Глава 10. Основной удар
Сильная жара обожгла, как паяльная лампа, такая острая и внезапная, что Тиффани задохнулась.
Однажды у нее был солнечный удар, на холмах, когда она была без шляпы.
И это было похоже на него, мир вокруг нее переливался всеми оттенками уныло-зеленого, желтого и фиолетового, без теней. Воздух был настолько наполнен жарой, что казалось, может загореться.
Она была в… тростниках, по крайней мере в чем-то, похожем на тростники, но намного выше нее.
…и с подсолнухами на верхушках, но…
… подсолнухи были белые.
… потому что это вообще были не подсолнухи.
Это были маргаритки. Она знала это. Она разглядывала их очень много раз на той странной картине в «Волшебных преданиях». Вокруг нее были маргаритки, а не гигантские тростники, это были травинки, а она очень маленькая.
Она была на волшебной картинке. Картинка была сном, или сон был картинкой. Суть не менялась, потому что она была прямо в центре нее. Если вы упали с утеса, не важно, вы летите к земле или земля летит на вас. В любом случае, ничего хорошего вас не ожидает.
Где-то в отдалении раздалось громкое «крак!» и аплодисменты. Кто-то хлопал и говорил сонным голосом: «Хорошо сделано. Хороший человек. Оч хорошо сделано…».
С небольшим усилием Тиффани пошла между травинками.
На плоском камне человек колол двуручным молотом орехи, такие же большие, как он сам. За ним наблюдала толпа людей. Тиффани использовала слово «люди», потому что не смогла придумать ничего более подходящего, но оно было немного притянуто за уши, потому что не все здесь были… людьми.
С одной стороны, они все были разного размера. Некоторые из мужчин были выше нее, даже учитывая тот факт, что все они были ниже травы. А другие были крошечные. У некоторых из них были лица, на которые не хотелось смотреть дважды. У других были лица, на которые никто не захочет смотреть даже однажды.
«В конце концов, это сон, — сказала себе Тиффани. — Он не должен иметь смысла или быть хорошим. Это сон, не галлюцинация. Люди, которые говорят вещи, вроде «все ваши сны сбудутся», должны попробовать пожить в одном хотя бы пять минут».
Она вышла на яркую, душную и горячую поляну, и когда человек снова поднял свой молот, сказала:
— Простите…
— Да? — сказал он.
— Где здесь Королева? — спросила Тиффани.
Человек отер лоб и кивнул на другую сторону поляны.
— Ее Величество пошло на свою дачу, — ответил он.
— Это ее убежище или место для отдыха? — спросила Тиффани.
Человек кивнул и ответил:
— Верно и то, и другое, мисс Тиффани.
«Не спрашивай, откуда он знает твое имя», — сказала себе Тиффани.
— Спасибо, — сказала она и, потому что была приучена быть вежливой, добавила:
— Желаю удачи в колке орехов.
— Этот самый крепкий из всех, — ответил человек.
Тиффани ушла, стараясь выглядеть так, как будто эта коллекция «почтилюдей» была обычной толпой. Наверное, самыми страшными были Большие женщины, двое из них.
Большие женщины ценились на Мелу. Фермерам нравились большие жены.
Работа на ферме была тяжелой, и никому не нужна была жена, которая не могла нести несколько поросят или охапку сена. Но каждая из этих двоих, наверное, могла поднять лошадь. Когда девочка проходила мимо, они посмотрели на нее свысока. За спиной у них были крошечные глупые крылья.
— Хороший день, чтобы смотреть, как колют орехи! — сказала Тиффани, когда проходила мимо.
Их огромные бледные лица сморщились, как будто они пытались решить, кто она такая.
Рядом с ними сидел маленький человек с большой головой, торчащей бородой и острым ушами, наблюдающий за колкой орехов с выражением крайнего беспокойства. Он носил очень старомодную одежду, и его взгляд последовал за Тиффани, когда она шла мимо.
— Доброе утро, — сказала она.
— Снибс! — ответил он, и в ее голове появились слова: «Уходи отсюда!».
— Простите? — спросила она.
— Снибс! — сказал человек, переплетая руки. И слова снова проплыли в ее голове: «Это очень опасно!»
Он махнул бледной рукой, как будто отгоняя ее в сторону. Покачав головой, Тиффани пошла дальше.
