Эра добра

Утром подморозило. На фоне пастельного неба, чуть тронутого восходом, поднимались тонкие столбики дыма из печных труб старого дачного поселка. Захотелось быстрее выйти из машины и вдохнуть этот сладкий древесный запах.

В доме Егерева на кухне горел свет, зажженный, по всей видимости, еще до рассвета. Петрович ежился от удовольствия, подмечая все эти детали размеренного деревенского уклада.

На летней веранде послышался суетливый топот ног, затем толчок в дверь, и следом – заливистый лай Бонифация.

– Ну, что ты так расшумелся, соседей разбудишь, – отчитывала пса супруга Егерева.

– Тамара Романовна! Это я, Ландрин. Откройте, пожалуйста.

Петрович задержался на веранде, тиская собаку и приговаривая:

– Ну что, соскучился? Заберу тебя сегодня, обещаю.

В доме было тепло и пахло выпечкой.

Участники «заговора» – люди служивые, подъезжали без опозданий.

– Начнем? – собрание открыл, на правах хозяина дома, Игорь Семенович. – Итак, коллеги, во-первых, у нас с вами на сегодняшний день имеется некое орудие – лабрис, которым, предположительно, был убит Габриэль Каре и ранен Иннокентий Петрович. Во-вторых, подозреваемая, – оказавшаяся темной лошадкой, – в отношении которой сегодня судом будет избрана мера пресечения. В-третьих, пятна крови, обнаруженные на одежде подозреваемой и не принадлежащие ни одному из обитателей злосчастного особняка. И, наконец, труп девушки-горничной Назиры, которая, согласно предварительного осмотра, была отравлена токсическим веществом, – а каким именно, будет известно после результатов исследования. Вот неполный перечень вопросов, на которые у нас нет ни одного вразумительного ответа.

– И еще, – вздохнул Саламатин, – вчера поздно вечером из особняка, в направлении железнодорожной станции, вышла Айбике, и обратно не вернулась.

– Девочка могла испугаться мести и где-нибудь укрыться. Как мы о ней не подумали, оставив ее в этом террариуме?

– Укрыться? Без паспорта? – Петрович перевел взгляд на Сомова.

– Документы сегодня будут выправлены по всей форме, – отрапортовал тот.

– Толку-то?

– Я по своим каналам поищу ее. Ну, там, покупала ли она билеты на транспорт, задерживалась ли сотрудниками милиции… – почему-то виновато предложил свою помощь Сомов.

– Поищи, – согласился Петрович. – Надо разбить вопросы на группы и каждому определить по направлению.

– Направления уже определены.

Егерев неспешно повесил на нос очки и, как положено опытному следователю, взял в руки исписанным мелки почерком лист бумаги с планом следственных мероприятий.

– Приступим: лабрис – находится в данный момент на дактилоскопической экспертизе. Оценкой результатов займусь сам. Но также считаю необходимым провести искусствоведческую экспертизу на предмет не столько исторической и художественной ценности, а скорее классификационной или, так называемой, идейной направленности этого предмета. Что-то мне подсказывает, именно в этом уклоне данное орудие приоткроет нам мотивы убийства. Также оставляю за собой общение с криминалистами по поводу результатов токсикологической экспертизы и выяснения способа убийства горничной. Короче, все экспертизы мои, кроме искусствоведческой.

– Беру на себя, – откликнулся Петрович. – Заодно навещу профессора Бжозовского, – я, помимо лабриса, хотел ему еще несколько вопросов задать.

– Хорошо. Вот, только как мы этот предмет у криминалистов заберем, при данном положении вещей? Официально это сделать невозможно.

– Я договорюсь с одним человеком, – вызвался Сомов. – Ему никто не откажет. Фамилию и должность назвать не могу.

– А нам и не надо. «Топорик» когда принесешь? – Петровича явно забавлял этот чудаковатый помощник прокурора с большими возможностями. – Сегодня сможешь?

– Смогу.

