Глава 9. Урочище Стуга

– Дальше не пойдём. Опасно без проводника. – Рагдай зябко закутался в свой плащ и присел на замшелом пне. – Давайте делать шалаш. Ждать, может, придётся не один день.

Верник начал оглядываться, выискивая подходящий материал для шалаша, а Искусеви растерянно застыл:

– Что, прямо тут?

Широкий, глубокий овраг с болотистым ручьём внизу и мрачными, сухими деревьями на склонах обступили небольшую прогалину, где остановился Рагдай.

Позади осталась излучина Упрядь-реки, наскоро сбитый плот с остатками костра, уносящийся вниз по течению, обветшалые брёвна старых городищ на берегах, поросших бурьяном, запах тлена и напористый ветер земняк.

Здесь, в торжественной тишине, словно не было запахов ветра, зверья, времени.

Или это только мерещилось, или действительно было так.

– Тьфу, клянусь Одином, неприятное место! – сказал Эйнар, поворачиваясь к настороженному Вишене. – Даже комаров нет. Не прижились.

– Однако место, видать, бойкое, – ответил тот, глядя на чёрную прогалину, всю покрытую старыми костровищами.

– Здесь и будем ждать, как все. – сказал Рагдай. – Мать Матерей сама решит, призвать нас или нет.

– Так что, мы шли за столько земель, а она может не прийти?

– Может, – кивнул Рагдай и посмотрел на пасмурное небо, виднеющееся между переплетениями голых, неживых ветвей.

Таская хворост к наискось поваленному дереву и укладывая на него жердины, Верник и Вишена довольно скоро соорудили некое подобие шалаша.

Внутри, на ветхих сухих листьях, можно было спать, без риска застудить кости.

Они забрались внутрь и долго сидели молча, наблюдая, как рядом кругами ходит Рагдай, озабоченный, словно потерявший что-то очень для себя важное.

Тем временем Эйнар и Искусеви, рубящие в некотором отдалении от шалаша сухой валежник для костра, затеяли спор.

– Я знаю, знаю, как это делается, – две личинки и кусок янтаря, – отрывисто выкрикивал Эйнар. – Потом под себя и вверх.

– Это слова. Уверен, что ты всё упустишь. Клянусь косами Тролльхьярин, – отвечал Искусеви.

– Ах ты, чудь лесная! Тебе только борти коркой выскребать. – Эйнар прекратил рубить хворост и упёр руки в бока. – А мы дети Северного моря и скалистых фиордов Ранрикии. Мы – викинги. Вы – дровосеки, собиратели кореньев.

– Эй вы! Прекратите орать, – крикнул им Вишена. – Мать Матерей испугаете. И тащите дрова, холод как зимой. – Он покосился на Верника, у которого слипались от усталости глаза и голова тяжело клонилась на грудь. – Плохо. Запасы бросили в Игочеве, тут зверья нет. Того и гляди, чудин нас своей вяленой рыбой кормит. Хоть грибы были…

Рагдай также задумчиво продолжал ходить поодаль.

Мимо плыл чахлый дым едва разгорающегося костерка, вяло переругивались Эйнар с Искусеви, храпел Верник, уткнувшись Вишене в плечо.

Где-то очень далеко протяжно трубил рог, трещали подрубленные деревья.

От близкой реки тянуло сыростью и холодом.

– О боги, что вы там не поделили, Эйнар? – Вишена мягко отстранил Верника, и тот повалился на бок, забормотав сонно и бессвязно.

– Просто то, что он вытаскивает из воды рыбу, совсем не то, что должен вытаскивать хороший рыбак, – сказал Эйнар.

– А что должен вытаскивать настоящий рыбак? – Вишена несколько растерялся. – Не пойму.

– Ты от голода поглупел, – досадливо махнул рукой Эйнар. – Помнишь, какие рыбины вынимал Тристрам? Во! – Он развёл руки насколько смог, некоторое время так и стоял крестом, глядя мимо ухмыляющегося Искусеви, прищуривая то левый, то правый глаз.

– Ты что, Эйнар? – Вишена выглянул из шалаша и увидел спешащего к ним Рагдая и какое-то смутное движение справа на склоне оврага.

– Всадники. Человек шесть. Наверное, бурундеи. А может, и дедичи, – сказал Рагдай и протянул Вишене ладонь. – Дай-ка мой меч.

