Глава шестая
Господи, пошли мне врага!
I
– Добрый день! Луис Пераль – это вы?
– К вашим услугам, сеньорита! – из кресла, запахивая домашний халат, с некоторым усилием поднялся седой, кучерявый как барашек, мужчина. – Приказывайте! Достать звезду с неба? Нырнуть за черной жемчужиной?
– Н-нет, – Джессика опешила от такого напора. – Не надо…
– Я хотела доложить, – буркнула служанка, топчась за спиной гостьи. – Да разве за ней угонишься, оглашенной? В мои-то годы…
От служанки густо несло едой. Рукава ее были закатаны по локоть, обнажая пышную, но мускулистую плоть. Повариха, сообразила Джессика. Шеф-повариха. Почему она открыла мне двери? Больше некому, что ли?
– Матушка Бланка, – представил шеф-повариху дон Луис. Это было странно: хозяин дома представляет одну из челяди. – Мой ангел-хранитель. Когда бы не она, я давно бы дремал под сенью кладбищенских ив. Что же до скромного имени вашего покорного слуги, так оно вам известно, сеньорита…
Он замолчал, улыбаясь.
Дон Луис ничем не напоминал сына. Если поза Диего, какую бы из поз маэстро ни принял, всегда говорила Джессике: «Опасность!» – язык тела его отца ясней ясного утверждал: «Безобидность!» В этом крылось свое обаяние, действующее на манер транквилизатора. Наверное, поэтому Джессика не сразу поняла, что говорит ей пауза, взятая Пералем-старшим. Великий Космос! Он держал паузу лучше, чем Эзра Дахан в молодости держал шпагу.
– Штильнер, – спохватилась Джессика. – Моя фамилия Штильнер. Для вас – Джессика. Я к вам не просто так, я ученица!
– Моя? – удивился дон Луис.
– Нет, вашего сына! Дон Диего… Маэстро готовил меня к турниру!
– Вижу.
– Как? Вы тоже умеете определять по общей моторике?
– Бог миловал, сеньорита. Иначе я никогда не рискнул бы объясниться в любви некоторым сеньорам, в том числе замужним. А так, знаете ли, объяснялся, и с успехом…
Унилингва дона Луиса была безукоризненна. Слово цеплялось за слово, вторые планы, дразня, маячили за очевидным. Он ведет беседу, сообразила Джессика, как я веду поединок. Нет, он это делает гораздо лучше.
– Мой сын, – объяснил дон Луис, щелкнув пальцами, – не слишком любит, когда его зовут доном Диего. Судя по интонациям вашей речи, сеньорита Штильнер, вы знакомы с этой его привычкой. Извините старика! Мне следовало бы сказать не «вижу», а «слышу». Я, к сожалению, косноязычен. И – позор! – я до сих пор не предложил вам сесть. Снимайте ваш рюкзак! Что у вас там, если не секрет?
– Кобра, – честно ответила Джессика.
Позади раздался грохот. Джессика обернулась, уверенная, что матушка Бланка уже лежит в обмороке. Но нет, матушка Бланка неслась вниз по лестнице с завидной резвостью – только пятки сверкали.
– Кобра? – заинтересовался дон Луис. – Настоящая?
– Да.
– Живая?
– Надеюсь, что живая.
– Не соблаговолит ли донья кобра познакомиться с престарелым комедиографом? Я уже не в том возрасте, когда обижают змей…
Джессика не сдержалась, хихикнула. Дон Луис умудрился сказать очень многое, не сказав, по сути, ничего. Они похожи, думала внучка банкира Шармаля, снимая рюкзак и откидывая клапан. Они с сыном очень похожи, а я дура. Отец беседует, как сын дерется. Ты еще думаешь, что жива, а ты погибла, и он прячет клинок в ножны.
– Юдифь, выходи!
– Выползай, – уточнил дон Луис, чуткий к нюансам.
Юдифь выползла. Приподняв голову на метр от пола, кобра уставилась на драматурга. Мелькнул быстрый, раздвоенный на конце язычок. Раздуть капюшон Юдифь не пожелала, демонстрируя то ли дружелюбие, то ли безразличие. Дон Луис, кряхтя, присел напротив кобры на корточки, сравнявшись с Юдифью ростом, и тоже показал рептилии язык. На этом безмолвный диалог завершился: Юдифь уползла в угол, где задремала, свернув кольца, а дон Луис выпрямился, жестами сетуя на проклятые годы.
У него были очень выразительные жесты.
– Вы совсем не боитесь? – спросила Джессика.
– Моя милая сеньорита, – в тоне драматурга произошли неуловимые изменения. Будь он фехтовальщиком, Джессика сказала бы, что дон Луис резко сократил дистанцию. – Я, конечно, дикий варвар с дикой планеты. Но я еще и доктор философии. Я закончил гуманитарный университет на Тишри. Девять лет я вертел Ойкумену, извиняюсь, на пальце, как эстрадный танцор вертит шляпу. Да и позже я не всю жизнь сиднем просидел в Эскалоне. Ваша змея – модификантка, иначе вы бы ни за что не выпустили ее из рюкзака. Телохранитель? Клапан, полагаю, свободно открывается изнутри. Кобра вольна в передвижениях, рюкзак – фикция, средство перемещения…
– Туше́, – рассмеялась Джессика.
И дон Луис кивнул, соглашаясь.
– Вот! Вот я тебе, зараза!..
В гостиную ворвалась матушка Бланка. Она размахивала тесаком для шинковки овощей, рискуя отсечь Джессике уши, а дону Луису – нос. До кобры матушка Бланка не добралась: на ней повисли двое. Джессика отбирала тесак, не слишком преуспев в этом деле. Дон Луис разразился целым монологом. Задыхаясь от усилий, он втолковывал разъяренной матушке, что защита хозяина дома – долг всякого верного слуги, и он крайне признателен своему доброму ангелу, но кобра безопасна, мила и приветлива, и да, ее нельзя рубить на ломтики, и нет, из нее не выйдет супа, и жаркого с розмарином, и начинить ее шкуру мукой со смальцем тоже, к сожалению, не получится…
Угомонить демона мести стоило превеликого труда. Опустив тесак, который Джессике так и не удалось отнять, матушка Бланка с тоской взглянула на Юдифь (жаркое! О-о, жаркое с розмарином…) и произнесла с величием королевы:
– Через час я подам обед.
