37
Ночь давным-давно вступила в свои права, именно в это время приходит особое вдохновение к поэтам и философам. К счастью, писать стихи не умею, а философствовать, как говаривал один древний мудрец, – это готовить себя к смерти. Потому, подобно другим людям, не отмеченным творческим даром, убиваю бессонницу воспоминаниями.
Кажется, это было вчера, но сколько мутной воды утекло с тех пор из той самой фантастической реки в бездну забвения. Тогда я еще был не самостоятельным человеком, а машиной, приводившей в действия замыслы Вышегородского. Рябов работал вместе со мной в связке, лишь формально отвечая за безопасность нашей милой семейки. Потому что всю ответственность покойный Леонард Павлович возложил на плечи своего зятя.
Да, было времечко, не такое грозовое, как сегодня, куда спокойнее. Но именно тогда все начиналось. И тесть мой, мудрая голова, все-таки умер в своей постели, не разделив судьбы других коллекционеров. Как он тогда поучал меня? «Мы можем без них обойтись, но они без нашей помощи – никогда». И не обходились. Старик, правда, любил перестраховаться, меня к этому приучил, но, в отличие от других людей, серьезно занимающихся уголовно наказуемым бизнесом на искусстве, он был уверен – от тюрьмы и сумы получена вечная страховка, пусть даже двум смертям не бывать. У Леонарда Павловича имелась надежная страховка – высокий профессионализм. Один из самых лучших экспертов Союза, о котором мало кто знал, в отличие от засвеченных академиков-искусствоведов.
Именно в те годы в системах КГБ и МВД были созданы группы, занимающиеся отслеживанием и разработкой личных коллекций, бравшие на учет все крупнейшие собрания страны, сосредоточенные вовсе не в музеях. Хотя впоследствии кое-кто из них, соблюдая чекистские традиции, добирался и до музеев, и до церквей. Но это было после. А тогда по стране внезапно покатилась и стала набирать силу волна убийств, ограблений и репрессий против коллекционеров.
Что касается судеб гнусных спекулянтов, перепродававших произведения искусства, то система работала иногда со сбоями. Бывали даже случаи, когда коллекционеров выпускали из зала суда. Однако они и не пытались получить заранее конфискованные произведения искусства; собирателя честно предупреждали: сиди и не рыпайся, считай, что дешево отделался. Зато ни одно из убийств и ограблений коллекционеров раскрыто не было.
Более того, похищенные произведения искусства порой внаглую выплывали на Западе. Какой силой должны были обладать похитители, чтобы пробить пресловутый «железный занавес»? Той самой, реальной. Для отмазки менты раскрывали некоторые преступления на заданную тему. Ловили, скажем, бомжа Довгулевича, который между кражами портфелей в общественном туалете успевал разбомбить квартиру известного коллекционера и с ходу сбыть полтонны картин, икон, статуй и прочего добра неустановленному следствием лицу.
Это пресловутое лицо никто искать и не собирался оттого, что и без него правосудие торжествовало. Преступление раскрыто, бомж наматывает свой срок, и все довольны, кроме ограбленного. Но кто будет обращать внимание на его вздохи, когда он сам из-за своего пристрастия к старине всю жизнь под статьей ходит?
Плана по вербовке у этих хорошо законспирированных спецгрупп не существовало, однако им оказывали услуги разные люди. В том числе и я по приказу тестя. Вот тогда-то я познакомился не с кем-нибудь, а самим Петром Ивановичем. Это было на заре золотого времени перестройки.
Вылетев в Москву, я встретился с этим вальяжным человеком на его даче в поселке, куда пускали по спецпропускам, памятуя о наказе Вышегородского – даже в мыслях именовать Петра Ивановича шефом. Уже потом, после того как мне удалось за большие деньги получить информацию от одного молодого человека с литературными способностями, стало ясно, кто на самом деле этот Петр Иванович, которого я первоначально принял за крупного партийного функционера, закончившего философский факультет. А тогда… Да, человеческая память порой куда надежнее компьютера…
Мы медленно шли по асфальтовой тропинке, заботливо проложенной в лесу, и даже как-то не верилось, что всего полчаса езды разделяет это первобытное великолепие с бурно гудящим ульем столицы. Даже сейчас, когда мы молчали, Петр Иванович продолжал лучиться почти джокондовской улыбкой: визитная карточка не более, чем наигрыш. Улыбка на лице человека – верный признак его здоровья, силы и прекрасного отношения к собеседнику любого ранга.
