Сюжеты не для кино
– Эх, товарищ старший мичман! Разве станут про нас кино снимать? Фи-гуш-ки! Про кого снимают обычно? Ну, это, если про наше время? Про пограничников – раз, про десантников – еще больше, про спецназ… А если о флоте – так у нас на это есть боевые пловцы, у них приключения и…
Бандиты или натуральные враги вокруг них стадами бродят, затем, подводники на следующем месте! Если они куда не вляпаются, значит, у них происки врагов или с техникой что-то произойдет! Они – по сценарию и сюжетным разработкам, с кем сражаются? Со взбесившейся собственной матчастью, с последствиями деятельности каких-то клинических идиотов – собственных и супостатских, которым, кроме ложки, ничего и доверить-то нельзя! Или штаб их загонит в какое-то такое место, что военные зрители – даже не офицеры – удивляются: – какого такого огородного овоща, по еолено, им надо было туда соваться?
И потом они героически все это будут преодолевать и устранять, на радость врагам и переживающим зрителям, ага! Вот на месте подводников я бы очень обиделся на киношников и даже за руку бы не здоровался!
– Кризис жанра! – авторитетно заявил Потапов, заполняя таблицы «Журнала обходов», прямо с подволока, ничуть не утруждаясь.
– Точно, Фаза! Сколько можно вспомнить фильмов про надводные корабли в мирное время? Раз, два и – обчелся! В лучшем случае, они кого-то из главных действующих лиц куда-то привезут! А уж если и снимут кино-то, опять же что-то такое, чего и не бывает!
– Какие вы умные! – ехидно восхитился мичман Егоркин, – ну надо же, с кем рядом служу! Гордиться буду! Вот только жаль, что матчасть свою толком выучить не можете! Может быть, и про нас кто-то сценарий именно сейчас и пишет!
– А если снимать, как у нас на самом деле бывает – никому не интересно! Вон, рыбаки мину плавучую обнаружили, тральщики туда, сразу, как на пожар рванули… Ну, и что? Где-то с осушки, на островах, наверное, смыло старую бочку, большую и ржавую. Болталась она себе, пока рыбакам что-то в ней не померещилось… Об этом только анекдот можно сочинить, а не кино снять! Да что там говорить – наша служба это: шесть раз – приборка, четыре раза – прием пищи… А уж если и снимут какой фильм, так натяжка на натяжке, по всяким там заморочкам! Тьфу!
– Это потому, что снимают фильмы для широкого зрителя, кому по фигу, как оно там, есть или было на самом деле. Лишь бы приключения были, а то зритель мирно заснет, сам больше в кино не пойдет и другим закажет. Сборы накроются, все такое, и никакая реклама уже не поможет. Хирурги, например, когда смотрят фильм про врачей, тоже смеются и плюются – по своему батяне знаю – встрял в разговор долговязый старшина-метрист Родаков, не отрываясь от потрепанной книги: – но он же и пояснял, что полная достоверность никому не нужна, а то над чем, к примеру, мы смеемся, девчонки из кулинарного техникума смеяться не будут. Это у американцев смеются за кадром, чтобы показать, тем, кто в игру не въехал, где ржать надо, а у нас пока – только там смеются, где смешно! – со знанием дела, съехидничал он.
– Ничего, скоро и у нас подсказывать начнут, где смешно, а где – юмор! – сказал простодушный кок.
– Нет, где юмор, там и так видно, а где просто дурь – там не всем и не всегда смешно…
– А ты, Санёк, только и ищешь, где киношники ошиблись, чтобы проявить морскую эрудицию! – заметил ему кок в белой куртке.
– Ага! А вообще-то правильно, что фильмы стараются снимать общедоступными – кому охота себя полным болваном ощущать? Это только про милицию и разведку – плюнуть не в кого, одни знатоки!
– Еще и про воспитание – тоже спецов тапочком не перебьешь!
– В жизни всегда есть место подвигу! – с нарочитым пафосом произнес Александр Павлович, и улыбнулся. – Молодежь! – снисходительно протянул он: А вот представьте – не пошли бы тральщики к этой бочке, а она на самом деле миной оказалась?
– Так ей сто лет в обед, бултыхалась бы, пока не потонула!
– Не скажи, смерть в ней просто спит! Не так давно мина еще с первой мировой чуть приличный, да новенький американский корабль не потопила! Весь борт разворотила! Еле спасли! – сказал мичман и развил свою мысль: – Подвиги обычно совершаются героями, когда некоторые балбесы и раздолбаи не выполнили то, чего должны были сделать по своему статусу, или в чем-то переусердствовали, как раз там, где вовсе не должны бы…!