– Через час нас здесь не будет, – прохрипела Джессика. В боку кололо, под ребрами плясал гад-танцор, вертел шляпу на пальце. – Я приглашаю вас в ресторан, дон Луис. Вас тоже, матушка Бланка. Столик заказан, ждет нас.
– Стара я по кабакам хаживать…
Движением руки дон Луис велел женщине замолчать.
– «Кеарот»? – спросил он. – В гематрийском квартале?
– Вы знаете? – удивилась Джессика. – Откуда?
Драматург вздохнул:
– В Эскалоне сейчас работают две ресторации и одно кафе. Все три – в кварталах, принадлежащих лидер-расам Ойкумены. Кварталы под охраной, голодным туда не прорваться. «Кеарот» у гематров, «Venite ad me omnes» у помпилианцев, «Манджаро» у вехденов. Вход по паспортам и особым приглашениям. Остальные заведения закрыты по причине отсутствия продуктов. Вы не вехденка и уж точно не помпилианка. Вы и на гематрийку-то не слишком похожи, но я имел смелость предположить… Кобра-телохранитель? Клянусь пылью кулис, это выдумка гематров!
– Клянусь пылью кулис, – повторила Джессика. – Надо будет рассказать дедушке.
– Он литератор?
– Нет, он банкир. Но он обожает художественные образы. Он ими лечится.
И Джессика Штильнер получила большое, чистое удовольствие, видя, как Луис Пераль – Чудо Природы, если верить энциклопедии! – не находит, что ответить. Туше́, подумала она. В самое сердце.
– Приятно видеть сеньориту, достигшую полного удовлетворения, – дон Луис раскланялся. Настроение собеседницы он читал, как открытую книгу. – Рад, что в этом поучаствовал. Я с благодарностью принимаю ваше приглашение. Было бы чудовищной несправедливостью огорчить вас именно сейчас, когда вы на пике ликования. Мы, артисты, похожи на бродячих собак. Мы никогда не отказываемся от брошенной кости. Иначе мы давно бы лишились всех покровителей, а в нашем положении это – непозволительная роскошь. Кроме того, у меня текут слюнки при одной мысли о «Кеароте». Надеюсь, после этого вы позволите мне нырнуть за жемчужиной для вас? В качестве платы за обед?
– Я возьму другую плату, – Джессика уложила рюкзак плашмя, чтобы Юдифи было удобней заползти обратно. – Вы поможете мне найти дона Фернана. Я говорю о маркизе де Кастельбро.
– Вы точно ученица моего сына? – с внезапной холодностью спросил дон Луис. – Я ведь могу и проверить.
– Да, точно.
– И вы ищете маркиза де Кастельбро?
– А что вас удивляет? Они с Диего – большие приятели. Когда я в последний раз видела маркиза, Диего был гостем в его усадьбе.
Туше́, сказала себе Джессика во второй раз, любуясь выражением лица дона Луиса. Туше́ сто процентов. И мы кое-что умеем.
II
Как они тут ориентируются?
Коллант огибал крайне неприятного вида болото, держась в полусотне шагов от топкого края. Язык не поворачивался назвать его «берегом». Берег – это у моря, реки, у озера, в конце концов! А тут неровная полоса зеленовато-бурой грязи, обманчиво подсохшей сверху. Дальше грязь делалась влажной и скрывалась под слоем гнилой, стоячей воды. Гиблое место: ни ряски, ни кувшинок, ни единой зеленой кочки. Скакнула бы в воду лупоглазая лягушка, взлетела бы цапля из камышей – нет лягушек, камышей, цапель. Комаров, и тех нет. Нечему тревожить мертвую гладь, мертвую тишину. Даже топот копыт звучал глухо, словно копыта лошадей обернули войлоком.
Трясина. Топь. Смрад.
Миазмы разложения пропитали все вокруг. Взять правее? Степь там холмистая, но проехать, сохраняя выбранное направление, можно…
– Мы идем по краю черной дыры.
Гиль Фриш читал мысли Диего. Как не прочесть, если на лице все написано?
– Зачем?
– Наберем разгон в гравитационном тоннеле. Сэкономим силы. Помните ваш первый полет? Тот же принцип. Только там были две звезды, а здесь – черная дыра и малое шаровое скопление. На картах оно называется Нефритовый Улей.
Диего глянул на степь, вздыбленную холмами. Моргнул: улей? Рой! Не старый знакомец, а иной, могучий рой звездных светляков. Он сиял по правую руку, подмигивал тысячью глаз, россыпью драгоценностей: теплый перламутр, червонное золото, кровавый багрянец рубинов, тусклый блеск серебра… Слева клубилась тьма, аспидное ничто. Из него не пробивалось наружу ни единого лучика света. Чернильная клякса-великанша сорвалась с дьявольского пера, упала на просторы Ойкумены, скрыла дальние звезды, жадно поглощая все, что оказалось поблизости: энергию, материю, свет…
От Улья веяло теплом весны. От кляксы тянуло могильным холодом. Свет и тьма, рай и ад, и коллант – посередине.
Вернулись степь и топь. Лишь сейчас Диего разобрал: вдали болотная гниль закручивалась воронкой, гигантским водоворотом – о подобных чудесах болтают моряки, побывавшие «на краю света». По идее, воронка должна была всосать всю болотную воду, обнажив илистое дно. Однако…
Лошади шли размашистой рысью. Коллант набирал скорость. Сечень остался позади, закончилось и болото – век бы его не видеть! В лицо ударил свежий ветер, напоенный чабрецом, полынью и лавандой. Степь сделалась плоской, как стол: скачи – не хочу! На горизонте вырастала новая цепь холмов, куда крупнее оставшихся позади. Выветренный известняк склонов, ржавые пятна лишайника…
– Я помню это место! Мы здесь проезжали…
– Профессор велел, мы выполняем, – Пробус обернулся на скаку. – Повторяем путь на Хиззац. Надеюсь, ваша невеста скоро объявится. Приготовьтесь, золотце!