– Перестройка уже открыла перед нами новые возможности, сулит интересные перспективы, – командно-поставленным голосом вещал шеф, не обращая внимания, что декорация здесь совсем иная, чем на каком-то партийно-хозяйственном активе. – Инициатива, деловая хватка, словом, все то, что еще недавно произносилось с презрительным оттенком, сегодня будет определять дальнейшее развитие нашего общества.
Петр Иванович негромко шуршал в такт опадающей листве, а я терпеливо ждал, когда он перейдет к делу.
– Отношения с западными партнерами будут развиваться все дальше и дальше, а главное, строиться на принципиально новой основе. Нам уже недостаточно постоянно действующих каналов, которые, порой, на время закрываются по независящим причинам. Хотя в общем-то мы сохраняем контроль над ситуацией.
Вот что значит закончить философский факультет. Сейчас он начнет подходить к сути проблемы, предварительно рассыпав несколько цитат из Гегеля, а может быть, призовет на помощь Шопенгауэра, чтобы лишний раз блеснуть своей эрудицией.
Торопливый шорох сзади по густому ковру опавшей листвы заставил меня обернуться, однако он даже не прореагировал на то, что нас догонял тучноватый молодой человек с кожаной папкой в руках. Не доходя несколько метров, тот круто взял влево, обошел дорожку и затормозил перед шефом с достоинством лисьего пинчера, готового по приказу хозяина залезть в любую нору.
– Простите, пожалуйста, Петр Иванович, у меня все готово.
Шеф бегло пробежал глазами по мелкой машинописи на прекрасной финской бумаге и одобрительно хмыкнул.
– В общем-то неплохо, только измени слова «верность коммунистическим идеалам» на «наши социалистические ценности». И выбрось эту длинную цитату, ведь сейчас у нас новое мышление. Поэтому, говоря о промахах в работе, не срезай углов, больше самокритики, это сегодня нужно, как воздух. Беги, работай.
Последние слова молодой человек понял буквально и с начальной скоростью спринтера ринулся по направлению к трехэтажной даче.
«Ну, конечно, наши социалистические ценности, – подумал я, – если в Сахаре начнут строить социализм, тут же возникнут перебои с песком».
– Да, деловая хватка и инициатива, – продолжал улыбаться Петр Иванович, но то ли игра ему эта приелась, то ли время решил сэкономить, поэтому он с властными интонациями в голосе произнес: – Тебе нужно открыть новый канал. Совершенно новый, какого еще не было, слишком серьезное предстоит дело. Через полгода, максимум семь месяцев он обязан действовать. Единоразовая постановка, но ради нее стоит поработать. Операция должна находиться под твоим постоянным контролем, даже в самых мелких деталях. Можешь затрачивать любые средства и… не церемониться в выборе средств – цель их оправдывает.
Если цель оправдывает средства, значит средства стоят цели. Я вопросительно посмотрел на Петра Ивановича.
– Твоя доля, – он нарочно приостановился, поддел носком белоснежного «адидаса» еловую шишку и подбросил ее вверх. Автоматически бью по ней влет, и шишка улетает в сторону громадного, теряющего свое желтое великолепие дерева.
– Ты постоянно находишься в хорошей форме, а главное – знаешь, чего хочет от тебя собеседник. Поэтому твоя доля будет соответствующей. Миллион.
Он нарочно выделил это слово, чтобы оно обрушилось на меня своими гигантскими размерами, поразило воображение и заставило стараться не хуже молодого человека, который сейчас строчит для шефа текст очередного выступления. Может быть, Петр Иванович хотел удивить меня, но сегодня миллион – это уже не та радость, которая заставит хотя бы изменить выражение лица.
Однако он, оказалось, только немного прощупал мое личное отношение к такому приятному сообщению, потому что наверняка был прекрасно осведомлен о соцнакоплениях нашей милой семейки.
– Миллион, – повторил он еще раз, словно с глухим разговаривал, и также медленно добавил, – долларов. Но ты понимаешь, как предстоит поработать за такие деньги? Сегодня – это минимум двенадцать миллионов рублей, а завтра…
Страшно даже подумать, сколько будет стоить завтра этот миллион.
– За эти деньги стоит трудиться, – даже не пытаюсь скрыть, что шеф все-таки достиг своей цели.
– Если быть откровенным до конца, ты даже не представляешь, какого результата нам всем предстоит достигнуть. И главную скрипку в этом предстоит сыграть тебе, – Петр Иванович нарочно закончил комплиментом, чтобы я еще раз почувствовал ответственность задачи.
– Главное, чтобы эта скрипка была работы Страдивари. Но за такой гонорар, мне, кажется, предстоит открыть целый кооператив. И дать объявление в «Рекламе»: «Кооператив „Светлый путь“ возьмет в аренду один метр государственной границы».
