XXIV
Служащая введением к мысу Горн
В измороси и тумане, под намокшими марселями в два рифа и непросыхающей палубой фрегат наш все ближе и ближе подходил к шквалистому мысу Горн.
Кто не слышал о нем? Мыс Горн, мыс Горн — недаром это название произошло от слова «рог» , ибо этим рогом он не раз подбрасывал в небо на своих бурных волнах проходящие корабли. Не труднее и не отважнее было для Орфея, Одиссея и Данте спуститься в ад , чем первому мореплавателю обогнуть этот страшный мыс. Немало идущих на запад кораблей настиг свирепый вест, повернул их на 180° и погнал через весь Антарктический океан к мысу Доброй Надежды — ищите, мол, путь в Тихий океан оттуда. А тот бурный мыс, верно, отправил немало их на дно и ни словом об этом не обмолвился. На краю света летописей не ведут. Что означают поломанный рангоут и обрывки вант, на которые что ни день наталкиваются более счастливые мореплаватели? Или высокие мачты, вмерзшие в проходящие мимо вас айсберги? Они лишь напоминают о древней как мир истории — о кораблях, ушедших в море и никогда уже более не вернувшихся.
Недоступный мыс! Как бы вы ни подходили к нему, с оста или с веста, в фордевинд, в галфвинд или в бакштаг — мыс Горн остается мысом Горн. Мыс Горн сбивает спесь с пресноводных пловцов, а просоленных просаливает еще пуще. Горе робкому новичку, но, боже, храни и безрассудного храбреца.
Какой-нибудь средиземноморский капитан, совершавший до сих пор лишь веселенькие рейсы через Атлантику с грузом апельсинов, не убирая даже брамселей, часто у мыса Горн получает урок, о котором будет помнить до гроба, хотя гроб слишком часто следует непосредственно за уроком, так что приобретенный опыт оказывается бесполезным.
Другие новички, подходящие к этой патагонской оконечности нашего материка, наслышавшись всяких ужасов и поэтому осторожно взявшие рифы на марселях и убравшие все лишние паруса, неожиданно наталкиваются на довольно спокойное море и опрометчиво заключают, что черт не так страшен, как его малюют, что их ввели в заблуждение россказнями о всяких крушениях и что все это чепуха.
— Отдать рифы, ребята; поставить брамсели, приготовиться ставить фор-марса-лисели!
Эх, капитан Скорохват, насколько было бы лучше, если бы паруса эти не покидали парусной мастерской! Ибо пока ничего не подозревающее судно прядает по волнам, черная туча вырастает над горизонтом, солнце клонится к закату, и над водой вширь и вдаль расползается зловещий туман.
— На фалы! Фалы отдать! Паруса на гитовы!
Поздно.
Ибо прежде чем с нагелей успеют отдать снасти, смерч нагрянет на судно и задует как сто тысяч чертей. Мачты изогнутся, словно ивы; паруса располосует на ленты; снасти распушит, как шерсть, и на судно навалятся такие пенные валы, будто его погрузили в чан бродящего пива.
А теперь, если первая же налетевшая на мостик зеленая громада не смыла нашего капитана за борт, забот у него окажется хоть отбавляй: вероятнее всего, что к этому времени он не досчитается трех своих мачт, а изодранные в клочья паруса его унесет ветром. А то еще судно рыскнет к ветру или ветром его увалит. И в том и в другом случае сжалься, господи, над моряками, женами их и малыми детьми и, о небо, не забудь и страховщиков!
Привычка к опасности прибавляет смелости храброму, но делает его менее отчаянным. Примером тому служат моряки: кто чаще всего ходил вокруг мыса Горн, делает это всего осмотрительней. Опытного мореходца не введут в заблуждение предательские бризы, иной раз ласково уносящие его к широтам рокового мыса. Едва приблизится он к нему на известное, заранее определенное расстояние, как он объявляет аврал и готовит судно к возможному шторму. Как бы легок ни был бриз, брамсели убирают, привязывают самые прочные штормовые паруса и все на палубе надежно принайтовливают. Теперь все меры приняты, и если на судно, когда оно обогнет мыс, внезапно с траверза налетит жестокий шквал, обычно с ним ничего не случается; ну а если уж случится, то все со спокойной совестью идут ко дну.