Легко сказать, подумал маэстро. Сколько мы уже скачем: два часа? Три?! Карни не было, не было и роя. Диего весь извелся, вертясь в седле. Пару раз ему чудилось смутное движение на границе видимости, но призрак исчезал раньше, чем Пераль успевал сфокусировать взгляд. Что, если Карни не появится? Что, если рой погиб?! Украдкой косясь на спутников, маэстро видел: коллантарии полны беспокойства. Все повисло на волоске. Если Карни не возникнет прямо сейчас…
* * *
Мар Яффе с профессором Штильнером улетели на Хиззац, намереваясь встретить коллант в конечной точке маршрута. Три дня вынужденного безделья. Ожидание: томительное, выматывающее жилы. Бесконечные часы, проведенные в вирте: Эскалона, Бравильянка, Сиккада… Если бы Диего мог, он бы разорвал, разрубил себя надвое! Безродный эмигрант Пераль бросал бы вызов Божьему промыслу, пытаясь оживить мертвую девушку; мастер-сержант Пераль уже летел бы на Террафиму, повинуясь долгу солдата. Увы, маэстро – целому, неделимому! – была доступна лишь жалкая иллюзия сопричастности. Диего презирал себя, честил последними словами – и с трудом отрывался от коммуникатора, когда Прохор, добрая душа, силой утаскивал его обедать.
Имперская эскадра в Сиккаде взята на абордаж. Адмирал Зильер тяжело ранен. Два корабля пошли на дно, остальными завладели восставшие. Ожесточенные бои под Лонсебаром. Маршал де Роммегюд продолжает удерживать город. Пехотный корпус, отправленный лично Бонаквистой, никак не может пробиться к маршалу на помощь. Затишье в столице: патрули на улицах, комендантский час, аресты. Казни прекратились, голод с неохотой отступил. Лига держала слово, корабли с продовольствием начали садиться в космопорте Сан-Федрате.
Бравильянка стояла насмерть, отбив второй приступ. Оборону возглавил маркиз де Кастельбро, чудом прорвавшись в осажденный город. Местные жители, пользуясь молчанием, верней, отсутствием центральной власти, провозгласили дона Фернана губернатором Бравильянки и генерал-капитаном Сонти. Первое, что сделал новоявленный губернатор – призвал под свои знамена офицеров-отставников, студентов и горячую молодежь. Не брезговал он и контрабандистами, знавшими все тропы в округе. В армии де Кастельбро не хватало блудного мастер-сержанта, но если у тебя тысячи человек под ружьем, то один мастер-сержант погоды не делает.
«Поселок Тинг Лашом, гостиница «Королевский приют».»
Сообщение, пересланное через гипер, говорило о том, что Яффе и Штильнер достигли Хиззаца. Оно пришло на коммуникатор Гиля Фриша точно в назначенный срок, минута в минуту. Диего помнил этот поселок. К нему, пройдя обещанные два километра шестьсот семьдесят метров, они с Карни вышли по прибытии на Хиззац. Помпезная вывеска украшала обветшалое здание двухэтажной гостиницы – единственной в Тинг Лашом…
Коллант стартовал через час.
* * *
Что-то сместилось в сознании маэстро. Сквозь известковые холмы проступили шары из чистого пламени, пышущие жаром. И дальше, за ними – долина, стена леса, тесный распадок. Облака космической пыли, подсвеченные красными гигантами. Плеск гравитационных волн. Мерцание электромагнитных полей. Тонкий, хорошо различимый шестым (седьмым? сто двадцатым?!) чувством пучок силовых линий…
Он видел путь к звездной системе Хиззаца! Он отыскал бы дорогу хоть под шелухой, хоть в космической пустоте…
– Куда нас опять занесло?! – возмутилась Карни.
III
– Мошенники! Прохвосты! Вы водите нас за нос!
Миротворец Пробус опоздал.
– За носы, – с убийственным хладнокровием уточнил мар Фриш.
– Что?!
Энкарна де Кастельбро, потомок целой вереницы благородных предков, задохнулась от возмущения. Все трижды справедливые обвинения, которые девушка собиралась обрушить на коллантариев, вылетели у нее из головы – чего, собственно, и добивался гематр.
– Диего! Что ты стоишь?!
– Я сижу, – буркнул маэстро. – В седле.
– Вызови его на дуэль! Проткни его насквозь!
– Нельзя, – вздохнул маэстро.
Слава тебе, Господи, подумал он. Сейчас я могу говорить чистую правду!
– Почему?!
– Если я его убью, коллант распадется.
– Ну и что?
– Все погибнут. Мы с тобой – тоже.
– Да что ж вы такая кровожадная, душечка? – встрял Пробус. – Ваш кавалер имеет резоны: в колланте нельзя никого убивать…
– Я вам не душечка! Немедленно отвечайте, куда…
Гневный взор скользнул по холмам-звездам. На лице Карни отразилось узнавание:
– Вы водите нас по кругу! Цену набиваете, мерзавцы?!
– Вы уже оплатили перелет, – прервал ее гематр. – Мы не возьмем с вас ни экю сверху. К сожалению, у нас проблема.
– Проблема?
– Аномалия континуума в системе Хиззаца. Нас выбрасывает, не позволяет сесть на планету.
Словно в подтверждение слов Фриша, за холмами полыхнула багровая зарница. Знак свыше не произвел на Карни впечатления:
– Врете! Вы все врете! Видения, Сечень, эта… кроточина!
– Червоточина. Если угодно, кротовая нора.
– Дыра! Теперь аномалия! Куда вы хотите нас завести?!
– Ну подумайте сами, голубушка: зачем нам вас обманывать? Заводить? Даже будь мы мошенниками – что с вас, извиняюсь, взять? И главное – как?! В большом теле вас не ограбишь, а в малом ваш герой нашинкует из нас квашеной капусты! Думаете, нам самим не надоело мотаться по космосу?! Давно бы уже сидели в ресторанчике, пили пиво, нервы лечили…
– Может, выберете другую планету?
