Глава 26

Днем Харрисон заметил, что Гейдж вернулся в «Рай песчаного доллара» из своей так называемой «командировки» на Мейн-стрит довольный собой. Когда он вошел в трейлер, его глаза светились, а обычно аккуратно уложенные волосы не отвечали излюбленному стандарту.

– Встречался с Кармелой? – спросил он брата. Чего ходить вокруг да около.

– Ну да, у меня теперь есть девушка.

– Шутишь?

– Нет, я должен был извиниться за вчерашнее: вел себя как последний идиот. Она принесла лазанью, а потом…

– Догадываюсь. – Харрисон хлопнул его по спине. – Мои поздравления. Ну? Теперь понимаешь, почему тебе нужен новый дом? Ты сможешь пригласить ее, приготовишь ужин, а потом вы оба понежитесь в джакузи.

– Я согласен, что строительство нового дома – хорошая идея, – сказал Гейдж, но все равно радости в его голосе не было.

– Тебя что-то беспокоит? – допытывался Харрисон. – Я понимаю, начинать новые отношения всегда непросто.

– Ты-то откуда знаешь? Когда у тебя были отношения? Если и были, то ты никогда мне не рассказывал.

Да. Черт подери, он прав. Харрисон знал, что брат не хотел его обидеть, а просто спрашивал.

– Ты не прав. Я встречался со многими женщинами, но, правда, это никогда не длилось больше одного-двух месяцев. – И он не видел в этом никакой проблемы.

– То есть ты такой же бесчувственный, как я? – усмехнулся Гейдж.

– Эй, подожди минуту…

– Дело не в Кармеле, это все мои кроссворды. С тех пор как переехал отсюда, я не в состоянии сочинить ни одного…

– Это плохо. – Но Харрисон отказывался винить себя: больше чем когда-либо Гейджу необходим свой дом. – У меня та же история с песнями. Ты думаешь, это пройдет?

– Не знаю.

– Может, новый дом поможет? – Он в любом случае будет лучше. Харрисон вложил в него деньги, и не собирался позволять своему брату платить за это. Пусть будет подарок. Он надеялся, что если все пойдет как надо, это будет свадебный подарок, но торопить события и давить на брата не собирался, поэтому сейчас ничего больше не сказал.

– Пока мы жили в доме Мейбенков, у меня тоже ничего не получалось, – признался Гейдж. – Хотя мне там нравилось.

Они смотрели друг на друга, и, как обычно, между ними стояла стена. Не большая, но достаточная, чтобы Харрисон ощутил сожаление. Не получилось у них братской дружбы, как бы он ни хотел, чтобы было наоборот.

Возможно, когда-нибудь все изменится, а может, между ними всегда будут такие натянутые отношения. Он надеялся, что нет. Разве у него так много тех, кого он мог бы назвать семьей? Нет. Гейджа – да.

– Мне придется уехать из Мейбенк-холла завтра утром.

– Сложности с Тру?

– Что?

– Ты и Тру. Я же вижу, что ты хочешь ее.

Харрисон нервно рассмеялся.

– Нет, просто я не хочу, чтобы у нее были неприятности.

– Не вешай мне лапшу на уши.

– С каких пор ты стал таким проницательным?

– Может, я иногда и притормаживаю, но я не менее проницателен, чем ты. Тебя тянет к ней. И возможно, ты любишь ее. Я так думаю, потому что тебе хорошо, когда она рядом. И ты можешь расслабиться и быть самим собой. Тебе нравится проявлять себя с лучшей стороны – согласно теории Маслоу.

– Чего-чего?

– Загляни в «Гугл», – снисходительно заявил Гейдж и, взяв один из чертежей Винса, углубился в изучение.

– Проклятье! – вскинул голову Харрисон. – Умный, да? Сразу видно теперь у тебя есть девушка.

– У меня?