Здесь были лорды и леди, люди в красивой одежде и даже несколько пастухов. Но у некоторых был отсутствующий взгляд. Они выглядели, как книга с картинками, спрятанная у нее в спальне.
Книга была сделана из твердого картона и довольно потрепана поколениями детей Болитов. На каждой странице были нарисованы люди разных профессий, и каждая была разрезана на четыре части, переворачивающиеся независимо друг от друга. Главное во всем этом было то, что скучающий ребенок мог переворачивать части страниц и изменять вид человека. Так можно было получить голову солдата на груди пекаря, одетого в женское платье и в башмаках фермера.
Тиффани никогда не было настолько скучно. Она полагала, что даже тем, кто проводит всю жизнь, плюя в потолок, никогда не было настолько скучно, чтобы провести с этой книгой хоть пять секунд.
Люди вокруг нее выглядели так, как будто вышли из этой книги или собирались на маскарад в темноте. Один или два из них кивнули ей, когда она шла мимо, но никто не казался удивленным от того, что видит ее.
Она поднырнула под круглый, намного крупнее, чем она, лист и снова вытащила жаба.
— Что? Здесь так холодно, — сказал жаб, сжимаясь на ее ладони.
— Холодно? Жарко, как в печке!
— Здесь только снег, — сказал жаб. — Спрячь меня, я замерзаю!
«Минутку», — подумала Тиффани.
— Жабы видят сны? — спросила она.
— Нет!
— О… значит, здесь не по правде жарко?
— Нет! Тебе только так кажется!
— Пст, — раздался голос.
Тиффани спрятала жаба и задалась вопросом, надо ли оборачиваться.
— Это я! — сказал голос.
Тиффани развернулась к кусту маргариток высотой в два человеческих роста. Это хоть небольшое прикрытие…
— Ты с ума сошла? — спросили маргаритки.
— Я ищу своего брата, — резко сказала Тиффани.
— Ужасного ребенка, который все время ноет из-за конфеток?
Длинные стебли разошлись — выскочил Роланд и присоединился к ней под листом.
— Да, — она отодвинулась подальше и почувствовала, что только сестра имеет право называть брата, даже такого, как Вентворт, «ужасным».
— И грозит уделаться, если остается один? — спросил Роланд.
— Да! Где он?
— Это твой брат? Липкий такой?
— Я сказала тебе!
— И ты серьезно хочешь его вернуть?
— Да!
— Почему?
«Он мой брат, — подумала Тиффани. — Далось ему это «почему».
— Потому что он мой брат! Теперь скажи мне, где он.
— Ты действительно уверена, что сможешь выйти отсюда?
— Конечно, — солгала Тиффани.
— И ты сможешь взять меня с собой?
— Да, — если не с уверенностью, то с надеждой ответила Тиффани.
— Хорошо. Я позволю тебе сделать это, — расслабившись, сказал Роланд.
— О, ты позволишь мне, не так ли? — сказала Тиффани.
— Слушай, я не знал, кто ты такая, хорошо? — сказал Роланд. — В лесу всегда есть странные вещи. Потерянные люди, обрывки снов все еще лежат вокруг… Ты должна быть осторожной. Но если ты действительно знаешь путь, тогда я должен вернуться прежде, чем мой отец начнет волноваться.
Тиффани почувствовала, как началось Ясномыслие. Оно сказало: не меняй выражение лица. Только… проверь…
— Как долго ты здесь находишься, — аккуратно спросила она. — Уточни?
— Хорошо, освещение не сильно изменилось, — сказал мальчик. — Кажется, я здесь… несколько часов. Может, день…
Тиффани попыталась приказать своему лицу не менять выражение, но это не сработало. Глаза Роланда сузились.
— Я прав, не так ли? — спросил он.
— Э… почему ты спрашиваешь? — отчаянно спросила Тиффани.
— Потому что в дороге это… чувствуется немного… дольше. Я захотел есть два или три раза и был в… ты знаешь… дважды, таким образом, я не могу быть здесь слишком долго. Но я делал разные вещи… это был занятный день… — его голос затих.
— Гм, ты прав, — сказала Тиффани. — Время здесь идет медленно. Это было… немного дольше…
— Сто лет? Не говори мне, что сто лет! Случилось что-то волшебное, и я пробыл здесь сто лет, да?
