Глава XI
Эпизоды на двух квартирах и в кабинете
1
— Итак, мистер Элейн, с моей точки зрения, — сказал Фокс, — все встает на свои места. И получается так, как вы утверждали. Удаляем несущественные детали и подходим к тому, что бы вы назвали corpus delicti.
Они сидели в полицейской машине возле дома «Герцогская Застава». Оба смотрели мимо водителя через ветровое стекло на человека, с виду беспечного и оживленного, который в сдвинутой набок шляпе удалялся от них по улице, помахивая тростью.
— Вон он идет, уверенный и наглый, — продолжал Фокс, — а за ним следом наш человек. Думайте что хотите, мистер Элейн, но искусству слежки в наше время не учат. Эти молодые люди, поступая к нам на службу, полагают, что записываются добровольцами в эскадрон смерти. — И возвращаясь к своей обычной ворчливой манере, добавил, продолжая следить за удаляющимся лордом Пестерном: — Куда мы отсюда, сэр?
— Прежде чем мы вообще тронемся, будьте добры объяснить, какие дела привели вас опять в «Герцогскую Заставу», и более конкретно — что заставило бренчать на рояле это древнее буги-вуги.
Фокс многозначительно улыбнулся.
— Скажу прямо, сэр, — заговорил он, — причиной стали крохи несвежей информации, поступившие из одного источника, и крохи информации посвежее — из другого. После вашего отъезда позвонил Скелтон и сообщил, что осматривал револьвер дважды и извинился за провал в памяти. Объяснил тем, что из-за дискуссии с нашим магистром всех наук, сержантом Сэллисом, на тему petite bourgeoisie у него это вылетело из головы. Я подумал, что лучше не звонить в «Герцогскую Заставу». В этом доме слишком много телефонных проводов. А поскольку заявление Скелтона как будто разрешило проблему револьвера, с которым лорд Пестерн вышел на помост, я решил поспешить в это гнездо и передать вам последние новости из уст в уста.
— А Пестерн взял и лишил вас этого удовольствия.
— Именно так. А что касается рояля, то его светлость сообщил, будто на него нашло вдохновение и ему позарез нужен человек, способный воспроизвести новую композицию на инструменте. Он поднял большой шум из-за того, что бальный зал опечатан. Довел наших ребят до предела, и я подумал, что под моим присмотром ничего произойти не может. Кроме того, надеялся установить с ним более доверительные отношения, но, — печально заключил Фокс, — должен признать, мои надежды пошли прахом. Мы скажем этому парню за рулем, куда едем, сэр?
— Сначала в «Метроном», потом проведаем Бризи — посмотрим, на что похожа эта несчастная свинья с утра. Затем очень быстро перекусим, бригадир Фокс, и настанет время нанести визит Г. П. Ф. в его логове, если только мы его там застанем, будь он неладен.
— Кстати, еще одно сообщение, — сказал Фокс, когда машина тронулась, — в Скотленд-Ярд позвонил мистер Батгейт. Он знаком с человеком, который регулярно пишет для «Гармонии», и тот утверждает, что наш инкогнито всегда бывает у себя в последнее воскресенье месяца, подготавливая к печати свои материалы, и сидит там до вечера. Знакомый мистера Батгейта говорит, что никто из сотрудников журнала, кроме редактора, никогда не видел Г. П. Ф. в лицо. По слухам, он общается напрямую с владельцем журнала, но на Флит-стрит считают, что владельцем является он сам. А вся эта таинственность служит своеобразной рекламой, и только.
— Похоже на правду, ибо достаточно глупо, — пробормотал Элейн. — Но мы все глубже увязаем в идиотизме. Хотя, надеюсь, сумеем выбраться из этого болота. В то же время почти уверен, что найдем гораздо более серьезную причину такой таинственности Г. П. Ф., прежде чем кончится священное воскресенье.
— Я в этом не сомневаюсь, сэр, — с видом спокойной удовлетворенности изрек Фокс. — Мистер Батгейт оказал нам еще одну маленькую услугу. Он выдавил из своего знакомца кое-что о специальных статьях мистера Мэнкса для журнала: оказывается, мистер Мэнкс — частый гость в этом заведении.
— Обсуждает специальные статьи. Забирает свою плебейскую корреспонденцию и Бог его знает что еще делает.
— Более того, мистер Элейн. По словам приятеля Батгейта, он несколько раз видел, как мистер Мэнкс выходил из кабинета Г. П. Ф., и однажды это было днем в воскресенье.
— Ого.
— Подходит.
— Как хорошая перчатка. Спасибо Батгейту. Мы попросим его поприсутствовать в «Гармонии», когда прибудем туда. Сегодня как раз последнее воскресенье, бригадир Фокс, и мы узнаем то, что должны узнать. Но сначала — «Метроном».
2
Карлайл покинула Скотленд-Ярд с чувством изумления, и отчего-то ей стало вдруг скучно. В конце концов показанный ей револьвер не был тем, который она видела в кабинете дяди Джорджа. Произошла непонятная путаница, и кому-то следовало во всем разобраться. Этим занялся Элейн, потом кого-то арестуют, и ей бы следовало тревожиться и волноваться. Возможно, в каких-то тайниках ее души волнение и тревога уже зародились и только ждали подходящего момента, чтобы выплеснуться наружу, но пока Карлайл чувствовала себя глубоко несчастной и очень усталой. В ее голове мельтешила всякая мелочь. Мысль о том, чтобы вернуться в «Герцогскую Заставу» и на месте разобраться во всем, казалась непереносимой. Ее не ужасала мысль о том, что дядя Джордж, тетя С иль или Фелисите, возможно, убили Карлоса Риверу, — нет, ее страшила перспектива оказаться наедине с этими троими, страшило, что каждый из них мог начать домогаться ее внимания и сочувствия. Она чувствовала себя несчастной, ощущала несчастье чуть ли не кожей и потому хотела остаться с ним с глазу на глаз.
