Глава 16

Прошло три недели, а от Рула не было ни слуху ни духу. Ни сообщений, ни звонков, ни писем, ни почтового голубя. Мертвая тишина. И мое разбитое сердце. Ром не отвечал на звонки и сообщения, в которых я желала ему спокойной ночи и говорила, что скучаю. Он уехал, так и не простив меня, и это было само по себе мучительно, а уж тем более борьба, которую я ежедневно вела с собой, раздумывая, не позвонить ли Рулу, чтобы взмолиться о прощении. Мне хотелось, чтобы он понял, что, вне зависимости от наших отношений, я хранила чужой секрет. Эйден твердила, что он сможет это пережить, успокоится и вернется, а Марго и Дейл не сомневались, что он больше ни с кем из нас не станет разговаривать. Они оказались в одном лагере со мной — сыновья с ними не общались. У Марго едва не случился нервный срыв, когда Ром не позволил родителям приехать в Форт-карсон, чтобы проводить его. Браться укатили вместе, а мы остались за бортом.

Я измучилась от боли и тревоги, от того, что моей любви всегда оказывалось недостаточно. Я любила Рула дольше и сильней, чем кто-либо, но этого не хватило, чтобы он преодолел свою уязвленную гордость, перестал думать, что его все предают, и попытался наладить отношения со мной. Я по-прежнему злилась, что целую неделю до встречи в ресторане он пытался вести себя так, как я никогда не хотела и не требовала. Но, в одиночестве плача ночью в подушку, я признала, что Рул поступил благородно, хоть и не вполне правильно. Помнится, когда-то я сказала ему, как мы будем страдать, если у нас не получится. Отчего-то прежде, раз за разом обнаруживая его в постели с очередной страхолюдиной, я и то чувствовала себя лучше, чем теперь.

Я старалась не волноваться из-за того, что он делал и с кем проводил время, но с каждым минувшим днем становилось все яснее — с судьбой не поспоришь. Чувств Рула явно было недостаточно, чтобы преодолеть душевную боль, которую тот испытывал, и она ни в какое сравнение не шла с нестерпимыми страданиями, которые мучили меня. Как бы я ни изнывала, отпуская его, следовало смириться и жить дальше, потому что, даже если бы Рул вернулся, был слишком велик шанс, что он успел окунуться в прежний образ жизни. Я не смогла бы пережить измены от человека, которого любила больше всего на свете. Поэтому, вместо того чтобы чахнуть и сохнуть, я наклеила на лицо улыбку, взяла несколько новых смен на работе и с головой ушла в занятия. Старалась больше общаться с Эйден и Корой. В присутствии Коры я не выказывала своих чувств, а она не упоминала Рула и ничего связанного с ним.

Сказать, что родители обрадовались отсутствию Рула в моей жизни, было бы страшным преуменьшением. Во время довольно резкого разговора с матерью я, к сожалению, проговорилась, что мы больше не встречаемся. Отец пришел в такой восторг, что забрал мой свежепокрашенный «БМВ» и обменял на «Порше», — некогда я обмолвилась, что хотела бы внедорожник для зимы. Я пыталась отказаться. Зря папа пытался меня подкупить, тем более что Рул и так ушел. Но я уже осталась без «БМВ», так что пришлось без восторга принять подарок. Мать вела себя еще хуже: каждый день звонила. Женщина, у которой никогда не находилось свободной минутки, внезапно страшно заинтересовалась, чем занята и с кем проводит время дочь. Кажется, она пыталась намекнуть, что я наконец заслужу ее одобрение, если перестану впускать в свою жизнь сомнительных личностей.

Забавно, но теперь, когда мы с Рулом расстались, я не нуждалась в родительском одобрении. Легко отказалась бы от наследства и семейного имени, если бы взамен могла заставить Рула поговорить со мной и раскрыть ему хотя бы половину тех чувств, которые питала. Наверное, отсутствие интереса с моей стороны встревожило обоих родителей. Они так привыкли соблазнять меня одобрением и принятием, словно морковкой на конце палки, что растерялись, когда прежний стимул перестал работать. Раньше, обретя контроль над собой, я бы порадовалась, но теперь чувствовала только пустоту. Нужно было бросить им вызов раньше. Нужно было собраться с духом, как только мы с Рулом начали встречаться. Я уйму времени потратила даром.

