Глава 11

Синяя «Победа» с красной милицейской полосой неторопливо отчалила от здания Управления и двинулась по проспекту Ленина. «ЗИМ» с начальством оторвался и унесся лихо вперед.

— Тяжко идет машина, лошадиных сил не хватает, — посетовал сидящий на переднем сиденье Маслов. — И ста километров не выжмет… У нас уже все давно на «Волги» перешли.

— Хорошая машина, — возразил рыжий Абдулов. — Крепкая.

— Этого не отнимешь. Сразу после войны сделана, по подобию танков и из танковой брони, — согласился Маслов. — Не удивлюсь, если она и в двухтысячном году будет ездить… Знаешь, как ее хотели назвать?

— Как? — Абдулов был не искушен в исторических вопросах.

— «Родина». Сталину доложили это предложение, а он спросил так невинно: «И почем Родину будем продавать?»

— Да, отец народов отличался специфическим остроумием, — отметил Ганичев.

За окнами машины проносился Свердловск. В 1723 году Петр Первый своим указом повелел построить на берегу реки Исети крупнейший железоделательный завод, ставший вскоре крепостью, а потом и столицей горнозаводского края. Так с тех пор и остается этот красивый героический город-трудяга одной из главных несокрушимых опор индустриальной мощи СССР.

Машина ехала по проспекту Ленина. Позади осталось величественное здание горсовета, украшенное колоннами, огромным гербом СССР, курантами, высоким шпилем со звездой, очень похожее на кремлевскую Спасскую башню. Промелькнул праздничный, пряничный дом купца Севастьянова, ныне областного комитета профсоюзов, с огромной надписью на крыше: «Слава рабочему классу», пылающей ночью неоном. Новомодный стеклянный фасад Свердловского академического театра музыкальной комедии тоже растаял за кормой.

Свернув с проспекта, «Победа» закружилась по улочкам и переулкам.

— Сверни-ка туда, — попросил водителя Абдулов и указал на невзрачный двухэтажный дом на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка. — Ипатьевский дом. Тут расстреляли последнего царя на Руси.

— Значит, здесь Николая Кровавого рассчитали, — Ганичев с интересом посмотрел на дом.

— Историческое место, — изрек Маслов. — Аж мороз по коже…

За разговорами обо всем и ни о чем добрались до места происшествия.

— Приехали, — Абдулов показал на длинную улицу, состоящую из деревянных домиков. Только что шли новые районы с многоэтажными домами, и тут же проваливаешься в какую-то деревенскую неторопливую жизнь с водопроводными колонками, покосившимися заборами, брешущими при виде незнакомцев собаками.

«Победа» остановилась около пожарища.

— Ну что, пошли, — кивнул Абдулов.

— Где наша не пропадала. — Маслов вылез из машины и потянулся: — Картина скорбная.

Черный «ЗИМ» был уже здесь. Тут же застыла черная «Волга», на которой приехал заместитель прокурора области со своим помощником. Народу набиралось на небольшой митинг.

Окрестности сгоревшего дома были оцеплены милицией. Поливанов предъявил свое удостоверение постовому сержанту, который непонимающе посмотрел на невиданный документ. В МУРе традиционно были не стандартные красные книжечки, а похожие на наградные удостоверения документы, где сотрудники могли фотографироваться даже не в форме. Так исторически повелось, и теперь в этом был какой-то кураж.

— Это со мной, Паша, — сказал свердловчанин знакомому сержанту. — Товарищи с Москвы. У них все по-другому.

Постовой четко козырнул, вытянувшись как на параде, — хоть и удостоверение непонятное, но Москва все же, столица Родины, значит, это важные птицы.

Пепелища всегда выглядят страшно. В мир приходит разрушительная сила, которая вмиг сметает то, что с такой любовью создавали люди, — дома, мебель, картины, а то и пожирает человеческие жизни.

— Сейчас влет все улики срисуем, — пообещал Маслов. — Как завещал нам товарищ Шерлок Холмс, который все раскрытия вытаскивал с первоначального осмотра места преступления, имеющий глаза да увидит.

— Могу даже микроскоп дать, — поддакнул Абдулов. — Только разгляди, Шерлок Холмс, что мы не разглядели.

— С микроскопом любой дурак может, — Маслов провел ладонью по обгоревшей балке. — Знатно горело…

— Шесть погубленных жизней, — покачал головой Поливанов. — Да, человек человеку куда свирепее и зверя, и огня.

Дом стоял — обгорелый, просторный, с выбитыми стеклами, похожий на надгробие. Собственно, таковым он и являлся. Поливанов всегда ощущал какое-то потустороннее холодное напряжение пространства на местах гибели людей, будь то фронт или места происшествий.

Шесть душ унес тот страшный вечер. Может быть, они, бесплотные, вопреки заверениям научного коммунизма, витают где-то рядом — неупокоенные, жаждущие справедливости. От этой мысли муровец поежился.

