Глава VI
Наркотики
1
Над дверью из вестибюля «Метронома» в кабинет управляющего висели часы с хромированными стрелками и цифрами. По мере того как уходила ночь, внимание людей, собравшихся в вестибюле, все чаще привлекали эти часы, поэтому, когда маленькая стрелка остановилась на единице, все до одного отметили про себя, что уже час пополуночи. Вздохи на мгновение оживили ожидавших и внесли легкое разнообразие в общее гнетущее, мрачное настроение.
Подавленные оркестранты расположились в дальнем углу вестибюля на золоченых стульях, принесенных из ресторана. Сид Скелтон, сунув руки между коленями, вяло похлопывал в ладоши. Хэппи Харт откинулся на спинку стула и вытянул ноги. В безжалостном свете как раз в тех местах, где ноги пианиста соприкасаются с нижней стенкой рояля, стали видны на брюках лоснящиеся потертости. Четыре саксофониста сидели, сдвинув головы, но уже довольно давно не разговаривали друг с другом, ибо простая инерция, а вовсе не взаимное расположение объединила их позой задушевной близости. Контрабасист, худой мужчина, поставил локти на колени, а голову подпер руками. Бризи Беллер в центре этой группы нервничал, зевал, тер руками лицо и лихорадочно грыз ногти. Рядом с оркестрантами стояли четыре официанта и осветитель, допрос которых только что завершился, не принеся никаких результатов.
В противоположном углу в креслах расположилась леди Пестерн со своей свитой. Единственная в вестибюле она сидела с прямой спиной. Мышцы ее лица немного обвисли, в морщинки набилась пудра, под глазами появились сероватые круги, но кисти рук и лодыжки были благопристойно сложены крест-накрест, а прическа не имела ни малейшего изъяна. Справа и слева от нее, сгорбившись, маялись Фелисите и Карлайл. Фелисите курила одну сигарету за другой, смотрела на кольца дыма, поднимавшиеся над правой рукой, то и дело доставала из сумочки зеркальце и, недовольно разглядывая себя в нем, раздраженно подкрашивала губы.
Карлайл, по своему обыкновению погруженная в обдумывание деталей, наблюдала за своими компаньонами по несчастью сквозь морок сонливости и только наполовину понимала то, что они говорят. Нед Мэнкс слушал сосредоточенно, словно пытался запомнить все услышанное. Лорд Пестерн ни минуты не оставался в покое. С развязным видом плюхался в кресло, тут же вскакивал и принимался бесцельно бродить по вестибюлю, с отвращением смотрел на каждого, кто начинал что-либо говорить, гримасничал и встревал со своими замечаниями. Чуть поодаль от двух основных групп стояли Сесар Бонн и его секретарь Дэвид Хан. Эти двое были настороженны и бледны. Неподалеку от вестибюля, в кабинете управляющего, доктор Кертис, наблюдавший за выносом тела, делал пометки для медицинского рапорта.
В центре вестибюля за небольшим столом сидел инспектор Фокс в очках с раскрытой перед ним записной книжкой. Ноги его покоились бок о бок на ковре, массивные колени были плотно сдвинуты. Подняв брови, он изучал свои заметки.
За спиной Фокса стоял старший инспектор Элейн, и именно к нему было приковано внимание — у одних рассеянное, у других сосредоточенное — всех находившихся в помещении. Он говорил с минуту. Карлайл, хотя и пыталась ухватить смысл произносимых слов, поймала себя на том, что больше думает о глубине его голоса и естественности его речи. «Приятный мужчина», — мелькнуло у нее в голове, и по негромкому довольному звуку, исходившему от Неда Мэнкса, поняла, что он с ней согласен.
— …итак, вы видите, — говорил Элейн, — что некоторые улики должны быть получены нами здесь и мы вынуждены просить вас задержаться, пока работа не будет закончена. Ничего не поделаешь.
— Черт меня побери, если я понимаю… — начал лорд Пестерн и остановился. — Как ваше имя? — спросил он. Элейн назвал себя. — Я так и думал, — заявил лорд Пестерн с видом человека, решившегося на нечто важное. — Вопрос ребром: считаете вы, что именно я воткнул в парня дротик или нет? Давайте!
— В той мере, в какой это касается вас, сэр, как будто не ставится вопрос о втыкании.
— Ну хорошо — тогда я или не я его застрелил? Не играйте словами.
— В словах вполне можно быть точным, — мягко сказал Элейн. Он потянулся к сумке Фокса и вынул открытую коробочку, в которой лежал предмет, убивший Риверу, поднял коробочку и наклонил так, чтобы всем было видно, что в ней находится.
— Все видят? — спросил он. — Может быть, кто-то из вас узнает эту вещицу? Леди Пестерн?
Она выдавила из себя нечто нечленораздельное, но тут же взяла себя в руки и безразличным тоном сказала:
— Похоже на часть ручки от зонта.
— Черно-белого? — спросил Элейн, и один из саксофонистов тут же посмотрел на него.
— Возможно, — сказала леди Пестерн. — Не знаю.
— Не будь ослихой, Си, — изрек ее супруг. — Ясно же, что она от твоего французского зонтика. Мы позаимствовали его.
— Ты не имеешь права, Джордж…
Элейн прервал ее:
— Мы установили, что в стержне одного из зонтов, использованных в номере «Человек с зонтом», не хватает секции длиной в несколько сантиметров. — Он посмотрел на второго саксофониста. — Мне думается, вам было трудно с ним управляться.
— Точно, я заметил, что закрыть его невозможно, — сказал саксофонист. — Там не хватало замка или еще чего-то.
— Вы правы: в этой двенадцатисантиметровой секции находится защелка. Видите пружинный механизм? Он украшен драгоценными камнями. Именно он и дал бы вам возможность закрыть зонтик. Ручка или набалдашник через эту секцию присоединялись к стержню зонта. Можете описать ручку? — Он посмотрел на леди Пестерн, которая не произнесла ни слова.
— Конечно, можешь, Си, — сказал лорд Пестерн. — Дурацкая штуковина в виде птички с рубинами вместо глаз. Французская.
— Вы уверены в этом, сэр?
— Конечно. Черт бы меня побрал, я сам развинтил эту штуку на части в бальном зале.
Фокс поднял голову и уставился на лорда Пестерна с выражением нескрываемого удовлетворения. Эдуард Мэнкс готов был поклясться, что явственно ощутил ужас сидевших рядом женщин.
— Ясно. Когда это произошло? — спросил Элейн.
— После обеда. Со мной там был Бризи. Так ведь, Бризи?
Бризи мучительно колебался, но в конце концов кивнул.
— Где вы оставили части зонта, сэр?
— На рояле. Там я видел их в последний раз.
— Зачем вы разобрали зонт?
— Для смеха.
— Mon Diex, топ Diex, — простонала леди Пестерн.
— Я знал, что он разбирается, взял — и разобрал.
— Благодарю вас, — сказал Элейн. — Для тех, кто не изучал внимательно этот зонт, я опишу его чуть подробнее. С обоих концов этой секции есть резьба, наружная — там, где она соединяется с верхней секцией, и внутренняя — там, где в нее ввинчивается основная часть стержня. Эту секцию вынули, а оставшиеся части стержня соединили на резьбе напрямую. Теперь взгляните еще раз на оружие, которое получилось из вынутой секции. Вы видите, что в нее введен стальной инструмент и закреплен внутри специальным клеем. Кто-нибудь узнает этот инструмент? Я поднесу его к вам поближе. На нем запекшаяся кровь, и издали он плохо виден.
Элейн видел, как руки Карлайл вцепились в подлокотники кресла. Видел, как Бризи тыльной стороной ладони вытер рот, а лорд Пестерн надул щеки.
— Довольно необычное оружие, вы согласны? — говорил Элейн. — Широкое к основанию и заостряющееся к концу. Как шило. Возможно, это стилет для работы с вышивками. Не могу пока сказать. Вы не узнаете эту вещицу, леди Пестерн?
— Нет.
— Может быть, кто-то узнает?
Лорд Пестерн открыл было рот, но тут же его закрыл.
— Ну, хорошо, — помедлив немного, пробормотал Элейн, отложил коробочку с дротиком, взял револьвер лорда Пестерна и повертел в руках.
— Если вы, ребята, и дальше так собираетесь работать, — заявил лорд Пестерн, — то немногого добьетесь. На нем должны быть отпечатки пальцев, а вы хватаете его как попало.
— Мы уже сняли их, — спокойно сказал Элейн. Он достал складную лупу и поднес к стволу. — Такое впечатление, что вы с револьвером неважно обращались.
— Ничего подобного, — взвился лорд Пестерн. — Он в прекрасном состоянии и всегда в таком был.
— Когда вы в последний раз осматривали ствол, сэр?
— Перед тем как отправиться сюда. В кабинете, а потом в бальном зале. Но в чем дело?
— Джордж, — перебила леди Пестерн. — В последний раз предлагаю тебе послать за адвокатом и не отвечать ни на какие вопросы, пока он не прибудет.
— Да, кузен Джордж, — пробормотал Эдуард, — честно говоря, я думаю…
— Мой адвокат, — возразил лорд Пестерн, — гнусавый старый осел. Я вполне могу постоять за себя сам, Си. Ну, так что там с моей пушкой?
— Ствол, естественно, закопчен, — заговорил Элейн, — ведь вы сделали из него несколько выстрелов холостыми патронами. Однако под налетом сажи видны довольно любопытные следы, похожие на случайные царапины. Мы сфотографировали их, но, может быть, вы пока что сумеете объяснить их происхождение?