– Интересные вы ребята, южноморцы, привыкли шутить даже в очень серьезных делах. Это потому, что в каждой шутке есть доля шутки? – усмехнулся он собственному каламбуру и внезапно серьезным тоном заметил:
– Думаю, что одного метра границы нам будет маловато…
Петр Иванович оказался прав. Для того, чтобы слегка раздвинуть границу, мне пришлось организовать комсомольское предприятие клуб-студию «Солнышко» прямо на морском вокзале Южноморска. Для отвода глаз комсомольское предприятие работало точно так, как другие только-только нарождающиеся коммерческие структуры – перепродавали дезодоранты из Прибалтики, изделия становящихся на ноги кооперативов Армении, продукцию уже легализующихся местных подпольных цехов. Но в салоне на морском вокзале торговали исключительно произведениями так называемого искусства современных авторов.
Как правило, это было такое дешевое повидло, от одного взгляда на которое начинало мутить, однако дело было не в тех доходах, которые все-таки тогда можно было получить даже от такого дерьма. Основное заключалось в том, что любая дрянь, купленная в салоне клуб-студии «Солнышко», без всяких пошлин и таможенных придирок спокойно попадала на борт любого из ошвартовавшихся в порту теплоходов.
Золотые времена, какая там таможня и пошлина, если сзади купленной у комсомольского предприятия картины «Корова на лугу» оттрафаречена печать «Клуб-студия „Солнышко“»? Тем более тогда и не такое удавалось; понятия «налоговая инспекция» в природе не существовало, а лотки по городу расставляли все кому ни лень, где угодно, лишь бы в уставных документах предприятия разрешалось самому себе торговать, чем только хочешь.
Зато именно в те годы уже шаталась со страшной силой система, в которой трудился Петр Иванович. Предстоящий развал Союза стал ясен даже не очень умным людям, когда Прибалтика начала разговоры о так называемой экономической самостоятельности. И тогда Петр Иванович со своими питомцами понял – вряд ли кто-то в предстоящей суматохе передела общенационального богатства гигантской страны будет в состоянии контролировать абсолютно все операции.
Тем более прикрытие у него было великолепное. Петр Иванович получил его, когда к власти пришел Андропов. Бывший кагэбист и месяца не просидел на генсековском троне, но какие перспективы открылись для его любимого ведомства. Ведь до возведения Андропова на царство специнструкциями КГБ запрещалось проводить оперативные мероприятия среди партийной номенклатуры. Однако уже тогда ни для кого не было секретом – именно номенклатура совместно с высшими чинами МВД ударными темпами создает криминализированное до последнего винтика государство. Винтиков, правда, как и сегодня, отслеживали, одному проводнику скорого поезда за взятку в пять рублей наш самый гуманный в мире суд шесть лет отмерил. Но кто бы осмелился поинтересоваться: за счет чего на самом деле живет не первый секретарь республиканского ЦК, а какой-то занюханный секретарь городского комитета партии? К тому же Андропов, ох, как ментов ненавидел, они его сына в Тирасполе до смерти забили. Наивные граждане считают: нынешний беспредел начался вместе с развалом Советского Союза. У меня по этому поводу другое мнение.
Все началось еще в семнадцатом, когда схватившие внаглую, по-уголовному власть паханы с блатными кличками стали давить Россию в угоду своим интересам. Тот «курками» командовал, тот общаком заведовал – все, как положено. Несогласных без разборов грохали для пользы дела не втихую, а именем революции или народа.
Когда сгинула угроза сгона паханов с Олимпа власти, они, как водится, с ходу начали внутрибригадные разборки. Тем более главарь ушел в мир иной, а каждый выживший считал себя самым достойным преемником. Власть схватил действительно лучший из них: влезть на трон может даже случайный приблатненный, но удержаться на нем – вот это действительно важнейшее из искусств.
Пахан он на то и пахан, чтобы держать масть и не уступать власть. Ставших ненужными свидетелями бывших подельников с громкими кличками убрал, ну, а кто от греха подальше за границу порулил, тех и там, когда надо, находили. Как только пахан койла в воду сбросил, тут же очередная грызня началась. Кое-кого мгновенно шлепнули, ну, а потом все пошло, как было еще первым блатным задумано.
