45

Не было печали, так сотрудники накачали. А как хорошо день начинался. Вершигора остался мной доволен, невменяемая Ирка – еще больше, и даже коммерческий директор не слишком действовал на нервы своими соображениями по поводу предстоящей встречи с господином Осиповым, безоговорочно соглашаясь почти со всеми требованиями генерального директора фирмы.

Я приехал в офис с радостным предвкушением предстоящей работы, горя желанием поскорее забраться в кабинет, строго-настрого приказав Марине пускать ко мне исключительно приговоренных к высшей мере, и завалиться в свою шикарную койку типа «Ленин с нами». Эта мечта стала развеиваться быстрее угрозы цивилизованного рынка, теоретически витавшей над лесом у фантастической реки, стоило попасть в офис.

И вот сейчас, спустя три часа после того, как я поздоровался с Мариной, тупо смотрю на громадную рюмку, стоящую в углу моего кабинета, заглушая желание отдохнуть очередной чашкой крепкого кофе, который Марина подает уже безо всяких возражений.

С громадной рюмки все началось. Не застав секретаршу на рабочем месте, я самолично открыл кабинет и чуть было не ошарашился, увидев в его углу эту посудину. Не спорю, лучшего памятного знака, свидетельствующего о доблестном труде сотрудников фирмы под старомодным девизом «Рабочее время – работе», придумать трудно. Работа над пополнением пустыми бутылками мусорных баков во дворе у нас налажена просто на загляденье. Однако отчего памятник культа выпивки появился в этом кабинете, а не украсил служебное помещение главного волосатого стахановца по коньячному делу, до меня так и не дошло, хотя при большом желании в гигантской посудине поместился бы не только он, но и его верные собутыльники.

В тесноте да не в обиде, подумал я, торжественно клянясь: в этой самой рюмке начальник отдела снабжения просидит целый рабочий день. И не в моем кабинете, а в общем коридоре.

Я не успел похвалить себя за такое мудрое решение, направленное на повышение трудовой дисциплины, служащее одновременно поощрением Константину за его работу на посту директора фирмы «Виртус» со всеми больничными последствиями, как в кабинете появился Игорь Бойко.

У руководителя пресс-группы был такой вид, словно Бойко заставили заниматься утилизацией содержимого уже проданных «Козерогом» собачьих пакетов исключительно с помощью его собственного желудка. Не успел Игорь что-то выдавить из себя, как зазвонил телефон. От такого звонка другой бы фирмач радостно вылил в громадную рюмку бочку водки и припал к ней или заскакал, цепляя макушкой потолок кабинета. Еще бы, господин губернатор лично телефонирует.

Тон его, правда, почему-то стал вызывать у меня ассоциации с ледяным душем Шарко, а потому в ответ на приглашение срочно приехать в Белый дом областного пошиба я с чувством глубокого сожаления ответил: сейчас никак не могу. Конечно, господин губернатор, молол я в трубку, очень жаль, однако в настоящее время меня анонимно обследует психоаналитик, потом – какие-то уколы, но главное – не имею права выйти из офиса. Тут, понимаете, по углам бумажные человечки прячутся, кроме меня, их никто почему-то в упор не видит. А они все норовят покрасть со стола важные документы как сырье для создания себе подобных.

Константин Николаевич тут же стал отвечать таким тоном, словно только что узнал – именно я, а никто другой, являюсь не просто его единственным сыном, но и главным претендентом на бывший обкомовский трон. Господин губернатор начал ласково прощаться сразу после того, как я весьма задушевно пообещал и дальше делать все зависящее от фирмы «Козерог», чтобы наши танки «Фердинанд» поскорее вышли к Днепру.

Положив трубку, я пристально посмотрел на Игоря Бойко и понял, как был недалек в своих подозрениях о существовании бумажных человечков. Игорь рухнул в кресло с таким видом, будто он был пенсионером, опоздавшим к раздаче гуманитарной помощи из дворового контейнера, и дважды выронил сигарету на пол, прежде чем все-таки сумел ее прикурить.

