— 18 —
Эстель, похоже, слишком расстроилась, чтобы поддерживать разговор. Мы унесли с собой воспоминания об этих плачущих детях, о раздетой, съежившейся от холода и стыда матери, о толпе, жаждущей крови. Это видение преследовало нас всю дорогу, пока мы ехали назад в Понтобан. Я затормозил около редакции „Журналь-экспресс“.
Мне хотелось обсудить кое-что с ней, узнать ее мнение о Нинетт, спросить, насколько она поверила этой истории о Сультах. Дети Сульта спаслись, но какое будущее ожидало их? Они превратились в маленьких поджигателей? Они оба умерли в лесу или же только один? И какая существует здесь связь с сегодняшним Шеноном, связь, которая могла бы указать на причину, по которой пропали Мартин и Сюзи? Но Эстель сказала, что слишком устала. Ей нужно зарабатывать на жизнь, добавила она сердито.
Я предложил ей поужинать вместе.
— Я занята, месье, — ответила она.
— Эстель, не будь смешной. Ты не можешь вкалывать круглые сутки. Я уже попробовал однажды.
— Я работаю по ночам… Джим.
— Но не сегодня же?
И эта женщина еще пыталась совратить меня! Я хотел взять реванш.
— Это будет неумно, — сказала она.
— Это будет признательностью за твою помощь.
— Нет, — повторила она, но уже колеблясь.
За нами на узенькой улочке скопилась вереница машин.
— Пожалуйста, Эстель.
Она казалась и расстроенной и сопротивляющейся, как будто хотела убежать. Машины нетерпеливо сигналили, а мы их задерживали.
— Сегодня, — настаивал я.
— Ну… возможно.
Она нахмурилась, потом улыбнулась. Я сказал, что позвоню ей в восемь.
Я вернулся в гостиницу „Левант“ и попробовал сделать несколько звонков из своей душной маленькой комнатки. Один из них — Бобу в офис.
— Джим! — закричал он. — Что ты там делаешь? Почему не вернулся с Эммой?
Его слова звучали так, как будто он считал, что мне очень хочется торчать здесь.
— „Содействую расследованию полиции“, как говорится.
— Какие-нибудь новости, Джим?
— Ничего определенного, Боб. Вступаю в схватку с прошлым.
— Что?!
— Не важно, Боб. Тебе нужно, чтобы я вернулся?
В глубине души он хороший парень, по-видимому, моя семья ему нравилась.
— Нет, мы справимся. Закончили работу над Бристолем.
Я даже забыл о ее существовании.
— Здорово! — воскликнул я. — Может, я скоро вернусь.
— Оставайся сколько тебе нужно.
— Спасибо, Боб.
Я спустился вниз поискать продавщицу сигарет, но киоск был уже закрыт. Я пытался дозвониться до родителей Эммы. Я знал, что они не могли уехать, не предупредив меня, и все же ни вчера, ни сегодня их телефон не отвечал. Я звонил каждый час, с часа до шести, пока, к своему облегчению, не услышал, как зазвонил телефон на тумбочке рядом с кроватью.
— Это Англия, месье, — сказала телефонистка так, как будто она наконец-то дозвонилась до Монголии.
— Хорошо. Замечательно. Спасибо. Алло?
Говорил отец Эммы, полковник, гулким голосом, который всегда звучал так, словно он удерживается, чтобы не чихнуть.
— Джеймс?
— Привет. Эмма там?
— Где ты?
— Сен-Максим-ле-Гран. Вверх по дороге от Шенона. Где Эмма?
Пауза. Какой-то шаркающий звук, будто он протирает трубку.
— Эмма неважно себя чувствует.
— Джеральд, что случилось? Я надеялся, что она подойдет к телефону… Можешь ее позвать?
Еще пауза.
— Она не хочет сейчас говорить с тобой.
О Господи! Сердце у меня упало.
— Что случилось, Джеральд?
