Глава 25

Тру осталась довольна встречей с Корнелиусом за исключением неловкой заминки, которая произошла, когда он узнал имя ее будущего мужа. И потом, в конце… Фу – как неприятно! Вот зачем он сказал Харрисону, чтобы тот украл ее? Хотя старику простительно… Но что действительно поколебало ее спокойствие, так это осознание, что подобные визиты никогда не найдут понимания у Дабза. Навестить старика? Нет, это не для него. Это натолкнуло Тру на мысль, насколько они с Дабзом непохожи, если ей такое времяпрепровождение как раз доставляет удовольствие.

Настроение упало, но она постаралась скрыть это: зачем портить такой удивительный светлый день? Тем более что Харрисон сделал для нее все, как и обещал.

– Спасибо, что устроил эту встречу, – сказала Тру, когда они подошли к причалу.

– Он замечательный, правда? – Волосы Харрисона развевались, и Тру даже чуть-чуть позавидовала ветру, который играл ими, как любила играть она сама. Сейчас, когда он рядом, она любовалась им и не могла налюбоваться. Надо быть слепым, чтобы не заметить, как прекрасно он сложен. Очевидно, звезды шоу-бизнеса усердно работают над собой.

– Да, он очень хороший, – согласилась она, разрезая воду своей доской. Сейчас приходилось прикладывать больше усилий, потому что течение не помогало. – Значит, ты приезжал сюда, еще будучи школьником?

– Постоянно, – подтвердил Харрисон. – И лодка была та же самая, на ней мы любили плавать детьми. Корнелиус относился ко мне как к члену семьи, а после смерти мамы он по меньшей мере раз в неделю кормил меня ужином.

Тру резанула жалость, острая как край ракушки.

– Мне очень жаль. – Она старалась сдержаться, но от огорчения голос задрожал, а глаза защипало. В смущении Тру добавила: – В нашей семье никому и в голову не приходило пригласить тебя за стол, а ведь ты был совсем один.

Весло Харрисона рассекало воду.

– Но именно это и побудило меня к сочинению песен: одиночество. Я ни о чем не жалею, и тебе не стоит. Твой отец ведь тоже мне помог: сделал так, что социальные службы не смогли отдать меня в приемную семью.

– Как это?

– Сказал, что я самый лучший газонокосильщик в округе и поручился за меня. Видимо, воспользовался своими связями.

– Он сделал это из эгоистических побуждений, а вовсе не от душевной щедрости, – тихо заметила она. – Просто ты слишком добр, если так говоришь о нем.

– Нет, ты не права: он думал обо мне, я чувствовал это. И каковы бы ни были его мотивы, мне это пошло на пользу.

– Я рада.

– Не суди его строго. Я и сам прежде всего думал о себе.

– Только потому, что должен был.

– Я так организовал свою жизнь.

Следующие несколько минут они плыли молча. День выдался по-настоящему жаркий, и, даже несмотря на ветер, Тру вспотела. У Харрисона тоже капельки пота повисли над бровями.

– Не хочешь сделать перерыв и искупаться? Корнелиус прав: прилив остановился. Я был бы не прочь нырнуть.

– Пожалуй, – согласилась она. – Почему бы и нет?

Он присел на доску и снял обувь.

– Я пошел.

– Удачи! – рассмеялась Тру.

Он снова выпрямился и, улыбнувшись ей, красиво прыгнул в воду с края доски. Спустя несколько секунд вынырнул и крикнул:

– Как здорово! Давай, Тру!

Сделав несколько взмахов, он подплыл к ее доске и ухватился за край.

– Давай, мисс Мейбенк! Тут довольно глубоко, так что не бойся: краб за пятку не схватит, обещаю. Мы посреди пролива, так что и устриц тут тоже нет.

– Хорошо. – Вообще-то думала она вовсе не о крабах.

Сняв кроссовки, Тру задержала дыхание и прыгнула.

Божественно! Вода такая прохладная! Эта свежесть вскружила ей голову. Почему она не делала ничего подобного с тех пор, как закончилось детство в «Раю песчаного доллара»? Вынырнув на поверхность, Тру открыла глаза и, переполненная ощущением счастья, рассмеялась.