– О боги всемогущие, когда всё это кончится, – заворчал растормошенный Верник. – Как было хорошо на Медведь-горе: утром охота, после обеда латынь, после латыни куёшь чего-нибудь, точишь, зелье мешаешь.

Теперь уже отчётливо были видны тёмные силуэты всадников на крупных, откормленных лошадях. Они медленно спускались по склону урочища, лавируя между стволами.

В сотне шагов от шалаша они остановились.

– Они нас заметили? – тихо спросил Искусеви, разбрасывая ногой угли костра.

– Трудно сказать. – Вишена напряжённо вглядывался и неподвижно стоящих всадников. – Они что-то выжидают.

Глухо протрубил рог.

Ему ответил другой, и со стороны реки показались ещё четверо.

Они быстро приближались.

Объединившись, обе группы полумесяцем подъехали к шалашу, где стояли готовые к бою путники.

Рагдай узнал в грязном человеке в войлочной накидке вирника Швибу и выступил вперёд:

– Мы уважаем законы Водополка Тёмного, но не имеем перед ним никакой вины и будем драться, клянусь всеми богами! Мы хотим знать, вирник, в чём нас обвиняют и почему гонят наш след?

– A-a… Вот это кто. Странники из Тёмной Земли, – недобро засмеялся Швиба, поблёскивая своей бляхой с изображением Ярилы и змей. – Стало быть, вы враги, говоря, что идёте в Просунь. Клянусь всеми чудесами Даждьбога, вы лазутчики и ведуны. Что вам нужно тут, в Урочище Стуга, отвечайте, прежде чем вас перережем!

– Побереги язык для мольбы о пощаде, бурундей! – зло крикнул Эйнар и крутанул над головой меч. – Поглядим, каков ты в деле.

Бурундеи сноровисто вытащили из-за спин короткие луки, вложили в тетиву стрелы и выжидающе уставились на Швибу.

Тот медлил, похлопывая коня по холке.

Что-то тихо сказал Рагдай, прерывая напряжённое молчание, вытягивая перед собой правую руку с растопыренными пальцами. А затем громко произнёс:

– Скажи своим людям опустить оружие, эта земля не любит льющейся крови. Да, Швиба, ты прав, мы не идём в Просунь. Наша цель – увидеться с Матерью Матерей. Я – Рагдай с Медведь-горы и уже два раза был тут, в Урочище Стуга.

– Однако слово ты знаешь и тайный знак. Ладно, Рагдай, скажи своим людям, чтоб положили мечи на землю и отошли на пять шагов. Мы вас не тронем. До поры. – Швиба почесал затылок. – Ловок, нечего сказать. А я сразу понял, что ты не тот, за кого себя выдавал. Рушника, золотых дел мастера, в прошлое лето убили дедичи, а Просунь сожгли.

– Плевать я хотел на твоё обещание, клянусь Одином! – крикнул Вишена, поигрывая мечом. – Будем биться!

– Вишена! – Рагдай поднял на варяга тяжёлый взгляд, и тот выронил меч на сухие листья.

– Заберите их оружие, – сказал Швиба своим воинам и тяжело спрыгнул с коня. – Ну, Рагдай, коли врёшь, быть тебе меж двух осин.

– Это что получается, нас без боя захватывают в плен? – Эйнар недоумённо взглянул на Вишену. – Клянусь Одином, этого не будет!

– Пусть делает что хочет, этот кудесник. В конце концов, он нам платит, а мы ему служим, – ответил варяг и, сев на землю, повернулся к Рагдаю: – Если эти черви лесные тебя сейчас убьют, можем мы с Эйнаром считать плату отработанной?

– Можете, призываю в свидетели Небо и Землю, – кивнул Рагдай.

– Эй, эй, бросьте эту ерунду! – возмутился Эйнар, выворачиваясь от двух бурундеев и намереваясь скрутить ему руки за спиной. – Мы не будем бежать и нападать. Клянусь своим мечом и всеми богами.

– Ладно, не вяжите их, – хмыкнул Швиба и ткнул пальцем в двоих своих людей. – Авдя и Вара, отойдите подальше держите наготове стрелы. Если варяги начнут суету, убейте их. Ясно?

Бурундеи кивнули.

Эти Авдя и Вара и другие воины, пришедшие с вирником, сильно отличались от бурундеев с Игочева Волока.

