Часть 2
Давние приятели

Кермит Уильям Ходжес - для друзей просто Билл - едет по Аэропорт-роуд, опустив стекло на окнах, включив радио, подпевая «Многое нужно для смеха, для слез нужен поезд» Дилана. Ему шестьдесят шесть, не юнец, но для человека, пережившего сердечный приступ, выглядит вполне прилично. Он сбросил сорок фунтов после сердечного приступа и перестал есть консервированную пищу, каждая ложка которой его медленно убивала.

«Вы хотите дожить до семидесяти пяти? - Спросил его кардиолог. Это было во время первого полного обследования, за несколько недель после имплантации электрокардиостимулятора. - Если хотите, забудьте о шкварки и пончики. Подружитесь с салатами ».

Совет, конечно, не дотягивает до уровня «люби ближнего, как самого себя», но Ходжес отнесся к нему очень серьезно. На сиденьи рядом с ним лежит белый бумажный пакет с салатом. У него будет полно времени, чтобы съесть его и даже запросы «Дасани», если самолет Оливера Мэддена прилетит по расписанию. И если Мэдден вообще не появится. Холли Джибни заверила его, что Мэдден уже в дороге - она нашла расписание его рейса на сайте под названием «AirTracker», - но нельзя исключать возможность того, что он почувствовал, куда ветер дует, и направляется в другое место. Он уже достаточно долго занимается своими грязными делами, а у таких ребят очень чуткие носы.

Ходжес оставляет позади подъездную дорогу, появляется у терминалов, проезжает парковку и едет дальше, двигаясь по указателям с надписями: «ЭЙР Фрайт», «СИГНЕЧЕ ЭЙР», «ТОМАС Зейн АВИЕЙШН». У последнего он останавливается. Это независимый оператор наземного обслуживания рейсов (ОНО), который съежился - почти буквально - в тени гораздо большего его соседнего «Сигнече Эйр». Зеленая трава пробивается из трещин в асфальте на маленькой стоянке, которая, кроме переднего ряда, пуста. Передний ряд занят машинами, которые сдают напрокат, дюжина или около того. Среди автомобилей эконом-класса и средних по размеру громоздится черный «Линкольн Навигатор» с тонированными стеклами на окнах. Ходжес видит в этом добрый знак. Его человек любит ездить с шиком, типичная привычка среди таких отбросов. И хотя его человек может носить костюм за тысячи долларов, он все равно остается подонком.

Ходжес объезжает стоянку и останавливается на площадке для разворотов под вывеской «ТОЛЬКО ДЛЯ Загруз.дорожек-погрузки и разгрузки».

Ходжес надеется, что будет загружаться.

Смотрит на часы. Без четверти одиннадцать. Он вспоминает слова матери: на важное дело всегда приходи бесспорным, Билли, и воспоминание это заставляет его улыбнуться. Он снимает с ремня айфон и звонит в офис. Успевает прозвучать только один гудок.

- «Что упало, то пропало», - произносит Холли. Она всегда начинает с названия компании, кто бы ни звонил, это один из ее маленьких пунктиков. У нее много маленьких пунктиков. - Ты на месте, Билл? В аэропорту? Так?

Если не считать маленьких пунктиков, эта Холли Джибни совсем не похожа на ту, которую он впервые встретил четыре года назад, когда она приехала в город на похороны тети, и изменилась она в лучшую сторону. Хотя опять начала тайком курить - он чувствовал запах сигарет в ее дыхании.

- Я на месте, - отвечает он. - Скажи, что мне повезет.

- Везение здесь ни при чем, - говорит она. - «AirTracker» - отличный сайт. Возможно, ты захочешь узнать, что сейчас в американском воздушном пространстве находится шесть тысяч четыреста двенадцать самолетов. Интересно, не так ли?

- Я впечатлен. Мэдден не задерживается? Будет в одиннадцать тридцать?

- Точнее, в одиннадцать тридцать семь. Ты снятое молоко на столе оставил. Я поставила в холодильник. В жаркие дни снятое молоко мгновенно скисает. Даже с кондиционером. - Это она своим постоянным бормотанием заставила его установить кондиционер. Холли становится ворчуньей, если действительно чего-то хочет.

- Выпей его, Холли, - говорит он. - У меня «Дасани».

- Нет, спасибо, я пью свою диетическую колу. Звонила Барбара Робинсон. Хотела поговорить с тобой. Вся такая серьезная была. Я сказала ей, чтобы позвонила позже, сегодня днем, или ты сам ей позвонишь. - В ее голос заползает неуверенность. - Это ничего? Я подумала, ты хочешь, чтобы телефон у тебя пока был незанят.

- Все в порядке, Холли. Она не сказала, почему такая серьезная была?

- Нет.

- Перезвони ей и скажи, что я свяжусь с ней, как только закончу здесь.

- Осторожнее там, хорошо?

- Я всегда осторожен. - Холли знает, что это не совсем так. Четыре года назад он каким-то чудом не погиб от взрыва, вместе с братом Барбары, Джеромом, и самой Холли. А вот кузине Холли не повезло. Хотя это было раньше. Ходжес, который был более чем наполовину влюблен в Джейни Паттерсон, до сих пор горюет. И до сих пор винит себя. Сейчас он сам о себе заботится, ведь думает, что именно этого хотела бы Джейни.

Он советует Холли держаться и возвращает айфон на ремень, на то место, где он носил свой «Глок» до того, как вышел в отставку. В отставке он постоянно забывал где-то свой мобильный, но те времена давно прошли. То, чем он сейчас занимается, конечно, не жетон носить, но тоже неплохо. Вообще-то, в сети «Что упало, то пропало», как правило, попадает только мелкая рыбешка, но сегодня это голубой тунец, и Ходжес в восторге. Он видит большой день расплаты, но не это главное. Он имеет дело - вот что главное. Его судьба и предназначение - ловить таких ребят, как Оливер Мэдден, и он намерен заниматься этим, пока есть силы. Если повезет, у него есть на это лет восемь-девять, и он собирается ценить каждый день. Еще он думает, что и Джейни хотела бы для него такой судьбы.

Он так и слышит, как она говорит ему, смешно морща нос.

Барбара Робинсон тоже чуть не погибла четыре года назад; она пошла на тот роковой концерт с матерью и кучкой подружек. Барбс была жизнерадостным, счастливым ребенком тогда, и есть жизнерадостным, счастливым подростком сейчас - он видит ее иногда, когда заходит перекусить к Робинсонам, только сейчас, когда Джером всегда на занятиях, это происходит реже. Хотя, возможно, Джером вернулся на летние каникулы? Он при случае узнает в Барбары. Ходжес надеется, что она никуда не встрянет. Вряд ли. Она из хороших детей, таких, которые переводят бабушек через дорогу.

Ходжес разворачивает салат, орошает его низкокалорийным соусом и начинает уплетать. Он проголодался. Голодным быть хорошо. Голод - признак здоровья.

Моррис совершенно не чувствует голода. Бублик со сливочным сыром - вот и все, что он способен осилить во время обеда, и то не весь. Когда только освободился, жрал, как свинья: Биг-Маки, торты-муравейники, пиццу кусок за куском - все то, чего ему так хотелось в тюрьме, но это было до того, как он однажды опрометчиво зашел в «Сеньора Тако» в Лоутавни и потом всю ночь его рвало. В молодости у него никогда не было проблем с мексиканской кухней, а молодость казалась такой близкой, какой-то час назад, но ночь, которую он провел на коленях в молитве перед фарфоровым алтарем, открыла ему глаза на правду: Моррису Беллами пятьдесят девять и он на пороге старости. Лучшие годы жизни были растрачены на покраску джинсов и лакировку столов и стульев, которые продавались в магазине при Венсвилльськой тюрьме, а еще на составление писем для бесконечного потока уголовников в тюремных комбинезонах.

Сейчас же он находится в мире, которого не узнает, в мире, где кино показывают на экранах гигантских размеров, сварных «Аймекс», где на улицах все или ходят в наушниках или пялятся в маленькие экранчики. Где в каждом магазине за тобой наблюдают телекамеры, и где цены на такие обычные вещи, например хлеб, который стоил пятьдесят центов буханку, когда он сел в тюрьму, настолько высоки, что кажутся просто нереальными. Изменилось все, и его как ослепило ярким сиянием. Он отстал от времени, безнадежно убежавшего вперед, и ориентированному в тюрьме ум уже никогда его не догнать.

Как и тело. Когда он утром встает с кровати, оно не гнется, а когда вечером ложится - болит; скорее всего, начинается артрит, предполагает он. После той ночи блевания (а когда Морриса рвало, он справлял нужду коричневой водой), его аппетит просто умер.

Аппетит к пище по крайней мере. Он думал о женщинах - мог он не думать о них, когда они везде, молодежи и почти голые от жары раннего лета? - Но в его возрасте получить девушку моложе тридцать можно, только если купить ее, а поход в заведение, где заключаются такие сделки, означал бы нарушение условий досрочного освобождения. Если его поймают, он глазом не успеет моргнуть, как снова окажется в Вейнсвилле, а записные книжки Ротстайна так же останутся на том ничейном клочке земли, ни кем не прочитанные, кроме автора.

Он знает, что они все еще там, и от этого на душе становится еще хуже. Страстное желание откопать их и наконец забрать себе было той константой, которая доводит до сумасшедствия, как отрывок мелодии (Мне нужна подруга, чтобы не свела меня с ума-у-у), который застревает в твоей голове и не получается выбросить, но пока он строго придерживался правил, выжидая, когда наблюдатель от комиссии немного расслабится и потеряет бдительность. Это было Евангелие от Уоррена Дака Дакворт, переданное ему, когда Моррис впервые получил право на условно-досрочное освобождение.

«Сначала тебе нужно быть суперосторожным, - сказал ему Дак. Было это перед первым слушанием дела Морриса и первым появлением мстительной Кори Энн Хупер. - Как будто по яйцам ходишь. Потому что, понимаешь, этот негодяй появится тогда, когда ты меньше всего его ждать. Запомни это. А если попробуешь выкинуть что-то такое, что они могут признать как сомнительное поведение - это у них такая категория есть, - лучше сделай это после того, как к тебе неожиданно нагрянет проверяющий. А потом уже, как карта ляжет. Сообразил? »

Моррис сообразил.

И Дак был прав.

Не пробыв свободным человеком (точнее, почти свободным) и ста часов, Моррис вернулся к старому многоквартирного дома, где теперь жил, и наткнулся на проверяющего, сидевший на крыльце и курил сигарету. Разрисованная граффити цементно-шлакоблочная коробка, которую люди, живущие в ней, называли Элитный гнидник, находилась на содержании штата и была одной огромной консервной банкой, забитой торчком, выздоравливающим, пьяницами и досрочно освобожденными зэками, такими, как он сам. Моррис уже встречался со своим проверяющим сегодня в полдень и был отпущен на все четыре стороны после нескольких обязательных вопросов и брошенного напоследок До встречи через неделю. Это был не следующую неделю и даже не следующий день, но вот он, тут как тут.

Эллис Мак Фарланд был большим чернокожим господином со здоровенным животом-полушарием и сияющей лысой головой. Сегодня он отправился в акров голубые джинсы и футболку «Харли-Дэвидсон» размера XXL. Рядом с ним стоял потрепанный старый рюкзак.

- Эй, Морри, - сказал он, приглашая, похлопал ладонью по цементу рядом с богатырским бедром. - Падай.

- Добрый день, мистер Мак Фарланд.

Моррис присел, сердце колотилось так, что он чуть не согнулся от боли. «Пожалуйста, пусть только« сомнительное поведение », - думал он, хотя и представить не мог, что сделал такого сомнительного. - Пожалуйста, не отправляйте меня назад, сейчас, когда я так близко ».

- Ты где был, дружище? Работа у тебя заканчивается в четыре, а сейчас уже начало седьмого.

- Я … Я зашел съесть сэндвич. В «Счастливой чашке». Я и не думал, что «Чашка» еще работает, но оказалось, что да. – Проблеял. Он не мог себя заставить говорить обычным тоном, хотя и знал, что лепечут люди под кайфом.

- Ты 2:00 ел этот сэндвич? Эта хреновина, наверное, футов трех длиной была.

- Нет, обычный сэндвич, с ветчиной и сыром. Я его съел на скамейке на Гавернмент-сквер и пару кусочков скормил голубям. Я когда-то так делал с одним моим другом. Просто я … Ну, знаете, потерял счет времени.