На престол взошел очередной товарищ, впервые без официальной клички. Пример для подражания, что и говорить. Все новое – это хорошо забытое старое. Прежде, помню, была у нас известная личность по кличке Корявый. Зато теперь его никто так не называет, еще бы, все-таки уважаемый бизнесмен, достойный член общества, какие могут быть клички? Как тогда, когда на трон влез опять-таки самый расторопный. Стал держать масть. Не без обращения к братве: прежний пахан иногда слегка беспредел творил, но верным путем идем, подельники. Лысый кент фуфла не гонит! Остановка в коммунизме через двадцать лет! Тогда же Лысый пожмет руку последнему преступнику; ну а то, что он при прежнем пахане сам душегубствовал, так кто об этом вспомнит. Баранам недосуг, им кукурузу сажать велено, наш Лысый для страны – первый друг космонавтов, как прежний – физкультурников.
После времена, в натуре, изменились: Лысого убрали не по-мокрому. Что было дальше? Да то же самое. Только ведь я это все давно понял, потому и не служил никому. Исключительно себе. Брал пример с папы-импотента. Не может оставаться человек честным перед самим собой, даже если просто работал на заведомо бандитский режим. Как бы он не назывался, хоть перестройкой.
За два года до перестройки в Третьем Главном Управлении КГБ было создано управление «В», с ходу приступившее к радикальным мерам уничтожения конкурентов из рядов так называемой организованной преступности. Уже во время перестройки вовсю заработало подразделение «С», состоявшее из секретных сотрудников, внедренных в криминальную среду. Среди них были разные люди, в основном ранее судимые, и те, кого сегодня именуют киллерами, однако попадались и оперативники, способные куда на большее. Одним из них был Вершигора. Вот тогда-то, еще не завершив операцию, задуманную Петром Ивановичем, я впервые встретился с одним из питомцев этого гнезда Петрова. Тем самым Петровичем, который меня ножиком одарил. Как это было, вспоминай… Да, тогда Леонард Павлович выдернул меня прямо из сауны, где одна подающая большие надежды музыкантша так и не успела разбартеровать свою невинность на принадлежащую мне скрипку работы Штайнера…
По приказу Вышегородского я вылетел в Кишинев, спасая от ареста цеховика Вершигору, вкладывавшего деньги в произведения искусства. На следующий день, когда прокурор подписал постановление об аресте Вершигоры, он уже был в Южноморске и тихо лежал на дне, отращивая усы. Я не знал, зачем понадобился этот спектакль, до тех пор, пока Вершигора не стал своим человеком для Колотовкина, контролировавшего прохождение героина через наш солнечный город. Тем более мне снова предстояла командировка в Москву…
– Петр Иванович, у нас все готово, – доложил я, с удовольствием следя за тем, как он пытается дотянуться кончикам пальцев к носкам штиблет. Ишь ты, зарядку он делает, в долгожители лезет. Ну, конечно, сперва наел пузо, понабирался гастритов и холециститов, а теперь о физкультуре вспомнил. Опоздал, все хорошо делать вовремя. Брал бы с меня пример, и не нужно было бы столько пыхтеть во время единственной попытки прикоснуться к собственной ноге.
– Возраст, – он оторвал лицо бурякового цвета от живота, начинающегося с солнечного сплетения, и попытался оправдаться, – но в твои годы я был хоть куда.
– Вы и сейчас хоть куда, – без всякой лести говорю ему, потому что такому человеку дорога открыта куда угодно, хоть в крематорий. И в такой обстановке он не может не корчить из себя большого начальника, привык, наверное, даже когда храпит; вырывающиеся из гнилого нутра звуки напоминают марш энтузиастов «Руководствуясь историческими решениями…»
– Какой именно товар предстоит перекидывать? – специально интересуюсь чуть быстрее, чем следовало бы из-за того, что эти показательные фантазии на физкультурные темы мне порядком надоели.
– Не следует быть слишком любопытным, – с отеческими назиданиями в просевшем голосе поведал мне Петр Иванович, подправляя пояс адидасовских штанов на круглом, как у древнеиндийского божества, пузке. – В твоем салоне уже продаются модели старинных парусников, заключенные в бутылки?
– Продаются они плохо, – делаю вид, что понимаю буквально слова собеседника, – все-таки дороговато, сто пятьдесят рублей.
– Ну и хорошо, – заключил он, надевая спортивную кофту, – тебе передадут точно такую же модель. Однако должен заметить, что твой вариант не устраивает только концовкой. Поэтому сувенир приобретает иностранец-турист, но учти, стоянка его судна в Южноморске всего один день, ровно через месяц. Петр Иванович довольно похлопал себя по животу и внезапно с нотками самокритичности дал понять, что беседа подошла к концу:
– Как говорит твой тесть, холм над могилой павшего героя. Передай ему большой привет.
