт.

Скоро должен прийти друг, доктор Колтхерст. Он передает кассеты журналисту. Ей встречаться с Эндрю слишком опасно, Букингемский дворец не должен знать, что принцесса Уэльская принимала непосредственное участие в работе над книгой…

В супермаркете не оказалось ни единого человека, только охранники с опухшими лицами безучастно сверлили глазами пол и девушки-кассирши жадно прихлебывали минералку. Новогодний ажиотаж с очередями и толчеей явно закончился под бой курантов, и это домработницу Павла Егорова Женю очень обрадовало.

Значит, сейчас она быстро совершит покупки, выберет необходимые моющие средства, поедет к Павлу, уберет квартиру и украсит три елки, которые Егоров распорядился нарядить накануне. «31 декабря я уезжаю на Рублевку. 3 января вернусь. Пожалуйста, наведи к моему приезду порядок. В прихожей я оставлю коробку с новогодним украшениями…» Далее следовал длинный перечень того, где что следует развешивать. Красными шарами непременно полагалось украсить самую большую елку, предназначенную для гостиной, золотистыми – елку в столовой, мелкими серебряными – самую маленькую елочку, которую надо установить в его кабинете. С наступающими праздниками Павел ее не поздравил. Но это Женю не удивило. Если за два года работодатель тебя не поздравлял ни с Новым годом, ни с Восьмым марта и никогда не спрашивал о дате дня рождения – к такому равнодушию постепенно привыкаешь.

Докатив тележку до отдела с бытовой химией, Женя сняла с полки пакет стирального порошка, бутылку с кондиционером, средство от накипи. И мысленно отметила, что сама она таким средством никогда не пользовалась, его ведь уже и так добавляют в хорошие порошки для автоматической стирки. Тем более настолько ли оно важно? Вон мама свою стиральную машинку уже почти десять лет эксплуатирует, никогда средство от накипи не покупала, так как считает, что чего только в рекламных роликах не наговорят, лишь бы потребителю лишний продукт втюхать – а машина работает, как новенькая. Мама уже и сама рада бы избавиться от устаревшей модели, но рука не поднимается выбросить исправно работающую вещь. А вот Павел Егоров – типичная жертва рекламы. И если в телевизоре сказали, что средство от накипи надо добавлять вне зависимости от качества стирального порошка – то соответствующая коробка обязательно должна находиться у него в ванной, в специально отведенном для этого ящике. Аналогичная ситуация и со средствами для мытья посуды. Павел требовал покупать определенную марку, якобы самую экономичную. Но расходуется это средство с такой же скоростью, как и то, что стоит втрое дешевле, а посуду моет хуже. Однако ее попытки это объяснить привели к такой долгой нудной лекции, что стало понятно: больше никаких советов по ведению хозяйства Павлу давать не стоит. Хочет напрасно тратить деньги, думая, что экономит, – его дело. К тому же доходы Егорова вполне позволяют мыть посуду хоть золотым песком: он явно не бедствует.

Потом Женя опустила в тележку удобрение для цветов (у Павла растений почти не было, только на подоконнике в кабинете стояло несколько горшков с бамбуковыми стеблями), упаковки с тряпочками и губками (Егоров болезненно брезглив и меняет губки для мытья посуды два раза в неделю), а еще дезодорант для обуви (первое, что делал Павел, вернувшись с улицы, – это протирал ботинки, вытаскивал стельки и клал их сушиться, а потом брызгал внутрь обуви дезодорантом).

Мимо отдела с кормом и утварью для животных Женя прошла быстрым шагом. Но все равно – это было как ножом по сердцу.