Идя как во сне к ближайшей автобусной остановке, она вспомнила, что неподалеку, в cul-de-sac под названием Костерс-Роу, живет Эдуард Мэнкс. Если бы она пошла в сторону «Герцогской Заставы», то должна была бы пройти мимо этого тупика. Она была уверена, что не хочет видеть Эдуарда, что встреча получится тяжелой, и тем не менее все так же бесцельно приближалась к тупику. Ей навстречу шли люди, возвращавшиеся с утренней службы, у них был настороженный вид, удары каблуков об асфальт нарушали тишину улицы. Гомонили занятые поиском пропитания воробьи. Время от времени из-за облаков выглядывало солнце. Приставленный к Карлайл полицейский в штатском лавировал среди пешеходов и вспоминал залитые солнцем обеды детства. Перед мысленным взором его вставали кусок мяса, йоркширский пудинг с подливой, а потом скучный час в передней комнате. Карлайл не доставляла ему никаких хлопот, он просто хотел есть.
Полицейский видел, как Карлайл колебалась на углу Костерс-Роу, остановился и закурил. Она посмотрела вдоль ряда домов, кончавшегося тупиком, потом прибавила шаг, продолжая путь в прежнем направлении. И как раз в этот момент из шестого от утла дома вышел темноволосый молодой человек и сбежал по лестнице в самый раз, чтобы увидеть уходящую Карлайл. Он крикнул: «Лайла!» и помахал ей рукой. Она вдруг заторопилась и, едва миновав угловой дом, когда ее знакомый уже не мог ее видеть, бросилась бежать. «Эй, Лайла!» — крикнул он еще раз. — «Лайла», — и припустил вдогонку. Полицейский видел, как молодой человек завернул за угол и побежал. Догнав Карлайл, он схватил ее за руку, и она тут же повернулась к нему лицом. Теперь они стояли друг против друга.
Еще один мужчина вышел из дверей какого-то дома, стоящего глубже в тупике, и быстро пошел по той же стороне, что полицейский из Скотленд-Ярда. Эти двое поздоровались как старые друзья, пожав руки. Человек из Ярда предложил второму сигарету и зажег спичку.
— Как делишки, Боб? — негромко спросил он. — Это твой воробей?
— Он. А кто дама?
— Это моя, — ответил первый, стоя спиной к Карлайл.
— Она ничего, — пробормотал его коллега, взглянув на Карлайл.
— Мне бы отлучиться на пару минут — я еще не обедал.
— Они спорят?
— Похоже на то.
— Стараются говорить тихо.
Движения двух соглядатаев были неторопливы и размеренны — знакомые остановились поболтать, и только.
— Предлагаю пари, — сказал первый.
— Они сейчас разойдутся в разные стороны — мне в жизни не везет.
— Ты не прав.
— Возвращаются к его дому?
— Похоже.
— Тогда я тебя покину.
— Идет. — Второй вытащил из кармана сжатую в кулак руку. — Ты выиграл.
— На сей раз повезло.
— А мне — нет.
— Обычно не везет мне.
— Я доведу их до места и заскочу перекусить. Освобождаю тебя на полчаса, Боб.
Они сердечно трясли друг другу руки, когда мрачные Карлайл и Эдуард Мэнкс прошли мимо них и свернули к Костерс-Роу.
Краем глаза Карлайл увидела Эдуарда, когда он появился у выхода из тупика. Ею овладела беспричинная паника. Она удлинила шаг, притворилась, будто поглядывает на часы, а когда он окликнул ее по имени, побежала. Сердце ее колотилось, во рту пересохло. Она часто видела себя бегущей во сне. За нею гнались, но поскольку даже в состоянии панического ужаса она ощущала в себе нечто, пугавшее ее саму, то она же бывала и преследователем. И теперь этот воплотившийся в явь кошмар пугал ее сильнее, чем во сне, потому что она слышала за спиной шаги Эдуарда и его голос, знакомый, но сердитый и призывающий ее остановиться.
Ноги налились свинцом, он догнал ее без труда. Предчувствие, что он ее вот-вот схватит сзади, было настолько сильным, что когда его рука действительно сомкнулась на ее локте, она ощутила подобие облегчения. Он резко повернул ее к себе, и она с радостью разозлилась.
— Чем ты, по-твоему, занимаешься, черт подери? — спросил он, тяжело дыша.
— Это мое дело, — выпалила она и дерзко добавила: — Я опаздываю. Опаздываю к ланчу. Тетя Силь будет в ярости.
— Не притворяйся ослихой, Лайла. Ты побежала, увидев меня. Слышала, как я тебя зову, и продолжала удирать. Как понимать всю эту чертовщину?
Его густые брови сошлись на переносице, нижняя губа оттопырилась.
— Пожалуйста, отпусти меня, Нед, — сказала она. — Я в самом деле опаздываю.