— Дайте взглянуть, — сказал лорд Пестерн.
Элейн протянул револьвер и лупу. С ужасной гримасой лорд Пестерн поднес револьвер поближе к свету и навел на ствол лупу. С губ лорда Пестерна некоторое время срывались невнятные сердитые звуки и недовольное пыхтенье. Исследовав место разъема, он высказал безадресное проклятие и совершенно неожиданно хихикнул. Наконец положил оружие на стол и громко свистнул.
— Мошенничество, — коротко изрек он и сел в свое кресло.
— Простите?
— Когда я рассматривал револьвер у себя в кабинете, — с напором заговорил лорд Пестерн, — он был чистым, как дудка. Повторяю: как дудка. Один выстрел я сделал дома и снова осмотрел ствол. Он чуть закоптился — и все. Вот так. А теперь ваше слово!
Карлайл, Фелисите, Мэнкс и леди Пестерн беспокойно зашевелились.
— Дядя Джордж, — сказала Карлайл, — ну, пожалуйста.
Лорд Пестерн глянул на нее.
— Поэтому я повторяю, — сказал он, — мошенничество. В стволе не было никаких таких следов, когда я принес его сюда. Я должен узнать обо всем. Ствол не был поцарапан, когда я пришел с ним в ресторан.
Леди Пестерн пристально посмотрела на мужа.
— Ты дурак, Джордж, — сказала она.
— Джордж.
— Кузен Джордж.
— Дядя Джордж…
Голоса обескураженных родственников, образовав словесный пирог из недоумения и страха, стихли.
— Очевидно, вы понимаете значение этих слов, — снова заговорил Элейн. — Когда я сообщаю вам, что орудие убийства — стрела или дротик, как вам угодно, — на сантиметр короче, чем ствол револьвера, и диаметр этой штуки чуть меньше диаметра…
— Ясно, ясно, — прервал его лорд Пестерн.
— Я полагаю, протянул Элейн, — что вынужден указать на…
— Не нужно ни на что указывать. А вы, — лорд Пестерн повернулся к своим родственникам, — можете все заткнуться. Я знаю, отчего вы раскудахтались. Ствол не был поцарапан. Клянусь богом, я должен все узнать. Более того, когда мы с Бризи находились в бальном зале, я заметил, что этот кусок стержня от зонта влезает в ствол револьвера, и показал ему, как это получается.
— Ну-ну-ну! — вмешался Бризи. — Мне не нравится, куда вы заворачиваете. Послушайте…
— Кто-нибудь осматривал револьвер? — спросил Элейн.
Лорд Пестерн указал на Скелтона.
— Он, спросите его.
Скелтон подошел, облизывая губы.
— Вы осматривали ствол? — спросил Элейн.
— Глянул, — неохотно сказал Скелтон.
— Заметили что-нибудь необычное?
— Нет.
— Был ли ствол совершенно неповрежденным?
Последовала томительная пауза.
— Да, — наконец сказал барабанщик.
— Ну вот, я же говорил, — не утерпел лорд Пестерн.
— Похоже на то, что все же не его светлость засунул туда эту потешную штуковину, — добавил Скелтон.
Лорд Пестерн негромко и непристойно выругался.
— Спасибо, — сказал Скелтон и повернулся к Элейну.
— Могу я вклиниться, Элейн? — сказал Эдуард Мэнкс.
— Конечно.
— Мне ясно, что, по вашему мнению, этой штукой выстрелили из револьвера. И с моей точки зрения тоже: сомнений не может быть. Как еще мог быть убит Ривера? Но разве не в той же мере очевидно, что стрелявший мог ничего не знать о дротике? Если он хотел застрелить Риверу, лучше было использовать пулю. Но, если предположить, что по какой-то странной прихоти он предпочел стрелу или дротик, как хотите, то наверняка он воспользовался бы чем-либо менее фантастическим, нежели то, что вы нам только что показали. Единственный довод в пользу куска от стержня зонтика, если в самом деле все было именно так, состоит в следующем: пружинный замок — кстати, украшенный драгоценными камнями — должен был удержать орудие убийства в стволе и не позволить ему выпасть оттуда, если бы револьвер опустили дулом вниз, а человек, сделавший роковой выстрел, не знал бы, чем именно заряжен его револьвер. Вы не стали бы, — убеждал Эдуард, — загодя вставлять эту штуку в револьвер, не будь на то особой причины — а причина отсутствует, когда револьвер находится в полном вашем распоряжении и вы можете зарядить его в самый последний момент. Только чрезвычайно нелогичный человек… — словно обо что-то споткнувшись, он вдруг замолчал, а затем закончил словами: — Вот на что я хотел указать вам.
— Принято, спасибо, — сказал Элейн.
— Хи-хи! — откомментировал лорд Пестерн.
Элейн повернулся к Мэнксу.
— Итак, вы полагаете, что царапины оставлены камнями пружинного замка. Скелтон утверждает, что их не было, когда он осматривал револьвер. Если какой-то глупец решил убить человека такой штуковиной, он прежде всего выстрелил бы ею, чтобы увидеть, как получается, без свидетелей, конечно. Вы улавливаете мою мысль?
— Думаю — да, сэр.
— Может быть, хватит, — громко прокашлявшись, начал лорд Пестерн, — тратить впустую время на эту болтовню о царапинах? — он плюхнулся в кресло.
— Кто-нибудь из тех, кто находился там, — сказал Элейн, — может быть, наблюдал за тем, как мистер Скелтон осматривал револьвер?
Все молчали. Скелтон заметно побледнел.
— Бризи видел, — сказал он и быстро добавил: — Я стоял рядом с лордом Пестерном. Я бы не мог… я имею в виду…
— Почему вы осматривали револьвер, мистер Скелтон? — спросил Элейн.
Скелтон облизал губы. Перевел взгляд с лорда Пестерна на Бризи Беллера.
— Мне… было просто интересно. Лорд Пестерн делал пустышки сам, и я подумал, что стоило бы на них взглянуть. Я хотел, чтобы у него все прошло гладко. Я хочу сказать…
— Почему же вы ему об этом не сообщили?!
Бризи вскочил на ноги. Сидя в кресле, он все время зевал и ерзал. По лицу его текли слезы. Он как будто почти не обращал внимания на то, что творилось вокруг, снедаемый каким-то невыносимым беспокойством. Его вмешательство поразило всех своей неожиданностью. Волоча ноги, он с ухмылкой на лице подошел к Элейну.
— Я вам скажу, — быстро заговорил он. — Сид сделал это по моей просьбе. Он — друг. Я его попросил. Сказал, что не доверяю его светлости. Я человек нервный, тем более тут было оружие. Нервный вообще, если вы меня понимаете. — Он вдруг прижал пальцы к улыбающимся губам. — Не смотрите на меня так, — голос Бризи сорвался на пронзительный крик. — Все смотрят, будто я что-то сделал. Глаза, глаза, глаза! Господи, дайте закурить!
Элейн протянул ему портсигар. Бризи вынул сигарету и зарыдал.
— Кровавый садист, — сказал он.
— Я знаю, где у вас заело, глупец, — резко сказал лорд Пестерн.
Бризи покачал перед его носом пальцем.
— Вы знаете! — сказал он. — Вы это затеяли. Вы вполне подходите для убийства. Вы и есть убийца, клянусь Богом!
— Повторите это еще раз, мой добрый Беллер, — с удовольствием подхватил лорд Пестерн, — и я подам на вас в суд за диффамацию. И начнется дело о клевете, не будь я Джорджем.
Бризи затравленно оглядел присутствующих. Взгляд его светлых глаз с огромными зрачками остановился на Фелисите. Дрожащей рукой он показал на нее.
— Посмотрите на эту красотку, — сказал он, — сидит, как попугаиха, и мажется, а тот, кого она вроде бы любила, лежит холодный, окровавленный в морге. Омерзительно!
Ломая руки, вперед выступил Сесар Бонн.
— Не могу больше молчать, — сказал он. — Я уничтожен, разорен. Если не я, это скажут другие. — Он посмотрел на лорда Пестерна, Эдуарда Мэнкса и Хана.
— Определенно пора. Хотя бы чести ради, — сказал Эдуард.
— Да-да, конечно.
— Итак, о чем же вы забыли сообщить? — спросил Элейн.
— Хорошо, Сесар. Я полагаю, — медленно заговорил Эдуард, поворачиваясь к Элейну, — вам следует знать о том, что происходило здесь до приезда первого полицейского. Я вошел в комнату. Тело лежало там, где вы сами видели его. — Он помолчал. Бризи наблюдал за ним, но Мэнкс не смотрел в его сторону. — Над ним шла какая-то возня. Беллер находился на полу, возле Риверы, а остальные оттаскивали его.
— Чертовски неприлично, — прокомментировал лорд Пестерн, — копаться в чужих карманах.
Бризи захныкал.
— Я бы хотел узнать об этом подробнее, если вы не возражаете. Что же на самом деле происходило? — спросил Элейн.
Сесар и Хан заговорили разом. Элейн остановил их.
— Давайте проследим за развитием событий, — сказал он, — с того момента, когда мистера Риверу вынесли из ресторана.
