Глава 8
– Берти, спасибо, что ты пришел! – сказала Джорджиана. – Надеюсь, это было не очень неудобно?
– Не волнуйся, я просто местный мальчик для битья.
– Хочешь капельку дядиного бренди? Верх у этого пуфика снимается, а внутри графин и стаканы.
Пока я выуживал все необходимое, Джорджиана заперла дверь.
Сегодня на ней было зеленое платье в цветочек. Улыбаясь, она снова села на бархатный диван, небрежно скрестив щиколотки. Я предложил ей стаканчик и сел на стул у камина. Мы дружески чокнулись.
– Куда ты смотришь?
– Если честно – на твое платье.
– А что с ним?
– Не знаю. Просто у тебя платья какие-то не такие, как у других девушек.
В моде были бесформенные мешки, а платья Джорджианы скорее напоминали наряд танцовщицы фламенко. Я не мог придумать, как это выразить светским образом. И волосы тоже. Амелия, как и большинство других девушек, носила такую стрижку, словно ей на голову нахлобучили совок для угля и отстригли все, что осталось снаружи. А у Джорджианы волосы были довольно длинные и волнистые.
– Заниженная талия мне не идет, – вздохнула она.
– А стрижка, которую все носят?
– Берти, это называется прическа «паж». Очень модная. Можно сказать, преобладающая.
– Правда можно?
– Конечно. Не знала, что ты интересуешься нарядами.
– А как же. Я однажды написал статью для журнала тети Далии, «Будуар миледи». На тему: «Что носит хорошо одетый мужчина».
– Напишешь такую же про хорошо одетую женщину?
– Надо собрать побольше материала.
– Только лучше бери за образец Амби, она по-настоящему модная девушка.
– Ясно, – сказал я, чувствуя, что тема дамской моды исчерпана. – А как твоя редактура продвигается?
– Спасибо, неплохо. Наверное, завтра закончу с этой рукописью. В крайнем случае доделаю остаток в поезде. Наша контора во вторник переезжает на новое место.
Я опасался, что разговор опять начнет буксовать, как тогда в саду, но ошибся. Джорджиана перешла прямо к делу.
– Берти, насчет твоего плана – разыграть сценку, чтобы Амелия увидела. Ну где Вуди решительно отвергает домогательства коварной кузины и так далее.
– Да-да. Ну что, будешь участвовать?
– Нет. По-моему, глупости это все. Амелии просто нужно время. Она любит Вуди, точно. Хочет за него замуж.
– Но если она увидит, как Вуди, подобно сэру Галахаду…
– Я не удержусь и начну хихикать. А Вуди мне просто не поверит. Сразу почует, что дело нечисто.
– Может, поговоришь тогда с Амелией? Объясни, что если ее жених улыбался парочке местных девиц, это не значит, что ему нельзя доверять.
Джорджиана вздохнула.
– Берти, это сложно. Все равно, если я не выйду за Руперта, дядя Генри не позволит Амелии обвенчаться с Вуди.
– Что значит – если ты не выйдешь за Руперта? Вы с ним помолвлены! Я видел объявление в «Таймс».
– Ну да, но он как-то странно себя ведет. По-моему, он раздумал.
– Я заметил. Все юг Франции поминает…
– Вот-вот! Не знаю, к чему это.
– Попробуй встать на его точку зрения, – сказал я. – Он, конечно, замечательный, но не совсем, как это называется… В общем, он чуточку старше тебя, правда? Не чудо-спортсмен вроде Вуди. И не греческий бог вроде Эсмонда. Наверное, не может поверить своему счастью, что до него снизошла такая… такая…
– Не надо мне льстить, Берти. Подумаешь, счастье великое – Сонечка Ростова, бесприданница. Не такой уж невероятный улов… Ой, Берти, прости! Я не нарочно, честное слово…
Я прервал ее извинения жалостливым взглядом:
– Да я серьезно! Вполне понятно, что парниша ведет себя как рыбак, у которого клюнула щука в пять футов длиной. Он тебя вываживает. Испытывает для пущей верности, как сказал бы Дживс.
– Не верится что-то. Хотя спасибо за сравнение с гигантской щукой. Но вряд ли Руперт в самом деле…
– Джорджи, ты хоть представляешь, как действуешь на людей? Официанты на Лазурном берегу… Тот бедняга в отеле, за стойкой регистрации. Он не знал, куда смотреть, когда ты…
– Прекрати сейчас же!
– А ты еще и умница, в литературе разбираешься и…
– Из нас двоих Руперт – известный писатель. Редакторы – это так, посредники.
