Глава 8
Лео

Я замираю только на мгновение, смотря через их спины, на то, как трое ублюдков швыряют в нее молнии. Она сидит на полу, спрятав лицо в ладони и будто готова встретить смерть. Но я ей этого не позволю!

Одним резким движением сталкиваю с лестницы вниз тех, что стоят ко мне спиной. Бессмертные, не издав ни звука, валятся друг на друга, разбивая вдребезги фарфоровые физиономии. Те, что стоят ближе к Авроре, оборачиваются, но на их лицах нет ни удивления, ни замешательства, они целятся перчатками в меня. Среагировав мгновенно, я швыряю в Стражей вазу, стоящую на подставке рядом, это меня спасает, потому что заряд тока не попадает в цель.

А дальше я просто отдаюсь ярости, разбивая их головы об стены и разрывая челюсти голыми руками. Одного за другим, разбираю Бессмертных на части, специально растаптывая фарфоровые осколки их тел.

Если сейчас она смотрит на меня, то я должен казаться ей зверем, растерзывающим добычу в клочья. Иногда Стражи ухитряются ударить меня током, но разряды не сильные и я продолжаю их ломать. Зверь. Таким я и чувствую себя внутри, но еще я чувствую, что делаю это не только ради себя. Я ее личный зверь. Защитник.

Прихожу в себя, когда вижу серые глаза перед собой. Она напугана, но насколько я понимаю, ни тем, что я устроил. И это странно, это меня раздражает, отчего я хочу схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть; что с ней не так? Как глупо с ее стороны симпатизировать собственному похитителю, неужели она не понимает, что это ни к чему хорошему не приведет?

Тяжело дыша, я смотрю ей в глаза, хочу, чтобы она увидела ярость, горящую внутри меня, мне нужно, чтобы она испугалась раз и навсегда и, может быть, заплакала, начала молить отпустить ее, не причинять вред.

— Я вернулась за книгами… — полушепотом поясняет свой побег Аврора и, черт возьми, я знаю, что она говорит правду! Девушка поднимает руку, демонстрируя белую сумку из которой торчат корешки книг.

Да что с ней не так?

— Глупая. — выплевываю я единственное слово и разворачиваюсь, чтобы уйти.

Пусть она сбежит, да я этого хочу! Пусть бежит так быстро, чтобы сбилось дыхания, а я даже не буду пытаться ее остановить. Но нет, Аврора, молча, плетется за мной. Если бы она ушла, я бы нашел какой-нибудь другой способ выведать у Саванны информацию о сестре, в конце концов, мы, ведь когда-то были вместе… Но этого мало для нее, личные отношения или симпатии никогда не были для нее препятствием. Саванна в любом случае получит то, чего хочет, а хочет она бессмертия. Этот ее план… Сколько коварства. Этим качеством женщины меня пугают, тем как устроено все в их головах: тонко и хладнокровно. Она ведь даже не знает, какая Аврора на самом деле, и даже если бы узнала, ни за что бы, ни остановилась. Она не остановилась и тогда, когда исчезла Руфь, использовав этот факт, как козырь против меня. Я должен был убить ее, еще в самом начале, когда она пришла с тем разговором, правда убить! Попался на ее удочку как мальчишка, а это привело к таким последствиям…

Теперь смотря на все со стороны, я делаю вывод, что это она посеяла смуту в людях Окраины и не удивлюсь, если именно она передала ложное сообщение в Византию о том, что здесь готовится восстание. Да уж, вот так ничего себе! Одна девушка, горящая желанием обрести бессмертие, развязывает войну между двумя государствами. И я стал ее орудием.

Мы идем молча, я думаю о Саванне, а Аврора о чем-то щебечет за спиной. Не слышал от нее прежде больше пяти слов, а тут она о чем-то настойчиво меня спрашивает, но так как я не слышал, приходится переспросить.

— Я спросила, почему у Спартака такое имя?

— Ты о чем? — хотя тут же понимаю. — А, ты об этом… Ну… его семья из Византии, но правительство узнало, что они связанны с людьми из Окраины, и их заподозрили в измене.

— И их выслали сюда, в качестве наказания?

— Нет. Отца, мать и Спартака арестовали и отправили в Олимп, где их ждала смертная казнь, мораторий там отменен.

После этих слов, Аврора молчит, никаких вопросов, я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на нее и вижу, что она стоит как вкопанная.