Я сперва решил: он каким-то дивным образом узнал о связи своей мадам с выдающимся художником Антоновским, однако вряд ли Бойко стал бы так расстраиваться по этому поводу. На всякий случай, конечно, вслух поинтересовался: может, его менты на чем-то прихватили и присудили вернуться работать в газету, но тут Игорь впервые в жизни открыл на меня рот. Причем так, что с ходу стало ясно: мой садовник Федя принимал активное участие в появлении Бойко на свет. По крайней мере, кроме ветерана войны с турецкими строителями, таких комплиментов в свой адрес я давным-давно ни от кого не слышал.

Чтобы придать нашей беседе более спокойный тон, пришлось успокоить Бойко весьма испытанным методом, а именно – от души врезать ему в челюсть, доказывая, как прав американский минздрав, предупреждающий о вреде лицензионно-контрабандного «Мальборо».

То, что курение вредит здоровью, Бойко наверняка понял, едва ли не проглотив сигарету в свободном полете вместе с креслом. После этого мне пришлось подбодрить его традиционным кофейным угощением. Вылив остатки «мокко» на голову руководителя пресс-группы, я предложил два варианта продолжения беседы. Бойко, ощупав слегка распухшую челюсть, мгновенно согласился на любой из них. Поднял кресло, присел на его краешек с видом жильца пока на этом свете и повел себя так, словно я был не кем-нибудь, а самим начальником ЖЭКа.

Извинения Игоря, в течение нескольких секунд резко изменившего мнение о своем непосредственном руководителе, были приняты довольно сухо. Несмотря на это, он снова открыл рот, характеризуя прежними терминами уже не генерального, а коммерческого директора фирмы.

Если бы Сережа услышал, что о нем думает впервые переподчиненный коммерческому директору Бойко, он бы с ходу организовал для Игоря персональную экскурсию в район полей орошения. Вонючий сквалыга – стало единственным цензурным среди определений, раскрывающих подлинную суть Рябова. Я согласно кивал головой, а когда Игорь выдохся негодовать, поведал: коммерческий директор ко всем делам еще и полудурок, спаливший три лимона зелени. Наверное, только по такому поводу он, переживая от растраты, низко оценил титаническую работу пресс-группы, вызвав искреннее негодование трудящихся масс. Заодно полюбопытствовал: не знает ли Игорь, откуда в моем кабинете появилась рюмка, в которой теперь уже точно стоит утопить Рябова. Каким образом этот сувенир попал сюда, Игорь наверняка не знал, однако это не помешало ему снова рискнуть своим здоровьем при помощи сигареты и высказать подозрение: кроме Дюка, на такое никто не способен. Гигантская рюмка соответствует эстетическому вкусу доктора наук и сама собой просится стать очередным украшением Центра современного искусства. С точки зрения Игоря, это самое современное искусство создавать без рюмки просто невозможно. Или на здоровую голову, как кому нравится.

Мне, в свою очередь, понравился ход его мыслей. Прежде, чем открыть сейф, я дал Игорю слово: руководство пресс-группой Рябов осуществлял последний раз в своей карьере, и лишь затем отсчитал шесть тысяч долларов. Протянув Бойко пачку купюр, отмечаю заметное улучшение его самочувствия, несмотря на наливающийся зеленоватым оттенком багровый подтек на челюсти руководителя пресс-группы.

Игорь еще раз извинился за свое нетактичное поведение, вызванное нервным расстройством от гигантского объема работы, взваленного на его плечи жадным скуперфильдом Сережей, зажилившим заработанные трудовым народом копейки еще лучше любого империалиста-кровососа. Только из-за его наглого поведения Бойко не смог сдержаться, а необдуманные слова Игоря в мой адрес были не что иное, как стон донельзя измученного пролетариата, зажатого скрягой Рябовым в тисках эксплуатации. Перед тем, как отправиться восвояси, Игорь вытер слипшиеся от кофейного душа волосы с донельзя веселым видом; мне даже показалось – если дам ему на прощание еще раз по морде, то вряд ли он станет обижаться.