– Да! С тех пор как у тебя появилась девушка, ты совсем рехнулся. Что, собственно, неудивительно. Когда Тру рядом, я не могу написать ни строчки, а ты не можешь работать над своими кроссвордами. И потом там очень много суеты. Много собак. Много… помидоров. Я подумывал переехать в отель. Но у нас есть трейлер, поэтому не знаю: если я перееду туда, ты поедешь со мной?

– Черт бы побрал нас обоих!

«Ничего себе!» – подумал Харрисон. Нахватался уже от Кармелы.

– Единственное, что меня беспокоит, – осторожно начал Харрисон, – ты не захочешь переезжать из трейлера в новый дом.

– Да, это будет непросто.

– Но, может, с Кармелой на горизонте…

– Да, конечно, возможно. – Гейдж уставился в пол. – Мне нужно разобраться с кроссвордами, так что опять оставлять трейлер я не стремлюсь.

– Извини, просто хотел что-нибудь для тебя сделать. Но я не знаю даже, что сказать, кроме того, что время стремительно уходит.

– Подобная сентиментальность была популярна благодаря Вестбруку ван Вурхизу и его передаче на радио «Марш времени», но это уже прошлый век.

– Я просто сказал то, что у меня на уме. – Харрисон сжал руку брата.

Харрисон и Гейдж вернулись в Мейбенк-холл, захватив с собой на обед Винса. Жаркое из устриц, брокколи под сырным соусом и зерновой хлеб собственной выпечки – все из «Морской звезды».

Роджер вынес все это к кромке тротуара, где Харрисон притормозил «мазерати» и, бросив мимолетный взгляд на Винса, сказал:

– Потрясающее платье.

– Спасибо, – улыбнулся тот. – А у вас отличная шляпа. Нет ли и для меня такой?

– Это не «Бургер кинг», – важно заметил Роджер.

– Знаю, но я из Лос-Анджелеса.

– Тогда понятно. – Роджер скрылся внутри ресторана и через пару минут вернулся с бумажной шляпой.

Винсу страшно нравились все эти южные приколы. Он хотел остановиться у магазинчика «Южные сувениры», но на окне висела табличка «Закрыто». Вполне возможно, подумал Харрисон, Кармела закрыла магазин в надежде уединиться с его братом, но Гейдж опроверг его домыслы:

– Она работает над новой концепцией магазина.

– А что не так со старой? – поинтересовался Винс тоскливо, так как они тащились со скоростью десять миль в час, как того требовали указатели: местные полицейские очень строго относились к превышению скоростного режима.

– Сувенирному магазину трудно выживать без туристов. Будь у нас их побольше, и дела шли бы лучше, но это Бискейн, а не Диснейленд.

Винс присвистнул, когда перед ними открылся Мейбенк-холл.

– Это самый что ни на есть Юг. Может, я смотрю продолжение «Унесенных ветром»? Возможно, и «Двенадцать дубов» вновь вернулись к жизни?

– В «Двенадцати дубах» имелись впечатляющие колонны, – уточнил Гейдж с заднего сиденья. – Этот дом скорее в федеральном стиле, но с причудливым южным уклоном, о чем свидетельствуют крыльцо, кресло-качалка и собаки.

– Верно… – Винс и Харрисон украдкой переглянулись.

– Я же говорил, что он умный.

Харрисон лихо развернулся, паркуясь перед домом. Черт подери! Скорее всего это его последнее возвращение в Мейбенк-холл. То, что произошло между ними в заливе, выбило его из колеи. Не получив сексуального удовлетворения – пусть даже и не сожалел об этом, ведь он прежде всего джентльмен, – он чувствовал себя не в своей тарелке.

И потом, кроме него в машине были еще двое мужчин, так что хотелось покрасоваться.

Но особенно Харрисон обрадовался, что не один, когда увидел на кухне Тру. Она раскладывала на столе приборы и выглядела невероятно сексуально даже в простой белой блузке и летящей розовой юбке с разрезами по бокам. Ему так хотелось раздвинуть их и заглянуть внутрь, что зажгло кончики пальцев.

Между тем она приветливо улыбнулась Гейджу и сказала Винсу:

– Очень рада видеть тебя снова.

