6
Дарованный выходной Илью не слишком обрадовал. Он просто не знал, куда себя девать.
Зато Тамара Сергеевна была счастлива и решила сделать этот день праздником во всех отношениях. Спала она до одиннадцати, кофе с молоком долго пила сначала на кухне, а потом, спохватившись, в постели.
К обеду она после долгих колебаний отважилась пожарить картошечки. Вообще-то она постоянно худела и гордилась каждым съеденным огурцом. Много раз она начинала новую жизнь, сгрызая на завтрак яблочко или морковку, которая, как назло, всегда попадалась несладкая. Но после яблок мучительно хотелось когда пражского тортика, когда краковской колбаски, когда сырку эмменталь. А по выходным после долгой борьбы и сомнений почему-то всегда побеждала жареная картошка.
Предвкушая запретную радость, Тамара Сергеевна стала вспоминать самые теплые слова, какие только можно зарифмовать. Эти слова она прицепила к хвосту юбилейного стиха про Аллу Кавун. Затем она со спокойной совестью улеглась на диван, чтобы посмотреть дневной повтор вчерашней серии из жизни Барахтиной. Накануне слишком долго пришлось драить кабинет Алима Петровича, и Тамара Сергеевна с Ильей приплелись домой, когда по телевизору шли уже какие-то полуночные мультики для неспящих малышей-невротиков.
– Илюша, ты куда? – спросила Тамара Сергеевна с дивана. – Погоди! Ты в курсе, что Барахтину похитили?
– Да? – равнодушно отозвался Илья из коридора.
Он как раз натягивал шапочку на брови. Кого именно похитили – знаменитую землячку-актрису или ее героиню – он не понял, но все равно остался холоден к новости.
– Ее держат в подвале, а за освобождение требуют миллион евро, – сообщила Тамара Сергеевна.
Значит, все-таки похитили героиню – за саму Барахтину миллиона не выручишь.
Когда Илья сказал что-то подобное вслух, Тамара Сергеевна возмутилась:
– Ты все-таки, Илюша, черствый. Вылитый Бочков! Если ты не сопереживаешь явлениям искусства, то и в жизни никому сопереживать не будешь. Я начинаю за тебя беспокоиться! – И она скорбно покачала головой.
Черствый Илья понуро вышел во двор. Дождя вроде бы не было, но асфальт выглядел мокрым, а небо кляклым. В тот день краски и радости все до единой покинули город Нетск, оставив лишь серость и скуку. А в сердце доблестного Альфила торчала длинная предательская стрела. Там, где эта стрела прочно засела, болело, ныло и сладко жгло. На игле была надпись – возможно, рунами – «Тара».
– Здравствуйте, – прозвенел сзади тоненький голосок, и вдобавок что-то часто зацокало.
Илья обернулся и увидел Снарка. В свете дня пес не выглядел таким уж огромным и страшным. Бархатные уши-тряпочки висели по бокам его головы, похожей на ящик, и придавали морде трогательный вид.
Снарка Илья не глядя узнал по цоканью громадных проволочных когтей. А вот хозяйку пса он при свете дня ни за что не отличил бы от любой другой девчонки подходящего возраста. Удивляться нечему: что разглядишь в потемках, кроме помпона? Серенькая челка, носик кнопкой, пристальные кукольные глаза – такую и днем-то не запомнишь. Может, это и не она вовсе? А собака, быть может, не Снарк? Мало ли на свете ротвейлеров?
Зато девчонка ни в чем не сомневалась. Она серьезно спросила Илью:
– Вы поймали воров, которые грабили в доме номер 18?
– С чего бы я их ловил?
– И не встречали их нигде больше?
Она догнала Илью и теперь семенила рядом.
Снарк бежал впереди, виляя черной спиной и рыжим задом. Он то придирчиво обнюхивал корни деревьев, то по уши засовывал морду в кучи палых листьев.
– Тебя, девочка, как зовут? – строго спросил Илья.
– Алена Фролова.
– Так вот, Алена Фролова, ты не такая уж маленькая. Пора знать простые вещи. Во-первых, нельзя лезть в чужие дела. Во-вторых, нельзя приставать к незнакомым дяденькам. Это опасно для жизни – кругом маньяк на маньяке. А вдруг я тебя сейчас в какой-нибудь подвал затащу?
