Бунтарка

Из-за соли от высохших слез ужасно чесались глаза. Мила посмотрела в окно. Судя по рассвету, наступило время сборов на работу, но тяжелая депрессия не давала поднять голову. Нахлынули старые обиды. Припомнились стычки с сослуживцами.

Захотелось послать все к чертовой матери, расправить крылья и взлететь над обыденностью, а перед этим подойти к Главному и сказать ему все в лицо, типа: «вот тебе за обиды», «вот тебе за оскорбления», «и не нужны мне твои гребаные бабки»… – здесь Мила осеклась, но, набравшись мужества, продолжила:

«Есть же прекрасные примеры: вот, Герасим из Муму. Как там? «Он шел несокрушимый… распахнув грудь встречному ветру» – что-то в этом роде. Так же, как он, вывалиться из офиса и рвануть навстречу свободе».

Миле вспомнились детские слезы из-за поступка Герасима. На кой ляд он утопил Муму, ведь все равно ушел в деревню жить? И зачем ей потом в школе пытались внушить, что озлобившийся мужик, который сломался так, что всю жизнь прожил бобылем, и даже ни одной собаки в доме не завел – это и есть предвестник будущих перемен в России.

А Муму было смертельно жалко, и накатившие слезы затуманили очертания окна. Накрывшись пледом с головой, Мила приняла небывалое для себя по степени бунтарства решение – не пойти на работу и проспать весь понедельник.

Пустота снаружи, пустота изнутри, все перестало иметь значение. Теперь Жан Поль знал цену выражению «жизнь остановилась». Надвигающиеся сумерки завершали этот страшный день. Завтрашний восход начнет новый отсчет времени без Нее, и ничего не изменится в этом мире без Ее существования, как будто так и должно быть.

Зародившаяся мысль о несправедливости мироздания рассекла пустоту. Надо разрушить этот обычный порядок, заставить закричать этот немой вечерний сумрак, вызвать потоки слез, топот ног, жар ненависти. Все, что угодно, только бы прекратить эту пустую тишину.

Жан Поль шагал в покои епископа, не имея четкого плана для своих поступков, но он точно знал, что узел обыденности находится в лапах этого старого паука и, если разрубить его, то жизнь изменит свое русло и потечет другими берегами, среди которых, быть может, быстрее затянутся душевные раны.

– А я знал, что ты придешь сегодня, – гадкое насекомое потянуло навстречу свои лапки.

– Камень! – грубо отрезал Жан Поль.

Епископ нисколько не удивился такой дерзости, напротив, он услужливо соскочил со своего кресла и поднял его сиденье, под которым оказался тайник. Прижав к груди серебряный ларец, он торжественно произнес:

– Вот, наше сокровище. Бери, мой нежный ангел, нашу блистательную судьбу в свои молодые и сильные руки, – и протянул ларец Жан Полю.

Желтый бриллиант каплевидной формы, с идеальной гладкой поверхностью и искусной огранкой по краям, благодаря которой он наполнялся голубым отливом, и эта игра цвета не исходила из него, а напротив, затягивала в свой омут душу созерцавшего. К нему хотелось прижиматься губами, чтобы еще больше ощущать свое обладание им и, утонув в его бликах, предаваться мечтам и грезам, забыв обо всех страданиях.

– Я заплатил за этот камушек Иезуитам огромные деньги, – начал свою вкрадчивую речь епископ. – Но его стоимость намного значительнее, чем мешки серебра и золота. Он несет в себе власть и могущество! На этом свете нет ни одного властелина мира, который бы владел бриллиантом такого размера. А мне известна притязательность Ватикана на величие во всем, и большего всего – в роскоши. Вся вертикаль власти Святого Престола построена на деньгах: чем внушительней состояние, тем громче звучит должность. К блеску золота там привыкли больше, чем к блеску солнечных лучей, а посему их трудно удивить чем-либо. Но существуют вещи, которые способны поразить даже могущественных кардиналов, и такой предмет сейчас лежит в твоей ладони. Мы вернемся в Рим вместе. Ты добьешься аудиенции Папы для доклада об уничтожении секты вальденсов в Лионе. А для того, чтобы привлечь к нашим совместным усилиям больше внимания, с завтрашнего дня и на протяжении месяца мы должны сжечь сотни этих еретиков. Все готово для великой охоты святой инквизиции на нечестивого зверя. Мы очистим этот город от скверны и, став победителями в этой священной войне, прибудем в католическую столицу героями и дарителями.

Епископ, переведя дух и вытерев слюни в уголках губ, продолжил:

– Папа стар, к тому же, из-за болезни, которая разлагает его кости, он уже не может передвигаться самостоятельно. Насколько мне известно, все самые крупные стервятники духовенства под разными предлогами переместились ближе к Святому Престолу. Наверняка, начались переговоры и подкупы. У нас мало времени, поэтому будем вычищать еретиков поголовно целыми семьями. Чем выше будет гора трупов из врагов католической церкви, тем ближе мы по ней поднимемся к высочайшему престолу… Почему ты на меня так смотришь, мой добрый ангел? Что с тобой!

Жан Поль надвигался на Епископа, не чувствуя под собой ног:

– Так вот, почему тебе нужны праведные костры, старый паук. Ты хочешь сжечь в них паутину своих преступлений, и свалить все на вальденсов. Ты крал деньги у Престола, чтобы взойти на него. Ты погубил невинную Авелин, чтобы сделать меня союзником и приблизиться к Ватикану. Ты готов отнять еще сотни жизней, чтобы быстрее подобраться к своей преступной цели. Но ты прогадал с сообщником, глупое насекомое. Запутав меня в сетях испуга, ты не смог мне предложить равную цену за мою потерянную любовь. Ты расценил мои чувства, как вожделение, на которое только и способен сам. И не угадал! Я раздавлю тебя, гадкое отродье, в твоем же логове, и ты не сможешь больше выйти на свою отвратительную охоту.

Епископ корчился от удушья, пытаясь освободить шею от рук Приора. Хватая воздух посиневшими губами, он глухо прошипел:

– Глупец, – и обмяк, закатив глаза под верхние веки.

Положив бриллиант в ларец и спрятав его под туникой, Жан Поль двинулся в обратный путь, придерживаясь темных закоулков коридоров.