«Что он говорит?! – ужаснулся маэстро реплике гематра. – Сейчас Карни согласится, и весь план профессора ухнет псу под хвост!»
– Я так и знала! Вы не хотите лететь на Хиззац!
– В системе аномалия…
– Это ваши проблемы! Вы дали слово!
Зря Диего усомнился во Фрише. Конечно же, гематр просчитал реакцию Карни заранее. И подставился, вызвал огонь на себя, прекрасно зная: теперь девушка скорее откусит себе язык, чем поддастся на его уговоры.
– Вы слышали, – подыграл Диего, – что сказала сеньорита?
– Ага, – кивнул Пробус.
– Мы летим на Хиззац! Иначе…
Маэстро демонстративно положил ладонь на эфес рапиры. Будь ты проклято, притворство! Его уже тошнило от лжи.
– Ой, только без скандалов! Хиззац – так Хиззац…
– Хорошо, сеньорита. Чтобы преодолеть аномалию, нам надо как следует разогнаться. Готовы?
– Готова!
– В галоп!
Коллант взял с места в карьер.
* * *
– Я помню! – ветер, бьющий в лицо, уносит слова в сторону, но Диего догадывается, о чем кричит ему Карни. – Ускорение!.. гравимагнитный… туннель…
– Мы пройдем!.. выберемся…
Огненные исполины справа и слева. Жар обжигает лицо. Смех Карни. Она в восторге от скачки. Ветер треплет ее волосы, отбрасывает за спину: хвост кометы, фата из расплавленной смолы. Грохот копыт. Эхо отражается от склонов, дробится, возвращается. Кажется, по ущелью скачет целая армия. Мелькают босые пятки Якатля: дикарь обогнал всех. Знакомая долина. Направо, к распадку. Дальше, по силовым линиям, вдоль края газопылевой туманности – соснового бора – прямиком к Хиззацу…
– Там!
Карни вскидывает руку, указывает на сосны:
– Что это?
Рой, на выдохе хрипит Диего. Рой, ты здесь?
– Фаги!
– Это стая!
Бор оживает. Сумрак под деревьями рождает сонмища тварей: двуногих гиен, жаб в черепашьих панцирях – и новых, доселе невиданных. Змеи с рыбьими плавниками и костяными гребнями. Лоснящиеся клубки щупальцев, усеянных мертвенно-бледными блюдцами присосок…
– Правый разворот! Уходим!
Не об этом ли молил ты Всевышнего, глупец? «Господи, пошли нам врага! Врага, от которого будет одно спасение – бегство на планету!» Радуйся! Твои молитвы были услышаны.
– Отставить р-р-развор-рот!
Рев мастер-сержанта накрывает коллант:
– Вперед! На прорыв!
Пробьемся. Высадимся на планету – другого выхода нет. Господи, услышь еще разок: другого выхода у нас нет…
– За мно-о-ой! На Хиззац!
Бьют копыта. Скалятся морды бесов.
– Оружие к бою!
Хищный взвизг рапиры, вылетевшей из ножен. Лязг, скрежет. Залихватский свист. Сарош раскручивает огненный бич, и тот превращается в круг пламени над головой вехдена. Рыжий невропаст одной рукой заносит для удара тяжелую алебарду. Смертоносные пропеллеры заточенные под бритву лезвия Джитуку.
– Сомкнуть ряды! Держать строй!
Аховые наездники на земле, в большом теле коллантарии выполняют команду четко и слаженно, как на параде. Дополнительных распоряжений не требуется: Карни на белой кобыле вписывается между маэстро и Фришем, безоружный Якатль – между Пробусом и брамайни.
– Не отставать!
Первую гиену жеребец Диего на скаку сносит грудью, отшвыривает прочь.
– Не останавливаться!
Взмах рапиры – летят обрубки щупальцев, зловонным фейерверком брызжет желтая слизь. Укол на возврате каким-то чудом достигает цели. Маэстро знает – каким. Острие рапиры оживает, изгибается, удлиняясь на пядь, и жалом комара-исполина входит в глазницу клювастой жабы. Сыплет электрическим искрами, с шипением рассекает воздух цеп гематра. Что-то кричит Карни – не разобрать, что. Она здесь, с ним; в раю, в аду, в небесах, на земле, в горе и радости…
– Вперед!
В распадке их ждут. Проклятье! Как он мог забыть, сколь согласованно атаковали их бесы у водопада: окружили, набросились… Если бы не рой, не ушли бы. Вот и сейчас: сзади подтягиваются отставшие твари. Впереди – стена: мохнатые тела, костяные панцири, жадные щупальца. Когти, роговые клювы, присоски… По бокам – частокол сосен. Рыхлая, присыпанная хвоей почва. Мерцают, горят под деревьями угли глаз. Где ты, рой? Где выход, спасительный туннель под водопадом? Роя нет. Выхода нет. Нужно ли быть гематром, чтобы вычислить простую истину: всё, приехали?
– Р-р-руби!
Они с Фришем оттесняют Карни. Удар! Диего едва не вылетает из седла. Жеребец встает на дыбы. Копыта дробят черепа ближайших жаб, расплескивают мутную воду из теменных чаш. Лезвие отсекает змеиную голову. Та повисает на узкой полоске кожи, бессильно мотается из стороны в сторону. С клыков брызжет яд. Гибкое тело бьется в конвульсиях, расшвыривает жаб и гиен.
Булькает слюнявая пасть. Лезет, тянется. Мелькает смазанная полоса, сталь едва не снимает со лба маэстро ленту кожи:
– Д-дрянь! Вот тебе!
Сабля превращает морду твари в кровавый фарш с осколками костей. Карни – фурия. Карни – сатана во плоти. Карни – демон из бездн преисподней. Звездные бесы рядом с ней – паркетные шаркуны.
– Карни, назад!