— Спасибо, Луи, — сказала я, натянуто улыбнувшись (в этом я уже стала настоящим мастером). Позволила крепко обнять себя, когда охранник вышел проводить меня к машине после работы.

Гейб давно не подавал признаков жизни, но все-таки приятно было сознавать, что кто-то старался обеспечить мне безопасность. Поэтому я никогда не отказывалась, если Луи выходил вместе со мной. В тот вечер я работала в чужую смену, без Эйден, потому что одна из девушек заболела. Моя соседка, казалось, окончательно отбросила страх — она отправилась на свидание с одним очень славным парнем с психологического факультета, который ни в чем не походил на Джета. Эйден встречалась с ним уже дважды на этой неделе и вроде бы немного пришла в норму. Я радовалась за нее, хоть и предстояло лишний вечер в одиночку упиваться жалостью к себе. Впрочем, никто не обещал, что будет легко.

Луи выпустил меня и поцеловал в лоб.

— Я скучаю по твоему дружку, Шоу. Он, конечно, тот еще засранец, но славный парень.

Я вздохнула, потому что он говорил это не в первый раз.

— Да. Я тоже по нему скучаю.

— Береги себя, девочка.

— Стараюсь.

Моя новая машина была просто блеск. Мотор урчал, как положено в хорошем спортивном автомобиле, и в то же время машина отлично ездила по обледенелым городским улицам, от колледжа до дома. По пути я слушала песни о разбитом сердце. Уже перевалило за полночь, и улицы опустели. Где-то лаяла собака, было холодно и темно, так что я невольно задрожала. Не хотелось возвращаться домой — тем сильнее я осознавала, что осталась одна. Хорошо, что припарковаться удалось прямо у подъезда: мой рабочий костюм не подходил для денверской зимы. Я добежала до двери, набрала код и вбежала в подъезд.

Подышав на пальцы, стала рыться в сумочке в поисках ключей, потому что еще не успела повесить их вместе с ключами от машины. Обычно я держала их под рукой, но в последнее время шум в голове и тяжесть на сердце так отвлекали меня, что персональная безопасность откатилась в нижние строки списка. Я сунула ключ в замок и уже собиралась отпереть дверь, когда из-за спины послышался мужской голос. Сначала меня охватил бешеный восторг, потому что единственный человек, который мог ждать возле моей квартиры, был Рул. Прежде чем я успела обернуться и обнять его, чья-то сильная рука стиснула мою шею. Я ткнулась лицом в дверь, охнула, умом понимая, что надо позвать на помощь, но тут передо мной мелькнуло чье-то запястье со знакомыми часами, и от грубого толчка я перелетела через порог.

Я уронила сумочку — и с изумлением увидела перед собой Гейба, холеного и отутюженного, как обычно. Но в глазах у него горело безумие, а на губах играла улыбка маньяка, которая повергла меня в ужас. Я застыла.

— Как ты сюда попал?

Я знала, что ничем хорошим это не кончится. Я боялась Гейба и вообще не желала оставаться наедине с ним, но в крошечной квартирке деваться было некуда. Баллончик лежал в сумочке на полу, а шокер, который купил Рул, остался в машине. Я сожалела, что не позволила ему оставить здесь пистолет — а ведь он столько раз предлагал.

Гейб с явным волнением провел руками по волосам и уставился на меня, как хищник на жертву.

— Я сказал твоей матери, что мы вот-вот помиримся и я хочу сделать тебе сюрприз. Она назвала мне код замка. Я ехал за тобой от самого бара, потому что твоего урода нигде поблизости не было, и армейского громилы тоже. Подумал, самое подходящее время пообщаться…

Он говорил так спокойно и бесстрастно, будто не осознавал, что силой вломился в мою квартиру, и не видел, что я дрожу от страха. Скрестив руки на груди, я попыталась подавить ужас, а Гейб продолжал разглядывать меня, словно мысленно разнимал на части.

— Нам не о чем говорить, Гейб. Уходи, или я закричу.

Он покачал головой и прищелкнул языком.