– Поверь мне, я знаю, что он думает. Я сам то же самое думал во Франции.
– И что же?
– Он думает: «Почему я участвую наравне с этой лошадкой в Гран-при, когда по-хорошему мне бы чапать трюх-трюх на деревенских скачках по случаю ярмарки в Кингстон-Парва»?
Джорджиана расхохоталась.
– Ты такой дурачок! Знаешь ты это?
– Если раньше и сомневался, то события последних двух дней…
– Нет-нет, я не в том смысле! Просто ты ужасно смешной. И слишком много думаешь.
– Слишком много думаю? Скажи это моей…
– Да, просто до нелепости.
– …моей тете Агате.
– Нет уж, спасибо!
– Вернемся к Руперту, – сказал я строго. – Ничего он не передумал, просто щиплет себя: проверяет, не сон ли это. Тебе с ним будет хорошо. Твоя работа, его путешествия… Потом маленькие Венаблзы пойдут. Миссис В. будет любящей бабушкой.
– Хочешь еще бренди? – Джорджиана вскочила и наполнила оба стакана до краев.
– Забавно, что ты вспомнил про Лазурный берег, – сказала она, снова усевшись. – У меня были разные сложности, как раз перед тем, как поехать. Я не знала, что делать. А там было чудесно. Я вернулась в Лондон такая счастливая. Думала, все прояснилось и я знаю, как поступить. А теперь…
– Что теперь?
Джорджиана уставилась на портрет над каминной полкой – мрачный сквайр восемнадцатого века в треуголке сидит рядом с женой под деревом.
– А теперь, – сказала Джорджиана, – я думаю, что должна отблагодарить дядю, если только смогу. Он хоть и вредный старикан, а все-таки они с тетей Джиневрой взяли меня к себе и заботились. Когда мои родители умерли, я была еще совсем маленькая. Мне было нелегко.
– Могу себе представить.
– Знаю, что можешь. Наверное, поэтому мы с тобой так хорошо общались во Франции. Мы пережили одно и то же.
На такое сказать было нечего. Но на этот раз молчание не было тягостным; просто молчание.
В конце концов я сказал:
– В общем, Венаблз понимает, как ему повезло. Значит, будет о тебе заботиться. Я заметил, как он на тебя посматривает, когда думает, что никто не видит. Он тебя ценит, а это самое главное. И Мелбери-холл можно будет сохранить…
– В сосисочной упаковке, ага. Но прежде чем идти к алтарю с Рупертом, я должна знать, что Вуди и Амелия сделают то же самое. Иначе получится, только полдела сделано.
– То есть если не будет уверенности насчет Вуди с Амелией, ты не выйдешь за Руперта?
– Не могу сказать наверняка.
Я предложил ей сигарету.
– Спасибо, не хочется. Кстати, Берти, на той неделе в Мелбери-Тэтчет будет большой праздник в честь летнего солнцестояния.
– Правда? Что за праздник? Древний культ плодородия? Или просто парочка шарад и любительское пение?
– Не знаю точно. Дядя Генри полон энтузиазма. Кажется, там хотят устроить спектакль масок на тему «Сна в летнюю ночь». Постановкой занимается какой-то местный тип.
– Спектакль масок?
– Да, что бы это ни значило. Никогда не могла толком выяснить, что это такое.
– Не ты одна. Зато пьесу я знаю. В школе в ней играл.
– Ты был Обероном?
– Нет, я был ткач Основа. И не надо так смеяться!
– Берти, не обижайся! Просто ты так уныло это сказал… А ведь Основа – одна из лучших ролей.
– Да знаю я… В нашей постановке афинские ремесленники говорили голосами преподавателей. Мне потом сказали, что мой голос был точь-в-точь как у Монти Бересфорда.
– Кто это – Монти Бересфорд?
– Преподавал античную литературу.
– А ты текст еще помнишь?
– Эти строки навсегда врезались мне в душу! Захочу – и то не забуду.
– Я всегда говорила, что ты умный.
– Ну больше-то я за всю учебу ничего не запомнил.
– Прочитай сейчас хоть кусочек!
– Ладно. Еще бренди?
– Совсем капельку. Я за ужином и так бокал вина выпила. А ты пей.
Я и выпил. О глоточке кларета упоминать не стал – я его про себя называл «порция Бикнелла». И о местном пиве, в котором утопил свои горести еще там, в павильоне. Бренди у сэра Генри был отменный, с богатым послевкусием, и воспоминания о моем ужасном промахе начали понемногу тускнеть.