– Во! А я что говорил? – торжествующе ввернул Фаза, обрадованной авторитетной поддержкой.
– А куда ж денешься – или будь героем, или – хана! Видел я героев в жизни, так они в нужный момент просто делали то, что надо, а страшно им было уже потом, да и то, что они – герои, им тоже со временем это разъясняли… если в живых оставались! Вот когда нет подвигов в мирное время – значит, все, кого это касается, честно и грамотно исполняют свои обязанности.
– В том числе – кораблестроители, ремонтники и тыловики, всякие там органы снабжения, и, уж конечно, все, кто непосредственно служит на самом «железе»! Вот так!
– Вот это точно! – поддержал мичмана появившийся из-за башни орудия механик, капитан-лейтенант Бекетов в замасленном комбинезоне и с лоскутом ветоши в руках. Он прикрикнул на электрика: – Ясенев, подагру тебе на некоторое место!
– Чего, простите? – спросил электрик.
– Не знаешь, что такое подагра? Везет! Еще узнаешь, молодость проходит быстро, и вместе с ней уходит, понемногу, и здоровье. Бегом догоняет! И всякие болячки – тут как тут! Был у нас начальник факультета, звали его Несгибаемый. Согнуться он совсем не мог, досталась ему эта самая подагра на память о подводной лодке, которую ему пришлось спасать, несколько часов, стоя по колено в воде. Кстати, на греческом «подагра» и означает – «несгибаемость»!
Механик тоже был до завидного молод, но стремился всегда показать себя этаким замшелым, обкатанным, покрытым в разных местах ракушками, настоящим морским волком.
– А ну-ка, проверь все ГРЩ! Там у тебя, как в пещере Али-Бабы – чего только нет, и барахло, и даже – консервы… стыренные электриками при крайней погрузке продовольствия. Вот только этого самого Али и не хватает!
– Знаю я одного Али – на базаре специями торгует! «БМВ» на прошлой неделе купил! – подсказал механику контрактник-продовольственник из азербайджанцев российских. Механик изумленно глянул на него (к чему это он?) и продолжал: – И еще – хоть какой-то системы и порядка. А если во время качки что-то куда слетит – вот будет тебе подвиг! Раздеру собственными руками! Всех предупреждаю – все ваши шхеры перепрячу прямо за борт со всей пролетарской ненавистью! Ясенев – говорю тебе «Раз!» – тут многозначительно оглядел публику и после паузы выдал:
– А почему? Не знаешь? Да так говорил Билл своей лошади, когда та спотыкалась, а вот когда он говорил «два!», то уже стрелял ей прямо в голову! Так вот, Ясенев, повторяю: я сказал «раз»! Стрелять не буду – не из чего, опять же мать твоя, глубокая старушка тридцати семи лет, ждет тебя домой. Поэтому, я просто отпилю тебе…, причем самой тупой пилой! Пока ты сам не загубил свою молодую жизнь при помощи нарушения техники безопасности! Чего я, как офицер вообще, и твой личный отец-командир в частности, не должен допустить ни за какие коврижки. До того самого момента, когда ты крайний раз сойдешь с корабля, роняя на трап скупую мужскую слезу от ностальгии по прошедшим кошмарно-романтическим годам своей морской корабельной службы!
По маленькому, щупловатому командиру БЧ-5 не скажешь, что он способен был проделать такую процедуру с рослым и плечистым электриком спортивного вида, но тот, видимо зная золотой характер своего командира, предпочел не испытывать судьбу, и в мгновение ока испарился с бака и исчез в люке.
На причале появился командир корабля, которого вахтенный встретил протяжными звонками. Офицер легко взбежал по трапу и заорал: – Помощник! Играть учебную тревогу, начать экстренное приготовление корабля к бою и походу! Предстоит нам выход в море, буки-буки!
С чувством собственного достоинства и с большим металлическим сундучком, недвусмысленно помеченным «красным крестом», на палубу поднялся флагманский врач бригады майор Алексеев. Не то, чтобы он радовался выходу в море, но относился к этому философски – надо. А если надо – значит, надо!
«Уж лучше бы врачи играли бы в шахматы, или еще чего, а не работали по специальности – но куда от жизни денешься? А раз его к нам посадили, да еще с полным набором – где-то дело серьезное!» – подумал опытный Егоркин.