— Это кошмарно, Лео. — говорит она, и я вижу, как серые глаза начинают блестеть от слез. Мне и жаль ее и в то же время, она меня раздражает. Я думаю это из-за того, что она византийка, а к ним у меня особенно негативное отношение.

— Да уж… Такие как твой папочка идут на все, лишь бы доказать свою власть. Превратили столько людей в рабов. Да только это не все. — я отворачиваюсь от нее и продолжаю идти, смаргивая таящие на ресницах снежинки. — Восстание в Олимпе дало шанс семье Спартака сбежать, но когда они добрались до Окраины и стали просить у Старейшин права остаться, им отказали. То есть получилось так, что они оказались ненужными ни одной стороне. Отец Спартака предложил Старейшинам сделку — им позволят остаться на нашей земле, а он в свою очередь расскажет важный секрет. Старейшины согласились, и он рассказал о слухах, которые ходят в верхах: народ Окраины похищают с целью каких-то экспериментов. Люди на первом уровне в Олимпе об этом так же узнали и именно поэтому, началось восстание.

— Думаешь правда эти эксперименты?

— Правда. Простых людей богачи похищают сотнями и среди них моя сестра! Вот тебе и идеальное общество.

— Но сейчас Спартак, кажется, освоился здесь, стал своим?

— Нет. К нему по-прежнему относятся как к возможному предателю, и людей не смягчило даже то, что его отец пропал в числе других.

— Мне жаль. Но ведь ты считаешь его другом, верно?

— Считаю.

Навстречу нам выезжает Спартак, на огненной крошке. Меня буквально лихорадит, когда кто-то посторонний к ней прикасается, а уж тем более управляет. Мы подходим ближе, и друг тут же освобождает мне водительское кресло. Я очень хочу, чтобы Аврора не садилась рядом, в ее присутствии я чувствую себя напряженно, но Спартак похоже втрескался в эту заносчивую Афину, и поскорее усаживается на заднее сидение.

Аврора, молча садится рядом со мной, сжимая сумку с книгами. Я кое о чем вспоминаю и нехотя отдаю ей свернутые листки, исписанные мелким почерком. Это может повлечь за собой долгий и нудный разговор, но к моему удивлению приняв свои письма из моих рук, девушка молчит. Неужели ей не интересно, где я их взял? Да просто нашел на полу машины! Разве можно так небрежно обращаться с такой личной информацией?

— Я не читал. — срывается с моих губ оправдание и инстинктивно я увеличиваю скорость, потому что нервничаю.

— Ладно. — только и всего. Я-то думал, она сейчас попытается развить тему, растянет неудобный разговор как можно дольше, но эта девчонка… Она… Уффф! Замолкает тогда, когда я меньше всего ожидаю.

— Просто интересно, что за подруга, которой ты пишешь? — снова решаюсь я на вопрос, а в душе чертыхаюсь. Ну, зачем??? Если даже сам не уверен, что хочу разговаривать с ней.

Аврора молчит, нервно бегая глазами по верхушкам высоких елей. Может быть, она просто не пришла в себя после случившегося в доме, или чего хуже (хотя лучше для нее самой), напугана моей яростью. Но искоса смотря на ее лицо, я замечаю легкий румянец, коснувшийся щек. Она что покраснела от моего вопроса? В полной растерянности, сбитый с толку ее поведением, я все же решаюсь задать еще один вопрос:

— Сильно испугалась там? — голос мягкий, черт возьми, слишком мягкий!

— Конечно, было страшно знать, что сейчас умрешь, но это не так важно… — наконец отвечает она и оборачивается к ребятам, похоже задремавшим. — Отключились. Смотри, Афина положила голову ему на плечо… Можно подумать, что они давно друг друга знают. — умиляется Аврора и на последних словах смотрим мне в глаза.

Должно быть, она точно так же думает и о нас с ней — есть ощущение, что мы давно знакомы, и возможно раньше, в прошлой жизни мы крепко и страстно любили друг друга и умерли в один день! Кошмар… Она что, в меня влюбилась? Византийская девчонка по уши в меня втрескалась, вот это да!

— Не так важно, что ты могла умереть? — чуть пережав с цинизмом в голосе, уточняю я. — А что же, по-твоему, важнее, неужели детские книжки? — как-то это прозвучало ну уж слишком враждебно из моих уст, на самом деле я не планировал насмехаться настолько, но она будто не заметила.