Старушка Мурка, любимая кошечка. Полысевшая, ослепшая, она была таким родным существом и пыталась, как могла, до последнего исполнять свой кошачий долг – безошибочно выискивала больное место и, укладываясь на него мягким теплым животиком, ободряюще мурлыкать: «Хозяйка, не грусти, ведь у тебя есть я, твоя самая лучшая кошка на свете». Потом от старости у Мурки отказали лапки, она не могла ходить в лоточек, а пачкать свой коврик тоже стеснялась, терпела до последнего. В конце концов, ветеринар посоветовал усыпить ее, и Мурка, которая всегда понимала человеческую речь, довольно мяукнула.

С той поры прошло несколько месяцев, но до сих пор больно видеть все эти баночки, пакетики, лоточки, напоминающие о любимице…

Оплатив покупки, Женя вынула из пакета чек и переложила его в портмоне. Как-то чек из супермаркета потерялся. Павел не отказался вернуть потраченную на его нужды сумму, но при этом выглядел таким расстроенным и так долго читал ей нотации, что привычка припрятывать чек сразу же после оплаты стала у нее автоматической.

С тяжелыми пакетами (вечно с этими походами в супермаркет выходит так, вроде и не покупаешь ничего особенного, а сумки неподъемные), девушка на секунду замедлила шаг возле аптеки.

После вчерашнего шампанского чуть болит голова, может, купить аспирина?

Ай нет, лениво. Головная боль все-таки не настолько сильна, чтобы ставить покупки на пол, лезть в сумочку за портмоне, придерживая ногой то и дело норовящие упасть пакеты. К тому же Павла сегодня не будет дома. И можно выпить кофейку у него на кухне, усесться за барную стойку, включить огромный, во всю стену, плазменный телевизор. В присутствии хозяина таких вольностей себе не позволишь. Как-то он увидел, что Женя взяла стакан и налила воды из кулера. Жилье ведь огромное, Павел придирчив, пока отмоешь все до блеска – семь потов сойдет, неудивительно, что ей пить захотелось… В следующий визит рядом с кулером уже стояли пластиковые стаканчики, на специальной подставке, с колпачком, защищающим от пыли. Намек, как говорится, прозрачный.

– Девушка, давайте я вам сумки помогу донести, – вдруг оживился стоявший у двери охранник. – Вам до машины или вы живете тут рядом? Тогда мне куртку взять надо и ребят предупредить.

Лицо у парня, хоть и с явными следами вчерашнего веселья, было славным, открытым и симпатичным.

– Спасибо, я сама, – вздохнула Женя и поскорее прошла через автоматически распахнувшиеся двери.

Ни к чему морочить парню голову.

Единственный мужчина, от которого ей хотелось бы услышать такие слова, их никогда не скажет.

А других – зачем обманывать?..

Поставив пакеты в багажник, Женя придирчиво осмотрела белый след на крыле красного «Пежо 206».

Да нет, похоже, это соль, а не царапина. Хотя с водителей станется обидеть мелкого «пыжика» и уехать, полбампера недавно поцарапали.

– Любить Павла Егорова, конечно, совершенно не за что, – прошептала Женя, осторожно выезжая со стоянки. – Я понимаю, шансов на взаимность у меня нет. Я для него – пустое место, просто приложение к тряпке и пылесосу. Но сердцу не прикажешь. Я все равно его люблю…

Она добралась до квартиры Павла и сразу же приступила к работе.

Пока силы есть – надо браться за самое сложное и трудоемкое, за ванную. Дел там невпроворот: протереть огромную джакузи, душевую кабину, умывальник, унитаз, биде. Отдельная головная боль – полочка с фигурками из мыла. Выглядит красиво, но сделана из светлого пластика, похоже, просто всасывающего пыль. И с самими фигурками нужна осторожность, они хрупкие.

Ох уж этот кабинет! Огромный стол, а на нем целых четыре монитора. Павел особенно болезненно следит за чистотой рабочего места. Все должно сверкать, и чтобы ни пылинки.

Со спальней проще. Светильник с иероглифами справа от кровати, полка с дисками и DVD-проигрывателем под телевизором. Раз-два – и все сияет!