Винс смотрел на нее словно на изваяние.

– Твой акцент сводит меня с ума. Я в восторге от этого сексуального «хей»! Думаю, общеупотребительное «хай» больше подходит все же для лошадей.

– Везде, кроме Юга, – заметил Гейдж. – Джонатан Свифт использовал это слово в «Полном собрании изящных и простых разговоров» в 1738 году.

Возникла долгая пауза, но тут залаяла одна из собак, возвращая всех к реальности.

– Стайкер, – безошибочно узнала тембр Уизи.

Тру мягко сказала:

– Это Уизи, моя сестра.

Раскладывая салфетки, та изо всех сил старалась не пялиться на одеяние Винса: платье цвета хаки в стиле милитари. Широкий ремень, опоясывающий его талию, да и весь наряд в целом наводили на мысли о дешевых хостелах и путешествиях автостопом.

– Я слышал, вы хотите стать телеведущей? – Винс галантно протянул ей руку. – Если когда-нибудь будете в Лос-Анджелесе и захотите остановиться, милости прошу.

– Большое спасибо. – Уизи немного робела, а может, все еще была переполнена эмоциями: ведь только что вернулась с первого в жизни свидания.

– Как все прошло со Стифом Тайлером? – поинтересовался Харрисон.

– Прекрасно. Мы договорились встретиться через два дня в Чарлстоне: мне надо пройтись по магазинам – купить кое-что до начала занятий.

Тру и Харрисон переглянулись: судя по всему, Уизи считает часы, оставшиеся до осени.

Обед прошел замечательно, словно ничего и не произошло между ними. И хорошо, что Уизи, всецело поглощенная мыслями о своем молодом человеке и колледже, забыла об отъезде Харрисона и Гейджа.

Один неловкий момент все же был, когда Гейдж и Винс вышли на крыльцо выкурить по сигаре. Харрисон не пошел с ними, так как сигары не лучшим образом действовали на его связки. Уизи поднялась наверх, чтобы заполнить какие-то новые анкеты для колледжа и написать эсэмэску Стифу.

И так вышло, что на кухне они остались одни.

Нечаянно коснувшись Тру, когда подошел к раковине с тарелками в руках, Харрисон пробормотал:

– Извини.

– Ничего, – отозвалась она, явно намереваясь и дальше держать дистанцию, сохраняя дружеский стиль общения.

– Как прошло с «Бьюти колл»?

Он собрал со стола бокалы и поставил в раковину.

– Нормально. Мы обо всем договорилась. И еще я заказала столы и стулья, тенты и танцпол. – Она была вполне довольна. Нет, особой радости, конечно, не испытывала, но учитывая то, что произошло между ними днем, не стоило удивляться.

Харрисон улыбнулся ей так, как улыбался пиар-агентам.

– Прекрасно.

– Да. – Ощущая неловкость, Тру оглянулась на него. – Я сама здесь закончу… Спасибо, что убрал со стола.

– Ты уверена? – Он подошел ближе и положил на край раковины нож для масла, изображая, что занят делом, а на самом деле чтобы вдохнуть запах ее волос.

– У тебя сегодня был трудный день, а невестам полагается отдыхать перед свадьбой.

Она взяла полотенце и сняла с крючка фартук Хони, на этот раз с яблоками на желтом фоне.

– У меня нет времени, – глухо отозвалась Тру, не глядя на него.

Весь ее вид, пусть и в этом веселеньком смешном фартуке, разбивал ему сердце. Хотелось взять ее за подбородок, обнять, но он не посмел даже прикоснуться к ней.

– Не думай, что ты совершила что-то ужасное.

Она упорно отказывалась поднять на него глаза, поэтому лишь молча кивнула.

– И прекрати изводить себя этими фартуками. – Харрисон выдвинул ящик, где они лежали, вытащил белый фартук с синим рисунком и вопросительно вздернул брови: – Этот в следующий раз, да?

Но Тру не засмеялась, а очень серьезно сказала:

– Я не звонила Дабзу. Мы только обменялись эсэмэсками… о машине.