– «О ночи тьма! – начал я с завыванием. – Ночь, что как мрак черна! Ночь, что везде, где дня уж больше нет»!
– Это голос Монти Бересфорда?
– Он самый.
– Похоже на миссис Педжетт.
– Истину глаголешь, Мидоус. Очень похоже. «О ночь, о ночь! Увы, увы, увы! Боюсь, забыла Фисба свой обет»!
– Давай дальше!
– Там какой-то знатный говорит. Не моя реплика.
– Постой, где-то тут у дяди Генри должен быть Шекспир!
– После окончания Столетней войны, но до того, как начал выходить альманах Уиздена. Значит, около окна.
– Еще бренди?
– Ну разве что чуть-чуть.
– Вот, нашла! Сейчас-сейчас… – Джорджиана зашуршала страницами. – Ага, вот! Тезей говорит: «По-моему, Стена тоже должна напугаться, раз она обладает всеми чувствами». Или надо произносить аристократичнее?
– Нет-нет! Здесь как раз надо изобразить выговор автомеханика из Центральной Англии. Как у Бони Фишвика.
– А кто таков Бони Фишвик?
– Наш школьный священник. «Не исделали мы того, что нам надлежало исделать»!
– Сейчас, еще раз попробую. Добавить бренди?
– Только на понюхать.
Мало-помалу мы втянулись. Фисба у Джорджианы получалась значительно резвее, чем у моего одноклассника Корбетт-Берчера.
– Слушай! – сказал я. – Если ты встанешь вот здесь на диван, а я на оттоманку, то этот торшер замечательно может изображать Стену.
– Здо́рово! Кстати, Берти, я тут подумала…
– Это меня не удивляет, старушка. Ничуть. Думай дальше.
– Думала я вот о чем. Ну помнишь: «Пресечение поползновений распутной женщины добродетельным адвокатом на глазах у целомудренной невесты»?
– Мы вроде уже эту идею отринули.
– Да, но что, если заранее предупредить Вуди? Тогда он не будет ржать, когда я начну за ним ухлестывать. И вообще никаких недоразумений не будет. И мне роль сыграть проще.
Я покачал стакан в руке, глядя, как плещется бренди – точно так же плескались мысли у меня в черепушке. С высоты оттоманки, на которой я стоял, план казался многообещающим. Полностью застрахован от сбоев и ошибок, я бы так выразился.
– Черт возьми, это гениально!
– Спасибо. Ну что, я поговорю с Вуди или лучше ты?
– Я думаю, от тебя он лучше воспримет. Меня он до сих пор еще не совсем простил за те приставания к Амелии.
Снова вспомнив колледж Гонвиля и Кая, я пошатнулся и чуть не слетел с оттоманки.
– Назначим на понедельник, без пяти три, – сказала Джорджиана. – Как раз инструктор по теннису должен прийти.
– Вуди еще будет здесь?
– Да, он уезжает последним поездом. Ему во вторник выступать в суде.
– На чем мы остановились?
– «И я верна не меньше чем Шафал»…
– «Целуй сквозь щель: уста твои так сладки»!
Я наклонился вперед, отыгрывая поцелуй, как давным-давно в школьном спектакле, когда какой-то младшеклассник, не помню его имени, исполнял роль Стены, вытянув перед собой руку с раздвинутыми пальцами, обозначающими щель.
Возможно, в тот раз я запил школьный ужин всего лишь стаканом лимонада. Во всяком случае, не полпинтой первоклассного бренди сэра Генри. А может, уста, к которым я тянулся в Мелбери-холле, манили сильнее.
Не знаю уж по какой причине я оступился и рухнул с оттоманки. Падая, я инстинктивно схватился за торшер. Это чуть замедлило падение и смягчило удар, который пришелся по Джорджиане. Она, уже не впервые за время нашего знакомства, шлепнулась на пол.
Когда грохот затих, в коридоре послышались чьи-то гневные шаги.
Мы с Джорджианой переглянулись и, не сговариваясь, бросились к окну, хотя, конечно, Джорджиана чуть замешкалась, поднимаясь с обюссонского ковра, и таким образом я ее опередил. Раз – поднялась оконная рама, два – нога перекинута через подоконник, три – удар черепа о деревянную перекладину… Обернувшись, весь уже снаружи, я вновь испытал сильнейшее искушение чмокнуть Джорджиану на прощание, но кто-то уже дергал запертую дверь и вовсю лупил по ней кулаками.
– Стой, ворюга! – крикнула Джорджиана.
