Глава 8. Леший круг

Дождь лил не переставая уже второй день.

Земля, опавшая хвоя, кора сосен, соломенные навесы, рубахи и поржни дружинников набухли, раскисли от воды.

Лошади жались друг к другу, неподвижные, с обвислыми гривами и хвостами.

Стовов, хмурый, как дождливое небо, сидел под одним из навесов, среди глыб Каменного поля и глядел то на вершину Медведь-горы, то на трупы трёх стреблян, висящие неподалёку вниз головой.

Рядом с ним, вытянув ноги к тщедушному костерку, с трудом пробивающемуся между сырым валежником, сидел мрачный Решма, только что выслушавший рассказ гонца о событиях на Игочевом волоке.

Под соседним навесом несколько дружинников проклинали Мокриды, стреблян, нездоровый болотный воздух и спорили, кому идти в Дорогобуж, занятый младшей дружиной Стовова, за брагой и овсом для коней.

– Стало быть, Кречун вышел из расчёта. И остальные тоже. Опять остался, один, разрази меня пространство! Плохо дело, командор Кропор! – сказал про себя Решма, а потом добавил, с неожиданной ненавистью глядя на гонца, тощего паренька-дедича, с выщербленными передними зубами: – Ты что, собачий сын, не мог быстрее добраться!

– Так это, кобыла попала колченогая… И стребляне у Лисьего брода… – прошепелявил дедич и проворно отполз в сторону, спрятавшись за спину скучающего варяга Ацура.

– Этот проклятый дождь не кончится никогда, проклятье! У меня уже трое катаются в лихоманке, даже трава соняшна с мёдом не помогает. – Стовов погрозил кулаком в небо. – Если к полудню дождь не прекратится, вернёмся в Дорогобуж. Там ячменная брага, а тут комарьё и кругом стребляне. Бес с ней, твоей Медведь-горой, купец, вернёмся.

– Вернёмся, клянусь Даждьбогом. Эй, Ледень и Скавыка, лезьте на дерево, поглядите, что вокруг!

– Если внутри холма не окажется золота, я этого Решму удавлю, – негромко сказал Ацур и пинком вытолкнул гонца-дедича под струи дождя.

Ледень и Скавыка неохотно вылезли из своего соломенного укрытия и побрели среди серых, в потёках, гранитных валунов к лесу.

– Эх, обожрался вчера орехов, в пузе теперь словно камень. – Ледень, кряжистый, заросший чёрной бородой до глаз, закряхтел досадливо и недоверчиво покосился на соратника. – А ты-то как с этими орехами?

– Хорошие орехи. Умеренность надо знать, – ответил Скавыка, перелезая через очередной валун. – Или рви-траву после пожевать. У Шуя целая котомка всяких трав была, что Руша ему насобирала, в прошлые Колосяницы. Я сумку-то его тогда, у Дорогобужа, подобрал.

– Да, жаль Шуя. На черемисов ходил – ничего, на эсть ходил – ничего, каждую зиму по дань ходил – ничего. А тут какой-то стреблянин, будь ему лихая бесть, стрелу между глаз засадил. – Ледень остановился и озадаченно потрогал свою переносицу под широкой стрелкой шлема, словно проверяя её на прочность. – Слышь, Скавыка?

Скавыка уже шёл по пояс в дремучем репейнике к запримеченной высоченной сосне.

Целый шлейф репейных головок тащился за ним следом, налипая на короткий дерюжный плащ, шерстяную рубаху, льняные обмотки, друг на друга, так что, выйдя из зарослей, он стал похожим на мохнатое чудище.

Он задрал бороду кверху, глядя на далёкую крону сосны, прикрывал ладонью глаза от дождевых капель, как от солнца:

– Во стволина! То, что нужно, клянусь Даждьбогом. Оттуда, небось, и Куяв видать.

– Слышь, Скавыка, а теперь Руша-то ничья, – выбрался из репья Ледень и прежде всего начал вычищать бороду. – Брат Шуя в рабах у бурундеев. Так?

– Раскатал губу на бабу. Смотри вот, Ацур узнает. – Скавыка продолжал придирчиво рассматривать дерево. – Нет, вон та, кажись, получше будет. Сучков побольше.

