Глава 7 Номер для новобрачных
Усы насквозь промокли от пота. Майор поднял забрало, а затем вообще снял бронированный головной убор. Не нравилось ему — слишком жарко, кожа на затылке должна дышать.
Под каблуком хрустнуло зеркальце. Майор присел и, поставив шлем, осторожно заглянул в дамскую сумочку, что валялась на полу, ткнул внутрь глушителем «калаша». Яркие цилиндрики — помада, упаковка влажных салфеток, упаковка прокладок, какая-то дребедень… Ничего интересного. Он, как говорится, «много лет в этом бизнесе». По всему Союзу покатался, стрелял чаще, чем ложку ко рту подносил, поэтому много чего умеет-знает — и таких вот сумочек, начиненных тротилом, тоже повидал немало. И чемоданчиков. И с плюшевыми мишками в руках маленьких девочек, которым под платьица папы-мамы надевали пояса шахидов…
Но тут все чисто. Стерильно, как в больнице. Трупы не в счет. Правда, немного напрягает то, что цель вне зоны видимости. Поливать все перед собой разрывными пулями смысла нет.
Пока что нет.
Прежде чем подняться сюда, майор и его бойцы изучили записи видеокамер, убедились, что террористов всего двое. Судя по показаниям свидетелей, они следовали определенному маршруту, совпадающему с вводными данными по операции.
И вот она — нужная дверь.
За ней опасные преступники.
Враги народа.
* * *
В коридоре стало тихо-тихо. Значит, идут последние приготовления, бойцы переговариваются знаками. Вот-вот в палату ворвется осназ. Отсчет пошел на секунды.
Надо как-то выбираться отсюда. Но мыслей по поводу не было вообще. К тому же Маршал скис после смерти отца. Ему что-то слышалось, а интерес к жизни вернуло лишь обещание Тарсуса устроить ему ужин при свечах со своим таинственным начальством.
— Слушай, выруби ты новости, — попросил вдруг Маршал. — Надоели. Верни зиму. Пусть опять ветерок подует.
— Какой еще ветерок? — Тарсус метнулся к огромному, в полстены, дисплею и ощутил движение воздуха.
Неужели?..
Нужно время. Нужно отвлечь осназ. Он заорал во всю мощь легких:
— Не входить! Иначе я подорву все здание! У меня взрывчатки — пол-Москвы снесет до фундамента! Подорву на хрен все!
В коридоре послышался шум — похоже, осназ отошел. Затрещала рация. Пока свяжутся со своим руководством, пока генералы, или кто там у них за главного, почешут плеши… В общем, минутка-другая теперь есть.
Поднатужившись чуть, Тарсус содрал дисплей вместе с креплениями и довольно хмыкнул. Не ошибся — за окном виртуальным обнаружилось окно реальное. Вот только вид из него был не очень-то приличествующий ВИП-палате — стена соседнего корпуса. Поэтому его и заменили на морозную свежесть, а настоящая свежесть образовалась позже, вместе с щелью в раме, через которую сквозило.
Дальше — просто. Открыть окно. Загрузить на себя Маршала — не впервой, процедура отработана. На присосках спуститься на пару этажей по стене. Выбрать ментовские трупы поприличнее, чтобы форма поменьше кровью была заляпана. Переодеться. Дождаться суеты наверху — осназ ведь все равно ворвется в палату: либо сразу получит приказ действовать, либо сначала безответно попытается начать переговоры, без разницы. Тогда начнется и внизу суета — в здание ворвутся подразделения попроще. Вот с простыми и надо бы смешаться, закосить под своих. Потом выйти из Поликлиники № 1 и улизнуть. А потом…
Потом не было.
Потому что незаметно улизнуть не получилось.
Ну кто мог подумать, что в милицейском шлеме Маршалу станет плохо?
* * *
Панцеры с патрульными на броне быстро откатили в стороны, освободив место. Поднимая пыль, вертолет приземлился прямо на двойную сплошную.
У ворот больницы и везде вокруг было не протолкнуться от военной техники. Вооруженные автоматами и снайперскими винтовками бойцы нервно перетаптывались, курил мужчина с мегафонами в руках, очередной автобус телевизионщиков — американский, что ли? — отчаянно сигналил, требуя пропустить его…
У Лали разболелось сердце — сильнее, чем сломанный палец, распухший и посиневший. Это она сюда заманила Ваньку. Ему никак не выбраться из этой западни.
Лопасти еще вращались, а дверца уже распахнулась, Серпень подал девушке руку, но она демонстративно не заметила помощи, выбралась сама. Отца тут же окружили десятки людей, которые ждали от него решений и приказов. Лали поняла из их выкриков, что у террористов есть взрывчатка, быть может даже тактический ядерный фугас, и вообще они угрожают взорвать всю Москву, по иной версии — только Новый Кремль. Кто-то пятнистый и в фуражке, правда, утверждал, что террористы готовят покушение на самого Председателя.
Лали стало смешно. Неужели Ванька сумел напугать всех этих напыщенных мужчин в погонах, чья работа — убивать и посылать на смерть? И гордость за Ваньку она тоже испытала — значит, жив еще, борется, он не дастся им в руки.
И вдруг его лицо мелькнуло в толпе.
Лали моргнула. Быть этого не могло — показалось, конечно. И все-таки она внимательнее принялась следить за суетой, царившей вокруг…
Сердце тревожно забилось. Она не ошиблась, не обозналась! Это же Ванька! Он сумел выскользнуть из больницы! Сумел всех одурачить! И с ним какой-то парень, оба в милицейской форме, вооружены. Если бы Ванька не поднял на миг забрало, она не узнала бы его, а так — он, точно он, его фигура, широкие плечи! Ванька вновь поднял забрало, и Лали успела заметить, что лицо у него чересчур красное и блестит от пота. Жарко ему, что ли? Так пусть снимет этот шлем!
Ее мысли точно послужили приказом для Ваньки. Он так и сделал — снял с головы бронированную сферу. Его товарищу это, похоже, не понравилось — он заозирался по сторонам, но всем вокруг было плевать на двоих парней, прикинутых точно так же, как остальные.
Лали почувствовала, что на нее смотрят.
Обернулась, поймала прищуренный взгляд отца и непроизвольно — она не хотела! — опять посмотрела на любимого. Коря себя за это, тотчас дернула головой обратно. Но было уже поздно. Отец уставился на Ваньку.
— Вот он!!! — Рука взметнулась, указывая цель. — Взять его!!! Уничтожить!!!
* * *
Голова кружилась так, будто его усадили на карусель и катают второй час кряду.
Только бы не упасть, не потерять сознание. Чертов бронежилет — тяжелый! — тянул к асфальту, приглашал сесть, отдохнуть.
Подключение к мнемокатору не прошло для Ивана даром. Так плохо ему никогда еще не было. Воздуха в милицейском шлеме не хватало. Вопреки шипению Тарсуса, он то и дело подымал забрало, чтобы немного подышать…
И не сразу понял, что произошло.
Увидел Лали, залюбовался ее фигуркой, косой с выбившимися прядями. Вокруг что-то двигалось, кто-то кричал, а Иван смотрел на самую прекрасную девушку на свете. И даже голос отца, без умолку бубнивший проклятые две фразы, растворился в чудесном этом моменте, ради которого только и стоило жить.
Его ударило. Толкнуло в грудь. Сильно. Очень сильно. Отбросило назад, он плюхнулся на задницу.
Мелькнуло искаженное в крике лицо Тарсуса — голографическая маска, к которой Иван уже привык… А потом сильные руки подхватили его, поставили на ноги и потащили за собой к громадине панцера, что стоял совсем рядом. Бортовые двери были открыты, словно приглашали посетить, посмотреть, что там, внутри. На захлопнутом люке оператора-водителя сидел молодой мент без шлема, но с большим многослойным бутербродом в одной руке и бутылкой кефира в другой. Губы измазаны белым, на бронежилете крошки. Глаза оторопелые, без малейшего соображения.