— Что? Нет! Гм… почти год.
Реакция мальчика была странной. На сей раз, он выглядел действительно напуганным.
— О, нет! Это хуже чем сто лет!
— Почему? — изумленно спросила Тиффани.
— Если бы это было сто лет, меня не наказали бы, когда я вернусь домой!
«Хм», — подумала Тиффани.
— Я не думаю, что это случится, — сказала она громко. — Твой отец был очень расстроен. Кроме того, это не твоя ошибка, тебя украла Королева… — она колебалась, потому что сейчас его выражение лица рассказывало об этом. — Было так?
— Хорошо, это была прекрасная леди на лошади с бубенцами на сбруе, и она проскакала мимо меня, когда я охотился, она засмеялась, а я подхлестнул свою лошадь и погнался за ней и… — он затих.
— Это, вероятно, не было хорошим решением, — сказала Тиффани.
— Здесь не… плохо, — сказал Роланд. — Это только держит… изменяется. Двери… повсюду. Я имею в виду, проходы в другие… места, — его голос опять затих.
— Ты должен начать с начала, — сказала Тиффани.
— Сначала это было прекрасно, — сказал Роланд. — Я думал, что это было, знаешь, приключение. Она накормила меня трюфелями…
— Ну и как они? — спросила Тиффани. В ее словаре не было такого слова. — Это что-то вроде требухи?
— Я не знаю. Что такое требуха?
— Селезенка или вымя, — сказала Тиффани. — Я думаю, это не очень хорошее название.
Лицо Роланда покраснело от усиленных размышлений.
— Это больше похоже на нугу.
— Хорошо. Продолжай, — сказала Тиффани.
— А потом она сказала, чтобы я пел, танцевал, прыгал и играл, — сказал Роланд. — Она сказала, что это то, что всегда делают дети.
— А ты?
— Что я? Я что, идиот? Мне уже двенадцать, знаешь ли, — Роланд поколебался. — На самом деле, если то, что ты говоришь, — правда, мне уже тринадцать.
— Почему она хотела, чтобы ты прыгал и играл? — спросила Тиффани, вместо того, чтобы ответить: «Нет, тебе все еще двенадцать, а ведешь ты себя так, как будто тебе восемь».
— Она только сказала, что это обычно делают дети, — ответил Роланд.
Тиффани задумалась над этим. Насколько она могла судить, дети в основном кричали, быстро носились вокруг, громко смеялись, шмыгали носами, пачкались и плакали. Любое пение, танец или прыжки были, скорее всего, результатом укуса осы.
— Странно, — сказала она.
— А потом, когда я отказался, она дала мне еще больше конфет.
— Больше нуги?
— Засахаренные сливы, — объяснил Роланд. — Они как настоящие сливы. Знаешь? Покрытые сахаром? Она всегда пытается накормить меня сахаром! Она думает, что мне это нравится!
Маленький колокольчик прозвенел в памяти Тиффани.
— Ты думаешь, что она хочет откормить тебя, а потом запечь в духовке и съесть, так что ли?
— Нет, конечно. Так поступают только злые ведьмы.
Глаза Тиффани сузились.
— Ах, да, — сказала она, тщательно подбирая слова. — Я и забыла. Значит, ты жил здесь на одних конфетках?
— Нет, я умею охотиться! Сюда попадают настоящие животные. Я не знаю, как. Снибс думает, что они случайно попадают через проходы. А потом они умирают от голода, потому что здесь всегда зима. Еще иногда Королева посылает шайки на грабеж, когда проход открывается в интересный мир. Весь этот мир похож… на пиратский корабль.
— Да, или на клеща, — сказала Тиффани.
— Что это такое?
— Это насекомые, которые кусают овец и сосут кровь и не отваливаются, пока не напьются до отвала, — ответила Тиффани.
— Ой. Мне кажется, это вещь, о которй должны знать крестьяне, — сказал Роланд. — Я рад, что не знаю. Я видел через проходы пару миров. Они бы меня все равно не освободили. Из одного мы взяли картошку, а из другого — рыбу. Я думаю, что они пугают людей, чтобы те давали им провизию. А, и был еще мир, откуда приходят дремы. Они смеялись и спрашивали, не хочу ли я войти, ведь меня там так ждут. Я не пошел! Он весь красный, как закат. Огромное красное солнце на горизонте, и красное море, которое еле колышется, и красные скалы, и длинные тени. И эти ужасные твари сидят на скалах и живут за счет крабов, всяких моллюсков и маленьких ползучих существ. Это было ужасно. Вокруг каждого кругами были навалены кости и раковины.
