7

Поутру Илья, как положено, облачился в свое бирюзовое одеяние и вышел в торговый зал «Фурора». Первой, кого он там увидел, была Анжелика Шишкина. Ее белокурую гриву и невыносимо розовую блузку не заметил бы только слепой. Ее метровые ноги были обтянуты белыми джинсами так плотно, что казались гипсовыми.

У Ильи отлегло от сердца: значит, Изора благополучно возвратилась под тяжелую руку мага Бальдо и снова царит в «Фуроре». Однако, присмотревшись, Илья заметил, что нынче Анжелика не так шустра, как обычно, и даже немного прихрамывает.

– Илюшка, поди-ка сюда, – сказала она.

Илья побрел на зов неохотно. Ему даже захотелось спрятаться от Изоры. Хватит подвигов! Все позавчерашние ужасы – опоенный Алим Петрович, прыжок в окно, порча персидского ковра – не случились бы, если бы Илья не побежал приглашать Кирилла на свидание.

– Сегодня в два у нас рекламная акция. Ты задействован! Томочка в курсе, – фальшивым веселым голосом прокричала Анжелика. В руке она, разумеется, держала какой-то сценарий.

Пришлось идти в знакомый угол за бакалеей. Когда они оказались прямо друг против друга, Илья понял, что одной хромотой отделаться Анжелике не удалось. Ее лицо было, как обычно, бело, гладко, искусно подкрашено, но почему-то казалось асимметричным. Левый глаз стал заметно меньше правого, да и рот выглядел крупнее, чем всегда. Эти несчастные перемены были особенно заметны рядом с физиономией рекламного индуса, которая сегодня была точно такой же, что вчера и позавчера.

– Что смотришь, Илюшка? – усмехнулась Анжелика ярким вишневым ртом; сегодня и улыбка у нее растягивалась лишь в одну сторону. – На тебя теперь вся надежда.

– К Попову я больше не пойду. Зачем? Чтоб нас тут перебили? Кирилл сам испугался до смерти.

– Не ври! Он не такой. Да и деваться нам с ним больше некуда – Алим меня все равно убьет. Смотри!

Она поддела нижний край своей ярко-розовой блузки и задрала его так, что Илья испуганно оглянулся: не заметил ли кто этот непрошеный стриптиз? А вдруг торчит посреди зала элегантная фигура, похожая на юлу?

– Смотри, – строго повторила Анжелика.

Один ее оголенный бок был ослепительно-бел, а на другом расплылась радуга всмятку. Громадное темное пятно отливало всеми цветами, но преобладали багровый и синий.

– Здесь еще меньше всего болит, – сказала Анжелика и привела блузку в порядок. – Остального тебе знать не надо – молодой еще. Алим меня убьет!

Илья и сам в этом больше не сомневался.

– Я-то что могу сделать? – спросил он.

– У вас вечером есть репетиция? Нет? Только завтра? Все равно! Скажешь Кириллу: надо срочно бежать в Москву. Мы давно собирались, но больше ждать нельзя. Завтра или послезавтра – но в Москву, в Москву! Или куда он скажет. Я с ним куда угодно поеду.

– Потому что он гений? – не удержался и спросил Илья.

– Потому что я его люблю. Для него я готова на все.

– Странно…

– Чего ж тут странного?

– Знаете, я все никак не могу понять, что в этом Попове особенного, – признался Илья. – Хорошо, он гений. А остальное? Чем он лучше того же Алима Петровича? Они даже похожи – головы голые, глаза круглые, рост ниже среднего. Когда я Кирилла в первый раз увидел, вообще его за Алима Петровича принял. Так какая разница? Зачем из-за него рисковать?

Анжелика растянула более послушную половину рта, прищурила тот глаз, что был мельче, и стала похожа на белого клоуна.

– Они похожи, говоришь? Наверное… Значит, это мой тип: оба красивы, оба метросексуалы. Так бывает. Остальное поймешь, когда сам влюбишься по уши.

Она шутливо стукнула Илью по носу листками сценария, свернутыми в трубочку:

– Смотри, чтобы к двум часам был готов – акция!

– Опять надо какую-нибудь башку на себя напяливать? – спросил Илья.

– Почему бы и нет, если нужно? Не хнычь, сегодня детали костюма будут полегче. Тебе понравится!

Главной деталью костюма оказался серый джемпер крупной вязки. К плечам джемпера изнутри были пришиты куски поролона. Они обозначали могучие плечи. На груди красовались бляшки из фольги. Выдали Илье и картонный шлем, тоже оклеенный фольгой и такой тесный, будто его готовили не для головы, а для колена.

Акцию проводил тот самый «Сибспиртосоюз», о котором Анжелика велела врать позавчера. Он продвигал на рынок новое чудо – водку с длинным названием «Очень хорошая» марки «Три богатыря». Уже существовали богатырские водки «Славная» и «Любимая», теперь пришла очередь «Очень хорошей».

Рекламная кампания была задумана широко. Во всех крупных супермаркетах и гастрономах города в этот день появились сошедшие с водочной этикетки богатыри. Богатыри давали покупателям пробовать новую водку из крошечных пластиковых плошечек и пели зазывные песни. Счастливцы, купившие сразу три бутылки «Очень хорошей» и показавшие при этом какие-нибудь таланты, разыгрывали между собой банки бельгийских маринованных огурчиков.