Так все и было, но как неубедительно это прозвучало!

- Наслаждаясь свободным воздухом, - подсказал Мак Фарланд. - Впитывая свободу. Где-то в этом районе?

- Да.

- Вот что мы сейчас сделаем. Поднимемся наверх, и там, я думаю, ты поможешь мне. Проверим, какую именно волю ты впитывал. - Он похлопал по рюкзаку. - Мой Наборчик сейчас с собой. Если моча не посинеет, я тебя оставлю в покое, и занимайся своими делами. Надеюсь, ты не против такого плана, а?

- Нет. - у Морриса чуть голова не закружилась от облегчения.

- И я буду наблюдать, пока ты будешь делать пи-пи в пластиковый стаканчик. Есть возражения?

- Нет. - Моррис тридцать пять лет мочился перед другими людьми. Для него это было обычным делом. - Как скажете, мистер Мак Фарланд.

Мак Фарланд метнул окурок в канаву, взял рюкзак и встал.

- Тогда, думаю, мы обойдемся без теста.

Моррис открыл рот.

Мак Фарланд улыбнулся.

- Ты в порядке, Морри. По крайней мере сейчас. Что скажешь?

Мгновение Моррис не знал, что сказать, потом его осенило.

- Спасибо, мистер Мак Фарланд.

Мак Фарланд похлопал по голове своего подопечного, человека на двадцать лет старше себя, и сказал:

- Славный мальчик. До встречи через неделю.

Позже, в своей комнате, Моррис снова и снова слышал у себя в голове это снисходительное «хороший мальчик», несмотря на малость дешевой мебели и те немногочисленные книги, которые ему позволили взять с собой из чистилища, слушая звериные крики , брань и топот соседей. Он подумал, догадывается Мак Фарланд, как Моррис его ненавидит, и решил, что догадывается.

«Хороший мальчик. Мне скоро шестьдесят, но я славный мальчик Эллиса Мак Фарланда ».

Он немного полежал на кровати, потом встал и стал ходить по комнате, размышляя о второй части наставления Дака. Если надумаешь выкинуть что-то такое, что они могут признать как сомнительное поведение - это у них такая категория есть, - лучше сделай это после того, как к тебе неожиданно придет проверяющий. А потом уже, как карта ляжет.

Моррис принял решение и натянул джинсовую куртку. Спустился в вестибюль на вонючем от мочи лифте, прошел два квартала до ближайшей автобусной остановки и дождался автобуса с надписью «Нортфилд» в окошке пункта назначения. Сердце его снова колотилось с удвоенной скоростью, и ему невольно стало казаться, что мистер Мак Фарланд находится где-то неподалеку и думает: «Ага, сейчас, когда я его усыпил, давайте вернусь назад, проверю, о чем на самом деле думает этот плохой парень». Вряд ли, конечно. Мак Фарланд, вероятно, уже сидит у себя дома, обедает с женой и тремя детьми, такими же напыщенными, как он сам. И все же Моррис не мог избавиться от этой мысли.

А если он действительно вернется и спросит, куда я ездил? Я скажу, что хотел посмотреть на свой старый дом, вот и все. В том районе нет ни баров, ни стриптиз-клубов, всего несколько магазинов, несколько сотен домов, построенных после корейской войны на улицах с названиями деревьев. В этой части Нортфилда нет ничего, кроме грустной пригородной застройки. Добавить к этому клочок заброшенной земли размером с квартал, предмет бесконечной, диккенсовской судебной волокиты.

Он сошел с автобуса на Гарнер-стрит, рядом с Библиотекой, в которой в детстве провел так много часов. Библиотека была надежным убежищем, его укрытием, потому старшие ребята, которые могут захотеть тебя побить, боялись ее, как Супермен криптонит. Он прошел девять блоков к Сикоморовой улице, затем медленно прошел мимо свой старый дом. Здание, как и прежде, имела достаточно запущенный вид, впрочем, как и все дома в этой части города, но газон был подстрижен, а краска казалась более или менее свежей. Он посмотрел на гараж, где тридцать шесть лет назад спрятал от любопытных глаз миссис Маллер «Бискейн», и ему вспомнилось, как он преподавал сундук пластиковой пленкой, чтобы рукописи не отсырели. Весьма предусмотрительно, учитывая, сколько им пришлось там пролежать.

В номере 23 горели окна; люди, которые там жили - в тюремной библиотеке он через интернет узнал, что это какие-то Сауберсы - были дома. Он посмотрел на верхнее окно с правой стороны, то, что выходит на подъездную дорожку, и подумал, кто сейчас находится в его старой комнате. Ребенок, скорее всего. И в это дегенеративное время, наверное, такой, что больше любит играть в игры на телефоне, чем читать книги.

Моррис двинулся дальше и завернул за угол на Вязовой улице, затем прошел по Березовой. Дойдя до Зала отдыха (закрытого два года назад из-за сокращения бюджета - об этом он тоже узнал в интернете), он оглянулся, увидел, что на дорожках с обеих сторон никого, и поспешил за крыло здания. Оказавшись за ним, он предположил шаркающей рысью прямо баскетбольным полем - которое тоже было заброшенным, но, судя по виду, им все еще пользовались, - и заросшим бурьяном бейсбольным полем.

С неба светила луна, почти полая и достаточно яркая, чтобы от нее падала тень. Теперь перед ним темнели бесформеные густые заросли кустов и приземистых деревьев, ветви которых переплетались в борьбе за пространство. Где тропа? Ему казалось, что место правильное, только тропы нигде не было видно. Он начал ходить туда-сюда вдоль того места, где раньше находился правый край бейсбольного поля, как собака, которая пытается поймать слабый запах. Сердце снова колотилось на полную, во рту пересохло и появился медный привкус. Наведаться к своему старому дому - это одно, но торчать здесь, под заброшенным Залом отдыха, - уж точно сомнительна поведение.

Он уже собирался развернуться и уйти, когда заметил пакетик от чипсов, болтающийся на кусте. Моррис отогнул куст и - Мать Божья, вот она тропа, точнее, призрак той тропы, которая когда-то здесь проходила. Понятно почему - после закрытия Зала молодежь стала ею пользоваться гораздо меньше. И это хорошо. Хотя, напомнил он себе, почти все время, что он провел в Вейнсвилле, Зал был открыт. Бесчисленное количество ног прошла вблизи его закопанного клада.

Он двинулся по тропинке, медленно, останавливаясь каждый раз, когда месяц нырял тучи, и продолжая путь, когда он появлялся снова. За пять минут послышалось журчание ручья. Следовательно, и он сохранился.

Моррис вышел на берег. Поток был открыт небу, и так месяц поднялся уже довольно высоко, вода блестела, как черный шелк. Выбрать нужное дерево на противоположном берегу, то, под которым он спрятал сундук, было совсем не сложно. За эти годы он разросся, и наклонилось к ручью. Несколько корявых корней торчали изгибами с земли, но все остальное выглядело так же.

Моррис перешел через ручей старым путем, переступая с камня на камень и даже не замочив ботинок. Однажды он оглянулся - он знал, что вокруг никого, если бы здесь находился еще кто-то, он бы услышал, но старой тюремной привычки было не так уж и легко избавиться - и встал под деревом на колени. Слыша, как дыхание с хрипом проходит сквозь горло, Моррис одной рукой взялся за корень, а второй начал выдергивать траву.

Расчистив небольшой круглый площадку, он стал копать, отбрасывая в сторону камешки. Когда руки погрузились в землю до середины предплечья, пальцы наткнулись на что-то твердое и гладкое. Моррис прижался пылающим лбом к искаженным шишковатым корням, кусок которых торчал из земли, и закрыл глаза.

На месте.

Его сундук на месте.

Слава тебе, Господи!

Этого было достаточно, по крайней мере, пока. Самое большее, что он мог сделать, и, Господи, какое облегчение. Он сгреб землю назад в яму и забросал ее прошлогодним осенним листьям с берега ручья. Вскоре здесь снова вырастет трава - сорняки быстро растут, особенно в теплую погоду - и это закончит работу.

Если бы Моррис был свободным человеком, то пошел бы дальше Сикоморовой, потому что так было ближе к автобусной остановке, но сейчас он сделать этого не мог, потому что двор, к которому вела тропа, принадлежал семье Сауберсов. Если кто-то из них увидит его там, они тотчас позвонят 911, и тогда уже завтра его, вероятно, вернут в Вейнсвилл, да еще и накинут лет пять к старому срока на всякий случай.

Вместо этого он вернулся на Березовую, убедился, что вокруг, как и раньше, никого, и пошел к остановке на Гарнер-стрит. Ноги его устали, ладонь, которой он копал землю, была вся поцарапана и болела, но Моррис чувствовал себя так, будто стал весить на сотню фунтов меньше. Сундук на месте! Он и не сомневался, что так и будет, но получить подтверждение было так сладко.

Вернувшись в Элитного гнидника, он смыл грязь с рук, разделся и лег. Сегодня соседи шумели больше, чем обычно, но все равно не настолько, как в крыле Д в Вейнсвилле, особенно такими ночами, как сегодня, когда на небе такой большой месяц. Моррис заснул почти сразу. Теперь, проверив сундук, он должен был быть осторожным - это была его последняя мысль. Осторожнее, чем когда-либо.

Почти месяц он вел себя крайне осторожно, утром появлялся на работе минута в минуту, вечером пораньше возвращался к Элитному гниднику. Единственным человеком из Вейнсвилла, с которым он встретился, был Чак Роберсон, освободившееся благодаря Моррису после анализа ДНК, но Чака нельзя считать подельником, ведь он с самого начала был невиновен. По крайней мере, в том преступлении, за которое сидел.

Его начальник в МАК - гладкий, напыщенный ублюдок, который даже на компьютере нормально работать не умеет, зато зарабатывает, наверное, штук шестьдесят в год. Самое меньшее, шестьдесят. А Моррис? Одиннадцать долларов в час. Продовольственные талоны и комната на девятом этаже, не намного больше тюремной камеры, в которой он провел свои так называемые «лучшие годы жизни». Моррис не уверен, что его рабочая кабинка НЕ прослушивается, и он бы и не удивился. Сегодня в Америке, похоже, все прослушивается.

Плохая жизнь, и кто в этом виноват? Комиссии по условно-досрочному освобождению он раз за разом, не колеблясь, говорил, что сам. Правила игры в поиски виновного он хорошо изучил во время разговоров с Кердем-смердом. Делать плохой выбор был необходимостью. Если ты не дашь им старое доброе mea culpa, то не выйти никогда, и не важно, о чем какая больная раком сука напишет в письме, чтобы заручиться благосклонностью Иисуса. Моррис и без Дака об этом знал. Как говорится, не вчера родился.

Но действительно ли он в этом виноват?

Или, может, вот тот говнюк?

На другой стороне улицы, примерно на четыре двери ниже скамейки, на которой Моррис сидит с остатками бублика, лысый толстяк следует из магазина «Редкие издания Эндрю Халлидея», где он только сменил вывеску «Открыто» на «Закрыто». Утром Моррис наблюдает этот обеденный ритуал, потому что каждый вторник ему на работу во вторую смену. С часу до четырех он будет сидеть в МАК и приводить старинную файловую систему в современный вид. (Моррис не сомневался, что люди, которые управляют этой организацией, хорошо разбираются в искусстве, музыке и драме, но ни черта не понимают в «Мак офис менеджере».) В четыре он на автобусе вернется к своей нудной комнате на пятом этаже.

А пока сидит здесь.

Наблюдая за своим давним приятелем.

Если предположить, что этот вторник ничем не отличается от двух предыдущих - а у Морриса нет оснований предполагать обратное, потому что его приятель всегда был человеком привычки, - Энди Халлидей сейчас пойдет (точнее сказать, поковыляет) по Лейсмейкер-лейн в кафе под названием «Жаме тужур». Дебильное, нелепое название, зато как звучит. Весь Энди такой же, разве нет?

Давний приятель Морриса, тот самый, с которым он за обедом и во время перерывов на кофе неоднократно обсуждал Камю, Гингсберга и Джона Ротстайна, набрал самое меньшее, фунтов ста веса, черепаховую оправу заменили смехотворные дизайнерские очки, его ботинки выглядят дороже всех денег, что Моррис заработал за тридцать пять лет работы в тюрьме, но Моррис не сомневается: в душе его давний приятель не изменился. Куда дерево клонилось, туда и свалилось - еще одна старая пословица, и кто был высокомерным пошляком, тот напыщенным пошляком и останется.