Я послушно остановился, но она замахала на меня руками, не переставая выкрикивать:
– Стой, ворюга!
Вустеры соображают быстро. Я понял, что она задумала, и со всей возможной скоростью обратился в бегство.
Чтобы успокоить нервы и прочистить мозги, я вытащил портсигар и, проверив, не видно ли меня из дома, закурил. Джорджиана, должно быть, объяснила разъяренному сэру Генри, что застала в библиотеке взломщика. А потом уговорила не вызывать полицию, поскольку ничего не пропало. Очевидно, лучше мне пока что никому не попадаться на глаза. Пусть сначала все успокоятся и сэр Генри удостоверится, что никакой бесчестный библиофил не похитил «Историю крестовых походов» в пяти томах, в переплете из телячьей кожи, с потемневшим от времени форзацем.
В задумчивости я забрел не то чтобы в настоящий лес, а нечто вроде рощицы. Там росли кедры, вязы и еще какие-то деревья, в темноте не разобрать. Может быть, березы. Высокие такие, стройные. Под ними я и остановился.
Днем я пропустил время, когда прислуга пьет чай, позже пообедал куском говядины с редькой, заел чеддером, а коньяк помог все это утрамбовать. Над головой у меня подала голос какая-то птица – наверное, козодой. Сначала как будто стрекотание, а потом причмокивание. Хорошая вещь – сад, а роща теплой летней ночью в Дорсете вообще рай, и в Месопотамию ехать не надо, или где там по теории леди Джудит он находился.
Не знаю, откуда у меня так не вовремя взялись эти древесные мысли. Спросите у кого угодно в клубе «Трутни», и вам скажут, что Б. Вустер по сути своей городской житель – человек ресторанов, театра и асфальта. У меня, может, наберется с полдюжины твидовых костюмов, даже брюки-гольф и охотничья кепка, но au fond, как говорят французы, я не приверженец деревни.
И все же той восхитительной ночью меня пробрало и во мне пробудился внутренний простак-деревенщина, с соломой в волосах и щербатой улыбкой. Я сел на землю, прислонившись спиной к стволу, и постарался изгнать из мыслей всяческих Венаблзов и Хаквудов. Просто дышал ночным душистым воздухом и вспоминал, какое счастье жить на земле, при всех упущенных мячах.
А потом какое-то существо с тысячей лапок попробовало забраться мне в штанину. Вот в чем беда: такие блаженные моменты на природе слишком мимолетны. Реальность не дает о себе забыть.
Часы показывали несколько минут после полуночи. Я знал, что ровно в половине двенадцатого Бикнелл, подобно добросовестному тюремщику, обходит дом и запирает все двери. Моя убогая каморка находилась, как мы помним, на четвертом этаже, с видом на конюшню. С передней стороны Мелбери-холла шла зигзагами пожарная лестница с красивыми перильцами на уровне второго этажа – надо полагать, возле хозяйской спальни. С обратной стороны дома таких удобств не было предусмотрено. Видимо, слугам полагалось в случае пожара спускаться по простыням или попросту прыгать из окна.
Наверное, Джорджиана сумела успокоить старину сэра Генри. Сперва свет погас в библиотеке, потом и в окнах второго этажа, в том числе в самой большой спальне. Все было тихо, не бежали из деревни местные констебли и сонные вассалы, разбуженные своим феодальным сеньором. Потом засветилось одно окошко во втором этаже – должно быть, в приятной, но скромной комнатке, куда хозяева поместья поселили осиротевшую родственницу, Соню Как-ее-там-звали-у-Толстого. С этой стороны пожарная лестница тоже была, хотя и без вычурных перил. Я представил себе, как Джорджиана, прежде чем погасить свет, сидит и правит рукопись.
По всему, этой ночью мне не суждено было собрать смотанные с клубка забот нити. При ясном свете дня человеку в моем положении, конечно, сразу стало бы понятно, что главная задача – не сделать еще хуже. Наверняка поблизости нашелся бы сеновал или конюшня, где можно прекрасно выспаться. Может быть, даже лучше, чем на жестком ложе в комнате для приезжего слуги.
Увы, дело происходило не при ясном свете дня; скорее наоборот. Как бывает июньской ночью в Англии, вдруг резко похолодало. Идея устроиться на ночлег с лошадками мне разонравилась. Зато показалось весьма разумным залезть на пожарную лестницу, пробраться на южную сторону, к окошку Джорджианы, постучать в стекло и через ее комнату прокрасться к себе. Я представлял себе, как Джорджиана откроет окно герою – восхищенный взгляд и поцелуй перед сном мне обеспечены.