Стоило Бойко закрыть за собой дверь, как она мгновенно открылась и в кабинет влетел великий брокер Голубенко с очками, чересчур резко подскакивающими на носу. Мне сперва показалось, что Голубенко вчера слегка недопил, однако оказалось, у него проблемы вовсе не личного характера, а с урожаем текущего года. Шеф отдела брокеров стал выливать в адрес господина губернатора такие комплименты, что я мгновенно стал сравнивать их с высказываниями в адрес моего коммерческого директора, однако, не найдя особой разницы, окончательно так и не понял, кто из них гнуснее. Оказывается, еще вчера зерно можно было вывозить за пределы губернии, а с сегодняшнего дня – уже нельзя. И больше того, все бартерные сделки должны осуществляться с личного благословения областной администрации.

Первым делом выяснив у Голубенко, не знает ли он, откуда в моем кабинете появилась рюмка, и получив отрицательный ответ, выдаю в адрес Константина Николаевича весьма распространенную короткую цитату, которая до сих пор печатается большими буквами и корявым почерком на любом заборе.

Голубенко тут же поддержал своего руководителя и истерическим тоном поведал: он уже был в областной администрации, чтобы получить высочайшее разрешение. Однако раньше чем через неделю его не будет, оттого как у чиновников пока нет каких-то бланков. И вообще, несмотря на очередную заботу о народе, груженные зерном машины по этому поводу стоят на месте, вместо того чтобы наматывать тонно-километры, хотя нам предстоит рассчитываться с водителями и их хозяевами вовсе не копиями решений администрации, а совсем другими бумажками, являющимися самой что ни на есть интернациональной валютой, с радостью на лице принимаемой в разных уголках дремучего леса.

После монолога шефа отдела брокеров до меня окончательно дошло: бумажные человечки плодятся не столько в углу этого кабинета, как в том самом офисе, откуда мне недавно звонили. Тем не менее я каркнул на Голубенко, чтобы он слегка успокоился, и затем гораздо спокойнее пояснил: природа не терпит пустоты. И если мы потеряем деньги на простое транспорта и уплате неустойки, так они обязательно прибавятся в другом месте. Каком именно – пусть сам догадывается, уже большой мальчик.

Ишь, разбушевался, как Фантомас, от жизни отстал, успокоил я его начальственной проповедью, сейчас даже областной дурдом справки бесплатно не выдает, чего ты хотел от его коллег из другого здания? Это же не элементарное свидетельство, что господин Голубенко здоровый на всю голову, в чем лично я стал сомневаться, а разрешение на бартер, которое, несомненно должно быть задороже. К тому же включить счетчик и штрафовать руководство за его беспредел мы не можем, как бы оно не нарывалось на неприятности. В конце концов испокон века профессия у них такая – срать своими ценными указаниями в борщ тем, кто занимается настоящим делом, как изволит выражаться один из генералов.

Генерал позвонил буквально через минуту после того, как я доказал шефу отдела брокеров – в жизни нет безвыходных ситуаций. А потому нужно поступать точно так, как несколько месяцев назад, когда он торговал китайскими петардами. Всего на сто тысяч зарядился, планировался двойной навар, но тут в бизнес вмешался господин мэр. Чем он губернатора хуже, тоже начальник. Взял и издал распоряжение: запретить торговлю петардами в городе. Правильно, нечего детей баловать, в городе и без их шалостей настоящих взрывов со стрельбой хватает. А тут еще и петарды, летящие под ноги случайных прохожих. Сомневаюсь, что они вместе с детьми балдеют, особенно когда некоторых госпитализируют. Пусть господин мэр выкупает у нас товар, который по его решению вдруг стал резко запрещенным, как это делается в цивилизованных странах – и вся проблема остается за пределами сэкономленных нервов Голубенко.

Но господин Пенчук оказывается даже не собирался платить за свои решения экономического характера. Я не удивился; наши чиновники чего бы ни придумали – мгновенно воплощают в практику, и страдают от этого все подряд, кроме авторов блистательных идей.