— Кто они? — спросила Тиффани, отмечая слово «крестьяне».
— В каком смысле?
— Ты продолжаешь говорить о «них», — сказала Тиффани. — Кого ты имешь в виду? Это люди?
— Те? Большинство из них даже ненастоящие, — сказал Роланд. — Я имею в виду эльфов. Это те, чьей королевой она является. Разве ты не знала?
— Я думала, что они маленькие!
— Я думаю, что они могут быть любого размера, какого захотят, — сказал Роланд. — Они не… совсем настоящие. Они похожи на… мечты о себе. Они могут быть тонкими, как воздух, или неприступными, как скала. Снибс так говорит.
— Снибс? — спросила Тиффани. — А… маленький человек, который говорит только «снибс», а настоящие слова возникают в голове?
— Да, это он. Он был здесь в течение многих лет. Вот как я узнал, что время здесь неправильное. Снибс однажды вернулся в свой мир, а там все было по-другому. Он так расстроился, что нашел другой проход и пришел обратно.
— Он вернулся? — удивленно спросила Тиффани.
— Он сказал, что лучше принадлежать тому, чему не принадлежишь, чем не принадлежать тому, что помнишь и чему принадлежал когда-то, — сказал Роланд. — По крайней мере я думаю, что это то, что он сказал. Он сказал, что здесь не очень плохо, если держаться подальше от Королевы. Он говорит, что здесь можно многому научиться.
Тиффани оглянулась на сутулую фигуру Снибса, который все еще наблюдал колку орехов. Было непохоже, что он что-то изучал. Скорее он был похож на кого-то, кто так долго боялся, что это стало частью его жизни, как веснушки.
— Но ты не должна сердить Королеву, — сказал Роланд. — Я видел, что случается с людьми, которые ее рассердили. Она сажает на них Женщин-шмелей.
— Ты говоришь о тех огромных женщинах с крошечными крыльями?
— Да! Они гадкие. А если Королева в серьез на кого-то рассердится, она просто смотрит на них и… они превращаются.
— Во что?
— В другие вещи. Я не смог бы нарисовать тебе такую картину, — Роланд задрожал. — А если бы попытался, мне понадобилось бы много красных и фиолетовых мелков. А потом их оттаскивают прочь — к дремам, — он покачал головой. — Слушай, сны здесь реальны. Действительно реальны. Когда ты в них, ты не… совсем здесь. Кошмары тоже реальны. Ты можешь умереть.
«Это не ощущается реальностью, — сказала себе Тиффани. Это чувствуется, как сон. Я почти могу проснуться. Я должна всегда помнить то, что реально», — решила Тиффани.
Она посмотрела вниз на свое полинялое платье с плохо подрубленным краем, удлинняемом по мере роста его владельцев. Оно было реальное. И она была реальна. Сыр был реален. Где-то недалеко был мир зеленого торфа под синим небом, и он был реален. Нак Мак Фиглы были реальны, и она еще раз пожалела, что их нет рядом. Было что-то утешительное в том, как они кричали «Кривенс!» и бросались на все, что движется. Роланд, вероятно, был реальный.
Почти все остальное было сном в мире-грабителе, который жил за счет реальных миров и где время почти остановилось, и ужасные вещи могли случиться с тобой в любой момент.
«Я ничего больше не хочу об этом знать, — решила она. — Я только хочу забрать своего брата и пойти домой, пока у меня еще есть злость. Потому что, когда я перестану злиться, наступит время, когда я снова испугаюсь, и на сей раз я испугаюсь по-настоящему. Так, что не смогу думать. Так же, как Снибс. А я должна думать…»
— Первый сон, в который я попала, походил на мой дом, — сказала она.
— У меня бывали сны, в которых я просыпалась, но все еще продолжала спать. Но бал я никогда не видела…
— О, это один из моих, — сказал Роланд. — Из того времени, когда я был маленьким. Однажды ночью я проснулся и спустился в большой зал, а там танцевали эти люди в масках. Это было именно так… ярко, — на мгновение он задумался. — Это было тогда, когда моя мать была еще жива.