— Меня пугает не сам факт смерти или боль, которую я буду испытывать в этот момент, меня пугает что мое время кончится раньше, чем должно бы, и я не успею сделать, что должна. Ну, вроде как я верю, что у каждого из нас есть своя миссия, необязательно что-то глобальное или способное повлиять на все человечество, нет. Я верю, что в моей жизни настанет момент, когда я смогу совершить поступок. Вот. А видя, как в меня летят заряды тока, я испугалась, что уйду с ощущением бесполезности. — похоже Аврора выговорилась, потому что снова отвернулась к окошку.

Я анализирую сказанное ей, не то что бы эти слова как-то сильно на меня повлияли или вызвали к девушке огромное уважение, я просто понял, о чем она говорит, хотя и думаю что «время поступка» она ждет только потому, что ей двадцать. Чем старше становишься ты, тем сложнее у тебя жизнь и довольно непросто поддерживать в себе романтично-героическое настроение. Она просто читает слишком много сказок.

Через двадцать минут я разбужу Спартака и византийку, потому что мы почти добрались до места назначения. Никто сидящий в машине не знает насколько опасным, может оказаться наш проезд по мосту, но я и не собираюсь давать какие-то указание о том, как нужно себя вести. На самом деле — все это лотерея, если тебе не повезет, тебя убьют. Я просто надеюсь, что убитым буду не я, и не Аврора, так как она мне еще нужна. Ну и Спартака я, конечно, терять не хочу.

— Кое о чем спросить, можно? — развернувшись ко мне, интересуется Аврора.

— Валяй.

— Если бы ты родился в Византии и твои родители оплатили для тебя Церемонию Перехода, ты бы стал Бессмертным?

— Ну, ничего себе вопросик. Хм… Бессмертие. Невероятная роскошь, что уж тут вилять! Но это не справедливо, по отношению к тем, кто умрет. К детям, болеющим тяжелыми болезнями, к старикам, построившим для нас мир, в котором мы живем, да и вообще, что это будет за будущее, где все одни и те же люди, не развивающиеся, застывшие? Так мы вымрем, задумайся.

— Ты лучше меня знаешь, что большинство редко, практически никогда не думает о том, что будет завтра или, что будет с теми, кто их окружает. Мы думает лишь о себе.

— С этим не поспоришь. Вот тебе и время для поступка, выберешь ты безопасность во имя себя, или же откажешься от всего, чтобы присоединиться к страдающим.

— Я бы отказалась от бессмертия, зная, что это хоть кому-нибудь поможет. Наверное, я просто менее эгоистична, чем другие, хотя это мне и не на пользу.

Думаю, она не заметила, что я не дал ей четкого ответа на ее вопрос о бессмертии, она так искренне со мной общается, мне не хотелось быть последним подонком и лгать прямо в глаза. Вообще удивительно, что мы с ней разговариваем и мне даже интересно. Раньше я не мог поддерживать разговор с девушками больше десяти минут, мне тут же хотелось сбежать, я терялся, считал, что выгляжу глупо в их глазах и боялся, что надо мной начнут насмехаться, а я не выдержу и что-нибудь сломаю… Даже с Саванной не было иначе. Мы говорили какое-то время, а потом просто начинали тискаться. Либо молчанье, либо секс, я выбирал всегда второе в ее случае.

— Когда доберемся до Византии, пожалуйста, не причиняй моему отцу вреда. Он единственный, кто у меня остался. — просит она перед самым мостом, и я обещаю, что не обижу его.

Так тихо вокруг, что становится неуютно от этой тишины. Она какая-то пугающая, предзнаменующая что-то, хоть я и не верю во всю эту хрень про предчувствия. Я останавливаю крошку, и мы со Спартаком выходим осмотреться. Мост прямо перед нами; похож на огромную доску, перекинутую через пропасть. Вдалеке, под огромным слоем осеннего тумана, бурлит своей странной жизнью Византия, отсюда можно услышать голоса актрис из рекламных роликов, транслируемых на громадных щитах. Мне кажется, что если я прислушаюсь, то смогу даже услышать как цокают по уходящим в небо дорогам тысячи женских каблучков. Как бы я не относился к людям, живущим там, к образу их обеспеченной жизни, но город поистине красив и с этим невозможно спорить. Когда я был мальчишкой, мы с друзьями прибегали к мосту, я мог часами любоваться далекой Византией, представлявшейся мне местом вроде библейского рая, куда я непременно попаду однажды, и моя жизнь изменится. Сам город невиноват, в том, что в нем творится, это люди разлагают его изнутри своими бесчеловечными поступками.