Владелец «Редких изданий Эндрю Халлидея» скорее отдалялся от Морриса, чем приближался к нему, но Моррис не стал бы волноваться даже, если бы Энди перешов дорогу и оказался рядом с ним. В конце концов, что бы он увидел? Престарелого господина с узкими плечами, с мешками под глазами, с седыми, поредевшими волосами, в дешевом спортивном пиджаке, купленном на распродаже, и еще более дешевых серых брюках, купленных там же. Его давний приятель пронесет мимо свое толстое брюхо, не бросив даже взгляда, не говоря уже о мыслях.

«Комиссии я сказал то, что они хотели услышать, - полагает Моррис. Мне пришлось это сделать, но все эти пропащие годы на самом деле на твоей совести, ты, напыщенный членосос. Если бы меня арестовали за Ротстайна и ребят, это было бы совсем другое дело. Но меня арестовали не поэтому. Меня даже ни разу не спросили о мистере Ротстайне, Доу и Роджерсе. Я потерял все эти годы из-за неприятного и нежелательного сексуального контакта, которого я даже не помню. И почему это произошло? Это что-то вроде дома, который построил Джек. Я был на улице, а не в баре, когда эта сучка Хупер проходила мимо. Меня пинком под зад выпроводили из бара, я лягнул музыкальный автомат. Музыкальный автомат я лягнул по той же причине, по которой вообще оказался в том баре: потому что разозлился на тебя ».

Попробуй прийти ко мне с этими тетрадями в начале двадцать первого века, если они все еще будут у тебя.

Моррис наблюдает сзади, как Энди едва ковыляет, сжимает кулаки и думает: «В тот день ты вел себя, как девчонка. Горячая маленькая девственница, которую ты посадил к себе в машину, а она все приговаривает: так, милый, так, так, я так тебя люблю, - это пока ты не задираешь ей юбку. После этого она сжимает колени так, что может тебе кости переломать, и начинает: нет, о нет, отпусти меня, за кого ты меня принимаешь? »

«Тебе можно было бы быть хоть немного дипломатичнее, - полагает Моррис. - Немного дипломатии могло бы спасти все эти потерянные годы. Но ты считал себя выше этого, не так ли? Тебя даже не хватило на что-то вроде молодец, парень, потому что для этого нужно мужество. Все, что я услышал, было: не пытайся на меня ничего переложить ».

Его давний приятель движет свои стопы в дорогих ботинках к «Жаме тужур», где его постоянно растущую задницу скорее всего взасос начнет целовать метрдотель. Моррис переводит взгляд на бублик и думает, что его надо доесть - или по крайней мере соскрести зубами сыр, - но его желудок слишком сильно сжат, чтобы принять его. Вместо этого он пойдет в МАК и проведет день в попытках навести хоть какой-то порядок в их перевернутой с ног на голову электронной файловой системе. Он знает, что ему не стоит возвращаться сюда, на Лейсмейкер-лейн, которая уже даже не улица, а что-то вроде дорогого открытого мола, куда запрещен въезд автомобилям, - и знает, что в следующий вторник, вероятно, снова будет сидеть на этой самой скамейке. И во вторник еще через неделю. Если только не получит записные книжки. Это разрушит чары. Тогда давнего приятеля можно будет выбросить из головы.

Он встает и бросает баранку в ближайшую урну. Смотрит на «Жаме тужур» и шепчет: «Ты ничтожество, старик. Настоящее. И я бы с удовольствием … »

Но нет.

Нет.

Важны только записные книжки, и если Чак Роберсон поможет, он завтра вечером отправится за ними. А Чак поможет. Он слишком обязан Моррису. И Моррис имеет право потребовать этот долг вернуть. Он знает, что стоит подождать дольше, пока Эллис Мак Фарланд не убедится окончательно, что Моррис - абсолютно добропорядочный гражданин, и не направит свое внимание на что-то другое. Но эта тяга к сундуку и тому, что в нем хранится, - ей никак невозможно сопротивляться. Моррису бы очень хотелось отблагодарить этого тучного сукиного сына, который натаптывает себе рожу изысканной едой, но месть не столь важна, как четвертый роман о Джимми Голде. Возможно, есть еще и пятый! Моррис знает, что это маловероятно, но такую возможность нельзя отрицать. В тех записных книжках многое было. Очень много. Он идет к автобусной остановке, бросив недобрый взгляд на «Жаме тужур» и подумав: «Ты не узнаешь, как тебе повезло. Давний приятель».

Примерно в то же время, когда Моррис выбрасывает объедок бублика и направляется к автобусной остановке, Ходжес доедает салат и думает, что не отказался бы еще от нескольких таких порций. Он кладет коробку из пенопласта и пластиковую ложковилку в бумажный пакет и бросает его под пассажирское сиденье, мысленно отмечая не забыть выбросить мусор позже. Ему нравится новая машина, «Приус», меньше десять тысяч миль пробега, и он пытается поддерживать в ней чистоту и порядок. Машину выбрала Холли. «Будешь жечь меньше бензина и беречь природу», - сказала она ему. Женщина, которая когда-то едва решалась выйти из дома, теперь руководит многими сторонами его жизни. Если бы имела бойфренда, слегка ослабила бы хватку, но Ходжес знает, что это врядли случится. Он заменяет ей бойфренда, и большего ему не надо.

«Хорошо, что я люблю тебя, Холли, - думает он, - иначе мне бы пришлось тебя убить». Он слышит жужжание приближающегося самолета, смотрит на часы и видит, что сейчас одиннадцать часов тридцать четыре минуты. Похоже, Оливер Мэдден - человек пунктуальный, и это замечательно. Ходжес и сам любит точность. Он берет с заднего сиденья спортивную куртку и выходит. Куртка сидит неудобно, потому что в передних карманах лежат тяжелые штуки.

Прямо над входной дверью находится треугольный навес, и в его тени прохладнее градусов на десять. Ходжес достает новые очки из внутреннего кармана куртки и осматривает небо на западе. Самолет на конечном этапе захода на посадку превращается из точки в пятно, затем приобретает заметный силуэт, который соответствует распечатанным Холли картинкам: «Бичкрафт Кинг Эйр 350» 2008 года, красный с черными полосами. Всего тысяча двести часов налетал и ровно восемьсот пять посадок. Та, которую он сейчас увидит, будет восемьсот шестая. Средняя цена при продаже - четыре миллиона с копейками.

С главного выхода появляется человек в комбинезоне. Он смотрит сначала на машину Ходжеса, затем на самого Ходжеса.

- Здесь нельзя парковаться, - говорит она.

- Кажется, сегодня у вас не самый напряженный день, - спокойно отвечает Ходжес.

- Правила есть правила, мистер.

- Я скоро уеду.

«Кинг Ейр» парит по краю посадочной полосы, всего за несколько футов над матушкой землей. Ходжес указывает на него большим пальцем.

- Видите этот самолет, сэр? Человек, который на нем прилетает, - еще и подлец. Многие его ищут уже не один год, и вот он здесь.

Парень в комбинезоне обдумывает его слова, пока садится самолет, о чем свидетельствует лишь облачко серовато-голубой пыли, вырвавшейся из-под шасси. Они провожают его взглядом, пока он заезжает за здание «Зейн Авиэйшн». Затем человек в комбинезоне - вероятно, механик - возвращается к Ходжеса.

- Вы из полиции?

- Не совсем, - отвечает Ходжес. - Но что-то в этом роде. А еще я знаю президентов. - Он протягивает руку чуть согнутой ладонью вниз. Между пальцев выглядывает уголок пятдесятидолларовой купюры.

Механик тянется за ней, но неуверенно останавливается.

- У меня будут неприятности?

- Нет, - говорит Ходжес.

Механик принимает полусотню.

- Я подогнал для него вон тот «Навигатор». Именно туда, где вы припарковались. Я только поэтому вас и побеспокоил.

Подумав, Ходжес решает, что это не такая уж и плохая идея.

- Так почему бы вам не сделать это? Поставьте его рядом с моей машиной, а затем минут на пятнадцать займитесь какой-то другой делом.

- Да, в ангаре «А» всегда дел хватает, - соглашается человек в комбинезоне. - Эй, а ствола у вас случайно при себе нет?

- Нет - А у парня в «Кинг Эйри»?

- Он тоже без оружия. - Скорее всего, так и есть, но если вдруг случится невероятное, и у Мэддена таки будет при себе оружие, оно, видимо, будет лежать в сумке. А даже если и в кармане, у него не будет шанса его получить, а тем более воспользоваться. Ходжес надеется, что никогда не устанет от веселья, но у него нет даже малейшего желания вляпаться в дерьмо, вроде перестрелки у кораллов О-Кей.

Он слышит размеренное, нарастающее гудение пропеллеров «Ки-нг Ейра», который подруливает к зданию.

- Подгоняйте «Навигатор». А потом …

- Да, да, ангар «А». Удачи.

Ходжес благодарно кивает.

- Здравствуйте, сэр.

Ходжес стоит слева от двери, запихнув правую руку в карман спортивной куртки, наслаждаясь прохладой тени и ароматным летним воздухом. Сердце его бьется немного быстрее, чем обычно, но это ничего. Так и должно быть. Оливер Мэдден из тех воров, которые грабят с компьютером, а не с пистолетом (Холли обнаружила, что у этого тверского мазефакер восемь аккаунтов на «Фейсбуке» под разными именами), но нельзя терять бдительность. Это верный путь нажить себе неприятности. Ходжес слушает, как Мэдден заглушает моторы «Кинг Ейра», и представляет, как он заходит к терминалу этого маленького, почти не заметного помещения. Нет, не просто заходит, а вышагивает. Подпрыгивая на ходу. Подходит к стойке договориться, чтобы его ценный турбовинтовой самолет поместили в ангар. И заправили? Возможно, не сегодня. У него планы в этом городе. На этой неделе он покупает лицензии казино. Или так он думает.

Подъезжает «Навигатор», мигая хромом на солнце, на гангстерском тонированном стекле отражается фасад здания … сам Ходжес. Плохо! Он потихоньку отступает подальше налево. Человек в комбинезоне выходит и, махнув Ходжесу, направляется к ангару «А».

Ходжес ждет, размышляя, чего может желать Барбара, такого, что может быть весьма важным для симпатичной девочки с кучей друзей, чтобы она захотела приблизиться к человеку, который ей в дедушки подойдет. Чего бы она ни захотела, он будет пытаться ей это дать. А почему бы и нет? Он любит ее почти так же сильно, как Джерома и Холли. Они вчетвером вместе прошли сквозь огонь и воду.

«Но об этом потом, - остановил он себя. - Сейчас только Мэдден. Не спускай глаз с цели ».

Открывается дверь, и выходит Оливер Мэдден. Он насвистывает, действительно, в его походке появляется этот подскок мистера успешность. Мэдден дюйма на четыре выше немаленьких шести футов двух дюймов Ходжеса. Широкие плечи, легкий летний костюм, воротник рубашки расстегнут, ослабленный галстук болтается. Красивые точеные черты лица - нечто среднее между Джорджем Клуни и Майклом Дугласом. В правой руке он держит портфель, на левом плече висит сумка с ночными принадлежностями. У него была прическа из тех, которые делают в салонах, где к мастеру надо записываться за неделю.

Ходжес выходит вперед. Несколько поколебавшись между утром и днем, просто желает Мэдден хорошего дня.

Мэдден поворачивается, улыбаясь.

- И вам того же, сэр. Я вас знаю?

- Нет, мистер Мэдден, - ответил Ходжес, отвечая улыбкой на улыбку. - Я здесь из-за самолета.

Улыбка немного вянет в уголках. Между ухоженными бровями Мэддена пролегает морщина.

- Что простите?

- Меня интересует самолет, - говорит Ходжес. - Триста пятидесятый «Кинг Ейр». На десять мест. Хвост номер N-1-1-4-D-K. Владелец - Дуайт Кремм, Эль-Пасо, Техас.

Улыбка осталась, но, господи, как трудно ему было ее содержать.

- Вы меня с кем-то спутали, друг мой. Меня зовут Меллон, а не Мэдден. Джеймс Меллон. А по самолету, так, у меня «Кинг», только хвост Н426ЛЛ, и кроме моей скромной персоны он не принадлежит никому. Вам, наверное, надо в «Сигнече Эйр», это здесь рядом.