— Сейчас это картинка из моей книги, — сказала Тиффани. — Это, наверное, от меня…
— Нет, она часто использует ее, — сказал Роланд. — Ей это нравится. Она подбирает сны повсюду. Она их собирает.
Тиффани встала и снова взяла сковородку.
— Я собираюсь найти Королеву, — сказала она.
— Не надо, — сказал Роланд. — Ты здесь единственный настоящий человек, не считая Снибса, а он не очень хорошая компания.
— Я собираюсь забрать своего брата и пойти домой, — отрезала Тиффани.
— Тогда я с тобой не пойду, — сказал Роланд. — Я не хочу видеть, во что она тебя превратит.
Тиффани вышла на яркий свет без теней и пошла дальше под уклон. Гигантская трава выгибалась сверху. Тут и там странно одетые люди странной формы поворачивались, чтобы посмотреть на нее, но делали это так, как будто она не представляет из себя ничего интересного.
Она оглянулась. Вдалеке кольщик орехов поднял молот и собирался ударить.
— Хоцю, хоцю, ХОЦЮ нафетку!
Голова Тиффани закрутилась кругом, как флюгер в торнадо. Она побежала вдоль дороги с опущенной головой, готовая смести сковородкой все, что попадется на пути, и прорвалась через заросли на поляну среди маргариток.
Возможно, это была дача. Она не потрудилась проверить.
Вентворт сидел на большом плоском камне, окруженном конфетами. Многие из них были больше, чем он сам. Маленькие были насыпаны грудами, большие лежали сами по себе. И они были невозможных цветов и оттенков таких, как «уж-больно-малиновый», «искусственно-лимонный», «очень-химическо-апельсиновый», «жуть-до-чего-кисло-зеленый» и «черт-знает-какой-синий».
Слезы крупными каплями стекали с его подбородка. Так как они падали на конфеты, уже имело место серьезное прилипание.
Вентворт выл. Его рот был большим красным туннелем с дрожащей штукой, названия которой никто не знает, подпрыгивающей вверх-вниз позади его горла.
Он останавливался, только когда приходило время сделать вдох или умереть, и даже тогда это было только секундное затишье, прежде чем вой возобновлялся.
Тиффани поняла, в чем заключается проблема. Она видела такое раньше на вечеринках в честь дня рождения. Ее брат страдал от катастрофического отсутствия сладкого. Да, он был окружен конфетами, но его мозг был испорчен сахаром, и момент, когда он брал какую-нибудь конфету, означал, что он не взял все остальные. Конфет было очень много, и он никогда не будет в состоянии съесть их все. Это было слишком, чтобы держать себя в руках.
Единственное решение состояло в том, чтобы разрыдаться.
Единственное решение дома состояло в том, чтобы надеть ему ведро на голову и, пока он успокаивается, убрать все конфеты подальше. Он мог иметь дело только с несколькими пригошнями за раз.
Тиффани опустила сковородку и подхватила его на руки.
— Это Тиффани, — прошептала она. — И мы идем домой.
«Тут-то я и встречу Королеву», — подумала она. Но не было никакого гневного окрика, никакого волшебства… ничего.
Было только гудение пчел в отдалении, и шелест ветра в траве, и икание Вентворта, который был слишком потрясен, чтобы плакать.
Теперь она видела, что на дальней стороне дачи стоит кушетка из листьев, увитая цветами, но там никого не было.
— Потому что я стою у тебя за спиной, — прошептал в ее ухе голос Королевы.
Тиффани быстро обернулась.
Там никого не было.
— Все еще позади тебя, — сказала Королева. — Это мой мир, дитя. Ты никогда не будешь такой же быстрой, как я, или такой же умной, как я. Почему ты пытаешься забрать моего мальчика?
— Он не твой! Он наш! — сказала Тиффани.
— Ты никогда не любила его. У тебя сердце как кусок льда. Я вижу это.
Тиффани наморщила лоб.
— Любовь? — спросила она. — Что она дает, и что с ней делать? Он мой брат! Мой брат!
— Очень по-ведьмински, не так ли? — сказал голос Королевы. — Эгоизм — мне, мой, мое. Любая ведьма заботится о том, что ее.