Не пропали петарды; Гершкович их для нужд пиротехников оформил с необходимым «Козерогу» наваром. Причем, сделал это в тот же день, когда узнал о моем решении устроить маленький фейерверк из неходового, исключительно благодаря мэрии, товара возле одного государственного офиса. Откуда у прогоревшей всерьез и надолго киностудии нашлись деньги, ума не приложу. Да и не моего ума это дело. И кто с нами теперь за зерно рассчитается – фирму тоже не должно волновать. Я ведь Коте недавно сказал – ваши игрушки меня не касаются. А потому – пусть закупает фураж на зиму для прокорма малоимущих, иначе, чтоб хлеб не пропал, открою подпольные высококачественные самогонные цеха, а что из этого выйдет – они сами прекрасно знают.

Будет вам и акцизный сбор, и восстановленный собор, и все остальное на свете, научил я Голубенко, как разговаривать с дирекцией концерна «Олимп». Перекроем все бабки на благотворительность и милосердие, а уж если пойдет драка на сраку, так мы отпуск заслужили еще больше, чем команда Березовского. Гриша в этом деле, козе ясно, проявит солидарность вовсе не с вами.

Голубенко поправил очки на носу и умчался спасать хлеб от очередного постановления области, а за меня тут же взялся генерал. Отставной, правда, зато самый настоящий Герой Советского Союза, руководящий нынче военно-патриотической организацией «Снежинка». Прежде чем стать зиц-председателем частного охранного агентства, генерал Бабенко занимал пост начальника Управления охраны памятников культуры. Наверняка бы сидел там до сего дня, однако, в отличие от очень многих, жизненных убеждений не менял.

В течение двадцати лет кряду генерал Бабенко как ведущий специалист по памятникам культуры выдвигал одно-единственное предложение, направленное на улучшение внешнего вида города, которое, не пойму отчего, так и не было претворено в жизнь в период проклятого застоя. Бабенко – настоящий Герой, от идеалов своей жизни не собирался отказываться даже в новейшие времена. Я только на этом его и купил, пообещав содействовать давнему прожекту. Вот потому генерал стал директором, сидит в офисе «Снежинки», а контролирующие организации, знающие, кто руководит этим тоже охранным предприятием, стараются обходить его десятой дорогой.

Герой Советского Союза орал так, что мне резко захотелось пришить к своему пиджаку хотя бы сержантские погоны. Его интересовало, до каких пор я буду бездельничать, вместо того, чтобы раз и навсегда решить вопрос о повышении роли памятников культуры в общественном сознании. После того, как я твердо ответил: «Товарищ генерал, а что вы хотите? Двадцать лет этот вопрос не решался, разве могу его за пять минут протолкнуть?» – Бабенко с ходу успокоился и заорал: весь смысл его дальнейшей жизни зависит только от моих действий, и Герой все-таки не теряет надежды дожить до того светлого дня, когда сможет помереть со спокойной душой. Мне пришлось гаркнуть на генерала, он с ходу ответил: «Так точно!» – беседа необычайной важности на том закончилась.

В свое время главный охранник памятников культуры выступил с идеей, будоражащей его воображение до сегодняшнего дня. На одном из партийных совещаний, посвященных культуре, было единодушно поддержано предложение ЦК вести народ в кинотеатры для поголовного просмотра фильма Матвеева «Особо важное задание». И когда все присутствующие дружно подняли руки вверх, голосуя, как привыкли, вскакивает Бабенко и, пользуясь атмосферой всеобщего воодушевления, в который раз пытается пропихнуть свою идею. Бюрократы они и есть бюрократы, а потому памятник одного из основателей Южноморска до сих пор стоит в самом центре города.

Сам удивляюсь, как уцелело это монументальное произведение искусства работы Мартоса, представляющее из себя памятник не пролетарию Свердлову, обшмонавшему царские загашники, а самому настоящему аристократу, вдобавок князю иностранного происхождения. Ведь не кто-нибудь, а лично главный спец по охране памятников культуры Южноморска генерал Бабенко возмущался: до каких пор в центре города будет стоять этот бронзовый французский жид? Его надо по-быстрому снести, а на том самом месте установить памятник вождю мирового пролетариата. В Южноморске всего-навсего пятьдесят два монумента в честь великого Ленина, а это свидетельствует о нашей политической незрелости. Небось, в других миллионных городах бронзовых вождей куда больше.