Ходжес кивает, будто допуская, что Мэдден может быть прав. Затем достает телефон, левой рукой с правого кармана, чтобы и правая рука могла оставаться в кармане.

- Что, если я сейчас позвоню мистеру Кремму и проверю? Кажется, на прошлой неделе вы посещали его на ранчо? Передали ему чек на двести тысяч долларов? Выписан на Первый банк Рено.

- Не знаю, о чем вы говорите. - Улыбка исчезла.

- Представляете, а он вас знает. Как Джеймса Меллона, а не Оливера Мэддена, но, когда я по факсу прислал ему шесть фотографий, он быстро узнал вас.

Теперь, когда любезное выражение исчезло с лица Мэддена, Ходжесс обнаружил, что тот вовсе не красавец. Скорее даже уродливый, если уж на то пошло. Он никто, несмотря на его рост, и вот почему ему удалось зайти так далеко, проворачивая одну аферу за другой, обрабатывая даже таких старых стреляных койотов, как этот Дуайт Кремм. Он никто, и это заставляет Ходжеса вспомнить как Брейди Хартсфилд, недавно чуть не взорвал зал, забитый подростками. Его спина покрылась мурашками.

- Вы из полиции? - Спрашивает Мэдден, ощупывая его взглядом с головы до пят. - Нет, не думаю. Вы слишком старый. Но, если вы полицейский, покажите удостоверение.

Ходжес повторяет то, что говорил парню в комбинезоне:

- Не совсем. Но что-то в этом роде.

- В таком случае, удачи вам, мистер Всякое-такое. У меня назначена встреча, и я немного опаздываю.

Он движется в сторону «Навигатора», не бежит, но идет быстро.

- А вы выбрали самое подходящее время, - дружелюбно подмечает Ходжес, догоняя его. Сразу после освобождения из полиции не отставать от него было бы весьма непросто. Тогда он питался «Слим Джим» и чипсами со вкусом тако, и уже через десять шагов начал бы дышать со свистом. Сейчас он ежедневно проходит по три мили или пешком, или на беговой дорожке.

- Оставьте меня, - бросает Мэдден. - Или я вызову настоящую полицию.

- Всего несколько слов, - Ходжес думает: «Черт, я говорю, как какой-то свидетель Иеговы». Мэдден обходит «Навигатор», сумка с ночным принадлежностями раскачивается у него на плече, как маятник.

- Никаких слов, - отрубает Мэдден. – Вы сумасшедший.

- Знаете, как говорят, - отвечает Ходжес, когда Мэдден тянется к двери со стороны водителя. - «Иногда чувствуешь себя сумасшедшим, иногда нет».

Мэдден открывает дверь. «Все складывается как нельзя лучше», - полагает Ходжес, доставая из кармана куртки Веселого Ля-Панке. Шлепок - это завязанный узлом носок. Под узлом стопа, заполненная шариками от подшипника. Ходжес делает взмах и опускает шлепок на левый висок Мэддена. Удар Златовласки, не слишком сильный и не очень мягкий, то, что надо.

Мэдден, качнувшись, роняет портфель. Колени его подгибаются, но не складываются. Ходжес берет его выше локтя сильной «а-сейчас-ты-пойдешь-со-мной» хваткой, которой в совершенстве овладел еще тогда, когда был членом городского полицейского управления, и помогает Мэддену сесть в «Навигатор» на место водителя. В глазах Мэддена плавающее выражение боксера, который пропустил мощный удар и может только надеяться на то, что раунд закончится до того, как противник вырубит его окончательно.

- Вот это да, - говорит Ходжес и, когда задница Мэддена опускается на кожаную обивку черпакоподобного сидения, наклоняется и ставит в салон его безвольную левую ногу. Из левого кармана спортивной куртки он достает наручники и быстрым движением приковывает Мэддена к рулю. Ключи от «Навигатора» на большом желтом брелоке «Герц» лежат в одном из держателей для чашек. Ходжес берет их, закрывает дверцу, поднимает портфель и быстро обходит автомобиль к пассажирскому сиденью. Прежде чем сесть, он швыряет ключи в траву под указателем «ТОЛЬКО для загрузки и разгрузки». Хорошая идея, учитывая, что Мэдден уже оправился и начал тыкать кнопку «старт» внедорожника. Каждый раз, когда он это делает, на приборной доске загорается «КЛЮЧ НЕ НАЙДЕНО».

Ходжес закрывает дверцу и с радостным лицом возвращается к Мэддену.

- Вот мы и вместе, Оливер. Уютно устроились, как два клопы в ковре.

- Вы не имеете права, - говорит Мэдден. Голос его звучит довольно бодро для человека, у которого вокруг головы все еще должны кружить мультяшные птицы. - Это нападение. Я могу подать в суд. Где мой портфель?

Ходжес поднимает портфель.

- В целости и сохранности. Я поднял его для вас.

Мэдден тянется к нему свободной рукой.

- Дайте сюда.

Ходжес кладет его на пол и ставит сверху ногу.

- Пока он находится под арестом.

- Чего тебе надо, засранец? - Рев совершенно не сочетается с дорогим костюмом и стрижкой.

- Хватит тебе, Оливер, я тебя не так сильно ударил. Лида. Самолет Кремма.

- Он продал его мне. У меня есть чек.

- Продал Джеймсу Меллону.

- Это мое имя. Я законно его сменил четыре года тому назад.

- Оливер, ты и закон - понятия несовместимые. Но сейчас не об этом. В твоем чеке подделок больше, чем в августе кукурузы в Айове.

- Глупости. - Он дергает прикованной к рулю рукой. - Сними это с меня!

- Поговорим о наручники после того, как поговорим о чеке. Ловко ты сработал. Первый банк Рено - это настоящий банк, и, когда Грэмм позвонил проверить твой чек, определитель абонента указал, что он действительно звонит Первому банку Рено. Ему ответил обычный автоответчик: «Добро пожаловать в первый банка Рено, где клиент всегда прав, бла-бла-бла», - и когда он нажал нужную кнопку, его соединили с кем-то, кто назвался администратором счетов. Я думаю, это был твой шурин, Питер Джемисон, которого сегодня утром арестовали в Филдс, Виргиния.

Мэдден мигает и отшатывается, как будто Ходжес неожиданно ткнул ему в лицо кулаком. У Мэддена действительноесть шурин Джемисон, но его не арестовали. По крайней мере, насколько известно Ходжес.

- Представившись Фредом Доулингсом, Джемисон заверил мистера Кремма, что у вас в Первом банка Рено на нескольких счетах лежит более двенадцати миллионов долларов. Уверен, он был убедителен, однако решающим фактором был определитель абонента. Это мошенничество с использованием абсолютно незаконной компьютерной программы. Моя ассистентка знает компьютеры, и она это вычислила. Только за одно ее использование тебе светит от шестнадцати до двадцати месяцев в Федеральном Клубе. Но это еще не все. Пять лет назад вы с Джемисом хакнули базу данных Главного бюджетно-контрольного управления, и сумели украсть почти четыре миллиона долларов.

- Ты псих.

- Для большинства людей половины четырех миллионов хватило бы, чтобы успокоиться, но ты не можешь просто так почивать на лаврах. Ведь ты - давний ценитель острых ощущений, так, Оливер?

- Не собираюсь я с тобой разговаривать. Ты напал на меня и за это сядешь.

- Дай мне свой кошелек.

Мэдден смотрит на него, выпучив глаза от удивления. Как будто сам не влезал в чужие кошельки и счета множества людей. Что, не нравится, когда роли изменились, да? Представляешь, и такое бывает.

Он протягивает руку.

- Давай.

- Ну тебя нахер.

Ходжес показывает Веселый Шлепок. Заряженый носок висит зловещей каплей.

- Давай, засранец, или я сейчас тебе врежу и сам заберу. Выбирай.

Мэдден заглядывает в глаза Ходжеса, пытаясь понять, серьезно ли он говорит, потом медленно, неохотно, погружает руку во внутренний карман пиджака и достает пухлый кошелек.

- Ого! - Восклицает Ходжес. - Страусовая кожа?

- Вообще-то, да.

Ходжес догадывается: Мэдден хочет, чтобы он потянулся за ним. Он подумывает приказать положить его на стойку между сиденьями, но решает, что не стоит. Похоже, Мэдден туго соображает, и стоит ему напомнить, кто здесь главный. Поэтому Ходжес тянется к кошельку, и, когда Мэдден хватает его за руку, крепко, вцепившись пальцами, бьет тыльную сторону его кисти Веселым шлепанцем. Пальцы сразу перестают сжиматься.

- Ай! Ай! Жопа!

Мэдден поднимает руку в рот. Его удивленные глаза от боли наполняются слезами.

- Не хватай того, чего не можешь удержать, - Поучительно произносит Ходжес и берет кошелек, на мгновение задумавшись, не принадлежит ли страус к вымирающим видам. Хотя этому тупице явно насрать, вымирающий либо не вымирающий.

Он возвращается к тупице.

- Это было второе вежливое предупреждение, а больше, чем два я не использую никогда. У нас здесь не полицейский - подозреваемый, а совсем другая ситуация. Еще раз тронешь меня, и я тебя буду бить, как упрямого осла, причем не своего, а взятого напрокат, будешь прикован к рулю или нет. Сообразил?

- Да, - выдавил он сквозь все еще сжатые от боли губы.

- Тебя ищет ФБР за ГБКУ, ты об этом знаешь?

Мэдден долго молчит, глядя на носок, потом снова произносит «да».

- В Калифорнии тебя ищут за кражу «Роллс-Ройса Сильвер Рейт», а в Аризоне - за кражу строительного оборудования на полмиллиона долларов, которое ты потом перепродал в Мексике. Тебе об этом известно?

- На тебе жучок?

- Нет.

Мэдден решает поверить Ходжесу.

- Хорошо. Да. Хотя эти фронтальные погрузчики и бульдозеры я продал себе в убыток. Меня просто кинули.

- Если и есть человек, который мгновенно понимает, что ее кто-то хочет бросить, так это ты.

Ходжес открывает кошелек. Наличности в нем почти нет, всего, может, долларов восемьдесят, но Мэддену наличка не нужна; у него не менее двух дюжин кредитных карточек не менее шести различных названий. Ходжес смотрит на Мэддена с неподдельным интересом.

- Как ты в них не путаешься?

Мэдден напыщенно молчит.

С тем же интересом Ходжес продолжает:

- Тебе когда-нибудь бывает стыдно?

Продолжая смотреть прямо перед собой, Мэдден говорит:

- У старого подонка в Эль Пасо за душой сто пятьдесят миллионов долларов. Почти все он заработал, продавая никому не нужные договоры на аренду нефтяных скважин. Ну хорошо, да, я украл его самолет. Теперь у него остались только «Сесна-172» и «Лир-35». Бедняга.

Ходжес задумывается. Если бы у этого парня был моральный компас, он бы всегда указывал на юг. Разговоры не помогут … Да и когда они помогали?

Порывшись в кошельке, он находит документы на покупку «Кинг Ейра»: двести тысяч выплачены сразу, остальные лежат в Первом банка Рено и должны быть выплачены после удовлетворительного проверочного полета. На практике эта бумага ничего не стоит - самолет куплен на вымышленное имя, - но Ходжес не всегда практичен и не такой уж старый, чтобы снимать скальпы.

- Ты его закрыл или оставил ключи на стойке, чтобы они это сделали в ангаре?

- Оставил на стойке.

- Хорошо. - Ходжес искренним взглядом смотрит на Мэддена. - А теперь начинается важная часть нашей небольшой беседы, Оливер, поэтому слушай внимательно. Меня направили для того, чтобы найти и вернуть этот самолет. Все, точка. Я не ФБР, я не полиция, даже не частный детектив. Но у меня классные источники, и я знаю, что ты собираешься купить контрольный пакет акций двух казино на озере. Одно на острове Гран-бель-рук, второе на Пти-гран-рук. - Он постучал по портфелю ногой. - Я уверен, что здесь документы, и я уверен, что, если ты хочешь остаться свободным человеком, эти документы никогда не будут подписаны.

- Минутку!

-Закрой пасть. В терминале Дельта тебя ждет билет на имя Джеймса Меллона. Рейс в Лос-Анджелес, в один конец, вылетает через … - Он сверился с часами. - Примерно через полтора часа, тебе как раз хватит времени, чтобы пройти все проверки. Садись на этот самолет или вечером сядешь в тюрьму. Понял?