Когда я учился в школе в Брэмли, как раз по такой пожарной лестнице лазил на крышу – мы там встречались с приятелем из другого дортуара, веснушчатый такой был мальчишка по фамилии Ньюком, он потом стал священником. Нашим тайным пирушкам при луне положил конец тапок преподобного Обри Апджона, однако сейчас я вновь, как в детстве, испытал захватывающее чувство приключения.
Пожарная лестница Мелбери-холла была основательная, прочная, прямо-таки делала честь строителям. Она не скрипела и не шаталась. Я постарался побыстрее миновать окно, за которым, по моим расчетам, располагалась хозяйская спальня, поднялся еще на один этаж и остановился, озирая окрестности. В лунном свете нетрудно было разглядеть беседку в саду и парк за ней. Обогнув угол дома, я подобрался к окну Джорджианы. Свет в ее комнате все еще горел.
Я постучал в стекло – тихонько, чтобы не испугать милое создание. Прислушался – нет ответа. Я постучал громче – опять ничего. Вот не думал, что Джорджиана туга на ухо. Я застучал со всей силы, и в награду за мои старания раздался приглушенный вскрик, звук шагов, и шторы наконец-то раздернулись.
Никогда не забуду лицо, которое явилось мне за стеклом. Сперва я решил, что вижу призрак. Мертвенно-бледная кожа, прическа взбесившегося дикобраза и выражение не то Медузы, не то Горгоны. Казалось, целую вечность я простоял, застыв от ужаса; на самом деле, наверное, прошло не больше секунды, прежде чем вустерский могучий ум, освеженный содержимым оттоманки, сообразил, что жуткое видение – это леди Джудит Паксли, умащенная кольдкремом и накрутившая волосы на папильотки.
Нижние конечности словно по собственной воле понесли меня прочь, вверх по ступенькам пожарной лестницы. Скрипнула, открываясь, оконная рама, но я уже взлетел на верхний этаж и, перевалившись через каменный парапет, оказался на плоской крыше.
– Кто здесь? – завопила мегера.
Замирая от страха, что она сейчас перебудит весь дом, я помчался по крыше на служебную половину. С высоты не было слышно, что происходит внизу, однако я не хотел рисковать. Кровля Мелбери-холла отличалась затейливостью конструкции. Ее ремонт сильнее всего подорвал финансовое благополучие сэра Генри. Кровельщики оставили множество свидетельств своего визита: доски, гвозди, куски холста, не говоря уже об окурках и пустых бутылках вперемежку с обломками черепицы.
Пробираясь среди мусора и преодолевая гребни и скаты, я вдруг сообразил, что по-прежнему во фраке. Вряд ли меня даже издали можно принять за постороннего взломщика. Тогда я схватил полотнище холстины и закутался в него по самую шею, заткнув край за воротник.
Внезапно яркий луч ударил снизу. Я пригнулся и затаился. Прошла минута, другая – все тихо. По моим расчетам, я находился как раз над своей каморкой. Водосточную трубу словно специально для меня тут поместили. С ловкостью, выработанной долгими годами в Оксфорде, я съехал к своему окну, по случаю жаркого дня оставленному открытым. Забравшись в комнату, я поскорее разделся, холстину затолкал под кровать и уже облачился в пижаму, когда на черной лестнице раздались шаги и голоса.
Минуту спустя камердинер приезжего джентльмена, высунув голову за дверь, возмущенно осведомился, что означает весь этот адский шум.
На следующее утро завтрак подали позже обычного, зато какие все были бодрые и оживленные! Я рассказал Дживсу о событиях этой ночи, когда относил ему поднос с чаем. Мог бы не трудиться – он и сам уже вывел умозаключение, что возможен только один кандидат на роль таинственного незнакомца на крыше, закутанного в ткань.
В столовой моя помощь не требовалась, но Бикнелл регулярно сообщал нам с миссис Педжетт и миссис Тилмен последние новости. Как выяснилось, Джорджиана сказала сэру Генри, что зашла в библиотеку за книжкой, почитать перед сном, и застала там вора. Грабитель, убегая, запер дверь в коридор, чтобы задержать погоню. Какое счастье, говорили все, что Джорджиана не пыталась остановить этого молодчика, – она его описала как человека огромного роста и отвратительной наружности. О том, чтобы звонить в полицию, речи не было, поскольку телефон все еще не работал.
– Мистер Уилберфорс, а для чего мисс Мидоус перед тем хотела вас видеть? – спросил Бикнелл, ставя на стол пустой поднос.