Многое чего пришлось повидать за службу – в том числе и работу врачей в деле, поэтому он искренне считал, что уж лучше бы они «драли» продовольственников за камбузы и «крохоборки», да сидели бы в кают-компании за лекциями о вреде алкоголизма и профилактике венерических заболеваний. И – пусть их – бесконечно играли бы в «кошу» или там – в шахматы со всеми боевыми сменами по очереди! Не жалко!
Помощник командира, старший лейтенант Семен Кайрин, расторопно занял свое место на ходовом посту и тут же раздались протяжные звонки колоколов громкого боя и посыпались команды и доклады. Столпившиеся было на баке, моряки резво разбежались по своим боевым постам. Через некоторое время взревели холодные дизеля, плюясь не прогоревшей смесью завращались антенны.
Получив «добро» оперативного дежурного, корабль снялся со швартовых, красиво отвалил от причала и двинулся к выходу из гавани.
Через некоторое время уже все на корабле знали, что предстоит «добежать» до отдаленного поста на побережье, снять тяжело больного и доставить его в главный госпиталь. Вертолеты были «к земле прикованы туманом», который второй день висел над морем, как мохнатое сырое покрывало.
– Как-то раз попробовали слетать в такую погоду, да и так и остались на сопке, которую зацепили – и «вертушка», и ребята-пилоты, и бригада врачей… – мрачно пояснил старый мичман матросам, которые вслух ворчали и недоумевали, почему им предстояло то, что, казалось бы, было и быстрей и сподручней сделать санитарной авиации.
Боцман со своими «боцманятами» стали готовить шлюпку, старательно суетились вокруг нее, проверяли механизмы и двигатель подъемный шлюпочной лебедки. Кораблик был небольшой, и шлюпка под стать ему – «четверка», или четырехвесельный ял, как его правильно называют.
– Боцман! Вы пробку в шлюпке проверьте, а если будет, как в прошлый раз…
– В прошлый раз, когда вы героически тонули за пять метров до борта, я пузо грел на Азовском, в Ейске! – огрызнулся мичман.
Сразу за первым же «коленом» залива стало заметно покачивать. Ветер разметал в клочья туман, и видимость заметно улучшилась. По морю бежали свинцовые волны, украшенные пенными барашками. На берег шел крутой накат.
Командир помрачнел, разглядывая в визир береговую черту. Он тихо ругался себе под нос и недовольно качал головой.
– Связь с постом мне сюда, на ходовой! Быстро! – рявкнул он вахтенному офицеру. Тот живо исполнил приказание, связисты переключили канал, и на ходовом посту раздался голос командира поста. Разговор с ним не добавил оптимизма командиру, а лишь подтвердило его худшие опасения.
Меж тем, штурман доложил расчетное время прибытия в заданную точку. На ходовом посту, расстелив карту на планшете, командир ставил задачу офицерам. Дело было не из простых – из-за волнения и наката корабль должен будет лечь в дрейф дальше от берега, чем предполагалось сначала, и спустить шлюпку, которая тоже не сможет подойти к берегу. Придется на короткое время ткнуться в отмель и погрузить носилки с больным прямо «с воды».
– Действовать будем так: – заключил командир, – Шлюпка подходит к берегу, насколько можно, и удерживает место. Бойцы с поста несут носилки на руках по воде, а команда шлюпки его принимает, размещает и возвращается. При подходе к кораблю мы прикрываем ее бортом от волн и ветра и поднимаем лебедкой ял на борт вместе с больным.
– Кому-то подвигов не хватало… – мрачно протянул Егоркин.
– Что? – переспросил командир.
– Да, так, к слову, было дело… Только, вот боюсь, что и нашим придется замочиться – волны приличные, на ногах на скользком грунте носильщикам трудновато будет, обязательно страховать надо…
– Пожалуй! Если бы не такое дело, черта с два я бы «добро» на спуск шлюпки в такую погоду хоть когда-либо дал! – согласился командир, и распорядился: – В шлюпку брать только самых опытных и крепких! Кроме того, пусть один-два матроса наденут штаны от химкомлектов – вдруг за борт прыгнуть придется на отмели.
– Лично отберу! – кивнул помощник.
– Сами тоже на шлюпке пойдете, и давай, Сан-Палыч, с ними, подстрахуешь!
– Есть! – хором ответили помощник и старый служака.
– С Богом! – подвел итог командир и закурил сигарету, не отрывая взгляда от береговой черты.