С комнатой для сушки и глажки белья еще проще – она почти пустая…

Женя носилась с тряпкой и пылесосом по квартире и думала: вот сейчас уборка будет закончена, затем надо украсить елки, после чего можно позволить себе чуть передохнуть и выпить кофейку, а потом… Потом можно сделать то, что получалось делать очень редко. Обычно ведь уборка происходит в присутствии Павла, а иногда и его гостей, периодически меняющихся девушек или немногочисленных приятелей. Но вот если остаться одной… Тогда можно осторожно заглянуть в шкафы, поразглядывать его вещи. В прошлый раз, когда Павел на неделю уезжал на море и потребовал к приезду сделать генеральную уборку, ей удалось найти припрятанную коллекцию дисков с порнофильмами. Причем такими, что без тошноты и смотреть невозможно. Затянутые в кожу мужчины насиловали совсем маленьких, десяти-двенадцатилетних девочек. Дети плакали, умоляли о пощаде… Такое кино – и Павел, безукоризненно вежливый, интеллигентный, воспитанный… Просто в голове не укладывается… Вот ведь правду говорят: в тихом омуте черти водятся… Интересно, какие еще открытия о жизни этого человека можно сделать, если осторожно порыться в его вещах?

Но реализовать свой план Женя не успела. Она заканчивала развешивать на елке серебряные шары, когда вдруг услышала звук открывающейся двери.

– Женя, ты? Привет! – раздался из прихожей голос Павла. – Совсем забыл, что просил тебя прийти.

– Все в порядке. Я уже почти закончила и сейчас ухожу. Извините, если побеспокоила. Но вы ведь сами просили сделать генеральную уборку и сказали, что вернетесь только третьего января.

Женя еще хотела сказать, что окна она протирать не будет. Да, стекла уже мутноваты, но на улице минус пятнадцать…

Однако слова застряли в горле. Лицо Павла, всегда невозмутимое, было… странным… растерянным, что ли?

«Надо же, я никогда его таким не видела, – пронеслось в голове. – Он выглядит напуганным. Может, у него возникли проблемы?»

Егоров уже прошел мимо, до Жени донесся едва уловимый аромат туалетной воды, но вдруг он так же стремительно вернулся. В пакете, который был у него в руках, что-то звякнуло от порывистых движений.

– Женя, ты пьешь?

Она впервые почувствовала на себе его взгляд и от страха застыла как изваяние.

Неужели он все понял? Догадался? А может, он уже давно знает?..

– Нет, я не пью, – пробормотала Женя, чувствуя, как предательски пылают щеки. Какие же у Павла глаза, темно-карие, жгучие, погибель, а не глаза. – Только на Новый год, шампанское.

– Пошли, – Павел схватил ее за руку. – За помин души не выпить – грех. Помнишь Лену? Она умерла…

Еще бы не помнить Лену… Какую ревность вызывала у нее эта красивая яркая девушка!

– А от чего она умерла? – осторожно поинтересовалась Женя, послушно семеня за Егоровым по длинному коридору. – Ой, простите, наверное, вам больно об этом говорить. Примите мои соболезнования.

Она сокрушалась, говорила что-то приличествующее ситуации («смерть в таком молодом возрасте – это особенно трагично», «смерть забирает лучших») и вместе с тем отчетливо понимала другое. Именно Лену ей почему-то совершенно не жалко. Слишком нахальная, самодовольная. Было не жаль, когда Павел довольно жестко, как и всех своих девушек, ставил Лену на место. И даже теперь, после смерти, сочувствия к ней тоже не возникает…

В пакете, как оказалась, звенела водка, целых три бутылки.

Павел аккуратно выставил их на стойку, пару секунд поизучал этикетки и выбрал самую пузатую емкость, с надписями на английском.

Женя достала из шкафчика пару рюмок, потом решила, что, наверное, Павел хочет, чтобы она воспользовалась пластиковым стаканчиком. Она обернулась, чтобы по лицу Егорова угадать, как ей поступить. И рюмки выскользнули из рук.