Короче говоря, в себя Жуков пришел только в патрульном панцере, который он и Тарсус, получается, захватили, ко всем своим смертным грехам приписав еще и угон.
Бортовая радиостанция трещала над ухом, выдавая истеричные выкрики ментов, не привыкших к подобным заварушкам.
— Это им не пьяных персов в День Революции опускать! — заявил подпольщик.
Менты, похоже, не знали, что делать, и потому исключительно для собственного удовольствия, дабы показать свою значимость, палили в воздух, сшибая очередями листья и ветки березок у тротуара. Когда одновременно стреляют сотни автоматов с глушителями, это не так уж и бесшумно, кстати.
Тарсус резво задраил обе двери по бортам. По броне стучали пули. Десятки их пробивали колеса панцера, снабженные системой экстренного латания дыр — в прорывы впрыскивался мгновенно твердеющий пластик. В бою, под огнем противника менять покрышки не очень-то удобно, особенно если их восемь штук.
— Вот это лимузин! — Плюхнувшись в ложемент оператора-водителя и содрав с лица голопроекторы, Тарсус вновь превратился в самого себя. — Тут не днище, а сплошная противоминная защита: слой керамики, слой полиэтилена, слой легированной стали, слой катаной нержавейки… Восемь кило тротила нипочем.
— А восемь с половиной? — Сидя в ложементе стрелка-наводчика, Иван не разделял его энтузиазма. — А девять?
Сколько секунд пройдет, пока менты сообразят, что из автоматов палить по панцеру бессмысленно, и откроют огонь из чего-нибудь более существенного?
И вообще — что дальше?
«Хортицкая трудовая зона», — услужливо подсказал мертвый отец.
Коммуникатор Тарсуса зажужжал.
— Есть! — обрадовался хозяин девайса. — Взломали блокировку управления!
Подтверждая его домыслы, вспыхнули полтора десятка голограмм: картинка обстановки по фронту, сзади, по бокам, показания приборов.
— Я тебе говорил, что тут есть баллистический компьютер? — Тарсус пассами рук завел движок, затем вцепился в штурвал — и панцер с места рванул вперед. Подпольщик действовал столь уверенно, будто всю жизнь управлял милицейской бронетехникой.
— Баллистический? А «минер» в нем есть? А «косынка»? Сыграем в стратегию, что ли?
— Стратегию не обещаю, а вот стрелялка и гонки, Маршал, нам обеспечены.
Его ладонь шлепнула по виртуальной иконке, подав на внешние динамики сигнал «клаксон». Снаружи взревело, намекая, что лучше бы разойтись, на пути не стоять.
Поперли прямо по тротуару.
Такой наглости от них не ожидали, это уж точно. Вопреки всей суете у больницы, ни одна бронемашина не посмела претендовать на исконную территорию пешеходов. Так уж принято в Москве — никто в здравом уме и не помыслит даже, чтобы припарковать тачку или проехать там, где не положено.
Но кто сказал, что у террористов мозги в порядке? Для них закон не писан и правила дорожного движения отменили. Жуков хохотнул. Надо же в своем новом положении находить хоть какие-то прелести. Теперь вот ему можно ездить где угодно и как заблагорассудится.
И все же некий водила при исполнении сумел пересилить себя и выпер панцер на тротуар, рассчитывая перекрыть парням дорогу. Глядя, как на обзорном экране бронированное колесное чудище накатывает на бордюр и ломает бело-черное деревце, Иван похолодел. Однако Тарсус поспешил его успокоить, с ходу с глухим грохотом протаранив передок бронетехники, только-только нарушившей ПДД. На миг все замерло, движки сражались — кто кого? — и удача вновь улыбнулась беглецам.
Они прорвались! Миновали все кордоны. Оставили полчища ментов позади и теперь, выжимая из панцера все, на что он был способен, мчали по московским улицам.
За ними устроили погоню.
Занять места экипажам и десанту — секундное дело, если все рядом. Вот стражи закона и заняли, а теперь спешат остановить беглецов. Обзорный экран заднего вида продемонстрировал кавалькаду бронетехники, нашпигованную людьми, страстно желающими догнать и уничтожить террористов. Охотничий азарт овладел ими. Они прямо-таки заходятся слюной в предчувствии крови.
Хищный черный вертолет Бадоева — Жуков как-то даже полетал на нем — поднялся в небо. Есть ли на пилонах ракеты «воздух-земля»? Наверняка есть. Вот только вряд ли министр восстанавливаемых ресурсов ввяжется в бой. И без него хватает народу, желающего подставлять лбы под пули.
Один панцер, второй… десятый…
Согласно боевому уставу сухопутных войск Союза в случае вооруженного столкновения с противником следует организовать маскировку бронетехники… Ага! Иван запустил операционку своего рабочего места и лихорадочно принялся листать опции транспортера, доступные конкретно стрелку-наводчику. Система противорадиационной и химической защиты, управление зенитным пулеметом, тепловые ракеты… Не то, все не то!..
Есть! «Гранатометы»! Он по инерции, не задумываясь, мазнул пальцем по иконке и лишь затем прочел «осколочные», в последний миг удержавшись от подтверждения. Вот еще гранатометы, но иконка другая, попроще. Пасс рукой — и отстрелились алюминиевые цилиндры, покатились по дорожному покрытию, выбрасывая дымовые таблетки, испускающие белые струи антраценовой смеси, которые тут расперло изнутри, превратив в непроницаемый туман.
Непроницаемый — для невооруженного взгляда. Но не для милицейского броневика, наружные камеры которого оснащены десятком различных фильтров. Доля секунды — и картинка на экране вновь стала четкой, словно не было вообще дыма. И вроде хорошо, вот только у преследователей аппаратура аналогичная.
— Ну и на кой это, Маршал?
— Так ведь по уставу…
Черный вертолет Бадоева держал дистанцию.
Ах если бы все так! Издалека, опасаясь приближаться! А ведь в городе полно беспилотников… Система поиска и обнаружения целей автоматически развернула перед лицом Жукова голограмму: вертолет-дрон притаился за соседним небоскребом. Сделав трехмерное изображение плоским, Иван убрал его в сторону, чтобы не маячило перед глазами, не отвлекало. Ткнув пальцем в виртуальную панель слева, активировал управление боевым модулем. Появилась сетка прицела плюс множество циферок, учитывающих десятки параметров. Так, чуть левее… Зажужжав, башня слегка повернулась, попутно приподнялась скорострельная девяностомиллиметровая пушка, лазерный прицел захватил цель, едва беспилотник показался из-за здания.
«Огонь».
«Да. Нет. Отмена».
«Да».
Панцер завибрировал на ходу, но в отделении управления было тихо — звукоизоляция на пятерочку с плюсом, а вот снаружи небось грохот еще тот, на пушку глушитель не поставишь.
Горящие обломки дрона посыпались на припаркованные внизу электрокары. Все как в симуляторе, даже не верится, что это реальность, а не практическое занятие на военной кафедре МГУ.
— Молодца, Маршал, умеешь!
Если верить обзорному экрану, преследователи отстали, причем значительно, даже вертолета Бадоева не видать. А впереди будет перекресток, если там свернуть, а потом на соседнюю улицу и, бросив панцер, затеряться во дворах… Неужели у них получилось?! Неужели спаслись?!
— Ты тоже, Тарсус, красавчик!
Почти оторвались ведь. Чего ж не радоваться?!
А вот не стоит раньше времени. Примета плохая.
Светофор загорелся красным. Но не поэтому Тарсус остановил панцер на перекрестке, а потому что парни угодили в ловушку — с трех сторон заграждения, ментов с гранатометами на плечах чуть ли не целая дивизия, панцеров, ощетинившихся пушками, еще больше, чем у больницы.