Боцман со своей командой готовили шлюпку, команда шлюпки облачалась в бушлаты и спасательные жилеты. Запасливый Егоркин принес бухточку нового шестипрядного фалового линя – на всякий случай. Боцман только зыркнул глазами. Но все мысли оставил при себе…
В приготовлениях, время плавания до заданной точки пролетело незаметно. Корабль бодро бежал, расталкивая острым форштевнем тяжелые свинцовые волны, которые, озлясь на эту стальную скорлупку, бросались на его борта массами воды, заливали бак и шкафуты. Слышно было, как где-то во чреве корабля полетели со стеллажей тарелки и кружки, болезненно застонали от напряжения шпангоуты…
Помощник командира, уже переодевшись в походный комбинезон, второпях поскользнулся на лужице какого-то масла в коридоре, и тут же получил удар тяжелой бронированной дверью по запястью правой руки.
– Ууу – взвыл он от боли, и расцветил свои впечатления присловьями бывалого моряка. – Растяпа – ругал он сам себя вслух, и это было самое мягкое выражение.
– Команде шлюпки – в шлюпку, шлюпку – к спуску! – прозвучали команды по громкоговорящей связи.
Потряхивая рукой и болезненно морщась, Кайрин попытался просунуть руку в рукав «канадки», но боль все усиливалась. «Надо же!» – думал офицер, – «Как последний карась влетел под эту дверь!» От стыда – он это сам чувствовал, покраснели даже уши. Вот не положено офицеру влипать в дурацкие положения! Да еще на виду у подчиненных. Не любил сам Кайрин неловких да неуклюжих – и вот, поди ж ты! Стоило только один раз зевнуть… Довыступался!
Корабельный фельдшер Арсланов, наблюдательно отметил болезненные гримасы на лице офицера и посмотрел на руку. Чуть ниже закатанного рукава комбинезона виднелась заметная бордовая опухоль, которая росла на глазах.
– Товарищ старший лейтенант! Вам нельзя в шлюпку! – решительно заявил мичман.
– Пустое! Сейчас пройдет! – отмахнулся офицер.
– Мне придется доложить командиру! – не унимался въедливый кавказец.
– А вдруг – перелом? И себе хуже сделаете, да и с больным все может неизвестно, как обернуться! Давайте сейчас же наложим тугую повязку!
Тут раздался голос командира: – Мичман дело говорит, нечего с травмой на такое дело идти! Эх, пом! Надёжа и опора моя, неутомимый борец с травматизмом, и – на тебе! Слушай, хорошо, что не по пальцам эта дверь шарахнула, отрубила бы, а так – может быть просто ушиб! Но на рентген все равно я тебя отправлю – потом, дома! Короче, тебе и здесь работы хватит. А на шлюпке пойдет замполит, он это сумеет уж не хуже тебя! – капитан 3 ранга завершил обсуждение проблемы.
– Ну уж и прямо! – ревниво огрызнулся Кайрин: – у меня еще до училища разряд по гребле был!
– Я сказал! – повысил голос до металлического оттенка отец-командир. Куда уж теперь, после этих слов хорохориться, не курсант, чай! Помощник вышел на шкафут. Присмотреть – мало ли чего! Все остальное, повязки, переязки и смазки – потом, успеется!
Надрывно взвыла лебедка, шлюпка мягко опустилась на’ воду. Моряки, одетые в спасательные жилеты ядовито-оранжевого цвета, ловко спустились в нее по штормтрапу.
Замполит взялся за румпель, Егоркин пристроился рядом. Матросы уже разобрали весла, Егоркин звучавшим над волнами раскатистым «И – р-а-а-з!» – задавал темп гребцам. Не сразу, но приноровились, и шлюпка, подскакивая на накатной волне заспешила к песчаному берегу, на котором маячило несколько фигурок, а на, желтоватой от слоев глины, сопочке виднелись антенны и строения поста. Туман все еще цеплялся за седые скалы и береговые возвышенности.
Когда до берега оставалось не больше кабельтова, четверо матросов с берега, подняв носилки с лежащим на них человеком, осторожно вошли в воду и пошли навстречу. Постепенно вода поднялась им до бедер. А накатывающиеся на них волны старались свалить их с ног, захлестывали по грудь. Но матросы только приподнимали на руках тяжелые носилки и шли, шли навстречу шлюпке.