Рапира встречает жабу в прыжке. Клинок впивается в раздутую шею, над краем панциря – и, с хрустом взламывая затылочные кости, выходит наружу. Брызжет вода из теменной ямки. Клюв щелкает перед лицом отшатнувшейся Карни. Непомерная тяжесть дергает руку вниз, рвет из плеча. Так буря с корнем рвет дерево из земли. Диего не помнит, как ему удалось высвободить клинок из содрогающегося тела. Ржет, захлебывается жеребец. Щупальца спрута стреножили беднягу, присосались. Рискуя выпасть из седла, маэстро яростно тычет рапирой в скользкую бугристую массу. Сарош охаживает спрута огненным бичом. Шипит, воняет горящее мясо. Чад, гарь, сизый дым ест глаза.
Кваканье. Вопли.
Сколько они еще продержатся? Минуту? Две?! Отчаянная атака колланта увязла в живом болоте, черной ненасытной дыре. Бой закручивается воронкой, тянет на дно.
– Бей их!
Голова удава с зубчатым гребнем-короной возносится над Фришем. Цеп гематра опаздывает, но высверк стального луча разрубает короля змей пополам. Узкоглазый старик верхом на огромном пегом коне, в руках – длинное узорчатое древко с клинком на конце. Точные, каллиграфически четкие росчерки. Летят лапы, щупальца…
Кто?! Откуда взялся?!
– Бей!
– Держитесь!
Крики: спереди, сзади. Коллантарии двоятся, троятся. Двойник Сароша: бич без жалости хлещет визжащих бесов. Двойник Фриша: свистя, рассекает воздух мерцающий цеп. Выкрикивают команды двойники Пробуса. Сияют нимбы трех Якатлей, расчищая пространство вокруг босых дикарей.
– Наши!
– Это наши!
Заслон тварей редеет. Кто цел, бежит прочь, спешит укрыться в лесу. Всадники, прискакавшие на выручку, рубят космическую нечисть в капусту. Коллант! – запоздало доходит до Диего. Еще один, нет, два колланта! Кажется, все живы… Точно, живы! Иначе в космосе уже плыли бы хладные трупы, включая его собственный.
Мар Яффе, знаток вероятностей, не зря говорил о прикрытии.
– Я его знаю! – вопит Карни.
Сабля девушки указывает на чужого коллантария:
– Знаю! Он кричал на меня! Оскорблял!
– Уходим! – маэстро не до разборок.
– Спрашивал, кто я такая! Я их всех знаю!
– За мной! На Хиззац!
– На Хиззац!
Маэстро бросает коня в галоп, левой рукой хватает за уздечку кобылу Карни. Дергает подбородком, салютуя спасителям – на жест нет сил, да и руки заняты. На слова нет времени. Надо спешить, пока душа еще горит. Распадок. Силовые линии. Каменистое плоскогорье. Позади – грохот копыт. Оба колланта, как на привязи, следуют за Пералем. Знакомая тропа. Черные глыбы базальта. Летят, щелкают о скалы мелкие камешки…
– Карни, мы…
Он оборачивается к девушке – и кричит от бессилия.
– Это Хиззац, – говорит кто-то.
Да, кивает Диего. Это Хиззац.
– Не кричите. Не надо, прошу вас.
Почему?
– Мне страшно. Нам всем страшно.
Хорошо. Не буду.
Энкарна де Кастельбро не вернулась с небес.
Насмерть всадник
коня загонит,
Сеньорита
подметки стопчет,
Не сойтись им
на этом свете,
Не сойтись им
за краем гроба,
В этом танце –
о, ритм агоний! –
В этом танце –
о, смерти почерк! –
В этом танце
для них покоя нет.
Ах, где найти покой?
IV
– Господи Боже мой!
Могила была ухожена. Во всем чувствовалась рука добрая, усердная, бескорыстная. А может, и не вполне бескорыстная, только маэстро не знал, кому пришло бы в голову проплатить уход за местом захоронения Энкарны де Кастельбро. Дон Фернан озаботился? Думать о таком было неприятно. Особенно если ты, сеньор помощник тренера, не сообразил загодя бросить монетку-другую на счет кладбища Сум-Мат Тхай. Даже когда тебе, сукину сыну, повысили жалованье, ты помнил о чем угодно, кроме безгласной могилы в западном секторе Сум-Мат Тхай.
– Из костра пылающего взываю к Тебе, из сердцевины пламенной…
«Единой надеждой живу», откликнулась память. Шестнадцатому псалму, жалкому в исполнении Диего Пераля – в эскалонских соборах псалом исполнял хор мальчиков под мерные басы органа – аккомпанировала бамбуковая дудочка. Под гиацинтовой ивой, на расстеленной циновке сидел священник в шафрановой рясе и тянул простенькую, убаюкивающую мелодию. Глаза священника были закрыты. Ноги он скрестил таким образом, что при одном взгляде на это издевательство начинала болеть поясница.
В трех шагах от священника пировали каннибалы. Верней, готовились к пиру. Туда Диего старался не смотреть вообще. Если священник не против, то маэстро уж точно незачем лезть со своим уставом в чужой монастырь.
– Ибо надеюсь не на силу рук и крепость власти…
Редкие могилы обносились здесь оградами из металла. Наверное, это символизировало богатство или особый почет. Могила Карни довольствовалась простеньким ограждением из бледно-желтого песчаника: грубо тесаный, треснувший во многих местах камень высотой до колена. На бортик посетитель при желании мог присесть. Сама могила ничем не выделялась: вместо традиционного для Эскалоны холмика – ровный прямоугольник травы, реденькой настолько, что местами в темной зелени проступали рыжеватые плеши. Впрочем, песчаник был чисто вымыт, а кое-где даже отполирован. В траве самый пристрастный сержант не нашел бы ни соринки, ни крупицы мусора. Надгробье, причудливую тройную башенку, стоявшую в головах покойницы, на дальнем от Диего краю захоронения, недавно побелили. С центральной маковки свисала гирлянда свежих, остро пахнущих лилий. Как на снегу, невозможном в жарком климате, сияли, горели под солнцем буквы: «Энкарна де Кастельбро». Фальшивое золото, дешевка…
Энкарна Пераль.
Нет, маэстро не рискнул сделать такую надпись, и сейчас жалел об этом.