Павел Егоров пил водку прямо из бутылки. Жадно, крупными глотками, словно бы это была вода…

Они никогда не думают о судебных медиках! Бомжи, замерзающие под Новый год пачками. Вылакают в честь праздника бутылку паленой водки, задремлют в парке на скамеечке – и вот тебе пожалуйста, вся компания этих бедолаг, почерневших от мороза, перемещается прямиком в морг. Убийцам тоже неймется. Уроды конченые! Мало того, что делают свое гнусное дело, так еще и с какой жестокостью. Вот, пожалуйста, Наталия Писаренко окинула взглядом секционную, пытаясь дать отдых уставшим глазам – сорок семь ножевых ранений, изрезана вся грудная клетка, брюшная полость, повреждены внутренние органы. Пока все это рассмотришь, измеришь, опишешь – самой помереть можно.

– Зашивайте, – она кивнула на исследованное тело мужчины, но санитар даже не пошевелился. – Зашивайте, вы что, стоя спите, что ли? Ау!

Парень встрепенулся, бросился к столу.

– Ой, подождите. Я же гистологию взять забыла! – пробормотала Наталия, ловко отсекая скальпелем кусочки органов для исследований. – И еще образцы жидкостей. Ой, нет, образцы я ведь уже брала. Ну, дурья башка! Вот, теперь все.

– Точно? – санитар с издевкой ухмыльнулся, но потом его лицо стало встревоженным. – Наталия Александровна, у вас все в порядке? Какая-то вы сегодня бледная. Всем тяжело после праздника.

– Тяжело, – соврала эксперт, прикусив губу.

Врать она не любила.

Но и правду говорить не хотелось.

Ладно бы, завбюро подлянку устроил. Он специфический мужик, со своими тараканами, так и жди от него какой-нибудь пакости. На него пожаловаться, да вслух, чтобы все знали о проблеме – самое милое дело. Пользы от этого, правда, совершенно никакой. Как бредил завбюро странной публицистикой, так и продолжает. Вот, накануне Нового года размножил свой очередной эпистолярный труд с многообещающим названием «Судебная медицина и совесть». Да у него самого совести нет, бумагу только зря переводит!

Но елки-палки, Серега, начотдела, свой в доску, понимающий, прикрывающий ее перед начальством – и вот тебе пожалуйста… Крысо-белки, видите ли, ему не понравились! Чудесные пушистые зверьки, которых в состоянии абстинентного синдрома пару месяцев назад притащил ее сосед по кабинету.