Когда шлюпка подошла вплотную, они стояли уже в воде по пояс. Суденышко плясало на волне, и погрузить в него носилки никак не получалось. На скользком грунте было трудно устоять, балансировать мешал страх уронить своего товарища в воду. Один из носильщиков поскользнулся и… тут замполит одним броском вымахнул за борт и успел подхватить носилки уже у самой воды. Холодная вода обожгла, дыхание стиснуло, он, сквозь зубы, выругался «в три этажа», борясь с болезненными ощущениями. Помогло…
Баковые из шлюпки, предусмотрительно втиснутые Егоркиным в резиновые штаны от химкоплектов, тоже выпрыгнули в воду. Они стали придерживать шлюпку, и, наконец, больного удалось внести в шлюпку и уложить на банки. Исхитрившись, чтобы не накренить и не раскачать ял, офицер и матросы вновь влезли на его борт и заняли свои места. Изрядно промокшие (несмотря даже на облегающую резину) матросы гребли яростно и зло. Борт корабля стремительно приближался.
Пока шла вся эта операция, командир успел переговорить с постом, и выяснить суть дела. При погрузочных работах на станции, матрос получил по голове сорвавшимся тросом. Ушиб, отек, рваная рана на голове и потеря крови – ничего хорошего. Стоявший рядом с командиром майор Михаил Алексеев только тихо цокал языком, ругался себе под нос, и понимающе покачивал головой.
– Хреновые дела, командир, если все обстоит так, как я думаю! – мрачно резюмировал он переговоры с постом: – очень многое теперь будет зависеть от того, как мы его погрузим, как скоро дойдем, и как там встретят… как бы наш «груз» по дороге сотню бы не потерял…
– Типун тебе на язык, не каркай! Надо доложить оперативному, пусть медицину на уши ставит! – решил командир.
– Погоди, я должен осмотреть, а потом ты обстоятельно по существу им доложишь – времени, пока дочапаем, более чем достаточно будет! В нашем-то культурно-промышленном центре – все поездки – семь минут – любой конец!
– Дочапаем! Обижаешь – долетим! – сказал командир, вглядываясь в сторону приближавшейся шлюпки, храбро пробивавшейся навстречу неутихающим волнам.
– Вот если все обойдется – сразу же займусь отработкой шлюпочной команды, а то все некогда! Гребут, как студентки в парке культуры и отдыха! – недовольно говорил офицер, нетерпеливо постукивая перчаткой лееру.
Тем временем, шлюпка уже заходила с кормы к кораблю под острым углом.
– Значит, так, – сказал офицер, когда опустят гаки шлюпочной стрелы, быстро крепим их и по штормтрапу поднимаемся на борт. В шлюпке остается Шаландин и страхует больного. Поднявшиеся на борт первыми хватают за руки последующих и быстро втягивают на борт. Напоминаю, гаки головами и лицами не ловить! – скомандовал офицер.
– Вот пусть только кого шарахнет гаком – тому я потом сам еще и так добавлю, мало не покажется! – грозно предупредил Александр Павлович. Ему верили!
Но встреча уже была организована помощником по всем правилам – корабль опять прикрыл шлюпку своим бортом от волны и ветра, гаки были поданы, а у штормтрапа уже стояли здоровяки из БЧ-2, которые в считанные секунды «повыдергивали» гребцов, замполита и Егоркина на борт. Тут же взвыла лебедка, и шлюпка была поднята и уверенно села на свои кильблоки. Корабль тут же дал ход и стал разворачиваться на курс в базу.
Фельдшер, помощник, флагманский врач, а также несколько человек, определенные в носильщики, уже ждали на шкафуте. Мигом сдернули с больного одеяло, изрядно промокшее от брызг волн, и заботливо укрыли сухим.
На таком корабле нет амбулатории, а в лазарете вдвоем уже не развернуться. Поэтому амбулаторию с импровизированным хирургическим столом развернули прямо в столовой, там было просторно, помещение расторопный фельдшер Арсланов уже даже прогреть и прокварцевать успел – на всякий случай, кто их знает, эти коварные микробы?.
Командир БЧ-5 распекал своего Ясенева: – Ну все, дружок, я считаю, что у тебя на корабле дел больше нет, раз ты с «рогатыми» в спасатели подался? Подвигов в твоей жизни не находилось? Не хватало? Я тебе их в другой раз сам обеспечу! Погоди, возьмусь я за твое воспитание! На корабле у всех свои обязанности. А если каждая килька будет рваться в герои, пренебрегая ими – то на кой черт тогда мы все здесь? Сейчас – быстро переодеваться и под горячий душ – там уже вспомогательный котел запустили, а после – поесть чего-нибудь горячее, с камбуза – помощник уже организовал. Смотри – если заболеешь – то объявлю саботажником и дезертиром с механического фронта!
