Глава 11
Аврора

Моей дорогой подруге

«Моя дорогая, случилось страшное — я и Лео потерялись, но пугает меня, даже не столько расставание, как где и с кем я сейчас нахожусь. Мне, кажется, что он, тот, кто сидит за моей спиной в кресле, подперев подбородок кулаком и внимательно наблюдающий за мной, проделал огромный путь лишь с одной целью — присвоить меня себе.

Нелепейшими событиями пронизана наша жизнь, даже в самые серьезные и опасные моменты, может случиться то, что вас развеселит, пусть это и будет болезненный, испуганный смех. Меня похитили во второй раз! Только теперь это как будто по-настоящему. Ты спросишь, что я имею в виду, и я объясню это так — когда мы встретились с Лео, и он лишил меня свободы для личных целей — это была встреча, при иных обстоятельствах я бы желала (и желаю по-прежнему), чтобы он всегда держал меня рядом с собой. А когда бандит из Олимпа по имени Бруно передал меня в руки своего приятеля, и тот отдал меня на растерзание обезумевшей толпе, это стало подлинным лишением свободы, тем самым бесчеловечным поступком, сравнимым с невозможным: с лишением воздуха.

Мне не хочется говорить о том, что происходило со мной, с моей душой и сознанием, после того, как меня отвели на арену, дожидаться часа казни. Никакими словами этого не описать, ни в одном языке мира не найдется достаточно точного описания ужаса, испытываемого в момент несправедливости и безнадежности, неотвратимости грядущей боли. Скажу лишь одно — иногда жизнеутверждающее высказывание «что не убивает, то делает нас сильнее» не работает.

Сейчас, находясь в относительной безопасности и не переживая за то, что случится со мной позже, скажу тебе правду, моя дорогая подруга: я не чувствую себя сильнее. Лишь опустошенней.

Я утратила еще несколько драгоценных процентов надежды, наполнявших мое сердце, надежды на то, что люди умеют проявлять свою доброту, что за тысячи лет жизни на земле, они в процессе эволюции стали разумнее и человечнее. Я уже почти не верю в это.

Все, что я видела на арене, пытаясь отворачиваться от вида горящих заживо людей, зажмуриваясь, слыша душераздирающие крики, было безумием. Бесповоротное безумие угнетенных людей, страдания которых привели их к кровожадности и единственному смыслу существования — мести. Все эти, одетые в черные одежды люди, никогда не смогут стать нормальными, даже отобрав у «богачей» их ценности и дома, они не будут счастливее.

Мне было жалко их, потому что я находилась в стороне и могла наблюдать за происходящим почти беспристрастно, к тому моменту, когда я увидела уже с десяток казней, во мне не могло рождаться больше взрывов эмоций. В том, что происходит, виноваты обе стороны и, к сожалению, как в сказках, нет очевидного добра и зла, белое — есть черное, и наоборот.

Но в момент истинного ужаса, готовясь к смерти, искренне сочувствуя себе в том, что вот-вот покину этот мир молодой и так и не познавшей любви, я видела не только безумие вокруг, но и настоящую человеческую отвагу. Нет, не значит, что кто-то пытался кого-то спасти из плена, или хотел вразумить толпу путем призыва к доброте… это была всего-навсего песня.

Девушка по соседству со мной, связанная и лежащая в неудобной позе на камне, готовящаяся следующей идти на огонь, неожиданно запела. Я в мгновение забыла обо всех страхах и панике, терзавших меня. Ее голос был тверд и излучал силу несломленного духа, ее слезы не были слезами, а только сожалением, что до людей уже нельзя донести ни одного слова. Она очевидного, была из восточного бессмертного города, потому что ее язык мне не знаком, тянущиеся гласные, делали песню еще выразительнее.

Отвага этой прекрасной, смуглой девушки, похожей на царицу жаркой страны из сказки, заключалась в том, как она шла на смерть, плача, но, не давая голосу дрожать, и выглядело это, будто ее не силой ведут на огонь, а она сама выбрала для себя этот путь.

Песня ее звучала из пламени, затем превратилась в предсмертный крик. И я плакала вместе с ней, пока не почувствовала прикосновение руки…»

«Меня отвлекли, дорогая. Ты ведь еще не знаешь, с арены меня спас Парис. Я ожидала увидеть там кого угодно, даже отца сопровождаемого армией Стражей, но только не этого напыщенного, себялюбивого индюка. Я ведь врезала ему не просто так, а за его острый язык! Он, безусловно, обладает информацией, самой различной и достоверной, но то, как он применяет это оружие, заставляет меня, его ненавидеть. Хотя, когда я не думаю о том, что произошло между нами у входа в Неон, я благодарна Парису. Серьезно.

Не копаясь в его сущности, не изучая скверные мотивы, которыми он руководствуется для личных целей, он кажется мне хорошим человеком, я говорю о его душе… Ты сочтешь меня эгоисткой, возможно даже лицемеркой, но его симпатия ко мне подкупает. Потому что я знаю, в этом он искренен. И я ничего не могу с собой поделать, я уступлю ему, если он еще немного поднажмет, прощения не избежать.

Он спас меня с арены, и теперь хочет увести обратно в Византию, хочет находиться рядом со мной на протяжении всего пути, уверенный в моей безопасности. Но он не догадывается — все это время я была свободна, меня фактически никто не похищал, я сама шла за Лео по пятам. Уйти с Парисом, означает навсегда разрушить единственный путь Лео, ведущий ко мне, и это значит не то, что он не сможет добраться до Византии и найти меня, а то, что он этого может не захотеть.