А сзади уже спешит, напирает погоня.
— Приехали… — Подпольщик вырубил движок, голограммы погасли.
И не поспоришь. Дальше уж точно не прорваться, даже если вновь использовать тротуар как скоростное шоссе.
— Но должен ведь быть выход! — Иван повел широкими плечами. — Нельзя сдаваться!
Справа под прикрытием бронетехники приземлился черный вертолет.
* * *
Угнанный панцер застыл у перекрестка.
Бойцы ждали приказа открыть огонь на поражение. Как бы у кого нервы не сдали…
У Бадоева еще было время, чтобы взвесить все за и против. Как только ему сообщили, что вырубилось видеонаблюдение больницы, он так заскрежетал зубами, что чуть не сломал резцы. Понятно стало, что ухажер Лали сумел-таки прорваться к своему папаше, аудиенция состоялась. Это хорошо, решил тогда Гурген Аланович, пусть сладкая парочка поговорит, пусть старый революционер раскроет секреты наследнику, а микрофоны, установленные в палате, эти секреты запишут.
Вот только хитрый Жучара слил инфу сыночку посредством мнемокатора — и подох, утащив свои тайны в ад. Так что на записи ни одного нужного звука, разговоры ни о чем, Хортицу разве что упомянули… При чем тут днепровский остров?..
Пока Жучара дышал, всех проблем было — его расколоть, а пацана завалить. Но теперь возникла дилемма: уничтожить пацана или попытаться взять живым, чтобы выпотрошить мозги и узнать, что замышлял его покойник-папаша. И то и другое крайне привлекательно. Причем второй вариант может многое прояснить. Задумки Жучары наверняка окажутся полезны Гургену Алановичу. Но если пацан вновь сбежит, оправдаться перед Первым и остальными будет очень непросто.
День, светло, ни единого облачка. Самое оно, чтобы сдохнуть. Это вам не горы, обожженные радиоактивным пламенем… Выбравшись из вертолета, Бадоев основательно глотнул коньяку.
Панцер без движения стоял на перекрестке. На него нацелились десятки гранатометов, пушки, пулеметы. Дай отмашку — и места мокрого не останется.
Но — дилемма. И что же выбрать, а?! Министр никак не мог определиться. И злился на себя за это. Он же не солдафон какой, не умеющий думать и принимать решения. Гурген Бадоев — тот, кто творит историю этой страны.
Есть хорошая русская пословица о синице и журавле.
Ну и?! В руке или в небе?!
— Гранатометами — огонь! — рявкнул он.
И спустя долю секунды панцер прошили десятки кумулятивных выстрелов из РПГ.
Боекомплект и горючее взорвались одновременно.
Вспышка — яркая, как взрыв ядерного фугаса в горах — ослепила, выжгла роговицы. Непроизвольно Гурген Аланович прикрыл ладонью глаза. Загрохотало так, что барабанные перепонки вмяло в череп — наверняка они лопнули, и он, министр восстанавливаемых ресурсов, лишился слуха. И радиация, и взрывная волна, и… Бадоев упал на асфальт, как был, в белоснежном костюме, такой солидный, такой вальяжный хозяин жизни миллионов. Так и шлепнулся!
И на миг вернулся в родные горы. Туда, где стреляют из-за каждого камня.
Он опять молод, брюхо вдвое меньше, и ему страшно — постоянно, до ужаса, до дрожи и стука зубов. Он даже хотел пустить себе пулю в висок, в рот совал грязный, в масле и пыли, ствол, но передумал. Вынеся себе мозги, он встретился бы с родственниками — там, куда попадают все души…
Гурген Аланович только потому и жив до сих пор, что не спешит увидеться с отцом и братьями.
Он открыл глаза. Асфальт, грязь. Из ушей не течет, порядок. Даже бутылку не разбил.
— Отец, что с тобой? Ты ранен?! — Над ним склонилась Лали, его единственная дочь, в которой он души не чаял и которая могла застрелить его в лимузине, но не сделала этого. Повезло? А то. Ему вообще по жизни везет.
— Все в порядке, свет моих очей. — Он встал, отряхнулся. Костюм безнадежно испорчен.
Взглянул на подчиненных — на озабоченных лицах ни тени улыбки. Это хорошо — значит, жить еще хотят.
Тут и там бегали, суетились вооруженные бойцы. Бадоев дал команду пропустить телевизионщиков. Не америкосов каких, но отечественных. Панцеры разъехались, электроавтобус с тарелками антенн на крыше и с логотипом «Союз ТВ» на бортах протиснулся поближе к броневику, захваченному террористами. Из автобуса выскочил диктор — тот, что всегда мелькал на экране, имени его Гурген Аланович не помнил, а то и не знал. Диктор кивнул министру как старому знакомому, фамильярно так — мол, привет, как дела. И улыбнулся, продемонстрировав слишком белые, слишком ровные зубы.
Интересно, какой у него станет прикус после месяца в лагере? Где-нибудь под питерским пепелищем, где ракеты укладывали особенно часто и фон до сих пор такой, что… С зубами в тех местах проблемы — выпадают, работяги жрут пюре через трубочки.
Улыбка сползла с лица диктора. Он поспешно отвернулся и с микрофоном наперевес помчался к раскуроченному панцеру, у которого выстроились алые пожарные машины. Пенные струи с шипением врезались в бушующее пламя.
— Отец, можно с тобой?
— Конечно-конечно, свет моих очей. Не только можно, но и нужно.
В сопровождении дочери, окруженный телохранителями, под прицелом трех камер, Гурген Аланович вальяжно двинул к груде металлолома. Отдав приказ проверить что там и как, он злорадно хмыкнул, когда диктор несколько замешкался, а потом, подбежав, встал слишком далеко и аж наклонился, протягивая микрофон.
— Да вы ближе, что вы, я не кусаюсь. — Хлебнув коньяка прямо из горлышка, Бадоев наконец-то почувствовал себя победителем. Все кончено. Все просто отлично. Он показал на бутылку: — Это потом уберете, да?
Его клятвенно заверили: уберут, костюмчик подчистят, животик втянут, седины благородной, если министр желает, добавят. Или наоборот — черных, как смоль, кудрей дорисуют. Все сделают в лучшем виде, не извольте беспокоиться. Говорите вот сюда, в камеру, да, уже можно, пожалуйста.
— К врагам народа у нас пощады нет и не будет! Со всеми будем поступать так же! — Гурген Аланович торжественно направил перст указующий на потушенный уже панцер, утонувший, словно в сугробе, в пене.
Как раз в этот момент из «сугроба» вынырнул боец, отправленный засвидетельствовать смерть террористов. Золотистые сержантские лычки — это, пожалуй, единственное, что у него осталось не вымаранным маслянистой гарью и не облепленным массой, препятствующей доступу кислорода.
— Нет там никого! — На чумазом лице блеснули зубы.
И Бадоеву тут же захотелось разбить бутылку об этот оскал.
— Как нет? — просипел он. В горле стало сухо-сухо. Надо срочно смочить.
Сержант посторонился, когда сам министр восстанавливаемых ресурсов влез на закопченную скользкую броню и начал протискиваться внутрь, туда, где воняет горелой изоляцией и химией, металл не остыл еще и в пене все.
Министр опустился на обгоревший остов ложемента, глотнул из бутылки. В отделении управления никого. В десантном пусто. Отпрыск Жучары со своим подельником будто сквозь землю провалился!..
Внезапная догадка озарила Гургена Алановича.
Грязный, мокрый, он вылез из панцера. Плевать, что его снимают, потом все равно сотрут, а нет — он сам их сотрет, отправит на курорты Колымы.
— Оттащить этот металлолом.
Выполнено.