Замполит уже быстро переоделся в своей каюте, проверил, чтобы все гребцы пошли в пышущую паром душевую и прогрелись. Чай пыхтел на плите, продовольственник даже своего собственного меда не пожалел, а кок щедро вываливал на противень с шипящими в масле макаронами «тушенку» из наскоро взрезанных банок, которые помощник «оторвал от сердца», достав из тайного «стратегического личного НЗ».
В закрытой каюте помощник и Егоркин, грозно говорили с Родаковым, которому досталось больше всех, и даже после душа трясся и был в синих «цыпках» «гусиной кожи» с головы до ног, бледен, губы заметно тряслись. Холодная вода захлестнула его, и в резиновых штанах он привез добрых десять литров, к тому же в мокрой одежде он просто продрог под свежим ветром.
– Значит, так, слушай меня сюда! – заявил Кайрин командирским тоном, не терпящим возражений: – берешь стакан, выпиваешь, задерживаешь дыхание секунд на десять, а потом – запиваешь и заедаешь! Пей!
Егоркин одобрительно кивнул офицеру, сам в это время споро готовил бутерброды, иногда поедая куски консервированного мяса прямо с ножа. (Сказывалось морпеховское прошлое…)
– Не буду! Я водку ни разу не пил! – сопротивлялся старшина Родаков.
– А кто тебе сказал, что это водка? – обиделся Александр Павлович, – это – чистый спирт!
– Все равно, и тем более – не буду!
– А кто тебя спрашивает – будешь ты или нет – разъярился помощник, это – не разврат какой алкогольный, а служебно-необходимое лекарство! Прямо детский сад цельно-запечатанных благородных девиц тут мне устраиваешь! Иначе сразит тебя воспаление твоих тяжелых от курения легких или гайморит, какой-то себе организуешь! Вот взял – и выпил! – Кайрин обвел его уничтожающим взглядом с головы до ног, хотя маленькому помощнику это было трудновато сделать. Однако – удалось. А вам приходилось видеть старпома, который бы смог терпеть пререкания? Вот то-то! Даже когда старпом делает вид, что их терпит, он в это время просто придумывает кары отступнику Устава.
Куда было деваться бедному Родакову! Он взял и выпил… Но недослушал он старшего лейтенанта Кайрина, который ему очень толково объяснил всю технологию употребления «лекарства». А зря! Слезы хлынули из глаз, по горлу кто-то прошелся крупным рашпилем и заткнул его спазмами.
Так что, Егоркину пришлось заняться с бедным старшиной «ликбезом». Когда тот, преодолевая спазмы, жадно влил в себя с пол-литра воды, закусил всунутым ему в руку солидным и питательным бутербродом, его заставили обмотаться в одеяло и Кайрин вызвал дежурного по низам: – Родакова – в кубрик, два одеяла на него и пусть спит, пока не надоест! От ходовой вахты я его пока отстраняю – пусть метристы сами там думают, как вахту нести будут! – скомандовал он.
Егоркин невинно задал офицеру вопрос: – Игорь Сергеевич! А вдруг мы Родакову отравленный продукт дали? Давай попробуем?
– Нет, вы, Александр Павлович, сами пробуйте, разрешаю – беру грех на душу… хотя какой это грех? А я на ходовой поднимусь – командир там уже явно по мне скучает и накапливает ко мне вопросы и указания. Если дать ему еще немного времени на это, так мне с ними и до отпуска не справиться!
Егоркин пожал плечами, тоже не стал пить – дышать на подчиненных, да еще в море, запахом свежего спирта, при здравом рассуждении, он счел вовсе дурным тоном. А пить в одиночку… так и вообще! Поэтому он потопал в свою каюту, громыхая подошвами тяжелых ботинок. Он занялся приготовлением чая с сушенной малиной и чашелистиками морошки – тоже вполне надежная профилактика простуды – решил он.
Тем временем, раненого перенесли на стол, сооруженный из нескольких обеденных баков в столовой заботами запасливого и хитрого Арсланова. В корабельных кладовых оказалось почти все необходимое для ухода за раненным.
– Товарищ майор, у больного давление падает! – встревожено доложил фельдшер.
Врач подошел к больному и осмотрел. Тут вдруг по всему его телу пошли судороги.
– Та-ак, дела-то хреновые! – протянул врач, – надо бы рану прозондировать – кость-то черепная цела?