— Ты украла его!
— Украла? Ты подразумеваешь, что думала, будто он принадлежал тебе.
Ясномыслие Тиффани сказало: «Она находит твои слабости, не слушай ее».
— Ах, у тебя есть Ясномыслие, — сказала Королева. — Мне кажется, ты думаешь, что это делает тебя очень ведьмоватой, не так ли?
— Почему ты не хочешь показаться? — спросила Тиффани. — Ты испугалась?
— Испугалась? — спросил голос Королевы. — Чего-то вроде тебя?
И Королева появилась перед ней. Она была намного выше Тиффни, но такой же стройной, ее волосы были длинные и черные, у нее было бледное лицо и красные, как вишня, губы, ее платье было черно-бело-красное. И все это было чуть-чуть неправильно.
Ясномыслие Тиффани сказало: «Это потому что она прекрасна. Полностью прекрасна, как кукла. Никто настоящий не может быть так прекрасен».
— Это не ты, — сказала Тиффани с абсолютной уверенностью. — Это только твоя мечта о себе. Это вообще не ты.
На мгновенье улыбка Королевы исчезла и возвратилась острой и кривой.
— Какая грубость, ты едва знаешь меня, — сказала она, садясь на покрытое листвой сидение. Она похлопала рядом с собой. — Присядь, — сказала она. — Такое положение предполагает противостояние. Я отношу твою невежливость к простой растерянности, — она подарила Тиффани красивую улыбку.
«Смотри за движением ее глаз, — сказало Тиффани ее Ясномыслие. — Я не думаю, что она использует их для того, чтобы смотреть на тебя. Это только красивые безделушки».
— Ты вторглась в мой дом, убила несколько моих подданных, и вообще поступила низко и жалко, — сказала Королева. — Это оскорбляет меня. Однако я понимаю, что тобой руководили подрывные элементы…
— Ты украла моего брата, — сказала Тиффани, крепко держа Вентворта.
— Ты воруешь все подрят, — но ее голос казался слабым и расплывался в ушах.
— Он потерялся, — спокойно ответила Королева. — Я привела его домой и успокоила.
И то, как звучал голос Королевы, дружественно и понимающе, объясняло, что она права, а ты нет. И это точно не твоя ошибка. Возможно, это ошибка твоих родителей или твоей еды, или чего-то такого ужасного, о чем ты совсем забыла. Это была не твоя ошибка, Королева поняла это, потому что ты хороший человек. Только такая вещь, как все эти плохие влияния заставила тебя сделать неправильный выбор. И если только ты признаешь это, Тиффани, мир станет намного более счастливым местом…
«…холодным местом, которое охраняют чудища, миром, где ничто не стареет, — сказало ее Ясномыслие, — или миром с Королевой, которая решат все. Не слушай».
Тиффани удалось сделать шаг назад.
— Я что, монстр? — спросила Королева. — Все, что я хотела иметь небольшую компанию…
И Ясномыслие, сильно затопленное голосом Королевы, сказало: «Мисс Девочка Робинсон…»
Она приехала, чтобы наняться работницей на одну из ферм много лет назад. Говорили, что она выросла в сиротском приюте в Визге. Говорили, что она попала туда, после того, как ее мать погибла во время ужасного шторма, и капитан корабля написал в своем судовом журнале «мисс Робинсон, младенец-девочка». Видно, ее молодая мать не была слишком умна, но в любом случае она умерла, и подумали, что это имя ребенка. В конце концов, это было записано в официальной книге.
Теперь мисс Робинсон была уже стара, никогда много не говорила, никогда много не ела, но никто не видел ее сидящей без дела. Никто не мог отмыть пол так, как мисс Младенец-Девочка Робинсон. У нее было длинное худое лицо с острым красным носом и тонкие бледные руки с красными суставами, всегда занятые работой. Мисс Робинсон упорно трудилась.
Тиффани многое не поняла из того, что происходило, когда случилось преступление. Женщины обсуждали это по двое-трое, стоя в воротах, их руки были скрещены на груди, и они останавливались и выглядели возмущенными, если мимо кто-нибудь проходил.