Все семеро были высокого роста, широкогрудые, с мощными конечностями, уверенными, точными движениями, спокойным, чуть надменным выражением лиц, заросших холёными бородами.

Кожаных панцирей почти было не видно, оружие ковано искусными мастерами.

– Хороши дружинники у нашего князя Водополка? – усаживаясь рядом с Рагдаем, довольно спросил Швиба. – То-то. Ну, давай рассказывай, какая нужда пригнала в Урочище, какие чаяния.

– Знание мне нужно от Матери Матерей и более ничего, – ответил кудесник, наблюдая, как падает, вращаясь, невзрачный древесный лист.

– Ты уж не таи злобу на меня, колдун. По глазам вижу, чую, человек ты хороший. А я не часто ошибаюсь на этот счёт. – Вирник махнул своим воинам рукой. – Вот на прошлом семнике приходит человек на волокову заимку и говорит, что он-де из пожжённого дедичами Городца, идёт побирается. А по глазам видно: врёт. И точно, Беляй он, Мечека беглый, что двух княжеских коней с Елиного луга увёл. Вот так. Так не таи ничего от меня, мне князь это дал, – Швиба похлопал себя по бляхе со звеньями на груди, – и наказал брать любого, кто, по моему разумению, нарушит его закон княжеский. А пуще всего – следить, чтоб лихой чудак не навёл на Урочище ведунов из Царьграда или Полтеска.

– Стало быть, Водополк Тёмный в дружбе с Матерью Матерей и даже приставляет к ней сторожу? Давно ли? Давно ли ты. Швиба, узнал сюда дорогу между ловушками и тайные знаки посвященных? – одними глазами улыбнулся Рагдай, снова и снова поднимая и опуская один и тот же сухой лист; лист под его взглядом при падении вращался то в одну, то в другую сторону проделывал сложные зигзаги и, упав, некоторое время стоял на своей кромке, позволяя опять себя подхватить. – Раньше Водополк сам давал десять кун серебра тому, кто принесёт голову Матери Матерей.

– Было такое. Но в прошлое лето из Урочища прислали снадобье, спасшее людей Слопенца от повальной чёрной лихоманки. Потом она знанием упредила князя от зимнего похода на Яробуж, и та зима была ледяной, птицы камнями валились на землю. Князь Водополк не забывает ни обид, ни блага. – Швиба приосанился, недоверчиво покосился на Верника, прохаживающегося неподалёку от оружия, на Вишену, затеявшего постепенно разрастающийся спор с одним из бурундеев. – Потом волхи наши укоряли князя за неуважение к посланнице богов, что открывает им многие знания. А волхи у нас не то что в Полтеске или в Тёмной Земле, у каждого много рабов. Закупов, воев. Мудр, мудр наш князь, знает свою выгоду. Вот только дедичи эти, клянусь небом, достали, всех их надо вырезать. И земля у них поганая, одни камни да пни…

– А чего ради ты сам приехал? – Рагдай оставил в покое надоевший листок и сосредоточился на одинокой вороне, сидящей на дереве над скучающими в отдалении Авдей и Варой; ворона начала неуютно ёжиться и беспричинно перелетать на соседние ветки.

– А правду говорят, что царьградский князь построил стену длиной в четыре дня пути, от Царьграда до Южного моря?

– Правда. От Силимврии на Мраморном море до Деркоса на Понте. А что, Водополк решил идти в Царьград? – опять улыбнулся одними глазами Рагдай; вконец измученная неясной тревогой ворона, за которой он наблюдал, села прямо на шлем Вары и противно прокаркала. – Ты хочешь спросить, почему мы бежали из Игочева? Ладно, не делай простое лицо, я скажу. Мы бежали от людей самозваного конунга Гуттбранна: он преследует этих двух варягов, которых я нанял себе в попутчики. Они там что-то не поделили. Но это их дела.

– Эти уж мне варяги! Особенно тот, с рыжей бородой. – Вирник указал на Эйнара. – Сначала поклялся своим Одином, что без боя не пойдёт в плен, а потом тем же Одином, что будет вести себя смирно, как козочка на привязи. Клятвами они кидаются, эти варяги, без разбора. Удивляюсь, как ещё им может сопутствовать удача. Говорят, они избы строят из стоячих бревен, а не из лежачих, как мы. Чудно. Это ж каждое бревно нужно закопать, подогнать!