– Непременно, – пообещал я, вспомнив об имеющихся в моих архивах фотографиях, которые были добыты втайне от Вышегородского. Когда имеешь дело с типами, олицетворяющими ум, честь и совесть нашей эпохи, в запасе всегда должно быть нечто, позволяющее держать их за кадык. А на фотографиях Петр Иванович наглядно доказывал, что холм герою не помеха, и в числе павших он пока не значится.
– Спасибо, Петр Иванович, – вежливо ответил я и с неподдельным уважением пожал его властную длань, – непременно передам.
Потом все было проще пареной репы. Операцию люди Петра Ивановича провели ювелирно. Ровно двадцать минут понадобилось им, чтобы извлечь необходимую вещь из квартиры известного коллекционера. Придя с работы, он заметил беспорядок в квартире и отсутствие, как ему казалось, в надежном тайнике самого дорогого экспоната. Тут же вызвав милицию, он поведал об исчезновении личного имущества в виде национального достояния. В то время, когда криминалисты только начинали колдовать над местом преступления, человек с товаром приземлился в Южноморске. Подменить сувенирную бутылку следующим утром для гражданина Косых, регулярно поставляющего свои поделки в салон клуба-студии «Солнышко», не составило особого труда из-за большого наплыва посетителей. Расхождений в весе сувениров практически не было, умелец почему-то всегда набивал полые макеты судов металлом. Спустя несколько часов Косых, предъявив билет и паспорт на фамилию Владимирова, вылетел в город Волгоград. Подлинный гражданин Косых еще четыре года назад заявил в милицию города Ашхабада об утере своего самого главного документа.
В тот же день два старинных парусника, картину и несколько предметов декоративно-прикладного искусства приобрел один из многочисленных иностранных туристов, заглянувший в салон вместе с женой и двумя дочерьми.
Мне казалось, операция закончена, тем более свои деньги я уже заработал, однако тогда только все и началось. Рябов обнаружил в одной из рам на складе клуба-студии «Солнышко» тайник с небольшим пакетиком героина. После этого началось такое, что лишний раз вспоминать не хочется. Вряд ли сам Вершигора догадывался, для чего на самом деле внедрялся в окружение Колотовкина. Для него нет ничего слаще, чем сражаться с преступностью, и пресловутый Петрович сыграл на этом.
Не рухни Союз, все бы сложилось совсем иначе. А тогда все эти Петровичи уже не столько думали об уничтожении непокорных наркобаронов и прочей нечисти, как о расчистке лично для себя мест под солнцем. Мы с Рябовым сумели спасти жизнь засвеченного самым невероятным образом Вершигоры, уничтожили бригаду Колотовкина, выполнили работу рвущего когти кто куда пресловутого отдела «С».
Еще до окончательного развала страны мы с Петровичем встречались дважды: в получившем экономическую самостоятельность Вильнюсе и не переименованном пока Фрунзе. В те годы Петрович назывался Орловым. Почти как подаренный мне нож. Правда, не плясал, но традиции соблюдал. Тогда все Петровичи назывались так, как будто третьего им не дано: или Орловы, или Соколовы. К тому времени я уже был самостоятельным человеком, а потому мягко отказался оказывать прямое содействие, однако не оставил Петровича без доброго совета. Нейтралитет – это куда ни шло, но снова подписываться работать на кого-то после смерти тестя я не собирался. Тем более догадывался, кому было выгодно, чтобы пакет с наркотой стал пробным шаром в прорубленном окне в Европу под названием «Солнышко».
Я ведь привык работать честно, а Петровичи до сих пор своих методов не меняют, равно как и их предшественники много лет назад. Правда, не так нагло, втихую, тем более пример ближайшего окружения товарища Кастро их чему-то научил. Те жизнями расплатились за то, что засветилась их торговля наркотой исключительно для экономического могущества родины. К чему был риск Петровичам, когда они обладали громадьем ценной информации, в какой квартире что лежит. Надо же было чем-то заняться после сопровождений всех этих Леди Джеек в командировки и выбросом из окон не сумевших приспособиться к новой реальности партийных функционеров.
Тем более заработать на искусстве можно больше, чем на тех наркотиках, но с гораздо меньшим риском. То, что с квартирами у них сильно похужело, это я во Фрунзе понял. Частные коллекции – они не резиновые.
Времена, действительно, изменились, упростив задачу. Дорогостоящие методы работы по предварительной слежке перед ограблением уходили в прошлое, экономя средства и время, которые те же самые деньги. Кого они уже могли очередным трупом удивить? Работали, в основном, дешево и сердито.