— Понимаешь, Шоу, мои дела идут довольно погано. С тех пор как твой урод выставил меня слабаком, а старик урезал расходы из-за истории с судебным запретом, я в незавидном положении. Вот-вот завалю экзамен по политологии, мне грозит исключение из студенческого клуба, потому что из-за одного идиота с интеллектом крысы я оказался в дураках на своем же кампусе, родители в ярости из-за судебного запрета… Интернатура тоже накрылась. Сама видишь, Шоу, с тех пор как ты решила стать шлюхой и эгоисткой и отказаться от замечательных вещей, которые я мог тебе дать, приходится вкалывать вдвое больше, чтоб получить то, что я заслужил по праву.

Гейб сошел с ума. Со мной говорил откровенный псих. Я попыталась отойти, потому что знала: если он подойдет ближе и попытается ко мне притронуться, ситуация из скверной станет невообразимо дерьмовой.

— Очень жаль, что у тебя неприятности, Гейб, но зря ты испортил мою машину. Рул разозлился. Я же просила оставить меня в покое и предупредила, что иначе ты пожалеешь.

Видимо, упоминать Рула не стоило. Гейб двигался быстрее, чем я думала. Он подошел ко мне, а я попятилась, стараясь сохранять дистанцию. К сожалению, дальше гостиной убежать не удалось; я отбивалась, но он был массивней и сильнее. Гейб схватил меня за горло, и мы повалились на пол. Я опрокинула ногой стол — он упал с грохотом и краем рассек мне губу. Гейб уселся сверху, прижав мои руки к бокам и держа за шею. Я залилась слезами, тщетно пытаясь вздохнуть, потом вцепилась зубами в ладонь, которой он зажимал мне рот. Гейб нагнулся еще ниже и сильнее сжал пальцы.

— Плевать я хотел на то, что думает твой ублюдок! И на то, что этот дегенерат грозит со мной сделать. Он — пустое место. Я с самого начала предупреждал, что этот тип не будет таскаться за тобой вечно. Вот и посмотри теперь — ты одна и наконец в моей власти. Я же сказал, что добьюсь своего. Как всегда.

Надо было что-то делать. Гейб собирался меня убить. Кроме шуток. Перед глазами уже все плыло. Он продолжал сдавливать мое горло, одновременно вещая, что мы помиримся, что я позвоню матери и постараюсь переубедить ее насчет интернатуры, раз уж мы снова сошлись… Я вертела головой, борясь за глотки воздуха, а затем немного высвободила руки и запустила ногти ему в запястья. Гейб вздрогнул и отшатнулся, и мне удалось немного отползти. Я поранила ладонь осколком разбитой лампы. Гейб ухватил меня за волосы и потащил обратно, как только я попыталась подняться на ноги. Я застонала, когда он навалился всей тяжестью мне на спину, и сморгнула капли крови (я ударилась головой о ножку перевернутого стола).

— Сейчас придет Эйден…

Мой голос звучал еле слышно — я совсем задыхалась, — но, в любом случае, Гейб не обратил внимания на мои слова. Он рывком поставил меня на ноги и прижал к спинке дивана, буквально перегнув через нее. Я отчаянно пыталась не думать о том, сколь незначительное препятствие представляет моя рабочая форма. Гейб склонился ко мне, не смущаясь, что все лицо в крови.

— Ну и что? Ты моя девушка, Шоу. Я имею право. Если твоя соседка вернется, скажешь, что мы слегка увлеклись, когда мирились…