«Сибспиртосоюз» рекламных богатырей заранее нанял и подготовил. Однако один из специалистов, доставшихся «Фурору», накануне поскользнулся на дынной корке и схлопотал сложный перелом бедра. Он рвался из больницы на акцию, но врачи привязали к его пострадавшей ноге какую-то гирю на пружине и тем приковали к постели. Анжелика взялась обеспечить богатыря из числа фуроровцев и запросила только костюм.

Преображение Ильи в богатыря понравилось в «Фуроре» не всем.

– Это нечестно! Уже второй раз за декаду Илюха участвует в акции! – обиделся старик Снегирев. – Что за фаворитизм? Я гораздо обаятельнее.

– Ты в зеркало глянь, Эдик, разве бывают такие богатыри? – вступилась за Илью Олеся Анатольевна (она со своей девичьей группой как раз разучивала кричалки про водку).

– Илюха тоже хиляк, – парировал Снегирев. – Да и шлем мне впору, а на нем сидит как ермолка на правоверном еврее.

Хотя шлем в самом деле не превышал размером чайной чашки, Анжелика цыкнула на Снегирева:

– Только без антисемитских высказываний! Вы, Потапыч, невзрачный. На вас потребитель не клюнет. А вы знаете, что богатырь не имеет права потреблять во время акции рекламируемый продукт?

– А после акции?

– Тем более!

Снегирев переглянулся с Толяном Ухтомским, который стоял тут же и грустил.

Когда Анжелика отвернулась, старик все-таки ткнул Илью в бок твердым жилистым пальцем:

– Что, в любимчики выбился? Нарядился, как мистер Икс!

– Вам, Потапыч, еще стихи к Дню Конституции надо учить, – напомнила Анжелика. – Смотрите не запнитесь, как в прошлый раз.

– Я-то не запнусь, а вот Илюха…

– Слушай, отец, иди на!.. Отвянь от пацана, – вдруг вежливо попросил Снегирева один из богатырей, присланных фирмой.

Это был розовощекий детина в жидкой синтетической бороде, с копьем и щитом. Его товарищ держал в руках аккордеон. Богатырь-музыкант уже несколько раз пробно пробегал по клавишам и раздвигал меха. Звук, извлеченный таким образом, поражал силой и громкостью. Он наглухо, как гигантская крышка, покрывал магазинный шум и гам. Веселье ожидалось нешуточное.

– Твое дело, пацан, наливать в стопки и вступать в припев, – инструктировал Илью здоровяк с копьем. – Покажи-ка руку!

Илья удивился, но протянул коллеге пятерню. Из предложенного тот выбрал мизинец и сказал:

– Вот по столько и наливай, не больше. Хорошо, что ты местный, рожи здешние знаешь. По второму разу дегустировать не давай! Алкашам и одного раза не положено – у нас элитный продукт. Конечно, за отсев алкашей и вообще за фейс-контроль охрана отвечает, но ты тоже не зевай.

– Какая разница, кто тут напьется? – наивно удивился Илья.

– Большая! Нас камера снимает. Мы ведь сдаем отчет об акции. Так что гляди в оба!

Он глянул на свои швейцарские на вид часы:

– Так, сейчас без двух минут и шести секунд два. Перерабатывать не стоит, сидим пока. И еще сидим. Расслабься, пацан! Сидим… А теперь пошли!

Богатыри на несколько секунд застыли на стульях, как перед дальней дорогой. Затем они дружно встали и двинулись из подсобки в торговый зал.

Там царило оживление. Покупатели толпились вокруг лотка, облепленного рекламными плакатами. Болтались под потолком и неизбежные гирлянды шариков, на этот раз белых и желтых. Всеобщий интерес вызывала огромная, по грудь Илье, бутылка «Очень хорошей». Она, как пушка, высилась на декоративном лафете. Какие-то девицы в белом и желтом уже верещали вокруг нее рекламные речи.

– Что, слюнки потекли? – толкнул Илью ребром аккордеона фирменный богатырь. – Зря – это муляж. В бутылке вода из батареи. Мы весной «Славную» продвигали, так у нас в трех магазинах такие же бутылки сперли. Один уже в «жигули», в багажник, эту фигню грузил, когда охрана подоспела.

– И что?

– Накостыляли от души! Честность приходится вбивать в потребителя пинками.

Никакие слюнки при виде муляжа у Ильи не текли. Наоборот, стало тоскливо.

Рекламная акция еще не началась, даже девчата не голосили на крыльце, а в торговом зале уже стало тесно. Наверное, слух, что в «Фуроре» поят дармовой водкой, успел разнестись по округе. Кроме неизбежных в такой час пенсионеров и праздных подростков, набилось много всякого люда. Илья различил в толпе своих соседей по подъезду, дворника с семьей, свою же школьную учительницу физкультуры и даже Алену Фролову (правда, без Снарка).

Шустрый сынок Лидки Хромовой из колбасного тоже был здесь. Он пытался обнять муляж. Каким-то чудом сквозь фейсконтроль просочилась и ложа местных алкоголиков в полном составе – должно быть, Толян Ухтомский поспособствовал.

Вся эта пестрая публика радостно встретила тройку богатырей. Кто-то – кажется, Нинель, с синяками под обоими глазами, – зааплодировал.

– Вау! Бочков! Ура! – завопил из первого ряда Артем Пегов, бывший одноклассник Ильи. – Наливай, Илюха!

Илья густо покраснел. Хорошо, если бы у богатырей были накладные какие-нибудь морды, как у Фруктикона, чтобы никто не узнавал!

