Глава 24
Отчаянное предприятие

Задуманное было во много раз опаснее всего, что я предпринимал до сей поры, и все же я твердо решил — либо узнать, что случилось с Лорной, либо умереть.

Для того, чтобы попасть в Долину Дунов через верхний ярус, нужно было изрядно покружить между холмами, прилегающими к долине с южной стороны, где располагались Ворота Дунов. Чтобы лишний раз не привлекать к себе внимания своих и чужих, я не стал седлать лошадь, и отправился в путь-дорогу пешком.

Вечер еще только начинался, но когда я вышел на разбойничью тропу, в округе почти стемнело. И все же, прежде чем войти в долину, я счел за благо подождать, пока сумерки не превратятся в самую настоящую ночь.

То ли природа в непонятной милости своей лишний раз позаботилась о Дунах, то ли сами Дуны позаботились о себе, не полагаясь на милости природы, но вход в долину представлял собой совершенно открытое место — ни деревца, ни кустика вокруг. Всякий вошедший в долину без приглашения неминуемо подставлял голову под разбойничьи пули. Луна всегда была мне верной помощницей, но на этот раз наша верная дружба дала неожиданный сбой, и в ту минуту, когда я подошел к долине, луна предательски залила окрестности ярким светом. Я отступил в тень с правой стороны дороги, чтобы внимательно осмотреть тройной вход, освещаемый косыми лунными лучами.

Вдоль и поверх трех каменистых проходов над арками угрожающе нависал громадный срубленный дуб. В нужный момент его можно было обрушить вниз и, накрыв десять-двадцать человек разом, остановить продвижение кавалерии. За дубом в двадцати футах над землей тянулся каменный выступ, укрывшись за которым, три десятка человек могли вести фланговый огонь вдоль всей дороги по наступающему противнику. Но самая коварная уловка Дунов заключалась в том, что в долину вели три прохода, причем хозяева, естественно, не расставляли никаких дорожных знаков. Ходили слухи, что в случае опасности Дуны меняют вход в долину ежедневно, перекрывая один проход и оставляя свободными два других, но так, что они неминуемо приводили в пропасть.

И вот я предстал перед роковыми арками, не зная, которая из них сулит жизнь и какие — неминуемую смерть.

Вдруг меня осенило. До меня дошло, что в мирное время аркой жизни — если ее можно было так назвать — почти наверняка была средняя, и потому, прихватив здоровенную дубину, я решительно двинулся через средний проход. Тьма вокруг стояла непроглядная, и я шел вперед, держась за стену, и я чуть не выругался, споткнувшись и пребольно ударившись о пушку, выставленную здесь в узком проходе, однако тут же сообразил, что иду верной дорогой, потому что ставить орудие на ложном направлении Дунам не было никакого смысла.

Продолжая идти наощупь, я медленно дошел до угла. Теперь я уже не смог бы отступить, даже если бы захотел: в нескольких шагах от меня сидели часовые, и если бы они расставили фонари как полагается, они подстрелили бы меня, как цыпленка.

Похоже, их было всего двое. У каждого был длинноствольный тяжелый карабин, но не в руках, как требовал устав караульной службы, а в углу, прислоненный к стене (это лишний раз подтверждало, что для Дунов никакой устав не писан). Я скользнул вдоль стены и замер в тени, наблюдая за разбойниками. Устроив себе на посту беспечальную жизнь, негодяи были явно довольны собой. Поставив фонарь в угол, они сидели в нише скалы и, потягивая из оловянных кружек, играли в какую-то игру. У каждого торчала во рту длинная глиняная трубка — новенькая, сделанная на последний лондонский манер, и каждый время от времени удовлетворенно похохатывал, когда ему казалось, что выигрыш на его стороне. Один, сидевший ко мне спиной, был явно здоровее своего партнера. Другой сидел, обратившись ко мне лицом, и вглядываясь в эти глаза, губы и брови — благо ночной фонарь стоял совсем рядом, я должен был отметить, что красоты и самоуверенности их владельцу было не занимать, и мне стало не по себе при мысли, что этот парень живет где-то совсем недалеко от Лорны. По их выкрикам я понял, что его зовут Чарли — или Чарльвортом Дуном, а его здоровенного напарника — Фелпсом.