Там, где стоял панцер, — зев канализационной шахты. Массивный чугунный люк рядом. А в днище любого патрульного броневика есть запасной выход — на всякий, ха-ха, пожарный случай. Да-да, Бадоеву смешно. Пока кое-кто шибко умный раздумывал, взять ли пацана живьем, тот преспокойно выбрался из бронированной тачки и нырнул в канализацию.
Бадоев взглянул на часы. Минут пятнадцать форы у мальчишки и его подельника есть.
В поле зрения попала фигура в плаще с неизменной сигаретой во рту.
— Серпень! — не помня себя от ярости, Бадоев схватил за грудки верного ищейку. — Серпень, живо вниз! Найти мне его, Серпень! Из-под земли достань! Живым или мертвым! Если живым, я сам его на ремни порежу! Сам!
Его прервал звонкий смех, оскорбительно громкий и неуместный.
Кто посмел?! Гурген Аланович оттолкнул порученца, резко обернулся, выхватив из-под пиджака автомат, вопреки скромным размерам делающий внушительные дыры, не совместимые с жизнью.
В последний миг министр удержался, палец дрогнул у спуска, не нажал.
Смеялась Лали. Он едва не убил родную дочь!
А она искренне радовалась его неудаче, не скрывала своего нежданного счастья:
— Он жив! Ванька жив!
И все это снимали телевизионщики.
— Потом уберете, да?! — Гурген Аланович рванул к диктору, который наблюдал за сценой со стороны, вновь скаля слишком правильные зубы. И вопреки обещаниям понял: не уберут, сохранят, покажут кому надо. — Ты еще здесь?! — рявкнул он Серпню.
Словно издеваясь, этот уродливый ублюдок неспешно вытащил пачку, сунул сигарету в свой мерзкий вонючий рот, прикурил и лишь тогда нырнул в шахту.
Гурген Аланович шарахнул бутылкой об асфальт.
* * *
— Пятьдесят вторая.
Уже не мчались — Маршал выдохся, — но все равно резво двигались по колени в вонючей воде. Если сразу сбросить ментовские броники, почему бы и не резво? Особенно зная, что по следу пустят безжалостных убийц.
По коллектору протекала обыкновенная московская река. На поверхности места не нашлось, потому ее спрятали под землю. Пищали крысы по краям русла — на кирпичных островках «суши», покрытых бурой слизью. Тощие и голодные, они без страха кидались в поток, несущий мусор, — надеялись отведать человечины. Но даже тем немногим, которые добирались вплавь до Тарсуса и Маршала, не обламывалось ни кусочка — парни буцали их так, что они, вереща, взлетали над водами и ударялись о закругленные своды.
— Пятьдесят третья. — Тарсус отправил в полет очередного слишком настырного грызуна. — По-твоему, дирижабли — это что?
— По-моему, дирижабли — это, как ни странно, дирижабли.
— Вот именно, что странно, Маршал. Ты слыхал об объекте «Сура»? Ну да откуда тебе… Установка занимала аж десять гектаров, на которых стояли рядами двадцатиметровые антенны, а в центре — излучатель. Это у нас. У американцев были — или есть — высокочастотные излучатели «Северное сияние». Тоже не слышал? И чему вас в МГУ учат — в носу ковырять и за девочками по крышам бегать?
Маршал скрипнул зубами — Тарсус готов был поклясться, что слышал это. И все же союзник сдержался и просто задал вопрос:
— А дирижабли тут каким боком?
— А таким, Маршал, что «Сура» и «Северное сияние» были прототипами тех погодных установок, что размещены на дирижаблях, курсирующих в небе над Москвой. Для студентов, конечно, надо еще раз пояснить. Чего, думаешь, осадки точно по расписанию? А сугробы ты когда-нибудь видел? Вот именно — на картинках разве что. А за МКАД зимой такие сугробы, что… И воздух тут чистый, и вода, и… А там…
— Вода тоже из-за дирижаблей?
Тарсус шумно втянул воздух, выдохнул и несколько раз с силой нажал на трещотку фонаря (из тайника, конечно) — надо ж подзаряжать, чтобы светил во мраке. Он не любил, когда его перебивают.
— Типа того. Пятьдесят четвертая.
На ходу Маршал пялился на экран коммуникатора, любезно предоставленного ему Тарсусом. Любезно — это потому что он пообещал, что если хренов союзник уронит его прекрасный девайс в мутную дрянь, то будет нырять тут в поисках, пока не отрастит себе жабры.
По всем трем союзным каналам показывали Ивана в больнице. Расписывали его злодеяния. Пересчитывали трупы. Пугали граждан лужами крови.
Собственно реального видеоматериала у телевизионщиков было совсем мало, поэтому они очень креативно подошли к делу. Тарсус аж залюбовался их художествами: прям не больница, а филиал бойни.
Нахмуренный диктор с надрывом вещал о том, что террорист номер один, агент Госдепа США, наймит, который пробрался в Москву и много лет творил зло под прикрытием, наконец выведен на чистую воду.
Парни дружно заржали. Вода тут была оч-чень чистая, прямо черпай да пей.
По версии журналистов, Иван Жуков — специально обученный шпион-саботажник, на счету которого множество преступлений, взрывов, изнасилований и тому подобного. Жертв его не счесть, огромное просто количество, и он, диктор, не будет называть эту цифру в эфире, чтобы не шокировать общественность. Зато вот вам, дорогие союзники и персы, портрет лютого врага.
— Над твоей рожей, Маршал, опять изрядно поработали.
Крупным планом — лицо вроде то же самое, но какое-то совсем уж кровожадное.
— Это не человек, а маньяк, страдающий от наркотической и алкогольной зависимости, — задумчиво пробормотал Маршал, глядя на «себя».
Тарсус с удовольствием развил тему:
— Ага, а еще от лишнего веса, метеоризма, простатита…
— Целлюлита, гепатита…
— Менингита и импотенции.
— Импотенции?!
— То есть по остальным пунктам возражений нет? — Тарсус расхохотался, Маршал подхватил.
Когда все так плохо, что хуже быть не может, остается только смеяться. Плачут лишь те, кто на что-то еще надеется.
— Маршал, гарантирую: к вечеру тебе пририсуют бороду с проседью а-ля Усама бен Ладен.
— А-ля кто?
— Пятьдесят пятая. — У Тарсуса не было желания объяснять.
Меж тем диктор чуть ли не умолял граждан быть бдительнее и сообщать властям обо всем подозрительном любым удобным способом.
Об угоне панцера и о том, что террористу № 1 и его сообщнику удалось уйти через канализацию — ни слова.
Теперь-то уж точно менты будут дежурить на каждом углу. Даже по Сети пиццу нельзя будет заказать так, чтобы не потребовали включить веб-камеру и показать личико. Все вертолеты-беспилотники в воздухе. Гетто наверняка — точно! — шерстят. В квартирках персов обыски, перерывают все вверх дном. Короче говоря, раньше Маршала считайте и не искали вообще, зато теперь обложат всерьез.
А у Тарсуса приказ: хранить, защищать, сопровождать. И никто этот приказ не отменял.
Да и не в приказе уже дело…
С экрана коммуникатора гражданам рекомендовали связаться с ближайшим милицейским участком и пройти по жилплощади с веб-камерой, чтобы тем самым помочь розыску террориста и доказать свою лояльность. Союзники с радостью это делают — по крайней мере, так говорил диктор. О персах в гетто ни слова — наверное, там радости поменьше.
Новый, кстати, диктор, Тарсус раньше его не видел.
— Тут, внизу, нам покоя тоже не будет. — Он отобрал у Маршала коммуникатор, вырубил. — От новостей одно расстройство. Надо затихариться где-то. Вот только где?..
— Нет. — Маршал остановился. В его ногу тут же радостно вцепилась подплывшая крыса, уже небось и не рассчитывавшая на удачу. Вцепилась — и двинула по одежде выше, где суше, но союзник ее даже не заметил. — Надо встретиться с твоим командиром. И выбраться из Москвы. Я теперь знаю, куда отправлюсь. — Он замолчал с таким видом, будто к чему-то прислушивался, а потом скривился — типа не услышал ничего нового.
