Глава 7
Риски, связанные с эффективностью
Таким образом, наши основные риски будут застрахованы, хеджированы и диверсифицированы, что сделает мир более безопасным. Избавленная от бремени рисков новая демократическая финансовая система будет побуждать нас действовать с большей смелостью и вдохновением.
Роберт Д. Шиллер
Наибольшая угроза для наших рынков исходит не от наших противников, а от нас самих… банки настолько ослеплены использованием расширенных балансов, производных, забалансовых счетов, путаницей с распределением рисков, представлением о том, что риск находится в линейной зависимости от масштаба, в то время как на самом деле эта зависимость экспоненциальная… и другими подобными шорами, что это может привести к разрушению рынков еще до того, как наука окажется в состоянии все исправить.
Джеймс Рикардс, аналитик финансовой безопасности, старший управляющий директор Tangent Capital Partners
В 1768 году в деревне Флиттон, расположенной к северо-западу от Лондона, умер английский юрист по имени Джордж Хэдли. Его биограф отмечает, что Хэдли, несмотря на то что он не один десяток лет проработал адвокатом в Лондоне, оставил после себя небогатое наследство: «Оно не превышало то, что досталось ему от отца; из этого можно сделать вывод о том, что адвокатская практика не приносила ему значительной прибыли». Юридическая практика действительно не доставляла ему удовольствия. Вместо этого Хэдли энергично занимался любительскими научными изысканиями, пытаясь усовершенствовать ранние версии телескопов и помогая своему старшему брату Джону в создании секстанта – устройства для определения географической широты в море, которое нашло широкое применение в навигации.
Самый впечатляющий факт из его биографии заключается в том, что в мае 1735 года Хэдли представил Королевскому обществу краткий документ, в котором впервые было предложено современное объяснение глобальных перемещений воздушных масс в земной атмосфере.
Хэдли предположил, что при наличии жаркого экваториального и холодных полюсов теплый воздух должен подниматься в небо в районе экватора, смещаться к обоим полюсам в верхних слоях атмосферы, а затем опускаться и охлаждаться вблизи полюсов. Затем этот ставший уже более холодным воздух перемещается обратно к экватору непосредственно над поверхностью земли. Этот цикл повторяется, перенося тепло из жарких тропиков в сторону более холодных полюсов. Хэдли пошел еще дальше, утверждая, что вращение Земли должно заставлять воздушные массы, находящиеся на большой высоте (уже движущиеся по направлению к полюсам), смещаться на восток, создавая сильные ветры значительно выше земной поверхности. Между тем тот же эффект вблизи поверхности земли в районе экватора должен создавать постоянные западные ветры. Таким образом Хэдли одним махом объяснил наличие пассатов – устойчивых ветров, от которых в значительной степени зависели европейские путешественники, отправлявшиеся под парусами в Америку.
Хэдли рассматривал атмосферу как более или менее равновесную систему, в которой общий баланс поддерживается за счет стабильных потоков воздуха. Это был лишь естественный первый шаг на пути к истине. Его представление было ошибочным или, по крайней мере, очень неполным, поскольку в действительности циклический воздушный поток, описанный Хэдли, перемещается от экватора лишь примерно до 30 ° широты, что соответствует положению Флориды в Северном полушарии и Южной Африки в Южном полушарии. Еще ближе к полюсам, в умеренных широтах, гипотеза Хэдли опровергается полностью. Состояние атмосферы там далеко от равновесного, оно постоянно изменяется: штормы и погодные фронты, извилистые циклоны и антициклоны образуют глобальный водоворот постоянного хаоса.
То, что большинство из нас называют погодой, – непредсказуемое поведение атмосферы в средних широтах – получило концептуальное понимание лишь в начале 1950-х годов. Примерно в то же время исследователи пришли к выводу, который может показаться очевидным: ни один устойчивый равновесный паттерн не может объяснить наблюдаемый погодный хаос. Погодные явления вызваны вечной нестабильностью и турбулентностью, главным виновником которых ученые называют «бароклинную неустойчивость» , близкую родственницу неустойчивости плазмы, описанной в предыдущей главе. Известные высотные струйные течения, которые циркулируют вокруг планеты на уровне средних широт, не могут оставаться в границах правильного кольцеобразного паттерна. Наличие положительных обратных связей приводит к усилению любого образующегося при этом отклонения от круговой траектории, что делает струйные течения похожими на извивающихся змей. Часто эти движения оказываются настолько сильными, что от общего потока отрываются крупные завихрения, которые начинают жить собственной жизнью, дрейфуя по средним широтам и повышая степень непредсказуемости нашей погоды.
Это означает, что бури и погодные фронты играют важнейшую роль в том, как энергия Солнца распределяется по нашей планете. Вращающаяся и согреваемая Солнцем планета, такая как наша, не может существовать без гроз, ураганов и смерчей. Наша атмосфера – прекрасный пример системы, пребывающей отнюдь не в равновесии, а напротив, в вечно неустойчивом состоянии.