– Она хотела… со мной посоветоваться.
– В самом деле?
Тон этого вопроса мне не понравился.
– Да, – сказал я. – О подарке лорду Этрингему, – сымпровизировал я, не сходя с места.
– О подарке?
– Да… Она хочет что-нибудь ему подарить в благодарность за рекомендации сэру Генри по поводу скачек.
– Странно, – промолвил Бикнелл. – Скорее сам сэр Генри мог бы…
– Да будет вам, мистер Бикнелл! – воскликнула миссис Тилмен. – Прямо как полицейский инспектор – правда, мистер Уилберфорс? Вы же всего на минуту заходили в библиотеку!
– Ну да, – сказал я, слегка удивившись.
– Я сама видела, как вы через пару минут ушли к себе, спать.
– Ну да, – повторил я.
Не слишком находчиво, но внезапное алиби выбило меня из колеи.
– Мистер Бикнелл, не надо отнести наверх еще бекона? – спросила миссис Тилмен.
– Сейчас поджарю! – засуетилась миссис Педжетт, охраняя плиту от посторонних покушений.
Миссис Тилмен налила мне еще чашку чаю и – если мне не померещилось – подмигнула. Пока я пытался сообразить, что происходит, Бикнелл вернулся за добавкой кофе.
– Теперь они все рассуждают, куда девался человек, который заглядывал в окно к леди Джудит, – сообщил он. – Если это и был взломщик, то где он теперь и как ухитрился сбежать?
– Небось его-то вы и видели на крыше, мистер Б., – сказала миссис Педжетт.
– Очень может быть, – ответил Бикнелл. – Но я поставил Хоуда сторожить пожарную лестницу и сразу поднялся на крышу. Там никого не было.
– Совсем как в «Тайне дома с фронтоном»! – Я попробовал разрядить атмосферу. – Правда, в Мелбери-холле нет фронтонов. Между прочим, отличный детектив!
– А кто оказался убийцей? – спросила миссис Тилмен.
– Дворецкий, – ответил я. – Убийцей всегда оказывается дворецкий.
– Только не я, – возразил Бикнелл. – Хотя у меня есть кое-какие подозрения.
– Вот и держите их при себе! – сказала миссис Тилмен.
Я бы не рискнул так разговаривать с Бикнеллом. А она продолжила, как ни в чем не бывало:
– Мистер Уилберфорс, не пора ли вам наверх? Начинайте убирать со служебного столика.
Бикнелл посмотрел на нее с укором, но промолчал. Уж не знает ли она о каких-нибудь его тайных грешках, помимо пристрастия к хозяйскому кларету? Хорошенькая горничная там, пропавшее серебряное кольцо для салфеток здесь… А миссис Тилмен все эти маленькие слабости примечает и копит про запас, на черный день.
Я-то был очень рад избавиться от перекрестного допроса. Куда безопаснее возиться с тарелками в столовой.
– Но, леди Джудит! – взволнованно говорила Амелия, когда я вошел. – Вы же видели его лицом к лицу!
– Говорю же, не разглядела в темноте! – отвечала леди Джудит. – Я была в состоянии шока. И с тобой на моем месте было бы то же самое, уверяю тебя.
– Да, Амби! – подхватила Джорджиана. – Когда смотришь из темноты в освещенную комнату, все видно, а когда наоборот – ничего не разберешь.
– Значит, он хорошо рассмотрел леди Джудит, – объявила Амелия.
И обе девушки принялись давиться смехом.
– Джудит, ты уже успела переодеться на ночь? – спросила леди Хаквуд с сочувствием.
– Да, конечно. Я как раз дочитывала перед сном интереснейшую статью в «Журнале исследований клинописи».
Тут с Амелией случился приступ кашля, и ей пришлось спешно закрыть лицо салфеткой, а Джорджиана заботливо склонилась над ней. Плечи у обеих беззвучно тряслись.
Сэр Генри, отложив «Таймс», окинул взглядом стол.
– Скоро Гудвуд, – заметил он. – Есть какие-нибудь соображения, Этрингем?
– Боюсь, пока нет, – ответил Дживс. – Но скоро я свяжусь с одним знакомым из Ньюмаркета – он, возможно, что-нибудь подскажет…
– Великолепно! Умница!
– Знаете, чего я никак не пойму? – сказала леди Хаквуд. – Почему, когда Бикнелл посветил фонариком, ему показалось, что тот человек на крыше был замотан в простыню?
– В простыню? – переспросила леди Джудит.
– Бикнелл? – вопросил сэр Генри.