Он с такой силой наваливался на меня, что рука, которую он выкручивал, не выдержала и с тошнотворным щелчком, от которого мы оба вздрогнули, вывернулась из сустава. Я завопила от боли, от страха и паники перехватило горло. Я понимала, что надо любой ценой добраться до сумки и достать баллончик или схватить какой-нибудь предмет, который сошел бы за оружие. Гейб выпустил мои руки, одна висела плетью. Он удерживал меня за шею, заставляя перегибаться через спинку кушетки, и одновременно расстегивал и стягивал мою одежду, твердя, что сейчас-то я точно пойму: мы по-прежнему пара. Он бормотал, что мы поженимся, и наши семьи сольются в одну. У меня лились слезы, я не знала, как его остановить. Разбитая лампа, опрокинутая мной, упала рядом с диваном, и один из осколков лежал на подушке. Пока Гейб возился с одеждой, я здоровой рукой дотянулась до стекла. Он тем временем почти стянул с меня коротенькие шортики, и я решилась. Из своего неудобного положения я могла дотянуться только до бедра Гейба, и вряд ли у меня хватило бы сил причинить ему ощутимый вред, но все-таки я размахнулась и всадила осколок в его ногу что есть сил — Гейб отскочил и выругался. Я упала на четвереньки и заорала во всю глотку, приземлившись на вывихнутую руку. Поползла по полу и, пока Гейб пытался выдернуть стекло, успела добраться до сумочки. Я как раз поднялась на ноги, когда он подбежал, но баллончик уже был у меня, Гейб получил струю в лицо и взревел, как раненый медведь. Сжимая баллончик здоровой рукой, я поспешила к двери — в таком виде, словно сбежала из сумасшедшего дома. Я истерически рыдала, обливаясь кровью, и едва могла говорить, так он пережал мне горло. Я бросилась к двери охранника — и врезалась в Эйден. Подруга вовремя подставила руки, и я чуть не потеряла сознание у нее на груди.

Она спросила, что случилось, потом набрала службу спасения. От боли я впала в шоковое состояние. Я смотрела на подругу сквозь кровь, струившуюся по лицу, и смутно сознавала, что из соседних квартир выходят жильцы, а затем тело решило, что с него хватит, и все вокруг исчезло. Эйден, видимо, успела подхватить меня, прежде чем я рухнула на пол. Когда я очнулась, то лежала на носилках, которые задвигали в машину «Скорой помощи». От яркого света и воя сирен разламывалась голова. Молодой врач засыпал вопросами Эйден, которая лезла в машину вслед за мной. Она сжала мою руку, и я заметила, что подруга в слезах.

— Гейб…

Горло горело, в нем словно вырос лес из тысячи бритвенных лезвий.

Эйден дрожащей рукой стерла слезы.

— Он в полиции. Его отец приехал, когда Гейба сажали в машину. Трудно было не заметить, что ему в лицо брызнули из баллончика, а потому он не сможет отрицать, что забрался к тебе домой. Как он вообще миновал охрану?

Я поморщилась, когда врач принялся щупать мое плечо. Он сочувственно взглянул на меня.

— Надо вправить вывих. И порез на лбу достаточно глубокий, так что придется наложить швы. Извините.

Я хотела сказать, что не возражаю, главное, осталась жива, и Гейбу не сошла просто так с рук его жестокость, но говорить было слишком больно. Когда врач спросил, нужно ли мне свидетельство о попытке изнасилования, я отрицательно мотнула головой и стиснула руку Эйден. Та вновь начала плакать.

— Моя мать… — говорить было трудно не только из-за сдавленного горла. — Дала ему код. Гейб наврал ей, что мы помирились…

Эйден выругалась такими словами, которые поставили бы в тупик даже Гейба, и остаток пути в больницу мы просто держали друг друга за руки. Следующие два часа надо мной сменялись врачи и полицейские. Спустя первые пятнадцать минут стало ясно, что я не могу поддерживать разговор — пострадали голосовые связки. Пришлось давать показания письменно. Гейба посадили под замок, по крайней мере, до утра, и отец не сумел его вызволить. Детектив, явившийся для снятия показаний, сказал, что, возможно, родственники добьются утром освобождения под залог, но уже есть судебный запрет, и Дейвенпорт-старший ничего не в силах изменить. Впрочем, все было неважно: мне предстояло провести в больнице, как минимум, ночь, чтобы врачи оценили ущерб, нанесенный моей шее. Пришлось принять сильные таблетки, чтобы избавиться от головной боли, которая нахлынула на меня, помимо боли в вывихнутом суставе.

Моя мать и Джек приехали рано утром, следом — отец. Я сказала Эйден, что никого из них не желаю видеть, и разразился огромный скандал. Когда мать начала кричать, что меня избил один из головорезов, с которыми я познакомилась, пока встречалась с Рулом, Эйден потеряла терпение и напрямик заявила, что, если бы та не дала Гейбу код от входной двери, ничего бы не случилось. Тогда все замолчали. Мой отец таки пробрался в палату, но я целый час игнорировала его и отвечала на извинения только сердитым взглядом. Когда он попытался поцеловать меня в щеку, я отвернулась и позаботилась, чтобы в моих глазах он не прочел ничего, кроме отвращения. Помешательство Гейба отчасти было связано с теми вещами, которые символизировали собой мои собственные родители, и я не собиралась терпеть их рядом с собой. Оба ушли, когда медсестра пригрозила вызвать охрану, если они не перестанут мне докучать.