– Славненько, – продолжил Егерев. – Еще надо бы порыться в прошлом Елизаветы Федоровны: что за таинственная сестра объявилась у нее в России? А может, ее тоже из Франции привезли? Папашка, к примеру, загулял, а на смертном одре покаялся: дескать, так и так, имею в предместье Парижа незаконнорожденную дочь…

– Запросы и допросы, в том числе заграничные – это моя епархия, – прервал миросозерцательные рассуждения следователя Саламатин. – Думаю, что для начала надо будет поискать родственные связи в Смоленской области, так как родовые корни семейства тянутся с западной стороны.

– Смоленщина большая, – вздохнул Егерев.

– Амбиции уцелевшего дворянства тоже не маленькие. Еще вначале девяностых многочисленные дворянские собрания приложили все усилия к восстановлению своих генеалогических древ. И не только ради истории рода.

– Для чего же еще?

– Для торговли родственными связями и титулами, соответственно. Алгоритм был следующий: престарелая представительница родовитого семейства признавала в разбогатевшем кооператоре своего внучатого племянника, после чего за хорошие деньги дорисовывалась дополнительная родовая ветвь, и выдавался документ о знатном происхождении за подписью и печатью местного предводителя дворянства. Вначале двухтысячных спрос постепенно угас.

– Мода прошла?

– И не только. У российских нуворишей, к счастью, возникла потребность к более высокой культуре общения. Это привело к появлению имиджмейкеров или, другими словами, учителей по этике. Которые, помимо прочих премудростей, донесли до зарождающегося истеблишмента, что по правилам разговорного этикета существует четыре запретные темы, как то: «о своем материальном статусе», «о своем «непростом» происхождении», «о своих связях» и «о том, как я незаменим на работе». А запреты эти основаны на законах психологии. Когда собеседник затрагивает указанные выше темы, он вызывает у своего оппонента впечатление скудоумного человека, то есть прямо противоположный результат от желаемого.

– Другими словами, до них дошло, что выглядеть дураками за собственные же деньги не стоит. Вот, у меня происхождение пролетарское, материальная база нажита своим трудом, а что касается связей – то лучше не попадать в такую ситуацию, чтобы возникла необходимость ими воспользоваться. Но за краткий экскурс в культуру общения, Алексей Витальевич, спасибо, было интересно, – Егерев деловито разгладил замявшийся угол листка с планом мероприятий. – А теперь, коллеги, вернемся к нашим баранам. На все про все вам и мне дается сутки – это целая вечность в современном мире коммуникационных технологий. Встречаемся завтра, в это же время.

Петрович задержался около машины, чтобы перекинуться парой фраз с Саламатиным.

– У тебя какие планы?

– В управление поеду, за люлями. В зависимости от строгости наказания и количества потраченного на разборки времени, вторым этапом перейду к поиску этой «ненормальной», а затем поеду к профессору… или наоборот.

– Так, что это за новая знакомая? – напомнил Саламатин про обещанную информацию.

Пока Петрович излагал другу краткую хронологию своих воскресных приключений, невдалеке с ноги на ногу переминался Сомов, пытаясь таким образом согреться.

– Да, интересно, что же это за персонаж такой – отец Амбросио. Я поспрашиваю по своим каналам, а ты дай знать, когда найдешь свою «таинственную незнакомку». Кстати, Вяземский благополучно приземлился в Лиме. Пока у тебя эта чехарда была, мы приняли решения сами от твоего имени пересылать ему отчеты. Не в обиде?

– Нет, только мне тоже не забывайте их перекидывать, чтобы я не путался в показаниях в случае личного разговора.

– Обязательно.

Закончив разговор, приятели одновременно повернулись в сторону Сомова.

– Николай Николаевич, а вы на каком транспорте сюда прибыли?

– На электричке.

– Так милости просим к нам в попутчики, – и Петрович с Саламатиным любезными жестами указали каждый на свое авто.

От такого внимания Сомов расплылся в благостной улыбке.

– Можно и просто Коля, если вы помните. Я бы с Иннокентием… с Петровичем мне больше по пути.

– Вопросов нет. Только мы еще одного четвероногого попутчика возьмем с собой. Бонифаций!

Пес как будто ждал этой минуты, – легко выпорхнув из-за невысокого штакетника палисадника, он пружинисто приземлился на проезжую часть.

– Во дает! – искренне восхитился Сомов, и тут же оказался в эпицентре внимания собаки.