– Я вам уже говорила: я не боюсь. Попробуйте затащить! Сперва вас Снарк на части разорвет, – с видимым удовольствием напомнила Алена. – Зачем вы придумываете всякую ерунду? Я ведь знаю, вы воров выслеживаете. Вы сами говорили, что подглядывали, как воры вещи выносили. А потом я вас видела возле того дома, который за школой, возле футбольного поля. Вы его шесть раз обошли – значит, кого-то караулили.
Это дом Тары возле футбольного поля!
– Ты следишь за мной, что ли? – возмутился Илья.
– Нет, конечно. Просто вы нам со Снарком все время на глаза попадаетесь. Вечером на улице народу мало, и вы самый странный из всех.
– Я гуляю! – сказал Илья и сам на себя рассердился.
Оправдывается он перед этой шмакодявкой, что ли?
– Не переживайте! Вы гуляете правильно, – с непонятным одобрением проговорила Алена. – И в правильных местах. Потому что дом номер 18 не только обокрали. Там вообще происходят нехорошие вещи.
– Какие еще?
– Например, позавчера я на тамошней помойке встретила Пушка. Это кот такой.
– Тоже мне невидаль!
– Нет! Это редкий кот, не простой. Он огромный, курносый и очень красивый. Розового цвета кот, персидской породы – много вы таких знаете? Пушок жил у Татьяны Афанасьевны, бабушкиной подруги. Они когда-то вместе работали в школе. Это целая история.
– Хватит! – не выдержал Илья. – К чему мне все это? Я спешу и не хочу слушать истории про бабушек. Перестань тащиться за мной! Иди уроки делай!
Однако Алену было сложно сбить с толку. Это была серьезная девочка с пристальным стеклянным взглядом и маленьким ртом зануды. Если она решила рассказать Илье всю правду про курносого Пушка, то отвертеться было невозможно. Да и Снарк что-то стал без всякой симпатии поглядывать на раздраженного Илью.
– Это целая история, – как ни в чем не бывало повторила Алена. – Дело в том, что Пушок никогда не выходил из квартиры и не бродил по помойкам. Татьяна Афанасьевна обожала его, как родного сына. Каждый день она покупала ему сто грамм творогу…
– Стоп, – удивился Илья. – Про этот творог я что-то где-то уже слышал!
Вспоминать было некогда, потому что Алена бойко продолжила:
– Вот мы с бабушкой и решили, что Пушок случайно убежал из дому, а Татьяна Афанасьевна сейчас у себя сидит и убивается. Мы к ней пошли. Она живет в доме номер 18, как раз в крайнем подъезде, где были воры. Дома ее не оказалось, хотя было уже поздно, а вечером она никуда не выходит. Бабушка сказала, что, должно быть, она где-то ищет Пушка. Мы вернулись к себе домой. Бабушка стала Татьяне Афанасьевне звонить, но никто не отвечал. Даже в двенадцать часов ночи!
– Ну, это объяснить можно. Она, наверное, куда-нибудь в гости поехала с ночевкой, – предположил Илья.
Алена так решительно замотала головой, что помпон затрясся:
– Нет! Не может быть! Татьяна Афанасьевна все про себя бабушке рассказывает – они лучшие подруги и вечно висят на телефоне. А тут уехала и не сказала ничего! Поэтому утром бабушка побежала в домоуправление и закричала, что одна старушка находится в квартире и не открывает. Может, ей плохо стало? Может, она даже совсем умерла? Вы же знаете, как это бывает?
Илья ничего подобного не знал, но мог вообразить. А вот в Аленином голосе явно звучала бабушкина мудрость.
– И что, думаете, ответили эти бюрократы? Что Татьяна Афанасьевна на днях совершенно законно продала свою квартиру и уехала к дочери в Кемерово.
– Вот видишь! Так тоже бывает, – заметил Илья, уныло разглядывая внушительную спину Снарка.
– Нет, не бывает! У Татьяны Афанасьевны не было никакой дочери и вообще никаких детей.
– Значит, она не к дочери, а просто так уехала.
Илья возражал из вредности. Он понимал, что старушки без причины с места на место переезжать не любят, тем более в такой спешке.