Элейн допросил четырех официантов, которые выполнили эту миссию. Официанты не заметили ничего необычного в Ривере. Правда, они были несколько взволнованы тем, в каком направлении неожиданно пошла программа. Распоряжения были настолько противоречивы, что в конце концов они решили просто смотреть на сцену и, дождавшись, когда кто-нибудь упадет, унести его на носилках. Венок закрыл грудь Риверы. Когда его положили на носилки, Бризи поспешно сказал: «Он ранен. Несите быстрее». Они перенесли Риверу прямо в кабинет управляющего. Опустив носилки на пол, услышали, как Ривера издал резкий и какой-то дребезжащий звук. Наклонились над ним и увидели, что он мертв. Позвали Сесара Бонна и Хана и перенесли тело в комнату за кабинетом. Затем Сесар приказал им возвращаться в ресторан и привести доктора Алингтона.
Лорд Пестерн добавил, что после выноса Риверы, пока музыканты еще находились на помосте, Бризи подошел к нему и торопливо пробормотал: «Бога ради, приходите. Что-то случилось с Карлосом». Пианист Хэппи Харт сообщил, что, уходя из зала, Бризи задержался у рояля и велел играть как ни в чем не бывало.
Продолжил Сесар. По его словам, Бризи и лорд Пестерн пришли в комнату за кабинетом. Бризи был испуган и сказал, что, кладя венок, видел кровь на груди Риверы. Все собрались у тела и осторожно переложили его на пол. Бризи продолжал говорить о крови, потом взглянул на тело и отвернулся к стене, пошарил в карманах пальто в поисках таблетки и пожаловался, что ни одной не осталось. Никто не мог ничем ему помочь, поэтому он вышел в туалет, и все слышали, как его вырвало. Потом вернулся, выглядел ужасно и все говорил, как плохо себя чувствует. Здесь Бризи прервал его:
— Я сказал им, — в голосе дирижера слышались визгливые нотки. — Я им сказал. Меня просто потрясло, когда он упал. Потрясло всех нас, ведь верно, мальчики?
Мальчики задвигались и в унисон согласились: «Конечно, потрясло».
— Когда он упал? — быстро сказал Элейн. — Значит, он не должен был падать?
Все разом принялись объяснять старшему инспектору особенности сценария. Готовили два варианта. Было много споров — какой выбрать. До последнего часа ни лорд Пестерн, ни Ривера не могли прийти к окончательному решению. По одному варианту лорд Пестерн стреляет в Риверу четыре раза, а тот улыбается и продолжает, как ни в чем не бывало, играть. После каждого выстрела кто-нибудь из оркестрантов берет ноту из нисходящей гаммы и притворяется убитым. Потом Ривера уходит со сцены, оркестр заканчивает номер так, как он и был исполнен, а лорд Пестерн сам под занавес смешно валится на пол. И тогда Бризи кладет венок на грудь ему, и уносят лорда Пестерна. В другом варианте падает Ривера. Карлосу, пояснили мальчики, не хотелось грохаться на пол с инструментом, поэтому в самый последний момент остановились на первом варианте.
— Когда я увидел, как он упал, — тараторил Бризи, — то затрясся, как грешник в аду. Подумал, что он сделал это наперекор всем нам. Он был такой — старина Карлос.
Немного сдвинутый. Ему не хотелось падать и не хотелось, чтобы его светлости устроили торжественный вынос со сцены. Смешной парень. Такой удар для всех нас.
— Значит, окончание номера было сымпровизировано?
— Не совсем, — присоединился лорд Пестерн, — я, конечно, сохранял присутствие духа и следовал намеченному сценарию. В нем возникли некоторые сбои, но вы сами теперь про них знаете. Официанты увидели, как упал Карлос, и догадались принести носилки. Получилось бы нескладно, если бы не они. Чертовски нескладно. Я расстрелял весь магазин, как мы договаривались, а другие ребята изобразили из себя подбитых. Потом отдал револьвер Бризи, он нажал на курок и открыл магазин. Я никогда не сомневался, что моя идея порешить Карлоса была лучше. Хотя, конечно, предпочел бы, чтобы со сцены вынесли меня.
— А я думал, — вмешался Бризи, — что лучше положу треклятый венок на Карлоса, как мы договорились с самого начала. Так и поступил, — его голос сделался визгливым. — Когда увидел кровь, решил поначалу, что она пошла у него горлом. Подумал: у него слабые легкие. Понимаете? И тут венок обо что-то зацепился. Вы не поверите, но у меня мелькнула мысль: черт, я же его на крючок вешаю. А потом увидел. Я сказал вам это, всем сказал. Вы не можете отрицать.
— Конечно, вы нам сказали, — согласился Сесар, беспокойно глядя на Бризи, — в кабинете.
Бризи раздраженно крякнул и сгорбился в кресле. Сесар торопливо рассказал, что, перед тем как голос доктора Алингтона раздался в кабинете, Бризи бросился к телу, скрючился над ним, расстегнул пиджак на Ривере и запустил руку в его нагрудный карман. Сказал при этом: «Я должен это найти. Они всегда при нем», или что-то похожее. Все были потрясены его поведением. Доктор, сам Сесар и Хан оттащили Бризи от тела, и он затих. Именно во время этой сцены появился Эдуард Мэнкс.
— Вы согласны, мистер Беллер, что рассказ о происшедшем получился правдивым? — помолчав немного, спросил Элейн.
Несколько мгновений казалось, что Бризи готовился ответить. С необычной сосредоточенностью он посмотрел на Элейна. Затем повернул голову в сторону с таким трудом, словно шея у него окаменела, и кивнул.
— Что вы рассчитывали найти в карманах убитого? — спросил Элейн.
Рот Бризи скривился, изобразив ухмылку манекена. Глаза были пусты. Он поднял руки, пальцы дрожали.
— Ну, так что же вы надеялись найти?
— Бог мой! — не выдержал лорд Пестерн. — Он опять собирается удариться в рев.
Это было слишком мягко сказано. У Бризи началась истерика. Он визжал, выражая этим какой-то неясный протест или просьбу, потом, плача и смеясь одновременно, пошел на неверных ногах к выходу. Полицейский в форме, стоявший у двери, преградил ему дорогу.
— Ну-ну, полегче, сэр, полегче, — сказал он.
Из кабинета вышел доктор Кертис и в раздумье посмотрел на Бризи. Элейн кивнул ему, и он подошел к дирижеру.
— Доктор! Доктор! Послушайте! — рыдал Бризи. Он положил свою тяжелую руку на плечи врача и с таинственным видом принялся что-то шептать ему на ухо.
— Я полагаю, Элейн… — начал доктор Кертис.
— Да, в кабинете, если можно, — сказал Элейн.
Когда дверь за ним закрылась, Элейн посмотрел на оркестрантов.
— Может ли кто-то из вас сказать, как давно он принимает наркотики?
2
— Шесть месяцев, — надув щеки и ни к кому конкретно не обращаясь, сказал лорд Пестерн.
— Так вы знали об этом, милорд? — спросил Фокс, и лорд Пестерн нахально ухмыльнулся ему в лицо.
— Я не детектив, — сказал он, — и мне не обязательно дожидаться, когда наркомана начнет скручивать, чтобы понять, в чем дело.
С довольным видом он покачался с пяток на носки и пригладил волосы на затылке.
— Я интересовался наркобизнесом, — распространялся он. — Омерзительная картина. Наркотик напрочь разрушает тело, и ни один человек с мозгами не станет рисковать. — Он посмотрел на мальчиков Бризи и ткнул в их сторону пальцем. — А вы, ребята, куда смотрели, черт вас возьми.
Смущенные и растерянные оркестранты ерзали, откашливались и переглядывались.
— Наверняка вы должны были догадаться, — сказал Элейн. — Он ступил на неверный путь, и вы это понимаете.
Как выяснилось, уверенности у них не было. Хэппи Харт объяснил: да, они знали, что Бризи принимает какое-то лекарство от нервов. Специальное наркотическое средство. Дирижер время от времени просил знакомых купить его в Париже. Говорил что-то о бромиде. По словам контрабасиста, Бризи был очень нервным. Первый саксофон добавил что-то о точности попадания в цель и оживлении трупов. Лорд Пестерн произнес краткую непечатную тираду, и музыканты посмотрели на него с осуждением.
— Я сказал ему, чем это кончится, — добавил он. — Даже угрожал ему. Вот мои слова: «Если вы, черт возьми, не сделаете над собой усилие, я сообщу в прессу. В „Гармонию“, например». Я с ним говорил об этом сегодня.
Эдуард Мэнкс издал короткий возглас с таким видом, словно желал бы проглотить собственный язык.
— А кто помогал ему искать эту чертову таблетку? — глядя на лорда Пестерна, спросил Скелтон.
— Концерт должен был состояться, — быстро нашелся тот, — разве не так? Не мутите воду, мой добрый ослик.
Вмешался Элейн. Снова вернулись к инциденту с таблеткой. Лорд Пестерн описал, как он обшаривал карманы Бризи, и похвалился своим успехом.
— По-вашему, ребята, это называется «вскрыть парня», — закончил он для Элейна.
— Обыск происходил сразу затем, как мистер Скелтон проверил револьвер и вернул его лорду Пестерну? — спросил Элейн.
— Верно, — согласились музыканты.
Лорд Пестерн, после проверки вы хотя бы на минуту выпускали револьвер из-под своего контроля, может быть, клали куда-нибудь?
— Определенно нет. Он лежал у меня в заднем кармане брюк вплоть до момента, когда я вышел на сцену.
— Вы не осматривали ствол, после того как мистер Скелтон возвратил его вам?
— Нет.