Вместо ответа он задал вопрос:
— Есть какие-нибудь новости, Джеймс?
— Ну, пока никаких, но я работаю над этим. Эмма в постели?
— Нет… она отдыхает.
— Тогда я могу поговорить с ней?
— Не сейчас.
Я вышел из себя. Такой оборот не содействовал укреплению англо-американских отношений.
— Ради Бога, дружище…
— Она уехала, — сказал он. — Уехала к подруге.
— Куда? К кому? — заорал я в трубку.
Старик тоже разозлился, и мы принялись кричать друг на друга.
— Оставь ее в покое, Джеймс! Она хочет сама справиться со всем.
— Что?
— Ты слышал. Она не хочет с тобой говорить. Уехала с друзьями.
— С кем?
— С Дженни Макомбер.
Макомберы. Эти идиоты Макомберы из Санбери, старого колледжа Эммы, те люди, с которыми мы должны были ужинать накануне тех дней, когда все это началось. Эмма тогда отменила ужин, потому что я был чертовски занят. Я чувствовал, что они как бы берут реванш.
— Надолго уехала?
— Не знаю. На несколько дней.
— В Санбери? У тебя есть их телефон?
— Извини, но она просила, чтобы ты ей не звонил. Если будут какие-нибудь новости, звони сюда.
Эмма избегала меня. Возможно, она решила, что все это подстроил я. Возможно, думала, что я остался здесь, чтобы крутить роман с Эстель Деверо. Я выходил из себя от ярости.
— Не играй со мной в игры, Джеральд. Я могу ответить тем же.
Это было глупое замечание, вырвавшееся у меня от злости, и я пожалел о нем. Я чувствовал, что подтвердил его домыслы, но очень уж разозлился, чувствуя, что ядовитые подозрения, поддерживаемые Ле Бревом и другими, проникли в ее сознание.
— Позвони, когда сможешь нормально разговаривать.
— Извини, Джеральд.
Он тоже немного успокоился и проявил максимум понимания.
— Все это не так легко, — вздохнул он. — Такое несчастье.
— Я застрял здесь, потому что ищу детей, дружище. Только по этой причине. Договорились?
— Одобряю.
Он одобряет, видите ли! Довольно мило с его стороны. Эмма — мать моих детей, и я хотел многое ей сказать, хотя бы о странных смертях в прошлом. Но, черт побери, мне пришлось общаться с ее чокнутым отцом, а она укатила со своими друзьями, разобраться, как она относится ко мне и что обо мне думает. И не оставила никакого выбора.
— Ну ладно, Джеральд, передай ей, что я звонил.
Вместо этого я рассказал все Эстель. Когда она вечером открыла мне дверь, то выглядела потрясающе в простом темно-вишневом платье, которое подчеркивало ее стройную гибкую фигуру. Впервые она казалась такой соблазнительной, волосы ее были тщательно вымыты и переливались как водопад. Я заказал столик в ресторане „Крок д’Ор“ около моста, под шелестящими деревьями, с флажками, развешанными между веток. Столики стояли около самой реки. Что-то тихо наигрывал пианист. В вечернем воздухе все это приобретало интимный смысл — идеальное место для любовных свиданий.
— Тебе лучше? — поинтересовалась она.
— Намного.
Мы улыбнулись друг другу.
— Если не считать, что моя жена не желает разговаривать со мной…
Лицо Эстель омрачилось, затем она, похоже, расслабилась:
— Что случилось, Джим?
Я рассказал ей о заблуждении Эммы, о том, что она, как и Ле Брев, избегает меня.
— Скоро все войдет в свое русло, — заметила она. — Джим, я уверена, что…
— Почему ты так уверена? Все, что мне удалось выяснить, — какая-то полуправда и куча всяких неопределенностей.
Она провела рукой по своим волосам лунного цвета.
— Что, например?
— Ну, например, сколько же детей Сульта погибло там, в лесу. И что от меня скрывает полиция.
— Один или двое, какое это имеет значение?
