Глава 23
Джереми Стикльз вводит меня в курс дела

В ноябре, когда мы сеяли пшеницу, к нам пожаловал новый гость. Это был мастер Джереми Стикльз, мой добрый друг, что так выручил меня в коварной столице, заслужив за это бесконечную благодарность моей матушки. Он устроил у нас свою штаб-квартиру, договорившись с нами о том, что мы, при необходимости, предоставим ему всегда и во всякое время помощников, провиант и лошадей. Мы знали, что он действует по приказу короля и что по всему графству у него рассредоточены вооруженные отряды, находящиеся в прямом его подчинении. Знали мы также и то, что он не ложится спать, не положив рядом тяжелого пистолета или острой сабли. Его полномочия давали ему право требовать помощи от чиновников, мировых судей и вообще ото всех добрых и законопослушных подданных его величества.

При всем его уважении к прекрасному полу, ни одной из наших женщин Джереми Стикльз не доверил своих секретов, а вот что касается меня... Убедившись в том, что я не из болтливых, а также нуждаясь в моей помощи на ближайшее будущее, он как-то отозвал меня в укромное место и вдали от людских глаз выложил мне почти все, предварительно взяв с меня слово, что до тех пор, пока мы не сделаем дела, я буду нем, как рыба.

(Все это было давным-давно, любезные читатели, и к тому времени, когда я пишу эти строки, все уже всё забыли, за исключением разве что тех, кому крепко досталось в те смутные времена,— словом, сегодня я могу рассказать вам об этом деле, не нарушив того давнего своего обещания.)

Как-то вечером, когда я возвращался с поля, я встретил по дороге мастера Стикльза, который по обыкновению блуждал где-то ночи напролет, а нынче, видимо, решив отдохнуть после трудов праведных, также возвращался в Плаверз-Барроуз. Мы разговорились. Я съехидничал насчет его скрытности, и тогда он, ни слова не говоря, посмотрел вокруг — мы в этот момент были на дворе фермы — и повел меня на клеверное поле, решив, по-видимому, что на открытом пространстве нас никто не подслушает.

— Я думаю, — сказал он,— ты имеешь право знать, что все это значит, если тебе доверяет сам лорд главный судья, хотя, доложу я тебе, его милость нашел, что малый ты не шибко сообразительный.

— Ну вот и слава Богу,— заметил я.— Мало буду знать — не скоро состарюсь.

— Все шутки шутишь, — ухмыльнулся Джереми.— Поклянись, что то, что ты сейчас услышишь, ты не перескажешь никому ни под каким видом.

— Клянусь.

— Ну так вот. Мне доверили чрезвычайно важное дело. Для этого дела нужны ум, решительность, храбрость, хладнокровие и при этом — незапятнанная честь. Вот почему советники его величества остановили свой выбор на мне и, клянусь, лучшего человека они бы не нашли. Ты, Джон, хотя и побывал в Лондоне, но, увы, в делах государственных ты, что тогда, что теперь, ни бельмеса не смыслишь.

— Зато по ночам сплю спокойно,— заметил я, — Слышал я про вигов, слышал

про тори и про всяких там протестантов , но вникать в эту тарабарщину не стал.

— Правильно, Джон, пусть у короля голова болит от политики. Он, кстати, не в пример собственному батюшке, и сам живет, и другим дает. Кстати, ты, поди, много слышал в столице насчет герцога Монмута?

— Да как тебе сказать? Слышать-то слышал, но знаю о нем не больше любого девонширца, то есть почти ничего. Знаю, что человек он не робкого десятка и собой недурен, знаю, что тори выжили его из Англии и что многие хотят, чтобы он вернулся в Англию и правил вместо Джеймса, герцога Йоркского .