– Вы снова что-то не то говорите, – рассердилась наконец и Алена. – Татьяна Афанасьевна никогда бы Пушка не бросила, чтоб он по помойкам бегал! Он ей был как родной сын. А когда она в прошлом году лежала в больнице с печенью, Пушок жил у нас.
– И как же Снарк? – поинтересовался Илья.
– Он не любил Пушка, но терпел. А Пушок его презирал, так что они довольно дружно жили. Теперь понимаете? В доме номер 18 не только воруют – оттуда люди пропадают. Вот Татьяна Афанасьевна пропала.
Илья даже не знал, что возразить, – все у Алены получалось и гладко, и страшно.
– Я вот о чем хочу вас попросить, – сказала Алена. – Я заметила, когда вы выслеживаете воров, то часто бываете на помойках. Если вы увидите большого пушистого кота, курносого, розового – он приметный! – то, пожалуйста, поймайте его. Это Пушок! Мы с бабушкой его возьмем к себе. Даже папа не против! Я бы еще тогда, в первый раз, Пушка забрала, но я была со Снарком. Они друг друга узнали, Пушок рассердился и убежал. Пожалуйста, поймайте Пушка! До свидания.
Исчезла она так же внезапно, как появилась. Едва Илья собрался решительно заявить, что не будет выслеживать котов по помойкам…
Он повернулся туда, где только что шла приставучая девчонка, и понял, что бредет по мокрому асфальту в полном одиночестве. Он повертел головой – никого. Правда, он различил за дальними полуголыми кустами внушительную черную тень. Никаких теней в пасмурный день не бывает – стало быть, это Снарк рыщет. Или только показалось?
Илья плюнул и пошел дальше – убивать свой непрошеный выходной.
Этот день оказался на редкость живучим. Оставалась еще пропасть времени до репетиции, то есть до той минуты, когда можно будет видеть Тару. Вот она входит в дверь Дворца металлистов…
На вечерние репетиции Тара являлась из тьмы с еле уловимым румянцем на щеках, с тихим, невидящим взором и приоткрытым ртом, что значило – она думала о чем-то таком, что заставило ее забыть все на свете.
Илья совершенно не мог представить, о чем может думать такое удивительное существо, как Тара. Чего она желает, чем огорчается? Он только чувствовал, что вокруг нее на сотню метров разлито нескончаемое и невыразимое счастье. Так яблоня в цвету окружена обязательной территорией аромата, в которую входишь и начинаешь дышать иначе. Тогда ты прикрываешь глаза и можешь лететь – или просто запомнить этот миг.
Илья до того ясно увидел перед собой Тару, какой она будет сегодняшним вечером на пороге Дворца, что очень удивился, обнаружив себя в каком-то автобусе. Когда и зачем он в этот автобус сел? Куда едет?
Автобус шел небыстро, подбрасывая на ухабах увесистый застекленный зад, где и стоял Илья. Он обнимал жесткую колбасу поручня и глядел, как перед ним за окном сужается в перспективе какая-то улица. Ряды одинаковых домов гармошкой съеживались к горизонту, а слева и справа непрестанно возникали новые дома, такие же серые, как те, что пропали вдали.
По проходу автобуса морской походкой пробиралась кондукторша. На ее поясе торчала сумка для выручки, похожая на кобуру, а в руке был игрушечный рулончик билетов.
– Мясо-молочный колледж, – пронзительно объявила кондукторша.
Только тогда Илья все понял! Расталкивая попутчиков, он пулей выскочил из автобуса. Кондукторша что-то завопила ему вслед.
Илья не обиделся. Он и сам не помнил, брал ли билет и как вообще оказался в автобусе. Просто ему так хотелось видеть Тару и он так отчетливо вообразил ее, что она, как магнит, через весь город притянула его именно туда, где сейчас была!
Было в этом что-то настолько невероятное, что Илья уверился – случится сегодня какое-то чудо, вроде того цветочного поцелуя.
Илья вошел в полутемный вестибюль мясо-молочного колледжа. Что делать дальше? Можно навести справки, в какой группе учится Ксения Ковалева, где эта группа сейчас и все такое прочее. Для получения информации Илья даже собрался приврать, что Ксюшина мама (должна же у нее, как у всех людей, быть мама?) потеряла ключи и томится сейчас у бесчувственного домофона. Если Ксюша не даст сию минуту свой ключ…
Что за чушь! Лучше уж ничего не выдумывать – пусть судьба сама вывезет. Впихнула же она его в нужный автобус!