Всю дорогу Петрович представлял себе разговор с руководством, отвечая на справедливые упреки весомыми, как ему хотелось думать, доводами, и в пол-уха слушал рассказ своего попутчика о рыбалке, и на что клюет та или иная рыба, название которой ему ни о чем не говорило.

В коридоре управления он нос к носу столкнулся с замом Вяземского по собственной безопасности, который дружески бросил на ходу:

– Наслышаны о твоих приключениях, – и проследовал дальше по своим делам.

Вот, собственно и все, что ожидало нарушителя должностных полномочий, к его изумлению.

Сомов еще около машины пообещал быстро уладить все вопросы с «топориком», и сбежал от Бонифация в направлении криминалистической лаборатории.

День до обеда прошел на удивление спокойно, если не брать в расчет разговор с бестолковой секретаршей той самой большой корпорации, которой принадлежал телефон его случайной знакомой. Девица сначала не могла взять в толк, как ей по названному номеру телефона определить его владельца, затем предприняла несколько попыток соединиться с отделом безопасности компании, и закончила разговор мольбой перезвонить ей позже, так как на линии уже много других звонков.

В полдень дверь распахнулась, и в кабинет с торжественным видом вошел Сомов, неся на вытянутых руках сверток. Водрузив его на стол, он со значением произнес:

– Это он, прекрасный и смертельно опасный.

Куль из черного непрозрачного полиэтилена, перемотанной бечевкой и скрепленный печатями из сургуча, не вызывал таких же восторженных чувств у Петровича.

– Вскрыть-то его можно?

– Только в перчатках.

– Само собой.

Лабрис представлял собой двусторонний топор. Его лезвия, выполненные из звенящей серебристой стали, были заточены в полотно, похожее по составу на золото. Полотно украшали драконы с разинутыми пастями, повернутыми в стороны лезвий, а хвостами эти твари срастались на общем обухе двуглавого орудия. Сами драконы были обильно усыпаны сверкающими камушками. Одет топор был на рукоятку, также выполненную из серебристого металла, которая была сделана в виде пучка прутьев, связанных ремнями.

Петровичу этот предмет показался слишком перегруженным декоративными элементами.

– Ну, как? – прервал паузу Сомов.

– Это действительно бриллианты, натуральные?

– Действительно. А натуральные они или нет, сказать в лаборатории затруднились. Для такого анализа нужен специальный «тепловой щуп», так как теплопроводность у настоящего алмаза выше, чем у искусственного. «Пощупаем» обязательно, когда вернешь. Смотри не потеряй, вещица-то, судя по всему, дорогая.

Петрович хотел было обидеться на коллегу, но, подняв глаза на Сомова, вместо этого рассмеялся:

– Коля, во что ты одет? На тебе еще с утра было вполне приличное пальто.

Теперь на Сомове был выцветший бушлат неопределенно громадного размера с оттопыренными рваными карманами. Такую одежду обычно держат в хозяйстве для грязной работы.

– Вот незадача! В лаборатории перепутал. Со мной такое бывает. Придется бежать обратно, а то хозяин расстроится.

– Сомневаюсь, что кто-то расстроится, – усмехнулся Петрович вслед выбегающему из кабинета раззяве. – Бонифаций, не будем терять время? Поехали к профессору. Вперед!

Пес рванул к выходу.

Бжозовского с утра выписали из больницы, и сыщик с собакой направились к нему домой, на Кутузовский проспект. Квартира профессора располагалась в добротной «сталинке», с богато украшенным фасадом.

Дверь открыла простоватая пожилая дама, которая по по-хозяйски деловито довела Петровича до двери комнаты и, распахнув ее без стука, небрежно бросила:

– Вот, пожалуйте, – и удалилась.

По обстановке сразу было видно, что это кабинет. Массивные шкафы до самого потолка были забиты книгами, перед которыми в свободном пространстве, до застекленных дверок, ютились различные керамические и деревянные безделушки вперемешку с фотографиями в рамках из личного архива, и изображениями узнаваемых ученых мужей. Около окна стоял такой же массивный стол с большой настольной лампой, а в старом кожаном кресле восседал сам хозяин кабинета. Обнимая за шею пса, он нашептывал ему в ухо что-то успокоительное, усмиряя собачий бурный восторг от встречи с родным человеком.