— С тех пор, как ты вернулся домой, многое изменилось. Тори сглупили, отправив лорда Рассела на эшафот, так что виги нынче снова поднимают голову. В стране такая неразбериха, что не приведи Господь: от маленькой искры может разгореться большой пожар. Король стянул в Лондон громадное войско и намеревается увеличить его еще, но в провинции он бессилен: солидного ополчения тут не соберешь. Ну что, смекаешь, к чему я клоню, Джон?

— По правде сказать, нет. Не вижу я связи между герцогом Монмутом и Джереми Стикльзом.

— Ладно, подъедем к делу с другого боку. Виги, видишь ли, не смогли провести свой билль через парламент , и поскольку за кровь, что они пролили, им придется держать ответ, они готовы на любое безрассудство, потому что терять им нечего. Если они поднимут восстание и победят, вся власть окажется у них в руках.

— Но послушай,— попытался возразить я, окончательно заплутав в дебрях высокой политики,— ведь вся власть у короля, как же виги могут на нее притязать?

— Нет, Джон, ты безнадежен. Любой пятилетний мальчишка давно бы уже все раскумекал, а ты... Ну ладно, не дуйся, это моя вина: я должен был учесть наперед, кому придется втолковывать прописные истины.

— Нет, мастер Джереми, вы за мое тугодумие не в ответе. Это я должен просить у вас прощения: парламентские кошки-мышки выше моего разумения.

— Оно и к лучшему, парень. Значит, совесть всегда будет чиста. Ладно, не буду забивать тебе голову партийными склоками и объясню суть дела в нескольких словах. Я прибыл сюда для того, чтобы следить, не затевается ли где тайный заговор, причем не столько против короля, сколько против его законного наследника Джеймса, брата короля.

— Вот теперь-то я все понял! Но, мастер Стикльз, то же самое вы могли сказать мне и час назад.

— Нет, парень, с подходцем-то оно, пожалуй, лучше. Э, гляди-ка, да у тебя шляпа набок съехала: должно быть, башку распирает от мозгов, что я туда вложил! И еще запомни: в этом деле одна награда — пинки, оплеухи да подзатыльники. И потому послушай того, кто желает тебе только добра — будь всегда на стороне победителей, а от побежденных держись подальше.

— Конечно, мастер Стикльз, — с жаром поддержал я, — если бы я знал, кто нынче победитель, я бы так и сделал,— ради блага Лорны,— то есть, я хотел сказать, ради моей дорогой матушки, сестер и ради процветания фермы.

— Ха! — воскликнул Джереми Стикльз. — Лорна, говоришь? Какая такая Лорна? Это, что, имя твоей зазнобы?

Я покраснел до корней волос. А Джереми прямо-таки покатился со смеху, заметив, что я стал сам не свой от смущения.

— Занимайтесь своим делом, сударь, — промолвил я, беря себя в руки и напуская на себя высокомерный вид. — Вынюхивайте то, что вам положено, сколько душе угодно. Наш дом к вашим услугам. Но ежели я когда замечу, что вы полезли и в мои дела, клянусь, всех королевских солдат не хватит для того, чтобы уберечь вас от моей руки — а для вас у меня и мизинца хватит!

Выкатив грудь колесом, я рыкнул на мастера Стикльза так, что от его молодечества и, как он выразился, «незапятнанной чести», не осталось и следа: он отшатнулся от меня и в страхе прикрыл лицо руками, словно я и впрямь осмелился бы ударить человека намного слабее и ниже себя ростом.

Тут я фыркнул и, резко повернувшись, отправился на работу в поле, чтобы охладить свой гнев перед тем, как предстать перед внимательным взором матушки. Тем же вечером я попросил — и не один раз — прощения у Джереми за свою глупую вспышку, на что он сухо заметил, что ничего особенного не произошло, так что и каяться мне не из-за чего. Но я-то знаю — и тогда знал,— что если люди так говорят, значит, они ничего не забыли и ничего не простят.