– О машине? – не понял Харрисон.

– Она в гараже. Это «бумер». Он купил ее для меня.

– Что ж… прекрасный подарок. – Только не для Тру. Он купил бы ей джип, если бы мог. Сложив белый фартук наподобие полотенца, Харрисон убрал его в ящик, как учила мама. Это единственное, что он умел делать по дому. – Дабз по делам в Нью-Йорке, ты занимаешься подготовкой к свадьбе – вы оба серьезные люди. И такой автомобиль как раз под стать…

– Нет! – воскликнула она с горечью. – Нет…

Он не стал ничего уточнять – и так все понятно: Дабз готовит ее к роли Супруги Адвоката.

– Свадьба через неделю, – вдруг сказала Тру, словно сыпанула соли в открытую рану, но Харрисон сумел сохранить спокойствие. – Мы должны думать друг о друге, а я за все утро ни разу о нем не вспомнила.

Поцелуи Харрисона заставили ее забыть обо всем – можно сказать, вычерпали до дна… Господи, эта женщина такая…

Он придушил свой сексуальный аппетит и произнес примирительно:

– Я виноват, хорошо, – полез первый с поцелуями и все такое. Завтра утром я уеду – обещаю.

Она молча смотрела на сад через застекленную дверь. Солнце почти зашло, лишь несколько косых лучей золотили верхушки сосен и дубов.

– Будь мы героями сказки, все кругом было бы усыпано сердечками и цветами, – тихо проговорил Харрисон. – Но, увы, наша жизнь далека от сказки: имеют место быть реальные проблемы, порой весьма существенные, и приходится их решать. Если любишь кого-то, то должен хотя бы попытаться, вот и все.

Тру вздохнула и робко улыбнулась:

– Наверное, ты прав. Пожалуй, пойду к себе. Извинись за меня перед Винсом.

– Конечно.

– Увидимся утром за завтраком.

«Завтрак с привкусом чужого счастья».

Кажется, Харрисон приехал в Бискейн давным-давно, а на самом деле не прошло и недели…

– Спокойной ночи, – сказал он.

– Спокойной ночи, – отозвалась она.

И ушла не оглянувшись.

Они втроем долго сидели на крыльце, пока не появился лимузин, чтобы отвезти Винса в отель в Чарлстоне.

– Хороший парень, – задумчиво резюмировал Гейдж. – Я даже не понял, настоящий ли он гей, но мне, собственно, все равно.

– Мне поначалу тоже было любопытно, но рядом с ним быстро забываешь об этом, – сказал Харрисон. – Я думаю потому, что он не старается привлечь внимание к себе, а больше думает об окружающих.

В отличие от самого Харрисона. Да, он успешный, богатый, талантливый – это общеизвестно, – но сосредоточен лишь на своей собственной карьере. Нет, безусловно, что-то он делал и для других, это хорошо, но что останется после него?

– Знаешь, в том, что отец попал в тюрьму, нет твоей вины, – вдруг сказал Гейдж.

– Ты о чем? – насторожился Харрисон. – С чего вспомнил об этом сейчас?

К ним подбежал Эд, и Гейдж позволил псу занять место на качелях.

– Я знаю, что ты винишь себя, потому что околачивался около тайника, когда отца не было там. Я наблюдал за тобой с дерева.

– Об этом мне известно…

– И видел все в тот день, когда явился шериф. Он проследил за тобой до самого тайника, где был спрятан перегонный аппарат. А потом привел это как доказательство и арестовал отца, когда тот вернулся из рейса.

– Черт, старина! Я знаю все это. – Харрисон судорожно вздохнул. – Отец говорил, чтобы я не ходил туда, а я не послушался, – в этом моя вина. Шериф всегда здоровался со мной, и позже я понял почему: пытался втереться в доверие к сыну подозреваемого, которого хотел поймать с поличным. Он надеялся, что я проговорюсь или сделаю что-то такое, что подтвердит его версию.