Они побрели через кусты молодого чертополоха, давя ногами сочные мухоморы и перезревшую землянику.

– А что Ацур? Я поздоровее его, – обиделся Ледень. – Да я его…

– Однако смотри, трава по свежему примята, роса сбита, – присел на корточки Скавыка. – Вишь, головка куриной слепоты сбита.

– Кабан, наверное. Их тут много. Ах, и кабанчика вчера подстрелил Тороп, молочного, клянусь…

– Не пойдём тут. Давай левее, – сказал Скавыка и не успел и двух шагов ступить, как что-то дёрнулось, поехало, затрещало и земля с небом поменялись местами.

Ледень едва успел увернуться от камня-противовеса, съехавшего вниз с одной из корявых берёз.

Скавыка нелепо болтался, схваченный за ногу верёвкой, перекинутой через одну из ветвей, другой конец которой медленно добирал последние локти до земли, притягиваемый противовесом.

– Стреблянский силок, однако!

– Руби верёвку, дубатол, ногу больно! – заскрипел зубами побагровевший Скавыка.

– Ща, погоди. – Обойдя подвешенного, Ледень вытащил из-под ремней поржней короткий нож и, ступив ещё на шаг, услышал, как и под ним в траве быстро прошуршала затягивающаяся петля. Через мгновение он тоже висел вниз головой.

– Режь!

– Не могу. Нож обронил! Люди-и-и! Сюда-а-а! – Ледень попытался раскачаться, чтоб схватиться за ствол берёзы, но едва не расшиб голову об ножны Скавыкина меча.

Он с досады плюнул прямо в свой шлем, валяющийся неподалёку.

– Стребляне! К оружию! – разнеслось над Каменным полем.

Послышалось бряцание железа, ржание потревоженных лошадей и раздражённый рык Стовова.

– Сюда! Сюда! – продолжал орать Ледень, чувствуя, как обильная слюна пытается влиться в нос через гортань.

Совсем недалеко от них группа дружинников, возглавляемая князем, проскакала через репейник и с хрустом и треском врубилась в чащу.

Слышно было, как Ацур ругается по-варяжски и Тороп, видимо вылетевший из седла, подзывает своего коня.

– Эй, Тороп, мы здесь! – опять крикнул Ледень и с облегчением заметил, повернувшись вокруг своей оси, что Скавыку уже снимают, но тот никакой радости не испытывает.

Его снимали молчаливые люди в шкурах.

Это были враги. Стребляне.

Тем временем Стовов, потеряв двух человек, Торопа, который так и не смог поймать коня и куда-то запропастившегося Корогода, выехал со своим отрядом к заболоченной низине, заросшей камышом, и остановился.

Дождь внезапно прекратился, и почти утих ветер.

Князь обернулся, привстав в стременах, выглядывая, не едет ли кто следом из оставшихся на стоянке.

Никого.

– Наверное, твой купец упросил остальных охранять его шкуру, – с ухмылкой сказал Ацур, подъезжая ближе.

– Точно, клянусь щедростью Велеса, этот Решма любого уговорит. Дождь-то, однако, кончился. Может, и впрямь покопаться в Медведь-горе? – Князь покосился на мечника, впопыхах влезшего на осёдланного коня и забывшего надеть штаны. – Плащ подложи, губошлёп, детородище разотрёшь, распухнет, ни в одну дырку не влезет, разве что корове.

Мечники засмеялись, однако без привычной весёлости и обычного балагурства.

Стовов недовольно крякнул, поворотив коня:

– Ладно. Возвращаемся. Косматых тут нет.

Высоко в небе печально тянулась вереница журавлей, на болоте неуёмно квакали лягушки, вокруг бесновато роились комары, сонный тетерев перелетал с ветки на ветку, пытаясь избежать соседства двух шустрых белок, затеявших игру в догонялки, чавкали по сырой земле лошадиные копыта, побрякивала упряжь, фыркали кони, ломая грудью кусты и молодые деревца.

Обругав очередное дерево, стряхнувшее вниз остатки дождя со своих листьев, один из мечников удавился:

– Странно, клянусь молниями Перуна, от стана ехали сотни три шагов, а обратно раза в четыре больше?

