Глава 11 Взрыватель
Лагерные вожди пировали на крыше того самого склада, где Иван побывал как-то с Ириской. Пикник на свежем воздухе чего бы не устроить?
В самодельных мангалах угли пыхали жаром на шампуры с мясом. Рядом валялось то, что осталось от кабаньей туши. С клыков не удосужились еще снять ножи. Вспомнив, как реагировали на животных счетчики Гейгера, Жуков отказался бы закусывать самогон радиоактивной плотью, предложи ему кто-нибудь шашлыка. Ну да никто не предлагал, и на том спасибо.
Сопроводив Ивана, Лали и пилота с врачом до ворот склада, работяги поспешно удалились, а вот их командир, Макинтош, остался, дабы присоединиться к веселью и представить новых гостей честному братству хакеров.
С крыши отлично просматривался плац. И это было плохо, потому что на кресте, сваренном из стальных труб, извивался обнаженный Гурген Бадоев. Толпа с криками и улюлюканьем швыряла в него объедки, камни и вообще все, что попадало под руку. Удивительно, что никто не выстрелил в него, не вогнал в лоб заточенную шестерню. Наверное, все с нетерпением ждали, когда же подожгут кучу мусора, наваленную у креста, и просто не хотели портить себе удовольствие. Еще три креста пока что пустовали.
Лали всхлипнула, отвернулась. Жуков обнял ее, провел ладонью по спине.
Собравшиеся шумно обсуждали что-то, смеялись, чокались алюминиевыми кружками. Было их полтора десятка человек. У одного не хватало руки, у другого глаз прикрывала черная повязка. Были тут худые и толстые, беспрестанно кашляющие с сигаретами во рту и, наоборот, брезгливо отмахивающиеся от дыма. Все разные, но одинаковые в одном — они были счастливы. Они радовались. Праздновали свою крохотную временную победу. Обмывали обреченную на поражение свободу, все еще ограниченную неприступным периметром.
Одного из них Иван знал. Тот как раз вскочил с ящика из гнутой стальной проволоки, застеленного березентом, и громогласно заявил:
— Костыль — это не баг, это фича!
Сборище дружно заржало. Никого не возмутило, что он опрокинул банку с тушенкой, напечатанной в матрикаторе, и та, упав, обрызгала чуть ли ни всех искусственным жиром. Не только Иван, значит, не в восторге от местной кабанятины, пусть даже натуральной, Костыль вон тоже абы что жрать не хочет.
— Мой поклон вам, хакеры! — поприветствовал коллег Макинтош.
Все разом обернулись и уставились на него и на тех, кого он привел. Мгновение тишины закончилось значительным ором. Причем кричали все и одновременно. А главная претензия звучала так:
— Какого горелого проца ты, Макинтош, сюда загрузил эту вирусню?!
Жуков ничего не понял, но интуитивно сообразил, что ему и его спутникам не рады.
Нарвавшись на такую бурную реакцию, Макинтош застыл с открытым ртом. Иван понял, что от работяги нынче толку не будет. А раз так, растолковать, что да как, придется самому. Терять все равно ведь нечего.
Он шагнул вперед, загородив собой Макинтоша, и, задрав подбородок, сообщил:
— Я сын бывшего министра Жукова, и я…
На этом его выступление закончилось, ибо ответный гам заглушил даже голос отца в голове. Вскочив с насиженных мест, хакеры бросились к незваным гостям.
Жуков, конечно, оказал сопротивление, но после полученного в камере удара в челюсть, перед глазами все еще немного плыло. Его повалили. Остальных, включая Макинтоша, тоже. По сему поводу тот пообещал вырвать Маршалу не только печень, но и сердце. Лали зарыдала пуще прежнего — наверное, с ней обошлись чрезмерно грубо.
Вновь за короткий промежуток времени возлечь перед врагами — это уже слишком.
— Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно! Вечно! — Иван сам удивился, выкрикнув все это.