– Отец сам сделал выбор. Ты тут ни при чем.

– Умом я это понимаю, но сердцем…

– В тот день шериф уже знал про тайник.

– Постой, ты о чем?

– Как-то я сидел на своем любимом дереве, а шериф искал миссис Нилсон. Помнишь ее? Она жила в соседнем трейлере.

– Да. У нее была целая куча бойфрендов.

– Точно. И шериф входил в их число. Я слышал, как он говорил с ней по рации. Она только прикидывалась скромницей, а на самом деле любила поиграть с мужчинами – например, в прятки, как в этот раз. Она часто ходила к лодке на берегу залива, туда, где начиналось болото, и ставила сеть для креветок. Возможно, она была там, когда он ей звонил.

– И?

– Ну вот шериф и должен был ее найти, чтобы потом заняться сексом. Он и нашел, но прежде наткнулся на тайник, где отец прятал перегонный аппарат. Я слышал, как он говорил по рации. Так что все произошло раньше. И тебе не за что себя винить.

– Ты шутишь?

– Нет. Я хотел предупредить отца, но он тогда был в море. А когда вернулся, его почти сразу взяли, на второй день… Мне следовало рассказать ему все в тот миг, когда он переступил порог, но так не хотелось омрачать ему радость от встречи с мамой и нами. Так что если кто из нас и виноват, то это я.

– Нет, ты здесь точно ни при чем.

– Это почему же?

– Господи! – Харрисон потер глаза. – Если бы ты даже предупредил отца, шериф в любом случае арестовал бы его. И потом, отец был не тот человек, чтобы сбежать, бросить в нас.

– Да, ты прав, – вздохнул Гейдж. – И мы не должны винить его за то, что остались одни и каждому из нас пришлось идти своим путем.

Харрисон наклонил голову, думая о том, как много жизней спасла смерть отца.

– Он занимался незаконным изготовлением спиртного, и получил за это пять лет тюрьмы. Пусть это и жестоко, но понять можно. Даже он сам понимал. Но лишиться жизни всего через три недели…

– Да, – горько усмехнулся Гейдж. – Ирония в том, что сейчас эти перегонные аппараты может иметь каждый. В Чарлстоне, на Кинг-стрит, один парень продает спиртные напитки собственного приготовления и неплохо на этом зарабатывает.

Они помолчали минуту-другую. Цикады пели свою вечернюю песню. Взошла луна. Господи, до чего же красивая! И Харрисон подумал, что та луна, на которую они с Тру смотрели на Палм-Бич, была точно такая же.

– Почему ты не рассказывал все это раньше?

– Мне не приходило в голову, что ты можешь винить себя, – сказал Гейдж. – Правда, меня не очень-то занимало, о чем ты думаешь – не было до этого дела, да и кроссворды все время отнимали, – но последние два дня заставили присмотреться к тебе внимательнее. Сегодня, когда мы были в трейлере, я как бы вернулся мыслями в наше детство и подумал, был ли ты счастлив, после того как отца арестовали. Потому и решил рассказать обо всем, что тогда случилось. Не думаю, что ты счастлив. И потом, еще этот дом, который ты строишь для меня. Мне порой кажется, таким образом ты стараешься загладить какую-то вину, которую сам себе надумал…

– Нет, Гейдж, дело не в этом: просто я люблю тебя. И не смейся над моими словами, иначе надеру тебе задницу.

– Заткнись, хоть на секунду. – Гейдж почесал пса за ухом. – Это непросто для меня. Ты всегда чувствовал себя виноватым, потому что не знал, как от меня избавиться: я, не имея собственной жизни, вечно околачивался около тебя и твоих друзей. Потому ты и взвалил на свои плечи эту ношу. И я никогда не пытался ее облегчить. Никогда. Просто принимал это как должное.

– Так и должно быть, – пожал плечами Харрисон. – И дело не в чувстве вины – мы же братья.

– Да. И я хотел бы наконец стать старшим братом и снять с тебя эту чудовищную ответственность. Родители наверняка тоже хотели бы этого.