– Да ладно тебе, Рязня, к бабе, что ль, торопишься, – вяло сказал кто-то. – Доедем. Надаём по башке крикуну, что зазря тревогу кричал.

– Что-то меня оторопь берёт, Стень. – Рязня поёжился, поглаживая коня по исцарапанной шее. – Гляди, у моего жеребилы грива дыбом стоит. Он у меня волков издалека чует.

– Да не-е, волки в таком месте не шляются. Они осоку не любят и кучные заросли, – отмахнулся Стень и хмыкнул. – Смотри-ка, кто-то тут до нас по чащобе ломился и кучно на лошадях!

Стовов, едущий впереди, прекратил мычать себе под нос одну из своих песен на один мотив и остановился, окружённый молодыми елями.

Его брови сначала сдвинулись, нагоняя на лоб морщины, затем медленно поползли вверх, словно он увидел восставшего из могилы покойника:

– Эй, это чья тесьма?

– Моя, – отозвался Стень. – То-то, гляжу, волосья на глаза падают, видать, веткой зацепило. – Он дотянулся копьём до вышитого грубой красной ниткой кожаного ремешка и подцепил его с листа папоротника. – Хорошо, что нашлась.

– Плохо! – рявкнул Стовов и яростно блеснул зрачками. – Это значит, мы круг сделали. Заплутали. Вон, это наши копыта на земле идут туда, куда и мы, то есть обратно от стана, чтоб я сдох!

– Не кричи, князь, мы где-то поблизости, поедем сейчас назад по следу, и всё, – растерянно сказал Стень и повернулся к Ацуру, словно ища поддержки.

Варяг только пожал плечами:

– Позвать надо. Наши крикнут, мы услышим и поедем на звук!

– Верно, – согласился Стовов. – Ну-ка, Полукорм!

Полукорм, худой как жердь, на которую кто-то случайно повесил тяжёлый кожаный доспех, приставил ладони ко рту и, изогнувшись, заорал так, что у Стовова заложило уши:

– Э-эй! Кто-нибудь! Скважа, Дергач! Где вы та-а-ам!

– Уа-а-ауа-аа! – откликнулся лес с некоторых сторон. – Геи-и…

– Вроде это Коловец отзывался, – неуверенно сказал Полукорм и ткнул вправо от себя пальцем. – Оттуда.

– Нет, я точно слышал, что оттуда, – вмешался Ледень, указывая в противоположную сторону.

Стовов плюнул, развернул коня и поехал в третьем направлении, обратно по следу.

Отряд двинулся за ним, постепенно убыстряя темп и вскоре перейдя на довольно резвую рысь.

Ветви хлестали по лицам мечников и мордам и крупам коней, застрявших в зарослях и норовящих вырваться из седла. Всадники бросали копья, плащи с треском рвались в мелкие лохмотья, обозначая проделанный путь, словно флажки, иногда с грохотом рушился тонкий хлыщ сухостоя, складывающийся, падающий на голову мелкими кусками.

Под копытами снова зачавкала вода, след прервался.

Через некоторое время отряд, совершенно измордованный скачкой по бурелому, остановился перед квакающим и крякающим болотом.

Полукорм взобрался на мёртвую иву, обгорелую, расщеплённую молнией, прокричал, просвистел и, опустившись, сообщил, что это то же самое болото, у которого они были пополудни.

Он узнал на другом его конце каменную глыбу, похожую на палец, нацеленный в небо.

– А ещё по болоту кто-то идёт, – добавил мечник, размазывая рукавом по безусому, безбородому лицу обильно струящиеся сопли. – Не иначе лешак. Шивзда, вимзла, таланда, миногама! Ийда, ийда!

Пока он, приплясывая, поворачивался вокруг себя, мечники раскрыв рты глядели на шуршащий камыш и тискали в ладонях обереги.

Стовов на всякий случай вытащил меч, и блик света, отражённый сталью, упал на его хмурое лицо.

– Поглядим ещё…

Камыш гнулся, явно обозначая дорогу идущего. Вскоре послышалось характерное бульканье и шлепки по воде. Стовов хмыкнул:

– Лешак не может топать в болоте. Он ходит над водой, кособрюхие вы трусы. Это, небось, кто-то из косматы, сбежавший от нас в глухомань. Ну-ка, Ледень, пусти туда стрелу.