— Я осматривал другой револьвер, — громко сказал Скелтон.
Элейн задумчиво посмотрел на него и повернулся к лорду Пестерну.
— Кстати, нашли вы что-нибудь в карманах мистера Беллера?
— Бумажник, портсигар и носовой платок, — с важным видом сообщил лорд Пестерн. — Таблетка была завернута в носовой платок.
Элейн попросил поподробнее описать сцену обыска, и лорд Пестерн с удовольствием рассказал, как Бризи стоял перед ним с поднятыми руками, держа в одной дирижерскую палочку, словно сейчас сделает резкое движение ею вниз, и как он собственноручно, тщательно и ответственно проверил каждый карман.
— Если вы думаете, — добавил он, — что дротик мог быть спрятан на нем, то вы ошибаетесь. Там его не было. И потом, он не имел доступа к револьверу и ничего не совал в карман. Могу поклясться в этом.
— Бога ради, кузен Джордж, — с нажимом сказал Нед Мэнкс, — думайте, что говорите.
— Это бесполезно, Эдуард, — вмешалась леди Пестерн. — Из-за дурацкого самодовольства он ютов сам себя уничтожить. — Затем она повернулась к Элейну: — Я должна проинформировать вас, что, с моей и многих его знакомых точки зрения, эксцентричность моего супруга такова, что делает его заявления абсолютно ненадежными.
— К чертовой матери! — завопил лорд Пестерн. — Я самый правдивый человек из тех, кого знаю. А ты ослица.
— Пусть будет так, — проникновенным голосом сказала леди Пестерн и сложила руки на коленях.
— Когда вы вышли на помост, — продолжал Элейн, словно бы не заметив этой интерлюдии, — револьвер находился при вас и вы положили его на пол, прикрыв шляпой. Он лежал, мне думается, позади барабанов, возле вашей правой ноги. Почти у края помоста.
Фелисите открыла сумочку и в четвертый раз достала помаду и зеркальце. Вдруг рука ее непроизвольно дернулась, словно девушка решила выбросить помаду. Зеркальце упало к ногам и разбилось. Фелисите приподнялась. Сумочка соскользнула с колен, стекло скрипнуло под каблуками. На ковер высыпалось содержимое сумочки в следах пудры. Элейн быстро подошел к Фелисите. Поднял помаду и сложенный вдвое листок бумаги с напечатанным на машинке текстом. Фелисите выхватила листок у него из рук.
— Спасибо. Не беспокойся. Какая я глупая, — еле слышно сказала она.
Она смяла листок в руке и не разжимала ее все то время, пока другой рукой собирала мелочи, рассыпавшиеся по ковру.
— Почти у края моста, — повторил Элейн. — Итак, не греша против истины, можно сказать, что вы, мисс де Сюзе, мисс Уэйн или мистер Мэнкс могли дотянуться до сомбреро. По сути дела, пока кто-то из вашей компании танцевал, оставшийся за столом вполне мог это сделать? Все согласны?
Карлайл изо всех сил старалась держать под контролем мышцы лица. Она кожей чувствовала взгляд Элейна, бесстрастный и внимательный: он задержался на ее глазах, рте, руках. Вспомнила, что видела его — сколько часов назад это было? — за соседним столиком. «Я не должна смотреть ни на Фе, ни на Неда», — подумала она. Услышала, как Нед осторожно подвинулся в кресле. Зашуршала бумага в руке Фелисите. Затем раздался резкий щелчок, и Карлайл от неожиданности дернулась, словно ее ударило током. Это леди Пестерн раскрыла лорнет и теперь смотрела в него на Элейна.
— Вы ведь сидели за соседним столиком, Элейн, или я ошибаюсь? — сказал Мэнкс.
— По случайному совпадению, — вежливо парировал Элейн.
— Мне кажется, нам лучше не отвечать сейчас на ваши вопросы.
— Вот как? — чуть ли не шутливо спросил Элейн. — Почему?
— Очевидно, вопрос о том, могли ли мы дотянуться до этой шляпы или того, что…
— Ты прекрасно знаешь, Нед, что было под нею, — вмешался лорд Пестерн. — Под сомбреро лежала пушка. Вот и все.
— С этим сомбреро, — уточнил Эдуард, — связан вопрос, который может иметь для всех нас опасные последствия. Я хочу только сказать: совершенно независимо от возможности, которую мы не признали и которая заключается в том, что каждый из нас мог дотянуться до шляпы, определенно исключается вероятность следующего события: кто-то из нас вынимает револьвер из-под сомбреро, заталкивает в ствол кусок зонта и возвращает оружие на место и никто ничего этого не видит. Если вы не отрицаете справедливости моих слов, тогда предположение о любом подобном маневре смехотворно.
— Не знаю, не знаю, — с видом беспристрастного судьи заговорил лорд Пестерн. — Сейчас кто-нибудь расскажет про то, как включились лампочки на метрономе, как закачалась его стрела, что все смотрели только на меня и так далее. А по сути дела такое было вполне возможно. Клянусь, я ничего бы не заметил.
— Джордж, неужели ты хочешь погубить нас? — свирепым шепотом отозвалась на эти слова Фелисите.
— Я хочу знать правду, — громко выкрикнул ее приемный отец. — Я когда-то был теософом.
— Ты есть, был и всегда будешь имбецилом, — уточнила его жена и закрыла лорнет.
— Итак, — резюмировал Элейн, и внимание оркестрантов, работников и гостей ресторана переключилось с выяснения семейных отношений на детектива, — смешно вам или нет, но я задаю этот вопрос. Отвечать на него у вас, естественно, нет желания. Кто-нибудь из вас трогал сомбреро лорда Пестерна?
Все молчали. Официант, собиравший осколки разбитого зеркальца, посмотрел на Элейна с обеспокоенной улыбкой.
— Извините, сэр, — сказал он.
— Да?
— Юная леди, — продолжал он, кланяясь Фелисите, — сунула ручку под шляпу. Я обслуживал тот столик, сэр, и нечаянно заметил. Надеюсь, вы извините меня, мисс, но я в самом деле заметил случайно.
Карандаш Фокса шуршал по бумаге.
— Благодарю, — сказал Элейн.
— Это полный конец, — выкрикнула Фелисите. — Допустим, я скажу, что это неправда.
— Не советую, — возразил Элейн. — Мистер Мэнкс указал, что я сидел за соседним столиком.
— Тогда зачем спрашивать?
— Посмотреть, признаете ли вы начистоту, что в самом деле сунули руку под сомбреро.
— Человек думает дважды, — внезапно сказала Карлайл, — прежде чем сделать честное заявление, тем более когда речь идет об убийстве.
Она взглянула на Элейна — он улыбался ей.
— Вы совершенно правы, — сказал он. — Именно по этой причине дела об умышленном убийстве так трудны.
— Мы так и будем торчать здесь всю ночь, — спросил лорд Пестерн, — пока вы занимаетесь сплетнями? Никогда в жизни не видел такого чертовски любительского расследования. Заболеть можно.
— Давайте продолжим, сэр. У нас не больше желания сидеть здесь, чем у вас. Боюсь, прежде чем отпустить вас, нам придется всех обыскать.
— Всех нас? — торопливо переспросила Фелисите.
Все с чем-то похожим на ужас посмотрели на леди Пестерн.
— В дамской туалетной комнате этим займется дежурная, а в мужской — наш сержант, — сказал Элейн. — Не обессудьте, нам понадобятся и отпечатки ваших пальцев. Сержант Бейли к вашим услугам. Можем приступать? Может быть, леди Пестерн, вы будете первой?
Леди Пестерн встала. Ладная фигура в облегающем платье делала ее выше ростом. Все украдкой посматривали на нее. Она повернулась к мужу.
— Из множества унижений, которые я перенесла по твоей вине, — сказала она, — это наиболее нетерпимое. Его я никогда тебе не прощу.
— Бог ты мой, Си, — возразил он, — что за беда, если тебя обыщут? Хуже, когда у тебя нечистые мысли. Напрасно ты не прислушалась к моим словам о прекрасном теле тогда в Кенте…
— Замолчи! — оборвала она и удалилась в дамскую комнату. Фелисите нервно захихикала.
— Меня может обыскать кто угодно. Пожалуйста! — великодушно предложил лорд Пестерн и направился в мужскую комнату.
— Может быть, мисс де Сюзе, вы хотите пойти с матерью? — сказал Элейн. — Это допустимо, если вы считаете, что она бы не возразила.
Фелисите сидела в кресле, левой рукой сжимала сумочку, а правую прятала от чужих глаз.
— Я полагаю, матушка предпочтет принять мученичество одна, мистер Элейн, — сказала она.
— Что если вам пойти к ней и спросить? А когда она освободится, вы выполните свою часть программы.
Он стоял рядом с Фелисите и улыбался.
— Ну хорошо, если вы настаиваете. — Без всякого энтузиазма и, взглянув напоследок на Мэнкса, она последовала за матерью. Элейн немедленно уселся в ее кресло и обратился к Мэнксу и Карлайл.
— Я рассчитываю на вашу помощь в прояснении одной-двух мелких подробностей, которые нам необходимо знать, — сказал он. — Очевидно, вы оба обедали в доме лорда Пестерна «Герцогская Застава» — так он как будто называется — перед началом сегодняшнего концерта?
— Да, обедали, — ответил Эдуард.
— А кто присутствовал еще? Беллер, Ривера и, конечно, лорд и леди Пестерн. Еще?