Однако, мне кажется, сегодня непросто осуществить давнюю идею генерала. Тем более, памятники вождя революции стали пользоваться действительно повышенным спросом у людей, особенно тех, кто занимается цветными металлами. Нет, я имею юридическое право за свои деньги ставить памятник хоть Ленину, хоть Геббельсу, хоть самому себе, однако вряд ли мне позволят предварительно снести монумент французского князя. А на другое решение Бабенко все равно не согласится, хотя я предлагал установить памятник вождю мирового пролетариата у него во дворе, точь-в-точь такой, какой там уже стоит.

После беседы с генералом я окончательно убедился: он рановато ушел в отставку со своего ответственнейшего поста, равно как и другой генерал, возглавлявший Литературный музей, который давным-давно именуют исключительно Археологическим. Когда мне показалось – все приятные сюрпризы сегодняшнего дня исчерпались, появившаяся Марина поведала самую свежую новость и лишь затем отправилась варить кофе.

Конечно же, наиболее приятный сюрприз преподнес тот, от кого иного ждать не приходится, а именно – начальник отдела снабжения. Во всяком случае в одном я уже уверен: гигантская рюмка в моем кабинете – это не его работа и Косте не улыбнется счастье посидеть в ней для всеобщего обозрения в коридоре.

Константину до того понравилось хворать, что он снова загремел в больницу и даже прихватил с собой супругу. Однако сильно сомневаюсь, что в течение нескольких ближайших дней начальник отдела снабжения сможет приставать к медсестричкам для повторения уже пройденного маршрута или совершать экскурсии в попутных направлениях. И не потому, как они со Снежаной подцепили одинаковую болезнь, во время которой супругам не рекомендуется заниматься не только семейным сексом, но и с посторонними людьми. Валяющемуся в травматологии безо всякого прикрытия Косте вряд ли сейчас мечтается ощупывать бедра медсестричек, с него вполне хватит нежных прикосновений к шишкам на собственной голове. Вот бы грекам узнать – нашлась-таки на Костю управа в лице Геракла местного производства.

После того, как начальник отдела снабжения отметил свое благополучное возвращение из лечебницы для сердечников, он все-таки сумел найти в себе силу воли и выйти из офиса. Константин шатался по направлению к шикарному «БМВ», четко ориентируясь на строгую линию мусорных баков. Он даже отключил свою суперсекретную сигнализацию и, больше того, благополучно добрался до гаража, что уже само по себе удивительно. Видно, счастье у него такое.

Это самое счастье скончалось возле гаражных дверей, которые, как назло, двоились и плавно отъезжали в сторону, во время трех попыток Константина вписаться в узкое пространство. Учитывая, что автомобиль и гараж были его собственностью, Костя решил не корчить из себя великого автогонщика, а потому, чертыхаясь и кляня узкие ворота, которые явно съежились на холоде еще больше, поперся домой, не забыв включить свою сигнализацию.

Ласковый супруг повис на жене после долгой разлуки и попросил ее поставить на место автомобиль. Снежана, конечно же, не рискнула оставить ночевать на улице совместно нажитое из моего кармана имущество и подчинилась желанию своей второй половины.

Должных навыков в обращении с хитрющей сигнализацией у Снежаны не было. Отставная связная с моим персональным шпионом долго копалась в салоне и противоугонная система поняла – ее тормошит кто угодно, но только не владелец автомобиля. При этом «БМВ» вовсе не заорал нечеловеческим голосом с помощью сирены: «Караул, угоняют!» – а тихо включил наисекретнейший прибамбас охранной системы. Признак угона для машины был налицо, а потому она, недолго думая, сработала, и в спину фотомодели впился шип, выпускающий муравьиную кислоту. После такой ласки человеку, сидящему за рулем, хочется вовсе не продолжать угонять машину, а даже доплатить, лишь бы навеки потерять ее вместе с сопутствующими ощущениями.

Снежана исключения не составила, ей даже стало как-то все равно, что автомобиль остался открытым. Корчась от боли, она еле-еле добралась домой, успев вызвать «скорую» по телефону.