– Эй, вы где? – донеслось с болота, и вподряд взлетело несколько перепуганных уток.

Ледень ослабил уже натянутый лук:

– Вроде Шуя, покойника, голос! Обнеси, нелёгкая…

Наконец из камыша, радостно сопя, выбрался недавно потерявшийся Корогод. Весь в глине, облепленный камышовым пухом, ряской, водорослями, без меча и босой.

Он отбросил хворостину, которой щупал перед собой воду, и обнял ближайшую лошадиную морду:

– Уж не чаял. Слава Даждьбогу. Вы к становищу?

– Угу, – сказал Ацур. – К становищу.

Корогода, которого била мелкая дрожь, но не от радости, а от холода, усадили за спину Полукорму.

– Тут стреблян в лесу полно, как блох на покойнике. С телятами, свиньями, скарбом. Бабы, ух хорошо бы…

– Не до того! – рявкнул князь, понукая своего жеребца. – Поехали.

Не обращая внимания ни на какие следы, ориентируясь только по приметам вроде мха, растущего более обильно у корней деревьев с северной стороны, и полёту журавлиных стай, досадуя, что за облаками не видать солнца, злой и ободранный отряд Стовова вышел к Журчащему Крапу.

Они потом ещё несколько раз пересекали извилистый ручей, иногда по своим следам, иногда находя ещё тлеющий кострище и брошенный шалаш, пахнущие пшённой похлёбкой, и даже распяленные на земле свежие звериные шкуры, не до конца очищенные скребками.

Стребляне были совсем рядом.

За широким, расчищенным от пней и камней палом, очевидно уже подготовленным для озимого посева, сразу две лошади провалились передними ногами в волчью яму.

Со сломанными ногами их пришлось бросить, а седокам, с трудом оправившимся от падения, – пересесть за спины своих соратников, перегружая и так измотанных лошадей. У древнего заброшенного капища, заросшего бурьяном, их обстреляли.

Две неизвестно откуда вылетевших стрелы пробили спину Корогода.

– Видать, суждено ему было сегодня отправиться в страну предков, – сказал Ледень, помогая Полукорму привязывать ещё тёплое тело к седлу. – В болоте не утоп, так стрела его догнала. Взял-таки его Леший круг себе в жертвы. Теперь наверняка выберемся.

За капищем, ещё раз миновав ледяную ленту ручья, они вступили в такой бурелом, состоящий из давно поваленных и недавно поросших стволов, переплетённых с матёрым орешником, что пришлось спешиться и волочить коней под уздцы.

А в чаще всё ходило ходуном, словно деревья и обломанные пни откопали свои корни и начали хоровод, ветви трещали и осыпались на головы, увлекая вниз водопады сухих и ещё зелёных листьев, ошмётки коры и брошенные корзины вороньих гнёзд, наполненные помётом и мелкими костями.

Странные звуки наполняли воздух, смешиваясь с неистовым ржанием коней и заклинаниями против духов; будто выпь хохотала на разные голоса и медведь ей вторил, но по-особому, словно выводили трёхголосный мотив.

Совершенно ошалев от этого шума, беспрестанно спотыкаясь о поваленные стволы, которые всегда лежали поперёк, куда бы ни двигались мечники, они вышли на прогалину и на другой её стороне увидели всадников с побелевшими лицами, наблюдающими процессию, показавшуюся из разбуженного духами леса.

Всадники были молоды, а на их каплеобразных щитах распластались птицы с медвежьими головами.

Они с суеверным ужасом, подвывая, развернули коней и хотели было скрыться, но бешеный рык Стовова остановил их:

– Ах вы, слепороды! Князя своего не узнаёте?

– Так это Мышец и Сула из младшей дружины! – обрадовался Рязня и обернулся на вдруг затихшую чащу. – Ох ты! Неужели лешак?

– Где? – дёрнулся Стень и укрылся за шеей коня.

– Да вон за тем деревом! О великий Перун, спаси и сохрани. – Рязня вскочил в седло и помчался через прогалину.