— Больше никого, — сказала Карлайл и тут же поправилась: — Я забыла про мисс Хендерсон.
— Мисс Хендерсон?
— Она когда-то была гувернанткой Фелисите и оставалась в доме в качестве опоры и поддержки для каждого члена семьи.
— А ее полное имя?
— Я… я не знаю. Нед, ты когда-нибудь слышал, как полностью зовут Хенди?
— Нет, никогда. Она просто Хенди. Кажется Эдит. Хотя минуточку, — добавил он: — Не знаю, но Фе несколько лет назад сказала, что видела его в списке избирателей… если не ошибаюсь, Петронелла Ксантиппа.
— Не верю тебе, — сказала Карлайл.
— У человека редко оказывается то имя, которое для него придумал, — неопределенно сказал Элейн. — Вы не можете подробно описать мне вечер в «Герцогской Заставе»? Ясно, что, поскольку был Ривера, обед имел какое-то важное значение.
Карлайл подумала про себя: «Мы молчим слишком долго. Один из нас двоих должен отвечать сразу».
— Я хочу получить точный отчет, — вновь заговорил Элейн, — о вечере, если вы в состоянии это сделать. Кто и когда приходил? О чем вы говорили? Были вы все вместе основную часть вечера или разделились, к примеру, после обеда, и разошлись по разным комнатам? Обо всем этом я хочу знать.
Они заговорили вместе и тут же замолчали. Без воодушевления рассмеялись, извинились и каждый предложил другому продолжить рассказ. В конце концов бесцветным голосом заговорила Карлайл. Она приехала в «Герцогскую Заставу» около пяти и повидалась с тетей, дядей и Фелисите. Естественно, много говорили о вечернем концерте. Дядя был в приподнятом настроении.
— А леди Пестерн и мисс де Сюзе? — спросил Элейн.
Карлайл осторожно сказала, что в обычном для себя.
— А какое оно? — настаивал старший инспектор. — Веселое? Вы определили бы его как типичное для счастливой семьи?
— Дружище Элейн, как почти во всех семьях, — чуть развязно заговорил Мэнкс, — они терлись друг о друга, не… не…
— Вы хотите сказать, «не слишком соприкасаясь»?
— Ну… я бы…
— Нед, нехорошо пытаться представить дядю Джорджа и тетю Сесиль, — вмешалась Карлайл, — как пару, типичную для английской семейной жизни. Допусти, что мистер Элейн читает газеты. Если я говорю, что они были в обычном настроении, то имею в виду: обычном для каждого из них. — Она повернулась к Элейну. — В этом смысле, мистер Элейн, все было как обычно.
— Если позволите, мисс Уэйн, — мягко перебил ее Элейн, — вы, по-видимому, чрезвычайно чувствительная натура. Могу я попросить именно вас рассказать дальше?
— Но я не хочу, чтобы рядовой для них спор становился основанием для ваших подозрений.
— Они спорят всегда, — добивался Мэнкс, — и со страстью. Но это ничего не значит. Вам бы послушать их.
— А спорили они, например, о выступлении лорда Пестерна, о составе оркестра?
— О, да, — ответили оба.
— А по поводу Беллера или Риверы?
— Немного, — подумав, сказала Карлайл.
— Продавцы буги-вуги, — заговорил Мэнкс, — естественно, не во вкусе моей кузины Сесиль. Как вы могли заметить, она из разряда гранд-дам.
Элейн наклонился вперед и потер нос. Он похож, подумала Карлайл, на книжного человека, которого заинтересовала некая частность, затронутая в ходе бесконечного спора.
— Все это верно, конечно. Выстраивается очевидная и весьма эксцентрическая мизансцена. Все сказанное вами, несомненно, полная правда. Но, черт возьми, вы прекрасно знаете, что пытаетесь воспользоваться бьющей через край эксцентричностью в качестве дымовой завесы, чтобы прикрыть ею какие-то более глубинные причины и следствия.
Оба были изумлены и обескуражены. Карлайл на всякий случай сказала, что не понимает упрека.
— Не понимаете? — пробормотал Элейн. — Прекрасно! Попробуем разобраться? Беллер считал, что Ривера и мисс де Сюзе помолвлены. Состоялась ли помолвка?
— Нет, не думаю. А твое мнение, Карлайл?
Карлайл полагала, что ничего не было. Никакой помолвки.
— Только договоренность?
— Он хотел жениться на ней, я думаю. Я хочу сказать, — уточнила Карлайл, заливаясь румянцем смущения, — что знала об этом его желании. Не думаю, что Фе была готова на такой шаг. Даже уверена в этом.
— Как воспринимал ситуацию лорд Пестерн?
— Кто знает? — промямлил Эдуард.
— Мне кажется, все это не слишком его занимало, — сказала Карлайл. — Он с головой ушел в подготовку к своему дебюту.
Но в памяти ее всплыл лорд Пестерн, занятый отламыванием пуль от патронов, и она, словно въяве, услышала: «…гораздо лучше оставить это мне».
Элейн заставил их крупица за крупицей вспомнить вечер в «Герцогской Заставе». О чем велись разговоры перед обедом? Как разделилась компания потом, кто и в какие комнаты ушел? Что говорили и делали они сами? И неожиданно для самой себя Карлайл подробно рассказала о своем приезде. Нетрудно было припомнить спор между дядей и тетей о дополнительных гостях за обедом. Труднее стало, когда Элейн заставил ее вернуться к вероятности помолвки между Риверой и Фелисите, ибо старшего инспектора интересовало, кто говорил об этом и секретничала ли Фелисите с Карлайл.
— Мои вопросы кажутся не относящимися к делу, — сказал Элейн, предвидя желание Карлайл заявить то же самое, — но, поверьте мне, я никого не хочу обидеть. Все постороннее будет отброшено и забыто. Мы хотим нарисовать верную картину, только и всего.
И тут Карлайл показалось, что глупо и неправильно продолжать уклоняться от ответов, и она рассказала о беспокойстве и переживаниях Фелисите из-за Риверы. Почувствовав встревоженность Эдуарда, добавила, что ничего серьезного в отношениях молодых людей в действительности не было.
— Фелисите склонна городить всякую эмоциональную чепуху, — сказала она. — Я думаю, ей это просто нравится.
Однако говоря так, она знала, что взрыв Фелисите имел под собой более серьезные основания, она слышала, как дрожал голос девушки совсем недавно, и полагала, что Элейн обратил на это внимание. Карлайл становилось все труднее противиться его спокойной настойчивости, и все же любовь к подробностям доставляла ей удовольствие — она была точна в своем рассказе и с радостью художника ощущала себя способной кое-что опустить, кое-что исказить. Ей снова стало легко, когда речь зашла о том, как она в одиночестве провела перед обедом некоторое время в бальном зале. Она вновь ощутила ностальгическое чувство и неожиданно поведала Элейну, что пришла в бальный зал за воспоминаниями — они родились там, а она стояла и перебирала их, как драгоценности.
— Вы не заметили в зале зонтиков?
— Заметила. Они лежали на рояле, — поспешно сказала Карлайл. — Я вспомнила французский зонтик. Он принадлежит тете Сесиль. Вспомнила, как Фелисите играла с ним в детстве. Он разбирается на части. — Она услышала, как дышит Элейн. — Но вы и сами это знаете.
— Но тогда он был целым? Присутствовали все части стержня?
— Да-да.
— Вы уверены?
— Конечно. Я взяла его в руки и раскрыла. Это не радует вас, правда? Но зонт был в порядке.
— Хорошо. А потом вы вернулись в гостиную. Я знаю, такие подробности могут показаться чрезмерными, и тем не менее вы помните, что произошло дальше?
Не успев до конца осознать, где находится и с кем говорит, Карлайл рассказала о журнале «Гармония», и ей показалось безопасным упоминание о том, что одно из писем в адрес Г. П. Ф. явно было написано Фелисите. Элейн не подал вида, что его это заинтересовало. Зато непонятно почему сдавленно хмыкнул Эдуард. «Неужели я допустила оплошность?» — мелькнуло в голове Карлайл, и она поспешила перейти к рассказу о том, как дядя в своем кабинете отсоединял пули от патронов. Между прочим Элейн поинтересовался, как лорд Пестерн это делал, и, похоже, отклонившись от дела, умилился аккуратности и ловкости хозяина дома.
Карлайл привыкла отвечать на расспросы о чудачествах лорда Пестерна. На ее взгляд, дядя вел честную игру, и обычно она с удовольствием представляла на суд друзей свои острые, но добродушные словесные зарисовки его причуд. Его скандальная слава была так велика, что она полагала смешным что-либо скрывать. Так было и сейчас.
Затем она описала ящик, который был вынут из стола и занял место рядом с ее локтем, ощутила вдруг что-то вроде спазмы в области диафрагмы и замолчала.
Но Элейн тут же заговорил с Недом Мэнксом, и тот сухо и неторопливо поведал о своем появлении в гостиной. Какое впечатление произвели на него Беллер и Ривера? Он мало говорил с ним. Леди Пестерн пригласила его посмотреть ее вышивку.
— Gros point? — спросил Элейн.
— И petit point тоже. Как многие француженки ее поколения, она большая мастерица. В самом деле я не очень присматривался к гостям.
Наконец добрались до обеда. По словам Неда, за столом говорили о том, о сем и ни о чем в особенности. Он не в состоянии вспомнить подробности.
— У мисс Уэйн глаза и уши наблюдателя, — сказал Элейн, поворачиваясь к Карлайл. — Может быть, вы помните? О чем вы разговаривали? Как сидели за столом? Начнем с вас.