Она ловила отрывки разговоров, хотя иногда казалось, что они зашифрованы: «У нее и правда никого никогда не было, бедная старая дева. Не ее вина — она всегда была тощая, как грабли», «Говорят, что когда ее нашли, она обнимала его и твердила, что он ее», «Дом был полон детской одежды, которую она вязала!». Последнее высказывание особенно озадачило Тиффани, потому что было сказано таким тоном, каким обычно говорят: «И в доме было полно человеческих черепов!».
Но все они сходились на одной мысли: мы этого не потерпим. Преступление есть преступление. Нужно сказать барону.
Мисс Робинсон украла ребенка Точность Загадку, горячо любимого своими молодыми родителями, даже несмотря на то, что они назвали его Точность (вариация на тему того, что называли же в добрые старые времена детей в честь таких добродетелей, как Вера, Надежда и Любовь).
Его оставили в люльке во дворе, и он исчез. И, естественно, были поиски и рыдания, а потом кто-то упомянул, что мисс Робинсон несла домой молоко…
Это был киднеппинг. На Мелу было не так уж много заборов, и очень мало дверей с замками. К воровству всех видов относились очень серьезно. Если нельзя на пять минут оставить без присмотра свое имущество, чем все это может закончиться? Закон есть закон. Преступление есть преступление…
Тиффани слышала обрывки разговоров по всей деревне, но одни и те же фразы возникали снова и снова. Бедняжка никого не хотела обидеть. Она тяжело работала и никогда не жаловалась. Она повредилась в уме. Закон есть закон.
Преступление есть преступление.
И, таким образом, барону доложили, и он держал суд в Большом зале, и были все, кто не был занят работой на холмах, включая господина и госпожу Загадку (она выглядела взволнованно, он — решительно) и мисс Робинсон, смотрящей в землю с красными натруженными руками, сложенными на коленях.
Это было тяжелое испытание. Мисс Робинсон раскаивалась в содеяном, и Тиффани казалось, что все с ней согласны. Они не были уверены, что все было так, и они пришли, чтобы узнать.
Барону также было неудобно. Закон был ясен. Воровство было ужасным преступлением, а кража человека была намного хуже. В Визге была тюрьма, прямо рядом с сиротским приютом, некоторые считали, что они даже соединяются дверью. Туда отправлялись все воры.
Барон не был большим мыслителем. Его семья правила Мелом, не задумываясь ни о чем, в течение сотен лет. Он сидел, слушал и барабанил по столу пальцами, смотрел на лица людей и держался, как человек, сидящий на горячем стуле.
Тиффани была в первом ряду. Она была там, когда глашатай начал читать приговор: «Гм, кхе, а…», — пытаясь проглатывать слова — он знал, что должен будет сказать, когда распахнулась дверь, и внутрь ворвались овчарки Гром и Молния.
Они промчались по проходу между скамьями и сели перед бароном, сверкающие глазами и опасные.
Тиффани обернулась, чтобы посмотреть на вход. Двери все еще были немного приоткрыты. Они были слишком тяжелы, и вряд ли даже самая сильная собака смогла бы открыть их. И она могла разгядеть кого-то, подсматривающего в щелку.
Барон остановился и посмотрел на собак. Еще он посмотрел на дверь.
А затем, спустя несколько мгновений, он отодвинул сборник законов и сказал: «Возможно, это дело можно решить по-другому…»
И решили по-другому, и люди обратили больше внимания на мисс Робинсон.
Это не было слишком хорошо, и не всем это понравилось, но это сработало.
Тиффани почувствовала аромат «Веселого моряка» за дверями зала, когда заседание было закончено, и вспомнила о собаке барона. «Помни этот день, — сказала Бабуля Болит. — У тебя есть на то причина».
Бароны нуждались в напоминании…
— Кто заступится за тебя? — громко спросила Тиффани.
— Заступится за меня? — переспросила Королева, и ее прекрасные брови изогнулись.
И Глубокомыслие Тиффани сказало: «Наблюдай за ее лицом, когда она волнуется».
— Нет никого? — сказала Тиффани, пятясь, — Любой, к кому ты была добра? Любой, кто скажет, что ты не только вор и бандит? Потому что это ты. Ты как… Ты как дремы, у тебя одни уловки…
И это случилось. Теперь она могла увидеть то, что заметило ее Глубокомыслие. Лицо Королевы на мгновение мигнуло.