– Да где? Где он? – Стень не мешкая последовал за ним, и через мгновение уже все мечники были на другой стороне в светлой берёзовой роще, которая встретила их приветливым щебетом птиц и запахами ягод.

Отсюда до Дорогобужа было три сотни шагов.

Младшая дружина Стовова встретила своего князя ликованием и некоторой растерянностью: за ним не тянулись вереницы пленных и возы с добычей.

Первым делом Стовов сменил изодранный плащ, велел зажарить внушительных размеров свинью и улёгся спать в одной из уцелевших от пожара изб.

Двое молодых мечников были посланы Ацуром на Каменное поле, звать в Дорогобуж остатки старшей дружины и Решму.

Пока князь почивал на душных, пыльных шкурах, охраняемый варягом Сигуном, мечники возбуждённо пересказывали друг другу историю о том, как на отряд напало несметное войско стреблян, которым на помощь пришли лесные духи и даже сам змей Валдута. но боги Каменной Ладоги вступились, и врага удалось одолеть.

Они почти все потонули в болоте и пали под ударами молнии Перуна.

Стень, окружённый совсем юными воинами, уминал бобовую кашу с салом и описывал свою встречу с Хозяином Леса:

– Гляжу, смотрит на меня. Волосатый, локтей десять в высоту. Я оберег достал и на него; не боюсь, мол, тебя. И заговор произнёс. Он наутёк. А за ним следом карлики-уродцы. Рогатые.

Было уже почти темно, когда Стовов вышел на двор, потягиваясь и хрустя костями. Вокруг толпилась скотина, пойманная в окрестностях, десяток пленных, повязанных по рукам и ногам одной общей верёвкой на шеях, корчились у каменных жерновов, где-то за сгоревшей кузницей тоскливо выла баба, поминая Велеса и Мать-Рысь, гоготали дружинники, над кострами жарилось обильное мясо, переминались с ноги на ногу кони, привязанные рядками у частокола.

Ацур распоряжался сожжением только что обнаруженных железными щупами хлебных ям, злобно выражая надежду, что стребляне в эту зиму перемрут с голоду.

– Где Семик? Ко мне его. Ацур, иди сюда. Будем совет держать! – крикнул Стовов и вернулся обратно в избу, где Полукорм расставлял на столе миски и кувшины с вареными бобами, репой, клюквой и грибами, жарким и медовой брагой.

Не успели Ацур и Семик, воевода младшей дружины, усесться напротив насыщающегося князя, как в избу ворвался Стень, чуть не сшибив полати с горячими плошками:

– Пришёл Рацей из Ладоги с худыми вестями!

– Ну? – Князь поднял голову, застыв с куском мяса в руках, в который он уже вцепился крупными зубами.

– Ятвяга Полоцкий пожёг Поддубицу и Малушу и движется к Каменной Ладоге. Налегке, с одной лишь дружиной. – Стень весь подобрался, ожидая, что князь сейчас ринется в дверь с криком «Выступать немедля».

Стовов, однако, спокойно отодрал от мяса кусок, некоторое время чавкал, выплёвывая жилы на пол, потом медленно вылил себе в глотку целый кувшин браги и сказал:

– Дождёмся людей с Каменного поля и выступаем с рассветом. Клянусь бородой Перуна, мы застигнем полочанина в тот момент, когда он будет топтаться у ворот Ладоги. Там его и заловим.

– Мудро. А потом можем на ладьях и плотах спуститься к Полоцку и взять его на копьё. И полочанина жена, дочь Рудры Склявина, будет за свиньями дерьмо убирать на твоём дворе, – закивал Семик.

– Нет. Я её голову пошлю Рудре, чтоб знал, как оскорблять князя Каменной Ладоги. Пусть потом бороду себе рвёт, что отдал её Ятвяге, а не мне, – хищно оскалился Стовов, и пламя светильников дрогнуло от его мощного дыхания. – Ацур, иди готовь людей. Скотину прирезать, пленных без голов в колодцы. Пусть Оря их потом вылавливает. Всё, что горит, в огонь. Попомнят. А в следующий год вернёмся. И так будет, пока не признают моё главенство или не передохнут. Всё. Тут моя земля.

Ацур, Семик и Стень вышли, одобрительно кивая.