В то время, я еле-еле успел спасти собирателя Хождаева, переправив в Голландию не только его, но и коллекцию. Боже, какой вой тогда поднялся – караул, для советской родины потеряны бесценные сокровища, куда смотрят наши славные органы? В отличие от этих чересчур переживающих крикунов, я был уверен: сокровища Хождаева принадлежат именно ему, а не папе-импотенту, а вернее – его стоящим исключительно в одну сторону органам.
Несколько миллионов заработал, можно подумать, событие. Что, кроме этого собрания, вам других мало? Пожалуйста, на выбор. Ровно через два дня после того, как Хождаев попал в Голландию, грохнули известного собирателя Максимова; его коллекцию будто бы кто-то ищет, а главное – никто из общественности почему-то даже не запищал, как в случае с Хождаевым: караул, где собрание Максимова?
А все эти максимовы-хождаевы, они ведь наперечет, согласно оперативным данным, потому спешка была неимоверная. Собирателя один только раз можно грохнуть, а его коллекцию переправить куда следует. Или обворовать, как кому повезет дома в нужный час показаться. Лучше без картин остаться, чем без головы. Можно подумать, Петровичи не верны заветам отцов, которые не все эрмитажи обворовали? Те картины, что мне пришлось оценивать во Фрунзе, точно были из запасников того самого Эрмитажа, все тридцать полотен голландцев и фламандцев семнадцатого-восемнадцатого веков. Как они попали к Петровичу, а затем в Аргентину – мне неинтересно. В конце концов, искусство принадлежит народу, а Петрович его частица, небольшая, но все-таки.
С тех пор мы с ним не встречались. Зато в Южноморске на меня наехал еще один Петрович. Впервые его увидев, поразился даже портретному сходству с тем самым Петром Ивановичем. Местного, как он представился, Петра Петровича интересовало, чтобы я отказался от наследства Вышегородского. Кроме прочего добра, старик завещал мне отставного генерала КГБ Велигурова, который составил такую коллекцию… Даже у меня слюни потекли, вот я и решил прикупить ее у пенсионера, чтобы ему на молоко и лекарства хватало. А тут очередной холеномордый Петрович, словно с неба на голову.
Ну и что, чего добился, кроме пули в голову, полковник КГБ Городецкий? Коллекция Велигурова все равно мне досталась, равно как и тщательно скрываемые генералом от своих коллег сведения об одном до сих пор не разворованном засекреченном спецхране, где ждут своего часа полотна, вывезенные в свое время из Германии.
Все недосуг до него добраться, снова Петровичи от дел отвлекают. Появление Мух-Бомбеев и других чалившихся граждан в президентских окружениях их уже мало устраивают. Теперь они сами исключительно политикой занимаются, здесь куда больше можно заработать, чем на разнокалиберной контрабанде. Нет, заниматься этим они не боятся, просто полотна-наркотики-оружие – уже не их уровень.
Итак, чего хочет Петрович более-менее ясно. Видимо, таинственный Сабля достал его по-черному, если товарищ, пардон, господин, как он сегодня именуется?.. Вспомнил, Осипов… Ну, то, что он проверки устраивает – это правильное рассуждение. Я ведь мог жиром заплыть, хватку потерять. И с Арлекино – тоже верное решение, только, кажется, без выпячивания самомнений, такого дублера он приготовил не от хорошей жизни. Но самое любопытное, нанять киллера Петрович почему-то не желает. Наверняка только потому, что тот до Сабли просто не доберется. Это после разговора в гостинице с генералом Вершигорой стало ясно.
Интересная картина получается, я вроде бы сам заинтересован в устранении этой Сабли, который всю страну пересчитать вознамерился. Но, с другой стороны, Петрович вполне может любую гадость задумать, о которой догадаться невозможно. Он на такое способен. Я это давно понял. Осипов, вполне вероятно, может и кого-то подставить, тем более крутится в президентском аппарате, иди знай, что у него на уме. К тому же Петр Иванович до сих пор в тузах, по-прежнему руководит, казалось бы, ушедшим в небытие отделом «С». Вот он-то и станет моей страховкой, если я все-таки приму предложение Петровича. Вторично отказываться после того, как он преподнес нож с намеком, все-таки опасно. Даже если не учитывать последующие целенаправленные действия Арлекино.