– Да, сэр Генри, – откликнулся дворецкий. – Неизвестный был с ног до головы закутан тканью. Вроде старинной статуи.
– Вы имеете в виду тогу? – спросила леди Хаквуд.
– Тогу! Боже праведный! – воскликнула леди Джудит. – В прошлый раз, когда ночью по крыше бегал человек в тоге, это был слабоумный племянник бедняжки Агаты Уорплесдон.
– Эй, да смотрите же, что делаете! – рявкнул на меня сэр Генри.
Я принялся собирать с пола осколки салатницы сподовского фарфора, выскользнувшей у меня из рук.
– Да-да, – продолжала леди Джудит. – Дело было в одном загородном доме близ Лудлоу.
– Шропшир – такое живописное графство! – отважно ринулась в бой Джорджиана.
А я тихонько удалился на кухню.
* * *
Остаток дня прошел без происшествий, за что, надо думать, все обитатели дома вознесли благодарственную молитву. Леди Хаквуд и миссис Венаблз отправились в церковь; Джорджиана пошла играть в крокет со стариной Вишну – он высказался в том духе, что крокетная площадка в Мелбери-холле далеко не такая ровная, как в правительственном комплексе в Симле. Амелия тем временем всухую обыграла в теннис Венаблза-младшего. У миссис Педжетт был выходной, а на обед миссис Тилмен очень даже неплохо запекла свинину. Вуди засел у себя в комнате с какими-то бумагами. Сэр Генри, должно быть, в очередной раз подводил счета в слабой надежде, что на этот раз они вдруг да сойдутся. Впрочем, стоны, доносившиеся из библиотеки, надежды не внушали. Я же занялся истреблением холста – сжег его за конюшней, где обычно жгли костры.
Иногда такое затишье даже немного пугает – словно судьба, набив песком носок, подстерегает тебя за углом. Так оно и оказалось: в понедельник разразилась кровавая бойня.
С утра пораньше я понес чай лорду Этрингему.
– Дживс, – начал я, поставив поднос на столик у кровати. – Сегодня около трех вступает в действие план «Б».
– В самом деле, сэр? Осмелюсь спросить, в чем состоит стратагема?
– Джорджиана начнет напропалую флиртовать с Вуди, а он ее сурово отвергнет. Тут как раз появится Амелия и поймет, что Вуди – истинный рыцарь и никого, кроме нее, в упор не видит.
Дживс отпил глоточек улуна.
– Довольно удивительно, что мисс Мидоус согласилась участвовать.
– Она сначала не хотела, а потом придумала договориться с Вуди заранее.
– Весьма разумная предосторожность, сэр. А мисс Мидоус – барышня живого нрава и, несомненно, любит розыгрыши, особенно если это для благого дела.
– Точно, Дживс.
– И где состоится спектакль?
– Возле рододендронов – там, где скамейка. Недалеко от теннисного корта. А что?
– Я просто хотел зрительно представить себе место действия, сэр. Предположим, все пройдет по плану. Как после этого мисс Мидоус помирится с мисс Хаквуд?
Признаться, таким вопросом я не задавался.
– Придумает что-нибудь.
– Хотелось бы надеяться, сэр. У них такая крепкая дружба.
– Наверное, когда волнение уляжется, она расскажет правду. Амелия на радостях поймет и простит. Еще и спасибо Джорджи скажет, как этому… как зовут этого типа, который всех мирит?
– Доброжелательный Пандар. Дядя Крессиды из поэмы Чосера «Троил и Крессида», помогавший…
– Вот-вот. А по поводу грабителя страсти утихли?
– Пока да, хотя, боюсь, леди Джудит все еще взволнована.
– А я как будто не взволнован! Это было самое жуткое зрелище в моей жизни.
– Можно себе представить, сэр.
– Ну что, Дживс, вот все и закончилось? Завтра возвращаемся в столицу, и никто не пострадал. По крайней мере не очень.
Дживс негромко кашлянул. Я по давнему опыту знал, что это означает.
– Хотите что-то сказать?
– Да, сэр, с вашего позволения. Сэр Генри пригласил меня приехать в следующие выходные на праздник летнего солнцестояния.
– Само собой, вы отказались? Только не надо вот этого: «при данных обстоятельствах я счел за лучшее согласиться»!
– Я постарался достигнуть компромисса.
– Что-что?
– Ответил уклончиво.
– В каком смысле?
– Старался тянуть время. Сказал сэру Генри, что был бы рад вновь погостить у него, однако неотложные дела могут задержать меня в Лондоне.