– Проходите, Иннокентий Петрович. Рад вас видеть.

– Взаимно. Я к вам по делу, Станислав Витольдович. Мне хотелось бы одну вещицу показать непростую, она по нашему делу проходит как вещдок. Поэтому прошу об особой аккуратности при контакте с этим предметом.

С этими словами Петрович развернул черный сверток на столе профессора.

– Вы когда-нибудь раньше видели этот топор в особняке Добролюбова?

– Впервые в жизни вижу лабрис в таком странном исполнении. Позволите разглядеть сей артефакт поближе?

– Да, конечно.

Профессор достал из верхнего стола ящика матерчатые перчатки и увеличительное стекло.

Петрович присмотрелся к обстановке кабинета и обнаружил, что одна его часть, а именно правый от двери угол, является жилым. Там стоял маленький холодильничек, крохотный кухонный столик с табуреткой и вдоль стены – узкая койка, прикрытая ширмой с орнаментом из белых пионов.

– М-да… занятная штучка. Вас интересует только этот вопрос? Однозначно, я вижу это орудие впервые.

– Не только. Больше всего мне интересна его идейная направленность. Предположительно, этим же топориком было совершено ряд убийств членов монашеского Ордена Иезуитов, быть может, все эти символы, вырезанные на нем, могут что-то рассказать о его владельцах и о мотивах, побудивших совершить эти преступления.

– Что ж, попробуем навскидку дать оценку этому предмету: бриллианты, скорее всего, сделаны из искусственно выращенных алмазов.

– Почему вы так решили? Может, они настоящие.

– Если бы они были настоящими, о камнях такого размера уже знал бы весь мир. Приблизительно до середины двухтысячных (как это принято сейчас говорить), так называемые искусственные бриллианты, полученные в лабораторных условиях из высокоуглеродистого сплава под давлением, могли достигать не более двух сантиметров в диаметре. Попытки вырастить более крупный алмаз приводили к изменению цвета камня. В наше время ученые продвинулись в этом направлении далеко вперед. Конечно, не кустарным способом, а на современном оборудовании, можно получить синтетический камень величиной хоть с футбольный мяч. Стоимость такого камня будет в десятки раз ниже природного, но все же достаточно высока. Без сомнения, я сейчас держу в руках очень дорогую «поделку».

– Насколько дорогую?

– На этот вопрос вам, скорее, ответит ювелир.

– А символика?

– Лабрис, сам по себе, сакральный символ, который несет в себе несколько переносных смыслов. В двадцатом веке он стал отождествляться с первоначальным боевым атрибутом греческого воина, и греческие фашисты стали отводить ему значительную роль в своей атрибутике, в последующем этот символ перекочевал во многие другие националистические движения. А в семидесятые двадцатого века, благодаря утверждению древнегреческого мыслителя Плутарха о происхождении лабриса от амазонки Ипполиты, его сделали своим символом лесбийские движения.

Профессор задумался, разглядывая присмиревшего у его ног пса.

– У меня такое ощущение, – нарушил тишину Петрович, – что перед ударом по голове я видел женское лицо. В убийстве Габриэля Каре созналась тоже женщина. В деле об убийстве монахов иезуитов в 2008 году был замешен гомосексуалист. Это случайный набор событий, или же мы имеем дело с логически связанными фактами?.. А драконы как-то могут дополнить переносный смысл этого орудия?

– Мифологическое значение образа дракона символизирует некое испытание, которое нужно пройти, чтобы получить сокровища. Что означают сросшиеся хвосты? Не смогу сразу ответить на этот вопрос, но точно знаю, что хвост дракона имеет большое значение. По некоторым приданиям – в нем вся сила этого существа. К примеру, у алхимиков дракон с хвостом во рту символизирует собой бесконечность и олицетворяет духовность изыскательских работ. Вообще-то, у этого символа много значений.

– Но вы вспомнили именно про алхимиков. Ведь не случайно?