Я прислушался к разговору. Разговор шел на повышенных тонах, и я почувствовал, что между часовыми вот-вот должна вспыхнуть ссора. Тем лучше, подумал я: сейчас полетят оплеухи, и тогда нетрудно будет пройти незамеченным.

Я уже устал торчать в проходе, прислушиваясь к их перебранке, как вдруг Чарли, воскликнув «Моя взяла!» потянулся к деньгам. Фелпс живо оттолкнул протянутую руку, и тогда Чарли плеснул из недопитой кружки прямо ему в лицо, но не попал, и выпивка, угодив в свечу, погасила ее. Раздалась ругань, хохот, и пока часовые обсуждали, что им предпринять, я воспользовался оказией и миновал опасное место.

Я был счастлив! На меня вдруг нахлынуло такое веселье, что я, пренебрегая опасностью, обернулся и ухнул по-совиному, как научил меня Джон Фрай. Эхо столь устрашающе повторило мою шутку, что один из разбойников, судя по звукам, выронил трутницу , а другой схватился за ружье. Глупое это озорство могло печально закончиться для меня, однако, как говорится, Бог пронес, и я услышал, как один сказал другому:

— Проклятие! Что это было, Чарли? Я, признаться, так струхнул, что потерял трутницу, да и огниво со всеми причиндалами куда-то запропастилось.

— А я, приятель, не боюсь никаких сов. Подай-ка мне фонарь и оставайся здесь, а я тем временем схожу и раздобуду другую трутницу: ведь мы еще не закончили игру.

— Дело говоришь, парень! Топай прямехонько к Карверу: остальные, небось, дрыхнут и видят десятый сон. Только у окошка там не слишком застаивайся. Королева тебе все равно ничего не ответит, а Карвер, неровен час, нарвет тебе уши.

— Так уж и нарвет! А что касаемо королевы...

Последовал град непристойностей, и затем я услышал, как Чарли направился в мою сторону. Проходя мимо, он задел мое колено, но к счастью — для него — не заметил этого. Если бы он обернулся, я уложил бы его на месте, и только хмель спас его от смерти.

Итак, он ушел от меня целым и невредимым. Тут только до меня дошло, что о лучшем проводнике мне и мечтать не приходится: Чарли неверной стопой направлялся туда, куда я стремился сейчас всей душой — к окошку Лорны. Крадучись я последовал за ним по крутой извилистой тропе, хватаясь за перила, поставленные на поворотах.

Он привел меня на луг, где речка, бившая из-под земли, устремлялась куда-то вниз. Я знал — Лорна мне рассказывала, да и матушка описала в свое время,— что дом предводителя шайки, «капитана», как они его называли, стоит на краю деревни и потому должен быть первым на нашем пути. Здесь Чарли остановился, вложил пальцы в рот и просвистел, а потом снова продолжил путь.

Странную мелодию вывели его нечестивые уста и нечистые руки, такую странную, что она помимо моей воли тут же задержалась в моей памяти. Я тихонько повторил ее про себя и при этом успел запомнить, как расположены дома и как прекрасна долина при лунном свете. Река с сонным бормотанием катила между домами, разделяя их, подобно улице, на два ряда, окруженная по обеим сторонам густыми зарослями ивняка и сплошной стеной отвесных гранитных скал. Рай, воистину маленький рай дышал вокруг меня мирным покоем!