– Строят. Верно. – Рагдай оставил в покое ворону и крикнул: – Искусеви, когда ж твоя рыба поспеет? Давай угощай.

Тем временем окончательно стемнело.

Костерок выхватывал стволы ближайших деревьев, неподвижные фигуры Вары и Авди, сидящих на краю освещённого круга, бугорки присыпанных листвой валунов, крупы стреноженных лошадей с неподвижно висящими хвостами.

– Нет, нет! Если ты такой храбрый, сходи к Каменному холму, обойди его и вернись, – разгорячённо говорил один из бурундеев язвительно ухмыльнувшемуся Вишене. – Ну что?

– И схожу. На спор, – отвечал тот. – Но и ты иди. Я с одной стороны, ты с другой. Клянусь огнём Фрейра-заступника, всё, что ты рассказываешь, неправда. Давай, ставлю кольчугу. Вон ту, что на Вернике. Она моя.

– А я ставлю коня и гривну бели.

– Идёт. Рыбу доедим и идём. Я из твоего коня завтра жаркое сделаю.

– Ты что, Гая, – пытался остановить распалившегося бурундея его соратник. – Пусть мурмон один идёт, раз хочет показать храбрость. Но ты ведь ведаешь, что значит идти вокруг Каменного холма во тьме, не видя, куда ступаешь. Клянусь милостями Даждьбога, это всё равно что плясать на плывучей трясине!

– Я знаю, что я делаю, Кудин. Я проучу дерзкого варяга. Пусть сгинет, – убеждённо прошептал Гая. – Только Швибе ни слова.

Гая махнул рукой Вишене, и они прошли за спинами вяло беседующих Рагдая и Швибы, перебрались через спящих вповалку бурундеев, положивших под головы сёдла, сделали предостерегающие знаки бдящим Авде и Варе, чтоб не поднимали шума, и растворились во тьме Урочища.

– Всё, конец твоему соратнику, – без особой радости сказал Кудин настороженному Эйнару, но варяг только пожал плечами в ответ.

– Вишена! – позвал из шалаша сонный голос Верника. – Вишена, чудин говорит, что у кельтских женщин груди отвисают до пояса и они могут кормить ребенка десяток лет. Ты ходил на кельтов, скажи, так это?

После долгой паузы из шалаша выполз Верник и начал вглядываться в спящих снаружи:

– Эй, Вишена, ты где?

– Молчи. Он ушёл, – сказал Кудин, опасливо глядя на насторожившегося Швибу.

– Куда ушёл? – Верник вытаращился на Кудина и Эйнара. – Совсем?

– Где второй варяг? Где Гая, разрази меня гром! – вдруг заревел Швиба, он вскочил со своего места и принялся пинками будить своих воинов. – Проспали, кособрюхие! А вы, Вара, куда смотрели? Быть вам по возвращении не дружинниками, а конюхами!

– Он ушёл с одним бурундеем вокруг Каменного холма. На спор, – сказал Эйнар, поднявшись. – Он скоро вернутся.

– Он не вернётся, – донеслось из темноты, и в освещённый круг выступил змеино улыбающийся Гая, и стало ясно, что он никуда не уходил. – Оттуда не возвращаются.

– Клянусь Одином, это подлость, заслуживающая наказания, – задохнувшись, прорычал Эйнар и бросился в темноту, мимо отпрянувшего бурундея, но Рагдай, сделав несколько длинных, мягких прыжков, ухватил его за край плаща.

Треснула льняная ткань, Эйнар запрокинулся, как лось, ухваченный удавкой, и оба тяжело рухнули на землю.

Кудесник ловко перекатил варяга на живот и придавил между лопаток коленом:

– Не смей идти следом. Две смерти хуже, чем одна, клянусь всеми богами. Помочь ему теперь не в твоих силах!

В темноте со стороны Каменного холма послышались глухие удары, словно ладья билась о брёвна причала. Что-то лопнуло, как рассохшаяся долблёная бочка, раздалось яростное «О боги!», и всё стихло.

Бурундеи суеверно зашептали свои заговоры, Швиба скрипел зубами на весь лес, а Эйнар бессильно грёб под себя листву и землю растопыренными пальцами, придавленный Рагдаем:

– Он мне был как брат. Мы смешали кровь из наших жил над требищем Одина и дали клятву вечной верности. Я отомщу за это убийство, клянусь Фрейром, Торином и Ирмином. Это был не спор, это было убийство!