Специалисты от фирмы держались уверенно. Смешки и улюлюканье они проигнорировали. Аккордеонист развернул веером громадные меха, а копьеносец стал кричать скрипучим тренированным голосом:

Затем певец лягнул Илью своей разношенной кроссовкой, аккордеонист тоже подключился, и богатыри втроем грянули припев:

– Начинаем нашу дегустацию! – объявила девица в желтом кокошнике. – Алеша Попович потчует дорогих гостей!

– Не Алеша это, а Илюха Бочков, – поправил ее Артем Пегов и первым продегустировал «Очень хорошую».

Аккордеонист подмигнул и принялся играть бесконечную «Во поле березу». Илья наливал продукт в стопочки. Копьеносец, отставив оружие, ногой в богатырской кроссовке оттирал Нинель от дегустации. Иногда он обеими руками великодушно поддерживал шлем на затылке Ильи.

Скоро Илья успокоился – акция оказалась не таким уж трудным делом. Весь процесс контролировали фирменные люди в желтом. Они были двух родов: молчаливые юноши в желтых штанах вежливо уводили от водочного лотка несовершеннолетних и неблагонадежных, а девушки в кокошниках улыбались и подносили Илье бутылки для разлива.

Дело пошло в таком темпе, что скоро копьеносцу пришлось гулко захлопать в ладоши и закричать:

– Стоп, стоп! Первый этап дегустации завершен. Следующая группа экспертов будет тщательно отобрана. В нее войдут лишь те, кто ответит на мои несложные вопросы. Итак, какой великий русский ученый впервые установил научные стандарты производства хлебного вина?

– Циолковский! – заорал, подпрыгивая за плечом копьеносца, Пирожок, лучший друг Толи Ухтомского.

– Ломоносов, – тихо сказала какая-то интеллигентная старушка.

– Академик Сахаров, – свистящим шепотом подсказал Нинели Снегирев, который все время торчал у лотка, как пришитый.

– Академик Лихачев! – крикнул еще кто-то.

– Все ответы неверные! – злорадно объявил копьеносец.

Он взмахнул рукой и запел очередной куплет:

Трио подхватило:

Илья пел не в лад: с музыкальным слухом у него всегда были проблемы. Он только портил песню. Но копьеносец почему-то хотел, чтобы именно Илья усердно голосил. «Ну-ка, Попович, громче! Мало каши ел? Еще раз!» – требовал настырный богатырь.

И Илья исполнил фальшивое соло:

– Оч-чень хорошая водочка у нас…

– Громче! Еще разок! Попросим все! – подзуживал публику богатырь от фирмы. Нет, явно он не был Добрыней!

– Гром-че! Гром-че! – с мстительной улыбкой скандировал Снегирев.

Илье пришлось еще раз опозориться под аккордеон. Только после этого копьеносец угомонился и объявил:

– А сейчас мой очередной несложный вопрос…

Акция проходила с бурным успехом. Возобновилась дегустация, началась льготная продажа «Очень хорошей» и розыгрыш банки мертвенно-бледных бельгийских грибков. Приз каким-то образом умудрилась выиграть Анжелика. Она отнесла банку в подсобку.

Минут через пять те же грибки снова предстали в зале в качестве приза. Потребители ничего не заметили: они яростно боролись за звание экспертов. Вопросы и загадки им оказались не по зубам, поэтому начались конкурсные песни. Одна пенсионерка так жалобно выводила «Погоду в доме», что внимание команды в желтом ослабло. Этим воспользовался шкодливый сынок Лидки Хромовой. Он подкрался к богатырям, молниеносно продегустировал «Очень хорошую» и скрылся.

– Я же говорил, бди! – злобно прошипел Илье копьеносец. – Еще премию снимут из-за этого засранца!

– Сам смотри, – огрызнулся Илья. – Я разливаю, а тут еще шлем сползает. Рук не хватает!

– Шапку скотчем мог приклеить! Я ее все время держать на тебе не нанимался. И поешь ты хреново, – ворчал копьеносец.

Вдруг он загремел богатырским басом:

– Куда! Куда!

Пока он критиковал Илью, какой-то хмырь накупил «Очень хорошей» и теперь вырывал из рук девицы в кокошнике призовые грибки.

– Я три пузыря купил! – возмущался хмырь. – Мне приз положен!

– Не вам, а этой вот даме, – авторитетно пояснил копьеносец и кивнул на Анжелику, которая тоже тянулась к грибкам.

– Что я, до трех считать не умею, что ли? – упирался хмырь.

– А вы ответили на вопросы нашей веселой викторины? Ну-ка, в каком веке нашей эры наш народ изобрел и зарегистрировал в летописях продукт, известный под торговым наименованием «водка»? А?

Пока хмырь, напрягая интеллект, глотал слюни, Анжелика крикнула: «В пятнадцатом!» – и понесла приз в подсобку.

– Подстава! – взвился хмырь. – Дурилово! Эта баба в белых штанах уже третью банку выигрывает! Купленная баба!

– Некоторым везет, дядя, но не лохам. Судьба! Против нее не попрешь, – ухмыльнулся копьеносец и затянул новый куплет:

По сценарию и предварительному уговору последнее слово богатыри должны были гаркнуть разом. Название фирмы-рекламодателя оказалось таким сложным, что у Ильи заплелся язык, и он гаркнул что-то совсем другое. Копьеносец в гневе лягнул Илью. Илья ответил тем же. Ведь аккордеонист вообще вместо клятого «Сибспиртосоюза» крикнул «ай-я-яй», и ничего!