– …а только на Создателя мира…
Каннибалы разговаривали шепотом, старались не мешать. Видели: человек в печали. Одеждой они походили на мелких клерков: черные брюки, белые рубашки с короткими рукавами. Две разрытые могилы рядом с ними смотрелись ужасающим диссонансом. Еще большим диссонансом выглядели трупы, изъятые из могил. Тела лежали на матах цвета яичного желтка; вернее, части тел, потому что первый труп уже был расчленен, а второй расчленялся прямо сейчас, с удивительной ловкостью и проворством. В действиях каннибалов чувствовался большой опыт, иначе они давно бы изгваздались по уши. Мясо покойников отделялось от костей и складывалось в мешки из пластика, кости отправлялись в такой же мешок, но с тремя блестящими иероглифами. На отдельном мате каннибалов ждали закуски: фасоль в плошках, пучки молодого лука, хлеб, кислое молоко.
Священник играл на дудочке.
– Я знаю, – сказал Диего. На кладбище он мог сказать Карни то, что не имел права произнести в космосе. Тут он говорил с мертвой, а там ехал бок о бок с живой. – Самоубийство – смертный грех. Но что мне остается? Я воплотил рапиру, а тебя – никак. Кто на моем месте остался бы коптить воздух при таком раскладе? Какой негодяй?!
Балбес, ответила могила. Слушать тебя противно.
– Не бранись, не надо. Я в любом случае не наложу на себя руки. И знаешь, почему? Ад – пустяки. Теперь я точно знаю: ад – пустяки. Речь о другом: пусти я пулю в лоб, или хлебни яду… Я ведь воскресну, правда? Воскресну, как и ты: в космосе, частью колланта. Рой помнит коллант единым целым, вместе с нами двумя. Он запомнил – и будет восстанавливать нас раз за разом, доказывая свое расположение, желание контакта. Он пришьет нас к другим коллантам, задавая вопрос и дожидаясь ответа. Хорошенькая смерть! Диего и Карни – ужас коллантариев!
Маэстро покосился на каннибалов. Откровенно говоря, он и сам изумлялся, что без особых чувств смотрит на демонстративное кощунство. Сейчас требовалось что-то экстраординарное, запредельное, чтобы Диего Пераль счел это достойным гнева или содрогания.
– Как и ты, я буду помнить лишь космос, от воскрешения до воскрешения. Фрагментарная память, осыпавшаяся мозаика. Правда, мы будем вместе. Едва я подумаю о таком «вместе», как котел с кипятком представляется мне ароматической ванной. Костер пылает, плоть слаба, но дух вопиет к небесам!.. Псалом лжет, мой дух вопиет к земле. К любой из земель, на которую я сумею тебя спустить. Я не верю в это, ты уж прости. Не верю, вот и вопию…
А ты помолчи, ответила могила. Я же молчу.
– Я хотел заказать сюда, на Сум-Мат Тхай, иллюзию. У меня теперь есть деньги. Много денег, больше, чем надо! Мне бы выстроили здесь собор Святого Выбора. Или копию вашей семейной усыпальницы. Или просто кладбище из привычных. Дубовые скамейки, алтарь, витражи в стрельчатых окнах. Склеп, пыль, твои благородные предки из мрамора и алебастра. Стеллы, обелиски, острые наконечники оград. Я бы чувствовал себя, как дома. Иллюзия! Захоти я, и они выстроили бы мне войну. Я бы сражался с имперскими уланами, не двигаясь с места. Да я счастливчик! Не находишь?
Не нахожу, ответила могила. Ищу тебя и не нахожу, мой ястреб.
– Все костры погаснут, расточатся, обратятся в прах. Лишь Твой костер, Господи Боже мой, пребудет вечно. Не оставь, Господи, углем в золе! Я бы спел, Карни, но мой голос сломался. Он сломался так давно, что я уже и не помню…
А ты спой, ответила могила. А я спляшу.
– Здравствуйте, кхун П'раль!
В пяти шагах от него стояла мамаша Тай Гхе. Соседка по бунгало, ныряльщица за жемчугом – маэстро и забыл, как она мягко, будто стесняясь, произносит «кхун П'раль». Куда лучше он помнил, как мамаша орет на детей. Маленькая, гибкая, несмотря на полноту, она забрала волосы в тугой узел, отчего лицо мамаши стало похоже на мордочку грызуна.
– Здравствуйте, кхуни Тай!
– Я пойду. Не хочу вам мешать…
– Постойте!
Все объяснилось. Убранная могила, беленое надгробье…
– Это вы здесь прибираетесь?
– Мне хорошо платят, – сложив ладони перед лицом, мамаша Тай Гхе поклонилась маэстро. Казалось, слова о плате должны были успокоить, утешить Диего. – Очень хорошо! Не надо волноваться…
– Кто? Кто вам платит?!
– Кхун Дахан. Он велел следить за могилой, как за родной. Он дал много-много денег! Я отказывалась, но кхун Дахан… Вы когда-нибудь спорили с гематром? Легче сразу утопиться! Тут росло деревце, кхун П'раль. Оно грозило завалить надгробье. Я выкорчевала, что сумела, а корни залила соляной кислотой. Вы плачете, кхун П'раль? Не плачьте, все в порядке. Деревце зачахнет, уверяю вас…
– Я не плачу. Должно быть, что-то в глаз попало.
– Да, сегодня ветер. В день Лан-па-ча всегда дует ветер.
– Лан-па-ча?
– День очистки кладбищ, – мамаша кивнула на каннибалов. Те, галдя как сороки, занимались полировкой черепов. – Кто-то в срок не заплатил за участки. Если не платить, тело выкапывают и сжигают. Хоронить в земле – дорого, очень дорого. Кхун Дахан оплатил ваш участок на много лет вперед. На сто, тысячу лет! Вы не знали?
– Не знал. Но если тело сжигают, зачем его свежевать?
– О, целиком жечь нельзя! Тогда хороший человек не воскреснет долго-долго. Сжигают кости, чтобы воскресалось быстро-быстро! Плоть зароют отдельно, за городом, в специальном безымянном месте. Это очень важно – место без имени. Не надо ходить, звать, мешать воскресать…
– Воскресать?