– Свяжите его, – сказал Рагдай, чувствуя, что варяг начинает ускользать. – Не думал я, что люди князя Водополка Тёмного могут посылать несведущих на гибель ради тщеславия.

– Замолчи, чужеземец, не тебе судить людей князя, – зло ответил Швиба и, подойдя к ухмыляющемуся Гае, что было мочи двинул ему кулаком по уху, отчего бурундей рухнул как подкошенный, а его шлем, далеко отлетев в сторону, печально звякнул, ударившись о ствол дерева: – Собака! Этот варяг должен был предстать перед судом князя, если он враг, или получить кров и почести, если он друг. Почему ты решаешь, кому умереть, Гая, сын раба? Ты что, теперь вирник и Водополка? Швиба уже никто?

Вирник некоторое время, сосредоточенно пыхтя, топтал скрючившегося воина. Немного успокоившись, вернулся к костру, куда подтащили скрученного по рукам и ногам Эйнара.

Время тянулось медленно, словно вовсе не шло.

Казалось, минула вечность, а рассвет даже не заявлял о себе.

Три раза костерок поедал брошенный в него хворост, три раза сменялась сторожа бурундеев, прежде чем Швиба сказал дремлющему Рагдаю:

– Ну, всё. Утром я вас всех вздёрну на осинах над водами Упряди.

– Нет. Ты этого не сделаешь, – не открывая глаз, ответил кудесник.

– Почему? – Швиба неприятно рассмеялся. – Сделаю.

– Три. Три ночи нужно тут быть. Таков обычай Урочища Стуга. И ты, вирник, это ведаешь. Прекрати свои бессильные дознания. Утомил. – Рагдай щёлкнул в воздухе пальцами. – Жаль Вишену. Недоглядел я, не учуял. Перестань, вирник, думать, как я буду болтаться вниз головой, а вороны будут выклёвывать мне глаза. Твои чёрные думы не дают мне спокойно уснуть, нагоняют гадкие сны.

Швиба пробормотал что-то бессвязное, но перечить не стал, а поднялся и начал бродить по стоянке, разминая затёкшие ноги.

– Ну что, бурундей вернулся? Нет? Где он? А-а, спишь. Ну, по крайней мере, я не проиграл кольчугу, клянусь бородой Одина! – разнёсся над прогалиной громкий голос.

Вишена стоял перед костром, в изодранной кожаной рубахе, словно специально порезанной на узкие ремни, босой, закопчённый, всклоченный, очумелый:

– Эй, чего вы на меня так уставились, как на ожившего покойника?

– Это ты, Вишена? – неуверенно приблизился к варягу Верник. – Клянусь Даждьбогом, он жив!

– Жив, жив… – пронеслось эхо из-под стволов леса.

Бурундеи, сгрудившись вокруг Швибы, зашептались и вытолкнули вперёд растерянного Гаю, и тот сунул в руки Вишены небольшой серебряный слиток:

– На кун, варяг. И можешь забрать моего коня.

– Эй, смотри, бурундей, тут от куна кусок оторван, значит, и весу меньше. Давай ещё пару дирхемов. – Вишена повертел серебро перед глазами и бросил Вернику. – На, припрячь.

– На, лихоимец, возьми десяток золотых дирхемов, от имени князя, – вмешался Швиба, копаясь в поясной суме. – И забудь об этом деле. Да ещё имей в виду, что Гая – дружинник княжеский.

– А что такое? – снова удивился Вишена, но не без удовольствия пересчитывая монеты восточной чеканки.

– Этот бурундей обманул тебя. Поспорил, а сам не пошёл. Знал, что там, у холма, верная смерть, – сказал Эйнар, которого по знаку вирника уже развязали. – Клянусь Одином, эта подлость требует отмщения.

– Да пусть он теперь себе сам уши откусывает, – ухмыльнулся Вишена. – Коня проиграл, золото, серебро проиграл. Всех бурундеев, людей князевых осрамил. – Он оглядел себя, драную рубашку, тлеющие поржни, закопчённые по локоть руки, пощупал опалённую бороду. – А что там такого? Шёл, где чутьё подсказывало, прыгал вправо-влево, потом свет, удар, я покатился, встал, побежал. Что-то рухнуло сзади, просвистело, потом провалился в темноту, побежал на ощупь, кого-то ударил ногой, клянусь Одином, кажись, сшиб, потом чем-то придавило, я вызмеился, покатился вниз, обдало огнём, и всё. Дальше не особенно хорошо помню. Но вернулся. Горячая брага есть, вирник?