Всех выручил припев:

Илья наклонился с бутылкой к своим стопочкам, когда знакомый голос насмешливо сказал:

– А здесь ты куда органичнее, чем у меня!

Илья поднял глаза и наткнулся на круглое небритое лицо Кирилла Попова. Режиссер держал в руках пакет с сосисками и банку горчицы. Его глаза-блюдца весело отражали обескураженную физиономию Ильи в богатырской ермолке.

– Здравствуйте, – машинально сказал Илья.

Попов подмигнул, опрокинул в свой маленький рот дегустационную порцию «Очень хорошей» и быстро пошел к выходу.

Он был уже недалеко от дверей, когда случилось то, чего Илья больше всего боялся: из подсобки выглянула Анжелика. Она мгновенно узнала знакомый силуэт. Оба ее глаза вдруг стали одного размера и засияли счастьем.

Кирилл уже выходил на улицу. Анжелика, часто и громко стуча по плиткам пола длинными иглоподобными каблуками, устремилась за ним.

Она была почти у цели и уже коснулась двери протянутой рукой, когда кто-то в бирюзовом преградил ей путь, а кто-то в черном встал рядом. Кажется, в черном был верный Леха?

Анжелика не хотела сдаваться. Она неожиданно далеко оттолкнула Леху, а сама прыгнула в сторону. Бирюзовый телохранитель успел схватить ее за руку. Анжелика тоненько заверещала и укусила подоспевшего Леху в угольно-черное плечо.

– Гляди, куда льешь! – одернул Илью строгий копьеносец. – Не пялься по сторонам: этот пацаненок гнусный, который выпил, снова где-то здесь. Приглядывай за ним – Стасу из-за инструмента ни хрена ниже носа не видать. А нас камера снимает!

Аккордеонист в это время наяривал «Прощание славянки», Илья потчевал «Очень хорошей» ветеранов войны и труда, а копьеносец усердно проверял удостоверения.

Тем временем скандал у дверей разгорался: Анжелика сопротивлялась Лехе и рвалась на волю. Леха, искусанный уже в нескольких местах, пытался и не мог взять ее на руки, чтобы отнести в служебное помещение. К тому же Анжелика, когда Леха отрывал ее от пола, отчаянно размахивала длиннющими ногами и могла ранить каблуком кого-нибудь из покупателей. Леха беззвучно матерился. Наконец он крепко обхватил могучими руками ребра Анжелики. Та вскрикнула и поникла – очевидно, потеряла сознание.

Илья вспомнил ужасный красно-синий бок битой Изоры и сорвался с места:

– Оставь ее! Разве можно так? Ей же больно!

Он не проделал в направлении Лехи и трех шагов, когда его сбил с ног неожиданный удар сбоку.

Богатырский шлем свалился и покатился по полу, гремя, словно пустое ведро. Торговый зал «Фурора», битком набитый дегустаторами, дрогнул перед глазами Ильи, залился чем-то густо-багровым, а потом черным. Вместе со светом исчезли звуки – все, кроме сухого звона в ухе, производимого болью.

Очнулся Илья тоже от звука. Это был голос матери. Обычно очень сговорчивая, теперь она причитала отчетливо и гневно:

– Да что же это за порядки? Как он смел ударить ребенка! Вызывайте скорую!

Знакомая нашатырная вонь ударила в ноздри. Илья открыл глаза.

– Илюшенька! Как ты? Где болит?

Илья удивленно повел глазами. Над его головой простиралась безбрежная гладь потолка. Из середины потолка ледяной грудой росла хрустальная люстра немыслимых размеров. Больше ничего в мире не было.

– Вы же видите, ему нужен врач! – снова где-то далеко в стороне закричала мать.

Спокойный голос отвечал ей:

– Зачем врач, Томочка? Он глаза открыл. Он моргает. Все хорошо! Тазит совсем несильно его ударил. Я видел – я недалеко стоял.

Оказывается, где-то поблизости, за горизонтом, существовал и Алим Петрович Пичугин. Было даже слышно, как он дышит. Затем громкие шаги надвинулись с двух сторон, и две головы сомкнулись над Ильей сверху, заслонив люстру.

– Илюшенька! Сынок!

– Говорить можешь? Сесть можешь?

Илья немного поводил глазами. Затем он оперся на локти, привстал и огляделся. Он увидел себя уже без богатырских доспехов, в кабинете Алима Петровича.

Лежал Илья на том самом диване, где позавчера нашли предполагаемый труп хозяина. Персидский ковер еще не вернулся из чистки, но все прочее было на местах, включая губернаторский тазик и свежую розу в бокале. А люстра, если присмотреться, не такая уж огромная – чуть побольше ведра.

– У ребенка сотрясение мозга, – уверенно заявила Тамара Сергеевна.

Она стояла у дивана с пузырьком нашатырного спирта. Когда Илья болел, она всегда называла его ребенком.

– Какое сотрясение? – не соглашался из своего мягкого кресла Алим Петрович. – Откуда сотрясение? Тазит несильно бил. Я видел! Поверни голову, мальчик!

Илья повернулся.

– Болит?

– Кажется, нет.

– Вот видишь, Томочка! Крепкий твой сын, удалец. Завтра будет совсем здоровый. Премию получит, да?

Илья согласно замотал гулкой головой.

– Иди, Томочка, работай! Пусть Илюшка тут полежит. Мы с ним потолкуем.

– Ему нужен врач, – не унималась Тамара Сергеевна. – Он поедет сейчас со мной в травмопункт.