Придется на всякий случай перезвонить в Москву неувядаемому Петру Ивановичу, здоровьем его поинтересоваться, делами, повстречаться, в конце концов, ненавязчиво намекнуть, что он по-прежнему работает великолепно, а в подземельях цюрихских гномов есть среди прочих сейфов один, ну, весьма любопытный. Впрочем, не уверен, что этот сейф именно в Цюрихе, но если у меня случится внезапное воспаление легких, то бронированный ящик быстро отыщется. И там найдутся не только фотографии, которые сегодня любая газета сможет напечатать, несмотря на их крутое эротическое направление, но и сухие документы. Они здорово помогут убедиться: когда кому-то сильно хочется, так заказные убийства все-таки раскрываются. Тем более это секрет исключительно для непосвященных. Умные люди прекрасно понимают, где элементарная разборка за сферы влияния, а где прямой заказ от чиновника из государственного аппарата. Правильно, Петр Иванович? Вот, к примеру, организовалась в Москве-матушке некая телекомпания, а директор ее чересчур шустрый, не устраивает какого-то крупного функционера. У того руки чешутся строптивого директора от работы отстранить, а повода никак нет.
Сам-то чиновник чист, как стеклышко, но в его окружении есть люди, которые повсюду имеют добрых знакомых, в том числе, скажем, в громадном туристическом агентстве, где вы, Петр Иванович, даже не директор, нет, куда в директора в вашем возрасте. Тут здоровье нужно лошадиное, потом вы человек скромный, занимаете небольшой пост, скажем, начальник общественных связей со странами СНГ. То есть штаб несуществующего ныне отдела «С», того самого, единственного, который готовил киллеров-профессионалов высокого класса.
По-настоящему высокого; это не натасканные в срочном порядке армейские отставники и уволившиеся спецназовцы. Ваши кадры, в отличие от выпускников с баз Забайкалья и Средней Азии, годами готовились, их по всему бывшему Союзу – сотня, не больше. Настоящих профессионалов, которые умеют не только владеть всеми видами оружия, но и самостоятельно изготавливать взрывные устройства, изменять внешность, осуществлять оперативно-боевые мероприятия, вести максимально эффективные допросы с помощью целлофанового кулька и нашатыря.
Получив заказ на непослушного директора, вы, Петр Иванович, просто звоните в одну из стран Содружества, доказывая тем самым, как я ошибаюсь, именуя его так называемым. Самое настоящее содружество, потому как ваш невинный телефонный звонок – сигнал для одного из Петровичей, мгновенно посылающего в Москву консультанта с группой обеспечения.
Консультант вместе с доверенным лицом заказчика уточняет все детали, а группа обеспечения, состоящая, как правило, из отставных конторских спецов, пасет приговоренного к исполнению добротно и тщательно, как в былые годы. Ну, а уже потом на место сам киллер, естественно, с группой прикрытия, которых он в лицо не знает.
У группы одна-единственная задача – прикрыть его отход, устранить возможных свидетелей. После выполнения заказа киллер мгновенно покидает столицу. Пусть даже об убийстве стало известно, все дороги перекрыты, аэродромы под контролем. Но мы-то, Петр Иванович, понимаем, как можно использовать военно-транспортную авиацию. И почему донельзя довольный заказчик спустя месяц выступает в качестве спонсора именно вашего агентства или оказывает ему поистине неоценимые в презренном металле услуги.
В общем мы с вами люди умные, когда-то работали вместе, а потому сотрудничество лучше любой войны компроматов. Впрочем, отмечу для себя, какой у них может быть на меня компромат? Я ведь никогда ворованным не торговал, к чему красть, если коллекцию можно элементарно купить. Даже в том случае, когда коллекционер не слишком охотно идет навстречу деловому предложению. Петр Иванович, вы ведь знаете, я много лет торгую по всему миру, но ни один из моих клиентов еще ни разу не смог упрекнуть, что приобрел «грязную» вещь.
У меня другие понятия и методы работы. Тем более чистота бизнеса – основа его безопасности, потому и тружусь в белых перчатках, наступая на горло низменному желанию заработать побольше. Я ведь не Петровичи и их подручные. В прошлом году в моей практике интересный случай был, а для другой, ментовской, он совсем уникальный.
Менты, поверить в это можно с большим трудом, нашли похищенную коллекцию. Украденную пять лет назад – вот в чем вся соль. И не откуда-нибудь, а из экспозиции Кунсткамеры. Пока в девяносто первом все гэкачапой увлекались, кое-кто решил в политику не углубляться, а подломив ботинком витрину в Кунсткамере, оставил после себя в качестве вещественного доказательства веревку.