— Твои слова похожи на детский лепет, сама знаешь. Мне надоела эта морока. Пойдем ко мне. Я хочу поговорить с тобой.
— Тетя Силь…
— Бога ради! Я позвоню в «Герцогскую Заставу» и скажу, что ты завтракаешь у меня.
— Нет.
Он пришел в ярость. Все еще не отпускавшие ее руку пальцы вдруг причинили ей боль. И тут же, совладав с собой, он заговорил спокойнее:
— Ты не можешь надеяться, что я оставлю все как есть, в таком ужасном состоянии. Я должен понять, что происходит. Я уверен, что-то произошло прошлой ночью, когда мы возвращались из «Метронома». Прошу тебя, Лайла. Давай не будем стоять здесь и рычать друг на друга. Пойдем ко мне домой.
— Лучше не надо, честное слово. Я знаю, что веду себя странно.
Он взял ее под руку и прижал локоть к себе. В его руке не было прежней силы, но вырваться Карлайл все равно не могла. Он начал убеждать ее, и она вспомнила, что даже в детстве не могла долго сопротивляться.
— Пойдем, Лайла. Ну что ты? Перестань упрямиться, я не могу переносить эту неопределенность. Пошли.
Карлайл беспомощно посмотрела на двух мужчин, стоящих на противоположном углу, и ей показалось, что одного из них она видела прежде. «Хорошо бы, я его знала, — подумала она, — тогда могла бы остановиться и поговорить с ним».
Они повернули в Костерс-Роу.
— Дома найдется чем перекусить. У меня уютная квартирка. Я хочу, чтобы ты ее увидела. Разве мы не можем позавтракать вместе? Извини мою грубость, Лайла.
Ключ щелкнул в скважине синей двери. Они очутились в маленькой прихожей.
— Квартира в полуподвале, — сказал он, — но совсем не плохая. Даже сад есть. Сюда, вниз по лестнице.
— Иди первым, — сказала Карлайл. На самом деле она сомневалась, что это даст ей шанс убежать и что у нее вообще хватит решимости так поступить. Он пристально посмотрел на нее.
— Пожалуй, я не доверяю тебе, — чуть ли не весело сказал он. — Иди первой ты.
Спускаясь по крутой лестнице вниз, он чуть не наступал ей на пятки, а когда прошел вперед, чтобы открыть вторую дверь, снова взял ее за руку.
— Вот мы и пришли, — сказал он и распахнул дверь. Потом слегка подтолкнул Карлайл.
Комната была большая, с низким потолком, беленькими стенами и дубовыми балками над головой. Французские окна выходили в маленький дворик, где стояли горшки с цветами и кадки с платанами. Карлайл отметила, что обстановка в комнате современная: стальные стулья с пенопластовой обивкой, функционально безукоризненный письменный стол, диван-кровать с алым покрывалом. Над камином висел суровый натюрморт, единственная картина в этом жилище. Книжные полки, казалось, были взяты напрокат из магазина левой литературы. Всюду царила безукоризненная чистота.
— Дубовые балки — это напоминание о биржевом маклере времен Тюдоров, — говорил он. — Совершенно бесполезны, конечно, и отвратительны. А во всем остальном ведь неплохо? Посиди, пока я приготовлю чего-нибудь выпить.
Она села на диван и притворилась, что слушает. Его натужные усилия представить происходящее приятной случайной встречей ничуть не успокаивали ее. Он все еще злился. Она взяла принесенный им бокал и тут же обнаружила, что не может поднести его к губам — так трясется рука. Жидкость пролилась. Она наклонила к бокалу голову и сделала большой глоток, надеясь, что спиртное успокоит ее. Осторожно потерла носовым платком влажные пятна на покрывале, прекрасно зная, что он наблюдает за ней.
— Поговорим наконец, черт возьми, или сначала перекусим? — спросил он.
— Говорить не о чем. Мне жаль, что я такая ослиха, но в конце концов на меня нашло какое-то затмение. Теперь я понимаю, что убийство не по мне.
— Нет-нет, все не так. Ты удирала от меня, как заяц, не потому, что кто-то убил аккордеониста. — После долгой паузы он добавил спокойно: — Если только не подозреваешь, что это сделал я. А ты подозреваешь?
— Не будь болваном, — сказала она, и по какой-то нелепой, невольной случайности, не связанной ни с каким осознанным побуждением, ее ответ прозвучал неубедительно и чересчур резко. Меньше всего она ожидала услышать от него такой вопрос.
— Что же, я рад хотя бы этому. — Он сидел на столе, рядом с Карлайл. Она смотрела не на его лицо, а прямо перед собой — на его левую руку, спокойно лежавшую у него на колене.
— Ну и что же я сделал? Что-то ведь я сделал, так? Что именно?
«Я должна кое-что ему сказать — не все, часть. Не о самом факте, а о том, что не так важно», — подумала Карлайл. Она принялась искать слово, с которого можно начать, какую-то приемлемую форму, но усталость ее была столь велика, что она с изумлением услышала вдруг собственный резкий и громкий голос:
— Я узнала про Г. П. Ф.
Его рука дернулась и исчезла из ее поля зрения. Карлайл подняла голову, ожидая увидеть на его лице гнев или остолбенение, но он повернулся вбок, чтобы поставить бокал на столик позади себя.
— Узнала? — переспросил он. — Довольно нескладная история, правда? — Он быстро пересек комнату, подошел к стенному шкафчику и открыл его. — Кто тебе сказал? Кузен Джордж?