Милицейское начальство, как положено по статусу, важно прохаживалось меж головешек. С ними пинал обгорелые стены заместитель прокурора области.

— Сбагрить бы всех и осмотреться в тишине и покое, — посетовал Маслов.

— Так не бывает, — возразил Поливанов. — У руководства непреодолимая тяга к местам происшествия. Как правило, бесплодная.

— Ладно, экскурсовод, веди, показывай все, — потребовал Маслов у Абдулова.

Поливанов любил осмотры. Имея аналитический склад ума, он умел подмечать детали и делать из них выводы. Маслов старался от него не отставать. Ганичеву эти премудрости казались заумными. Все его мысли сейчас были заняты исключительно тем, как напрячь местную блатную шушеру, чтобы та сама принесла голову убийцы на блюде.

Под ногами Поливанова потрескивали осколки посуды, почерневшие остатки стульев. Обугленные балки крыши опасно нависли над головой — не дай бог рухнет и еще кого-нибудь завалит.

Он думал — хорошо, что пожарные прибыли быстро и отработали четко, иначе вообще бы ничего не осталось. Ни вещей, ни следов. Может, и подвал бы с трупами выгорел. А так есть что осматривать. Вон, стоит огромный дубовый, с резными дверцами шкаф, который едва обгорел по краям. А обеденный стол вообще огонь пощадил. И нетронутая игрушка валяется в маленькой комнате — большой матерчатый клоун в колпаке. Такие в «Детском мире» в Москве стоят два рубля сорок копеек. Наверное, девочка радовалась, когда ей принесли этого милого персонажа из сказочной страны. Было счастье в детских глазах. Было… Кулаки у Поливанова непроизвольно сжались.

Так, оборвал он себя. Прочь эмоции. Только работа.

— Убили их в подвале — там простору много, места хватило и для жертв, и для убийц, — пояснял Абдулов. — Там мы недоеденный апельсин нашли. Убийца его жевал, пока на его глазах людей убивали, а потом бросил в кровь.

— Это холодную голову и опыт надо иметь, чтобы так крови не бояться, — со знанием дела отметил Ганичев.

— Факт… Дом сразу вспыхнул с четырех сторон, — продолжал лекцию Абдулов. — Эксперты так утверждают. Притом загорание было почти одномоментное.

— Без керосинчика не обошлось, — заявил Маслов. — Ничто так хорошо не греет душу, как бидон керосина.

— В корень зришь, Шерлок Холмс, — кивнул Абдулов. — Мы бидон такой хитрый из-под керосина нашли, на пять литров. Ручка гнутая. Соседи и сестра погибшего настаивают — такого в хозяйстве Фельц-манов не было. Керосин хозяин хранил в сарае. В бутылках. Кстати, эти бутылки и поныне там — огонь туда не добрался.

— Получается, преступники шли через весь город с пятилитровым бидоном, — с сомнением произнес Поливанов. — Глупо. Это мозолить всем глаза.

— Да будь они все умные, у нас бы тюрьмы опустели, — отпустил Ганичев ремарку.

— Надо упор при опросе местных жителей делать на то, кто видел людей с бидоном или тяжелой ношей, — сказал Поливанов.

— Сделано уже, — отмахнулся Абдулов, мол, чего прописные истины талдычить. — Эксперты говорят, что кроме керосина еще бензинчиком для огонька побрызгали. Взяли его, скорее всего, из мотоцикла. Он тоже в сарае стоит.

— Пойдем посмотрим, — с энтузиазмом произнес Маслов, любивший мотоциклы, хорошо разбиравшийся в них и мечтавший о красной чешской «Яве». Или о гораздо менее надежном, однако тоже желанном «Иж-Планете». Только удовольствие дорогое, рублей в семьсот встанет. На худой конец, затрапезный «Минск» подошел бы, но и за него надо выложить почти пятьсот новых рублей. Так что по причине хронического милицейского безденежья все эти мечты относились к самому распространенному разряду — бесплодных.

В сарае стоял новенький мощный мотоцикл «Урал Мб 2» с коляской, двадцать восемь лошадиных сил, вездеход, мечта сельского жителя. Только цена кусается еще больше — за тысячу двести рублей зашкаливает. В начале этого года его впервые пустили в свободную продажу, где он тут же стал дефицитом. Раньше это был чисто военный и милицейский мотоцикл. Да и сейчас, если его покупаешь, обязан поставить на учет в военкомат.

Маслов завистливо прищелкнул языком:

— Богато хозяин жил.

— Да, судя по всему, на бедность не жаловался, — кивнул Абдулов. — На рынке лавкой утильсырья заведовать, это сам знаешь — приход-расход-усушка-утруска.

— И с рук сходило? — спросил Поливанов.

— ОБХСС пытался с ним разбираться. Большое дело было по «Вторчермету». Но он выкрутился.