Перед тем, как это сделать, хрупкая женщина успела еще кое-что, а именно – отходить своего мужа качалкой так здорово, что прибывшие через полчаса врачи не знали, за кого из них приниматься в первую очередь. В итоге супруги дружно загремели в одну и ту же больницу, правда, в разные отделения. Сейчас Константин наверняка не считает себя самым крутым в мире и скорее всего сожалеет, что прикупил эту гонконгскую хитрость, гарантирующую всем угонщикам неделю адских болевых ощущений. Понятно, он так сожалеет не из-за состояния Снежаны, а исключительно по поводу последствий ее болезни. Но самое удивительное в этой истории, что оставленную без присмотра машину так и не угнали. Простояла ночь с открытой дверью, без сигнализации, стоило после всего здоровьем рисковать?

Я уже собирался отправиться проведать Снежану, попутно выписать премию ее супругу прямо в лечебнице так, чтобы качалка жены казалась ему Божьей лаской. Однако меня перехватил Воха и пояснил: нам предстоит ехать не в больницу, а милицию. Именно там за решеткой скачет наглядное волосатое пособие, доказывающее своим внешним видом, что некоторые люди все-таки произошли от обезьян.

Нет, зря все-таки мы, недоборов алкоголизм, принялись за организованную преступность. Пока никто крутого организованного преступника на скамье подсудимых не видел, зато пьяных на улице еще больше, чем раньше на Первое мая, хотя почти все сидят без зарплаты.

В отличие от Кости, его собутыльник ехал домой вовсе не зигзагами. Однако именно его беспричинно остановили гаишники. Менты стали принюхиваться к главному инженеру, а затем приставать: отчего он ездит выпивши? Можно подумать, этот деятель когда-то садился за руль в ином состоянии. Зато за двадцать лет он умудрился ни разу не нарушить правила дорожного движения.

Так и ехал бы себе дальше, однако менты почему-то пристали к человеку без копейки денег, хотя он предлагал им сто долларов. Эта сумма их чего-то мало устроила. Не иначе зажрались. Или обиделись по поводу изумленных речей волосатого водителя. Потому решили поставить машину на штрафплощадку, а главного инженера – задержать.

Больше того, гаишники стали выяснять по рации: не прется ли в их направлении «скотовозка» из вытрезвителя? И тут главный инженер решил доказать – менты не имеют права распоряжаться его личной собственностью. Как порядочный гражданин, он не устраивал никаких драк, а просто выкарячился из машины, незаметно включив сигнализацию.

Никаких гонконгских шипов в его таратайке не было; тем не менее, один из ментов через пятнадцать секунд после того, как повернул ключ в замке зажигания, наверняка стал сильно жалеть, что выходит на дежурство с полосатой палкой, а не в противогазе. Потому что, если не отключить сигнализацию, в салоне машины взрывается небольшая газовая граната, после чего у угонщика все желания исчезают вместе с потерей сознания.

В результате главный инженер потерял возможность воспользоваться услугами вытрезвителя, зато получил другое ментовско-сервисное обслуживание непосредственно в отделении. Сам виноват; второй-то мент вместе с ним у машины стоял, а главный инженер почему-то не догадался запихать его в салон поближе к напарнику.

После этих историй меня больше всего удивило, что Голубенко почему-то действовал на мои нервы не с помощью персонального автотранспорта, хотя вчера пил вместе с искателями приключений на собственную задницу, а его «ауди» тоже оборудована противоугонными хитростями.

Сперва я решил воспользоваться своим телефонным правом, а затем передумал. В конце концов из-за этого волосатого специалиста мент пострадал, ему теперь усиленное питание требуется. Впрочем, как и всему отделению. В результате Воха получил ценное указание вместе с пачкой денег и умчался товариться к банкету, где тамадой, не сомневаюсь, главному инженеру не бывать, пусть даже он виновник торжества.

Ничего. Я ему стоимость протоколов приплюсую к моему моральному ущербу и напомню о подрыве престижа фирмы. Он у меня месяц пешком ходить будет, а главное – без своей знаменитой серебряной фляги за пазухой. Или отправлю в командировку на полгода, тем более в наше время профилакториям для алкоголиков не так просто получить пациента для его лечения бесплатной общественно-полезной терапией с помощью лопаты.