Вообще-то Вадик и раньше предпринимал попытки внести свой вклад в дизайнерское оформление тесной комнатки. Повесил плакат с обнаженной девицей возле своего компьютера. Потом приволок голову от манекена в блондинистом парике – сказал, что это его любимая женщина, потому что красива и всегда молчит. Еще попытался водрузить на стены плетки из секс-шопа – ну это уже, конечно, ни в какие ворота. Ох, и носился Вадик, подгоняемый этими плетками, по длинным морговским коридорам! Носился и вопил: «Наталия, это же атрибут сексуальных игр, а не средство для экзекуции!» В общем, такие у него вышли сексуальные игры – убрал свои причиндалы из кабинета и даже не вякнул, ибо сил сопротивляться уже не было! А вот крысо-белки, похожие то ли на хомячков, то ли на морских свинок, оказались такими классными! Правда, вначале они прогрызли клетку и стали носиться, как угорелые, по кабинету, так что фраза «В морге с утра ловили белочку» была актуальна в самом что ни на есть прямом смысле. Но потом своему зверью сосед прикупил более надежное жилище, металлическую клетку крысо-белки решили не грызть, зубки пожалели. Хоть и мелкая живность, а сообразительная! Было так классно, оторвавшись от написания экспертизы, наблюдать за их потешными мордочками. Казалось, все уживаются самым наилучшим образом, и эксперты, и белочки. К зверькам даже гости стали наведываться, и лаборантки, и санитары старались их побаловать, кто яблоком угостит, кто сухарик притащит. А потом вдруг появился акт санэпидемстанции. В котором черным по белому было велено: убрать животных из рабочего кабинета судмедэкспертов, так как это не согласуется с санитарно-гигиеническими нормами. Конечно, с этой цидулькой она сразу же полетела к Сереге. «Лучше бы они на туберкулезные трупы, в нашем подвале гниющие, внимание обратили! – выплеснула она возмущение. – О чем только думает служба, ведающая захоронениями за государственный счет! Родственников у бомжей нет, забрать их некому, а официальные структуры не чешутся. Гнилье, вонь, инфекции – что же всем этим санэпидемстанция не заинтересовалась?! Построили бы кого следует! Между прочим, наши крысо-белки очень чистенькие! И клетку мы им регулярно убираем, всех дел-то – свежих опилок набросать». Лицо Сергея стало непроницаемым. «Распоряжения санэпидемстанции обязательны к исполнению. Обсуждать тут нечего», – процедил он сквозь зубы. Вот тогда все стало понятно. Да он сам попросил санитарную инспекцию такой акт составить. Причем прямо экспертам в глаза ему сказать было неудобно. Решил крайними сделать пришлых чиновничков. И это Серега, с которым их связывает сто лет совместной дружбы, радостей и печалей…

Работа после праздников, в праздники, без выходных и проходных – к этому как раз таки можно привыкнуть и адаптироваться. А вот к человеческой подлости – не получается…

Наталия подошла к следующему секционному столу и грустно вздохнула.

Не бомжиха. И никаких следов обморожения, привычных для трупов, поступающих в последние дни. Чистенькая, стройная молодая женщина, еще и тридцати, наверное, нет; судя по груди, животу и бедрам, даже не рожавшая. Такой бы жить да жить. Сердечко подвело, что ли? Или свиной грипп? Страшная инфекция, человек даже не успевает сообразить, отчего так температура подскочила – а легкие сгорают…

Описание одежды, в которой девушка была доставлена в морг, много времени не заняло: черный шелковый халатик, трусики и бюстгальтер.

Отложив пакет с одеждой, Наталия повернулась к столу, дождалась, пока лаборантка будет готова продолжать записи, и снова задиктовала:

– Труп молодой женщины правильного телосложения, удовлетворительного питания, рост около 170 см. Кожные покровы бледные. Трупные пятна на задней поверхности тела, сливные красновато-фиолетовые, слегка бледнеют при надавливании. Трупное окоченение хорошо выражено во всех мышцах. Голова без повреждений. Лицо бледное. Глаза закрыты. Соединительные оболочки век бледно-синюшные. Роговицы тускловатые. Зрачки диаметром по 0,5 см. Кости лицевого скелета на ощупь целы. В отверстиях носа, полости рта постороннего содержимого нет. Слизистая оболочка ротовой полости бледно-синюшная блестящая, без повреждений. Наружные слуховые ходы свободны. Шея без повреждений. Грудная клетка упругая при сдавливании. Живот ниже уровня реберных дуг. Наружные половые органы и заднепроходное отверстие без повреждений. Кости конечностей на ощупь целы. Других особенностей и каких-либо повреждений при наружном исследовании трупа не обнаружено.

В общем, на первый взгляд ничего подозрительно криминального выявить не удалось.

Но когда санитар извлек органокомплекс и вскрыл череп, Писаренко нахмурилась.

Нет, пожалуй, не все так просто с этой девушкой.

Совсем непросто… Тут криминальная смерть, вне всяких сомнений…

Отек-набухание головного мозга, отек легких, множественные субплевральные и субэпикардиальные кровоизлияния, полнокровие внутренних органов, жидкое состояние крови. Все эти признаки могут трактоваться только одним образом: отравление.