– Хочешь, Илюшка, в травмопункт? – вкрадчиво спросил Алим Петрович.

Илья помотал головой отрицательно.

– Видишь, Томочка! Иди работай, – распорядился Пичугин. – У тебя отдел стоит! А мы с Илюшкой тут будем. Надо говорить! Мужской разговор.

Когда Тамара Сергеевна ушла, Алим Петрович выбрался из кресла и сел рядом с Ильей, основательно продавив мякоть дивана своим тяжелым телом.

Илья не видел шефа с того вечера, когда Изора отравила чай, и даже не знал, что Пичугин в «Фуроре».

Сегодняшний Алим Петрович не хромал, как Анжелика, и лицо у него осталось вполне симметричным, но и в нем что-то тоже изменилось. Он не то чтобы осунулся, а потемнел лицом и поскучнел. Серый его костюм был, как всегда, великолепен. Галстук в розовую и мышиную полоску мерцал на груди и тонко гармонировал со всем нарядом, включая светлые туфли, виртуозно испещренные узором из дырочек. Лишь яхонтовые глаза Алима Петровича были сегодня неспокойны и меньше искрили, а на лбу обнаружилась складочка.

– Поговорим, Илюшка, – вздохнул Алим Петрович.

Ничего хорошего эти слова не обещали. Владелец «Фурора» устроился на диване поудобнее, и от него волнами ароматов так и покатили Париж с Миланом.

– Зачем, Илюшка? – с укором спросил Алим Петрович, склонив голову. – Только не ври – все равно правду узнаю. Лучше сам скажи, зачем драться полез?

– Когда?

– Сегодня. На акции.

– Я не дрался, – ответил Илья. – Даже пальцем никого не тронул! Я, наоборот, хотел, чтоб драться перестали.

– Зачем лез? Любишь ее?

В голосе Алима Петровича была такая мука, что Илья затрясся от страха.

– Кого люблю? – еле слышно пролепетал он.

– Анжелику. Любишь ее?

– Нет.

– Тогда зачем сейчас весь красный стал?

– Я просто не понял, про кого вы спрашиваете.

– А ты про кого подумал?

– Не знаю. Но Анжелику я не люблю, честное слово.

– Зачем лез?

Илья вспомнил брыкание Анжелики в железных лапах Лехи, вспомнил и ее распухший цветной бок.

– Мне не нравится, – сказал он, – когда бьют женщин. Так делать нельзя, особенно здоровенному качку вроде Лехи. Я просто не могу на такое смотреть. Жалко! Еще не могу видеть, как обижают слабых или животных мучают. Маленьким я видел, как топили котят. Такого я не выношу!

– Так ты ее не любишь? – снова спросил Алим Петрович. – Только жалко, и все?

– Жалко. Анжелика очень жалкая. И красивая.

Илья тут же понял, что зря заикнулся о красоте Изоры. Алим Петрович откинул назад свою идеально круглую голову и грозно воздел палец к небу:

– А вот красивых, Илюшка, никогда не жалей! Они не слабые. Не жалей их, просто бери. Они всех сильней! Ты знаешь: Анжелика мне в чай таблетку бросила. Я болел, чуть не умер! Меня рвало, а она убежала. И что? Я простил! Я люблю ее. Она белая, как снег, и горячая, как огонь. Она моя до смерти. Надо будет, убью, а никому не отдам. Ты зачем стал весь красный, когда я спросил? Не любишь Анжелику? А не врешь? Что ж тогда? Другую любишь?

– Да.

Илья решил, что безопаснее говорить правду.

Алим Петрович покачал головой:

– Плохо! Как зовут?

– Кого? – не понял Илья.

– Ее.

– Тара. То есть Ксения. Ксюша Ковалева.

Алим Петрович так строго глядел на Илью своими немигающими яхонтами, что пришлось выложить всю подноготную.

– Живешь с ней? – продолжил допрос Алим Петрович.

Илья пожал одним плечом, дернул носом и сделал кислую гримасу. Себя он сейчас не видел, но своим лицом хотел выразить неопределенность. Чистая правда теперь не годилась – вряд ли Алим Петрович станет уважать человека, который влюблен, но не живет с любимой.

Гримаса, похоже, удалась, потому что Алим Петрович спросил:

– Сильно тебя любит?

Илья скорчил ту же гримасу и даже перестарался: вдруг заныла скула, которую ударил Тазит.

Алим Петрович снова покачал мудрой головой:

– Надо, чтобы сильно любила! Дари подарки, в ресторан ее води, корми сладко. Женщины любят хорошую еду. Говорят, что худеют, а всегда выберут самое дорогое. Выберут самое сладкое, самое жирное! Хорошо ее корми.

Этот совет Илью очень удивил. Он отогнал от себя невероятную картину: он кормит Тару жирным, вручая ей большой кусок сала и бутылку подсолнечного масла. Бред какой-то!

Однако Алим Петрович подобный путь к сердцу женщины считал не только возможным, но и обязательным.

– Ты мужчина – я мужчина, – заявил он. – Я тебя понимаю. Ты молодой, денег мало. Ты мне помог, когда я выпил плохого чая, – ты и твоя мать, уважаемая женщина. Если бы не вы, я бы после чая не проснулся. Я хочу, чтобы тебе было хорошо. Идти можешь? Пошли!

Они вдвоем покинули кабинет. Илья старался ступать твердо, но его еще слегка кренило в сторону и тошнило при воспоминании о нашатыре.