– Ты прав: это чудесно!

Он схватил ее доску, подогнал к своей и подплыл к ней, отчего ее сердце заколотилось. На его ресницах блестели бисеринки воды.

– Как в старые дни, правда?

– Да, точно как в старые дни, – кивнула она.

– Давай немного поплаваем без досок, чуть-чуть разомнемся, – предложил Харрисон.

– Давай.

Они отплыли примерно футов на сто, остановились и повернулись друг к другу. Он был так близко, что Тру почти чувствовала его прерывистое дыхание. Она тоже чуть-чуть запыхалась.

– Ну вот мы и здесь, – сказал Харрисон так странно, что она услышала другое: «Ну вот, мы и вдвоем».

«Вдвоем». Это витало в воздухе.

Доски покачивались неподалеку, и в любой момент Тру могла бы вернуться к ним, но что-то ее удерживало. Руки и ноги кружились в соленом прибое, который омывал их, поддерживая на плаву.

– Я правда хочу, чтобы ты была счастлива, – ни с того ни с сего сказал Харрисон.

– Спасибо. – Сглотнув, она нырнула в воду, чтобы хоть на секунду скрыться от него, затем вынырнула и убрала с лица прилипшие волосы.

Харрисон лежал на спине, глядя в небо, и был похож на того мальчишку из детства, по которому она скучала. Но что еще можно было сделать в этой ситуации, кроме как вернуться к доскам и продолжить путь.

– Это отличная идея. Плывем назад?

– Угу, – согласился он и поплыл.

На этот раз Тру поплыла брассом, не желая спешить и почему-то чувствуя необъяснимую печаль.

Пока она плыла, Харрисон терпеливо ждал, придерживая доски одной рукой.

Приблизившись к нему вплотную, Тру случайно задела его ногой и дала задний ход, пробормотав:

– Извини.

– Ничего. – Он улыбнулся, и ее печаль испарилась. Глаза его излучали тепло и понимание.

Даже тогда, в старших классах, когда ему казалось, что он ненавидит ее, все обстояло иначе, потому что это была не настоящая Тру. Он всегда оставался верен той девушке, какой она была на самом деле, несмотря на все ее ошибки и поведение. Он никогда не забывал ее. И это так помогало ей… когда Тру сама не знала, кто она такая, потому что Харрисон всегда это знал.

Всегда.

Между досками образовалось маленькое уютное пространство. Только несколько дюймов воды разделяло Харрисона и Тру, когда они покачивались на волнах лицом друг к другу. Птицы шумно поднялись с берега. Ветер усилился, набегая короткими легкими порывами.

И тогда это случилось: Харрисон потянулся вперед и поцеловал ее. Его губы были влажные, соленые и теплые. Тру ответила на поцелуй, и это было так же естественно, как дышать. Ее губы приоткрылись от жажды и желания. Он привлек ее ближе, обнимая одной рукой, и она перестала прилагать усилия, чтобы держаться на воде, и переплела свои ноги с его ногами.

Ничего не изменилось.

О боже, ничего!

Стон родился где-то глубоко в горле. Харрисон прижался к ее животу, и, ощутив его возбуждение, Тру опустила руку, поощряя. «Старый, старый друг… Мой любимый».

Он поглаживал ее спину: вверх-вниз, вверх-вниз, – пока не остановился на ягодицах.

– Ты прекрасна, – шептал он снова и снова, – прекрасна!

Его слова действовали на нее так же, как поцелуи, и она не понимала, как могла так долго не слышать их.

Над головой пролетел самолет, но этого было достаточно, чтобы Тру очнулась и, открыв глаза, прошептала:

– Харрисон…

Это прозвучало как мольба. Но разве возможно остановить мужчину, когда хочешь, чтобы именно он целовал тебя? Когда только он способен сказать то, что мечтаешь услышать от него снова и снова?

– Прости, – сказал он будто очнувшись. – …Я так… прости.

Она провела рукой по его лицу.