Судьба поспешила на помощь в виде дребезжащего школьного звонка. Коридоры колледжа наполнились знакомым шумом перемены. В тысячный раз за последние дни Илья пожалел, что не стал учеником этого чудесного заведения. Очевидно, кончились занятия первой смены: толпа хлынула к гардеробу и к выходу.
Илья занял удобное место возле двери и стал ждать Тару, глазея на толпу. Его прямо-таки сразило обилие красавиц, которые решили посвятить себя мясо-молочной отрасли. Прекрасные девы всех возможных типов валили мимо густейшими рядами. Они обдавали рыцаря Тары сотнями розовых, алых и лиловых улыбок (все зависело от сорта помады). Красавицы блестели глазами всех цветов и разрезов, оглушали немолчным прибоем хихиканья и волнами парфюмерных ароматов, которые сбились в такой божественный, труднопереносимый смрад, что Илья старался не дышать глубоко.
В этом сказочном девичьем море парни попадались довольно редко. Большей частью они были неказисты, напоминая случайные пни и пустые бутылки, которые несет сияющая волна.
Но даже в плотной толпе красоток Тара была самой прекрасной! Илья еще издали заметил ее круглое личико и розовый приоткрытый рот. Она не хихикала. Она не вертела головой и не размахивала руками, как другие. Она просто приближалась вместе с толпой, окруженная чужими лицами, которые делались рядом с ней невзрачными.
Какой-то местный мясо-молочный красавец (ежик волос у него рос чуть ли не от самых бровей) что-то бормотал Таре на ухо. Но она не слушала. Она плыла в общем потоке, далекая от толпы, как луна, которая только отражается в воде, а на самом деле висит в бесконечном космосе сама по себе, ни в каких отражениях не нуждаясь.
– Привет! – прокричал ей Илья, одолевая гомон и шум.
– Привет. Ты здесь откуда?
Нельзя сказать, чтобы Ксюша Илье обрадовалась. Кажется, она даже не сразу его узнала, а когда узнала, только сморщила носик и улыбаться не стала. Наверное, он помешал ее мыслям.
– Я ниоткуда, – радостно ответил Илья. – Просто так! Почему бы нет?
– Зачем?
– Я провожу тебя домой.
– Не надо. Мы с девчонками собрались в торговый центр. Я не скоро освобожусь.
Никаких девчонок, желающих пройтись с Тарой по магазинам, поблизости не было. Зато парень, что шептал ей что-то на ухо, застрял в дверях и недовольно разглядывал Илью. Парень был коренастый, румяный, густобровый. Свой ежик он теперь прикрыл кепкой, а в уши вставил веревочки плеера.
Илье парень не понравился.
– До свидания, – сказала Тара и скользнула в дверь.
Илья бросился за ней. Здоровяк в кепке тоже не зевал. На улице он пристроился рядом с Тарой, Илья занял место с другой стороны.
Тара посмотрела на того и другого и сказала:
– Знакомьтесь: Конотопов, Бочков. Дальше вам по пути, а мне нет.
И как только она умудрилась вскочить в автобус, который, скрипя, уже сводил свои двери?
Илья и его новый знакомый Конотопов кинулись вслед за Тарой, но их обоих оттолкнул какой-то нахальный мужичишка. Именно перед носом этого мужичишки створки двери и воссоединились окончательно. Автобус тронулся. Он увез Тару в неизвестность.
– Я тебе в бубен дам, – посулил Илье Конотопов.
– Попробуй, – миролюбиво ответил Илья.
– Она тебя просто дина´мит. Она со мной ходит.
– Не ходит она, а пари´т, – не согласился Илья.
– Чего? Ты пидор, что ли? – не понял Конотопов.
Наверное, его плеер переврал сказанное Ильей. На том и расстались.
Естественно, на вечерней репетиции Тара не только игнорировала Илью, как все последние дни, но и смотрела сурово, оттопырив маленькую розовую губу.