Сама? Или ее убили? Скорее всего, убили, так как у большинства суицидальных трупов при внутреннем исследовании обнаруживаются более значительные повреждения слизистых оболочек и внутренних органов…

Наталия взяла пробы крови, мочи и желчи, содержимого желудка, отщипнула по кусочку желудка, тонкой кишки, почки и печени. И написала на бланке для химиков: «Подозрение на отравление ядом».

Очень хотелось сбегать в кабинет, взять сотовый и позвонить мужу. А что телефон с собой таскать? Перчатки в крови постоянно, снимать их, что ли, на каждый звонок? Ведь не напасешься. А в перчатках разговаривать – так все изгваздаешь, и мобильник, и куртку светло-голубой пижамы!

Как же здорово, что Леня – тоже судебный медик и все понимает. И отсутствие большого количества разносолов на новогоднем столе, и работу в праздники. Конечно, и коварство Сергея с ним тоже можно обсудить. Но, как говорится, не с нашим счастьем. Вон санитары раздевают очередного окоченевшего бомжика…

Закончив проводить вскрытия, Наталья решила заглянуть в химическую лабораторию.

Криминальных трупов за сегодняшний день оказалось всего два: мужчина с множественными ножевыми ранениями да отравленная девушка. Их надо оформить в первую очередь, замерзшие бомжи следователей не волнуют. Впрочем, реальные убийства их тоже не всегда волнуют – но это уже пусть у руководства следственных отделов голова болит, что сознательность кадров оставляет желать лучшего. Экспертизу по мужчине с ножевыми ранениями придется оформлять дома, она выйдет объемной, там работы на полночи. А вот девчушку вполне можно успеть описать еще здесь, тем более что у химиков сегодня работы было немного и они наверняка успели выяснить, каким ядом воспользовался убийца.

– Наталья, ничего не нашли, – заявила лаборантка, протягивая результаты анализов.

Глаза Писаренко быстро заскользили по строчкам:

«В моче и крови этиловый спирт не обнаружен. При исследовании стенки желудка и почки от трупа Поляковой Е. А. не обнаружены: производные барбитуровой кислоты, 1,4-бензодиазепина, фенотиазина, имизин, кокаин, атропин, димедрол, морфин, кодеин. В желчи и моче производные 1,4-бензодиазепина, морфин и кодеин не найдены».

– Может, нас следователь сориентирует, что именно искать? – расстроенно поинтересовалась лаборантка.

Наталья хмыкнула:

– Сориентирует он, как же. Если я правильно соотношу фамилию на направлении трупа Поляковой на экспертизу с конкретным парнем, то такой догонит и еще раз сориентирует! Впрочем, это уже не мои проблемы. В своем диагнозе я уверена. Отравление. Упрусь и буду стоять рогом. А то, что яд не удалось установить, – это уже не моя проблема. Пусть сам ищет!

Сотовый телефон, оставленный в кабинете на столе, разрывался.

«Леня!» – обрадовалась Наталья, предвкушая облегчающий душу поток жалоб на коварного начотдела.

Однако номер, высветившийся на экранчике, был незнаком.

– Здравствуйте, меня зовут Лика Вронская, – зазвенел тонкий голосок. – Я от Седова, по поводу Лены Поляковой. Она моей подругой была, я пыталась выяснить, что случилось, а Володя сказал, что следователь, который этим делом занимается, не очень старательный.

– Да козел он, – буркнула Наталья, включая электрический чайник. – Что от меня надо-то?

– Подъехать, если можно. Мне важно узнать, что случилось с Леной.

– Девушка, некогда мне с вами разговоры разговаривать. Пусть Володя меня прямо сейчас наберет и подтвердит, что вы – действительно его подруга. А потом вы мне позвоните, я вам по телефону все скажу. Тем более что говорить там особо нечего…