В торговом зале было спокойно. Акция «Очень хорошей» давно закончилась – смолк аккордеон, увезли реквизит. Лишь груды смятых пластиковых стопок в мусорных корзинах напоминали о недавнем великолепии.

Выход Алима Петровича вызвал на лицах продавцов судорожные улыбки.

– Бери, Илюшка, – сказал Алим Петрович.

Он вручил Илье самый большой и прочный пластиковый пакет из тех, что имелись в «Фуроре» и несли на себе его лазоревую эмблему. В такие пакеты обычно сыпали картошку.

Илья с помощью Лехи тащил пакет, а Алим Петрович хватал все самое лучшее, что попадалось ему на глаза в его владениях. Толстая бутылка шампанского была погружена первой на пару с каким-то узкоплечим мускатом. Встретившись в пакете, бутылки издали приветственный звон. Следом за бутылками отправились банки икры. Скоро уже какие-то незнакомые Илье колбасы (он всем предпочитал докторскую) торчали из пакета нарядно и нескромно. Рядом жемчужным жиром сияли мясные рулеты. Несколько грубых на вид, будто ненастоящих ананасов подпирали благородно-тусклую гроздь винограда величиной с окорок.

Илье было неловко смотреть как на пакет-самобранку, так и на широкие улыбки коллег по «Фурору». Он сосредоточился на серых квадратиках пола – они были успокаивающего серого цвета.

– Лучшее давай! Самое свежее! Для меня! – требовал Алим Петрович, весело подталкивая Илью мягким бедром.

Скоро пакет раздулся так, что его невозможно стало держать за ручки. Алим Петрович только усмехнулся и велел приторочить сбоку к пакету торт, тоже самый лучший.

Крупных тортов в запасе оказалось несколько. Алим Петрович осмотрел все и выбрал пражский, на котором среди смуглых роз покоилось громадное шоколадное сердце, толстое, как кошелек.

– Иди теперь к ней, корми ее, пои ее, – властно потребовал Алим Петрович. – Сегодня узнаешь, как женщина может любить. По-настоящему узнаешь. Ничего слаще нет!

Илья не стал возражать. Он наспех оделся и побрел к выходу. Неподъемный пакет шаркал по полу. Коробка с тортом, привязанная сбоку, игриво моталась из стороны в сторону и поскрипывала розовыми пластиковыми бантами.

– Стой, Илюшка! – вдруг раздался сзади повелительный голос.

Илья обернулся и увидел улыбку шефа рядом с животом Тазита. Ничего не выражающее лицо Тазита располагалось много выше. Алим Петрович улыбался, а прямо к Илье на всех парах мчался Леха с букетом красных роз. Букет казался громадным даже в ненормально крупных лапах охранника. Тесно прижав друг к другу тугие темные головы, розы до отказа наполняли блестящую чашу из фольги. Было их, наверное, столько же, сколько лет Алиму Петровичу.

Алим Петрович многозначительно поднял вверх палец. Илья заулыбался в ответ и принял розы. Букет оказался неожиданно тяжелым.

Илья понимал, что надо бы поблагодарить шефа. Только как это сделать? Он несколько раз пытался сказать спасибо, но язык заплетался, а голос шел какой-то чужой, гнусавый, без слов. Может, просто поклониться шефу, как кланялся Иванушка в сказках разным чудищам-благодетелям? Наверное, Алим Петрович все поймет правильно?

Илья попробовал сделать несколько поклонов. Со стороны казалось, что он не справляется с весом букета.

Снегирев, с камуфляжным ящиком в руках, все время держался поблизости. Теперь он открыл перед Ильей дверь. Проделывая это, старик не только ощупал сквозь пластик ананас и сунул нос в розы, но и съехидничал:

– Ой, Илюшка, высоко взлетишь – больно падать будет!

Илья ничего не ответил и вышел на крыльцо.

Вечер давно сгустился, дня как не бывало. Ручки пакета резали Илье ладонь, от букета ныло плечо. Нужно было срочно решать, как быть с дарами Алима Петровича. Конечно, проще всего отнести продукты домой и съесть их потихоньку самому. Это нетрудно. Интересно, насколько женская любовь слаще пражского торта? А розы можно оставить на ближайшей помойке – очень уж неудобно их держать.

Илья немного подумал и отмел все эти варианты. Вдруг непостижимый и всемогущий маг Бальдо каким-то образом узнает, что Илья (не мужчина, но дурак!) все опошлил и свел шикарный жест шефа к собственной обжираловке? Скверно, некрасиво.

А вдруг мир устроен по-пичугински? Вдруг можно поймать красавицу на жирную наживку? Раз уж Алим Петрович велел отнести пакет с припасами Таре, то надо отнести и не мудрить. Будь, что будет!

Наверное, Тазит все-таки несильно стукнул Илью. Пострадавший быстро добрался до знакомого дома возле футбольного поля и даже справился с домофоном.

Дверь квартиры номер 71 открыла Илье незнакомая, стриженная ежиком блондинка. Ничего особенного в ней не было, но Илья сразу догадался, что это мать Тары.

Он спросил так развязно, как только позволила одышка после подъема с тяжестями на пятый этаж:

– Ксения дома?

– Дома…

Блондинка ответила очень рассеянно: она без конца переводила взгляд с роз на пакет с эмблемой «Фурора». Пакет от переноски еще больше вытянулся и раздался. Из него теперь особенно картинно свисала виноградная гроздь, которую изнутри подпирала алая, похожая на мяч головка какого-то сыра.