Эйден придвинула стул и положила ноги на край кровати, и мы обе заснули. Я то проваливалась в дрему, то просыпалась, чтобы принять очередные таблетки, когда начинало болеть плечо и прочие части тела, подвергшиеся жестокому обращению. Эйден ушла за полдень, и я не возражала, потому что снова появились врачи и полицейские.

Отец Гейба вытащил его под залог, но не подлежало сомнению, что парень напал на меня, и его обвиняли в попытке убийства. Меня заставили рассказать эту историю несколько раз, и я ничего не стала скрывать. Гейб был болен, он нуждался в лечении, но главное — в том, чтобы ему подыскали такое место, где бы он никому больше не причинил вреда. Считать себя полным хозяином другого человека и не обращать никакого внимания на его чувства, на мой взгляд, мог только сумасшедший.

Эйден принесла йогурт и мюсли. Вид у нее был смущенный.

— Я позвонила Коре, рассказала, что случилось. И не подумала, что она переполошит весь салон…

Я замерла и круглыми глазами взглянула на подругу.

— Рула чуть удар не хватил, когда он услышал. Если не ошибаюсь, он будет здесь через пять минут. Прости, вот решила хотя бы тебя предупредить. Если хочешь, я попрошу его не пускать. Хотя, подозреваю, нелегко остановить Рула, когда он в таком состоянии. За один день оба твоих бывших рискуют оказаться за решеткой…

Я не знала, что и думать. С одной стороны, целый месяц я мечтала увидеть Рула, заставить его вспомнить обо мне, но, с другой стороны, почему это случилось только по сигналу тревоги? Я вздохнула и отвернулась, уставившись в стену. Эйден была права — удержать Рула, если он исполнился решимости штурмовать замок, не сумел бы никто, и сейчас я предпочла бы обойтись без лишних проблем.

— Все нормально, как-нибудь справлюсь.

Мой голос по-прежнему звучал хрипло, но, по крайней мере, было не так больно говорить.

— Ох, судя по твоему виду, ты сейчас не в том состоянии, чтобы справиться хоть с кем-то.

Эйден не ошиблась. Я лежала с перевязанной рукой и рассеченной запекшейся губой, на лбу красовался трехдюймовый шов, заклеенный сверху пластырем, как и ладонь, шею кольцом окружали черно-синие пятна. А еще Гейб подбил мне оба глаза, после того как ткнул меня лицом сначала в дверь, а потом в пол.

— Не волнуйся. Он убедится, что со мной ничего страшного не случилось, и займется своими делами. Я думаю, именно этого ему и хочется.

Эйден скептически хмыкнула и погладила мою ступню, высовывавшуюся из-под колючего больничного одеяла.

— Ну ладно. Если ты ручаешься, что все нормально, я пока сбегаю и найду автомат с приличным кофе.

Я сомневалась, что хоть когда-нибудь вернусь к норме. Вряд ли человек, переживший то, что пережила я в последние несколько месяцев, смог бы вернуться в привычную колею. Но Рула я не боялась. Меня чуть не изнасиловал сумасшедший, и я по-новому взглянула на то, чего не хватало в моей жизни и что отныне я собиралась изменить. Мне хотелось покрутить прядь волос, но они слиплись от крови и еще бог весть от чего, и моему лицу это отнюдь не пошло на пользу. Рулу предстояло увидеть сцену из фильма ужасов.

Я возилась с телефоном, отвечала на сообщения Коры и друзей Рула, когда открылась дверь и вошел он сам. Подняв голову, я увидела, что ярость, изуродовавшая его красивое лицо, превратилась в ужас, когда он увидел меня. Он шумно вдохнул и выдохнул и подошел к кровати. Мы молча смотрели друг на друга, и я рассеянно заметила, что прическа у Рула осталась прежней, темно-каштановые волосы не изменили цвет. Мне эта прическа не нравилась, с ней Рул выглядел чужим. Взгляд у него был дикий, глаза казались слишком большими для лица, в их ледяных глубинах бушевал снежный вихрь. Рул подергивал колечко на губе, как всегда, когда волновался, и я поняла: если я сама не заговорю, мы до вечера так и будем подозрительно смотреть друг на друга.