В этой истории есть еще один интересный элемент. Поскольку математическое описание движения атмосферного воздуха является слишком сложным для человеческого мозга, современное понимание погодных явлений стало формироваться лишь с 1956 года, когда ученый по имени Норман Филлипс использовал появившийся в то время компьютер для моделирования виртуальной атмосферы, основываясь на грубых аппроксимирующих уравнениях, описывающих атмосферную гидрогазодинамику. С помощью компьютера Филлипс провел следующий эксперимент – взяв в качестве отправной точки состояние покоя воздушной массы, он затем постепенно привел ее в движение за счет ускорения, придаваемого вращением Земли, и перепадов температур, заставляющих воздух подниматься и опускаться. Результаты модельных расчетов, которые производились в течение 12 часов, показали, что простая бароклинная неустойчивость действительно объясняет особенности фундаментального характера атмосферных потоков – стабильные потоки всегда распадаются, образуя циклонические штормы и погодные фронты, которые мы наблюдаем.
Как это ни парадоксально, но в 1950-е годы, когда метеорология освобождалась от ложных представлений, признавая неустойчивость состояния атмосферы и ее роль в формировании сложных погодных явлений, экономическая наука, напротив, была занята тем, что загоняла себя в жесткие рамки концепции равновесия. Эрроу и Дебре, представив в 1954 году свои доказательства «теории общего благосостояния», побудили несколько поколений экономистов интерпретировать экономическую реальность, используя концепции равновесия. И это происходило несмотря на то, что результаты более поздних исследований – в первую очередь Зонненшайна, Дебре и Мантела, а также некоторых других ученых – ставили под сомнение их релевантность с точки зрения любой реальной экономики. С тех пор многие, если не большинство, экономисты упорно делали вид, будто эти отрицательные результаты не были опубликованы. Милтон Фридман однажды заметил, что его не беспокоят эти результаты по той простой причине, что «изучение стабильности общего равновесия не имеет значения… поскольку стабильность экономики является очевидным фактом».
Подобное отношение привело к тому, что экономика сегодня находится там, где наука, изучающая атмосферу, пребывала примерно в 1920 году, когда ее представители пытались вставить детали неравновесного пазла в жестокие рамки концепции равновесия.
В предыдущих главах я привел немало примеров того, к каким последствиям может привести даже незначительное отклонение от равновесия. Модели рынков, даже такие простые, как «игра в меньшинство», позволяют воспроизвести основные моменты работы реальных рынков, отражающие их склонность к непредсказуемым потрясениям («тяжелые хвосты»). «Экология» взаимодействующих стратегий отражает и наличие у реальных рынков долговременной памяти – то, что рынок делает сегодня, обеспечивает нас достоверной информацией о том, что он будет делать через десять и более лет. Способность этих простых моделей воспроизводить сложную динамику рынка уже отличает их от равновесных моделей традиционной экономики. Они ведут себя как настоящие рынки – воспроизводя их естественную внутреннюю «погоду», к исследованию которой мышление в рамках концепции равновесия не может даже подступиться.
Серьезное изучение таких моделей началось лишь примерно 15 лет назад. И уже первые результаты показали, насколько легко совершенно обычные рыночные обратные связи могут генерировать спекулятивные «пузыри» и крахи на рынках акций, жилья или практически любых других активов. Многие исследования указывают на то, что индивидуальные инвесторы, как правило, делятся на две основные категории – «фундаменталистов» и «чартистов» . «Фундаменталисты», принимая решения о покупке-продаже акций, ориентируются на фундаментальные показатели, дабы определить «истинную» ценность актива, отражающую реалистичный долгосрочный потенциал компании. Они склонны действовать таким образом, чтобы сбалансировать рынок. (Проводя аналогию с погодой, этих инвесторов можно сравнить с ветрами, переносящими воздушные массы и таким образом нивелирующими перепады давления, сохраняя в атмосфере относительное равновесие.) В свою очередь «чартисты» извлекают прибыль за счет спекулятивных тенденций, как правило, их усиливая, что часто приводит к дестабилизации рынка. (Спекулятивная энергия этих трейдеров является грубой аналогией энергии Солнца, нагревающей воздух, который поднимается вверх и создает вихри, закручивающие края реактивных струй.) Результаты многих исследований приводят нас к пониманию того, что в периоды сильных рыночных движений фундаменталисты начинают действовать скорее как чартисты – не желая отставать от других участников рынка там, где они видят явную выгоду, – что может приводить к раздуванию долгосрочных рыночных «пузырей». В то же время чартисты имеют склонность действовать более осторожно во время спадов, становясь на время фундаменталистами и создавая предпосылки рыночных крахов.
Эти выводы не вызывают удивления у любого, кто следит за рынками, при том что они позволяют продвинуться в правильном направлении при научном исследовании рыночных «пузырей». Однако другие уроки, вытекающие из неравновесных моделей, должны вызывать бо́льшую тревогу у консерваторов эффективного рынка. Ведь общепризнанная мудрость гласит, что рынки, как правило, работают лучше, когда кредитные средства более доступны, поскольку в этом случае искушенные инвесторы, видя возможности для получения прибыли, могут использовать в своей торговле кредитные рычаги, что позволяет быстрее устранять имеющиеся ценовые несоответствия. Кроме того, рынки работают более эффективно, когда они «насыщаются»; из этого следует, что производные инструменты полезны, поскольку они помогают инвесторам использовать любого рода информацию для «входа в рынок». Эти утверждения, вытекающие из концепции равновесия, стимулировали продолжавшуюся два десятка лет политику поощрения необузданных инноваций и дерегулирования рынка.
Однако результаты исследований тех, кто изучал динамику рынков с точки зрения неравновесного подхода, указывают: известные пути достижения эффективности на самом деле ведут в ловушку; они лишь способствуют усилению фундаментальной нестабильности и появлению условий для последующего обвала или краха рынка. Погоня за эффективностью сама по себе создает нестабильность.