После всего этого кто-то вряд ли смог бы упрекнуть меня в прохладном отношении к своим служебным обязанностям, хотя генеральному директору «Козерога» так и не удалось выяснить, откуда в его кабинете появилась та самая рюмка, из которой если что и станут хлебать мои сотрудники, так только исключительно коктейли из горячей смолы, разбавленной дихлофосом.

Я смотрел на эту рюмку недолго. До тех пор, пока голос Марины не отвлек от философских размышлений.

– Возьми трубку, – скомандовала секретарша.

– Мариночка, откуда звонят? Из больницы или морга? – на всякий случай интересуюсь, глядя на телефон с таким опасением, словно в его мембране замаскировалась гремучая змея.

– Рябов звонит, – поведала Марина и отключила связь.

– Зажимконтора! – ору в трубку.

– Ты бухгалтера воспитываешь? – поинтересовался Сережа.

– Нет, это я о тебе…

– Ясно, – процедил Рябов, наверняка догадавшись, что Бойко окончательно перестал ему подчиняться.

– Сережка, ты где? В милиции или…

– Почти что, – ответил он.

– Слава Богу, не в больнице. Тебя там только не хватало. Знаешь…

– Знаю. Костю собираешься проведать? – ехидным голоском спросил коммерческий директор, прекрасно понимая, чье состояние здоровья меня интересует в первую очередь. Наверняка обижается, что я назвал его кличкой главного бухгалтера.

– Ты, Рябов, не дуйся, – примирительным тоном бросаю в трубку. – Извини, я тебя Зажимконторой назвал. Но тут такое происходит…

– Ничего страшного, – успокоил он меня сразу по нескольким поводам. – Я уже звонил по поводу главного. Встретимся в больнице, едешь в машине охраны.

– Мне бы все-таки дождаться вестей от Вохи.

– Сунь телефон в карман. Впрочем… Я ведь только что сказал. Звонил уже. Все в порядке. Давай выходи…

– Подлечить меня хочешь?

– Не мешало бы. Тебе действительно нужно отдохнуть. Для этого мало времени.

– Догадываюсь.

– Да?

– Через три дня.

– Верно. До субботы считать умеешь. Давай! – окончил беседу Рябов.

По-моему, Сережка все-таки обижается, решил я, садясь на заднее сидение «ниссана». Зря его Зажимконторой назвал. Не подумавши ляпнул. Это главбух – Зажимконтора, а Рябов – Сквалыга. Хотя нет. Тоже неверно. Три миллиона от компании «Томас» сами в руки плыли. Щедрый Сережа, что и говорить, правда, местами экономный.

Рябов встретил меня подле приемного покоя, груженный, как мул Дон Кихота, торбами, о содержимом которых этот испанский дворянин мог только мечтать. Все верно: это же наша бесплатная медицина, гарантированная Конституцией. Спасибо, кровати с собой приносить не нужно; это единственная услуга, которую предоставляет болящим лечебница, кроме воды из-под крана.

– Потом к главному инженеру поедем, – сообщаю Рябову. – Ментам патроны повезем. Рябов нагловато ухмыльнулся; мы пошли по плохо освещенному коридору, пропитанному запахом человеческой боли и страха. Сережа толкнул дверь кабинета доктора, извлекшего в свое время из груди моего коммерческого директора небольшой девятиграммовый сувенир.

Доктор Кононенко почему-то не прореагировал на наше появление, он застыл, подобно статуе Командора, скрестив на груди сильные жилистые руки. Эх, доктор, доктор, хирург знаменитый, врач с таким-то именем, отчего ты, подобно другим, за бугор не сбежал, там даже санитары на таких облезлых стульях под дырявыми потолками без зарплаты не сидят, а уж ты-то бы катался шариком в гораздо более толстом слое масла, будучи, нет, не главврачом, а рядовым ординатором. Правда, у тебя не так давно какое-то суперсовременное оборудование появилось, но, если бы не пуля, угодившая в Рябова, откуда бы оно взялось?