– Вот и придумайте какое-нибудь неотложное дело, Дживс, и поскорее. Я, конечно, люблю Дорсет, но на этом ложе йогов ни одной ночи больше не выдержу.
– Насколько я понял, сэр Генри намерен собрать почти всех нынешних гостей.
– Он что, с ума сошел? Хоть бы о затратах подумал, в конце концов! При всех своих недостатках старый лис денежки считать умеет.
– Семейство Хаквудов, сэр, на протяжении многих поколений покровительствует празднику летнего солнцестояния в Мелбери-Тэтчет. Эту традицию основал сэр Ланцелот Хаквуд в 1705 году. А в отношении финансов, боюсь, сэр Генри отбросил всякую осторожность.
– Решил, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец?
– Весьма живописная метафора, сэр.
– Ладно, будем надеяться, что старому бездельнику все-таки повезет. Если Амелия и Вуди зароют топор войны, Джорджиана приведет в семью Венаблза, и все будет хорошо. Упаковки для сосисок, куда ни посмотри. План «Б», и все тут.
– В самом деле, сэр. «В конце концов, хотя сомненье мы и питаем в нем подчас, всеведущее провиденье к благой приводит цели нас».
– А ведь хорошо сказано, Дживс!
– Благодарю вас, сэр. Поэт Мильтон высказал эту мысль в пьесе под названием…
– Ну пусть Мильтон. Ему, наверное, приятно, что кто-то до сих пор его цитирует.
С этими словами я выскочил за дверь, смотался в холл, принес оттуда Дживсу пару свежих газет и пошел себе дальше по своим делам.
Единственное примечательное событие за все утро – явился ремонтник из телефонной компании. Хоуд вернулся в строй и бодро таскал тарелки, а я мило беседовал в кухне с замечательной миссис Тилмен. Все шло гладко и плавно к торжеству плана «Б».
К назначенному часу я укрылся в рододендронах. Этот кустарник потрясающе подходит для того, чтобы в нем прятаться, особенно как сейчас, в пору цветения. Полная невидимость, никто не заметит. Большинство моих школьных друзей именно под его прикрытием производили первые опыты с курением.
Вуди прибыл на пару минут раньше срока, уселся на скамью и начал листать забытую кем-то книгу. Посыпанная гравием дорожка никому не позволила бы подойти незаметно, потому я и выбрал это место. И точно, вскоре послышались легкие шаги, а вслед за тем нежный голосок Джорджианы.
– Порепетируем? – спросил Вуди.
– Ага, давай. Сидя или стоя?
– Лучше сидя. Больше похоже на задушевный разговор.
– Хорошо, – сказала Джорджиана. – Садись вот здесь, пусть Амби тебя сразу увидит, как только выйдет из-за поворота. А я тебя тогда поглажу по руке, вот так.
– Еще и говори чушь какую-нибудь.
– Ну да. Ох, Вуди, прямо не знаю, как тебе сказать… Я твоя сердцем и душой, мой отважный крикетист! Люблю твои глаза с тяжелыми веками, и твой благородный нос, и твое обаяние, и скромность…
– Джорджи, притормози!
– Что, переигрываю? Со мной бывает.
– Ну в общем, так и надо, наверное, чтобы сразу все было понятно.
– Может, мне тебя поцеловать? Вот так, в губы.
– Да, наверное… Овсянку маслом не испортишь.
А тем временем под сенью рододендрона в глубинах вустерской души бушевали противоречивые чувства. Что-то неприятно сжималось в животе, и я еле сдерживался, чтобы не выскочить из чертова куста и не сказать им, чтобы прекратили.
– А я тебя сурово отрину, – говорил Вуди. – Отпихну и скажу: «Брось эти затеи. Мое сердце принадлежит одной Амелии!»
– Тихо! Я слышу, она идет.
Джорджиана придвинулась ближе.
– Ах, Вуди, ты такой красивый, такой спортивный, ты Аполлон мяча и биты! Дай обвиться вокруг тебя!
Гравий хрустел уже совсем рядом. Джорджиана старалась вовсю.
– Дай потрепать твои волосы, цыпленочек! Обожаю тебя, Вуди, небесное создание! Позволь еще раз поцеловать твои восхитительные губы! Обними меня крепче, ну пожалуйста!
Я плохо рассмотрел сквозь ветки и листья, в какой момент все пошло не так. Одно могу сказать точно: пылкие влюбленные мигом отскочили друг от друга, увидев, что к скамье приближается не Амелия, а совершенно обалдевший Руперт Венаблз.