— По правую руку от дяди Джорджа.
— А кто сидел слева?
— Мистер Ривера.
— Вы помните, о чем он говорил с вами, мисс Уэйн? — Элейн открыл портсигар и предложил ей сигарету. Прикуривая от зажигалки стершего инспектора, Карлайл поймала взгляд Неда, который чуть заметно покачал головой.
— Пожалуй, он показался мне ужасным, — сказала она, — и глуповатым. Чересчур цветистые комплименты и этакая испанская вельможность — такую смесь нелегко вынести.
— Вы согласны, мистер Мэнкс?
— Полностью. У него не было чувства меры, и временами он меня просто смешил.
— Настолько оскорбительным было его поведение — вы это хотели сказать?
Ни Эдуард, ни Элейн не взглянули друг на друга.
— Он чересчур пыжился, стараясь придать себе значительность, едва ли можно усмотреть в этом оскорбительность.
— Были разговоры о сегодняшнем представлении?
— Да, конечно, и, должен сказать, меня не удивило, что официанты путались, кого именно нужно уносить со сцены. Я был поражен: и дядя Джордж, и Ривера оба хотели сыграть главную роль на сцене, и ни один не желал уступить другому право на носилки. Беллеру пришлось употребить все свои профессиональные способности, чтобы найти выход.
Элейн спросил, как долго мужчины оставались в столовой. Неохотно, чересчур неохотно, подумала Карлайл с растущим ощущением опасности, Нед рассказал, как лорд Пестерн увел Бризи в кабинет и показал ему холостые патроны.
— Итак, вы остались с Риверой и портвейном? — спросил Элейн.
— Да, ненадолго.
— Вы можете вспомнить свой разговор с ним?
— В нем не содержалось ничего, что могло бы помочь вам с расследовании.
— Этого знать заранее нельзя.
— Я не жаждал беседовать с ним. Он задавал всякие вопросы об отношениях между членами нашего семейства, и я отвечал постольку-поскольку.
— Как он реагировал?
— Я полагаю, никому не нравится, когда им пренебрегают, но, кажется, у него была достаточно толстая кожа.
— В самом деле произошла ссора?
Эдуард поднялся на ноги.
— Слушайте, Элейн, — начал он, — если бы я хоть в малейшей степени был причастен к этому делу, я пригласил бы адвоката и отказался отвечать на любые ваши вопросы. Я не причастен. Я не занимался фокусами и револьвером. Я не повинен в смерти Риверы.
«Вот оно, — подумала Карлайл, — Нед собирается продемонстрировать ему образец семейного темперамента. Боже, удержи его».
— Хорошо, — сказал Элейн и замолчал.
— Просто замечательно, — с величественным видом произнес Эдуард и сел.
— Значит, ссора произошла.
— Я просто показал ему, — закричал Эдуард, — что не хочу иметь дела с нахалом, и он вышел из комнаты.
— Вы разговаривали с ним после столкновения?
Карлайл вспомнила сцену в прихожей: двое стоят друг против друга, и Ривера прижимает руку к уху. Что же такое сказал ему Нед? Что-то смешное, как хулиганистый школьник: «Чтобы твоя шарманка прищемила тебе и другое ухо!» — выкрикнул Эдуард Ривере с явным облегчением.
— Я задаю эти вопросы просто потому, — сказал Элейн, — что у несчастного распухло ухо и мне хотелось знать, кто это сделал. Кожа на ухе порвана, а у вас на руке кольцо с печаткой.
3
В кабинете управляющего доктор Кертис созерцал Бризи с видом осторожного удовлетворения.
— Он в порядке, — сказал доктор и, ловко переместившись за спину Бризи, подмигнул Элейну. — Вероятно, он принимал что-то посильнее моего средства, но я привел его в чувство. Он в порядке.
Бризи взглянул на Элейна и одарил его торжествующей улыбкой. Дирижер был бледен и слегка потел. На лице читалось явное облегчение. Доктор Кертис промыл шприц в ванночке с водой, стоявшей на столе, и убрал его в саквояж.
Элейн отворил дверь в вестибюль и кивнул Фоксу, который встал и пошел к нему. Теперь они вдвоем погрузились в созерцание Бризи.
Фокс откашлялся.
— Alors, — осторожно начал он и остановился. — Evidemment, — продолжил он, — іі у а ип avancemant, п 'est-cepas? — Он сделал паузу, еле заметно покраснел и уголком глаза взглянул на Элейна.
— Pas grand’ chose, — пробормотал Элейн. — Однако, как говорит Кертис, он сделал это ради нашей цели. Между прочим, бригадир Фокс, вы делаете успехи. И акцент стал слабее.
— Не хватает практики, — пожаловался Фокс. Бризи, ясными глазами смотревший на противоположную стену, весело рассмеялся.
— Замечательно себя чувствую, — заявил он.
— Он получил хорошую дозу, — сказал доктор Кертис. — Не знаю, что он предпочитал, но сейчас он в состоянии наркотического опьянения. И в порядке. Сможет отвечать на вопросы. Сможете, мистер Беллер?
— Мне хорошо, — дремотным голосом ответил Бризи. — Ящик с птицами.
— Н-да… — Элейн явно был в сомнении.
— Faute de mieux, — мрачно добавил Фокс.
— Точно, — сказал Элейн, взял стул и поставил его перед Бризи.
— Я хочу, чтобы вы рассказали мне кое-что, — начал он. Бризи лениво перевел взгляд с противоположной стены на Элейна, и тот увидел глаза дирижера, которые из-за огромных зрачков казались нарисованными, и разум в них отсутствовал.
— Вы помните, — спросил он, — чем занимались в доме лорда Пестерна?
Ответа пришлось ждать долго.
— Давайте помолчим. Гораздо приятнее не разговаривать. — Голос Бризи звучал, казалось, сам по себе, отдельно от тела.
— Поговорить иногда тоже невредно.
Доктор Кертис отошел от Бризи и, словно бы сам себе, пробормотал:
— Начните, подтолкните его — он сможет продолжить.
— За обедом, должно быть, царило веселье, — заговорил Элейн. — Был ли Карлос доволен собой?
Безвольно изогнутая рука Бризи покоилась на столе. Выразительно вздохнув, дирижер погрузился поглубже в кресло и лег щекой на локоть. Через секунду-другую голос зазвучал снова, без всякого сознательного усилия с его стороны. Монотонные звуки, казалось, сами собой соскальзывают с едва двигавшихся губ.
— Я сказал, что он делает глупость, но в конечном счете ничего не изменилось. «Послушай, — сказал ему я, — ты сумасшедший!» Конечно, очень жаль, что он накинулся на меня, когда я попросил его принести сигареты.
— Какие сигареты?
— Он никогда не выполнял мои просьбы. Я так заботился о нем. Я был для него чистое золото. Я ему говорил. «Слушай, — сказал я ему, — она не хочет заходить так далеко. Она обижена, как дьявол, и тот парень злится, и что такого, если другая девушка к тебе безразлична?» Я знал, будет беда. «И старый ублюдок не хочет этого, — сказал я. — Он притворяется, что ему все равно, но это чушь, потому что на самом деле ему такой поворот не по нраву». Все впустую. Предупреждение не помогло.
— Когда это было? — спросил Элейн.
— Время от времени. Можно сказать всегда. И когда мы были в такси и он рассказал, как тот парень ударил, я ему сказал: «Вот и приехали — что я тебе толковал?»
— Кто его ударил?
Бризи долго молчал, потом вяло повернул голову.
— Кто ударил, Бризи?
— Я не расслышал вашего вопроса. Ну и компания! Достопочтенный Эдуард Мэнкс, сама серьезность, и завтракает в «Тармаке» с мисс Фелисите де Сюзе, которая, естественно, связана с ним узами по женской линии. Ее приемный отец — лорд Пестерн и Бэгот, но если вы спросите меня, дело в разбитой любви. Cherchez la femme.
Фокс оторвал голову от своих заметок и с некоторым интересом взглянул на Бризи.
— И женщина в этом деле, — сказал Элейн, — это…
— Носит смешное для женщины имя.
— Карлайл?
— Мне это кажется глупым, но что из того? Им это нравится. Иметь два имени сразу. Пестерн и Бэгот. А я могу раскусить обоих, будьте покойны. Пытаются надавить на меня. Прекрасный шанс! Орут на меня. Угрожают написать в треклятый журнальчик. Он и его пушка — и где он сейчас?
— Надавить на вас? — спокойно повторил Элейн. Он понизил голос, чтобы уравняться с Бризи хотя бы в этом. Два голоса звучали одинаково бесстрастно и вяло, каждый словно бы сам по себе. Со стороны казалось теперь, что два незаинтересованных наблюдателя обмениваются, как во сне, репликами, хотя могли бы понимать друг друга вовсе без слов.
— Он, должно быть, знал, что я не поддамся на это, говорил Бризи, — но, следует признать, действовал неуклюже. Постоянный ангажемент. Премного благодарен. А что будет с оркестром?
Бризи негромко засмеялся, зевнул, прошептал:
— Извините, — и закрыл глаза.
— У него эйфория, — сказал доктор Кертис.
— Бризи, — громко сказал Элейн. — Бризи.
— Что?
— Лорд Пестерн хотел, чтобы вы взяли его на постоянную работу?
— Точно. Он и его проклятые-распроклятые холостые патроны.
— Хотел, чтобы вы уволили Скелтона?