– Вы проходите, – наконец отступила от двери блондинка, не сводя глаз с пакета. – Ксюша, к тебе пришли…

Послышался топот. Однако в прихожей показалась вовсе не Ксюша, как ожидал Илья, а щекастый мальчик лет шести в желтой майке. В первую минуту Илья решил, что перед ним вездесущий сын Лидки Хромовой из колбасного. Но это был другой мальчик, просто очень похожий.

Мальчик, как и блондинка, уставился на пакет и с ходу заявил:

– Я винограду не ем.

– Раздевайтесь, – указала на вешалку Ксюшина мама. – Давайте сюда цветы. Ах, какая прелесть!

Она взяла букет, а сама продолжала разглядывать виноград – тот был таким крупным, что казался надувным. Скоро в прихожую заглянула еще одна блондинка, много моложе первой, но тоже стриженная ежиком. Наверное, это была фамильная прическа Ковалевых.

– Ого, – сказала молодая блондинка. – Ксюшка, да выйди же, наконец! Тут к тебе мужчина. Разувайтесь!

Илья снял кроссовки. Он немного приободрился, хотя понимал, что его полосатые носки не слишком элегантны. Зато рецепт Алима Петровича действовал! Илье было семнадцать лет, на вид никто не давал больше пятнадцати, а тут бывалые дамы с первого взгляда признали его мужчиной.

Тара появилась из боковой двери, что-то жуя. Свои длинные волосы она собрала сзади в хвост, отчего ее лицо стало совсем круглым. Она, пожалуй, сейчас не выглядела красивой, но это была она – вот отчего кружилась голова!

– Здрасте, – сказала Тара удивленно. – Тебе, Бочков, чего надо?

– Ксюша, – укоризненно прошептала мать.

– Я пришел в гости, – отважно заявил Илья и двинул ногой пакет в глубь квартиры.

Продукты он не мог уже держать в руках и потому поставил свою ношу на пол.

– Интересно, что там? Это все Ксюшке? – бесстыдно заинтересовалась пакетом та блондинка, что помоложе.

– Да, – ответил Илья. – Угощайтесь!

– Ах, пройдемте на кухню, чего здесь толкаться! – спохватилась мать Тары. – Попьем чайку… Вас как зовут, молодой человек?

– Илья.

– А меня Елена Александровна. Вы с Лерой не знакомы? Она моя старшая дочь, Ксюшина сестра. Лерин сынок, Артемка, наш общий любимец!

Илья готов был поклясться, что сына Лидки Хромовой тоже зовут Артемкой!

Пока шло знакомство, общий любимец достал из пакета головку сыра и быстро закатил ее под обувную полку. Теперь он и так и этак совал под полку свою босую ногу, чтобы извлечь сыр обратно, но ничего не выходило.

– Вы учитесь вместе с Ксюшей? – спросила Елена Александровна.

Она вдвоем с Лерой с трудом несла пакет на кухню.

– Нет, – ответил Илья их спинам. – Мы в студии Попова вместе занимаемся.

– А!

Вдруг Тара схватила Илью за рукав и потащила в какую-то дверь. Они оказались в пустой гостиной, где сервант мерцал старорежимной посудой, а диван был покрыт вытертым ковром.

– Ты зачем сюда явился? – грозно спросила Тара.

– В гости…

У Ильи вдруг сильно разболелась та часть головы, которой досталось от Тазита. Круглое лицо Тары стало зыбиться у него перед глазами, и он никак не мог поймать ее взгляд.

– Какие гости? Разве я тебя звала? – сердилась Тара.

– Нет. Я просто шел мимо.

– С такой-то поклажей?

– Да. Это все тебе! Там букет, розы, тяжелый.

– Ты, может, предложение мне сделать собрался?

Илья очень удивился:

– Нет, что ты! Я даже не думал… То есть я совсем не хочу жениться, но если ты согласна…

– Не согласна! А ты… ты выпил, – вдруг догадалась Тара.

– Ни капли! На акции пить не положено, особенно богатырям. Но меня потом ударили… Ой, ведь акция была сегодня – а я думал, позавчера! «Оч-чень хорошая водочка у нас!»

Илья допел и качнулся. Хорошо, что рядом оказался диван: Илья боком осел на него и откинулся головой на спинку. Колючий ковер недружелюбно куснул стриженый затылок.

– Может, тебе лучше домой пойти? – предложила испуганная Тара.

– И мы сами все съедим, – добавил Артемка, который, оказывается, стоял в дверях.

В одной руке он держал кусок копченой колбасы, в другой – шоколадное сердце с пражского торта.

– Артемка, уйди отсюда! – прикрикнула Тара.

– А вы целоваться будете, да? Давайте! Я уже это видел. Чего ты, Ксюха, боишься? Вот если б Антон тут был! Антон – это ее жених, – пояснил Артемка.

– Чего ты врешь? Какой жених? – отмахнулась Тара. – Антон – это Конотопов. Он болван.

– Да, я помню, – согласился Илья, ерзая затылком по ковру и нигде не находя покоя.

– Ну и что, что болван? Ксюшка-то с ним целовалась! – стоял за правду Артемка. – Я сам видел: в ванной! И с Беляковым тоже в ванной!

Белякова Илья не знал, но понял, что тот тоже болван – Тара о нем даже говорить не захотела. Она взяла своего сегодняшнего гостя за руку и заглянула в глаза:

– Ты, Бочков, что-то чересчур бледный. Как смерть! Правда, ничего не пил?