Несколько секунд они смотрели друг на друга, а затем, поддавшись необъяснимому порыву, Тру буквально вцепилась в его рубашку и принялась расстегивать ее быстрыми торопливыми движениями, даже под воду ушла, прежде чем осыпать поцелуями его живот. Вынырнув на поверхность, она шумно отдышалась и стала целовать его грудь, одновременно помогая ему стянуть шорты, а потом бросила их на доску.

И все это без единого слова.

Теперь пришла его очередь. Пока Харрисон раздевал ее, Тру ласкала его – всюду, куда только могла добраться. Она и глазом моргнуть не успела, как оказалась почти обнаженной.

Он расстегивал ее лифчик и одновременно целовал в губы.

О боже… Как хорошо быть обнаженной, особенно когда его ладонь обхватила ее правую грудь, лаская большим пальцем тугой сосок.

– О Тру… – выдохнул он и улыбнулся, глядя на воду.

Они видели, как в воде вспыхнула золотая застежка, и лифчика как не бывало.

Тру рассмеялась. Харрисон обнял ее за талию, а она обхватила его за шею, и они целовались и смеялись. И наслаждались мягким, тихим звуком поцелуев.

Вытянув руки по обеим сторонам от нее, он ухватился за доску за ее спиной. Она повисла на нем, держась за шею и обхватив ногами талию, чувствуя его мощную эрекцию. Он приподнялся повыше, так чтобы они могли соединиться в самом сладком месте…

И это получилось. Они занимались любовью, не успев до конца раздеться, и он все время целовал ее. Тру раздражали ее наполовину снятые шорты, но это лишь обостряло желание. И когда она подошла к завершению, восхитительное ощущение не стало менее острым даже в воде и накрыло ее с головой… Поцелуи Харрисона поглощали ее стоны.

– Так, – шептал он, – так… – Нежно целуя ее, он убрал мокрые волосы с ее лба.

Она держалась на плаву, обвивая ногами его торс. И вдруг начала плакать, сначала едва слышно, потом…

Он прижал ее голову к своей шее.

– Все хорошо, милая. Все хорошо.

И тогда Тру зарыдала.

– Нет, нет, не хорошо… я выхожу замуж. А все, о чем могу думать, это оргазм, который только что… испытала посреди залива Бискейн. С тобой. А ты нет, и мне кажется это неправильным. Но почему меня это волнует? Ты не мой жених, тогда почему я с тобой? Почему я здесь? – И она снова зарыдала, глотая слезы.

Тру не стала бы рассказывать ему, что после их ночи на Палм-Бич только сейчас она вновь испытала удовольствие. Чего никогда не происходило с Дабзом, который был ее единственным любовником в течение всех этих лет.

Харрисон тихо рассмеялся.

– Ничего, я переживу. Я не жалею о том, что это случилось. И ты тоже не жалей. Думай об этом как о некоем отдохновении. У тебя впереди еще много всего. Но то, что ты пройдешь через это без меня, разрывает мое сердце на части.

Паника тихо подкралась и завладела Тру… Внутри зарождалась неприятная дрожь. И все это водное пространство теперь казалось пугающе огромным. Может быть, где-то в темных глубинах рыщет акула? Приплыла из океана следом за рыбацким судном с ловцами креветок? Может быть, так же как дельфины, она бороздит залив Бискейн?

Течение усилилось – правда, пока чуть-чуть.

– Нам пора домой. Уизи ждет, и Гейдж тоже. И потом, еще столько надо успеть сделать до свадьбы…

– Вот что, – сказал Харрисон, – успокойся.

Она сглотнула слюну.

– Я успокоюсь. – У нее не было с собой бумажного пакета, чтобы засунуть туда голову, но она могла закрыть ее руками.

– Позволь я надену тебе топ, а потом помогу взобраться на доску. Ты в состоянии плыть?

– Я должна.

– Ну вот и умница. – Он улыбнулся. – Возьми спокойный ритм. И не волнуйся! Течение подхватит. И потом, я ведь рядом.

– Хорошо.

Она позволила ему надеть на нее майку. Потом, придерживая доску, он помог Тру вскарабкаться на нее, осторожно подтолкнул, и она с благодарностью приняла его помощь, хотя руки все еще дрожали.