- Я не могу…

- Понял?

Мэдден - он же Меллон, Мортон, Мейсон, Диллон, Калленом и еще Бог знает кто - взвешивает на свое положение, решает, что выбора нет, и мрачно кивает.

- Отлично! Сейчас я тебя отстегну, заберу свои наручники и выйду из твоей машины. Если, пока я буду это делать, ты хотя бы раз дернешься, я тебе сделаю очень больно. С этим все понятно?

- Да.

- Ключи от машины лежат в траве. Большой желтый брелок «Герц» - найдешь. А сейчас: обе руки на руль. На десять и два, как папа учил.

Мэдден кладет обе руки на руль. Ходжес расстегивает наручники, опуская их в свой левый кармана и выходит из «Навигатора». Мэдден не шевелится.

- Ну, удачного тебе дня, - говорит Ходжес и закрывает дверцу.

Он садится в свой «Приус», доезжает до конца парковки «Зейн Авиэйшн», останавливается и наблюдает, как Мэдден поднимает ключи из травы. Когда Мэдден проезжает мимо, машет ему рукой. Мэдден в ответ не машет, что отнюдь не разбивает сердце Ходжеса. Он следует за «Навигато-ром» подъездной дорогой к аэропорту, не вплотную, но и не очень отставая. Когда Мэдден возвращается в сторону главных терминалов, Ходжес мигает ему фарами на прощание.

Через полмили он въезжает на стоянку компании «Мид-Вест Эйрмотив» и звонит Питу Гантли, своему старому напарнику. В трубке раздается вежливое «Привет, Билли, как дела», но ничего такого, что можно было бы назвать проявлением чувств. После того, как Ходжес пошел своей дорогой по делу так называемого Мерседес-Киллера (что едва не привело к серьезным проблемам с законом), их с Питом отношения покрылись легким льдом. Возможно, сегодняшние новости этот лед немного растопят. Разумеется, он не испытывает никаких угрызений совести от того, что обдурил Тупицу, который сейчас направляется к терминалу «Дельта». Если в этом мире и есть парень, который заслуживает полную ложку собственного дерьма, то это Оливер Мэдден.

- Не желаешь поджарить исключительно жирную индейку, Пит?

- Насколько жирную? - Все еще с прохладцей, но уже с интересом.

- Из десяти самых разыскиваемых ФБР, это как, достаточно жирно? Он сейчас в «Дельта», оформляется на рейс один девятнадцать в Лос-Анджелес как Джеймс Меллон, но его настоящее имя - Оливер Мэдден. Он захапал кучу денег у федералов пять лет назад, когда был Оливером Мейсоном, а ты знаешь, как дядюшка Сэм НЕ любит, когда у него подрезают карманы. - Он добавляет еще несколько ярких штрихов к резюме Мэддена.

- Откуда ты знаешь, что он сейчас в «Дельта»?

- Я сам купил ему билет. Сейчас я еду из аэропорта. Заезжал только, чтобы вернуть самолет, за который он заплатил поддельным чеком. Холли позвонит в «Зейн Авиэйшн» и все расскажет им подробно. Она обожает эту часть работы.

Долгое молчание. Затем:

- Билли, ты вообще когда-нибудь собираешься в отставку?

Слышать такое довольно обидно.

- Мог бы поблагодарить. Не лопнул бы.

Пит вздыхает.

- Я позвоню охране аэропорта, затем сам приеду. - Пауза. Далее: - Спасибо, Кермит.

Ходжес улыбается. Это не бог весть что, но может положить начало восстановлению того, что было если неразрушено, то сильно испорчено.

- Благодари Холли, это она его выследила. Она все еще шарахается от незнакомых людей, но, когда работает за компьютером, это настоящий убийца.

- Обязательно поблагодарю.

- Передай привет Иззи. - Изабель Джейнс стала напарницей Пита после того, как Ходжес отошел от дел. Это взрывоопасная рыжеволосая бестия, к тому же умная. Ходжесу вдруг приходит в голову, и это его почти шокирует, что в недалеком будущем она будет работать с новым партнером, ведь Пит и сам вскоре уйдет в отставку.

- Передам. Ребятам по охране аэропорта нужен его описание?

- Такого не пропустишь. Шесть с половиной футов роста, светло-коричневый костюм, сейчас, вероятно, не слишком уверенно держится на ногах.

- Ты его ударил?

- Успокоил.

Пит смеется. Слышать это приятно. Ходжес обрывает звонок и едет в город, уже совсем близок к тому, чтобы стать на двадцать тысяч долларов богаче, благодаря грубоватому старому техасцу по имени Дуайт Кремм. Он позвонит Кремму и сообщит хорошие новости сразу после того как узнает, чего хочет Барбара.

Дрю Халлидей (сейчас он предпочитает, чтобы друзья, которых у него немного, называли его именно Дрю) ест яйца Бенедикт за своим обычным угловым столиком в «Жаме тужур». Он потребляет их медленно, сдерживая себя, хотя мог бы все жадно проглотить четырьмя большими кусками, затем берет тарелку и слизывает вкусный желтый соус, как собака облизывает миску. Близких родственников у него нет, романтика жизни уже лет пятнадцать как в прошлом, и, надо признать, все его немногочисленные друзья - не более чем знакомые. Единственное, что вызывает у него интерес пока, это книги и еда.

Хотя нет.

Недавно появилась третья вещь.

В его жизни снова возникли рукописи Джона Ротстайна.

К нему скользящей походкой приближается официант, молодой человек в белой рубашке и узких черных брюках. Чистые, достаточно длинные темно-русые волосы завязаны в хвост на затылке, открывая элегантные скулы. Дрю уже тридцать лет в составе маленькой театральной труппы (забавно, как летит время … хотя не очень), и ему кажется, что из Уильяма вышел бы идеальный Ромео, если, конечно, он способен играть. А хорошие официанты всегда немного актеры.

- Хотите еще что-то, мистер Халлидей?

«Да, - полагает он. - Еще две порции этого, потом два creme brulees и слоеный клубничный торт »

- Еще чашечку кофе, пожалуйста.

Уильям улыбается, показывая зубы, которые не знают ничего, кроме лучшего стоматологического ухода.

- Вернусь через два взмаха хвоста ягненка.

Дрю с сожалением отодвигает тарелку с последним мазком голландского соуса и достает органайзер. Естественно, в молескиновой обложке, карманного размера. Перелистывает четыре месяца записей - адреса, заметки, цены на книги, заказанные у различных клиентов. В конце, на чистой странице, записано два имени. Первое - Джеймс Хокинс. Интересно, это совпадение, парень намеренно выбрал его? В наши дни мальчики все еще читают «Остров сокровищ»? Дрю склонен думать, что этот читает; в конце концов, он говорит, что изучает литературу, а Джим Хокинс - это герой-рассказчик из «Острова сокровищ».

Под Джеймсом Хокинсом стоит имя Питер Сауберс.

Сауберс - он же Хокинс - впервые зашел в магазин две недели назад, прячась за смешными юношескими усиками, которые еще даже не успели как следует вырасти. На носу у него примостились очки в черной черепаховой оправе, такие Дрю (тогда еще Энди) любил носить во времена, когда президентом был Джимми Картер. Подростки обычно не заходили в магазин, и Дрю был этому даже рад; его время от времени еще тянуло к молодым мужчинам - официант Вильям был одним из таких, - но подростки небрежно обращаются с ценными книгами: слишком резко листают странички, ставят на полки вверх ногами, даже роняют. Кроме того, они имеют печальную склонность к воровству.

Этот же выглядел, так, как будто готов был развернуться и рвануть к двери от любого громкого звука. На нем был пиджак городского колледжа, абсолютно некстати в такую жару. Дрю в свое время много читал о Шер-локе Холмсе, поэтому, сопоставив пиджак, усы и очки, сделал вывод, что перед ним мальчишка, который хочет казаться старше, что пытается попасть в один из танц-клубов в центре города, а не в книжный магазин, специализирующийся на редких изданиях.

«Ты хочешь, чтобы я дал тебе не менее двадцати одного, - подумал Дрю, - но провалиться мне на этом месте, если тебе уже есть семнадцать. И ты пришел сюда не просто так, найти что-то почитать, да? У тебя есть конкретная цель ».

Под мышкой молодой держал большую книгу и маленький конверт. Сначала Дрю подумал, что парень принес какую-то заплесневелую старую книгу, которую нашел на чердаке, чтобы узнать, сколько она стоит, но, когда мистер Усики неуверенно подошел ближе, Дрю увидел и сразу узнал фиолетовый стикер на корешке книги.

Первым, что Дрю было хотел сказать: «Чего тебе, сынок», - но он сдержался. Пусть парень и дальше прикидывается студентом. Какая разница?

- Добрый день, я могу вам помочь?

Секунду юный мистер Усики молчал. Темно-коричневая поросль на его губе подчеркивала бледность щек. Дрю понял, что он решает, остаться или пробормотать: «Думаю, что нет», - и удрать отсюда нафиг. Одного слова, вероятно, хватило бы, чтобы его спровадить, однако Дрю страдал одной, обычной для антикваров, болезнью - любопытством. Поэтому он одарил парня своей самой приятной, к-ране-прикладывай, улыбкой, сложил на груди руки и замер в ожидании.

- Ну … - наконец сказал мальчик. - Может быть.

Дрю поднял брови ожидая.

- Вы ведь не только продаете всевозможные редкости, но и покупаете, да? Так на вашем сайте сказано.

- Все правильно. То есть, если чувствую, что потом смогу их выгодно продать. Такова природа этого бизнеса.

Парень собрался с духом - Дрю даже увидел, как изменилось выражение его лица, - и подошел вплотную к стойке, на которой в круге света от старомодной настольной лампы со сложной ножкой хаотично лежали кипы книжек. Дрю протянул руку.

- Эндрю Халлидей.

Парень второпях подержался за его кисть и выдернул руку, словно боялся, что его схватят.

- Джеймс Хокинс.

- Рад знакомству.

- Да. Я … У меня есть кое-что, что, возможно, вас заинтересует. Какой-нибудь коллекционер может заплатить за это большие деньги. Если коллекционер правильный.

- Но это не книга, которую вы принесли, да? - Дрю теперь было видно название: «Посылки с Олимпа». На корешке заголовок написан не был, но Дрю владел такой книгой много лет, поэтому хорошо его знал «Письма от 20 крупных американских писателей, написанные собственноручно».

- Нет, конечно, это не она. - Джеймс Хокинс нервно хохотнул. - Это только для сравнения.

- Хорошо. Я слушаю вас.

Мгновение «Джеймс Хокинс», кажется, не мог решить, с чего начать. Затем, поправив под мышкой манильский конверт и крепче прижав его локтем, начал быстро перелистывать блестящие страницы «посылок с Олимпа», пропустив записку Фолкнера, в которой тот ругал какую-то продовольственную компанию в Оксфорде, Миссисипи, за неправильно выполненный заказ, захватывающее послание Юдора Велти Эрнест Хемингуэй, записки непонятно о чем от Шервуда Андерсона и список покупок в бакалейном магазине, написанный Робертом Пенном Во-Ррэн и украшен рисунком двух танцующих пингвинов, один из которых курит сигарету.

Наконец он нашел, что искал, положил книгу на стойку и вернул ее к Дрю.

- Вот, - сказал он. - Посмотрите на это.

Сердце замерло у Дрю, когда он прочитал заголовок: От Джона Ротстайна Фланнери О’Коннор. Бережно переснятое письмо было написано на разлинованных листах бумаги с неровным левым краем, там, где он был вырван из записной книжки, купленной в магазине «все по десять центов». Небольшой аккуратный почерк Ротстайна, совсем не похож на руку большинства писателей, никак невозможно было не узнать.

19 февраля 1953

Дорогой Фланнери О’Коннор,

Я получил Ваш замечательный роман «Мудрая кровь», который Вы любезно подписали для меня. Я могу говорить замечательный, потому что купил его, как только он вышел, и сразу же прочитал. Я так же рад получить копию с автографом, как Вы, не сомневаюсь, радуетесь авторскому гонорару от еще одного проданного экземпляра! Мне понравилась вся разношерстная компания персонажей, особенно Хейзел Моутс и Енох Эмери, вратарь зоопарка, с которым, уверен, мой Джимми Голд захотел подружиться. Вас называют «знатоком гротеска», мисс О’Коннор, однако чего критики у Вас не замечают - вероятно, потому что сами лишены этого качества, - так это Вашего безумного чувства юмора, не знающего границ. Я знаю, Вам нездоровится, но надеюсь, что, несмотря на это, Вы будете продолжать работать. Это важная работа. Еще раз спасибо.