– В другом теле. К другой жизни. Ваша кхуни, наверное, уже воскресла где-нибудь. Вас можно жечь, а можно зарывать, вы не наши. Вы воскресаете по своему закону. Но если вы хотите, я попрошу волонтеров. Они выроют вашу кхуни, кости сожгут, а мясо зароют в месте без имени. Ступу с пеплом мы поставим на могилу, у надгробья. Участок оплачен, мне кхун Дахан заплатил много-много. Я буду счастлива поделиться с волонтерами. Это святые люди, уверяю вас!
– Святые? – Диего указал на фасоль с луком.
– Никакой мясной пищи! Монашеская еда: растения, простокваша! Нельзя, дух покойного рассердится… У них вот-вот перерыв на обед. Они сядут кушать, а шри Чингур продолжит молиться.
– Дудка? Это он молится?
– Да.
– А эти – волонтеры? Святые люди? Кого скажу, того и освежуют?
– Какой вы умный, кхун П'раль! Вы все правильно поняли.
Диего встал. В шепоте дудочки ему без видимой причины услышался церковный орга́н. Басы шли над черной бездной, в силе и славе. Над басами парил ангельский хор мальчиков, у которых еще не сломался голос: «Господи! Из костра пылающего взываю к Тебе!» Псалом шестнадцатый: «Единой надеждой живу». Любимый псалом отца. Кости, подумал маэстро. Жгут только кости. Это чтобы воскресалось быстро-быстро. Господи, если мои кости сгорят, Ты воскресишь Карни?!
«А ты? – спросил Господь. – Что же ты, ястреб?»
V
Колесницы судьбы
(недавно)
– Гипер! Срочно!
С нарочитой медлительностью диспетчер оттолкнул голосферу, заслонявшую ему обзор, и взглянул на наглеца. Крисп ответил ему улыбкой, лучшей в своем арсенале, и имел удовольствие пронаблюдать, как у диспетчера меняется выражение лица. Для бездельников в представительстве он, Крисп Сабин Вибий, сделался символом головной боли. Вначале, после отлета манипулярия Тумидуса, Криспа пытались поставить на место. Тянули резину, гоняли от бюрократа к бюрократу, требовали тысячу подтверждений полномочий… Глава сеченской резидентуры, примипил Септит – «серый кардинал» при вальяжном, ничего не решающем главпреде – ревниво отнесся к вторжению юного выскочки в его исконные владения.
Можно было уладить вопрос, сходив к примипилу на поклон. Озвучить потребность в мудрых советах, выслушать отеческие наставления. Но Криспу вожжа попала под хвост. Он предпочел связаться с Октубераном, вернее, лично с Марком Тумидусом. «Мешают!» – заявил обер-центурион Вибий таким тоном, будто его вчера произвели в военные трибуны. Что за депеша пришла в итоге на адрес представительства из ЦУСБ Помпилии, Крисп не знал, но эффект превзошел все ожидания. Препоны сгинули, просьбы выполнялись с третьей космической скоростью, ответы на запросы приходили раньше, чем поступал запрос. У завотделом внутреннего содействия при виде молодого аналитика начало дергаться левое веко, а примипил Септит встреч с Криспом избегал с маниакальной тщательностью, в чем преуспел.
– Узел гиперсвязи свободен. Через сорок три минуты у нас плановый сеанс…
– Сорок минут? Мне хватит, – отмахнулся Крисп. – Мою дактилокарту ввели в систему допуска?
– Еще с прошлого раза…
Вскоре он уже набирал персональный код на ГС-пульте. В рамке высветилась стандарт-заставка: передача в голосовом режиме с текстово-пакетным расширением.
– На связи Альтус.
– На связи Квизитор.
Альтус – позывной резидента на Хиззаце. Квизитор – новый позывной обер-центуриона Вибия. Крисп хотел Акулу, еще лучше – Белую Акулу, но ему не разрешили. Сказали: Акула занята, бери что дают.
– В гости к нам не собираетесь?
– Разве что пролетом.
Пароль и отзыв. Переходим к сути:
– Дело номер 1742/1.
– Все материалы в сохранности.
– Есть основания полагать, что фигурант дела в ближайшие сутки прибудет на Хиззац. Возможно, в ближайшие часы.
Единственное слово, подслушанное во время последнего возвращения колланта на Сечень. Плюс интуиция. Что там говорил манипулярий Тумидус? «Интуиция – привилегия руководства. Она растет по мере роста воинского звания.» Воинское звание Криспа Сабина Вибия выросло сразу на два пункта. Значит, и интуиция – соответственно. Впрочем, Крисп и раньше на нее, красавицу, не жаловался.
Когда педантичная аппаратура доложила о третьем старте колланта, он сразу запросил данные орбитального слежения. Ожидание затянулось: тридцать минут, час, полтора… Техника молчала. Коллант не спешил с возвращением. Пришли запрошенные данные. Вначале Крисп даже не стал их изучать. Он помнил, как с отвагой идиота полез разбираться в предыдущих, по первым двум вылетам, но быстро поумнел, осознал непосильность задачи и переправил информацию на Октуберан, специалистам. Заказал расшифровку и заключение: четкое, понятное самому тупому дилетанту. Специалисты, как говорят на Сечене, не мычали и не телились. День шел за днем, время тащилось сонной черепахой – и вдруг включило форсаж. Коллант отсутствовал четвертый час. Переправлять новые данные на Октуберан? Ждать вердикта спецов?!
Некогда!
Трубите, трубы! Крисп совершил подвиг. За тридцать пять минут он сравнил свежие данные со старыми и нашел одно, зато существенное отличие. Головоломные графики, динамические диаграммы и трехмерные матрицы остались для него тайной за семью печатями. Но на спектрально-волновых снимках было отчетливо видно: радужный кокон колланта, покрутившись в системе, возвращается на Сечень. Раз возвращается. Два возвращается. Три…
Не возвращается!
В третий раз опалесцирующее яйцо коллективного антиса набрало разгон и исчезло со снимков, выйдя за пределы действия аппаратуры слежения. Коллант покинул систему. Стойте, гады! Куда вы?! «Хиззац,» – всплыло в памяти.
Они летят на Хиззац!