Забытая уже почти фраза всплыла в памяти, заставила его рот раскрыться и выдать то, что прозвучало. Это не он сказал, но мертвый отец использовал тело сына.
Наверное, эти слова что-то означали для Владлена Жукова, в них, быть может, таился скрытый смысл. Вот только ни Ивану, ни хакерам, его пленившим, тот смысл доступен не был.
— Чего там орет этот ламерок?!
— Да бог его знает, надо стереть его, да и все. А остальных — на кресты.
Когда Жукова поставили на колени, искаженное от ярости лицо Костыля оказалось так близко, что ощущалось несвежее дыхание:
— Что-то мне шашлычка захотелось. Особого. Ты будешь моим мангалом. Я разрежу тебе живот, засыплю туда угли, а потом…
Иван рассмеялся ему в лицо. Костыль отпрянул, выхватил заточку, замахнулся и…
— Отпустить всех, — послышался сзади знакомый голос. — Стоит оставить вас на минутку, братья честные хакеры, так сразу набедокурите.
Костыль замер, всем своим видом выражая растерянность, недоумение и несогласие с приказом.
— Барс, ты чего?! Это ж тот самый ламерок! Это он моего братишку удалил!
К счастью, не он тут был главным, а главный на стенания Костыля даже не соизволил ответить.
Жукова больше не держали. Покачиваясь, он встал и обернулся, уже зная, кого увидит.
Того самого Барса, которого велел найти отец.
Неофициального хозяина Хортицкого лагеря, расспросы о котором едва не стали фатальными для Ивана.
Старика, с которым вместе он стоял у конвейера.
— Добрый вечер, Илья Степанович, а я все высматривал вас в толпе. Так вы и есть тот самый Барс, да?
Приветствие и вопрос старик проигнорировал:
— Я услышал то, что должен был. Ты сказал. Теперь иди за мной.
— Но мои…
— Их не тронут, — пообещал Илья Степанович.
Или стоит называть его Барсом даже в мыслях? Тяжело вот так сразу переключиться.
— Я скоро вернусь, все будет в порядке. — Иван поцеловал Лали и поспешил за стариком, который, опираясь на трость, ковылял к выходу с крыши.
По гулкой стальной лестнице они спустились на уровень ниже, там вдоль ряда закрытых дверей проследовали по террасе, нависающей над стеллажами. К одной из дверей Барс приложил ладонь, поверхность под ней покраснела, потом стала зеленой, дверь мягко подалась.
— Входи, — пригласил старик.
Они оказались в предбаннике, который разительно отличался чистотой от всех помещений, которые Жуков видел в лагере. Стерильно все, ни пылинки.
— Раздевайся, — велел Барс и сам принялся стягивать с себя робу.
Переоделись они в свежее нижнее белье, полупрозрачные халаты и брюки из антистатического нетканого полиэтилена на кнопках. На головы нацепили белые шапочки. На ноги — бахилы со специальной термоподошвой. На лица — респираторы, на руки — перчатки.
— За мной.
Следующее помещение, отсеченное от предбанника пластиковой дверью с резиновыми уплотнителями, было похоже на лабораторию, как себе представлял ее Жуков. Опять все стерильно, будто не в трудовом лагере, а где-нибудь в центре Москвы. Много приборов с инвентарными номерами, выжженными лазером. Микроскопы, пинцеты, инструменты, названия и назначение которых Ивану неизвестны. Белый цвет превалировал. Даже кресло на колесиках, в которое опустился старик, было чуть ли не накрахмаленным и протертым спиртом.
Приглашения присесть Жуков не услышал, да и не на что было, поэтому так и торчал вертикально посреди лаборатории.
Барс сверлил его взглядом, молчание затягивалось.
— Хорошо здесь, уютно… — начал первым Иван. — А это что такое?..
— Ты знаешь пароль, — оборвал его старик.