Рагдай, подошедший почти вплотную к варягу, обошёл его стороной, и тут все заметили, что Вишена пришёл не один; у костра стоял старец с молодыми, весёлыми, но недобрыми глазами, в сером холстинном рубище до пят, засаленном кожаном фартуке, как у кузнецов, и с короткой железной тростью в руках.

Рагдай почтительно поклонился, прижав руку к груди. Швиба и остальные, кроме варягов, последовали его примеру.

– Приветствую тебя, всемудрый Редрум, – сказал Рагдай. – Может быть, ты помнишь меня? Я Рагдай, книжник из Тёмной Земли.

– Помню. Потом. – Старец подошел к костру.

– Того, Кречуна, взять не удалось. В Кижанах он убил троих наших людей и исчез, как сквозь землю провалился. Искали со всем усердием, клянусь зеницами Перуна. Три дня назад он неожиданно объявился в Малом Игочеве, полумёртвый, с двоими, похожими на него, и устроил резню. Не настигли. Прости, – закончил вирник, роняя голову на грудь и печально позвякивая бляхой.

Вишена, стоящий сзади него, усмехнулся, видя, как Швиба, изображающий раскаяние и смирение, незаметно почёсывает поясницу.

– Не ищи его больше. – Старец степенно сел на пень у огня. – Этой беготни больше не допускать. – Он указал на Вишену. – Ещё только не хватало пробудить сторожу Матери Матерей. – У меня есть другие заботы, кроме выуживания глупцов из ловушек.

– Тебе старец помог, варяг. Отдавай назад весь кон! – после короткой паузы радостно зашептал подскочивший Гая.

Вишена презрительно улыбнулся, а Швиба грозно цыкнул.

Гая притих, отошёл за шалаш.

Бурундеи смотрели то на Швибу, то на старца, сидящего как каменное изваяние. Вишена с Эйнаром осматривали коня Гаи, залезая ему в зубы и в пах, а Искусеви прислушивался к негромкому разговору Рагдая и Верника.

Потрескивало в костре, похрапывали лошади, невдалеке хрустнуло, рассыхаясь, дерево, упало несколько сучьев.

Бурундеи бормотали заклинания, Швиба скрипел зубами, Рагдай качал головой.

Вишена, опираясь на возвращённый меч, шёпотом взывал к Одину.

Ночь уходила.

Наступало промозглое утро.

Его разрастание в Урочище проявилось только усилившимся туманом, и лишь только от реки донеслось неуверенное пение шерушанки, подхваченное вскоре и остальными птицами.

– Кудин, Авдя! Живо, – распорядился вирник. – И распалите побольше костёр. Холод до костей пробирает. Вара!

Редрум повернулся спиной к чадящему костру и медленно пошёл назад. Через десяток шагов он обернулся:

– Рагдай, почему стоишь? Следуй за мной. Мать Матерей знала, что ты явишься в третий раз. Она будет с тобой говорить сама. И пусть идёт этот… – Старец указал железным посохом на Вишену, отчего у варяга отвисла челюсть.

– Я не пойду, – неуверенно ответил Вишена, сторонясь так, чтобы пустое нутро железного посоха не глядело ему в переносицу. – Чего я там забыл? Клянусь всеми чудесами Фрейра…

– Не ходи, – вмешался Эйнар и вместе с Искусеви подошёл поближе к соратнику.

– Идём, Вишена, – жестко сказал Рагдай. – Бурундеи меня не повесили, и твоя служба не кончена. Идём. Клянусь всеми богами, тебе не причинят вреда. Не бойся.

– Я и не боюсь. – Вишена решительно сунул меч в ножны, поправил янтарный амулет, выпущенный поверх рубахи, снял с Гаи и напялил на себя железную шапку, утыканную клыками, обнялся с Эйнаром, махнул рукой Искусеви и Вернику. – Я готов, да хранит меня Фрейр-заступник.

– Да хранит тебя Фрейр-заступник, – повторил Эйнар и зло добавил: – Я отомщу за тебя, Вишена. Клянусь Одином.

Швиба, вяло и тупо наблюдающий всё это, плюнул себе под ноги и гаркнул:

– Эй, Важда, задай коням овса. Бестолочь, разрази меня гром!