«Все хорошо», – говорила себе Тру. Харрисон не переживает по поводу случившегося, ее смущение тоже ушло, но чувство вины пока еще терзало.

Он тоже привел себя в порядок, застегнул рубашку, и когда они встали и поплыли на досках, нормальные ощущения вернулись к Тру, разве что тепло и тяжесть между ног напоминали о том, что было несколько минут назад. Она изо всех сил старалась сосредоточиться на движениях, маневрируя доской и помогая себе веслом. Харрисон был прав: гребля помогла ей почувствовать себя лучше.

Все сразу изменилось.

– Теперь… после всего… я еще больше утвердилась в мысли, что тебе не стоит приходить на свадьбу.

– Согласен. – Его тон был твердый, но дружеский. – Скажи Уизи, что мне пришлось срочно уехать.

Тру стало жаль и Уизи, и себя, но ничего не поделаешь.

– А что касается твоего пребывания у нас…

– Я уеду утром, и все будет хорошо, – успокоил ее Харрисон. – Мне нужно немножко времени, чтобы подготовить Уизи и Гейджа. Скажу, что мне необходимо побыть одному, в тишине и покое, чтобы сосредоточиться на работе.

– Хорошая идея.

Им обоим было хорошо известно, что даже небольшая перемена способна улучшить ситуацию.

Они приближались к берегу. Харрисон направил свою доску в узкую протоку, через которую они выходили в залив, и Тру последовала за ним.

– Сегодня днем поеду на стройку, и заодно присмотрю себе какое-нибудь тихое местечко. И, потом… Черт! Я же могу жить в трейлере?

– Почему бы и нет? – Она взглянула на него с легким намеком на улыбку, едва заметную, одними уголками губ.

Он усмехнулся.

– Какая ирония! Если я поселюсь там, Гейдж переберется ко мне, и потом его никакими силами не выставишь.

Харрисон так радостно говорил о вроде бы неприятных вещах, что она не могла освободиться от его обаяния и сексуальности. Да что говорить: он просто замечательный, а любовник какой! Дабз ему в подметки не годится, а ведь была она с ним всего два раза…

И потом, второй раз не считается…

«О нет, считается», – возражало ее тело.

Тру сходила с ума, мечтая о нем, но должна выкинуть эти мысли из головы, как миллионы других женщин. Он просто околдовал ее.

– Черт! – воскликнула Тру. – Может, тебе стоит забыть о трейлере и найти тихий отель? Мне жаль, что приходится отказывать тебе от дома!

– Кому-кому, а тебе не стоит извиняться. Я уеду днем, если тебе больше не нужна моя помощь со свадьбой?

– Нет, все хорошо. – Хорошо как в аду. Она в полном… но никогда не признается ему в этом.

– Отлично.

Через несколько минут они уже были у причала и вытаскивали доски на берег.

– Беги домой и прими душ, – предложил Харрисон.

– А ты?

– Обо мне не беспокойся.

Они были так вежливы друг с другом.

И Тру ушла, оставив его одного. И ее одолевали мысли: «Смогу ли я и с Дабзом когда-нибудь проделать такое путешествие на досках и заняться любовью в заливе?»

«Нет, – подсказывал ей внутренний голос. – Нет, такого не будет, и ты знаешь это».

Она подумала о Хони с ее шляпами и дурацкими очками. Хони обожала танцевать и играть на укулеле, причем без зрителей, – не считая двух маленьких девочек и беспокойного племянника, отца Тру, который хотел, чтобы она прекратила, потому что его жене все это не нравилось. Хони отчаянно не хватало любви. Она была смелая, талантливая, замечательная, но в то же время отвергнутая всеми.

Тру замедлила шаг, подходя к дому.

Бедная Хони.

Открыв дверь и войдя в дом, она на всякий случай прикрыла грудь в мокрой майке, вдруг встретит Гейджа. Уизи еще не вернулась со своего свидания. Тру молилась, чтобы с ней ничего не случилось и чтобы она не сглупила, как когда-то ее сестра, забыв о здравом смысле.