Иван пожал плечами. Похоже, фраза про сапог и лицо спасла ему жизнь, из-за нее он здесь очутился.
— Пароль?
— Раз знал его, должен знать, почему ты здесь и что тебе нужно.
Иван лишь покачал головой. Он понятия не имел, зачем отец отправил его на далекий остров к этому хитрому старику по прозвищу Барс. А еще ему не нравилось, как старик на него смотрит. Жуков вдруг понял, что рискует покинуть лабораторию вперед ногами. Это не взгляд — это перекрестье прицела, красная точка на лбу. Старик мысленно уже отправил министерского сынка на тот свет, а теперь просто прикидывает, как избавиться от тела — расчленить и выбросить или же расчленить и растворить в кислоте. Урод-горбун весом в двести кило — грудничок в сравнении с этим престарелым калекой.
Иван непроизвольно оглянулся по сторонам — может, есть запасной выход или хотя бы скальпель лежит на видном месте? В каждой лаборатории обязательно должен быть скальпель, чтобы его можно было схватить в подходящий момент. Взгляд случайно упал на полку на стене. Точнее, на некий предмет, чуть больше пачки от сигарет, только не картонный и не из тонкого пластика, а керамический, что ли, матовый, оливкового цвета с черными выпуклыми вкраплениями и серебристой лепестковой диафрагмой в центре, как в фотоаппарате.
И тут на него накатило. В голове что-то громко щелкнуло. Перед глазами вспыхнул фейерверк. Жуков рухнул на колени, уперся дрожащими руками в пол. Его едва не вывернуло. Голова болела так, будто в нее принялись пихать все что только можно, лишь бы заполнить по максимуму, и череп уже начал ломаться, и виски растрескались, и вот-вот оторвет затылок…
— На, выпей. Легче станет. — Барс протянул ему стеклянную мензурку с прозрачной жидкостью. — Это лекарство.
Едва не уронив мензурку — так трясло всего, Иван влил в себя «лекарство». Гортань обожгло. Он захрипел. Если старик решил отравить его, то затея удалась.
Впрочем, зря он так. В мензурке был всего лишь спирт, и стало действительно легче.
— Теперь ты знаешь, почему ты здесь и что тебе нужно?
Жуков кивнул. Теперь он знал, да.
В больнице с помощью мнемокатора отец внедрил ему часть своей памяти, закодировав мозг сына так, чтобы никто до этих воспоминаний не добрался. Мало того, сам Иван, обладая знаниями отца, не мог ими воспользоваться и даже никак не осознавал их наличие. Очередные блоки информации выдавались ему при определенных обстоятельствах. Сначала, согласно предписаниям Владлена Жукова, сын должен был попасть в Хортицкий трудовой лагерь и встретиться с определенным человеком, Барсом, чтобы сообщить ему пароль — тот, который о сапоге. Полностью вся закачанная инфа должна была открыться Ивану лишь после того, как он увидел бы некий прибор.
Так и случилось — воспоминания опального министра активировались.
— Вы встречались с моим отцом. — Жуков увидел эту встречу так отчетливо, будто сам на ней присутствовал. — А я здесь, потому что… мне нужен этот прибор. — Он указал на коробок с диафрагмой. — Этот прибор… Это всего лишь взрыватель.
Барс не стал возражать, кивком разрешил взять с полки «фотоаппарат»:
— Я ждал курьера, который назовет пароль и сам определит то, за чем явился.
Взрыватель оказался удивительно тяжелым для своих скромных размеров. Информация накатывала волнами. Взяв прибор в руки, Иван узнал, что тот предназначен подавать сигнал определенной частоты, активирующий элементы самоуничтожения.
Что еще за элементы? Во что они встроены? Кто их туда встроил? И зачем?
Понимание возникло само собой: речь идет о наноминах в человеческих органах.
Уточнение: в искусственных органах.