Кирилл Попов тоже был Ильей недоволен:
– Вяло, неорганично! Смотри, Бочков, загремишь в Розенкранцы и Гильденстерны!
Илья ничего не понимал. Он очень старался – бил веником Виталика и далеко отпихивал от себя папашу Полония, которого нарочно, назло Шекспиру, играл хилый восьмиклассник Олежка. Такого пихать было одно удовольствие.
Мертвую Офелию Илья тоже оплакивал очень громко.
– Плохо! Вяло! – вопил Кирилл Попов.
Было видно, что он взбешен, что готов одним только взглядом, не прибегая ни к венику, ни к рейке, уничтожить неорганичного Лаэрта. Офелия смирно лежала на старом диване, обозначавшем гроб. Она обливала Илью презрением из-под полузакрытых ехидных век.
– Падай на гроб, Бочков! Падай, а не прилаживайся! – требовал Кирилл.
Илья падал, но немного все-таки наискосок: он старался не задеть зловредную Офелию, которая так и норовила ткнуть его в подбородок своим ловким мертвым коленом.
– Не то! Не так! Я тут с ума сойду, – кипятился Попов. – Ну-ка, Катя, уйди пока. Смотри, Бочков!
Покойная вскочила и отошла в сторонку, а Кирилл, широко раскинув крепкие руки, с разбегу упал на диван. Катя убралась из гроба вовремя: видавшая виды мебель не вынесла режиссерского показа. Диван громко, в несколько сухих деревянных голосов, хрустнул, жалко поджал передние, неизвестно кем погрызенные ножки и сложился неправильно и безобразно. Попов скатился с него, как с самосвала.
– Вот как надо, – просипел Кирилл фразу, заготовленную, очевидно, еще до падения.
Он встал сначала на четвереньки, потом с усилием выпрямился во весь рост. Когда он поднялся, его лицо было красным и недобрым. Режиссер нисколько не обиделся на диван, зато весь свой гнев обрушил на Илью. Он схватил Лаэрта за грудки и поволок за кулисы.
В том месте, где Кирилл остановился перевести дух, было пыльно и темно. Илья сразу узнал этот уголок: над лесом деревянного и картонного лома возвышалась плоская голова гигантской матрешки.
– Чего ты добиваешься, Бочков? – шепотом спросил Кирилл, жарко и влажно дыша в лицо Ильи.
Место беседы было то же самое, что вчера, однако герои поменялись местами: сегодня Попов наступал. Илья даже захотел его спросить, как было принято в студии: «Ты охренел, что ли?» Однако почтение к великому режиссеру удержало от дерзости.
– Я понял – ты ее шпион, – прошипел Кирилл.
Его громадные глаза расширились и выпучились до предела. Казалось, сейчас они отделятся от лица и воспарят к потолку, как воздушные шарики.
– Чей шпион? – удивился Илья и тоже выкатил глаза, чтобы Попов поверил в его искренность.
– Анжелики этой чертовой! Она сказала, что ее и меня зарежет какой-то владелец гастронома. Но раньше она сама меня зарежет от избытка чувств.
– Так прямо и сказала? – не поверил Илья. – Вообще-то она разумная женщина, бывший специалист по рекламе.
Он тут же понял, что сказал глупость. Разве разумные женщины выпрыгивают из окон? И убегают от черных магов? Это же безумие! Интересно, где Анжелика сейчас? Вернулась к Пичугину? Или носится по сырым дорогам на своей алой «мазде» и ищет погибели?
– Анжелика вчера набралась до соплей, – с отвращением сообщил Кирилл. – Раскричалась, что назад пути нет, что мы навсегда вместе и каждый мой шаг будет ей известен. Так это ты, гаденыш, меня пасешь?
– Клянусь, не я, – заторопился Илья. – Мы просто в одном магазине работаем. Вернее, я работаю, а она нет. Это долго рассказывать… Но я даже не видел ее со вчерашнего обеда, клянусь! Я не знаю, где она. Вчера она отравила нашего шефа, Алима Петровича, и сбежала к вам.
– Что? Отравила? Этого только не хватало! – ужаснулся Кирилл и даже отпрянул от Ильи, ослабив хватку. – Так вот почему она вчера так набралась – с перепугу! И что мне теперь делать? Этот ваш отравленный – он хоть жив? Слава богу! А вдруг он мне предъявит претензии?