Полукорм подал на стол вновь наполненный кувшин браги:

– Князь, я тут слышал разговор. Мечники недовольны. В Дорогобуже ничего не взяли, от Медведь-горы, где, купец говорил, было золото, ушли.

– Так ты в мои сведуны подался? – брезгливо хмыкнул Стовов. – Сейчас вот скажу невзначай Семику. До завтра не доживёшь.

– Как же, князь, токмо блага ради… – попятился Полукорм и, ссутулившись, присел на кадку у входа. – Корогод-то помер.

– Откуда знал, что Корогод мне доносил? – Стовов откровенно удивился и испытывающе вперился в часто замигавшие глаза мечника.

– Чуял кое-то, видел, – ещё более горбясь, сказал Полукорм. – Я же…

– Ладно. Будешь моим сведуном. Ежели кто против меня будет говорить или добычу укрывать либо с моими бабами путаться, мне говори. Будешь верой служить, посажу куда-нибудь наместником. Да хоть в этот же Дорогобуж. Обманешь, недоглядишь, сам глотку перережу. Клянусь Стрибогом! – Стовов хмыкнул и понёс ко рту щепку, намереваясь поковыряться в зубах. – Ступай гляди, что как.

Полукорм вернулся почти сразу, впуская через распахнутую дверь ржание, топот копыт и возгласы мечников, приветствующих друг друга:

– Вернулся Решма с людьми от Каменного поля!

Князь нехотя поднялся со скамьи и вышел во двор.

Решма, осунувшийся, в изодранном плаще, с покрасневшей от крови холщовой повязкой на колене, не слезая со взмыленного коня, угрюмо наблюдал за приготовлениями мечников к походу.

Увидев князя, он двинул к нему коня:

– Почему уходишь, Стовов? Ты ведь обещал взять логово колдуна!

– Да. Я ухожу. У меня есть важное дело. Мне нужна голова Ятвяги. – Стовов невольно опустил глаза под тяжёлым взглядом купца. – И уйду, клянусь Велесом.

– Да там, за моей спиной, уйма золота! Ты сможешь купить всю Гардарику! – начал Решма, постепенно повышая тон. – Твои воины ропщут, стребляне смеются над тобой, Ладога будет недовольна, если ты вернёшься пустым, планида Тумак сожжёт тебя за неисполнение воли богов и прорицателей. Одумайся, больше такого случая может не представиться. Вернутся стребляне из Чудской земли, договорятся между собой, и потом близко нельзя будет подойти к Дорогобужу! И ещё, Стовов, я дал много бели за помощь, клянусь пространством, и ты сказал клятву на мече не уходить отсюда без ведуна Рагдая! – Решма увидел, как князь при упоминании о клятве и серебре, заплаченном за поход, начал багроветь и оглядываться на мечников, которые настороженно повернули головы к Решме, а Ацур, занимающийся насаживанием отрубленных стреблянских голов на острия частокола, так и застыл с последней головой в вытянутых руках.

– Ты все врёшь, купец. Продажная душа! Нельзя купить князя Каменной Ладоги, от него можно только откупиться! – набычившись, закричал Стовов. – Ты говорил, что Дорогобуж богатый город и тут есть что взять, а здесь одни брёвна. Ты заманил нас в западню Каменного поля, тебя стребляне подослали! Убейте его, дубатолы, чего рты раззявили! – Стовов начал было вынимать из ножен меч, но Решма вдруг двинул коня вперёд и сшиб князя с ног на виду у растерявшихся дружинников.

После этого купцу можно было или принять бой, или бежать.

Он решил бежать.

До ворот было не больше сотни шагов, и, разметав конской грудью, кинувшихся к нему мечников, купец достиг их в считаные мгновения.

Тут он вздыбил коня, освещенный кострами на фоне чёрного леса, и, задрав подбородок, крикнул:

– Ты дорого мне заплатишь, князёк, вонючая жаба, за предательство. За обман. Ты сам не знаешь тех мук, которые я тебе учиню, придёт время! – Он напоследок окинул взглядом бегущих к коням дружинников, Стовова, поднимающегося из грязи, Леденя и Стеня, натягивающих луки, и, ударив коня плетью, понёсся в темноту…