— Во всем виноват Карлос, — неожиданно громко и с жалобными интонациями сказал Бризи. — Он все это придумал. Бог мой, как он злился!
— Кто злился?
— После моего рассказа, — в голосе Бризи послышались хитроватые нотки.
— Лорд Пестерн?
— Его светлость? Не смешите меня!
— Сид Скелтон?
— Когда я ему рассказал, — таинственно зашептал Бризи, — он стал похож на убийцу. Честное слово, не мог успокоиться.
Он поудобнее устроил голову на ручке и погрузился в глубокий сон.
— Он проспит восемь часов, — сказал доктор Кертис.
4
В два часа ночи пришли уборщицы, пять женщин среднего возраста; полиция впустила их, и они проследовали через вестибюль в ресторан со своим немудреным снаряжением. Сесару Бонну очень не понравился их приход — он посетовал на то, что теперь журналисты, которых отослали отсюда, коротко сообщив им, что у Риверы случился сердечный приступ и он умер, дождутся женщин и накинутся на них с расспросами. Он послал к уборщицам своего секретаря Дэвида Хана.
— Их нужно заставить молчать любой ценой. Вы понимаете — любой ценой?
Из ресторана слышался гул пылесосов. Двое из команды Элейна некоторое время понаблюдали за тем, как идет уборка. Теперь они вернулись в вестибюль и, присоединившись к дежурным полицейским, бесстрастно посматривали на расположившихся здесь людей.
Почти все оркестранты спали. В неловких позах они скрючились на маленьких стульях. Их костюмы были обсыпаны пеплом. Они тушили свои сигареты о пустые пачки, подметки ботинок, спичечные коробки или швыряли их в урны — и теперь запах окурков наполнял все помещение.
Леди Пестерн казалась спящей. Она сидела, откинувшись на спинку кресла, и глаза ее были закрыты. На лице появились лиловатые тени, и от крыльев носа к уголкам рта пролегли глубокие морщины. Щеки обвисли. Она чуть заметно шевельнулась, когда ее муж, молчавший перед тем долгое время, сказал:
— Эй, Нед!
— Что, кузен Джордж? — с опаской спросил Мэнкс.
— Я докопался до сути.
— В самом деле?
— Я знаю, кто это сделал.
— В самом деле? И кто же?
— Я категорический и принципиальный противник смертной казни, — сказал лорд Пестерн и, надув щеки, посмотрел на полицейских, стоявших группой поодаль. — Поэтому свои догадки я оставлю при себе. Пусть барахтаются сами. Убийством должен заниматься психиатр, а не вешатель. Что касается судей, то они — шайка самодовольных старых садистов. Пусть пошевелят мозгами. Они не дождутся от меня помощи. Бога ради, Фе, перестань ерзать.
Фелисите свернулась в кресле, которое облюбовала с самого начала. Время от времени руки ее исчезали в пространстве между обитыми материей подлокотниками и сиденьем. Казалось, девушка что-то искала там. Она делала это украдкой, бросая косые взгляды на соседей.
— Что это, Фе? Что ты потеряла? — спросила Карлайл.
— Носовой платок.
— На, возьми мой и успокойся, — сказал лорд Пестерн и бросил ей платок.
Обыск тем временем продолжался. Карлайл, дорожившая своей независимостью, нашла процедуру раздражающей и неприятной. У дежурной по туалету были соломенного цвета волосы, крупные искусственные зубы и жесткие белые ладони. Она воплощала в себе такт и бескомпромиссность.
Наконец из мужского туалета вернулся последний обысканный — Сид Скелтон, и в то же самое время из кабинета управляющего вышли Элейн и Фокс. Музыканты проснулись. Леди Пестерн открыла глаза.
— Мы закончили предварительное расследование, — начал Элейн («Предварительное!» — фыркну лорд Пестерн), — и, думаю, получили достаточную информацию, а потому можем отпустить вас по домам. Мне очень жаль, что пришлось задержать вас так надолго.
Все вскочили. Элейн поднял руку.
— Есть, правда, одно ограничение. Надеюсь, вы все понимаете и отнесетесь к нему терпимо. Те из вас, кто находился с Риверой в непосредственном контакте или имел доступ к револьверу лорда Пестерна, как и те, кто, с нашей точки зрения, мог по достаточным основаниям быть причастен к обстоятельствам, приведшим к смерти музыканта, будут находиться у себя дома под надзором полиции. Мы в свою очередь получим ордера на обыск. Если обыск покажется нам необходимым, мы воспользуемся этими ордерами.
— Изо всей этой ерунды… — начал лорд Пестерн и был прерван.
— Наблюдение устанавливается, — продолжал Элейн, — над лордом Пестерном и членами его компании в ресторане, мистерами Веллером и Скелтоном… Думаю, это все. Благодарю вас, леди и джентльмены.
— Будь я проклят, если соглашусь с этим. Послушайте, Элейн…
— Сожалею, сэр. Боюсь, что буду вынужден настоять на своем решении.
— Джордж, ты не раз предлагал свои умозаключения представителям закона и всегда оказывался в дураках, — сказала леди Пестерн. — Пошли домой.
Лорд Пестерн неприязненно оглядел жену.
— У тебя с волос съехала сетка, — сказал он, — и что-то выпирает над талией. Следи за одеждой. Я всегда утверждал…
— Что касается меня, — обратилась леди Пестерн непосредственно к Элейну, — я готова принять ваши условия. Со мною, уверена, согласны моя дочь и племянница. Фелисите! Карлайл!
— Фокс, — бросил Элейн.
Леди Пестерн, полная достоинства, пересекла вестибюль и остановилась у дверей. Фокс разговаривал с одним из полицейских в штатском, который отделился от группы, расположившейся у входа в ресторан. Фелисите протянула руку Эдуарду Мэнксу.
— А ты разве не идешь, Нед? Ты не побудешь с нами?
Преодолев секундное замешательство, он взял ее руку.
— Дорогой Эдуард, — сказала от двери леди Пестерн. — Мы были бы вам так признательны.
— Конечно, кузина Сесиль, конечно.
Фелисите все еще держала его руку. Он посмотрел на Карлайл.
— Пошли?
— Да, конечно. Спокойной ночи, мистер Элейн, — сказала Карлайл.
— Спокойной ночи, мисс Уэйн.
Они вышли в сопровождении полицейского.
— Я хотел бы побеседовать с вами, мистер Скелтон, — сказал Элейн. — Все остальные, — он повернулся к оркестрантам и осветителю, — могут быть свободны. Вас известят, когда понадобятся ваши показания. Еще раз сожалею, что пришлось задержать вас так надолго. Всего хорошего.
Официанты и электрик ушли сразу. За ними разом поднялись музыканты.
— А как будет с Бризи? — спросил Хэппи Харт.
— Он крепко спит, но его придется разбудить. Я прослежу, чтобы его доставили домой.
Харт потоптался на месте и посмотрел на свои руки.
— Не знаю, что вы думаете, — сказал он, — но он в порядке. Я имею в виду Бризи. Хочу сказать, что он взвалил на себя чересчур тяжелую ношу. Он очень нервный. Страдает бессонницей. И принимал лекарство от нервов. Но у него все на месте.
— С Риверой он был в хороших отношениях?
— В хороших. Точно. Они ладили. — Музыканты заговорили разом, перебивая друг друга. Харт добавил, что Бризи был очень внимателен к Карлосу и здорово помог ему в Лондоне.
Все, кроме Скелтона, горячо поддержали слова Харта. Барабанщик стоял в стороне от своих коллег. А те смотрели на него. У высокого смуглого Скелтона были узкие глаза и длинный нос, маленький рот и тонкие губы. Он немного сутулился.
— Ну, если пока все, — с тревогой в голосе сказал Хэппи Харт, — то спокойной ночи.
— Мы записали все адреса, Фокс? Прекрасно. Благодарю вас. Спокойной ночи.
Оркестранты с инструментами в руках гуськом вышли. В прежние времена, когда такие заведения, как «Метроном», «Квэгс» и «Хангериа», работали до двух ночи, музыканты играли до закрытия, а потом, случалось, подрабатывали на вечеринках в частных домах. Все были лондонцами и принадлежали к той категории людей, что с бледными лицами и синевой на подбородке возвращаются домой, когда струи воды из громадных шлангов уже окатывают Пикадилли и Уайтхолл. Дети ночи, они спокойно укладывались в свои постели, когда на улицах уже дребезжали тележки первых молочников. Летом раздевались на рассвете под пронзительный гвалт воробьев. С таксистами, дежурными в туалетах, официантами и швейцарами они разделяли профессиональное разочарование в роде человеческом.
Элейн проводил их взглядом, затем кивнул Фоксу. Тот подошел к Сесару Бонну и Дэвиду Хану, которые томились у дверей кабинета.
— Джентльмены не возражают пройти к себе в кабинет? — осведомился он. Двое вместе с Фоксом скрылись за дверью.
Элейн повернулся к Скелтону.
— Итак, мистер Скелтон.
— Что за причина задерживать меня? — спросил Скелтон. — У меня, как у всех, есть дом. И, черт меня побери, если я чем-либо могу быть вам полезен.
— Очень сожалею. Мы доставляем вам неудобства, я понимаю, но помочь нам вы можете.
— Не вижу, каким образом.