— Не обязательно было приезжать. Я в порядке, просто немного больно.

Он стиснул своими большими руками спинку кровати, и я увидела, как напряглась и расслабилась татуировка в виде змеи.

— Почему ты не позвонила и не сказала, что произошло?

Я не стала отводить глаза. А Рул, казалось, все сильнее вскипал, когда взглядом останавливался на очередном синяке или порезе.

— Ну, ты ведь несколько недель со мной не разговаривал. Как-то странно было бы сообщать тебе…

Он сжал губы.

— Ты права. Я не должен был оставлять тебя одну.

Я вздохнула и сжала одеяло.

— Ты прав, ты не должен был меня оставлять… но не потому, что Гейб сошел с ума, и не потому что я нуждалась в защите. Ты должен был остаться со мной, потому что мы любим друг друга. Некого винить в этой истории — Гейб больной человек, и, скорее всего, даже если бы я приехала домой не одна, он бы что-нибудь вытворил. Что есть, то есть. Никто не виноват, кроме самого Гейба. И потом, мое тело не так сильно пострадало. Зато душу словно пропустили через мясорубку.

— Шоу…

Он пытался вставить слово, но я подняла руку и пристально посмотрела на него.

— Я устала, что моей любви вечно не хватает. Когда у нас с тобой начался роман, я думала, что моей любви будет достаточно для двоих, ведь я так долго в ней захлебывалась… но теперь понимаю, что заслуживаю большего.

Я сморгнула подступившие слезы.

— Я заслуживаю всего, потому что сама готова отдать все. Я бы победила тьму вместе с тобой, Рул. Но я не желаю смотреть, как ты убегаешь каждый раз, когда что-то причиняет тебе боль. Прости, я никогда не говорила тебе правды про Реми, но ведь я тысячу раз повторяла, что у нас с ним ничего не было. В день моего рождения ты получил неопровержимое доказательство. Вот и злись теперь на него, а не на меня. Ты прав: мы недостаточно доверяем друг другу, чтобы быть парой. По-моему, я хотела этого слишком сильно, а ты слишком слабо.

Я с удивлением увидела у Рула на глазах слезы, когда замолчала. Единственный раз он плакал при мне на похоронах Реми. Он протянул руку, словно хотел коснуться моей ноги, но тут же отдернул ее.

— Шоу, а если я правда любил тебя?.. — шепотом спросил он. — Ты здесь лежишь, и я готов убить Дейвенпорта голыми руками, но в душе у меня что-то переворачивается. Я скучал по тебе все это время — и обижался. И не понимал, почему…

Я печально покачала головой, и по моим щекам потекли слезы.

— Этого мало. Я всю жизнь пыталась соответствовать чужим ожиданиям. Для себя мне был нужен только ты — но, как только ты стал моим, вдруг решил полностью измениться. Я не выдвигаю другим те же требования, с которыми сама боролась много лет. В чем-то мы отлично ладим, Рул, а в чем-то совсем не подходим друг другу. Рано или поздно я поправлюсь, все будет хорошо, и мы просто вернемся к тому, с чего начали.

Он понял: под «всем» я имела в виду многое, начиная с пореза на голове и заканчивая разбитым сердцем. Я хотела сказать, что справлюсь со своими чувствами. Других вариантов просто не было.

— Ты давно вошла в мою жизнь, Шоу. Я не понимаю, почему мы не справились…

Мне хотелось пожать плечами, но меня слушалось только одно. Тогда я вытерла слезы тыльной стороной ладони и улыбнулась.

— Есть много вещей, которые мы должны были сделать, но не сделали. Конечно, большинство людей думали, что наш роман вообще безнадежное предприятие, поэтому давай просто поблагодарим судьбу за то, что она подарила нам.

— Такое чувство, что я подвел тебя и всех остальных, и в кои-то веки меня это по-настоящему беспокоит. Даже не знаю, как разложить по полочкам то, что творится здесь, — сказал Рул и постучал себя пальцем по виску.