– Ну, молодежь, давайте к столу! – пригласила сестра Лера, заглянув в гостиную. – Артемка, бегом! Там твои любимые анчоусы.

Обрадованный Артемка с гиком отбыл к анчоусам. Илья медленно поднялся с дивана и с помощью Тары двинулся на кухню. Там стол уже ломился от фуроровских яств.

– Не все поместилось, и я кое-что оставила на потом, – сообщила Елена Александровна. – Может, вы и себе что-то домой возьмете, Илья?

Илья сделал ту неопределенную гримасу, которую изобрел сегодня для непонятных ситуаций.

– Хватит разговоров, открывайте шампанское! – крикнула Лера зычным праздничным голосом.

Она протянула Илье бутылку, прохладную и тяжелую. Собственноручно Илья еще ни разу не открывал шампанского, зато часто наблюдал этот процесс в «Фуроре» на вечеринках. Он смело отодрал фольгу с бутылочной головки и принялся откручивать проволочки на пробке.

Открывание прошло благополучно: шампанское лишь слегка плюнуло Илье в подбородок густой мелкой пеной. Даже непонятно, каким образом ему за воротник попала и сползла вниз, к животу, ловкая длинная струя? Илья похлопал себя по груди – там стало мокро и запахло сырым тестом.

– Эх, хорошо, когда в доме есть мужчина! – вскрикнула Лера и стрельнула завистливым глазом в сторону надутой Тары. – Ваш тост, Илья!

Илья был скромен и краток:

– За присутствующих!

Лера, явная заводила и душа компании, громко и весело чокнулась со всеми и облила шампанским маринованные грибки – точь-в-точь такие, какие сегодня разыгрывал «Сибспиртосоюз». Пила Лера азартно, вкусно, залпом, как пьют воду на пляже.

Тара и ее мать улыбались, Артемка громко икал. Он ел очень споро: когда взрослые опустили после тоста бокалы, то блюда с рулетом и какой-то селедкой были уже пусты. Шампанского Артемке не полагалось – он дул прямо из пол-литровой банки кипяченую воду.

– Мам, подрежь еще Артемке колбаски, он любит, – распорядилась Лера и повернулась к Илье:

– А вы где, я забыла, работаете? Или учитесь?

– Я работаю в «Фуроре», – честно признался Илья.

– А кем?

Пришлось соврать:

– Младшим менеджером.

Ну и пусть! Тара видела его в «Фуроре» лишь в виде Фруктикона, а на остальных плевать.

– А зарплата у вас какая, если не секрет?

– Не секрет, а коммерческая тайна.

Елена Александровна покачала головой:

– Нельзя, Лерочка, так напрямик расспрашивать. Это неудобно! Кушай, Артемка, ветчинку!

Артемка и без приглашений кушал не переставая.

– До чего я балычок люблю, – веселилась Лера, без всякого тоста прихлебывая шампанское.

Илье есть не хотелось. От вина больная часть головы заныла сильнее и стала как будто много больше и мягче, чем здоровая. Илья сразу вспомнил асимметричное лицо несчастной Изоры. Бутылки и тарелки качались у него перед глазами. Мелькала то тут, то там пухлая, недетски крупная рука Артемки с двузубой вилкой – эта вилка, наверное, была как раз детская, специальная. А вот Тара виделась Илье нечетко, очень маленькой. Он ей улыбался, но не был уверен, что она его видит из своей дали.

– Ой, уже десятый час! – вдруг спохватилась Лера. – Артемка, нам пора. Садик завтра проспишь!

– А торт? – заныл Артемка сытым басом.

– Мам, мы тортика себе положим? – спросила Лера, тут же вонзая длинный нож в пражский.

Просторная поверхность торта к этому времени уже выглядела неважно: шоколадного сердца не было, на его месте зияла неглубокая ямка. По шоколадным розам тоже, наверное, погулял любопытный Артемкин палец.

Пересчитав глазами остающихся, Лера отделила на блюде три куска. Все прочее она плюхнула в кастрюльку со словами:

– Я палочку колбасы «Московской» возьму? Там еще есть две. Артемка любит.

– Не меня надо спрашивать, а Илью, – церемонно заметила Елена Александровна.

Лера послушно переключилась на Илью:

– Ой, точно! Илья, вы просто замечательный! Я баночку икры прихвачу? Артемка любит, и ему надо для кроветворения. И сыр – мама с Ксюшкой все равно столько не съедят. И виноград – там много. И половинку ананаса, а?

Илья только кивал. Он почему-то решил, что если Лера и любимец семьи сейчас уйдут, то у него перестанет болеть голова. Может быть, даже к Таре удастся приблизиться?

Проводы тянулись бесконечно: Лера все возилась и хохотала в прихожей, а Артемка кряхтел, натягивая ботинки. Илья в ожидании спасения закрыл глаза.

Вдруг Лера вернулась, уже в пальто. Она покосилась на коробку конфет, большую, как дверца шкафа.

– Илья, вы удивительный! Эти конфеты… Артемка любит… – начала она.

– Они с орешками и с чем-то зеленым. Я уже попробовал, хорошие, – одобрил Артемка из коридора.

Лера подмигнула Таре, хлебнула напоследок шампанского и прощально помахала коробкой конфет.

– Лера у нас очень живая, общительная, – вздохнула чуть позже Елена Александровна. – Училась на экономиста… Но в личной жизни ей не везет. Странно, правда?