– Может быть…
Потрясенный Кирилл бросил Илью и в сердцах ударил кулаком по какой-то фанерке, торчащей из общей кучи. Куча зашевелилась и загремела, а в кулаке Попова осталось несколько крупных заноз.
– Смотри же, Бочков, – пригрозил Кирилл Илье этим пострадавшим кулаком, – если хоть слово пикнешь…
– О чем я пикнуть могу, не понимаю, – возразил Илья. – О том, что вы диван сломали, что ли? Кому это интересно?
Репетиция продолжилась как ни в чем не бывало. Кирилл по-прежнему находил игру Ильи вялой, а Тару вообще принялся третировать. Почему-то ему пришло в голову, что тот безликий и никому не нужный житель Эльсинора, которого изображала Тара, – дряхлый старик, к тому же лишенный одной ноги. Вместо прежних прыжков Тара теперь хромала, ползала на четвереньках, кряхтела и трясла головой. Даже Илье было ясно, что все это у нее получается неважно.
Кирилл минут семь помучил Тару, а потом заорал:
– Вон со сцены!
Тара побежала в кулисы мелкой рысцой, закусив губу и прижав руки к щекам, которые от жестоких слов пылали, как от пощечин. Илье стало ее так жалко, что на новый, поставленный вместо дивана гроб Офелии (два табурета, два стула и сверху ехидина Катя) он обрушился изо всех сил. Какие-то стулья разъехались, какие-то остались стоять, а Катя завопила басом. Хотя она хваталась за спинки и ножки, все-таки полетела на пол вместе с Ильей.
– Охренел ты, что ли? – прокричала она коронную фразу студии Попова и толкнула Илью.
– Да я сам ударился, – отбивался Илья.
– У тебя никакой техники падения!
– Если ты такая техничная, чего меня за ногу укусила?
Пока они приходили в себя, Кирилл стоял в сторонке, обхватив широкой ладонью колючий подбородок и приспустив тяжелые веки.
– А знаете, что-то в этом было, – сказал он не скоро и голосом тихим и глубоким. – Импровизация часто наталкивает на парадоксальные решения. У нас гроб Офелии будет разваливаться! Лаэрт разбросает доски, будет целовать труп, теребить, трясти его. Это почти то же, что крокодилов есть!
Катя и Илья понятливо кивали. Илья даже знал, как взяться за дело, – вчера он уже тряс труп, правда, он оказался живым, но поначалу очень был похож на труп.
– Эльсинор, на сцену! – скомандовал Кирилл.
Безымянные эльсинорцы быстро выстроились в шеренгу и начали свои прыжки. Прыгала среди них и Тара с красными заплаканными глазами. Она очень старалась, потому что знала: Попов не выносит капризов и халтуры. Глядя на нее, Илья изнывал от любви и жалости. Он боялся, что Кирилл вдруг вспомнит, что Тара дряхлый старик, и снова заставит ее хромать и спотыкаться.
Еще Илья надеялся, что пережитая обида заставит Тару искать поддержки и понимания. После репетиции он увязался за ней и на крыльцо Дворца вышел, чуть ли не дыша ей в затылок.
Однако униженная Тара убежала даже от компании подруг. Часто перебирая своими чудесными ножками (шелково-смуглыми, как помнил Илья, под синей корой джинсов), она углубилась в потемки совсем одна.
Илья нагнал ее, пошел рядом.
– Тара… Ксюша! – успокаивающе начал он. – Да не бери ты в голову! Попов болван. Я тебе открою секрет: скоро его отлупят так, что мало не покажется. Он все-таки допрыгался!
Тара остановилась. Она глядела не на Илью, а вперед, на тусклые фонари, которые не освещали ничего, но мешали видеть звезды.
Она сказала:
– Какой же ты дурак, Бочков! Полный, отвратительный дурак! Ты даже говорить о нем недостоин. Кирилл гений! Ты не стоишь даже его… его…
Она так и не нашла у Кирилла такой ничтожно малой детали, которая была бы равна целому, в полный рост Илье. Пришлось просто махнуть рукой и идти дальше. Илья несколько поник, но все-таки отправился за Тарой следом. Она пошла быстрее, Илья тоже прибавил ходу.