Мне не стыдно, что я должна делать снова и снова первые шаги. Не стыдно, что возможно, веду себя как полная идиотка, рискуя свободой, а порой и жизнью, только бы снова оказаться рядом с ним. Понятие — стыд, не существует, когда ты влюблена безответно.

Я похожа на героиню сказки, которую читаю, на Герду. Она проходит через столько испытаний, только бы добраться до любимого, попытаться спасти его от холода.… И когда она предстает перед ним, понимает: ему хорошо со своим ледяным, бесчувственным сердцем. Он уже не хочет слушать ее. Слова ничего не значат, ее боль ничего не значит. Рядом с Каем, идеальная, мудрая, такая же холодная владычица, Снежная королева, с которой его роднит застывшее сердце.

Как много правды и грусти в детской сказке…

Иногда мне хочется, чтобы я никогда не рождалась, жизнь меня тяготит. Понимаешь? Моя единственная, неизвестная подруга, чувствовала ли ты когда-нибудь подобное? Я смотрю на происходящее вокруг и ужасаюсь этому безумному накалу страстей, мне хочется безвременно уснуть, и я говорю сейчас не о самоубийстве. Мне и раньше-то казалось, что наш мир совершенно для нас не предназначен, ну как мы можем жить на крохотной круглой планетке, окруженной бесконечной темнотой? Рождаемся, что-то вечно делим, причиняем друг другу боль, месяцы, года боли… и умираем, так никогда и не почувствовав самого главного!

Любви…

Я знаю, знаю, моя дорогая, что люди устали это слышать «любовь — главное», но это действительно так! И лично мне совсем не важно (просто чуточку интересно), любят ли меня в ответ. Мне нравится чувствовать это. Нравится дрожь, от предвосхищения того, что Лео где-то рядом, и скоро мы встретимся, нравится просыпаться и знать, что он есть в моем сердце.

Да, это больно, моя милая, не знать выберет ли он тебя, но если ты любишь по-настоящему, ты ничего не будешь ждать в ответ. Безответная любовь — тоже любовь.

Он может причинять мне боль, уже причинял и причинит снова, знаю, только вот это в тысячу раз лучше, чем никогда его не видеть. Можешь ли ты понять мои мотивы? Как настоящий друг, заглянуть в мою душу? У меня было множество возможностей сбежать, даже когда я ждала смерти в амфитеатре, но я осталась и держала меня единственная призрачная надежда — увидеть его снова.

Я буду и дальше вредить себе, умертвлять собственные желания и нужды, буду играть для него любую роль, но останусь с ним рядом как можно дольше.

Почему?

До встречи с ним, у меня было такое ощущение, будто внутри меня растет злокачественная опухоль. Никто не мог увидеть ее, это чувствовала только я одна. И я ходила по улицам, обремененная тяжестью, не в состоянии кому-то пожаловаться или прокричать о помощи. Потому что никто не мог заглянуть внутрь меня. И иногда отбиравшее силы чувство, застрявшее внутри, представлялось мне шаровой молнией, сгустком опасной энергии, вибрирующей и обжигающей.

Калечивая себя при каждом вздохе, будто ломавшем ребра, когда тело получало новую порцию чистого воздуха, я почти физически ощущала боль и проживала так день за днем.

Когда я встретила его, когда впервые посмотрела ему в глаза, то обременяющее чувство, застрявшее внутри меня, убивавшее, куда-то исчезло. Он, как лекарство, взял и излечил мою душу, ничто теперь не убивает меня изнутри, я как стерильный новый сосуд, готова принимать все, что Он пожелает. Прекрасные светлые чувства? Или новая, неизлечимая болезнь? Все, чем он пожелает наградить меня. Я приму все, теперь он кто-то вроде Бога для меня и если он решит — я умру за него. Для меня наградой станет все, что принесет ему улыбку.

Все это я ему вряд ли осмелюсь сказать, но расскажут мои поступки.

Сколько я уже просидела над листками бумаги, подаренными мне Парисом? Кисть онемела от непривычно долгого держания карандаша. Все время, пока я писала тебе, Парис не сводил с меня глаз, я и сейчас ощущаю его взгляд на своей спине, странное покалывающее чувство, где-то в области затылка.

Мне пора расставаться с тобой, но мне этого очень не хочется! Парис пообещал рассказать правду, о моих погибших родных. О брате, о маме… Я тянула время, как могла, писала тебе длинными предложениями о том, о чем возможно не хотела говорить даже самой себе, для того, чтобы оттянуть болезненный момент.

Конечно, я хочу знать, что произошло с ними, конечно, я должна радоваться; время, проведенное мною в догадках о случившемся, вот-вот закончится, но я словно потеряю сказочную надежду на то, что они еще живы…

Их смерть — была для меня всего лишь чужими словами, не больше, чем сказка. И вот Парис, с новой силой, будто бы собирается убедить меня, раз и навсегда в том, что брат и мама действительно мертвы, что их тела изъедены червями, а главное — оставшееся от них на земле, является наши с отцом воспоминания!

Я не хочу переставать писать тебе, не хочу, чтобы ты переставала слушать! Вот бы белые листки бумаги длились и длились, как замкнутое кольцо магнитной дороги, вот бы карандаш никогда не затуплялся… Писать бы тебе вечно, моя дорогая!

Никогда б не знать правды…»

Отправить