Ведь все элитные союзники по мере необходимости меняют изношенные сердца и почки на новенькие. Кстати, мнемокатор создали изначально не для выуживания сведений, но в рамках экспериментов по трансплантации мозга и переноса личности в новое тело — клонированное или заимствованное, что позволило бы элите вечно править Союзом… А раз чуть ли не у всех элитных союзников есть жизненно важные искусственные вставки, то, разрушив их, можно одним махом избавиться от всего руководства страны.
Надо лишь вернуться в Москву, ибо радиус действия взрывателя ограничен, и, собрав всю элиту вместе — по случаю, к примеру, какого-нибудьпраздника, — включить прибор.
Очень сжато и кратко проскользнуло, что технологию производства и маскировки наномин, а также все, что касается их дистанционного активатора, Владлен Жуков получил из-за рубежа. Не зря ведь он был министром иностранных дел. Отец наладил связь с иностранными разведками и затеял собственную игру. Это смутило Ивана, но лишь на миг, ибо информации было много, он не успевал ее усваивать, не то что вникать и обдумывать нюансы. Технология эта — благодаря отцу — стала частью техпроцесса по производству органов. Изменения были внедрены без ведома министра здравоохранения, старого маразматика Сидоровича. Так что все импланты, произведенные за последние шесть лет, заминированы. Министр Жуков терпеливо ждал, пока все — без исключения! — представители элиты не обзаведутся усовершенствованными органами. Он тщательно собирал информацию о каждой операции в Поликлинике № 1. И дождался — была заминирована вся элита. Кроме, конечно, самого министра иностранных дел и его семьи. Ни Ивану, ни его матери ни разу ничего не меняли.
До тотального уничтожения верхушки Союза оставались считаные часы, когда отца арестовали. Но при обыске в его квартире никакого компромата не обнаружили — по одной простой причине: взрыватель находился вовсе не в Москве, а в далеком трудовом лагере-шарашке, где прибор собрали по заказу Владлена Жукова. Там же взрыватель успешно прошел испытания, на которых отец присутствовал лично. Все было оформлено как заявка Министерства здравоохранения. В Москве хранить прибор было чересчур опасно… Расчет состоял в том, что при необходимости взрыватель можно быстро доставить в столицу, послав за ним закодированного курьера.
И таким вот курьером суждено было стать Ивану.
А что, если он откажется? Ведь отец слишком уж радикально хотел изменить страну — вот почему его арестовали, вот почему он погиб.
Уничтожить всю элиту… Иного способа отстранить этих людей от власти нет, это понятно. Но убить?.. Часть отца, которая обосновалась в Иване навсегда уже, без малейших сомнений пошла бы на любые жертвы ради цели, но у самого Ивана сомнения имелись! К тому же в воспоминаниях родителя было множество пробелов, будто фрагменты тщательно отобраны, а лишнее стерто.
Прежде чем принять решение, надо кое-что прояснить.
— Илья Степанович, а почему сами подпольщики до сих пор не воспользовались взрывателем? Вы ведь знаете, для чего он предназначен?
Старик раздраженно стукнул тростью о пол.
— Во-первых, я лишь сборщик и не знаю, для чего эта вещь. Расскажешь? Нет? Так я и думал… Во-вторых, приказа такого не было, мое руководство велело во всем способствовать министру Жукову, но не более того. И в-третьих, прибор активируется биометрией всего двух человек на планете — министра иностранных дел и его сына. Так что один лишь ты можешь включить прибор. Держи. — Он сунул Ивану небольшой рюкзак. — Спрячь сюда игрушку, не надо ее светить понапрасну… Есть несколько вариантов внеплановой эвакуации курьера из лагеря и доставки его в Москву. Мы поступим следующим образом…
Мощный удар сотряс дверь лаборатории.
— Барс, открой! — рыкнули с той стороны. — Честные хакеры прописали: ты низложен, а тимлид у нас теперь Костыль! Ламерка сам отдай, иначе сотрем!