Я уже откровенно плакала, и на языке вертелось, что, если он позволит мне любить его таким, какой он есть, все будет в порядке. Но проблема заключалась не только в этом. Мы должны были поверить в себя, убедиться, что нам не надо становиться другими. Ничего не получалось… и я закрыла глаза. В кои-то веки именно я отстранялась.

— Видимо, некоторых вещей просто не бывает. Я устала. Можешь на выходе прислать сюда медсестру? По-моему, лекарства перестают действовать.

— Шоу, прости.

— Мне тоже жаль, Рул, очень жаль.

Я любила его всю жизнь, и, как бы ни старалась укрепиться духом и оставить пережитое в прошлом, нелегко было позабыть свои чувства. Мы долго и грустно смотрели друг на друга, а потом он повернулся и вышел. Когда в палату вернулась Эйден, я безутешно плакала. Она забралась на постель, чтобы обнять меня. Я рыдала, как никогда в жизни, лежа на груди у лучшей подруги. Медсестра пришла с болеутоляющими, но, увидев мое состояние, тут же развернулась и принесла успокоительное.

Я провела в больнице еще день, а после выписки поняла, что не могу вернуться домой, раз Гейб выпущен под залог. Даже при наличии судебного запрета. К счастью, в доме, где снимала жилье Кора, оказались две свободные комнаты, потому что ее соседка недавно обручилась и переехала с женихом в отдельную квартиру. Эйден отвезла меня туда и вернулась через пару часов с моими вещами. Она сказала, что дома трудятся уборщики, но одной там все равно страшновато. Не прошло и недели, когда Эйден спросила у Коры, можно ли ей занять свободную комнату. Наш менеджер даже позволил нам расторгнуть договор найма, не потребовав неустойку, раз случилась такая беда.

Женское общество шло исключительно на пользу, в физическом и психическом смысле. Кора и Эйден не позволяли мне грустить и неизменно напоминали, что мои переживания — дело временное. А еще они вмешивались, когда я чересчур волновалась из-за обвинений, выдвинутых против Гейба. События развивались быстро. Иногда казалось, что отец Гейба намерен потянуть за все ниточки, чтобы выручить сына. Вмешался Алекс Карстен, и на Дейвенпорта-младшего надели специальный браслет. Его обвинили не только в нападении с применением насилия, но и во взломе. Я не сомневалась, что моя мать тут ни при чем. У нас с Рулом снова настал период молчания, поэтому я не звонила, не спрашивала и не благодарила. Разумеется, у Дейвенпортов был лучший в городе адвокат, но процесс сулил мне верный успех, поэтому я старалась не терять бодрости духа.

Я отказывалась общаться с родителями. На самом деле, я даже им не сообщила, что переехала, и, выйдя из больницы, почти сразу сменила номер телефона. Нам просто не о чем было говорить. То, что я сказала Рулу, касалось и моей семьи. Я заслуживала лучшего; если отец с матерью не отвечали на мою любовь взаимностью, я в них не нуждалась. Маму мучила совесть из-за того, что она дала Гейбу код от входной двери, но, как я сказала Рулу, виноват был только Гейб. Главное, мама признала, что не следовало толкать нас друг к другу, после того как я прямым текстом сказала, что люблю другого. Короче говоря, если родители не умели любить и ценить меня как есть, я вполне могла прожить и без них.

Мы с Эйден приспособились к новой жизни — и обе обожали Кору. Приятно было жить в отдельном доме, а не в квартире, и с каждым днем становилось все легче дышать, несмотря даже на пустоту вместо сердца. Прошло чуть больше месяца после разрыва с Рулом, а казалось, целая жизнь. Теперь я мучилась сильнее — иногда казалось, что это конец. На сей раз — ни натянутых улыбок, ни мнимого скольжения по глади вод. Я боролась, и приходилось нелегко. Я скучала по Рулу. Я любила его. Мы не смогли быть вместе, и я страдала совсем иначе, чем в те времена, когда вздыхала по нему издалека. Кора старалась говорить только о работе и помалкивать о парнях, но иногда между прочим упоминала Рула — и каждый раз меня словно тыкали ножом. Теоретически следовало радоваться, что Рулу приходится не намного лучше, чем мне, но отчего-то это не приносило облегчения. Мы оба заслуживали счастья.