Мастер Чарли вошел в деревню, и я, не отступая от него ни на шаг, но, по возможности, оставаясь в тени, вошел в нее следом за ним. Когда я проходил мимо дома сэра Энсора, сердце мое громко застучало от восторга и умиления: там, среди других окон, было одно, самое высокое, и свет в нем горел, несмотря на поздний час. Здесь, здесь живет моя любимая, подумал я, потому что именно здесь остановился молодой шалопай, чтобы вывести свою странную мелодию. Господи, да ведь если Лорна по-прежнему живет в доме своего дедушки, значит, ее не выдали за негодяя Карвера! Эта догадка окрылила меня, и я заторопился следом за Чарльвортом Дуном, держась, однако, поближе к деревьям. Внезапно двери самого даль него дома распахнулись — я заметил это, выглянув из-за корявого ствола,— и на пороге появился Карвер Дун собственной персоной, без шляпы, голый по пояс. При свете ночного фонаря, который он поднял над головой, мне бросилось в глаза, какой густой черной шерстью заросла его громадная грудь и руки.

— Кому это я занадобился в такую пору? — проворчал он,— Небось, какой-нибудь молодой бездельник таскается за девчонками, и нынче ему не терпится, чтобы я ему ребра пересчитал!

— Все самые смазливые девчонки — твои, мастер Карвер, не так ли? — со смехом отвечал Чарли.— Нам, молодым бездельникам, только и остается, что глотать слюнки, глядя на девчонок со стороны!

— Я из тебя дух вышибу и скину в речку, ежели еще раз увижу в этих местах!

— Зря волнуешься, Карвер, я сюда не из-за бабы пожаловал. К тому же, ты встал с левой ноги, и набиваться к тебе в компанию — себе дороже станет. А пришел я потому, что мне понадобился огонь для фонаря да стаканчик виски, ежели у тебя найдется.

— А почему у тебя свет погас? Счастье твое, что не я нынче проверяю часовых.

— Между нами пролетела здоровенная сова, и Фелпс так испугался, что брякнулся оземь и выбил свечку из фонаря.

— Складно врешь, Чарли, ой, складно! Ну ничего: утром я тебя выведу на чистую воду. На, забирай свечку и топай отсюда!

Сунув свечку Чарли, Карвер с треском захлопнул дверь перед его носом, и Чарли снова поплелся на пост, и я слышал, как он пробормотал, проходя мимо меня:

— Худые нас ожидают времена, ежели эта скотина сделается капитаном.

Я был ни жив ни мертв, когда, стоя в тени под окошком Лорны, я чуть слышно произнес ее имя. Дом был одноэтажным, и с этой стороны было только два кривых окна. Надо сказать, что Дуны сами строили себе жилища, и каменщики они были никудышные. Столярное дело им было и вовсе не по плечу, и потому оконные переплеты они попросту крали у соседей во время ночных набегов.

Я не посмел позвать громче, потому что заметил, как на скале с западной стороны появился часовой, а тот, заметив меня у дома, подошел к краю скалы и крикнул:

— Эй, ты кто? Отвечай, или стрелять буду! Считаю до трех: раз, два...

До него было полсотни ярдов — не более. Положение мое было отчаянным, и тут губы сложились у меня как бы сами собой, и я просвистел ту самую мелодию, ту странную мелодию, что давеча услышал от Чарли, и часовой, к моему удивлению, не только опустил карабин, но и поприветствовал меня.

Много лет спустя я узнал, что эта мелодия была паролем Карвера Дуна, и Чарли воспроизвел ее, чтобы подозвать Лорну к окну. Часовой же принял меня за Карвера, сочтя, что тот явился на свидание под окно Лорны, и не стал перепроверять, свой тут или чужой, потому, во-первых, что от скалы до этого места было, как говорится, идти и идти, и, во-вторых, он не пожелал встревать в личные дела Карвера Дуна. Между тем часовой, подняв шум, сам того не желая, сослужил мне добрую службу, потому что Лорна тут же подошла к окну и, желая узнать, что там случилось, отодвинула занавеску. Она открыла окно, взглянула в сторону скалы и, не обнаружив там никого, кроме одного из неусыпных Дунов, печально вздохнула.

— Лорна, Лорна, ты не узнаешь меня, Лорна? — горячо зашептал я, не показываясь, однако, ей на глаза, чтобы не испугать ее внезапным своим появлением.

Нет, она не узнала меня по шепоту и уже было поспешно захлопнула окно, и тогда я, перехватив ставню и потянув ее на себя, предстал перед Лорной.