— Как-то все уж слишком спокойно. — нарушает напряженную тишину голос Спартака, стоящего рядом. Интересно, а что он чувствует, когда смотрит на Византию издалека, причиняет ли ему боль, вид родного дома, куда он не сможет вернуться по-настоящему?

— Надо пользоваться моментом. Может быть, Стражи ушли дальше. — высказываю я мысль вслух и понимаю, что очень скоро я увижу город таким, каким я его еще никогда не видел — изнутри. От волнения чаще бьется сердце. Близкое нахождение к Византии, действует на меня странным образом, точно как свидание с Саванной. Я вижу ее. Я ее хочу.

— Тогда выдвигаемся. — заканчивает осмотр Спартак, и мы возвращаемся в машину.

Девушки сели рядом и я могу спокойно выдохнуть, потому что в ближайшее время избавлен от бесед с Авророй. Я рад этому не от того, что мне некомфортно или неинтересно слушать, просто когда я говорю с ней, во мне что-то трещит по швам, словно она может сделать меня тем, кем я боюсь стать.

— Может, уже поедем или туманом останемся любоваться? — подает голос длинноногая. С кем с кем, а если бы мне предстояло вести долгие беседы с Афиной, я бы застрелился. Я, конечно, могу оценить ее внешность — богиня для большинства, но язык…

И мы двинулись, я веду медленно, вглядываясь в конец моста, туда, где почти ничего не видно из-за тумана. И тут вдруг все сотрясает взрыв. Стекла разлетаются от взрывной волны, в панике я закрываю лицо руками и забываю, что мы все еще продолжаем катиться по мосту.

А он рушится. Они взорвали мост! Единственный путь, который ведет из Окраины в Византию.

Сантиметр, за сантиметром колеса приближаются к дымящейся пропасти, объятой пламенем. Спартак и девчонки кричат мне сдавать назад, и я их слышу, но почему-то не могу пошевелиться. Вообще-то я привык к неожиданностям, я отличаюсь тем, что могу собраться и уладить любую сложную ситуации, но сейчас почему-то застыл. Я вспоминаю слова Авроры о времени, отмеренном мне и делах, так и оставшихся незавершенными. Я не хочу уходить, но ничего не могу предпринять.

— … пожалуйста, остановись! — слышу я истошный вопль Авроры и думаю в этот момент, как было бы не справедливо умри она именно сейчас.

Резко торможу, сдаю назад и кочусь подальше от рушащегося моста. Как только мы замираем на твердой земле, мост перед нашими глазами окончательно падает и громкий всплеск воды повествует о том, что мы уже не сможешь попасть в Византию.

— Они его взорвали. Черт возьми, мы могли оказаться на середине, а они просто взяли и снесли к чертям гребаный мост! — причитает Спартак и в поисках поддержки смотрит на ошеломленных девушек позади.

Можно было догадаться, что после «зачистки» Стражи уничтожат все пути, ведущие к Византии, по которым могли бы передвигаться повстанцы. Я, конечно, догадывался, что исполнить просьбу Саванны будет сложно, но что бы нас взрывали на мосту!..

— Другого пути, конечно, нет? — свирепствует Афина.

— Попасть в Византию теперь мы сможем, только если у тебя есть планолет. — ехидно замечаю я, а сам спешно роюсь в мыслях, придумывая как бы выбраться из этой передряги.

С этого момента жизнь моей сестры весит на волоске, потому что времени у меня остается все меньше, а я еще даже не доставил заложницу в назначенное место и не выставил условия ее отцу.