Джон Ротстайн

PS: До сих пор смеюсь над знаменитой курицей !!!

Дрю рассматривал письмо дольше, чем было нужно, чтобы успокоиться, затем перевел взгляд на мальчика, который назвал себя Джеймсом Хокинсом.

- Знаете, о какой курице идет речь? Если хотите, я поясню. Это удачный пример того, что Ротстайн называл свободным чувством юмора.

- Я проверил. Когда мисс О’Коннор было шесть или семь лет, у нее была курица - ну, по крайней мере она так говорила, - которая ходила задом наперед. К ней приехали люди из киножурнала и сняли сюжет для новостей. Курица попала в фильм. Мисс О’Коннор потом говорила, что это самое большое событие в ее жизни, а дальше все пошло на убыль.

- Это действительно так. Теперь, если уж мы разобрались с курицей, чем могу помочь?

Мальчик тяжело вздохнул и открыл застежку на манильском конверте. Из конверта он достал фотокопию и положил рядом с письмом Ротстайна в «Посылку с Олимпа». Лицо Дрю Халлидея оставалось спокойно-заинтересованным, но под стойкой его пальцы переплелись так, что коротко стриженные ногти впились в ладони. Он мгновенно понял, что перед ним. Закорючки на хвостах «у», всегда отделенные «бы», высоко поднятые «в» и «р» низко опускаются. Вопрос в том, как много знает «Джеймс Хокинс». Возможно, немного, но скорее значительно больше, чем следовало. Иначе не прятался бы за усами и очками, подозрительно похожими на те очки со стеклами без диоптрий, которые можно купить в аптеке или магазине одежды.

Наверху страницы стояла цифра 44, обведена в кружок. Ниже шел отрывок стиха.

Самоубийство ходит по кругу, или мне так видится; У вас может быть свое мнение, но пока подумайте над этим.

«Plaza в первых лучах рассвета», - так можно сказать в Мексике. Или в Гватемале, если хотите. В любом месте, где в комнатах все еще вешают на потолок деревянные вентиляторы.

Не важно, ведь в синем небе blanco, лишь рваные верхушки пальм, и Rosa, где мальчишка полусонный У кафе моет камни мостовой. На углу, в ожидании первого …

На этом стихотворение обрывался. Дрю посмотрел на мальчика.

- Там дальше о первом утреннем автобусе, - сообщил Джеймс Хокинс. - Тот, который по проводам ездит. Он называет его «trolebus». Это на испанском «троллейбус». Жена мужа, которая это рассказывает - или, может, его подруга, - сидит мертвая в углу комнаты. Она застрелилась, и он только ее нашел.

- Что-то мне это не показалось бессмертным творением, - сказал Дрю. В его ошарашенном состоянии это единственное, что он смог сказать. Независимо от качества, этот стих был первым новым произведением Джона Ротстайна, которое появилось за последние полвека. Никто его не видел, кроме автора, этого мальчишки и самого Дрю. Если, конечно, Моррис Беллами не читал его, что маловероятно, учитывая большое количество записных книжек, которые он, по его словам, украл.

Большое количество.

Чертовски большое количество блокнотов.

- Да, это точно не Вилфред Овен и не Т. С. Элиот, но, я думаю, не это главное. А что вы думаете?

Дрю вдруг осознал, что «Джеймс Хокинс» внимательно за ним наблюдает. И что же он видит? Вероятно, слишком много чего. Дрю привык скрывать реальные чувства, чтобы избегать излишнего риска, - если приходится занижать цену для того, кто продает, и завышать потенциальным покупателям, без этого никак, - но это было то же, что увидеть, как «Титаник», неожиданно всплыл со дна Атлантического океана, смятый и проржавевшие, но все же настоящий «Титаник».

Что ж, ладно, признай это.

- Да, пожалуй. - Фотокопия и письмо О’Коннор все еще лежали рядом, и Дрю невольно стал водить по ними коротким толстым пальцем, сравнивая. - Это подделка. Отличная, но подделка.

- Это не подделка. - Без неуверенности в голосе.

- Откуда это у вас?

И мальчик начал плести какую-то чушь, которой Дрю даже не прислушался. Что-то о том, как его дядя Фил из Кливленда умер и завещал молодому Джеймсу свою библиотеку, а в ней среди дешевых изданий и приложений к журналу клуба «Книга месяца» оказались - вы только посмотрите! - Шесть записных книжек, заполненных всевозможными интересными вещами. Преимущественно это поэзия, но есть несколько эссе и отдельные недописанные рассказы. Все это было работой Джона Ротстайна.

- Как вы узнали, что это Ротстайн?

- По стилю. Я его узнаю даже в поэзии. - К этому вопросу он явно приготовился заранее. - Я в городском колледже изучаю американскую литературу и прочел почти все его работы. Например, здесь речь идет о Мексике, а Ротстайн полгода ней путешествовал, когда ушел со службы.

- Как и еще дюжина хороших американских писателей, включая Эрнеста Хемингуэя и загадочного Б. Травена.

- Да, но посмотрите на это. - Парень достал из конверта вторую фотокопию. Дрю приказал себе не тянуться к ней жадно … и жадно потянулся к ней. Он вел себя так, словно занимался этим делом три года, а не более тридцати. Но кто бы мог его обвинить? Это было дело чрезвычайной важности. Чрезвычайной важности. Но сложность заключалась в том, что «Джеймс Хокинс», похоже, знал об этом.

Да, но он не знает того, о чем знаю я, например, о происхождении этих документов. Если только его пользует Морри, а как бы он это сделал, находясь в Вейнсвилльськой тюрьме штата?

Текст на второй фотокопии был полностью написан той же рукой, но не так аккуратно. На отрывке стихотворения не было никаких исправлений, никаких заметок на полях, зато здесь их было слишком.

- Думаю, это он писал, когда был пьян, - сказал мальчишка. - Вы же знаете, он много пил, потом бросил. Внезапно. Вы поняли, о чем это.

Вверху на этой странице в кружочке значилась цифра 77. Текст ниже начинался с середины предложения.

никогда и не думал. Если сначала положительные рецензии напоминают сладкий десерт, потом начинаешь понимать, что в конце концов они приводят к несварению желудка: бессонница, ночные кошмары, даже проблемы в таком веселом деле, как полуденный поход в туалет. А тупость хороших отзывов бросается в глаза даже сильнее, чем плохих. Воспринимать Джимми Голда неким мерилом или даже героем - это то же, как называть кого-то вроде Билли Кида (или Чарльза Старквезера, его самое близкое воплощение в 20 веке) американской иконой. Джимми такой, какой есть, так же, как я или вы, его слепили не из Гека Финна, а с Этьена Лантье, лучшего литературного персонажа 19 века. Если я стал цураться общества, это потому, что его мнение заразно, и нет смысла представлять ему новый материал. Как сказал бы сам Джимми: «Дерьмо? И на …»

На этом предложение обрывалась, но Дрю знал, что за этим следовало, и не сомневался, что Хокинс это знал. Это был знаменитый девиз Джимми, который до сих пор, спустя столько лет, иногда можно увидеть на футболках.

- Он неправильно написал слово «тупость». - Больше не нашлось, что сказать.

- Да. И «материал». Настоящие ошибки, не исправленые каким-либо корректором. - Глаза мальчишки горели. Такой огонь Дрю видел часто, но никогда в глазах такого молодого человека. - Оно живет, вот что я думаю. Живет и дышит. Видите, что он говорит о Этьене Лантье? Это главный персонаж «Жерминаль» Эмиля Золя. И такого раньше не было! Понимаете? Это новый взгляд на персонажа, которого знают все, и от самого автора! Могу поспорить, коллекционеры заплатили большие деньги за оригинал этого и всего остального, что у меня есть.

- Вы сказали, у вас шесть записных книжек?

- Да.

Шесть. Не сотня и не более. Если у мальчишки их всего шесть, это означает, что он точно не работает на Беллами, если только по какой-то причине Моррис не решил разделить добычу. Дрю не мог представить, чтобы его давний приять на такое пошел.

- Среднего размера, по восемьдесят страниц. Всего это четыреста восемьдесят страниц. Много пустого места - со стихами всегда много пустоты остается, - но там не только стихи. Там есть и рассказы. О Джимми Голде в детстве.

Однако возникал вопрос: действительно ли он, Дрю, верил, что их всего шесть? Возможно, мальчишка решил припрятать другие? И, если да, то сколько? Потому что хочет продать остальные позже или потому что вообще не хочет их продавать? Блеск в глазах указывал на второе, хотя он мог и сам еще этого не осознавать.

- Сэр? Мистер Халлидей?

- Простите. Просто пытаюсь привыкнуть к мысли, что это может на самом деле быть новым материалом Ротстайна.

- Это он и есть, - без тени сомнения сказал мальчик. - Сколько?

- Сколько я заплачу? - Дрю подумал, если они сейчас будут торговаться, можно ввернуть и «сынок». - Сынок, я же деньги не печатаю. Да и не совсем я уверен, что это не подделка. Еще какая-то афера. Я должен увидеть оригиналы.

Дрю увидел, как Хокинс покусывает губу за усиками, которые едва пробиваются.

- Я не спрашивал, сколько вы заплатите, я говорил о частных коллекционерах. Вы, наверное, знаете кого-то, кто согласится потратить большие деньги на что-то особенное.

- Знаю пару таких, да. - Он знал дюжину. - Но я даже обращаться к ним не стану, ведь вижу только фотокопии. А если брать вывод графолога… Это ненадежно. Ротстайн все же был убит, значит, это краденый продукт.

- Нет, если он передал их кому-то до того, как его убили, - быстро ответил мальчик, и Дрю пришлось еще раз напомнить себе, что парень подготовился к этой встрече. «Но на моей стороне опыт, подумал он. Опыт и уверенность».

- Сынок, такое невозможно доказать.

- Так же, как доказать обратное.

Итак: тупик.

Неожиданно мальчик схватил обе фотокопии и загнал их обратно в конверт.

- Секунду, - сказал Дрю, встревожившись. - Эй-эй, погоди.

- Нет. Наверное, мне не нужно было сюда приходить. В Канзас-Сити есть место, «Роскошные первые и редкие издания Джарретта», одно из крупнейших в стране. Попробую там.

- Если ты можешь подождать неделю, я сделаю несколько звонков, - сказал Дрю. - Только копии придется оставить мне.

Мальчик задумался.

- Как думаете, сколько удастся получить?

- За почти сотню страниц, которые не публиковались, из неизвестных материалов Ротстайна? Покупатель, вероятно, захочет как минимум провести компьютерный анализ почерка, для этого есть несколько хороших программ, но, если подлинность подтвердится … - Он прикинул в уме наименьшую сумму, которую можно назвать, чтобы это не прозвучало бессмысленно. - Тысяч пятьдесят долларов.

Джеймс Хокинс или согласился, или сделал вид, что согласен.

- И сколько вы возьмете комиссионных?

Дрю вежливо рассмеялся.

- Сынок … Джеймс … Ни один продавец не будет комиссионных за такую сделку. Когда создатель - я выражаюсь юридическим языком, владелец - был убит, и этот материал мог быть похищен. Деньги мы разделим ровно пополам.

- Нет. - Мальчик сказал это сразу, без колебаний. Может, он еще не может похвастаться байкерскими усами, о которых мечтает, но у него, безусловно, есть яйца и голова на плечах. - Семьдесят процентов мне тридцать вам.

Дрю мог бы на это согласиться и заработать за шесть блокнотов четверть миллиона, отдав мальчишке семьдесят процентов от пятидесяти штук, но «Джеймс Хокинс» наверное, ожидает, что он будет торговаться. Хотя бы немного. Если согласиться сразу, разве это не покажется подозрительным?

- Шестьдесят - сорок, это мое окончательное предложение. И, разумеется, учитывая покупателя, которого я найду. Это выходит тридцать тысяч долларов за то, что ты нашел в какой-то картонной коробке вместе со старыми копиями «Челюсти» и «Мостов округа Мэдисон». Неплохо, я бы сказал.

Мальчик переминался с ноги на ногу, ничего не говоря, было заметно, что в голове у него происходила борьба.