– Не случайно. Мы же уже упоминали о них. Я размышлял над нашим разговором о философском камне. И подумал о том, как, наверное, было бы вам интересно пойти по пути тайны и мистики в своем расследовании. Но должен вас предупредить – бойтесь Уробороса. Он заманил в ловушку лжи и пожрал усилия многих выдающихся умов.

– Уроборос?

– Это название того самого дракона с хвостом во рту. Вы, я думаю, наслышаны об основном постулате философии алхимии – это качественное изменение или, другими словами, переход на более высокий уровень внутри одушевленного или неодушевленного предмета. При этом «внешней алхимией» называют как раз получение золота из неблагородных металлов, а также составление различных омолаживающих снадобий и пилюль бессмертия. А вот «внутренняя алхимия» отвечает за трансмутацию духа и даже бессмертия через некоторые ритуальные приемы и физические упражнения.

– Я похож на человека, который может заразиться эзотерической йогой?

– В принципе, я не вижу ничего плохого в том, если вы сможете под звуки мантры брахмана достать пяткой до лба, – профессор усмехнулся на шутку Петровича. – Я не об этом, я об идеологии оккультных течений. Современный оккультизм стремится синтезировать в себе мистику и достижения науки через построение особой философской системы, с целью установления неких сверхъестественных законов, управляющих всем миром. Это настолько захватило умы человечества, что даже церковь, в какой-то мере, стала принимать некоторые из утверждений этих учений.

– А разве религия – это не мистика?

– Хороший вопрос! Давайте, чтобы ответить на него, заглянем еще дальше, вглубь веков. Кто породил религию? Конечно же, человек, было бы глупо утверждать обратное сегодня. Наука доказала, что каких-нибудь триста или триста пятьдесят тысяч лет назад люди предприняли успешные попытки мыслить образно. Это доказывают найденные наскальные рисунки и прочая древнейшая атрибутика, обнаруженная при раскопках. Существует несколько вполне жизнеспособных версий, объясняющих такой прорыв в человеческом мышлении за его трехмиллионную историю. Да, именно в мышлении! Ведь изучение останков древнего человека показало, что никаких физических изменений мозга в этот период не наблюдалось. Одна из версий, к примеру, гласит, что это произошло вследствие знакомства человека с растительным наркотиком или алкоголем, случайно полученным в процессе заготовок. И знаете, кто мне ее изложил?

– Это мог сделать кто угодно.

– Совершенно верно! Сантехник, вызванный для устранения протечки, оказался-таки подкованным в этом вопросе. «Господи! – подумал я. – Что с нами делает современное информпространство!» Но я, как вы понимаете, к сторонникам подобной версии не отношусь.

– А на мой взгляд, она очень гармонично вписывается в естественный ход истории, – пошутил Петрович.

– Ну, допустим. Не это главное. Итак, развитие образного мышления подтолкнуло человечество к мистике, зародились примитивные племенные религии. Сразу оговорюсь, что «образность» является основой и научного мышления. Понятно, что до научного представления о мире человечеству предстоял еще очень долгий путь, но эта самая общность в современной цивилизации играла противоположные роли: на каких-то этапах религия была предвестником и плацдармом научных открытий, а порой – жгла на кострах лучших интеллектуалов человечества.

– Если научная и мистическая основа мышления одна и та же – в чем же разница?

– О! Молодой человек, вы достойный слушатель. А это, знаете ли, дар, благодаря которому получаются ученые мужи.

– Из меня не получился.

– Просто вы выбрали другую стезю. Отвечу на вопрос: разница – в выбранном направлении развития личностного мышления. Рассуждать о пути развития мышления индивидуума очень сложно, оно многослойно, многоярусно и непредсказуемо, как космос. Говорить об общечеловеческом мышлении можно, опираясь на исторические факты. Мы затронули примитивные религии не случайно. Сразу оговорюсь, термин «примитивная религия» мной используется для контраста при сравнении, я с большим уважением отношусь к ним ко всем. Их основная черта заключается в том, что духи – высшие существа и, наконец, «боги» имеют определенные очертания и точные места своего обитания. Человек – существо любопытное и парадоксальное, все подвергает сомнению, то есть обладает необходимыми качествами, которые держат его развитие в постоянном движении.

– Но не всегда вперед.