Пока он возился, исследуя рану, матрос, до того времени честно изображавший санитара, вдруг увидел ярко-алую разорванную ткань под лоскутами кожи. Тяжелая кровь вытекала из раны, ее собирал тампоном сосредоточенный Арсланов. Можно было разглядеть в глубине раны, в которой осторожно шевелил зондом врач, белеющую кость. Вот этого «санитар» уже не вынес – покачнулся и стал оседать на палубу. Ругнувшись на своем языке, фельдшер успел подхватить его под руки, подвести к двери и вытолкнуть в объятия толпящихся у двери столовой моряков. В этот момент заместитель командира заглянул в дверь, уже открыл было рот, чтобы спросить о самочувствии больного, но увидел, что того опять бьет судорога, а врачу его не удержать. Одновременно с Арслановым они бросились к столу и стали удерживать бьющегося матроса. Доктор, отчаянно чертыхаясь и удерживая равновесие на вырывающейся из-под ног палубе, исхитрился наполнить шприц и сделать укол. Больной успокоился, его лицо покрылось мелким потом. Врач тоже взмок. Арсланов вытер ему лицо, лоб куском стерильной марли. У него всегда все было – мужчина!
– Слушай, Михалыч, ты как-то мне говорил, что при виде крови тебя будто бы мутит? – невинным голосом спросил он замполита.
– В каждом враче сидит латентный садист! – огрызнулся офицер, – мог бы и не напоминать. Не до страхов сейчас было! Как-нибудь в другой раз я тебе покажу, как падаю в обморок при виде крови! – пообещал Петр Михайлович.
Врач поднялся на ходовой, доложил по радио о состоянии раненого, получил рекомендации от хирурга гарнизонного госпиталя.
Тем временем корабль вовсю несся ко входу в залив, где его должен был встречать медицинский катер с бригадой врачей.
Машины держали заданные обороты. Корабль, врезавшись острым килем в волны, взрезал воду форштевнем, за кормой вились встревоженные чайки, выглядывая в кильватерной струе мелкую рыбешку.
И вот тут началось! Сначала что-то произошло с фильтрами, и давление масла упало, затем сорвало престарелый дюрит системы охлаждения. Скорее подсознательно, старослужащий матрос Дмитрий Байбаков кинулся устранять аварию, хватаясь голыми руками за разогретое железо, пробиваясь сквозь струи горячей воды. Но не отступал, пока не подошли еще ребята, и не бросили матрац на фонтан кипятка. Возбужденно, моряки умело работали, зная о том, что в столовой умирает их раненный ровесник. И вот тут уже не до волдырей. И не до горячего железа и воды. Потом подлечимся!
Механик вместе со своими старшинами команд и тут же развили кипучую деятельность. Скорость значительно снизилась, правую машину пришлось остановить.
Командир, приняв доклад механика, сказал только: – Георгий Андреевич! Устранить неисправность и доложить о готовности!
Опытный моряк, он понимал, что ругаться, торопить, принимать личное деятельное участие, даст только обратный эффект. Руководящее вторжение в работу лишь усиливает нервозность и продлевает время устранения аварии. Закон!
А он привык доверять своим офицерам! Специалисты должны просто делать свое дело! А они сами знают – как!
В машинном отделении расторопно шла работа. Заглянул Кайрин, нашел взглядом командира БЧ-5. Тот сказал: – сладим, не впервой, минут тридцать надо. Однако уже через двадцать минут дали пробные обороты.
– Товарищ командир! Неисправность устранена силами личного состава. Механизмы могут использоваться без ограничений! – доложил капитан-лейтенант.
– Есть! – принял доклад командир и молча уставился на механика.
– А чего я сделаю? Техника потрепана, прямо как моя жизнь, ремонт тоже забыли когда уж и был, вот и делаем из… этого самого… – конфетку. Тут железо лопается, а уж резина… При помощи энтузиазма и какой-то матери. Вот этого добра еще хватает, а то вот скоро на прогулочный пароход или в монастырь куда подамся, обрыдаетесь!
– В женский, что ли?
– А что, возьмут? Еще пару-другую лет, и в женскую баню, как безопасного, пускать уже будут!
– Зарекалась свинья не ходить на огород! – скептически хмыкнул командир.
– Тут у меня герой образовался, Байбаков, старослужащий. Только остановили машину, а он уже кинулся дюрит ставить! Естественно, руки и обварил…
– Сильно?
– Вода – не кипяток, но волдыри могут быть. Там им сейчас Арсланов занимается! Доктора сегодня наработались – всласть!