Дрю вернулся к улыбке «хоть к ране прикладывай».

- Оставь копии мне, приходи через неделю, и я сообщу, как продвигается дело. И еще совет: держись подальше от Джарретта. Этот тип обдерет тебя как липку.

- Я хочу наличными.

Дрю подумал: «Мы бы все хотели брать наличными».

- Ты бежишь впереди паровоза, сынок.

Мальчик принял решение и положил манильский конверт на загроможденный прилавок.

- Хорошо. Я вернусь.

Дрю подумал: «Не сомневаюсь. И, думаю, когда ты вернешься, мое положение будет намного лучше твое, вот тогда и поторгуемся ».

Он протянул руку. Мальчик пожал ее, очень быстро, только для того, чтобы не показаться невежливым. Будто боялся оставить отпечатки пальцев. Что он в каком-то смысле уже сделал. Дрю сидел на своем месте, пока «Хокинс» не вышел, потом повалился в офисное кресло (оно покорно застонало) и вывел из спящего режима свой «Макинтош». Над входной дверью были установлены две камеры наблюдения, направленные в разные стороны Лейсмейкер-лейн. Он проследил, как парень повернул на Кроссвей-авеню и исчез.

Фиолетовый стикер на корешке книги - вот зацепка. Он означал, что это библиотечная книга, а Дрю знал все библиотеки в городе. Фиолетовый цвет символизировал книгу из справочного отдела библиотеки на Гарнер-стрит, а книги из справочного отдела не выдаются на руки. Если бы парень попытался вынести ее под своим форменным пиджаком, на выходе сработал бы детектор, потому что фиолетовый стикер это еще и устройство против кражи. Добавить к этому очевидную осведомленность парня о книгах, и можно сделать еще одно холмсовское заключения.

Дрю зашел на сайт библиотеки на Гарнер-стрит, где был целый ряд статей: «Летний часы», «Детям и подросткам», «Будущие события», «Серии из киноклассики» и, наконец, последняя, но отнюдь не менее важна «Наши сотрудники».

Дрю кликнул на эту закладку, и этого хватило. Над краткими биографиями стояла общая фотография сотрудников библиотеки - двенадцать-пятнадцать человек на газоне перед библиотекой. У них за спиной возвышалась статуя Хорэса Гарнера с открытой книгой в руке. Все радостно улыбались, в том числе и его мальчик, только здесь он был без усов и фальшивых очков. Второй ряд, третий слева. Если верить биографии, юный мистер Питер Сауберс был учеником Нортфилдской средней школы и работал неполную рабочую неделю. Он надеялся получить степень по английской литературе и изучить библиотечное дело.

Дрю продолжил исследования, руководствуясь несколько необычной фамилией. Он немного вспотел, и стоит ли удивляться? Шесть записных книжек уже казались ему чем-то несущественным, только разжигали аппетит. Все записные книжки - а в них, несмотря на все остальное, был и четвертый роман о Джимми Голде, если много лет назад его приятель-психопат не ошибся, - могли потянуть на пятьдесят миллионов долларов, если их продавать частями разным коллекционерам. Только четвертый Джимми Голд мог принести миллионов двадцать. И пока Морри Беллами был надежно заперт в тюрьме, все, что стояло у него на пути, это подросток, у которого еще даже нормальные усы не выросли.

Уильям возвращается с чеком, и Дрю кладет свою «Америкен экспресс» в кожаную папку. По ней точно отказа не будет. Что касается других двух, он не так уверен, но «Амекс» он держит более-менее чистой, поэтому пользуется ею для деловых расчетов.

Последние несколько лет дела шли плохо, хотя, Бог свидетель, они должны были идти прекрасно, особенно между 2008 и 2012, когда американская экономика шлепнулась в выгребную яму, откуда, казалось, уже не выберется. В такие времена цена на ценные товары - настоящие вещи, а не компьютерные байты, как на Нью-Йоркской фондовой бирже, - всегда поднимается. Золото и бриллианты - да, но еще предметы искусства, антиквариат и редкие книги. Сволочь Майкл Джарретт сейчас в своем Канзас-Сити на «Порше» ездит. Дрю видел у него на странице в «Фейсбуке».

Мысли Дрю возвращаются ко второй встрече с Питером Сауберсом. Жаль, что парень узнал о третьей закладной. Это была решающая точка. Возможно, даже точка невозврата.

Финансовые неприятности Дрю начались с той эту книги Джеймса Эйджи «Для славных мужей похвала». Отличная копия, идеальное состояние, подписанная самим Эйджи и Волкером Эвансом, автором фотографий. Откуда Дрю знает, что она украдена?

Ну хорошо, может, он и знал об этом - все указывало на то, что дело нечисто, и ему не стоило связываться, но продавец не догадывался о реальной стоимости книги, вот Дрю и ослабил немного бдительность. Слава Богу, не настолько, чтобы его оштрафовали или, не дай Бог, посадили, только вот последствия не замедлили. Начиная с 1999 года, на каждый съезд, на каждый симпозиум или книжный аукцион он приносит с собой определенный привкус. Уважаемые торговцы и покупатели предпочитают не иметь с ним дело, разве что - вот она ирония жизни - когда им надо как можно быстрее продать что-то не совсем чистое. Иногда по ночам, когда ему не спится, Дрю думает: «Это они подталкивают меня на темную сторону. Я в этом не виноват. Нет, действительно, я здесь жертва ».

И все это делает Питера Сауберса фигурой еще более важной.

Возвращается Уильям с кожаной папкой. Вид у него серьезный, и Дрю это не нравится. Может, по карте все же последовал отказ. Но здесь его любимый официант улыбается, и Дрю облегченно выдыхает.

- Спасибо, мистер Халлидей. Всегда рады вас видеть.

- Взаимно, Уильям. взаимно. - Он широко, с росчерком подписывает чек и прячет «Амекс» - чуть изогнутую, но не поломанную - в кошелек.

На улице, идя к своему магазину (то, что он может хромать, никогда не приходило в голову), он снова задумывается о второй встрече с мальчишкой, которая прошла более-менее нормально, но далеко не так хорошо, как надеялся и ожидал Дрю. Во время первого разговора мальчик так волновался, что Дрю даже испугался, как бы тот с перепуга не погубил бесценные рукописи, которые попали к нему случайно. Но сияние в глазах противоречило этому, особенно когда он говорил о второй фотокопии, с пьяными соображениями о критиках. Она живет, говорил Сауберс о рукописи. Вот что я думаю.

И может мальчишка убить их, спрашивает себя Дрю, входя к своему магазину и переворачивая табличку с «Закрыто» на «Открыто». Вряд ли. Так же он не сможет отдать свои сокровища власти, хотя угрожает это сделать.

Завтра пятница. Мальчик обещал прийти сразу после уроков и покончить с этим делом. Он считает, что это будет очередной раунд переговоров. Он думает, что у него еще есть козыри. Возможно, и есть … Только козыри Дрю сильнее.

На автоответчике мигает огонек. Кто звонил. Видимо, хотели впарить ему страховку или расширенную гарантию на его маленькую машину (мнение о Джаретте, который рассекает на своем «Порше» по Канзас-Сити, мгновенно начинает бередить его самолюбие), хотя кто знает что это, нужно проверить. Миллионы, может, и совсем рядом, но, пока он их не получил, дела нельзя забрасывать.

Дрю идет смотреть, кто ему звонил, пока он обедал, и узнает голос Сауберса с первого слова.

Пока он слушает, его кулаки сжимаются.

Когда артист, ранее известный как Хокинс, пришел в следующую после первого визита пятницу, усы выглядели немного гуще, но движения были так же осторожными - пугливое животное приближается к аппетитной приманке. Но к тому времени Дрю уже много знал о нем и о его семье. И о тех страницах из записных книжек. Три различных компьютерных приложения подтвердили, что письмо Фланнери О’Коннор и тексты на фотокопиях были написаны одним человеком. Два приложения сравнили почерк. Третье - полностью ненадежный из-за слишком маленьких по размеру образцов почерка, отметили определенные стилистические сходства, большинство из которых мальчишка и так увидел. Результаты эти были отложены до того времени, когда Дрю свяжется с потенциальными покупателями. Сам он не сомневался в этом, поскольку более тридцати лет назад своими глазами видел одну из записных книжек на столике в «Счастливой чашке».

- Поздравляю, - сказал Дрю. На этот раз руки он не протянул.

- Поздравляю.

- Ты не принес записные книжки.

- Сначала я хочу узнать цифру. Вы говорили, что сделаете несколько звонков.

Дрю не сделал ни одного. Еще не время для этого.

- Если помнишь, я назвал тебе цифру. Я сказал, что ты получишь до тридцати тысяч долларов.

Мальчик покачал головой.

- Этого мало. И шестьдесят-сорок тоже мало. Будет семьдесять-тридцать. Я же не дурак. Я знаю, что имею.

- Я тоже кое-что знаю. Твое настоящее имя Питер Сауберс. Ты учишься не в городском колледже, а в Нортфилдськой средний школе. Ты работаешь неполную неделю в библиотеке на Гарнер-стрит.

У мальчика глаза чуть не вылезли из орбит, челюсть отвисла. Он даже пошатнулся, и на мгновение Дрю показалось, что он может потерять сознание.

- Как …

- Книга, которую ты приносил. «Поселок с Олимпа». Я узнал стикер справочного отдела. После этого все было просто. Я даже знаю, где ты живешь. На Сикоморовой. - И это все объясняло. Моррис Беллами жил на Сикоморовой улице, в том же доме. Дрю ни разу там не был - Моррис не хотел, чтобы он встречался с его мамой-вампиршей, как подозревал Дрю, - но городские архивы это подтверждали. Рукописи были спрятаны за стеной в подвале или закопаны под полом в гараже? Дрю не сомневался, что один из вариантов правильный. Он подался вперед, настолько, насколько позволяло брюхо, и завладел испуганным взглядом мальчика.

- Это еще не все. Твой отец получил серьезные травмы во время Бойни перед Городским Центром в 2009. Он был там, потому что остался без работы после кризиса 2008 года. Несколько лет назад в воскресной газете напечатали статью о том, как живут некоторые из тех, кто тогда уцелел. Я ее просмотрел, оказалось, интересная статья. После несчастного случая с отцом твоя семья переехала в Норт Сайд, что было для вас большим падением вниз, но вы, Сауберсы, приземлились на ноги. Работала только мать, но вам везло то отщипнуть там, перекусить здесь. Многим жилось гораздо хуже. Американская история успеха. Сбили с ног? Встань, причешись и снова гони вперед. Только в той статье не говорилось, как вашей семье это удалось. Все правильно.

Мальчик облизал губы, попытался что-то сказать, не смог, откашлялся и попытался снова.

- Я ухожу. Зря я к вам обратился. Это была большая ошибка.

Он вернулся к стойке спиной.

- Питер, если ты сейчас уйдешь, я гарантирую, что уже сегодня ты окажешься за решеткой. И это очень печально, ведь у тебя еще вся жизнь впереди.

Сауберс развернулся, глаза открыты, рот открыт, губы дрожат.

- Обстоятельства убийства Ротстайна я тоже выучил. В полиции считают, что грабители, убившие его, взяли блокноты только потому, что они лежали в сейфе вместе с деньгами. По официальной версии, они проникли в дом за тем, что обычно интересует грабителей, то есть за деньгами. Многие в городе, где он жил, знали, что старый хранит дома деньги и, возможно, немало. В Толбот-Корнерс слухи об этом ходили годами, пока какие-то нехорошие люди не решили проверить, правда ли это. И оказалось, что это правда.

Сауберс возвращался к стойке. Медленно, шаг за шагом.

- Ты нашел не только похищенные записные книжки, но и его деньги, вот о чем я думаю. Их хватило, чтобы твоя семья продержалась на плаву, пока отец снова не встал на ноги. В буквальном смысле на ноги, потому что в статье было написано, что он очень серьезно пострадал. Твои знают об этом, Питер? Это мама с папой послали тебя сюда продать записные книжки, потому что деньги закончились?

Почти все это было сказано по наитию - если же в «Счастливой чашке» Моррис и говорил о деньгах, Дрю этого не запомнил, - но он видел, что каждая догадка попадала точно в цель, как мощные удары в лицо и туловище. Дрю почувствовал удовольствие детектива, который понимает, что шел по верному следу.