— Нет. Я увидела письмо, — сказала она, переставая чему-либо удивляться.
— Какое письмо? — спросил он, роясь в шкафчике.
— Письмо к Фелисите.
— А, то самое, — протянул Мэнкс и повернулся к Карлайл. В руке он держал пачку сигарет. Подошел к ней и предложил закурить. Она отрицательно покачала головой, тогда недрогнувшей рукой он зажег сигарету для себя.
— Как случилось, что письмо попало к тебе? — спросил он.
— Оно было потеряно. Оно… я… да какое это имеет значение! Все ясно без слов. Нужно продолжать?
— Я все никак не уразумею, почему эта находка заставила тебя изображать спринтера при виде меня.
— Пожалуй, и сама не возьму в толк.
— Что ты делала минувшей ночью? — внезапно спросил он. — Куда ушла после нашего возвращения в «Герцогскую Заставу»? Почему вернулась с Элейном? Что ты замыслила?
Невозможно было сказать ему, что Фелисите потеряла письмо. Он сразу догадается, что Элейн его прочитал; хуже того, Нед будет вынужден признаться — возможно, опять придется спорить — в своем новом отношении к Фелисите. «Вдруг он, — думала Карлайл, — прямо скажет, что влюблен в Фе, а я сейчас не в той форме, чтобы взять и эту высоту».
Поэтому она сказала:
— Не важно, что я замыслила. Не могу тебе сказать. К тому же я нарушила бы обещание молчать.
— Это как-нибудь связано с делами Г. П. Ф.? — резко спросил Мэнкс — и потом: — Ты хотя бы никому не говорила об этом?
Элейну она ничего не говорила. Он сам нашел письмо. В полном отчаянии она покачала головой. Мэнкс склонился над нею.
— Ты никому не должна говорить, Лайла. Это важно. Ты понимаешь, насколько важно?
Отдельные фразы, говорившие о неописуемом коварстве написавшего ту отвратительную страничку, всплывали в ее памяти.
— Тебе не нужно уговаривать меня, — сказала она, отводя глаза, чтобы не видеть его упорного сердитого взгляда, и вдруг ее прорвало: — Такое грязное ремесло, Нед. Весь этот журнал. Вроде наших романчиков, сшитых на живую нитку. Как ты мог?!
— Я не стыжусь своих статей, — после паузы сказал он. — Вот оно в чем дело. Ты, значит, пуристка?
Карлайл стиснула руки и посмотрела ему прямо в глаза.
— Должна тебе сказать, — начала она, — что если какими-то дьявольскими, путаными путями, которые выше моего понимания, эти делишки Г. П. Ф. связаны со смертью Риверы, то…
— Ну?
— Я имею в виду, если окажется… я хочу сказать…
— Ты хочешь сказать, что все скажешь Элейну, если он задаст тебе прямой вопрос?
— Да.
— Понимаю.
Голова Карлайл раскалывалась от боли. На еду она не могла смотреть, поэтому алкоголь возымел свое действие. Невесть откуда взявшийся антагонизм между ними, ощущение враждебности комнаты, ставшей для нее западней, тяжесть переживаемого страдания — все соединилось в нечто непереносимое, неопределенное, подернутое вязким туманом нереальности. Когда он положил руки ей на плечи и громко сказал:
— За этим скрывается еще что-то. Что? Продолжай, — она услышала его голос откуда-то издали. Его руки давили ей на плечи.
— Я узнаю, — сказал он.
В дальнем конце комнаты зазвонил телефон. Она видела, как он подошел к нему и снял трубку. Голос его моментально изменился и приобрел легкий дружеский оттенок, знакомый ей с незапамятных времен.
— Да? Привет, дорогая Фе. Прошу прощения, что не позвонил раньше. Лайлу несколько часов промучили в Скотленд-Ярде. Да. Я встретил ее и обещал позвонить и сказать, что она опоздала и перекусит где-нибудь. Я пригласил ее к себе. Пожалуйста, передай кузине Сесиль, что вина целиком на мне, а не на ней. Я обещал, но не позвонил. — Он посмотрел на Карлайл. — Она в полном порядке. Я присмотрю за ней.
3
Если представить художника, хотя бы сюрреалиста, за попыткой изобразить настоящего детектива из полиции на типичном и сложном фоне его повседневной работы, мы, несомненно, увидим на его полотне комнату с заросшими пылью углами, предметы, замерзшие в непривычной назойливости, пепельницы, столы под сукном, переполненные мусором корзины, столы в серых пятнах от пепла, грязные стаканы на них, стулья, расставленные как попало, остатки еды и шторы, в которые навсегда въелся застарелый запах их ненужности.
Когда в половине первого в этот воскресный день Элейн и Фокс вошли в «Метроном», там все еще пахло субботним вечером. Сам ресторан, раздаточные и кухни сияли чистотой, но вестибюля и конторских помещений рука человека не касалась, и на них следы отгремевшего веселья казались тонким слоем пыли. Три человека в рубашках с короткими рукавами приветствовали Элейна с тем оттенком мрачного удовлетворения, который сразу говорит о неудачных поисках.
— Все впустую? — спросил Элейн.
— Пока да, сэр.
— Нужно осмотреть коридор, ведущий из вестибюля позади кабинетов в задние помещения, — сказал Фокс.
— По этому коридору убитый должен был пройти, чтобы появиться в дальнем конце ресторана.
— Мы сделали это, мистер Фокс.