Тарсус сорвал с него крысу, бросил в мутный поток.
— Я знаю одно местечко, где нас точно искать не станут.
— Но…
— Ты что, Маршал, здесь с моим начальством встречаться надумал? — Он вновь включил коммуникатор, вспыхнул пробудившийся экран.
* * *
Впереди вспыхнуло, высветив парочку, не достойную жить дальше. Ты тут же нажал на спуск — пистолет дернулся, грохнул. Чуть сместившись, ты вновь выстрелил. Затем, пригнувшись, метнулся вперед.
И брезгливо пнул только что застреленных тобою тварей. Серых хвостатых крыс, мерзких, отвратительных. Здесь было сухо, поэтому грызуны чувствовали себя вольготно.
Поднес зажигалку к кончику сигареты, затянулся.
Ты с детства ненавидел крыс. Искренне, всей душой. Пожалуй, сильнее, чем крыс, ты ненавидел лишь… А вспыхнуло потому, что после мрака коллектора, после вони, грязи и сырости свет, проникающий сверху, через вертикальную шахту, показался тебе чем-то особым, благодатью небес. Выходишь из-за поворота — и вспышка. Потому что люк открыт. И открыт неспроста.
Беглецы тут прошли. Ты уверен в этом на все сто, хотя следов нет. Интуиция тебя никогда не подводила.
Сунув пистолет в кобуру, ты подпрыгнул и вцепился в ржавую скобу.
Первую на пути к поверхности.
* * *
Не только на лице новая голограмма, проекторы закреплены еще на спине и на груди.
Теперь Иван — высокая девушка с рыжими волосами до лопаток и мужской походкой. За походку Тарсус особенно пожурил, ибо все попытки уподобиться женского полу были настолько карикатурными, что лучше пусть Маршал топает как умеет — уж слишком амплитудно он вилял бедрами. А еще у Жукова новые «отпечатки пальцев», только что прилепленные. Тарсус — ходячий склад штучек, без которых подпольщику никак. «Отпечатки» очень нежные, долго не держатся, поэтому их «надевают» максимум за полчаса до непосредственного применения. И уж тем более не стоит ими хвататься за ржавчину лестницы, по которой парни поднялись на поверхность, или, к примеру, за ручку дверцы электрокара, как у больницы.
Из шахты выскочили, когда допотопная видеокамера на стене, жужжа, отвернула глазок в сторону. Этих камер по всей Москве через каждые полметра натыкано.
Протопали мимо развалин домов, пялящихся на путников пустыми оконными пролетами. Вечерело. Иван и Тарсус забрались в ту часть города, что давно заброшена и никому не нужна. Здесь шли ожесточенные бои с контрреволюционерами. После же дорогу расчистили бульдозерами, но и только.
Вдали слышался грохот музыки. Моросил дождь, хотя Жуков точно помнил, что в сегодняшнем расписании погоды осадков нет. Позади остался обитаемый союзниками и посещаемый персами сектор. Там закат подсвечивался световыми столбами прожекторов.
— Здесь, Маршал, облавы еще не было. Это самый отвратительный район Москвы, где людей не должно быть, но есть.
— Неужели есть что-то отвратительнее той дыры, где ты живешь?
Подколка осталась без взаимности.
Они подошли к чуть ли не единственному уцелевшему в округе зданию — бывшему супермаркету. Поблизости бродили и просто стояли весьма колоритные личности: одноглазый парень примерно тех лет, что и Жуков, пара человек с кибернетическими, весьма несовершенными протезами. Перетаптывались на месте полуголые женщины, прикрывавшиеся от непогоды зонтами. И они очень хотели приласкать беглецов. Так и говорили:
— Ребятки, идите к нам, мы приласкаем!
Довольно симпатичная девчонка схватила подпольщика за руку:
— А с тобой, красавчик, я буду ласкова почти бесплатно и со скидкой.
Это Тарсус-то красавчик? Ивану стало немного обидно, что выбрали не его.
— Спасибо за весьма соблазнительное предложение, но я тут со своими прелестями, — ответил девчонке Тарсус и схватил союзника за задницу.
— Ты в своем уме?! — Иван дернулся, оттолкнул его.
— Подыгрывай, идиот, — прошипел Тарсус. — Ты ж для всех вокруг баба.
Черт! Иван забыл, что голограммы сделали его представительницей прекрасного пола. Скрипя зубами, он позволил Тарсусу мять свои ягодицы, пока не подошли к крыльцу, над которым сияла неоновая вывеска «Клуб Нiчка».
Путь им преградил охранник — здоровенный мужик, то ли киборг, то ли человек, но точно с искусственными руками и с пистолетами в кобурах на ремне. Тарсус поздоровался с ним как со старым знакомым и сунул в клешню-манипулятор купюру. Потом кивнул на Ивана:
— Эта шлюха со мной. Хотим порезвиться в ВИП-номере.
Поглаживая рукоятки пистолетов, охранник — самый толстый человек в Москве, не иначе — задумчиво уставился на Жукова. Одет он — она! — вовсе не так, как профессионалки, что мокнут под дождиком неподалеку. У Тарсуса не хватило голопроекторов, чтобы превратить милицейскую форму в вечернее платье или хотя бы в юбку.
Заметив сомнение аборигена, Тарсус по-свойски ему подмигнул:
— Что-то, братишка, потянуло на экзотику. Извращенец я: хочу менту вдуть. Ненавижу ментов, вот и хочу.
Такой порыв оказался охраннику понятен. Он подмигнул Тарсусу в ответ:
— Прошу к нам в клуб!
Внутри было сильно накурено, воняло кислятиной и еще чем-то мерзким. Музыка грохотала так, что ори тебе в ухо — не услышишь. Народу в клуб набилось удивительно много. И все сплошь неправильные какие-то, неблагополучные. Мясистые наросты, шрамы, протезы вместо конечностей, обожженные лица, морщины, седые грязные волосы, тусклые бессмысленные глаза… Все это казалось диким Ивану, ненастоящим. Даже в подземелье, в метро, люди выглядели лучше.
Голос отца в голове иногда заглушал какофонию, бившую басами по вискам.
Жуков еще раз огляделся. Это всего лишь перевалочный пункт. Нужно попасть на Хортицу. И не спрашивайте, зачем. Просто он знает, что так должно быть. Сломайте ему ноги — он все равно поползет прочь из Москвы.
За наличные — бумажки до сих пор в ходу в гетто и здесь, хотя это незаконно — Тарсус купил бутылку сомнительной дряни. На этикетке — куске бумаги, приклеенном прозрачным скотчем, — от руки вывели маркером «Шампанское». Надо понимать, это пойло подпольщику понадобилось для конспирации. Не собирается же он его пить?..
Поднялись по лестнице. Двумя этажами выше бара и танцпола музыка звучала уже не так громко. Вошли в комнату. Обстановка скудная: кровать, зеркальный потолок, санузел. Из крана тонкой струйкой течет оранжевая жидкость. К стене над кроватью прикноплен постер с юной красоткой, вручающей букет Председателю. Холодильника со жратвой нет, что обиднее всего.
— Номер для новобрачных, — пошутил Тарсус.
Подняв голову, Иван уставился на свою виртуальную личину, отраженную потолком. Она мерцала. Спину жгло, будто плеснули кипятком, лицо тоже.
Тарсус быстро снял с него голопроекторы:
— Перегрелись. Хорошо, что не у входа.
— Как такое заведение может существовать в нашем государстве? Ведь притон же!
— Сюда, Маршал, частенько наведываются самые значительные союзники. Чтобы молодость вспомнить. У некоторых, знаешь ли, молодость была очень бурной… Так-с, пока мы тут, мне нужно сделать ТО имплантов. — Тарсус закрылся в санузле.