— Не знаю. Но, пока я не найду что-нибудь, подозрение падает на меня. Даже моя собственная жена…
Она протянула руку и погладила мое лицо.
— Не думай об этом, Джим.
Но я выложил то, что узнал:
— Это начинает выглядеть как заговор. Мы можем жестоко обмануться, доверяя Ле Бреву и Элореану, людям, которые расследовали обстоятельства смерти детей Сульта.
— Такое невозможно, — не согласилась она.
— Нет? Почему? Ты видела, как живет Элореан. Ни он, ни Ле Брев не могли заработать такие деньги на полицейской службе.
Она помолчала, разделывая грудку курицы, и выпила еще бокал шабли. Мне почему-то захотелось разгладить складку между ее красивыми бровями.
— Что ты хочешь от меня?
— Мне все еще нужна твоя помощь.
— Но я не в состоянии вернуть тебе детей.
Ее лицо выражало тревогу.
— Можно же выяснить, что в конце концов произошло.
— Иногда я ненавижу себя.
— Не говори так, Эстель.
Она наклонилась ко мне, ее голубые глаза затуманились, на них навернулись слезы.
— Ничего хорошего из этого не выйдет, Я не могу. — Она покачала головой. — Возвращайся к Эмме, Джим.
— Когда что-то выясню, дорогая. Зачем же плакать?
Я неуклюже пытался помочь ей, успокоить. Она смотрела на меня увлажнившимися глазами.
— Ты ведь знаешь, почему я плачу. Знаешь, зачем привел меня сюда.
Я попытался отрицать, объясняя, что, когда назначал свидание, еще не знал, что Эмма избегает меня, мы просто работаем вместе, вот и все.
Я увидел, что она застыла.
— Мы вместе как бы профессиональная команда.
— Очень даже профессиональная.
— О ради Бога.
Я был тронут, я был наивен. Музыка ласкала нас, сладкая и сентиментальная, и кровь по жилам побежала быстрее. Я потерял детей и был разбит горем. Моя жена уехала в Англию, наполовину уверенная в том, что это все дело моих рук. А Эстель была здесь. И ждала.
После ликера и кофе мы гуляли у реки, которая в этом месте круто сворачивала и уходила под мост. Она взяла меня под руку. Огни ресторана освещали посыпанную галькой дорожку, спускавшуюся меж платанами к воде, где обнимались влюбленные. У меня не было времени подумать об Эмме и ее раздумьях. Я захлопнул дверь, оставив за ней свои страхи. В данным момент более важно, что Эстель рядом со мной.
— Куда ведет эта дорожка? — спросил я.
Она лишь пожала плечами:
— Так далеко, как ты этого пожелаешь.
Под сенью деревьев мы остановились, и я обнял ее. Наши губы встретились, она прижалась ко мне.
— Нет, Джим, нет. Не надо, — прошептала она.
— Молчи.
Вечер еще не кончился, когда мы вернулись к машине и поехали к ней. На бульваре было полно прохожих, свет фар плясал перед нами. Где-то в уголке моего сознания промелькнула мысль, а не следит ли кто за нами.
— Во мне столько чувства, — шепнула она.
Мы прошли по мощеной улице через маленький белый дворик.
— Три недели назад, — сказала она, — мы еще не знали друг друга.
— Три недели назад я вел машину через Францию, счастливый глава семьи.
Она поискала ключи.
— Ты не должен так говорить.
В коридоре квартиры, сразу за входной дверью, мы поцеловались. Лежавшие прежде в хаосе книги были аккуратно расставлены по своим местам — похоже, она ожидала моего прихода. Она хотела меня. И мне она была нужна. Атмосфера любовного свидания захлестнула нас, едва она закрыла дверь.
У меня перехватило горло, когда красное платье соскользнуло с ее плеч. В этом душном маленьком коридоре она заставила меня на несколько минут забыть о моем горе. Я опять стал самим собой, одним человеком, а не четырьмя сразу.