– И это нормально! «Один шаг назад, два шага вперед» – все диалектические законы, известные нам со студенческой скамьи, выведены с учетом этого принципа. Само собой разумеется, что человеку с такими «заданными качествами», рано или поздно, захотелось осязать своего «осязаемого бога». И он, рано или поздно, поднимется в горы, спускается в подвалы храмов, заглядывает за ритуальные камни, – короче, туда, куда ему категорически запрещают соваться жрецы и шаманы. И, конечно же, ничего там не находит, кроме обмана: на вершинах гор никогда не жили боги, а извергающие звуки и пламя статуи приводились в действие при помощи служителей культа. И, как результат, разочарование из-за вскрытого обмана разрушало веру в идола племени. Понимаете, к чему я клоню?

– Очень приблизительно.

– Скоро поймете. Наступает эпоха современной религии. Появляется Он – Бог, живущий на недосягаемой для человека высоте. Теперь Его невозможно осязать, Он не может вызывать приятие или отторжение. Он стал таким, каким Его может себе представить каждый. Религиозные служители даже запрещают изображать Его, чтобы избежать прежних ошибок. Гениальный ход, правда?

– И кто же автор этой уникальной концепции?

– Ну, вы и спросили, молодой человек! Библия, как вам должно быть известно, состоит из нескольких десятков книг, написанных анонимными авторами, приблизительно, по разным данным, с десятого по третий век до нашей эры. Я имею в виду Ветхий Завет. И собраны воедино неким книжником Ездрой, жившем в первом веке до нашей эры. В разрезе нашей темы разговора важен не автор, а, как вы соизволили выразиться, «концепция», уникальность которой заключается в том, что эти книги подтверждают факт возникновения и развития абстрактного мышления. Я вам больше скажу, эти творения научили абстрактно мыслить все человечество.

– Я никогда не задумывался над этим.

– А теперь подумайте над следующим: только при наличии абстрактного мышления возможна научная теория, которая строится исключительно на абстрагировании от изучаемого явления. Как вам?

Профессор с торжествующим видом откинулся на спинку кресла.

– Это, надо понимать, не единственный качественный шаг в нашем сознании?

– Я в вас сейчас влюблюсь, Иннокентий Петрович. Конечно, были следующие, и много. Но я хотел бы выделить только один, на мой взгляд, самый важный шаг к новому явлению, которое мы также найдем в Библии, уже в Новом Завете. Шли века, человеческая мысль продолжала свое развитие, и в какой-то момент постулаты Ветхого Завета перестали удовлетворять нарождающимся идеям. И наступило время появления Нового Завета, евангельские тексты которого, кстати, изначально тоже были анонимны, и только в начале второго века каждому из Евангелий было приписано авторство.

– Надо же, я не знал.

– Помните известную заповедь Ветхого Завета «око за око, зуб за зуб»?

– Помню.

– А знаменитое изречение Иисуса из Нового Завета «если тебя ударили по правой щеке, подставь левую»? Многие отторгают это изречение, воспринимая его буквально, а на самом деле это не что иное, как квинтэссенция ДОБРА. Сравните теперь эти два постулата: первый – делайте все, что хотите, если это целесообразно и выгодно, то есть «ограбили тебя – грабь ближнего», «не вернули долг – поправь свое положение тем же способом». А второе: «не отвечай на зло злом, не допускай его шествие по человеческим судьбам, пресекай зло на себе ценою собственных потерь». Вот, что это означает. Началась новая эра – это эра под знаком ДОБРА.

– Вы уверены в этом, профессор? – Петрович от неожиданности чуть было не смахнул увеличительное стекло, лежащее на краю стола.

– Абсолютно, мой милый друг. Я прекрасно понимаю, о чем вы сейчас подумали. Но только вдумайтесь в тот факт, что на определенных этапах своего развития народы не имели в своих языках этого слова – «добро», по причине отсутствия понятия об этом явлении. Выражаясь сухим научным языком, скажу я вам, что добро – это продукт человеческого мышления. Более того, это понятие трансформируется и усиливается от столетия к столетию, предъявляя все больше и больше требований к человечеству. Добро – это не какое-то свалившееся с неба щемящее чувство или ген, переданный от пращура, почти святого человека. Добро – это осознанное, бескорыстное душевное усилие конкретного человека, направленное на собственное совершенствование во имя созидания с этим миром, и жизни ради людей.