Доктор Кононенко хранил явно напускное спокойствие. Рядом с ним стояла какая-то девушка в тщательно накрахмаленном халате, оравшая в телефонную трубку:

– … прервите фильм… Нет, мы не можем заплатить за рекламу! Человек погибает, женщина… Хорошо…

– Побежал узнавать, – с надеждой в голосе сказала врачиха, но лицо Кононенко почему-то нахмурилось, главврач уже хотел было что-то сказать, однако девушка снова припала к трубке и принялась громко объяснять:

– Автомобильная авария… Больница железнодорожников… Вторая группа, резус отрицательный… Миленькие, поскорее, она на третьем месяце…

До меня отчетливо донеслось, как доктор Кононенко скрипнул своими крепкими зубами.

– Доктор, я здесь, – решаюсь обратить его внимание на наше присутствие в кабинете.

Рябов, лучше меня изучивший взрывной характер Кононенко, на всякий случай отошел в сторону.

– Я здесь, доктор, – повторяю, слегка шокированный тем, что хирург не обращает на меня никакого внимания.

– Ну и что? – наконец-то произнес Кононенко ледяным тоном.

Мне и не приходилось рассчитывать на то, что он бросится на шею своего спонсора, станет благодарить за свои медицинские агрегаты стоимостью в шестьдесят восемь тысяч долларов, но этот тон слишком коробил мой абсолютный слух.

– Вы разве не понимаете… – начал воспитывать меня Кононенко, однако я не позволил, чтобы такой занятой человек занимался совершенно бесполезным процессом.

– Понимаю! – гаркаю на хирурга. – Я уже здесь. Чего вам еще?

– То есть? – слегка отшатнулся доктор.

Правильно, давно заметил: люди становятся добрее к собеседнику, если их с ходу ставить на место.

– Как чего? – ворчливо сказал я. – Вам же требуется вторая группа… СПИДа во мне нет, триппера – тоже, желтухой не страдал, зато резус в самый раз…

– Вы? – только и смог сказать Кононенко, оглядывая меня так, словно увидел впервые.

Из угла раздался явственный стон Рябова, не рискнувшего в такой ситуации сказать свое веское слово поперек моего тяжкого характера.

Девушка, положившая телефонную трубку, тоже смотрела на меня с таким изумлением, словно вместо живого человека в кабинете стоял давно вымерший мамонт.

– Не ожидали? – тем же наглым воспитательным тоном обращаюсь к Кононенко.

Доктор повернул голову в сторону девушки и сказал:

– Таня, готовьте…

Мне сильно хотелось добавить «пышную кровать», однако моему эстетическому вкусу Таня явно не соответствовала. Это только Гарик орет, как его папочка трахает все, что шевелится, а я вот какой морально устойчивый.

– Не ожидал, – чуть ли не с нежностью в голосе признался главврач.

– В прошлый раз вы тоже сомневались, – жестко напоминаю, как Кононенко довольно иронически отнесся к моему обещанию купить для его лечебницы необходимое оборудование.

– Я думал… – сказал доктор, но в это время Таня, решительно схватив меня за руку, стала ненавязчиво подталкивать в сторону двери.

Ишь, вампирка, свежей крови тебе захотелось, не терпится воткнуть в мою вену иглу…

– Кстати, Рябов, – торможу ее трудовой порыв, – извлекай наши одноразовые шприцы-катетеры. Придется Снежанке поделиться. Я не привык рисковать до такой степени.

Сережа принялся рыться в одной из сумок, а доктор Кононенко пожал мою руку и горячо замолол:

– Мне казалось, что вы тогда откупаетесь…

– От чего, доктор? – не понял я.

– Слишком богатым быть неприлично, особенно когда вокруг столько людей, нуждающихся…

– Стоп, доктор… Рябов, ты еще долго? Давай, время идет… Да, вот что, господин Кононенко, я этих людей нуждающимися не делал. К тому же привык платить по счетам. Даже собственной кровью.

– Не понимаю, – недоумевающе прошептал хирург.

И не поймешь, подумал я, направляясь за получившей все необходимое, вплоть до кровяного резервуара, Таней. А вслед нам донесся голос Рябова, вспомнившего о прямых обязанностях: «Не больше трехсот граммов!»