Дверь конторы открылась, и из кабинета вышли два констебля, между которыми, подобно неуклюжей кукле висел Бризи Беллер. В лице ни кровинки, глаза полуоткрыты. Он дышал с хрипом и, словно обиженный ребенок, издавал жалобные звуки. За этой компанией шел доктор Кертис. Бонн и Хан наблюдали за процессией из кабинета.
— Все в порядке? — спросил Элейн.
— Да. Осталось только запихнуть его в пальто.
Полицейские поддерживали Бризи, пока доктор с трудом напяливал на него тесное, облегающее фигуру пальто. Во время этой операции дирижерская палочка Бризи упала на пол. Хан подошел и поднял ее.
— Вы не представляете, — сказал он, печально глядя на палочку, — как он был хорош. Сейчас на него больно смотреть.
Доктор Кертис зевнул.
— Эти ребята уложат его в постель, — сказал он. Если во мне больше нет нужды, то я пошел, Рори.
— Счастливо, — попрощался Фокс и вернулся в кабинет. Полицейские, волочившие Бризи, удалились.
— Замечательная картинка для соседей, — зло сказал Скелтон, — видеть, как первоклассного дирижера тащат домой двое лбов из полиции.
— Они будут очень тактичными, — отозвался Элейн. — Присядем?
Скелтон сказал, что уже насиделся до онемения седалища.
— Бога ради, давайте приступим к делу. С меня достаточно. В чем вопрос?
Элейн вынул записную книжку.
— Вопрос о дополнительной информации, — сказал он. — Мне думается, вы можете ее дать. И давайте действительно приступим к делу.
— Почему я? Мне известно не больше, чем другим.
— Неужели? — неопределенно проговорил Элейн и посмотрел на потолок. — Как вам нравится в качестве барабанщика лорд Пестерн?
— Бездарь. Что из того?
— Другие тоже так считают?
— Да, естественно. Дешевый трюк. Потому что Беллер — сноб. — Скелтон сунул руки в карманы и принялся расхаживать взад-вперед, как будто обуреваемый негодованием. Элейн ждал.
— Когда случается что-то наподобие сегодняшнего, — громко заговорил Скелтон, — сразу становится видно, как все прогнило. Я не стыжусь своей работы. Да и с какой стати мне стыдиться, черт возьми? Работа непростая, но мне нравится. Приходится попотеть, и не слушайте, если кто-то говорит вам, что даже в самой хорошей музыке, которую мы играем, ничего нет, — он говорит ерунду. В ней много чего есть. Ум и нелегкие раздумья стоят за каждой вещью.
— Я ничего не понимаю в музыке, — сказал Элейн, — но мне думается, что с технической точки зрения вашу музыку можно назвать чисто интеллектуальной. Или я несу вздор?
Скелтон пристально посмотрел на Элейна.
— Вы недалеки от истины. Конечно, многое из того, что нам приходится исполнять, — мусор. Им, — он кивнул головой в сторону ресторана, — это нравится. Но есть совсем другие вещи. Доведись мне выбирать работу, я стал бы последователем Маккоя. В стране, где жизнь устроена по-человечески, это несложно. И я смог бы сказать: «Вот что я могу, и это лучшее из того, что умею» — и пойти по верному пути. Я коммунист, — во весь голос заявил он.
Элейн вдруг совершенно отчетливо увидел перед собой лорда Пестерна, промолчал, и Скелтон заговорил снова:
— Понимаю, что работаю на самую гнилую часть общества, но что я могу изменить? Такова моя работа, и я обязан ее выполнять. Ну а это дело! Старый, дошедший до точки наркоман позволяет лорду делать из себя дурака на моих инструментах, да еще они на пару придумывают какие-то заплесневелые фокусы! Могло ли мне такое понравиться? Где же тогда мое самоуважение?
— Как оно все получилось? — спросил Элейн.
— Бризи придумал это, потому что…
Скелтон замолчал и подошел к Элейну.
— Слушайте, какой помощи вы от меня ждете? Что вы хотите?
— Как и лорд Пестерн, — чуть ли не весело сказал Элейн, — я хочу знать правду. Беллер, по вашему утверждению, придумал это, потому — что?
— Я вам уже сказал: Беллер — сноб.
— А остальные согласились?
— У них нет никаких принципов. Да-да, конечно, согласились.
— А Ривера, например, не возражал?
Скелтон густо покраснел.
— Нет.
Элейн увидел, как оттопырились карманы Скелтона — он сжал кулаки.
— А почему?
— Ривера обхаживал девицу. Приемную дочь Пестерна. Хотел выглядеть героем в глазах старика.
— И это вас очень разозлило, верно?
— Кто это сказал?
— Беллер.
— Он?! Еще один продукт так называемой цивилизации. Вы только посмотрите на него.
Элейн спросил, знал ли Скелтон об употреблении Беллером наркотиков. Скелтон, казалось, разрывавшийся между желанием фанатика выговориться и какими-то опасениями, сказал в конце концов, что Бризи — дитя своего времени и обстоятельств. Он побочный продукт циничного и обезверившегося общества. С губ барабанщика слетали готовые лозунги. Элейн слушал, наблюдал и чувствовал, как растет его интерес.
— Мы все знали, — говорил Скелтон, — Бризи принимает лекарства, чтобы поддерживать себя в форме. Даже он знал об этом — лорд Пестерн. Он все пронюхал и, думаю, догадывался, где Бризи их достает. Можете мне поверить. Бризи перепробовал их прорву. Горазд был на всякие выдумки. Немного болтлив. Зато всегда умел нас убедить. Занимался какими-то темными делишками с этим даго.
— Риверой?
— Именно. Бризи любил дурацкие шутки. Мог вставить кому-нибудь в сакс пищалку или тайком засунуть маленький колокольчик под крышку рояля. Как ребенок. Однажды между клавишами аккордеона напихал бумагу, так что играть на нем стало невозможно. Естественно, перед репетицией. Ривера явился во всем блеске, волосы в бриолине, и заиграл. Ни звука. Бризи ухмыльнулся так, что его лицо разъехалось на две части, а ребята захихикали… Вам хорошо смеяться. А Ривера перевернул все вверх дном: дрожал от злости и орал, что уходит из оркестра. Бризи пришлось пуститься во все тяжкие, чтобы его удержать. Такая была история.
— Дурацкие шутки, — промолвил Элейн. — Такое увлечение всегда казалось мне любопытным.
Скелтон пристально посмотрел на него.
— Слушайте! — воскликнул он. — Не нужно ничего выдумывать. С Бризи все в порядке. Он никогда не пошел бы на такое. — Он рассмеялся и прибавил с пренебрежением: — Чтобы Бризи прикончил Риверу? Никогда в жизни!
— А что касается привычки к наркотикам… — начал Элейн, но Скелтон нетерпеливо прервал его:
— Давайте не будем об этом! Это частность. Я вам уже сказал: мы все знали. По субботам он ходил на вечеринки в какую-то компанию.
— А что за компания, не знаете?
— Нет, никогда не спрашивал. Меня это не интересует. Как-то раз я пытался сказать ему, что он плохо кончит. Ему не понравилось. Он — мой босс, и я заткнулся. Нужно было бы порвать с Бризи и уйти в другой оркестр, но я привык к ребятам, к тому же они работают лучше многих.
— Вам не доводилось слышать, откуда он брал наркотики?
— Никогда ничего не слышал, — пробормотал Скелтон.
— Но, может быть, вы имели какое-то мнение?
— Может быть.
— Не хотите поделиться со мной?
— Я хочу знать, куда вы клоните. Я должен защищать себя, так ведь? Я предпочитаю говорить начистоту. Вы отметили, что, поскольку я осматривал пушку Пестерна, значит, мог запихнуть в дуло эту дурацкую штуковину от зонтика. Почему вы ходите вокруг да около?
— Скоро перестану, — сказал Элейн. — Я задержал вас именно из-за этого обстоятельства, а еще потому, что до того, как вы ушли с помоста и лорд Пестерн занял ваше место, вы с ним пробыли некоторое время наедине. Насколько я пока могу судить, как будто связи между вашим возможным соучастием в преступлении и тем фактом, что Беллер злоупотреблял наркотиками, нет. Будучи офицером полиции, я обязан заниматься наркоманами и теми, кто их снабжает отравой. Если вы в состоянии помочь, я буду вам благодарен. Итак, вы не знаете, откуда Беллер добывал наркотики?
Скелтон колебался, брови сошлись на переносице, нижняя губа выпятилась вперед. Размышлял и Элейн. Какое стечение обстоятельств, какой злой рок или какие неудачи сформировали стоявшего перед ним человека? Каким стал бы Скелтон, повернись его жизнь иначе? Проявлением чего именно: честности или неосознанного ощущения себя жертвой — были его взгляды, резкость, подозрительность? В какой мере этими качествами определялись его поступки? И наконец, Элейн не мог не задать себе этого вопроса: мог ли он быть убийцей?
Скелтон облизал губы.
— Торговля наркотиками, — заговорил он, — сродни любому преступлению в капиталистическом обществе. Настоящие преступники — это боссы, бароны, верхи. Но сами они своих рук не марают. В сети попадает мелкая рыбешка. Вы должны помнить об этом. Глупые сантименты и большая говорильня здесь без толку. У меня нет оснований доверять полиции в этой стране. Очень эффективная машина для защиты ложных идей. Но наркомания — зло с любой точки зрения. Все в порядке. В этом деле я готов сотрудничать. Я скажу, где Бризи брал наркотики.
— И где же, — терпеливо проговорил Элейн, — он их брал?
— У Риверы, — сказал Скелтон. — Да! У Риверы.