– Не слишком ли высокое требование для современного человека?

– Но нам известны такие примеры, мы преклоняемся перед этими людьми и чувствуем свое несовершенство перед ними, а это немало. Мы часто сетуем о своем материальном достатке, и о том, какими благими делами был бы устлан наш жизненный путь, будь мы людьми состоятельными. Чушь! Тот, кто устремлен к добру, творит его сегодня: нагибаясь за пластиковой бутылкой, чтобы отнести ее в контейнер для мусора, бросая горсть семечек в кормушку для птиц, поднимая на руки со снега замерзающего щенка. А следом неминуемо такого человека лишат покоя чье-то сиротливое детство или немощная старость. И поверьте, для этого не нужны миллионы.

– С миллионами было бы проще.

– Вот-вот! Кстати, деньги не самый худший эквивалент, чтобы откупиться от собственных стремлений к благим делам – переданные в хорошие руки, они достигнут доброй цели. В современном обществе существует другое замещение добродетели, когда с помощью средств информации обыватель получает жалостливую информацию, вызывающую саднящее ощущение в груди, и даже в носу, которое рождает ощущение собственной причастности к добродетели. Что полностью убеждает индивида в его высокоморальных качествах, после чего нажатием кнопки он может перейти к другим сюжетам. Так вот, к добру, которое предполагает только активные действия, направленные на достижение положительного результата для кого-либо, это не имеет никакого отношения. Это самая настоящая елейность – бездейственное поверхностное умиление, внешне схожее с добром, но ничего общего с ним не имеющее. Самое настоящее мещанство. Вот и все!

– Очень сложно подвигнуть себя на добрые поступки.

– Конечно, гораздо проще накачать мышцу или погудеть с друзьями. Все в наших руках. Абсолютно все! Выходи и твори свой добрый мир, но – прежде всего в себе.

И только в себе! Для этого не нужны деньги, должности и звания. Для этого нужны добрые ежедневные поступки, а не купленные посты и голоса избирателей.

Профессор перевел взгляд на лабрис.

– Я вот, что вам скажу: весь этот оккультизм лишен доброго начала, хотя часто прикрывается им. Он опасен тем, что лишен общечеловеческих ценностей, о которых мы с вами сейчас говорили. Его задача ублажать эго человека, наделять своих последователей псевдознаниями, чтобы они считали себя псевдоизбранными, с одной лишь целью – извлекать из всего выгоду.

– Я прошу прощения, Станислав Витольдович, не могу понять – так вы верующий человек или нет?

– Нет. Совершенно нет. Хотя иногда хочется поверить. Видите ли, церковь является учреждением, созданным людьми для сохранения и распространения учений, которым она служит. И надо ей отдать должное: что касается морально-этических вопросов – здесь полный порядок, но к политико-экономической деятельности возникает множество заслуженных претензий. Я бы не стал все мешать в одну кучу. Здесь надо помнить, что мистическому мышлению человечества десятки тысяч лет, а научному – всего лишь каких-то несколько сотен. Поэтому необходимо со вниманием и уважением относиться к людям, которые хотят иметь религиозное осознание мироздания, ведь это их представление о счастье. Но при этом активно развивать научный взгляд на мир. Если хотите, светский, или научный, взгляд на общечеловеческие ценности тоже небезупречен. Вспомните, сколько бед натворили ученые своими открытиями. Я считаю, что сегодняшний мир нуждается и в том, и в другом мировосприятии. Представьте себе два сообщающихся и уравновешенных между собой сосуда. Когда их наклоняют – один сосуд проливает воду, так как наполняется с избытком, а второй начинает опустошаться. Нельзя все отдавать на откуп религии за счет уничтожения достигнутых знаний. Именно поэтому, когда наша патриархия выступила с предложением ввести обязательные воскресные классы во всех школах, я выступил на стороне тех, кто этому категорически воспротивился и, к счастью, мы победили. Но если представить себе, что завтра может исчезнуть официальная церковь как учреждение, я бы первым бросился на ее спасение. В противном случае, мы рискуем быть раздавленными оккультным хламом. Понимаете?