– Нет, это невыносимо! – сказала Тара.
Она остановилась и грозно топнула ногой, но ее голос слезно дрожал и фальшивил.
– Остановись, Бочков! Не ходи за мной дальше! – приказала Тара и повернулась наконец к Илье лицом.
Лицо это было бледное, голубоватое в темноте, идеально круглое, как тугой бутон белой розы. Глаза казались темными и такими громадными, каких не бывает. Тара! Царица ночи, хозяйка луны!
– Уйди сейчас же, – потребовала она.
– Я тебя только до дому провожу. Темно ведь, шпаны кругом полно, – уныло объяснил Илья.
– Не надо меня провожать! Не надо за мной ходить по пятам. Не надо таскаться в колледж. Ничего не надо!
– Но…
– До чего же ты мне надоел! Уйди, уйди! Ты приносишь мне одни несчастья!
Тут уж Илья ничего не мог возразить. Тара побежала к своему дому через школьное футбольное поле, середина которого была так выбита, что там стояла и блестела лужа.
Илья проводил Тару глазами. Сегодня у него не было сил кружить под ее окнами. Едкие разряды ее ненависти до сих пор потрескивали в ушах. Мир померк, звезды осыпались, время смялось в ком. Илья не знал, сколько он уже стоит у края футбольного поля. Ему было тяжело и скучно дышать и смотреть.
– Эй, Бочков, ты заблудился?
Илья услышал сзади хихиканье и веселые голоса. Две девицы из студии, эльсинорки Аня и Полина, шли с репетиции и были в прекрасном настроении. Раньше, до сегодняшнего своего провала, Тара обычно возвращалась домой в их компании.
– Тебе плохо, Бочков? Слушай, ты так со стульев гробанулся! – забеспокоилась душевная Аня. – Я сама знаю, как бывает: упадешь и не сразу почувствуешь, что сломал что-то. А потом болеть начнет…
– Ничего он не сломал, – возразила черствая Полина. – Просто вон дом Ксюшкин.
– Понятно! Трогательная картина, – съязвила и Аня.
Полина почти повторила слова Тары:
– А Бочков у нас полный дурак. Слушай, дать тебе Ксюшкин телефончик? Будешь ее доставать. Вот прикол! А то она вечно нос задирает.
– Какая у нее квартира? – спросил Илья.
– Точно! Ты лучше в дверь ломись, – обрадовалась Полина. – Так прикольней! А квартира 71.
Эти цифры мгновенно впечатались в мозг Ильи. Они были похожи на два гвоздя – один понаряднее, но косой, уже откуда-то выдернутый, а второй честный, прямой, зато с ржавчиной.
Илья улыбнулся футбольному полю, в луже которого застряло отражение совершенно постороннего фонаря, глядящего из-за забора. Холодный ропот прошел по кустам и деревьям, отражение вздрогнуло и зарябило. Илья быстрым шагом пошел наобум, прямо в темные кусты.
– Эй, Бочков! Ты почему нам волшебное слово не сказал? – засмеялась ему вслед Аня.
– А телефончик? – хихикнула Полина.
Тьма сомкнулась. Засвистали вокруг новорожденные вихри, закачались фонари, зашумел под ногами осенний мусор. Илья шел строго вперед. Обида постепенно проходила. Досадная боль, казавшаяся сильной, когда Илья упал со стула, теперь тоже ушла, рассеялась.
Илья подхватил первую попавшуюся палку, сделал выпад, другой. Лунный круг лица Тары снова забрезжил перед ним – несчастный, большеглазый. «Я приношу ей несчастья, а она мне счастье. Вот в чем все дело, – подумал он. – Она ни в чем не виновата».
Он помчался вперед, весело круша встречные кусты. Ветки били по лицу, а ветер дул и целовал, чтобы не было больно. Илья и сам не помнил, как очутился в каком-то темном дворе, – наверное, ноги сами принесли.
Из-за шума листьев, которые вздувал ветер, а сам Илья разгребал их палкой, не сразу стал слышен шорох шин. Машина появилась внезапно. Шла она мерно, мотор работал ровно, и только в чересчур глубоких рытвинах колесам приходилось поперхнуться грязью. Фары машины включены не были, только подфарники.