Хотя между мастером Джереми и мною пробежала тогда не сказать чтобы большая кошка, а так, маленький черный котенок, впоследствии, когда я отдалился от Джереми со всеми его делами, это сыграло не последнюю роль. По в те дни я прямо горел от стыда, вспоминая о том, как помог мне Джереми в Лондоне, и воображая, каким паршивцем, должно быть, я предстал в его глазах, расплатившись за все хорошее дурацкой ссорой.

Прошло, однако, совсем немного времени — буквально несколько дней,— и мне представился случай сослужить Джереми хорошую службу и тем хотя бы частично загладить свою вину перед ним. Но — обо всем по порядку.

В делах моих наступил такой разор и неразбериха, что мне стоило больших усилий совладать с собой и не показывать на людях, как мне тяжело приходится. Прежде всего, внезапно и безо всякого предупреждения Лорна перестала передавать мне свои сигналы. Каждый день приходил я на заветный холм, и видел их, и это питало мои самые светлые надежды, потому, когда несчастье обрушилось на меня, в первое время я отказывался верить своим глазам. Когда же я убедился, что они меня не обманывают, мрак, охвативший мою душу, перешел в непроглядную тьму.

Трижды взбирался я по гранитному желобу и трижды приходил в нижний ярус долины. Зарядили унылые осенние дожди, и река, протекавшая через долину, помутнела и вышла из берегов. Часами сидел я в своем убежище, весь превратившись в зрение и слух, но мои обостренные чувства не подарили мне чудесного образа Лорны и звука ее легких шагов.

Однажды я отважился зайти далеко в долину, туда, где не бывал прежде и где Лорна обрела и потеряла своего молодого родственника. Прикрытый вечерним туманом, я двигался вверх по течению реки, пока не дошел до крайнего дома, в котором, как мне рассказывала Лорна, проживал Карвер Дун. Это был мрачный приземистый дом, грубо сложенный из дерева и камня. Огни в доме были погашены. Движимый любопытством и ревностью, я подошел к нему совсем близко, благо что на небе было темным-темно, и никакой Дун не смог бы сейчас взять меня на мушку.

Я прислушался. Тишина в доме стояла мертвая, и сердце у меня прямо запрыгало от радости: больше всего на свете я боялся услышать в этом ненавистном логове голос Лорны. Для верности я обошел дом вокруг, внимательно осмотрел окна и двери, и впоследствии, как вы увидите, моя дотошность оказалась небесполезной.

Итак, изучив место и подходы к нему, а также изгиб реки и кусты у дверей, я вдруг так расхрабрился, что решил двинуться еще дальше и осмотреть всю деревню, однако яркий красный свет, горевший в доме, расположенном на сорок ярдов выше Карверова жилища, образумил меня. Там пировала и надрывала глотки компания разбойников, и было им так весело, словно все законы Англии были на их стороне.

Возвращаясь в тот вечер домой, я решил в следующий раз проникнуть в Долину Дунов через верхний ярус и предпринять все возможное, чтобы узнать, что случилось с Лорной. Господи, кто бы знал, как мне было тогда тяжело! У меня было такое чувство, словно все беды мира собрались вместе, чтобы в одночасье обрушиться на мою бедную голову. Джереми Стикльз во мраке ночи следил за всеми и вся; дядюшка Бен явно что-то замышлял, но никто не знал, что; незнакомец в белой шляпе выглядывал на свет Божий прямо из-под земли, и я совершенно не мог понять, что творится на Топи Колдуна и что вообще значила эта чертовщина; сестра Анни обещала выйти замуж за джентльмена с большой дороги, и матушка была в полном расстройстве; в довершение ко всему, Лорну — мою Лорну! — похитили и укрыли неведомо где. Я хоть и не считал себя великим болваном, но и среди великих умников не числил, и я знал, что при всем моем желании меня не хватит на то, чтобы распутать все узлы и разгадать все загадки, и поскольку долгие размышления и почесывание в затылке были не в моем характере, я решил действовать, действовать, действовать...