— Ну а мне что тут делать? — Жуков постучался к нему.
— Вспомни стишок какой-нибудь, — послышалось из-за двери.
— Зачем это?
— А вдруг Дед Мороз придет? Расскажешь ему, а он подарок даст.
Иван прошелся по номеру от стены к стене. Ему здесь не нравилось. Плохое место.
Опасное.
* * *
Чучело поперек себя шире важно маячило у входа. Вот эта важность в подобных фриках больше всего бесит тебя. С чего бы существу тупому и слабому корчить из себя царя горы, пуп Земли и властелина Вселенной?! Существо — чучело! — никто, и зовут его никак, и ничтожнее сгустка слизи из твоих прокуренных легких, что смачным плевком плюхнулся в миллиметре от грязного ботинка чучела.
Будь тут хоть малейшее движение воздуха, ты бы сказал, что местных шлюх как ветром сдуло. Но — штиль. Дамочки, на которых держится косметическая промышленность страны, — одна другой страшнее — покинули «панель» самостоятельно, зато резво. Дождь прекратился.
— Курить будешь? — Ты протянул чучелу пачку.
Предвзятое отношение непрофессионально. Важно найти общий язык даже с тем, кто тебе противен. Быть может, обиженный природой молодой человек — отличный парень, с которым приятно побеседовать, кто знает?
— Не курю. — Чучело уткнуло искусственные руки в натуральные жирные бока и уставилось на тебя как на плесень в мусорном баке. — Вредно для здоровья.
Неправильный ответ. Пачка вернулась в карман плаща.
Наркоши, что высматривали, чем бы поживиться у притона, отправились в иные охотничьи угодья. Молодцы. У низших приматов инстинкт самосохранения развит. В отличие от чучела, которого в детстве слишком часто роняли вниз головой.
Все нелегальные точки запитываются от городской электросети. Эта — не исключение. Из-за внезапного перепада напряжения вывеска с пылающими буквами «Клуб Нiчка» поблекла. Прилегающие территории погрузились в полумрак.
Ты и чучело среагировали одновременно.
Оно только шлепнуло манипуляторами по револьверам в кобурах на ремне, с трудом обхватившем чрево, а ты уже воткнул кулак ему в солнечное сплетение. Второй удар — в челюсть. И коленом в пах. Последнее движение — для того чтобы чучело убрало лапы от стволов. А то снесет еще тебе череп, как тогда курить?
Тельце улеглось у твоих ног, моля убить его безболезненно. Ты криво усмехнулся, оценив характер клиента. Кабы не дурацкое «вредно для здоровья», вы бы поладили.
— Они здесь? — Высыпав из барабанов патроны, ты отбросил пушки подальше.
Даже лишившись трех зубов, чучело попыталось юлить:
— О ком вы? Кто здесь?
Молча уставившись ему в глаза, ты в подробностях представил, как и что сделаешь с этим куском плоти. Сначала поищешь, вдруг под салом есть мясо — хорошая такая отбивная, сочная, с кровью. Отбивную неплохо бы зажарить в собственном жиру. А потом… Чучело отвело взгляд, бормоча о посетителях, уединившихся в номере «30». К тому же оно проявило инициативу, вручив тебе универсальный ключ — карточку из пластика с магнитной полосой.
— Может, все-таки сигарету?
— Да-да, спасибо, да, буду, спасибо!
Наконец-то правильный ответ.
Ты вошел в клуб. Лестница, подъем, еще одна порция табака перекочевала из пачки в губы.
Остановившись у нужной двери, ты вытащил пистолет.
* * *
В дверь постучали. Уверенно так, по-хозяйски. Мол, чего расселись, скорее открывайте, ну же!
Иван замер где был. Очень ему не понравилась эта уверенность, очень.
Стук повторился. На сей раз тарабанили дольше. И молча. Ни тебе «Откройте!», ни ругани, ничего вообще. Уместно ли в таком случае спрашивать «Кто там?» или лучше промолчать, схорониться?
«Сейчас ногами лупить начнут, — подумал он, — а дверь слабенькая, не выдержит».
И ошибся. Не начали.
Щелкнул замок, дверь чуть приоткрылась, из-за нее показалась рука с большим черным пистолетом.
Прыгнув к двери, Жуков вцепился в запястье, дернул на себя, вывернул… Он, чемпион Москвы по дзюдо, и представить не мог, что кто-то сумеет воспротивиться такому захвату. Будто вцепился в бетонный столб — не пошевелить, а в следующий миг взвился в воздух от удара в грудь и упал на постель, хватая ртом воздух, который почему-то не желал поступать в легкие.
Шрам. Хищная улыбка. Вонючая сигарета во рту. В номер проник тот самый человек, который руководил арестом Владлена Жукова. Тот, который ранил Ивана, а потом явился за ним в милицейский участок.
Кровь прилила к глазам, кулаки сжались, мышцы напряглись.
— Спокойно. — Человек спрятал пистолет в кобуру под мышкой. — Не надо нервничать. — После чего чуть обернулся, чтобы прикрыть за собой дверь.
Это было его ошибкой. Иван схватил первое, что попало под руку, — бутылку с «шампанским» — и швырнул. Она угодила незваному гостю в голову, разбилась. Гость упал на колени — по шее из-под волос потекла кровь — и потянулся за пистолетом. Но Жуков оказался быстрее — вмиг сократив расстояние, со всей дури врезал ногой ему в лицо, прямо в шрам. Враг опрокинулся на спину без сознания.
С хрипом воздух прорвался в легкие, Иван тяжело задышал.
Из санузла с грязно-белым полотенцем в руках, мурлыча что-то себе под нос, вышел Тарсус.
— Что за шум, а драки нет? — начал он и осекся, заметив на полу распростертое тело.
Конфисковав пистолет — на кой он теперь человеку со шрамом? — Иван не удержался, подколол:
— Пока некоторые ТО заняты, я спасаю задницы этих некоторых от пуль.
Слова давались с трудом. Его трясло от ненависти к человеку со шрамом. Ведь из-за него больше нет ни матери, ни отца. И жив еще этот ублюдок только потому, что Иван не определился с казнью. Просто пустить пулю в лоб — слишком мелко, этот поганец должен умереть мучительно, зная, что подыхает, и зная, что не может спастись. Как было с отцом. Да, еще он должен испытывать жуткую боль. Что там Тарсус говорил насчет ранения в живот?..
— Ну ничего себе… — Подпольщик уронил полотенце и попятился, сделав пару шажков. — Да это ж Серпень, спец по особым поручениям, на Бадоева работает. Держи его на прицеле, Маршал. Если что — вали сразу. Этот тип очень опасен. Мне надо сообщить начальству… — Выдернув из комбеза коммуникатор, он быстро настучал сообщение, отправил.
И тут же в плаще Серпня раздался сигнал — на его девайс пришло что-то.
Парни переглянулись. Жуков решил, что, пожалуй, стоит начать с коленной чашечки. Прострелить сначала одну, а потом…
— Держи его на прицеле. — Тарсус навис над «гостем», перекрыв собой линию огня. Ощупал окровавленную голову, удовлетворенно хмыкнул. Затем изъял коммуникатор и, прикипев взглядом к экрану, ошарашенно присвистнул: — Твою мать!.. Маршал, убери пушку, а то еще стрельнешь случайно… Убери, говорю!
Иван недоуменно пожал плечами, но опустить оружие и не подумал.
Тело на полу застонало, заворочалось. Приподнявшись на локтях, Серпень взглянул на парней так, что у Ивана мурашки по спине пробежали. Враз перехотелось выдумывать пытки. Нажать на спуск — и дело с концом! Облизав пересохшие губы, Иван прищурился, палец на спуск и…
И тут спец по особым поручениям подмигнул Тарсусу:
— Здравствуй, Емеля. Вот и свиделись. Курить будешь?