— И это не твое тело, — сказала Тиффани, продолжая отступать. — Это только то, что ты показываешь людям. Оно ненастоящее. Оно такое же, как и все здесь, — пустое…
Королева бросилась вперед и ударила ее намного сильнее, чем могло быть во сне. Тиффани шлепнулась на мох, а Вентворт полетел еще дальше и завопил:
— Хоцю пись-пись!
«Хорошо», — сказало Глубокомыслие Тиффани.
— Хорошо? — громко спросила Тиффани.
— Хорошо? — сказала Королева.
«Да, — сказало Глубокомыслие, — потому что она не знает, что у тебя есть Глубокомыслие, и твоя рука всего в нескольких дюймах от сковородки, а такие вещи, как железо, ей ненависты, не так ли? Она сердита. Так сделай ее разъяренной настолько, чтобы она не думала. Причини ей боль».
— Ты только живешь здесь, на земле полной зимы, и все, что ты делаешь — только мечтаешь о лете, — сказала Тиффани. — Неудивительно, что Король ушел.
Королева остановилась на мгновение, как красивая статуя, которую она так напоминала. Ходячая мечта снова мигнула, и Тиффани показалось, что она увидела… что-то. Это было ненамного выше ее, в основном человек, немного стертый и только на мгновение потрясенный. Потом Королева вернулась, высокая и разгневанная, она глубоко вдохнула…
Тиффани схватила сковороду и замахнулась ей, вскакивая на ноги. Она задела высокую фигуру, это только напоминало удар, но Королева пошатнулась, как горячий воздух над дорогой, и закричала.
Тиффани не стала ждать, чтобы посмотреть на то, что будет дальше. Она снова подхватила брата и побежала вниз через траву, мимо странных фигур, оглядывавшихся на гневные вопли Королевы.
Теперь тени перемещались по траве сами по себе. Некоторые из людей — люди-обманки, те, похожие на картинку из книги-перевертыша, — изменили форму и начали двигаться за Тиффани и ее кричащим братом.
Появился быстро нарастающий гул с другой стороны поляны. Два огромных существа, которых Роланд назвал Женщинами-шмелями, поднимались с земли, с усилием махая крошечными крыльями.
Кто-то схватил ее и затащил в траву. Это был Роланд.
— Теперь ты можешь выйти? — потребовал он, краснея.
— Э… — начала Тиффани.
— Тогда нам надо бежать, — сказал он. — Давай руку. Пошли!
— Ты знаешь дорогу отсюда? — Тиффани задыхалась, потому что они помчались через гигантские маргаритки.
— Нет, — Роланд тоже задыхался. — Нет его. Ты видела дремы снаружи… Это и правда очень сильный сон…
— Тогда почему мы бежим?
— Чтобы не попадаться… на ее дорогу. Если ты… прячешсь довольно долго… Снибс говорит, что она… забывает…
«Не думаю, что она скоро меня забудет», — подумала Тиффани.
Роланд остановился, но она выдернула руку и побежала дальше с Вентвортом, цепляющимся за нее в тихом изумлении.
— Куда ты идешь? — прокричал Роланд позади нее.
— Я действительно хочу убраться с ее дороги!
— Вернись! Ты бежишь назад!
— Неправда, я бегу по прямой!
— Это сон! — закричал Роланд, его голос стал громче, потому что он догнал ее, — ты бежишь по кругу…
Тиффани вырвалась на поляну…
… на поляну.
Женщины-шмели приземлились с обеих сторон, и Королева вышла вперед.
— Ты знаешь, — сказала Королева, — Я действительно ожидала от тебя большего, Тиффани. Теперь отдай мне мальчика, и я решу, что делать дальше.
— Это не очень большой сон, — пробормотал Роланд позади нее. — Если ты уходишь слишком далеко, ты возвращаешься назад…
— Я могу сделать сон о тебе, еще меньше, чем ты, — приятным голосом сказала Королева. — Это может быть весьма болезненно!
Цвета стали ярче, и звуки стали громче. И еще Тиффани почувствовала некий запах, что было странно, потому что раньше здесь не было никаких запахов.
Это был острый, горький запах, который невозможно забыть. Это был запах снега. И как стрекот насекомых в траве, она услышала очень слабые голоса:
— Кривенс! Где здесь выход?!