— Опечатали коридор?
— Нет еще, мистер Элейн.
— Я поискал бы еще там. — Элейн указал через обе открытые двери кабинета Сесара Бонна во внутреннее помещение. — Начните с той, задней комнатушки.
Сам он прошел в ресторан. Столик, за которым он и Трой сидели минувшим вечером, был вторым справа. На нем лежали ножками кверху стулья. Элейн взял один и сел. «Двадцать лет, — думал он, — я тренировал память и не давал себе поблажек. Впервые стал свидетелем по делу, которым занимаюсь. Я гожусь на что-нибудь или уже закис?»
Сидя в одиночестве, он начал воссоздавать по памяти всю сцену, начиная с мелочей: белая скатерть, находившиеся на столике предметы, длинная ладонь Трой рядом с его рукой — все это он видел естественным образом, не прикладывая никаких усилий. За соседним столиком спиной к нему сидела в красном платье Фелисите де Сюзе. Она крутила пальцами белую гвоздику и искоса поглядывала на мужчину, сидевшего сбоку от нее. Он находился между Элейном и лампой на том столике. Его профиль четко вырисовывался на фоне лампы. Он сидел, повернув голову к оркестровому помосту. Справа от него находилась Карлайл Уэйн — ее было хорошо видно, лампа освещала ее ярче других. Чтобы лучше наблюдать за происходящим на сцене, она наполовину повернулась спиной к столику. От висков ее волосы волнами уходили назад. На лице было выражение сострадания и смущения. За Карлайл, спиной к стене, почти полностью заслоненный остальными, виднелся строгий силуэт леди Пестерн. Когда ее соседи по столику двигались, Элейну открывались то ее величественная прическа, то царственные плечи, то бюст, но ни разу — ее лицо.
Над ними и рядом с ними бешено дергался среди скопища барабанов мужчина. Его заливал поток света, поэтому его было видно прекрасно. Лысая голова лорда Пестерна раскачивалась и подпрыгивала. Блики плясали на металлических частях его инструментов. Потом луч прожектора переместился в центр сцены, где, откинувшись назад и почти положив аккордеон на грудь, играл Ривера. Сверкали глаза, зубы, хром и перламутр инструмента. Неподвижная стрела метронома смотрела прямо в грудь Риверы. Позади него, наполовину освещенная, металась вверх и вниз пухлая рука, колотившая по воздуху дирижерской палочкой. На круглом лице застыла широкая улыбка. У границы освещенного круга лицом к Ривере появился лорд Пестерн. Револьвер, направленный на искривленную фигуру, полыхнул пламенем — и Ривера упал. Затем последовали новые выстрелы, притворные падения и… Элейн с силой прижал ладони к столу. Это произошло потом, не до того, — безумная пляска цветных лампочек. Красные, зеленые, синие, они вспыхивали и гасли по всей стреле и каркасу метронома. Потом, а не до того, стрела качнулась в сторону от распростертой фигуры и вместе со всей этой подмигивающей цветовой свистопляской пришла в движение.
Элейн поднялся на оркестровый помост. Встал на том месте, где упал Ривера. Он оказался как бы внутри скелетообразной башни метронома. На задней плоскости сооружения он увидел распределительное электрооборудование. Посмотрел вверх — прямо над его головой висела гигантская стрела. Она представляла собой полую отливку из стали или пластика, усеянную миниатюрными лампочками, и по какой-то ассоциации вдруг напомнила ему украшенный драгоценными камнями дротик. Справа от двери в комнату для оркестрантов, скрытый от публики роялем, находился небольшой пульт, вмонтированный в стену. За лампочки, по словам музыкантов, отвечал Хэппи Харт. Со своего места за роялем или с того, куда он упал после выстрела лорда Пестерна, ему не составляло труда дотянуться до пульта. Элейн для проверки протянул руку и надавил на кнопку с надписью «Мотор». Первому громкому щелчку предшествовало глухое рычание откуда-то изнутри. Гигантская указывающая вниз стрела пошла вправо, на миг замерла, двинулась влево, достигла крайней точки и пошла в обратную сторону под аккомпанемент собственного храповика. Элейн включил лампочки и немного постоял внутри этого механического калейдоскопа — несообразная, неподвижная фигурка. Острие стрелы с мерцающими на нем лампочками проносилось в десяти сантиметрах над его головой. «Если долго смотреть на эту чертову штуковину, она вполне может загипнотизировать», — подумал он и отключил ток.
Вернувшись в служебные помещения, Элейн увидел Фокса, под наблюдением которого два водопроводчика снимали куртки в туалете.
— Выудить что-нибудь проволокой не удалось, мистер Элейн, — сообщил Фокс, — поэтому попытаемся посмотреть эту систему в разрезе.
— Я не питаю больших надежд на успех, — отозвался Элейн, — но пока продолжайте.
Один из водопроводчиков дернул за цепочку и углубился в созерцание последствий.
— Ну? — спросил Фокс.
— Не могу сказать, что система работает как часы, — поставил диагноз водопроводчик, — но она работает, если вы понимаете меня. — Он поднял вверх палец и посмотрел на своего коллегу.
— Сифон барахлит? — спросил тот.
— Как пить.
— Мы вас пока оставим, — сказал Элейн и увлек Фокса в кабинет.
— Давайте припомним, Фокс, основные особенности этой дьявольской головоломки. Называйте.