– Понимаю.

Профессор вздохнул и снова перевел взгляд на лабрис.

– А на топорище не может быть изображен Уроборос? – поинтересовался Петрович.

– Я утомил вас, наверное, своими философскими речами.

– Нисколько. Напротив, вы помогли разобрать по полочкам все то, что валялось в моей голове в разных местах.

– Спасибо за такую образную оценку моих рассуждений, – профессор рассмеялся. – Так о чем это мы? Об Уроборосе? Сомневаюсь, что перед нами именно он… или они. Скорее всего, здесь вырезаны восточные драконы. Это видно по гребням в виде языков пламени, расположенных по верху туловища. И вообще, эта вещь не может принадлежать Боголюбову.

– Почему?

– Потому что этот человек, при всех наших подозрениях на причастность к убийствам, очень хорошо образован и имеет безупречный вкус. «Топорик» этот даже на эклектику не тянет – явная безвкусица. Восточные драконы на топорище лабриса с бриллиантовыми россыпями – это какое-то безбашенное дурновкусие. А рукоятка!

– Что с ней?

– С ней еще хуже! Она вырезана в виде фасции – атрибут власти во времена Древнего Рима. Пучок розог, перетянутый ремнями, символизировал право магистров добиваться своих решений, а воткнутый топор означал право казнить. Между прочим, Бенито Муссолини, мечтавший восстановить Римскую империю, сделал фасции символом своей партии, отсюда и появился термин – фашизм.

– Снова фашисты, теперь итальянские?

– Не стоит на них так зацикливаться. К примеру, фасции используются так же в эмблеме российских судебных приставов, хотя в некоторых странах их изображение запрещено законом как символ фашизма.

– Как же всю эту бредятину можно между собой связать?

– А это уже ваша задача. В заключении могу с уверенностью сказать, что эта дорогостоящая безделица никакой художественной и эстетической ценности не представляет.

В этот момент дверь кабинета распахнулась, и в дверях появилась ладная молодая особа с открытой доброй улыбкой.

– Бобоня! – с порога закричала она.

– Наташенька, добрый день! Как твоя учеба? – расплылся профессор в благостной улыбке.

– Добрый! С учебой все хорошо. Как нашелся Бобоня? Кто его привел?

– Вот наш герой, – профессор с поклоном головы указал двумя ладошками в сторону Петровича, как это обычно делают сказочные герои, представляя магов и чародеев.

Не обратив на Петровича никакого внимания, Наташенька встала на колени и, обняв подскочившего Бонифация за шею, стала звонко чмокать пса по всей длине носа.

– Можно я заберу его покормить и погулять? – спросила она, не переставая причмокивать собаку через каждое слово.

– Буду весьма признателен, – снова поклонился профессор.

– Родственница? – спросил Петрович, когда дверь за молодой особой затворилась.

– Нет, хорошая соседка.

– Как же так, Станислав Витольдович? Вы меня извините, но я навел о вас справки – вы очень известный человек… и в коммуналке?

– О! Это совсем другая история. Раньше эта квартира принадлежала мне, но обстоятельства были таковы, что с ней пришлось расстаться.

– Долги? Мошенники? – Петрович профессионально сдвинул брови на лбу.

– Нет-нет. Чувство вины перед своими близкими стало причиной моего положения. Кстати, совсем не бедственного.

Мне повезло с покупателями, они оказались простыми и очень сердечными людьми. Узнав мою историю, оставили мне этот кабинет. И еще взяли на себя бремя ухаживать за престарелым профессором и терпеть его присутствие в своей квартире.

В повисшей тишине громко звякнула СМС-ка. Сердце Петровича бухнуло в предчувствии – это Она. На дисплее действительно отобразился ее номер.

– Женщина? – улыбнулся профессор.

– Какая женщина?

– Любимая.

– С чего вы взяли? – Петрович густо покраснел. – Совсем нет. Она фигурантка по одному делу. И только.

– Понимаю. Надо полагать, вы меня покидаете? Не смею задерживать, и жду известий от вас. Буду рад быть полезным в дальнейшем расследовании.