Заговор

Старый, но крепкий дом среди высоченных яблонь, с сизым дымком из трубы, напоминал картинку из детства. Чудом сохранившийся старый дачный поселок в ближайшем Подмосковье был островком той прежней жизни, на которую со всех сторон наступали громадные особняки с элементами архитектурного уродства.

Егерев, встречавший машину на дороге, в толстом свитере и меховой безрукавке выглядел так же уютно, как и его дом.

– Николай Николаевич? Не ожидал вас увидеть, но очень рад встрече, – заулыбался Егерев при виде Сомова.

– Не помешаю?

– Ни в коем разе. Проходите в дом, стол накрыт, – обратился ко всей компании хозяин дачи. – Саламатин уже подъехал.

Внутреннее убранство дома грело душу: русская печка посередине, деревянная добротная мебель. Около окна – большой стол, накрытый белой скатертью, а на скатерти: картошечка вареная, капуста квашеная, грибочки с лучком и нарезанная докторская колбаска. Плетенка с толстыми ломтями черного хлеба, как положено, стояла посреди стола.

Все расселись, радуясь простой и родной всем еде. Приветливая супруга Егерева, разложив приборы, отправилась по своим делам в огород.

– Ну, что, мужики? – начал Егерев, вытирая губы после быстрого и немногословного перекуса. – Обсудим, как говорится, сложившуюся ситуацию. Я знаю, что каждому из вас по-своему важно раскрыть это дело и, чтобы в отношении меня не было никаких недомолвок, говорю вам, прямо глядя в глаза: сверху поступило распоряжение притормозить это дело. «Притормозить» – означает прекратить какие-либо следственные действия до особого распоряжения.

– А закон? – наивно возмутился Сомов.

– А закон подобные распоряжения руководства никак не регулирует. Вяземского, я так понимаю, именно по этому поводу упекли на латиноамериканский конгресс.

Саламатин с Петровичем украдкой переглянулись.

– То есть, Игорь Семенович, на помощь вашего ведомства нам рассчитывать не следует? Но зачем-то вы нас тогда здесь собрали? – спросил Саламатин.

– Затем, что есть у меня внутреннее несогласие с тем, что происходит. Не могу я смириться с властью денег этих негодяев, не нравятся мне все эти персонажи с их заграничными капиталами. А ваше-то ведомство, Алексей Витальевич, как это дело комментирует?

– Так же.

– В смысле?

– Настоятельно рекомендуют в ход расследования не вмешиваться, оставили только внешнее наблюдение.

– Значит, наши ведомства заодно. Здесь что-то не так… на подкуп это уже не тянет, больше похоже на политику. А у вас что, Иннокентий Петрович?

– А у меня – Вяземский сегодня прилетает в Лиму, и прикрыть меня перед высоким руководством некому. Завтра станет понятно, каким способом меня казнят, а сегодня я хотел бы поделиться со всеми еще одной любопытной информацией.

Старые ходики отсчитывали время неспешного мужского разговора. Петрович старался не упустить ни одной детали из беседы с профессором. Версия про философский камень понравилась Сомову больше всего.

– Вечная жизнь с кучей денег! Мужики, вы бы чего себе купили?

– Смерть, – отрезал Егерев.

– Зачем?

– А зачем нужна жизнь, в которой все есть? Это же тоска смертельная.

– Кроме шуток, что будем делать? – спросил Саламатин. – Отступать?

– Мы не на войне, а на службе, – заметил Егерев. – И я, как человек служивый, свое руководство считать врагом отказываюсь, а как самый старший и опытный из присутствующих – и вам подобным образом мыслить не советую. Мне не рекомендовали проводить следственные действия, но думать и делать выводы мне запретить никто не может. Наверное, я нарушу свои должностные обязанности, если буду думать и делать выводы вместе с вами, товарищи. Но что-то подсказывает мне, что вы не продадите.

– Игорь Семенович!