Несознательный гражданин, тут судьба страны решалась, а он, не дожидаясь конца грандиозного спектакля, решил от этого дела лично себе пайку малую отломить, всего-навсего в пять миллионов долларов. Это я узнал после объяснений Студента, когда он очередное поступление – индийское оружие – атрибутировал. Мой незаменимый специалист с ходу начал выяснять: не завещал ли кровавый царь Николай Второй мне лично свою коллекцию? Ее, быть может, от меня в той Кунсткамере скрывали, но через много лет наследник наконец был найден.
Но пока три партийных зубра в Беловежской пуще общак делили, я уже тогда стоял на страже справедливости. И пусть прошли годы первоначального передела, не собирался уподобляться всем остальным невиданно расплодившимся наследникам общенационального добра. Потому ворованное не прикарманил, а заметил Руслану Питерскому: не все в порядке в твоем королевстве. По-другому поводу, может, к Собчаку бы обратился, однако тут случай довольно серьезный, вполне вероятно, что кому-то меня подставить захотелось, пришлось подлинного хозяина города беспокоить.
Руслан – человек честный, потому и оружие царя вернулось на прежнее место. Представляю себе, если бы я с каким-то чиновником связался. Особенно, когда он ведает вопросами исторического культурного наследия. Менты бы до сих пор это оружие искали, как умеют работать чиновники – всем хорошо известно.
Вот в Туле, например, кто-то утянул из музейных фондов побрякушки, которым семь тысяч лет насчитывалось, ценой в сотни тысяч. Коля Молекула прикупил эти экспонаты гамузом по двадцать баксов за штуку. Потом он горько раскаивался перед ментами: ребята, вы что, разве я мог подумать, что товарищ Ивлев, ответственный в горисполкоме за историческое наследие, торговал мне что-то другое, кроме сережек своей покойной бабушки? Какие миллионы зелени, если заведующий нашим наследием давно уценку произвел? Никаких «в особо крупных», это раньше все дорого стоило, а на свободном рынке конкуренция посбивала цены до упора. Ивлев знает, что делает. Это раньше было народное достояние и товарищи, а теперь – фуфло дешевое и господа. Мне дальше косить или как?
Менты вряд ли Молекуле поверили, оттого что знали: эти господа-товарищи до многого способны, они страной лихо торгуют, только вот Ивлеву не выпала шара до высших эшелонов власти добраться, потому он и промышлял в меру скромных возможностей. Как по своей части, так и ментовской.
Руслан Питерский тоже ментам помог. Как они без его помощи спустя пять лет сумели бы самым неожиданным образом найти сумку с похищенными царскими бебехами в багажнике автомобиля водилы Соломы – ума не приложу. Вернул бы мне деньги за грязный товар, тогда эту сумку нашли бы в каком-то другом месте. Лишь бы рядом с тем местом не крутились всякие-разные Петры Ивановичи. Верно, оппонент по методам в бизнесе, бывший шеф так называемый?
Своего Петровича, уверен, если потребуется, вы легко сдержите. А то, понимаете, владельца одной из парижских антикварных галерей Бабаджаняна до сих пор никак найти не могут. Вышел из гостиницы «Советская», сел в черную «Волгу» – и бездарный отщепенец, пардон, теперь уже великий танцовщик Муриев враз одного из самых лучших поставщиков лишился. Муриев умер, Бабаджанян до сих пор где-то прячется, а мне почему-то приходит на ум крылатая фраза: «Нет трупа – нет преступления».
Потом, правда, всплыло его имя, когда актрису Федотову из «зауэра» застрелили. За три дня до отъезда к постоянному месту жительства на историческую родину в Нью-Йорк. И кто это постарался? К тому же покойная незадолго до гибели великому танцовщику в услугах по дальнейшей доставке предметов старины отказала. Сама артистка с ее-то доходами и знаниями по части антиквариата больше чем на чемоданщицу не тянула. Не то что ее подруга Марианна, которая за день до гибели Федотовой насовсем в Израиль отбыла, хотя фамилия ее родного братца, который в вашей системе пахал, была вовсе не Гершкович. Тут-то кто-то о Бабаджаняне почему-то вспомнил, но… Причуды у этих миллионеров, может, Бабаджанян спрятался, пластическую операцию сделал и проникся идеей строительства самого справедливого на земле общества, плюнул на свою галерею с гниющим капитализмом и в колхозе «Красный Октябрь» стал пахать вперед к победе коммунизма, кто его знает?
Еще бы, столько мутной воды пронеслось в реке, текущей у дремучего леса. И чего я все это вспомнил? Так, на всякий случай. Оттого что понимаю: наша очередная встреча с Петровичем неизбежна. Однако до того у меня состоится еще одна, та самая, которую он запланировал заранее. С донельзя болезненным, ограбленным и потерявшим свое лицо Арлекино.