Илья отступил в кусты. Он проводил глазами машину, которая проплыла мимо. Это была старая «Волга» неразличимого в темноте цвета, с примятым крылом. Внутри салона темнели три круглых головы.
«Воры! Это снова они!» – подумал Илья и хотел было, как в прошлый раз, бросить им вслед камень, но ничего подходящего под руку не подвернулось.
Машина скользнула мимо, миновала обозримую в тусклом свете часть дороги и скрылась. Илья вышел из кустов. «Дежавю! – удивился он. – И двор тот же, и воры те же».
Да, он брел совсем другой дорогой и без всякой цели, но снова вышел к дому номер 18 на улице Созидателей. Дом длинной глыбой высился в темноте. Его парадная часть, что глядела на проспект Энтузиастов, кое-где пестрела освещенными окошками и упиралась в небо нелепым шпилем пустой башни. Зато ближний к Илье конец дома весь тонул в зарослях и темноте. Лишь одно окно во втором этаже глядело в ночь отважным желтым глазом.
– Вот так дом! – сам себе сказал Илья. – Его каждую неделю обворовывают, старушки из него пропадают, коты. Настоящее логово нечисти! Обитель Пропавших Душ! Может, на лестницах там стоят скелеты, все в плесени и в прилипших окурках? Отсюда по капле уходит жизнь…
Словно в ответ ему погасло последнее желтое окошко в глухом крыле дома номер 18. Снова зашумели деревья, раскачивая головами где-то в несусветной вышине. Илье захотелось домой, туда, где тепло. Даже жареная картошечка припомнилась!
– Ну как выходной? Ты доволен? – бодро спросила с дивана Тамара Сергеевна.
Было ясно: сама она день провела отлично и не верит, что у кого-то могло выйти иначе.
Илья не стал вдаваться в подробности.
– Ты знаешь, Барахтиной все-таки удалось бежать из подвала, – не удержалась и сообщила Тамара Сергеевна.
Она стряхнула крошки печенья с груди на тарелку. Пустая чашка с розовым ободком, оставшимся от выпитого какао, стояла рядом.
Судьба Барахтиной очень занимала Тамару Сергеевну.
– Как ты, Илюша, думаешь, она останется жива после переохлаждения?
– Ее и топором не убьешь, – убежденно ответил Илья.
– Ты злой.
– Вылитый Бочков? Кстати, это как раз моя фамилия.
– И это ужасно! – вздохнула Тамара Сергеевна. – Ты не любишь искусство, ты не ценишь прекрасного, ты равнодушен к поэзии.
– Да ладно, мам! В Барахтиной поэзии столько же, сколько в репке. А я, между прочим, играю у Кирилла Попова в «Гамлете».
– Как? У того самого Попова?
– Не знаю у какого. Их что, много?
Тамара Сергеевна приподнялась на локте:
– У нас в Нетске только один, режиссер! Они начинали в ТЮЗе вместе с Барахтиной. Только Попов уехал за границу – газеты писали.
– Если наш Дворец металлистов заграница, значит, уехал. Попов, как известно, гений, я у него играю, так что возьми назад свои слова про тупого Бочкова!
– Какой ты еще ребенок, – снова вздохнула Тамара Сергеевна. – Что ты можешь понимать в таких вещах! Выдумываешь всякую ерунду. Ну, скажи, кого ты у Попова играешь?
– Лаэрта. Я самого Гамлета замочу! Уж этот-то, в отличие от Барахтиной, не вывернется.
– Фантазер, фантазер…
В этот вечер Илья сотворил из синевы подзабытый нордический замок и отправился блуждать по его темным закоулкам. Сегодня он напропалую пользовался волшебством и заклятиями. Он так хотел стать победителем! С бешеной скоростью он летал над пропастями, рассыпался в золотой прах и снова восставал во всей красе. Он метал во врагов молнии, ледяные глыбы и огненные шары. Он скакал верхом на драконе, он был неуязвим для ран и печалей. Дурацкий выходной надо было забыть, заесть конфеткой, заслонить знакомой картинкой.
В конце концов, даже если он и приносит Таре несчастье, это лучше, чем если бы он ничего ей не приносил. Значит, он есть в ее жизни!