— Никому нельзя верить. Везде предатели, — сказал старик, катнув кресло к столу.
В дверь молотили усердно, без халтуры. Пока что она держалась. Но надолго ли ее хватит? И есть ли из лаборатории запасной выход?
Нацепив рюкзак, Жуков спросил:
— Даже вам, Илья Степанович, верить нельзя?
— Мне — в первую очередь. — Старик достал из-под столешницы старинный АК-47 с деревянным еще прикладом и уже современным оптическим прицелом. — Отойди-ка в сторонку. Вид загораживаешь.
— Ага. — Иван так и сделал.
Он такое оружие в учебнике по огневой подготовке видел. В симуляторе из замшелой древности не постреляешь, нет ее там.
Сняв автомат с предохранителя, Илья Степанович навел ствол на дверь и принялся ждать. А когда ее таки вышибли и в лабораторию ворвались хакеры, тотчас открыл огонь. Первых двоих сшибло с ног сразу. Но одноглазый, что шел за ними, успел кинуть в старика нож, а уж потом рухнул, скошенный очередью.
Еще двое следом, да только «калаш» замолчал.
От удара трофейной дубинкой-шокером Иван увернулся, перехватил руку, сломал в локте. Другому ублюдку вбил кадык в гортань. Никакой жалости. Все в полную силу — не обезвредить, но уничтожить врага. Еще один кинулся на Жукова и, скуля, свалился, получив носком ботинка в пах. Подхватив с пола оброненную дубинку и заткнув ею ушибленному хакеру рот, чтобы не ныл, Иван нажал на кнопку, сверкнул разряд.
— Илья Степанович?! — Он метнулся к старику.
Тот сидел в кресле, и о стерильности больше речи не шло — все вокруг залило алым, нож вошел старику в горло. Илья Степанович был еще жив — протянул Жукову «калаш», прохрипел что-то, булькая, и, умирая, указал на ящик стола.
В ящике Иван нашел три запасных магазина. Рассовал по карманам.
Жаль Барса. И жаль, не успел старик поведать, как выбраться из лагеря. Ну да что уж теперь…
С автоматом в руках он выскочил на террасу. Бросился к лестнице, поднялся на крышу.
Костыль как раз пинал ногами Макинтоша. Пилот держался за лицо, из-под ладоней текло — похоже, ему сломали нос. Лали лежала без чувств, над ней склонился врач. Хакеры стояли гурьбой рядом, пили из кружек, ржали. Вот по ним-то Иван сначала и жахнул. Одной длинной очереди хватило, чтобы свалить с ног троих. В ответ выстрелили. Пуля свистнула у виска. Еще одна длинная очередь. И еще. Жуков сменил магазин. Еще очередь. А потом — одиночными в голову, подойдя ближе к распростертым телам, контрольные выстрелы.
Костыль, которого он специально не тронул, неуверенно поднял руки.
— Что с ней? — спросил Иван у врача.
— Без сознания.
— Кто?
— Этот. — Врач кивнул на Костыля.
Ну, кто бы сомневался.
Иван помог Макинтошу подняться:
— Как ты?
Работяга в ответ, как сумел, улыбнулся разбитым лицом.
— Шнурки из моих кишок? — подмигнув Костылю точно старому знакомому, Жуков спросил спокойно, доброжелательно даже. — А из живота моего мангал хотел сделать, да?
Костыль побледнел.
— Слушай, а может, угостишь меня шашлыком?
Почему Иван Жуков должен щадить тех, кто жесток к нему и его близким? Назовите хотя бы одну причину. Нет таких.
— Ну давай же. Жалко, что ли?
Костыль неуверенно шагнул к самодельному мангалу, на котором уже подгорало мясо. Когда он подошел достаточно близко, Иван выстрелил ему по ногам. Костыль рухнул прямо на стальную конструкцию, опрокинул ее и, оказавшись на раскаленных углях, завизжал, пытаясь оттолкнуться от них руками и раз за разом обжигаясь.