— Подготовка к преступлению в «Герцогской Заставе», — без промедления заговорил Фокс. — Наркотики, «Гармония», подмена, аккордеон, необычное орудие убийства.
— Добавим еще одну. Метроном бездействовал, пока играл Ривера. И начал свой чертов «тик-так» после того, как упал Ривера, а лорд Пестерн расстрелял все холостые патроны.
— Согласен с вами, сэр. Конечно, — безмятежно сказал Фокс, — и это тоже. Добавляем метроном.
— Теперь еще раз переберем остальное и поглядим, что получается.
Сидя в грязном кабинете Сесара Бонна, они сортировали, отбрасывали за ненадобностью, подправляли, разнимали на части фрагменты дела. Они бубнили под прерывистый аккомпанемент гидродинамических экспериментов водопроводчиков. Через двадцать минут Фокс закрыл свой блокнот, снял очки и твердо посмотрел на шефа.
— Вывод ясен, — сказал он. — Если отбросить несущественные детали, нам не хватает единственной вещи. — Он уперся ладонью в стол. — Если мы сумеем заполучить ее и если, уже будучи в наших руках, она окажется той самой, — наш маленький шедевр окажется завершенным.
— Если и когда, — добавил Элейн.
Дверь внутренней комнаты отворилась, и вошел старший водопроводчик. С притворной скромностью на лице он вытянул голую руку. На беловатой от хлорки ладони лежал револьвер, с которого на пол капала вода.
— Это именно то, что вы хотели? — мрачно спросил он.
4
Доктор Кертис ждал у главного входа дома, в котором жил Бризи.
— Извините, что пришлось вас побеспокоить, Кертис, — сказал Элейн, — но нам необходимо ваше мнение о его состоянии: способен ли он давать показания? Распоряжается Фокс. Он у нас босс по наркоманам.
— В каком он, по вашему мнению, сейчас состоянии, доктор? — спросил Фокс.
Доктор Кертис посмотрел на свои ботинки и заговорил, взвешивая каждое слово:
— Тяжелое похмелье. Его трясет. Депрессия. Может возмущаться. Может быть, напротив, тихим. Нельзя предугадать.
— Допустим, он согласится говорить. Можно ли считать его слова правдивыми?
— Не очень. Наркоманы обычно лгут.
— Какой линии поведения следовать? Угрожать или задабривать?
— Судя по обстоятельствам.
— Вы можете хотя бы подать мне знак, подмигнуть, что ли?
— Хорошо, но сначала давайте на него посмотрим.
Квартиры здесь были выдержаны в стиле сомнительного модерна, отовсюду бессмысленно лезла в глаза сияющая хромированная сталь почти в манере Бризи Беллера.
Элейн, Фокс и Кертис поднялись на нужный этаж в лифте эпохи рококо и проследовали к нужному номеру по коридору, напоминавшему подземный туннель. Фокс позвонил, и дверь приоткрыл агент в штатском. Увидев гостей, он снял цепочку и впустил их в квартиру.
— Как он? — спросил Элейн.
— Проснулся, сэр. Не шумит, не беспокоен.
— Что-нибудь говорил? — спросил Фокс. — Осмысленное, конечно.
— Совсем немного, мистер Фокс. Как будто очень тревожится по поводу убитого. Говорит, что не знает, как обойдется без него.
— Это звучит осмысленно в любом случае, — буркнул Фокс. — Можно войти к нему, мистер Элейн?
Единственной достопримечательностью дорогой и весьма безликой квартиры оказались многочисленные фотографии с автографами в рамках и страшный беспорядок. Бризи в халате немыслимого великолепия сидел в мягком кресле, в которое погрузился, казалось, еще глубже, едва увидел вошедших. Лицо его цвета недожаренной курицы было дряблым. Узнав доктора Кертиса, он жалобно заголосил.
— Док, меня рвет на части, — вопил он. — Христа ради, док, осмотрите меня и скажите им.
Кертис пощупал ему пульс.
— Послушайте, — донимал его Бризи, — вы ведь знаете, когда перед вами больной человек… послушайте…
— Помолчите.
Бризи оттянул нижнюю губу, подмигнул Элейну и с непоследовательностью марионетки в чужих руках изобразил свою знаменитую улыбку.
— Извините нас, — сказал он.
Кертис проверил его рефлексы, приподнял веки и осмотрел язык Бризи.
— Вы немного не в форме, — заявил он, — но не вижу причины, по которой вы не смогли бы ответить на вопросы этих джентльменов. — Он взглянул на Фокса. — Он вполне способен воспринять обычное предупреждение.
Фокс подошел, взял стул и сел напротив Бризи, который дрожащим пальцем указывал на Элейна.
— Откуда такая идея, — сказал он, — повесить этого беднягу на меня? Зачем вам нужно беседовать со мной?
— Инспектор Фокс расследует случаи незаконной торговли наркотиками, — сказал Элейн. — Он хочет получить от вас кое-какие сведения.
Элейн отвернулся, и Фокс взялся за дело.
— Итак, мистер Беллер, — сказал он, — думаю, будет справедливым сообщить о том, что нам уже известно. Потеряем немного времени, согласны?
— Я ничего не могу сказать. Я ничего не знаю.
— Мы знаем, что вы попали в беду, — продолжал Фокс, — и пристрастились к одному из наркотиков. Вы ведь действительно зависимы от него?
— Все потому, что я слишком много работаю. Дайте мне отдых, и я брошу. Клянусь. Постепенно. Это нужно делать не сразу. Ведь я правильно говорю, док?