Эстель задрожала и заплакала.
Через открытую дверь я видел за ее спиной спальню, подушки и покрывала — она оставила свет включенным. Там стояла двуспальная кровать с медными набалдашниками, похожая на ту, в доме.
И вдруг мое желание пропало. Страсть застряла у меня в горле, и я отпустил Эстель.
— Что случилось? — спросила она.
Я не мог что-либо объяснить или рассказать. Я хотел уйти, хотел, чтобы мы прекратили исследовать друг друга, словно секс перестал быть для нас новинкой, уникальной и неиспробованной.
— Пожалуйста, Джим. Пожалуйста, не вини себя ни в чем, — умоляла она.
— Нет, я виноват…
Она стала застегивать платье.
— Что ты имеешь в виду? — печально спросила она. — Ни в чем ты не виноват. Ни в чем.
Но сам я был в этом уверен меньше всех. Было уже поздно, меня ждал мой унылый номер в „Леванте“. Надо было идти, но мы колебались, и вдруг раздался звонок в дверь.
Эстель прижала руку к губам.
— Подожди, — сказала она. — Пройди туда и подожди. В комнату.
Она исчезла в проходе, оставив меня раздумывать, как легко стать неверным супругом. Дело тут не во влюбленности, просто нужны определенные обстоятельства. Принимая ее помощь, я сам создавал себе тайную жизнь. Скрываемую от Эммы. В результате моя семейная жизнь оказывалась на грани развала.
Я слышал, как Эстель открыла дверь и разговаривала с кем-то. Чувствуя себя полным дураком, я привел в порядок одежду, но все равно никак не мог сосредоточиться.
Она вернулась в белом жакете, накинутом на голые плечи, будто ей стало холодно, в том же самом белом хлопчатобумажном жакете, который был на ней, когда мы встретились в парке. Следом за ней шел худой молодой человек, темноволосый, с модной прической. Одет он был в зеленую куртку и джинсы. Эстель сказала, что его зовут Жюль.
Он тоже работал репортером в „Сюд журналь-экспресс“, у него были свои связи в полиции и он слышал свежие вести. По неуверенному поведению Эстель я понял, что она чем-то напугана.
— Джим, они нашли тело, — прошептала она. — Инспектор Ле Брев возвращается, и они хотят видеть тебя завтра, чтобы провести опознание. — Она остановилась и прижала руки к груди. — О, Джим, не может быть.
Я почувствовал, как тают мои надежды, и не знал, что со мною будет. Все, что я делал, было ради детей. Теперь они не вернутся. Никогда. Самое большее, на что я мог надеяться, это узнать, что случилось. Я сжимал руки Эстель, цепляясь за нее, как утопающий, пока Жюль бормотал банальные фразы.
— Где? Где?
Кажется, далеко отсюда, в каком-то песчаном карьере дальше на юг, около Каркасона. В комиссариате ничего не разъяснили, не сообщили никаких подробностей. Ле Брев вскоре вернется, чтобы продолжить расследование.
Мы перешли на кухню, где Эстель сварила кофе. Затем Жюль ушел, и мы недоуменно уставились друг на друга, не до конца понимая, что происходит.
— Мне очень жаль…
— Не надо…
— Я имею в виду сегодняшний вечер.
— Забудь об этом.
Она покачала головой:
— Никогда не забуду.
— Но я забуду.
— Что ты будешь делать, если это правда? Если нашли действительно их?
Я раздумывал. Таким вопросом обычно не задаешься, пока не случится самое худшее. Неужели они этого добиваются: нанести душевную травму, от которой невозможно уклониться, ниспослать болезни, утраты и смерть, от которых никто не застрахован? Облегчит ли находка тела состояние души — моей и Эммы?
— Не знаю, — ответил я. Мы сидели за кухонным столом, под свисающей с потолка лампой.
— В жизни случаются два вида трагедий, — сказала Эстель. — Одна — это найти то, чего боишься. А другая — не найти ничего.