Он кричал так, пока сердобольный Макинтош не перерезал ему глотку.
— Я знаю, как все исправить, — сказал Жуков, глядя на надкушенное яблоко, заляпанное кровью. — Все будут свободны. Лагерей больше не будет. Ты веришь мне?
Бывалый раб кивнул.
— Но сначала надо спасти Бадоева. Без этого никак. — Иван снял с одного их хакеров робу. Надо было переодеться — лабораторные халат и бахилы немного не соответствовали тому, что он задумал.
— Маршал, ты уверен?
— Да. Улетим отсюда. Но без министра вертолет собьют. — Передав Макинтошу автомат и запасные магазины, Жуков взвалил Лали на плечо и понес ее вниз. Остальные поспешили следом. — План простой. Ты вроде как сопровождаешь нас на казнь. Кресты ведь не просто так поставили.
— А дальше?
— По обстоятельствам. — Иван пожал бы плечами, но с грузом не очень-то удобно было это сделать.
Вскоре склад остался позади. Под оптическим прицелом допотопного «калаша» подошли к плацу. Лали так и не очнулась. Иван готов был поклясться: минуту назад она весила ровно вдвое меньше. По лбу катился пот — горячий, раскаленный даже.
Толпа бесновалась. Рабы, быть может, впервые в жизни попробовав свободу на вкус, сошли с ума. Некому приказывать, орать на них, бить дубинками, сажать в морозилку. Их не травили робопсами, не стреляли в них из пулеметов. Все вертухаи были мертвы. Все!
А самый главный вертухай корчился на кресте. И каждому хотелось швырнуть в него хоть что-нибудь, хоть как-то отомстить за себя, за своих родных, за все вообще. И хотелось, чтобы мучения главного длились долго-долго. Бесконечно долго. И Жуков очень даже понимал этих людей.
— Пройти дайте! — Подняв над головой АК, Макинтош выстрелил в воздух. — Еще веду! Еще на кресты!
Толпа расступилась, образовав живой коридор.
— Топайте, твари! Вперед, я сказал! — Войдя в роль, Макинтош двинул врача прикладом.
Роль — это хорошо. Но как бы раб сам не поверил в то, что он — судья, конвоир и палач одновременно.
Они шли вдоль бушующей ярости, мимо клокочущей ненависти. Их так и норовили пнуть, в них плевали, грозили им заточками. Одного лишь Ивана не трогали — принимали за своего, выделенного в помощь экзекуторам. А вот Лали досталось. Боль заставила ее прийти в себя, она хотела спуститься, но Жуков попросил потерпеть и ничего не бояться. Скоро все закончится. Ведь им здесь не место. Тут вообще никому не место.
— И мне просто хочется носить тебя на руках, любимая. Всегда. И везде. Даже здесь.
И вот они, оплеванные, избитые, в сопровождении Макинтоша поднялись на эшафот — сцену, на которой еще недавно выступали музыканты. Безумный солист, подавший клич к бунту, все еще был здесь, как и его коллеги. Вот только они, включая барабанщика, упились в хлам и просто валялись тут и там. Солист же, хлопая себя по ляжкам, пританцовывал и что-то напевал под нос. Он сунулся к Макинтошу, но тот бесцеремонно оттолкнул его. Подстрекатель неловко оступился и упал. Толпа взорвалась хохотом.
С черного неба меланхолично сыпал мелкий снег. Звезды равнодушно взирали на суету людей.
А с креста на Ивана смотрел Бадоев. Его разбитый рот открылся, передних зубов не хватало:
— Ты… Из-за тебя… Пожалуйста, спаси ее. Прошу.
Лали вырвалась, кинулась к отцу, взобралась по куче хвороста, обхватила лодыжки, колючей проволокой прикрученные к вертикальной перекладине-трубе.