Две минуты, доверху набитые суматохой, и Крисп уже гнал аэромоб, который предусмотрительно арендовал заранее, к имперскому представительству. Выходить в гипер через маломощную, вечно перегруженную сеченскую систему – та еще морока. А до представительства – пять минут лету. По правде сказать, Крисп долетел за три с половиной, нарушив все правила воздушного движения, писаные и неписаные.
Плевать!
– …с фигурантом будут спутники. Передаю их данные. Вероятное место появления фигуранта на Хиззаце – то же, что и в прошлый раз. Тут полной уверенности нет. Возможно, придется расширить зону поиска.
Он вставил в гнездо прихваченный с собой чип. В одно касание сенсора отправил пакет кодированной информации.
– Принято. Наши действия?
– Скрытое наблюдение. Аудио, видео. Отслеживание контактов.
– Принято.
– Информацию пересылайте мне по мере поступления.
– Принято.
Хорошо иметь дело с профессионалом, подумал Крисп. Альтусу известен приоритет дела, чины и звания роли не играют. Это вам не примипил Септит…
– Вы меня очень выручили, Альтус. И еще: потребуются данные орбитальных систем слежения Хиззаца за период…
Закончив разговор, Крисп откинулся на спинку кресла и шумно выдохнул. Лишь сейчас он понял, в каком напряжении находился все время. Нет, расслабляться рано! С сожалением разлепив веки, Крисп бросил взгляд на часовой браслет-татуировку. До планового сеанса, когда придется освободить узел, оставалось двадцать две минуты. Нужно сообщить на Октуберан: он обязан докладывать о любом изменении ситуации. Проверка коммуникатора: сигналов от систем наблюдения вокруг имения Пшедерецкого не поступало.
Значит, коллант не вернулся.
По завершению краткого доклада в верхнем правом углу рамки замигала красная надпись: «Персональное сообщение для Квизитора. Подтвердите получение». В сообщении обнаружился кодированный файл с заголовком: «Экспертное заключение».
Не здесь, решил Крисп. Дома посмотрю.
* * *
«…спектральная характеристика нестандартного типа… дополнительные линии… энергетическая мощность выше среднестатистической на сорок семь процентов…»
Ну конечно! Крисп звонко хлопнул себя ладонью по лбу и устыдился мальчишеского жеста. Обер-центурион! Аналитик! Медуза безмозглая! Коллант-то, мягко говоря, нестандартный. Пассажирский, мать его через три звезды! О таком знать кому попало не положено. Вот центр и искал подходящих специалистов. Вводили в курс дела, брали подписки…
Зря мы спецов материли. Спецы – молодцы.
«…на седьмой и двенадцатой минутах движения колланта соответственно фиксируется скачкообразное увеличение энергетического потенциала на семнадцать с половиной процентов от базового. Скачок потенциала сопровождается увеличением объема волнового тела колланта на девять процентов и изменением спектральных характеристик: усилением яркости линий в ультрафиолетовой и первой СВЧ-области, а также появлением трех новых линий в инфракрасной области (см. диаграмму № 1). Оба скачка выглядят полностью идентичными. После скачка энергопотенциала коллант в обоих случаях сохранил измененное состояние вплоть до исчезновения из зоны наблюдения – по-видимому, посадки на планету…»
Скачок энергопотенциала. Увеличение объема волнового тела. Изменение спектра. Два раза подряд… Что это может значить? Что?!
– Пассажир! – завопил Крисп, ракетой взлетая с дивана. – Пассажир, фаг его заешь!
От избытка чувств он подпрыгнул, достав пальцами хрустальные висюльки люстры. Висюльки откликнулись заполошным перезвоном. Бей во все колокола! Они кого-то подбирают! Прямо в космосе, автостопом!
«Кого? Как?!» – вскричала логика.
«Ерунда!» – поддержал здоровый скепсис.
«Выкусите, придурки!» – злорадно ответила интуиция.
Сухие строки экспертного заключения согласились с интуицией.
«Они кого-то подхватывают на лету. Эй, пассажир! Откуда ты берешься? И главное, куда ты деваешься, когда коллант возвращается в малые тела? На Сечень высаживалось девятеро, и никакого десятого… Стоп! Они не могут вытащить десятого в малое тело! Пытаются – и не могут! Цель эксперимента?»
«Ну ты даешь, – восхитилась интуиция. – Аж завидно…»
Контрапункт
из пьесы Луиса Пераля «Колесницы судьбы»
Маркиз:
(расхаживая по комнате)
Черт побери! Эта дрянь меня сводит с ума!
Заперся в доме и носу наружу не кажет…
Штурмом взять дом?
Так кругом щелкоперишек тьма,
Снимут, запишут и всей Ойкумене расскажут:
Вот, дикий варвар штурмует поэтов дома,
Вот, кутерьма,
Вот, мракобес, враг прогресса, бездарность – и даже
Вредность сама!
Я-то рассчитывал с герцогским войском сойтись,
А не безгласным скотом на лужайке пастись,
Глядя, как чертов поэт
Нас на весь свет
Кроет, честит – и молчит! О, ему не спастись!
Я бы прибил борзописца,
Только нельзя торопиться –
Мне ли потом в новостях, словно кляче, плестись?
Честно сказать, размышляю я снова и снова:
Может быть, дать отступного?
Может быть, стыд проглотить?
Денег ему заплатить?
К дому прислать табачку и вина, и съестного –
Кушайте, пейте, поэт…
Нет!
Гранд Эскалоны я, и не желаю иного,
Гранд Эскалоны, и месть – мой завет и ответ!
Я не прощаю обид,
Зол и сердит,
Мыслю – пожалуй, отыщется ловкий бандит,
Влезет в окошко к мерзавцу, желая дурного,
Острым кинжалом под ребра его наградит!
Так, чтобы я ни при чем,
Так, чтоб другой – палачом,
Чтобы на кладбище я постоял, удручен:
Мол, сожалею…
Гляди, Ойкумена, гляди!
Кто тут в грехах, будто угольщик в саже?
Чьи добродетели можно собрать в закрома?
Черт побери!
Эта дрянь меня сводит с ума!
Заперся в доме и носу наружу не кажет…