— Джон!— воскликнула Лорна. (Молодец Лорна: у нее даже в такой момент хватило самообладания не крикнуть слишком громко).— Господи, Джон, да ты с ума сошел!

— Конечно, сошел: ведь от тебя, любимая, не было никаких вестей. Ты знала — знала, что я приду, и вот я здесь.

— Да, знала. И все же... Джон, ты так жарко целуешь мою руку! Но посмотри — видишь, какие толстые решетки поставили Дуны на мое окно?

— Вижу, родная, вижу. Что мне решетки! Я... Но что же это я целую все ту же ручку? Убери ее и протяни мне другую...

Лорна протянула мне вторую ручку, но я слукавил и не отпустил первую, а стал исступленно целовать обе, и я почувствовал их ни с чем не сравнимый трепет, когда прижал их к своему сердцу.

— Отпусти, Джон, а то я заплачу,— попросила Лорна, меж тем как слезы давно уже катились по ее щекам.— Ты ведь знаешь, мы никогда не сможем принадлежать друг другу: все против нас. Я принесу тебе одни лишь несчастья. Оставь... Оставь меня и попытайся больше не думать обо мне.

— И ты тоже обо мне забудешь, Лорна?

— Да, Джон — если ты сделаешь то, что я прошу тебя. Во всяком случае, я попытаюсь изгнать тебя из своей памяти.

— Изгнать — если только я сделаю то же самое. Но я не сделаю этого, Лорна. Слышишь — даже не попытаюсь! И потому тебе незачем забывать меня.

Я попытался говорить с ней как можно бодрее, потому что голос ее был прекрасен, как всегда, но печален, как никогда.

— Давай все же попытаемся сделать все, чтобы ты стала моей, а я — твоим. Если мы сделаем все, что в наших силах, мы преодолеем все.

Она не ответила: рыдания застряли у нее в горле и мешали ей говорить.

— Но что все это значит? — спросил я.— Почему ты взаперти? Почему не подавала мне сигналов? А твой дедушка — неужели он уже не на твоей стороне? Скажи, тебе что-то угрожает?

— Мой бедный дедушка очень болен. Боюсь, ему уже недолго осталось жить. Каунселлор и его сын хозяйничают нынче в долине, и я не смею ступить за порог этого дома. Когда я вышла, чтобы выставить сигнал для тебя, Карвер попытался задержать меня по дороге, но я убежала от него. Маленькой Гвенни не позволяют покидать долину, и потому я не смогла послать тебе письмо. Все что время я была сама не своя: я боялась, ты можешь подумать, что я тебе неверна. Если хочешь вызволить меня, приглядывай за этим домом днем и ночью. Этих тиранов ничто не остановит, если мой бедный дедушка... Как горько думать о том, что он умирает в полном одиночестве, и нет рядом с ним сына, чтобы позаботиться о нем, и нет дочери, чтобы утереть его слезы!

— Но у него много сыновей,— даже слишком много,— попытался возразить я, но тут же осекся.— Почему же никто из них не приходит к нему в такие дни?

— Не знаю, честное слово, не знаю. Он вообще очень странный человек, и любят его немногие. Нынче после полудня он из-за чего-то поругался с Каунселлором, так, веришь ли, дедушка просто почернел от гнева... Однако ты так долго стоишь здесь, ты рискуешь головой, а я все о себе да о себе. Какая бессовестная! Ой, а что это за тень промелькнула вон там?

— Летучая мышь, дорогая. Самец. Полетел искать свою милую. Ладно, я не задержусь надолго: ты вся дрожишь. И все же — как мне оставить тебя здесь, Лорна? Что ты будешь делать без меня?

— Но ты должен — должен! Я умру, если с тобой что-то случится. Я слышу, сюда идет старая нянька. Это, верно, дедушка послал за мной. Отойди от окна.

Однако это оказалась всего лишь Гвенни Карфекс, маленькая служаночка Лорны. Лорна подвела ее к окну и представила ее мне.

— Гвенни, я так рада тебе! — сказала Лорна. — Я всегда хотела представить тебя своему, как ты его называешь, «молодому человеку». Сейчас довольно темно, но ты все равно сможешь разглядеть его. Запомни его хорошенько, Гвенни.