— Я полагаю, что так и есть, — спокойно говорил Фокс. — Это понятно. Теперь о добывании зелья. От надежного человека мы узнали, что убитый был поставщиком отравы. Хотите что-либо добавить к моему заявлению, мистер Беллер?
— Это вам старый трутень сказал? — спросил Бризи.
— Готов штаны прозакладывать — он. Или Сид. Сид знал. Сид их хранил для меня. Грязный большевик! Значит, Сид Скелтон?
Фокс сказал, что информация поступила из нескольких источников, и поинтересовался, каким образом лорд Пестерн узнал, что Ривера продает наркотики. Бризи ответил, что лорд Пестерн умеет разнюхать все что хочешь. И отказался вдаваться в подробности.
— Я так понимаю, — сказал Фокс, — что его светлость минувшим вечером пытался убедить вас отказаться от наркотиков.
— Он хотел уничтожить меня! — У Бризи внезапно началась истерика. — Именно так. Слушайте! Что бы там ни было, не позволяйте ему сделать это. Он ведь сумасшедший — и сделает. Честное слово, сумасшедший.
— Что он сделает?
— То, что сказал. Напишет обо мне в этот поганый листок.
— В «Гармонию»? — наудачу спросил Фокс. — Ее вы называете листком?
— Да. Он сказал, что узнал о ком-то — Боже, он пронюхал обо всем. Вы понимаете — о наркотиках. Будь он трижды проклят, — визжал Бризи, — он убьет меня. Убил Карлоса, и что мне теперь делать, где доставать? Все высматривают, шпионят, а я не знаю. Карлос мне ничего не говорил. Я не знаю.
— Ничего не говорил? — миролюбиво спрашивал Фокс. — Вот оно что! Не говорил, где их достает! Готов спорить, что он обдирал вас как липку, а?
— Бог мой, вы мне это говорите?
— И не обещал никакой скидки, если бы вы, к примеру, помогли ему со сбытом?
Бризи съежился в кресле.
— Ничего не знаю об этом. Ничего.
— Я хочу сказать, — развивал свою мысль Фокс, — возможности были, разве не так? Дамы или их партнеры, которые просят дирижера исполнить что-то специально для них. Записочка из рук в руки, чаевые или авансик, а поставка товара в следующий раз. Можно найти много возможностей. Мне странно, что он заставил вас подчиниться ему. Вы не обязаны ничего говорить, если не хотите, дело ваше. Мы переписали всех гостей ресторана в прошлый вечер и воспользуемся этими записями. Найдем людей, которым это нравилось, понимаете? Поэтому я ни на чем не настаиваю. Не беспокойтесь. Но мне пришла в голову мысль, что у вас с ним была некая договоренность. В благодарность за то, что вы могли…
— В благодарность! — Бризи пронзительно захохотал. — Вам кажется, что вы много знаете, — сказал он со значением и сделал судорожный вдох. Ему не хватало воздуха, и он начал обильно потеть. — Не знаю, что буду делать без Карлоса, — прошептал он. — Кто-нибудь должен помочь мне. Во всем виноват старый трутень. Он и его девица. Хоть бы затяжечку… — он обращался к доктору Кертису. — Не укол. Я знаю, что укол вы мне не сделаете. Крохотную затяжечку. По утрам я обхожусь без этого, но в порядке исключения, док, а? Док, вы не можете…
— Потерпите еще немного, — сказал доктор Кертис не без сочувствия. — Подождите. Пока вы еще в состоянии управлять собой. Потерпите.
Неожиданно Бризи с глупым видом зевнул так, что на две части разделилось его лицо, обнажились десны и обложенный язык. Потом потер руки и шею.
— У меня чувство, будто под кожей что-то копошится. Вроде червей, — капризно сказал он.
— Теперь насчет оружия, — сказал Фокс.
Бризи подался вперед, положил руки на колени, передразнивая Фокса.
— Насчет оружия? — кривляясь, переспросил он. — Продолжаете талдычить насчет оружия. Пришли, чтобы и дальше мучить меня. Чей это был револьвер? Чей это был треклятый зонтик? Чья была эта треклятая приемная дочь? Чья была эта треклятая выдумка? Убирайтесь! — Он откинулся на спинку кресла, часто и тяжело дыша. — Убирайтесь. У меня есть права. Убирайтесь.
— Почему бы нет? — согласился Фокс. — Мы предоставляем вас самому себе. Если только мистер Элейн…
— Нет, — отрезал Элейн.
У двери доктор Кертис обернулся.
— Кто ваш врач, Бризи? — спросил он.
— У меня нет врача, — прошептал Бризи. — У меня все в порядке. Все в порядке.
— Мы найдем кого-нибудь для вас.
— А вы не можете? Вы не можете стать моим врачом?
— Почему нет — могу, — ответил доктор Кертис.
— Пошли, — сказал Элейн, и дверь закрылась за ними.
5
С одной стороны, куда попала бомба, от проезда Матери семейства практически ничего не осталось, зато с другой — проезд представлял собой типичную для Сити узкую, пахнущую рекой очаровательную улочку со старинными зданиями по обеим сторонам и темными подъездами.