– Ага! Подравшийся с дверью страдалец Кайрин, потом раненый. Теперь мой Байбаков…
– Нет, по мне – пусть уж доктора несут себе односменку на койке и за тараканами на камбузе бегают – была бы охота! А то разошлись сегодня – только давай!
– Вот-вот. Пойду и я таблетку от нервов попрошу!
– От нервов не таблетки помогают!
Механик тем временем сделал «уголок» на поручнях трапа и, на одних руках, одетых в черные нитяные перчатки, ловко съехал вниз.
В амбулатории Арсланов обрабатывал руки здоровенного Байбакова, стоически терпевшего процедуру, лишь изредка шипевшего под нос невнятные комментарии.
– Терпи, казак, атаманом будешь! Ты, кстати, из казаков? Байбаками казаки называют больших толстых сурков, которые стоят в солнечные дни столбиками у своих нор – обстановку наблюдают… не больно, земляк?
– И чего полез в кипяток? – встрял подошедший Егоркин.
– Дак я это, рукавицы надел!
– Ты бы презерватив еще одел! Помогло-о-о бы! – ласково посоветовал мичман:
– Под горячую-то воду, как раз бы помогло! – согласно проворчал Арсланов.
Через комингс двери кок давал ценные указания: – Товарищ мичман, у нас в селе говорят, что против ожогов простое подсолнечное масло – первое дело!
– А у нас есть более научный подход к этому делу – целая банка! – огрызнулся Аарсланов и в его голосе появился кавказский акцент, как всегда случалось при волнении или раздражении. – И вообще – топайте все отсюда. Как? Да ножками! Про любовь на Красной площади слышали? Вот и топайте куда подальше со своими советами, пока дрын какой в руки не взял!
Он выпихнул Егоркина и захлопнул дверь каюты прямо перед носом.
Тут появился замполит и на ходу спросил: – Как там наш Сцевола?
– Обойдется. – отмахнулся Егоркин. – но молодец! В интересах дела, говорит. Чтобы не ждать!
– А почему – Сцевола? – тут же пристал с вопросом любопытный кок.
– Да был в древности у римлян такой воин – на виду врага он сжег свою руку на огне факела, не проронив ни стона, враги испугались и ушли.
– Да, не всякий нормальный солдат станет с такими психопатами связываться – согласился удовлетворенный кок.
– Чтобы ты понимал в подвигах, Кастрюлькин несчастный, – обиделся за своего приятеля старшина мотористов Краснов. – Ему же просто некогда было думать! Как лучше хотел…
– Да, Краснов! А думать-то – совсем не лишнее занятие! Хотя, говорят, что уж лучше хоть как-то сделать, когда это нужно, чем очень хорошо – после того, как…
Тем временем, корабль вошел в залив, медицинский катер встретил его на рейде. Закутанного раненого ловко передали на борт, и он заспешил к причалам, недовольно взвыв резкой, протяжной сиреной.
Разглядев в визир две машины скорой помощи на причале, командир связался поочередно со всеми оперативными дежурными – по нисходящей, доложил об успешном окончании работы и получил «добро» в родную базу.
За узкостью объявили «готовность-два», вахта заступила по-походному, помощник начал очередную приборку – соскучился по ней, наверное, за время «экстрима». Все теперь пошло-поехало, как всегда.
– Ну вот, опять приборка! – проворчал Ясенев, тащивший куда-то потрепанный мегомметр.
– А потом – опять прием пищи! – в тон ему сказал матрос из артиллерийской боевой части…
– Э, нет! Ты уж грешное-то со святым не путай! Сейчас на ужине в бачках ничего для чаек не останется – голод лучшая приправа к любой еде.
– А, Ясенев! Ну и как? Насчет кино и подвигов? – поинтересовался Егоркин.
– Пусть уж лучше фильмы не про нас снимают, не с натуры! Да и без подвигов как-то переживем! В кино, вон, посмотрим! Хоть – сериал!
– Чего может быть лучше – человека спасли – раз, дело сделали – два, идем домой – три!
– Да кто спас-то? Доктор с Арслановым!
– Если хочешь – все мы сделали свое дело. Вот такая она, наша служба! В одиночку никто не сладит, а вместе – другой табак! А уж славой потом как-то поделимся!
– Ишь, как запел? Поумнел, что ли? А чем слава плоха?
– Да как-то жили же без неё раньше?
– Э, нет! Для настоящего военного, для настоящего моряка – военная слава и награды, медали и знаки, никогда не будут безразличны, не будут – до фонаря! Когда честно заработанные!
– Так и проживем и может быть, и заработаем! Дай срок!