— Ого! — с удивлением воскликнула Гвенни, становясь на цыпочки, чтобы выглянуть из окна.— Да он здоровее любого Дуна! Я слышала, он положил на обе лопатки чемпиона нашего Корнуолла. Не беспокойтесь, хозяйка, уж такого-то молодца я запомню и узнаю из тысячи. Ладно, вы тут милуйтесь, а я пойду постерегу, чтобы вас не застукали.

Н-да, служаночка, конечно, выразилась оч-чень неделикатно, и все же я был весьма благодарен ей за то, что она оставила нас наедине.

— Она — самое странное существо в мире,— тихо смеясь, заметила Лорна, — И при этом — самое преданное, самое неподкупное. Если кто-нибудь скажет тебе, что она предала меня, не верь этому. А теперь — перестань «миловаться» со мной, Джон, ты же знаешь, я и так люблю тебя больше, чем смогу выразить словами. Иди, иди, мой добрый, мой славный, мой милый Джон, иди, мой родной, иди, если любишь меня.

— Как же я могу уйти, когда ничто еще не решено? — спросил я, возвращаясь с небес на грешную землю.— Как я узнаю, если тебе снова будет грозить опасность? Придумай что-нибудь, ты ведь такая сообразительная. Придумай— и я уйду, потому что мне невмоготу смотреть, как тебя трясет от страха из-за меня.

— Я уже давно думаю об этом,— торопливо проговорила Лорна,— и кое-что придумала. Погляди на то дерево— его хорошо видно на фоне скал. Ты всегда сможешь найти высокое место, и, глядя сверху, пересчитать грачиные гнезда на его ветвях — сейчас их ровно семь. Но пусть это будет безопасное место, милый...

— Конечно, конечно, я исходил окрестности вдоль и поперек и такое место я всегда найду.

— Гвенни лазает по деревьям, как кошка. Нынешним летом она поднималась на это дерево каждый день, наблюдая за птенцами и не давая мальчишкам разорять гнезда. Сейчас там нет ни яиц, ни птенчиков. Если ты увидишь на дереве только шесть грачиных гнезд, значит, я в опасности и мне нужна твоя помощь. Если их будет пять, значит, Карвер взял меня силой.

— Боже милосердный! — невольно вырвалось у меня, едва я подумал, что такое и впрямь может случиться.

— Не бойся, Джон — печально прошептала Лорна. — Я знаю, как остановить Карвера или, по крайней мере, спастись от него. Если он все же овладеет мной, и мы в течение этого несчастного дня сумеем повидаться, ты найдешь меня целой и невредимой. После этого я буду либо среди живых, либо среди мертвых, смотря как сложатся обстоятельства, но как бы там ни было, никогда, клянусь, никогда не совершу я ничего такого, из-за чего тебе пришлось бы, глядя на меня, гореть от стыда.

Милое мое личико, милый мой голосок! Сколько достоинства, сколько гордости было в ней в ту минуту.

— Благослови тебя Боже, дорогая! — только и смог произнести я, и она, обращаясь ко мне, повторила те же слова низким, печальным голосом.

Я зашел за дом Карвера и растворился в тени, отбрасываемой восточной грядой. Теперь, когда я знал деревню, как свои пять пальцев, я отправился прямехонько по знакомой тропе, но не к гранитному желобу (спускаться по нему в ночную пору было бы слишком опасно) и не к тому месту, где стояла беседка Лорны, — нет, я нашел совершенно новый — третий — путь в долину, (но об этом— как-нибудь в другой раз).

Итак, я повидал Лорну. Гора свалилась у меня с плеч, Но, честное слово, легче мне не стало. Одно мне было ясно: если Лорна не выйдет за Джона Ридда, значит, она не выйдет ни за кого. Часто с той поры сидели мы с матушкой, обсуждая мои запутанные дела, и всякий раз матушка соглашалась со мной в том, что средь множества горестей и бед единственное мое утешение — верность Лорны.