Никакие уговоры, или просьбы об отсрочке не подействуют на Саванну, к сожалению, она такая, какая есть и даже из-за симпатии ко мне не выдаст местонахождение Руфь. Тогда мне нужно думать усерднее, импровизировать… можно обратиться за помощью к «рыбакам», тем парням, что живут на Окраине ближе всего к океану, у них есть лодки и катера, но большая вероятность того, что они скрылись еще до начала зачистки, или погибли, пытаясь добраться до Византии несколько дней назад. Так же можно попробовать найти еще остающихся на территории Окраины Стражей и попытаться угнать их планолет, но скорее всего нас засекут, как только мы войдем в воздушное пространство города и тогда, просто взорвут, сочтя террористами. Вариантов не так много как хотелось бы! Хотя в голову мне пришла одна безумная идейка, вот только менее опасной, чем другие, ее трудно назвать.

— Не могу поверить, я просто не могу поверить! — сокрушается Афина и выскакивает из авто, громко хлопнув дверью. От этого звука я съеживаюсь, вспомнив, сколько сил у меня ушло, чтобы собрать мою детку. Я и реставрировал-то ее для того, чтобы просто любоваться, сесть за руль заставила необходимость.

— Полегче. — стараюсь я говорить твердо, но успокаивающе, и черт возьми, этих девчонок, все становится только хуже от моих слов!

— А ты меня не успокаивай, голодранец хренов! Решили с приятелем в разбойников поиграть, за бессмертием погоняться!? Тогда надо было продумать все потщательней, а не тащить нас к сраному мосту, который обвалился, как только мы на него въехали. Черт, черт! Мы же теперь застряли в этой заднице, как палец в носу у дебила!

Я еще никогда не слышал таких речей от девушек, а это много значит, учитывая, в каком месте я рос! Похоже, я принял неверное решение, позволив Афине оставаться с нами до Византии, но все дело в том, кем я ее счел.

Я, безусловно, понимаю, какая Саванна расчетливая, и сколько возможностей для нее поставлено на кон — ей захотелось самого бессмертия — и поэтому она все тщательно продумала, составляя план, и я осознаю, что посвятила она меня в него не целиком. Она покинула Окраину (и как я полагаю, обосновалась где-то на первом уровне Византии), а значит, контролировать мои действия не может. Вот я и решил, что Саванна кого-то подкупила, сделав шпионом и подослав следить за доставкой пленницы. И когда Афина появилась в особняке неожиданнейшим образом, я тут же подумал на нее. Я знаю цену дружбы и знаю, на что сам готов пойти ради друга, но в искреннюю преданность византийцев не верю. Вот я и позволил Афине плестись за нами, не видя ничего страшного в том, чтобы она наушничала Саванне. Но думаю, я ошибся на ее счет! Афина не шпионит.

А человеком Саванны, предателем — назову его так — был Август, что даже для ребенка должно быть очевидным. Но я счел его слишком мелкой сошкой, чтобы он оказался в итоге не только человеком, доставившим Аврору ко мне в руки, но и по совместительству докладывающим ситуацию Саванне. И я оборвал его карьеру почтового голубя.

Я был вынужден убить Августа.

Знаю, девчонки думают, будто в дом ворвались Стражи и во время борьбы с ними, Август получил разряд, но это не так. Никаких Стражей не было (сначала), полагаю, Август сдрейфил и, посчитав, что Саванна не исполнит свою часть уговора и не заплатит ему, попытался связаться с кем-то из правительства Византии и рассказать о том, где находится он и заложница. Его многофункциональный браслет, в возможности которого входит и телефонная связь, я изначально не отобрал и он похоже успел сообщить Стражам наше местонахождение.

Увидев, что он сдает нас, я кинулся в драку, я хотел просто остановить его, но во время потасовки из кармана моей куртки выпала перчатка и Август попытался ее применить, направив на меня. Вот только Август не знал (как и я впрочем), что электро-перчатка может быть применена лишь Бессмертным, потому что ее заряд, обычный человек из плоти и крови, выдержать никак не может. И она взорвалась.

Он сам виноват. Да, я стал причиной его смерти, я не попытался его остановить, хотя возможно и подозревал, что Смертному пользоваться перчаткой небезопасно. Но я буду видеть во всем плюсы, иначе не выполню задание; докладчика Саванны больше нет, и я могу действовать в обход нее, если понадобится.

— Правда, друг, что дальше? — интересуется Спартак, вернув длинноногую в машину.

— Есть только один возможный вариант, при котором мы не погибнем мгновенно, пытаясь проникнуть в Византию.

Девушки и Спартак замерли, ожидая моего решения. И я знаю, что оно не придется им по душе.

— Мы едем в Олимп, а уже оттуда попадем в Византию.