* * *
— Маршал, опусти-ка ствол. — Тарсус уронил полотенце, но поднимать не стал. — Ты ж хотел встретиться с моим начальством. Так вот оно.
— Что?! — Союзник дернул плечами, прищурился, целясь Серпню в лоб. — Что ты несешь?! И чего эта мразь тебя Емелей называет?!
А ведь не уберет ствол, понял Тарсус. Еще и пристрелит Серпня, если не рассказать ему что и как. Мало того — те три ганглия, что у пацана вместо мозгов, запросто сделают вывод, что он, Тарсус, с подлым прихвостнем Бадоева заодно, а значит, тоже враг и достоин пули в затылок.
— Маршал, ты ж в курсе, что конспирация? И что я не знал, кто мне приказы отдает? — Главное, включить парня в диалог. Пусть говорит. Люди, когда говорят, ни хрена не делают. Слова отнимают силу, отключают мышцы. Они забирают из мозга — из трех ганглиев — способность думать. Так что пусть говорит, это сейчас на пользу делу. Вот только зачем орать на Серпня?
— Тварь, только шевельнись — и я разнесу тебе черепную коробку!
Тарсус скривился. Откуда эта глупо звучащая угроза? Так, что ли, говорят злодеи в союзных фильмах про страшную заграничную жизнь?
— Вынесу мозги, — одновременно поправили Серпень и Тарсус.
Они, похоже, смотрели другие фильмы.
— Что?!
— Не «разнесу черепную коробку», а «вынесу мозги». — Тарсусу жутко не хватало сейчас пачки апельсинового сока в руке. — Так правильно: «вынесу». А Емеля — это я. Называет он меня так потому, что это мое настоящее имя. А знают его лишь мама с папой и мой командир. Родители погибли много лет назад… Дальше сам додумаешь или помочь?
Маршал моргнул, потом еще раз. Это что, признак напряженной мыслительной работы? Что у союзника в голове сейчас творится? Сообразил уже, что человек со шрамом — Григор Серпень — и есть глава самой дерзкой ячейки подполья, действующей в Москве? Если да, то у него должен возникнуть вопрос…
— Но как прихвостень Бадоева может быть подпольщиком?!
В точку.
Как? Тарсус не знал. У него, конечно, имелись мыслишки по поводу, но ничего конкретного, только догадки. Потому что конспирация. Потому что лучшего прикрытия для подпольщика не найти. Ловко. Очень ловко. Кто бы мог подумать, что сам Серпень…
Похоже, аналогичные мысли возникли и у Маршала, ибо он опустил-таки оружие. И почти сразу поднял вновь.
— Сволочь, тварь, ты убил моего отца! Ты убил мою мать!!!
— Я не убивал твоего отца. Не я подключил его к мнемокатору. — Серпень говорил немного раздраженно, будто объяснял очевидное маленькому ребенку. — И мать не убивал. Не я в нее стрелял. И приказа такого не отдавал.
— И в меня ты не стрелял?! — Маршал побледнел. Руки его тряслись.
Серпень ушел от прямого ответа:
— Если б я хотел, террорист Иван Жуков давно попал бы в руки властей. Или погиб еще дома при попытке бегства. Смотри.
Человек со шрамом — командир! — подобрал с пола осколок бутылки и щелчком отправил его через всю комнату — прямо в рожу Председателя на постере. Еще один осколок поразил ту же цель. Третий… Седьмой… Еще… А потом осколки закончились.
— Иван, ты все еще думаешь, что я мог промахнуться и всего лишь ранить тебя?
Маршала это представление ввело в ступор.
— А потом ты сбил беспилотник, когда мы бежали из милицейского участка… — пробормотал он.
— Курить хотите? — Серпень сел на полу, вытащил пачку. — Нет? Ну тогда я сам с вашего позволения.
Завоняло табачным дымом.
* * *
Гурген Бадоев заперся в своем бункере. Отвечал лишь на те вызовы, которые считал необходимыми, прочие — даже от Первого — игнорировал, досадливо морщась при виде имени очередного Героя Революции на экране. К черту этих стервятников! Он принимал донесения и сводки — все, что касалось поисков сынка Жучары. Немного беспокоило то, что от Серпня не было вестей. Ну да в подземелье с покрытием не очень, так что понятно.
На карте Москвы тут и там появлялись оранжевые пятнышки. Это означало, что с каждой минутой становится все меньше и меньше непрочесанных секторов. Элитные небоскребы. Дома рядовых союзников. Гетто персов. В заброшенном метро нет уже ни одной непроверенной станции. На крышах — снайперы. В воздухе все беспилотники, на улицах милиции больше, чем гражданских.
Скоро должны подтянуться силы быстрого реагирования — личные войска Гургена Алановича, каратели, которые, если что, зачищают лагеря, охваченные бунтом. На министров обороны и внутренних дел не стоит полагаться. В любой момент могут кинуть. Вон как наяривают, поговорить с ним желают.
Все меньше непрочесанных секторов… Квартира за квартирой, каждый подвал, каждый подъезд. Тысячи видеокамер. Миллионы глаз. Мальчишку обязательно поймают, это лишь вопрос времени.
Но вот его-то как раз у Гургена Алановича и не было.
Воображение услужливо подсунуло картинку: собрание министров, вопрос об исключении Бадоева из президиума решается положительно единогласным голосованием, и Серпень — почему-то именно его посылают по душу бывшего хозяина — стоит на пороге бункера, и пистолет в руке, и этот мерзкий шрам…
Коньяк омыл глотку. Кое-кто стал слишком много пить.
Бадоев вновь взглянул на карту. Она его беспокоила. Что-то он упустил. Что?..
Большое серое пространство, где нет ни единого оранжевого пятна. Мертвый город, развалины — вот где скрывается малолетний ублюдок!
Надо отправить туда все силы, перекрыть серую зону. И зачистить территорию, чтобы даже ни единой крысы живой там не осталось. Уничтожить всех!
Гурген Аланович потянулся за коммуникатором.
На диване сидела дочь, смотрела на отца с презрением.
Ничего, она еще поймет, что он сделал все это ради ее блага.
* * *
Ты сидел на полу и курил. Кольцо в кольцо. Пепел сыпался на плащ.
Больше не нужны слова. Сын Владлена Жукова достаточно умен, чтобы соотнести одно с другим и сделать верные выводы. Не надо ему мешать, не надо делать резких движений. Пусть все идет своим чередом. Самостоятельно решенная задача — это уверенность в своей правоте. Подсказка — пусть маленькое, но сомнение, ведь не сам нашел ответ, но получил его извне. Пару минут на раздумье. Если за это время Иван не сумеет сложить два и два, придется помочь ему.
Получив приказ от Босса на арест министра иностранных дел и обязательную ликвидацию его сына, ты понял, что дело тут нечисто. Сработала интуиция, которой ты доверяешь больше, чем разуму. Она помогла выжить в трудовом лагере, а потом примкнуть к тем, кто недоволен порядком дел в стране. Благодаря интуиции ты занял высокое положение в иерархии подполья, которое долгие годы после Революции пусть медленно, но уверенно шло к поставленной цели — свержению ненавистного режима. Не зря ведь именно тебя внедрили к министру восстанавливаемых ресурсов — иной просто не смог бы справиться с этой миссией. Звериное чутье сотню раз спасало тебя от хитроумных ловушек и проверок, которые никогда не прекращались.
Иван Жуков — вот оно, понял ты, получив приказ.
Не подставив себя, мальчишку нужно было вывести из-под удара и сделать так, чтобы он исчез. Временно или навсегда — вопрос. Ты давно уже не согласовывал свои действия с руководством подполья. Ты оборвал все ниточки, ведущие к тебе. Стал полностью автономен. Твои люди повсюду. Никто не знает, кто ты. Потому что везде предатели. Никому нельзя верить — кроме себя.