«Гармония» располагалась в высоком здании на углу, от которого проезд нырял с холма вниз, а вправо уходил тупик под названием «Шаги Странника». В этот солнечный воскресный день обе улочки были пустынны. Шаги Фокса и Элейна разносились, казалось, по всему проезду. Не дойдя до угла, инспекторы наткнулись на наблюдательный пост Найджела Батгейта под аркой, ведущей во двор пивовара.
— Во мне вы найдете человека, — сказал Найджел, — понимающего детективов с полуслова, и одновременно карманный путеводитель по Сити.
— Надеюсь, вы такой и есть. Чем порадуете?
— Его кабинет на первом этаже, окном выходит на эту улицу. Ближайший вход за углом. Если он там, дверь будет на запоре, а снаружи должна висеть записка «Занят». Он всегда запирается изнутри.
— Он там, — сказал Элейн.
— Откуда вам известно?
— За ним шел хвост. Наш человек сообщил о его появлении из телефона-автомата и вот-вот вернется на свое место.
— В верхней части улицы, если у него голова на плечах, — пробормотал Фокс. — Смотрите, сэр!
— Соблюдать тишину, — прошептал Элейн.
Найджел даже не пытался сопротивляться, оказавшись сначала в медвежьих объятиях Фокса, а потом в какой-то стенной нише, куда его запихнул Фокс. Элейн вжался в это же спасительное углубление древней стены.
— Вы кричите «мама», а я — «давай бумажник»! — шепнул Элейн. Кто-то быстро шел по проезду Матери семейства. Эхо шагов скакнуло под арку, когда мимо, залитый солнцем, прошел Эдуард Мэнкс.
Они, не шелохнувшись, стояли у темной стены и ясно слышали стук в дверь.
— Ваша ищейка, похоже, ошиблась, — с некоторым облегчением сказал Найджел. — За кем же тогда велась слежка? Очевидно, не за Мэнксом.
— Очевидно, — отозвался Элейн, и Фокс таинственно пробубнил что-то себе под нос.
— Чего мы ждем? — капризно спросил Найджел.
— Дадим ему пять минут, — сказал Элейн, — пусть усядется.
— Я иду вместе с вами?
— Хотите?
— Конечно. Хотя иногда накатывает желание, — сказал Найджел, — ничего не знать вообще.
— Там может оказаться не все так просто, — предположил Фокс.
— Весьма вероятно, — поддержал Элейн.
Воробьи суетились и ссорились на залитой солнцем улице, невесть откуда налетевший ветерок взвихрил пыль, где-то, невидимые, по забытому флагштоку хлопали провисшие растяжки.
— Нет ничего глупее, — сказал Фокс, — чем в воскресенье мотаться по Сити. Но в молодости я занимался этим шесть месяцев кряду. Вы спросите, какого черта мне здесь было нужно.
— Кошмарная загадка, — отозвался Элейн.
— Я брал сюда с собой «Полицейский устав» и старался вызубривать по шесть страниц в день. В те молодые деньки, — сказал Фокс, — во мне было много тщеславия.
Найджел взглянул на часы и закурил.
Проходили минуты. Башенные часы пробили три, им вторил нестройный хор часов с других башен и зданий. Элейн выглянул из-под арки на улицу, посмотрел направо и налево.
— Можно трогаться в путь, — сказал он. Снова посмотрел вдоль улицы и махнул рукой. Фокс и Найджел последовали за ним. На тротуаре появился мужчина в темном костюме, он шел навстречу. Элейн сказал ему несколько слов и пошел к угловому дому. Мужчина скрылся под аркой.
Они быстро прошли мимо незанавешенного окна, по которому наискось краской было написано: «Гармония» — и свернули в тупик. Там обнаружилась боковая дверь с латунной табличкой. Элейн повернул ручку, и дверь открылась. Фокс и Найджел вступили следом за шефом в темноватый проход, который, видимо, соединялся с главным коридором. Справа, еле различимая в сумеречном свете, виднелась дверь. Отчетливой была только надпись «Занят» на картонке. За дверью слышался стрекот машинки.
Элейн постучал. Стрекот тут же прекратился, в комнате отодвинули стул. Кто-то подошел к двери и голосом Эдуарда Мэнкса спросил:
— Эй, кто там?
— Полиция, — ответил Элейн.
В полной тишине пришедшие вопросительно смотрели друг на друга. Элейн снова поднес костяшки пальцев к двери, подождал секунду и сказал:
— Можно с вами переговорить, мистер Мэнкс?
Через секунду голос ответил:
— Сейчас выйду.
Элейн глянул на Фокса, который встал рядом с ним. Табличка «Занят» с шумом исчезла в прорези двери и открылась надпись «Частные консультации, Г. П. Ф.». Щелкнул замок, дверь открылась внутрь комнаты. Мэнкс держался одной рукой за косяк, другой за дверь. За спиной его была деревянная ширма.
Башмак Фокса переступил через порог.
— Я выйду к вам, — повторил Мэнкс.
— Напротив, — мы войдем, если не возражаете, — сказал Элейн.
Без всякого насилия или грубости, но быстро и решительно они прошли мимо Мэнкса и дальше — за экран. Мэнкс секунду смотрел на Найджела, словно не узнавая его, затем последовал за полицейскими, и Найджел беспрепятственно проскользнул внутрь.
За столом с лампой под зеленым колпаком спиной к вошедшим кто-то сидел. Когда появился Найджел, вращающийся стул скрипнул и повернулся вокруг оси. Неопрятно одетый, с зеленым козырьком от солнца на лбу, на них, надув щеки, смотрел лорд Пестерн.