Харрисон ничего не ответил. Эмоции переполняли его. Приятно было сидеть в тишине и говорить то об одном, то о другом. Нужно просто постараться услышать друг друга и прочувствовать, что бы это ни было: главное – без издевок, обид и яда.

– Ты меня понимаешь? – Гейдж нарушил молчание.

– Не знаю даже, что сказать, – пожал плечами Харрисон.

Гейдж хмыкнул:

– Вечно ты убегаешь от ответа.

Харрисон сглотнул и поднялся со ступеньки.

– Я знаю.

Гейдж последовал его примеру, и только Эд не шевельнулся: ни за что не отдаст свое место на качелях, – продолжая наблюдать за братьями, высунув язык.

Те обнялись, и Харрисон сказал:

– Спасибо.

– Еще кое-что. – Гейдж отступил на шаг. – Тру просила меня составить анаграмму имени Дабз Уэринг. Ты знаешь, можно составить много комбинаций букв, но большинство бессмысленны.

– Нет, не знал. Ты вставил себе в голову мозг Эйнштейна? Из этого мог бы получиться классный фильм.

– Из всех комбинаций, – продолжал Гейдж, не обращая внимание на сарказм брата, – одна пришла мне на ум немедленно, но я не сказал Тру, а дал ей вполне невинную версию: «груженый вагон».

– А та, другая?

– «Негодяй побеждает». Я думаю, мой младший брат, что должен был это тебе сказать. – И он прошел мимо Харрисона, не сказав больше ни слова.

– Ты так считаешь? – крикнул вслед ему Харрисон, но Гейдж не ответил: скрылся в доме, и дверь медленно закрылась за ним. Харрисон стоял и смотрел на Эда, но в голове у него вновь и вновь звучали эти слова: «негодяй побеждает»…

Все это странно. Действительно, странно.

– Пойдем, Эд. – Он открыл дверь, чувствуя себя странно по многим причинам, но вместе с тем лучше. Легче.

– Я думаю, мы в сумеречной зоне.

Эд соскочил с качелей и направился в дом, высоко подняв хвост. Немного надо, чтобы сделать пса счастливым. Псы не испытывают угрызений совести, не высовываются и ничего не изображают на публике. Неудивительно поэтому, что сознание у них остается незамутненным.

Харрисон поднимался по лестнице, думая об отце, который всю жизнь ловил креветок и ничего не видел впереди. Мать батрачила на чужих людей, и работа была настолько тяжелой, что кожа на руках у нее высохла, покраснела и потрескалась. Гейдж – великий молчальник – прятался от людей на деревьях, жил в своем мире, который построил из слов.

Дошла очередь и до самого Харрисона. Он всегда был раним, очень, но скрывал свою уязвимость за бравадой, рисуясь перед мальчишками. Потом, когда посадили отца, а мать заболела, он превратился в того парня, который ото всех держался в стороне и которому ни до чего не было дела.

За исключением игры на гитаре. Музыка не дала ему пустить жизнь под откос. Это была его судьба – музыка и воспоминания о Тру.

Каждый из Гемблов старался сделать все как можно лучше. И никого нельзя осуждать за то, что жизнь их семьи сложилась так, как сложилась.

Даже его.

Глаза защипало.

Харрисон не мог видеть эту необыкновенную луну из своей комнаты, но, лежа в постели добрых полтора часа, глядя в потолок и думая о Тру, вспомнил луну, что освещала Палм-Бич в ту памятную ночь. И та луна была необыкновенная…

Как и их необыкновенная любовь…

Он тихо рассмеялся. Сентиментально? Да. Но он писал песни о любви. Возможно потому, что любил сам? Может, ему просто нужно признать это? Он артист, не поденщик. И не винтик в гигантской машине по деланию миллионов, что требовалось его продюсерам.

Он не должен чувствовать себя виноватым, не заслуживающим успеха.

Харрисон закрыл глаза. Песни… откуда они берутся? Когда хорошо, они приходят сами, как лунный свет через окно.