Но и превращаться в Хони она не хотела. И не желала того же Уизи. Где-то здесь должна быть золотая середина, но где? Остаться собой, но не быть изгоем? Разве это стыдно?

Тру подумала, что нашла ответ на этот вопрос и для себя, и для Уизи: просто не делить ничего со всем остальным миром; держать все при себе. Даже Харрисон сказал, что прежде всего думает о себе. Он на сцене один, но другой в жизни.

«Сегодня ты не сумела сдержаться», – напомнила она себе.

Нет, не сумела. Все, что накопилось внутри, вылилось неудержимым потоком. Но Тру не станет зацикливаться на этом. Она должна двигаться дальше. Это трудно, но необходимо. Вспомнить хотя бы маму. Она заявляла на весь мир – не только словами, но и действиями, – что жить надо по правилам, и сама нарушила их, позволив себе адюльтер и тем самым смертельно обидев отца.

Но она пережила это. И их брак выдержал все испытания.

Правда в том, что, так же как к Харрисону, Тру привязана и к Бискейну. В свое время она заменила родителей сестре. И ни один мужчина не мог отвлечь Тру от ее обязанностей. Она сумела избежать разорения поместья, и хотела и дальше жить здесь, в этом городке, который любила всем сердцем.

Здесь похоронены отец и мама. И Хони. И все те Мейбенки, которых она не могла знать.

У нее есть Кармела, и друзья по церковному приходу, и соседи, которые, так или иначе, помогали ей удержаться на плаву последние десять лет.

А у Харрисона есть его карьера. И это занимает его целиком. Он должен жить в Нэшвилле, Нью-Йорке или Лос-Анджелесе.

Их отношения не имеют перспективы.

К тому времени, как привела себя в порядок, Тру была полна решимости жить дальше, а сейчас нужно заняться неотложными делами, связанными с подготовкой к свадьбе – встреча с фотографами, переговоры с администратором «Бьюти колл» и выбор туфель.

Харрисон уже уехал, как она поняла из его сообщения, но прежде помог пожилой леди, миссис Финч, собрать помидоры, той самой, которая жаловалась ему на болезни. И пока он ей помогал, подсушился достаточно, чтобы запрыгнуть в «Мазерати» и уехать. В дом он забежал только на пару минут, чтобы забрать Гейджа, который трудился над кроссвордами.

Тру обрадовалась, что не увидит Харрисона вечером: не придется притворяться или придумывать что-то умное, – но не знала, как посмотрит в лицо Уизи, как спросит о свидании, когда сама чувствовала себя виноватой.

Кармела единственная, кому она могла рассказать все.

«Ох уж эти мне Гемблы! – наверняка скажет Кармела. – Что нам с ними делать?»

Тру не знала. Она правда не знала, поэтому и позвонила подруге, чтобы спросить, но Кармела не брала трубку. Обычно, так как покупателей у нее не было, она отвечала на первый звонок.

«Может, это хороший знак?» – думала Тру, отправляясь по делам на своей старой машине.

Вспомнив, как Дабз еще до отъезда говорил, что купит ей новый автомобиль, когда они поженятся, она сбавила скорость. Он тогда еще сказал: «И сам выберу его. Моя жена не должна ездить на развалюхе».

Он думал о ней, когда говорил это? Думал, что хотел бы сделать ей подарок, потому что любит? А не потому, что, заботясь о ней, хотел выглядеть лучше в глазах окружающих?

Тру нажала на тормоз и, вытащив телефон, написала:

Она ждала добрую минуту. Наконец ответ пришел.

– Вот дерьмо, – выругалась Тру вслух и нажала на газ.

Машина затряслась, выбираясь из выбоины. «Деррр… деррр… деррр…» – зашуршали шины по гравию. Она обеими руками вцепилась в руль, отчаянно стараясь забыть, что Мейбенки рождены для того, чтобы играть по правилам. Но как можно играть по правилам Дабза, если он только что звонил автоброкеру в Чарлстон? У нее будет новенький БМВ-седан. Сегодня вечером машину поставят около ее дома.