Да и себя надо бы иногда проверять.
Своему лучшему оперативнику Емельяну Федорову (кличка Тарсус) ты велел отвлечь мальчишку, не дать ему оказаться дома во время ареста. Но случилась накладка, и Жуков-младший явился-таки по месту жительства. Пришлось действовать по обстановке. Ты рисковал, прикрыв собой пацана. Рисковал, стреляя в него, — мог ведь убить, но интуиция и меткость не изменили и в тот раз: лишь ранил мальчишку, причем легко, как и надо было. И пацан сумел уйти от группы захвата. Молодец. Если бы курил еще, цены б ему не было.
Вот только зачем было обращаться в милицию? Затаись парень, Тарсус нашел бы его, установил контакт… И тут вновь случилось непонятное: о задержании Жукова-младшего не поступило сигнала в общесоюзную базу данных, хотя его должны были опознать при задержании, а потом еще подтвердить личность в милицейском участке.
Ты велел Тарсусу ничего не предпринимать, быть на связи.
Ты выжидал. Что-то должно было случиться, что-то из ряда вон.
Но утром из участка пришел запрос на Ивана Жукова, а ничего особенного так и не случилось. Верный слуга Бадоева обязан был отреагировать на запрос, что ты и сделал, конечно. Но сначала задействовал своего лучшего боевика-подпольщика, велев вытащить мальчишку из ментовки в целости и сохранности.
Ты опять рисковал, когда вместе с группой захвата попал под огонь Тарсуса — тот ведь не знал, что стреляет в свое начальство. Потом рисковал, уничтожив вертолет-беспилотник, который едва не угробил беглецов. Годы, потраченные на то, чтобы втереться в доверие к Бадоеву, могли пойти насмарку. Но интуиция подсказывала, что оно того стоит.
Тарсус, к счастью, оказался никудышним стрелком, а потерю беспилотника списали на террористов. Камеры наблюдения Тарсус вырубил — отличная работа, — так что с ПЗРК на плече ты не засветился.
Дальше по той же схеме. Жуков убегает, Тарсус при нем. Ты делаешь вид — для Босса, — что охотишься за Жуковым, а сам ждешь непонятно чего, веря в свою интуицию, которая никогда еще не подводила. Но все когда-нибудь происходит в первый раз, верно? Эта мысль тебя неизменно преследует, тревожит. Ибо непонятно, что же в мальчишке такого особенного, из-за чего на него надо натравливать всю московскую милицию.
Ну сын опального министра, и что?
Может, дело в самом министре? Может. А может, и нет.
И еще одно не давало тебе покоя. Самое, пожалуй, главное. Кто — кто, черт побери?! — стер инфу о пацане изо всех баз?! Точно не Босс, точно не ты и не Владлен Жуков.
Кто?!
У тебя до сих пор нет ответа на этот вопрос.
И потому холодком сквозит по хребту. Это признак опасности. Чувство настолько сильное, что хочется вскочить и бежать куда глаза глядят. Лишь бы подальше. Прочь из Москвы. Обратно в лагерь, который едва не стал тебе пожизненно родным.
И тем ценнее Жуков-младший.
Раз уж тебя трясет не на шутку, это подтверждает, что мальчишка крайне важен. Он — серьезный козырь в игре против режима. Или джокер. Ведь в чем его важность — неизвестно, еще предстоит выяснить…
Две минуты миновали. Окурок ты затушил о линолеум. И заметил, что мальчишка за тобой наблюдает. Оценивает. Как раз сейчас принимает решение.
— Мне нужно выбраться из Москвы. — Он закинул пробный камень и теперь ждет твоей реакции.
От нее все зависит.
— Это непросто организовать. — Ты не спешишь с конкретным ответом. Категоричность сейчас не на пользу. — Тебя, Иван, разыскивают. И вообще, с какой стати мне помогать какому-то пацану, террористу к тому же?
— А с какой стати вы вообще помогали мне все это время? — Иван пристально смотрит тебе в глаза, не отводит взгляд, хотя это мало кому по силам. Мужчина с уродливым шрамом и с повадками убийцы — не тот, с кем стоит играть в гляделки.
— Всего лишь выбраться из Москвы? Курить будешь? — Ты протянул ему пачку.
Чуть поколебавшись, он расправил плечи и взял. Достал сигарету. Ты дал ему зажигалку. Он вдохнул дым, закашлялся, но сигарету не выбросил.
— Мне нужно попасть в трудовой лагерь. И не в любой, а в конкретный. В Хортицкую спецшарашку для айти-спецов.
Внутри у тебя все перевернулось. Ты знал — интуиция! — что Жукову надо помочь. Сдохнуть, но помочь, сделать так, чтоб он добрался до Хортицы. Это важно. Это самое важное, что было и есть в твоей жизни, пусть даже ты не понимаешь, зачем это надо.
— Почему именно туда, а не поближе?
— Просто я должен сделать это. Понимаете, еще не все потеряно. Есть еще шанс.
Слова мальчишки эхом звучали в твоих ушах, то затухая, то превращаясь в рев, будто кто-то играл с регулировкой звука.
Не все потеряно.
Есть шанс.
Есть!
Что ж, тебе не привыкать ставить на кон все, ради чего жил.
— Сигареты спрячь. Там, куда ты попадешь, поверь, они пригодятся. Я помогу. Но кое-что нужно сделать. Это будет очень неприятно, но я уверен, Иван, ты справишься.
* * *
«…вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно».
Эта фраза вертелась в голове Ивана Жукова, пока он ждал ментов.
Вряд ли в клубе нашелся бы хоть один человек, не пнувший Ивана, не плюнувший в него, не назвавший уродом и кем похлеще. А все потому, что он влез на помост, где танцевали голые девицы, и, разогнав их, принялся раздеваться под музыку. Его тотчас стащили, кое-кого он помял в процессе — для виду, а уж потом помяли его — старательно, с наслаждением. Никто даже не заподозрил в нем террориста № 1. Разве мог всесоюзный враг-маньяк вести себя как обычное пьяное быдло?
Когда приехали менты (похоже, прикормленные хозяевами заведения, ибо вряд ли развалины патрулируются официально), Жукову оставалось лишь приложить ладонь к сканеру. Спасибо Тарсусу, теперь его отпечатки соответствовали личности некоего Ивана Плеткина, 2019 года рождения, системного администратора, два привода в нетрезвом виде.
Кстати, насчет вида. Лицо от побоев распухло до неузнаваемости. Голопроекторы решили не использовать, так надежней.
Выведя Ивана из клуба, мент поднял забрало и спросил:
— Ты понимаешь, мудак, что по этапу двинешь? Деньги есть? Вопрос еще можно решить, протокол я не составлял пока. Вроде у айтишников зарплата нормалек, да? Наличка есть?
Его коллеги при исполнении демонстративно отвернулись — типа ничего не видим, ничего не слышим.
Дыхнув в лицо мента алкогольным смрадом, Иван пьяно ухмыльнулся. Ему даже не пришлось прикидываться: от сигарет и «шампанского», за которым сбегал Тарсус, мутило, ноги подгибались, перед глазами все двоилось. Заодно подпольщик раздобыл новую одежду — пусть грязную, воняющую давно нестиранными носками, но все же получше, чем те трофеи, в какие Жуков был прикинут.
— Да пошел ты! — Он по-свойски ткнул слугу закона кулаком в плечо и расхохотался.
Мент побагровел:
— Ты у меня, сука, на Хортице сгниешь!
Отходив дубинками, Ивана загрузили в панцер.
Восьмиколесную махину трижды останавливали, и трижды замирало сердце. Иван видел на обзорных экранах сотни патрульных броневиков, вертолеты и даже нагруженных многоствольными пулеметами и лентами киборгов, шагающих по развалинам.
И все же они выбрались из зоны облавы.
Все шло точь-в-точь по плану Серпня.