— Это уже интересно. Как выкрутился? Сдал кого-то в железные руки советского правосудия? — поинтересовался Ганичев.

— Может быть. Мы еще не вникали, — сказал Абдулов.

— Надо посмотреть, кто сел из его бывших друзей, — произнес Поливанов. — Где отбывают наказание. Кто из тех мест лишения свободы освободился в последнее время и отирается в Свердловске. Может, из зоны с оказией такой привет прислали.

— Месть — это вполне возможно, — Абдулов открыл объемный блокнот, который не выпускал из рук, и сделал карандашом отметку. Такие блокноты оперу выдают еще раньше, чем пистолет. Потому что работа сотрудника угрозыска — это сбор информации, а стрельба и задержания уже в десятую очередь.

Маслов присел на колено рядом с мотоциклом, воркуя ласково:

— Вот же живодеры, подранили машину. Больно сделали.

Общался он с железным конем, как с живым существом. Постучав пальцами по баку, поднялся, отряхнул колено. И сообщил:

— Они перерезали бензопровод, открыли краник бака.

— Ну, это мы, положим, знаем, — объявил Абдулов.

— Всю жизнь мечтал увидеть знающего все человека, — улыбнулся Маслов. — Серег, а ты знаешь, что среднестатистический вандал и мерзавец просто пробил бы вон той отверткой бак и нацедил из пробоины бензина сколько надо? И не возился бы с малопонятными краниками.

— Ну и что?

— Дедукция, брат, учись. Стал бы возиться с этим бензопроводом только человек, знающий толк в технике и мотоциклах и не желающий им зла.

— Думаешь?

— Ты мне будешь рассказывать за мотоциклы, Сережа? Мотоциклы — мое прошлое, настоящее и будущее, а ты мне делаешь больно своим недоверием.

— Так, — Абдулов снова черканул в блокноте. — Пишу: Владимир сказал проверить мотоциклистов, механиков.

— У тебя там уже сколько десятков тысяч человек на проверку накопилось? — Маслов кивнул на блокнот.

— Да хватает. Но куда денешься? Будем проверять.

У Абдулова на самом деле голова уже давно шла кругом от этих проверок. Ранее судимые. Уголовники. Связи погибших. С каждым переговорить. Проверить алиби. Поквартирные обходы. Лет на двадцать работы, и не факт, что сразу зацепишь нужного человека. По практике причастность некоторых злодеев к преступлениям удавалось установить, когда их перепроверяли по четвертому или пятому разу.

— Что взяли в доме? — спросил Поливанов. — Драгоценности были? Деньги?

— Ну, золотишко кое-какое было, — пояснил Абдулов. — Так сестра Фельцмана говорит. Но описать может очень приблизительно. Только пара колец, которыми хвасталась убитая хозяйка, в память запала.

— А облигации? — спросил Ганичев.

Облигации Госзайма после войны были почти что обязаловкой для всех работающих. Это отложенный спрос. Считалось, и не без оснований, что СССР при таких темпах восстановления и развития рассчитается со всеми долгами перед населением за несколько лет. Правда, с погашением их вечно возникали какие-то вопросы, но постепенно они погашались. Облигации имелись практически во всех семьях.

— Насколько я знаю, ни Фельцман, ни его жена не покупали облигаций, — сказал Абдулов.

— А дочка? — не отставал Ганичев.

— Что дочка? — не понял Абдулов.

— Сколько ей лет было?

— Тридцать один. Работала в магазине «Одежда» на Володарского.

— А что, скорее всего, папе с его нетрудовыми доходами и сомнительными делишками мозолить глаза не с руки было. Вот дочура и прикупила акции потонувших кораблей, — встрял Маслов.

Абдулов помрачнел. Видно было, свердловскому оперативнику досадно, что он и его коллеги упустили такие очевидные обстоятельства. А гости сразу вцепились зубами. Но ничего особенного в этом не было. Нужно иметь не голову, а Дом Советов, чтобы незамедлительно вычленить все важные факты и интерпретировать их. Бывает так, что до очевидных вещей додумываешься, когда уже все зубы пообломал, пытаясь разгрызть орешек знания. А ведь всего-то надо было взглянуть на дело немножко под другим углом зрения. Для этого и существуют обсуждения, мозговой штурм. Один человек никогда не охватит все полностью. Раскрытие таких вот преступлений — это чаще результат коллективного труда, бессонных ночей, коробок выкуренных сигарет и стройных рядов чашек выпитого кофе.

— Все проверим, — заверил Абдулов, никогда не державший в себе долго дурных чувств и мыслей и моментально настраивавшийся на новые задачи.

— Все будут схвачены и расхреначены, — выдал Маслов старую присказку.

— Есть еще один сюрприз, — сказал Абдулов. — Который вообще все с ног на голову ставит.

— Что ты утаил от нас? — спросил Маслов.

— Сейчас вернемся в Управление — сами увидите. Наглядно…