– Не надо клятвенных слов. Здесь нет необходимости кому-то объяснять последствия нарушения приказа. Поэтому, советую всем принять взвешенное решение: готовы ли вы пойти на риск ради своих принципов? Если нет, я с большим пониманием и уважением отнесусь к вашему мнению.

– Я с вами, Игорь Семенович, – отозвался Саламатин.

– И я, – поспешил Сомов.

– Что-то мне это напоминает: Атос, Портос и Арамис… Шпаги скрещивать будем? – Петрович усмехнулся. – Какие наши дальнейшие действия?

– Ждем результаты лабораторных исследований, – ответил Егерев. – Топорик, которым тебя тюкнули, я в одно непростое место отдал. Криминалисты обнаружили на нем отпечатки пальцев, которые не принадлежат ни одному из известных нам персонажей, включая женскую и мужскую прислугу. С уверенностью можно сказать, что это – дело рук человека не из их компании.

– А может, «из их», только мы с этим человеком не знакомы. Я же вам про таинственную сестру Бжозовской рассказывал?

– Да, – задумался Егерев. – Как теперь с Бжозовской поговорить на эту тему? Над этим я еще подумаю.

– Как хоть этот топорик выглядит? – поинтересовался Петрович.

– Мне кажется, это старинная и дорогая вещь, я в справочнике оружия этот вид еле нашел. Это лабрис – двухсторонний церемониальный топор древних греков. По одной легенде этими топорами были вооружены амазонки, и современные лесбийские движения приняли его в качестве одного из своих основных символов. По другой версии лабрис был оружием первого древнегреческого воина, и фашисты также придавали ему значительную роль в своей символике. Ко всему прочему, наш топорик представляет большую ювелирную ценность: он украшен бриллиантами внушительных размеров.

– Ничего себе топорик! – восхитился Сомов.

– Показать бы его хорошему специалисту, чтобы он нам про него все рассказал.

– Профессор Бжозовский сможет сделать экспертизу исторической ценности этого топора, а если сам на какие-то вопросы не ответит, то профессионалов подскажет, – заметил Петрович.

– Только как нам теперь провести эту экспертизу без специального разрешения? Предлагаю всем подумать над нашими дальнейшими действиями. Встречаться будем у меня на даче, как только у кого-то из нас появится информация к размышлению.

Уезжать из этого теплого и гостеприимного дома не хотелось.

– Это что же, сами поели, а про собаку все забыли! – в дом вошла супруга Егерева.

По старой деревенской традиции Бонифация на порог не пустили, и все это время он добродушно составлял Тамаре Романовне (так величали вторую половину) компанию по работе в огороде и, благодаря своему огромного собачьему обаянию, снискал себе хозяйкину любовь и остатки щей с большим куском вареного мяса.

Распрощавшись, все отправились по домам. Петрович отвез Семенова в Москву, до ближайшего метро, и уже было собрался разворачиваться к общаге, как по телефону позвонила дочь:

– Па! Привет! Сделай доброе дело. Дядя Ваня книгу одну нашел по Интернету – «Современная техника для сельского хозяйства», она есть в московском издательстве, на Профсоюзной. Надо бы купить.

– А как срочно?

– Очень срочно. Если сможешь, сегодня. Мы с редакцией созвонились, они работают без выходных, каждый день до шести.

– Смогу сегодня, Анют, – согласился Петрович.

– Спасибо, па! Я потом тебе расскажу, как нам ее передать.

Увесистую книжищу с изображением внутреннего устройства различных тракторов, комбайнов и прочей боронительно-рыхлительной техники Петрович аккуратно положил на переднее сиденье, и тронулся в обратный путь.

От квашеной капусты и соленых грибочков Егерева очень хотелось пить.

На пересечении Профсоюзной и Наметкина находился ресторанчик с изображением огромной кружки пива на фасаде. Петрович притормозил, достал из бардачка кепку с какой-то надписью, заботливо приготовленную Семеновым, чтобы прикрыть бинты на голове.

Пиво Петрович, конечно, употреблять не собирался, но маркетинговый ход питейного заведения точнехонько поймал его в свои незамысловатые сети.