- Не знаю, о чем вы. - Мальчик говорил скорее как автоответчик, чем живой человек.

- А о том, что записных книжек всего шесть, здесь тоже что-то не сходится. Ротстайн исчез из поля зрения критиков в 1960 году, после публикации своего последнего рассказа в «Нью-Йоркере». Убили его в 1978. Не верится, что за восемнадцать лет он исписал только шесть записных книжек по восемьдесят страниц. Бьюсь об заклад, что их больше. Намного больше.

- Вы ничего не сможете доказать. - Тот самый монотонный голос робота. Сауберс уже шатался, еще два-три удара, и он упадет. Это было довольно увлекательно.

- А что найдет полиция, если придет к тебе домой с обыском, мой юный друг?

Вместо того, чтобы упасть, Сауберс взял себя в руки. Если бы Дрю не стал раздражаться, он оценил бы это по достоинству.

- А вы, мистер Халлидей? У вас когда-то уже были неудовольствия из-за того, что вы продавали то, что вам не принадлежало.

Хорошо, попал … Только это был всего лишь скользящий удар, не больше. Дрю жизнерадостно кивнул.

- Поэтому ты ко мне и пришел, да? Узнал про историю с Эйджи и решил, что я могу помочь тебе сделать что-то противозаконное. Только тогда мои руки были чистые, как и сейчас. Он развел руки, показывая. - Скажем так, я некоторое время потратил на то, чтобы убедиться, что ты не пытаешься продать подделку, и, убедившись, признал, что мой гражданский долг - заявить в полицию.

- Неправда. Это неправда, и вы это знаете!

«Добро пожаловать в реальный мир, Питер», - подумал Дрю, но промолчал, дал парню оценить ловушку, в которую тот попал.

- Я могу их сжечь, - произнес Сауберс так, будто обращался не к Дрю, а думал вслух, оценивал важность этой идеи. - Я могу пойти … Туда, где они хранятся, и просто сжечь их.

- Сколько их всего? Восемьдесят? Сто двадцать? Сто сорок? Они найдут остатки, сынок. Пепел. А если бы и не нашли, у меня есть фотокопии страниц. Они начнут задавать вопросы, выведывать, как твоей семье удалось так хорошо пережить большой кризис, тем более с травмами твоего отца, поднимут счета за лечение. Я думаю, опытный бухгалтер обнаружит, что твоя семья тратила гораздо больше, чем зарабатывала.

Дрю понятия не имел, так ли это, но этого не знал и мальчишка. Он уже был близок к панике, и это хорошо. Паникуя, люди трезво не раздумывайте.

- Нет доказательств, - с трудом, шепотом, прошептал Сауберс. - Денег больше нет.

- Не сомневаюсь, иначе ты бы не оказался здесь. Но финансовый след остается. И кто по нему пойдет, кроме полиции? ВВС! Кто знает, может, твои родители тоже сядут за неуплату налогов. И тогда твоя сестра - Тина, кажется? - Останется совсем одна. Хотя, может, у нее есть какая-то старая тетушка, у которой ей придется пожить, пока вы, господа, будете срок мотать.

- Чего вы хотите?

- Не тормози. Мне нужны записные книжки. Все.

- Если я вам их отдам, что я получу?

- Уверенность в том, что ты останешься чистым и на свободе. А в твоем положении это бесценное сокровище.

- Вы это серьезно?

- Сынок …

- Не называйте меня так! - Мальчик сжал кулаки.

- Питер, сам подумай. Допустим, ты отказываешься отдать записные книжки мне. Тогда я сливаю тебя полиции. Но, если ты отдаешь их мне, я сразу теряю власть над то бою. Ведь я завладею краденым имуществом. Ты будешь в безопасности.

Пока Дрю это говорил, его правый указательный палец приближался к бесшумной тревожной кнопки под стойкой. Нажимать ее ему хотелось меньше всего на свете, но эти сжатые кулаки ему не нравились. В панике Сауберсу могло прийти в голову, что есть только один способ заткнуть рот Дрю Халлидей. Сейчас их записывала камера видеонаблюдения, но парень мог и не догадываться об этом.

- А вы получите сотни тысяч долларов, - с горечью в голосе воскликнул Сауберс. - Может, даже миллион.

- Ты помог своей семье в трудное время, - сказал Дрю, и чуть было не добавил: «Не надо быть таким жадным», - но потом решил, что при данных обстоятельствах это было бы как-то … неуместно. - Думаю, тебе и этого должно быть достаточно.

Ответ мальчика можно было прочитать по его лицу: легко вам говорить.

- Мне надо подумать.

Дрю кивнул. Но не в знак согласия.

- Я понимаю, что ты чувствуешь, но нет. Если ты сейчас уйдешь, обещаю тебе, когда ты придешь домой, тебя уже ждет полицейская машина.

- А вы потеряете большой куш.

Дрю пожал плечами.

- Впервые, что ли? - Хотя, сказать по правде, такими слишком высокими ставки еще никогда не были.

- Мой папа занимается недвижимостью, вы это знаете?

Неожиданная смена темы слегка сбила шаг Дрю.

- Да, я это видел, когда брал справки. Он завел свое маленькое дело, и молодец. Хотя у меня есть подозрения, что подняться ему помогли деньги Джона Ротстайна.

- Я попросил его собрать сведения обо всех книжных магазинах в городе, - сказал Сауберс. - Сказал, что пишу работу о том, как электронные книги влияют на торговлю обычными книгами. Это было еще до того, как я пришел к вам, когда я еще решал, стоит рискнуть. Он выяснил, что в прошлом году вы в третий раз заложили это место, и вам это удалось только из-за его расположения. Лейсмейкер-лейн считается самой дорогой улицей.

- Я не думаю, что это имеет какое-то отношение к …

- Вы правы, у нас был тяжелый период, и знаете что? Это дает человеку нюх на тех, у кого проблемы. Возможно, преимущественно детям. Мне кажется, у вас с деньгами совсем туго.

Дрю поднял палец, который тянулся к тревожной кнопке, и направил его на Сауберса.

- Не трахай мне мозги, парень.

Кровь прилила к лицу Сауберса большими красными пятнами, и Дрю увидел что-то такое, что ему не понравилось и чего он, безусловно, не добивался: он теряет мальчика.

- Я знаю, вы меня намеренно торопите. Но ничего не получится. Да, действительно, его записные книжки у меня. Сто шестьдесят пять штук. Не все, но большинство списаны полностью. И знаете что? О Голде это была не трилогия, это был цикл. Есть еще два романа, оба в этих книгах. Так, первые черновики, ага, но довольно-таки чистые.

Мальчишка говорил все быстрее и быстрее, шаг за шагом очерчивая то, о чем, как надеялся Дрю, из-за страха он не должен был сейчас думать.

- Они спрятаны, но, наверное, вы правы, если вы вызовете полицию, они их найдут. Только мои родители ничего об этом не знают, и, думаю, полиция этому поверит. А я … Я еще несовершеннолетний. - Здесь он даже немного улыбнулся, будто только что до этого додумался. - Мне они ничего не сделают, потому что я не воровал ни денег, ни записных книжек. Я тогда еще даже не родился. Вы, конечно, выйдете чистеньким, но и ничего не получите. Когда банк займет этот магазин - папа сказал, что они это сделают рано или поздно, и здесь вместо него откроется «Обонпан», я сюда зайду и съем круассан за ваше здоровье.

- Ничего себе ты речь произнес, - сказал Дрю.

- Она закончилась. Я ухожу.

- Предупреждаю тебя, ты делаешь очень глупо.

- Я уже говорил, мне нужно время подумать. Неделю. Вам тоже нужно подумать, мистер Халлидей. Возможно, у нас все же что-то получится.

- Надеюсь, сынок. - Дрю намеренно вставил это слово. - Поскольку, если этого не произойдет, я позвоню в полицию, и я не блефую.

Здесь в упорстве мальчика все таки появилась трещина, глаза его наполнились слезами, и, прежде чем они успели скатиться по щекам, он развернулся и вышел из магазина.

А теперь приходит эта голосовое послание, которое Дрю выслушивает не только в ярости, но и со страхом, потому что мальчик говорит спокойно и собрано, но за этой хладнокровием слышится отчаяние.

«Завтра я не смогу прийти, как обещал. Совсем забыл о слете старост классов средней и высшей школы, а меня на следующий год избрали вице-президентом выпускного класса. Знаю, это звучит как отговорка, но это не отговорка. Это абсолютно вылетело у меня из головы - еще бы, когда вы стали угрожать мне тюрьмой и все такое ».

«Сотри это немедленно», - полагает Дрю, его ногти впиваются в ладони.

«Взлет будет проходить на базе отдыха« Ривер-бэнд », это в округе Виктор. Выезжаем автобусом завтра в восемь утра - это день повышения квалификации учителей, поэтому занятий не будет, - и возвращаемся в воскресенье вечером. Нас будет двадцать человек. Я хотел отмазаться, но родители и так уже меня волнуются. Сестра тоже. Если я пропущу сзлет, они поймут, что что-то происходит. Мне кажется, мама думает, что какая-то моя девушка забеременела ».

Мальчик выдает короткий, истеричный смешок. Дрю думает, что в мире нет ничего страшнее семнадцатилетних подростков. Никогда не знаешь, на что они способны.

«Я зайду в понедельник днем, - продолжает Сауберс. - Если дождетесь, может, у нас что-то и получится. Компромисс. У меня есть одна идея. А если думаете, что про слет я вам морочу голову, позвоните в дом отдыха и проверьте бронирования. Студенческое правление Нортфилдской средней школы. Возможно, в понедельник увидимся. Если нет, то к по … »

На этом запись - повышенной длины для клиентов, которые звонят не в рабочее время, обычно с Западного побережья, - наконец закончилась. Бип.

Дрю опускается в кресло (игнорируя его стон, как всегда) и смотрит на автоответчик почти целую минуту. Он не чувствует необходимости звонить в дом отдыха «Ривер-бэнд» … который, как ни странно, находится всего через шесть-семь миль вверх по реке от тюрьмы, где мотает срок человек, укравший записные книжки. Дрю знает: Сауберс сказал правду о слете, потому что это очень легко проверить. А вот почему он не отказался туда ехать - здесь у Дрю были сомнения. Возможно, Сауберс решил, что угроза обратиться в полицию - блеф? Но это не блеф. Дрю не собирался позволять Сауберсу иметь то, чего не мог иметь сам. Так или иначе, этому сопляк придется расстаться с записными книжками.

«Я подожду до понедельника, - полагает Дрю. - Это я могу себе позволить, но потом этот вопрос надо будет как-то решать. Я и так ему много позволил ».

Он размышляет о том, что его старый друг Моррис Беллами и этот мальчишка Сауберс, хотя и находятся на разных концах возрастного диапазона, но очень похожи, когда речь идет о записных книжках Ротстайна. Для них главное то, что у них внутри. Именно поэтому парень хотел продать только шесть штук, и, вероятно, из тех, которые показались ему менее интересными. Дрю же, со своей стороны, чихать хотел на Джона Ротстайна. Он читал «Беглеца», но только потому, что Морри неистовствовал от него. Других двух он не читал, как и сборника рассказов.

«Вот она твоя ахиллесова пята, сынок, - полагает Дрю. - Эта страсть коллекционера. А меня интересуют только деньги, а с деньгами все проще. Поэтому давайте, наслаждайся уик-эндом. Когда вернешься, поиграем по-взрослому ».

Дрю подается вперед над тучным брюхом и стирает запись.

По дороге в город Ходжес успевает слишком вспотеть, поэтому решает заехать домой, съесть бургер и принять душ. А заодно и переодеться. Харпер-роуд все равно по дороге, а в джинсах он будет чувствовать себя гораздо удобнее. Возможность носить джинсы - одно главных преимуществ работы на самого себя, а не на начальника.

Назад: Часть 1 Тайный клад

Дальше: Часть 3 Питер и волк

БОГДАН

ООО

Денис

Перезвоните мне пожалуйста 8(999) 529-09-18 Денис.

Антон

Перезвоните мне пожалуйста 8(953) 367-35-45 Антон.

Виктор

Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (996) 764-51-28 Виктор.

Виктор

Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (999) 529-09-18 Виктор.

Виктор

Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (953) 345-23-45 Виктор.

Денис

Перезвоните мне пожалуйста по номеру. 8 (999) 529-09-18 Денис.

Часть 2 Давние приятели

Часть 2
Давние приятели