Предстоял день святого Патрика, который попадал не только на выходные, но и на день рождения Рула. Девушки решили, что, вместо того чтобы грустить и дуться, нужно пойти в город и развлечься. Я никуда не хотела, совершенно не хотела, и не только потому что лицо еще не вполне зажило. Я сомневалась, что приятно проведу время в праздничной толпе, но, поскольку любила подруг, то поддалась на уговоры. К моему удивлению, после нескольких порций мартини в небольшом баре, куда нас затащила Кора, я расслабилась и почувствовала себя лучше. Точнее сказать, мне стало совсем хорошо.

На следующий день я с трудом собралась на занятия; велик был соблазн прогулять, но я и так слишком много пропустила из-за истории с Гейбом. Я стояла перед зеркалом, причесывалась и тщетно пыталась закрасить желтоватый след синяка. И тут меня осенило. Любить Рула всегда было трудно и больно, но я никогда не сомневалась, что Рул того стоил. Я даже не задумывалась, любить Рула или нет; была уверена, что это неизбежно — точно так же, как решила, что он никогда не обратит на меня внимания. Прошлым вечером я совершенно не сомневалась, что веселье мне не светит, что я буду чувствовать себя особенно несчастной, если пойду с подругами, но в итоге оказалось, что ошиблась. С Рулом я совершила именно то, чего твердо решила не делать: ушла от него, потому что никто не гарантировал нам счастливого финала.

Я положила щипцы для завивки на раковину и посмотрела в зеркало. Отражение грустно взглянуло на меня. Мне был нужен только Рул, и, когда с ним стало трудно, я ушла, вместо того чтобы бороться за свое счастье. И зря. Я заслуживала любви — но заслуживала и Рула, в какой бы форме ни выражались его чувства. Рул всегда выдавался из ряда вон, не следовало ожидать от него цветов и изысканной поэзии. Только взаимные уступки, взлеты и падения, страсть, сжигавшая до костей. Когда Рул спросил в больнице: «А если я действительно любил тебя?» — следовало ответить: «Если ты об этом спрашиваешь, значит, любишь до сих пор».

Теперь я всё понимала, видела так ясно, как собственное лицо в зеркале. Рул любил меня. Просто сам не сознавал этого. Наш роман отнюдь не являл собой образец нежных отношений, но в ту секунду, когда Рул сказал, что хочет попытаться, следовало понять, что он полюбил. Он раньше никогда и ни ради кого не пытался.

В дверь ванной постучали, и ко мне заглянула Эйден.

— Пора выходить. Ты готова?

Поскольку я завила волосы только с одной стороны, ответ был очевиден. Я повернулась к ней.

— После занятий нужно будет съездить в магазин за шмотками.

Она подперла дверь бедром и удивленно изогнула темную бровь.

— Зачем?

— У Рула скоро день рождения.

— А почему Кора не сказала?

— Он наверняка устроит вечеринку.

— Кора могла бы и об этом предупредить.

— Мы туда пойдем.

— Зачем? Я думала, тебе уже хватило веселья. Или вчерашний мартини еще действует?

Я покачала головой и снова взялась за щипцы.

— Хочу вручить Рулу подарок.

— Да? А если он будет не один?

Я искоса взглянула на подругу. Такое мне в голову не приходило.

— А насколько это вероятно?

Эйден что-то буркнула и отвела длинную челку с лица.

— Не знаю. Кора говорит, он живет отшельником с тех пор, как вы разошлись, и настроение у него отвратительное. Всем, кому жизнь дорога, лучше держаться от Рула подальше. И вообще, что ты собираешься дарить?

— То единственное, что ему нужно.

Она усмехнулась.

— Новые украшения?

Я тоже рассмеялась.

— Себя. Рулу нужна я. Просто оба мы слишком запутались, чтобы это понять.

Эйден хлопнула в ладоши.

— Ну, в любом случае будет интересно.

«Интересно» — не то слово. Но я отныне твердо вознамерилась быть счастливой, и Рул уж точно был способен меня порадовать. Оставалось лишь надеяться, что он не ушел в темноту настолько далеко, чтоб не удалось его вытащить.