Иные морские капитаны, видимо, считают дух мыса Горн своенравной и капризной бабой, за которой нужно поухаживать и которую необходимо улестить, прежде чем добьешься ее благосклонности. Сначала они осторожно приближаются к ней, не правят дерзко на мыс, а лавируют и так и эдак, чтобы подойти к нему бочком. То они вызывающе ставят брам-лиселя, то смиренно стараются отвратить гнев этой Иезавели двойными рифами на марселях. Но даже если она под конец порядком разъярится и вокруг потрепанного корабля шторм разведет на несколько дней свирепую свистопляску, они не оставляют своих намерений. Сначала они убирают малейший клочок парусов, ложатся в дрейф и там как бревно ожидают, куда заблагорассудится буре их погнать.
Если это не помогает, они ставят трисель и ложатся на другой галс. Но и это ни к чему не привело. Шторм воет все так же хрипло. Наконец ветер заходит и начинает дуть в корму; отдают фок, отбрасопливают реи и мчатся в фордевинд, а неутомимый враг преследует их вихревыми шквалами как бы для того, чтобы до конца показать им свою неумолимость.
Другие корабли, не наталкиваясь на столь жестокие штормы, тем не менее тратят целые недели в тщетных попытках обогнуть против незатихающего ветра в лоб этот неистовый край света. Ложась то на один, то на другой галс, они утюжат море, обивая порог постылого мыса.
Первые мореплаватели, прошедшие мыс Горн, несмотря на все препятствия, были голландцы Ле Мер и Схоутен . До них в Тихий океан проникали Магеллановым проливом; в те времена, очевидно, не было известно, что существует еще какой-то другой путь и что земля, носящая теперь название Огненной, представляет собой остров. Несколько миль южнее последней расположена кучка островов, именуемых Диего. Между ними и Огненной Землей пролегает пролив Ле Мера, названный так в честь первого мореходца, достигшего таким путем Тихого океана. Ле Мер и Схоутен на своих неуклюжих суденышках натолкнулись на целый ряд сильнейших штормов — прелюдию к долгой череде подобных испытаний, через которые пришлось пройти большинству их последователей. Знаменателен факт, что корабль Схоутена «Горн», давший название мысу, чуть не погиб, огибая его.
Следующим мореплавателем, обошедшим мыс, был сэр Фрэнсис Дрейк, который, участвуя в экспедиции Роли и увидев впервые с Дарьенского перешейка «славное южное море», как и следовало ожидать от истинного англичанина, дал обет с божьей помощью провести туда английский корабль, что он и выполнил к превеликому замешательству испанцев, обосновавшихся на побережьях Чили и Перу.
Но, быть может, самое жестокое испытание при плаванье вокруг знаменитого мыса выпало на долю эскадры лорда Энсона в 1736 году. Бедствия и страдания этой экспедиции увековечены в трех замечательных и в высшей степени интересных отчетах. Первый написан совместно плотником и артиллеристом «Уэйджера»; второй — юным Байроном, гардемарином, служившем на том же судне; и, наконец, третий — священником с «Центуриона». У Белого Бушлата все они есть; это самое подходящее чтение в бурную мартовскую ночь, когда ветер стучит оконными рамами, а дым из труб прибивает к мостовой, пузырящейся от дождя.
Впрочем, если вы хотите получить исчерпывающее представление о мысе Горн, достаньте несравненную книгу «Два года простым матросом» моего друга Даны . Но вы ведь умеете читать и, без сомнения, уже прочли ее. Главы, в которых он описывает мыс Горн, были, я уверен, начертаны ледяной сосулькой.
В настоящее время ужасы мыса Горн несколько поубавились. Объясняется это тем, что к нему в значительной мере привыкли, но более всего — всесторонним улучшением судов, а также мерами, принимаемыми повсеместно, чтобы сохранить здоровье команд при длительном воздействии на них неблагоприятных климатических условий.