Толпа взвыла — рабам не понравилось это проявление чувств. И тем более им не могло понравиться, что Иван уперся плечом в крест. Чтобы свалить, его нужно расшатать, закреплен ведь едва-едва.
— Любимая, отойди-ка.
Умоляюще заломив руки, она подчинилась сразу. Жуков вновь ударил плечом в трубу.
— Эй, ты чего творишь?! — послышалось из толпы. — Типа это чего такое происходит?!
К сцене подобрался раб с зажженным факелом в руке. Макинтош дал очередь в воздух.
— Порядок! — выкрикнул. — Это часть представления! Так задумано!
И тут крест упал. Бадоев вскрикнул — то ли от страха, то ли ударился больно. И то и другое обычно не смертельно. Дай боже, чтоб и сейчас… Обдирая пальцы, Лали принялась разматывать колючку.
Факел, разбрасывая искры, взлетел в воздух и упал в хворост. Тот вмиг вспыхнул оранжевым пламенем. Толпа взревела от восторга. И вновь взревела почти сразу, но уже от ярости. Ведь Иван с доктором подняли Бадоева, он обхватил руками их плечи.
— Любимая, где вертолет?
Лали махнула куда-то за сцену. В общем, направление ясно.
— Быстрее! Пока они не опомнились!
И они потащили министра прочь от жаждущих расправы рабов.
Тут уж самый распоследний дурак понял бы, что дело нечисто. Народ попер на сцену.
— Назад!!! — заорал Макинтош, но это, конечно, никого не остановило.
А вот очередь по самым рьяным подействовала куда эффективнее. Весьма легкие в сравнении с массой человека пули частенько являются самым весомым аргументом в конфликтах. Так Жукова учили на военной кафедре МГУ. Плохо, что у противной стороны тоже имелось огнестрельное оружие, позаимствованное из вертухайских закромов. Да и луки со стрелами были. И шестерни. И камни. Ответный залп из чего только можно и нельзя заставил Макинтоша сдать позицию и помчаться вслед за союзниками, спешащими к вертолету.
Бежать по ковровой дорожке, специально постеленной для министра, было не то чтобы почетно, но забавно уж точно. Особенно если тащить на себе самого министра, которого едва не казнили те, кто дорожку постелил. К тому же она вела прямо на вертолетную площадку, огороженную сетчатым забором вроде того, каким отделили плац по случаю прибытия новичков.
Сотрясался АК Макинтоша. Пули свистели со всех сторон. До забора оставалось всего ничего, когда небо взволновали винты десантных вертолетов. Откатились бронированные дверцы с иллюминаторами, вниз полетели прочные тросы, по которым скользнули к горизонтали могучие композитные тела.
— Это спецназ! — Бадоев принялся активнее двигать истерзанными колючкой ногами.
Начался штурм лагеря.
Теперь-то рабам уж точно будет не до беглецов. А вот Жукову сотоварищи и от тех и от других, если что, не поздоровится.
Загрохотали многоствольные пулеметы — не достигнув еще земли, киборги открыли огонь по бунтовщикам. Из поднебесья посыпались на толпу светошумовые гранаты и гранаты со слезоточивым газом. Тем рабам, что обзавелись противогазами, повезло не намного больше, чем тем, кому трофеев на досталось, — по зеленым «лицам» спецназовцы долбили в первую очередь. Также приоритетной целью для них являлись вооруженные люди. Единственный шанс уцелеть в методичной бойне, что началась внутри периметра, — это поднять руки и не шевелиться.
Здоровенный, как панцер, киборг приземлился прямо посреди вертолетной площадки и сразу попер в бой. Ни на секунду не замедлившись, он смял забор и жахнул из пулемета по толпе, спешащей за беглецами. Ну и по беглецам заодно тоже. Пилот упал — не сам залег, как остальные, но свалился с дырой в черепе, сквозь которую можно просунуть кулак. Макинтоша ранило в ногу, и то, как захлестала кровь, Ивана обеспокоило.
— Надо отходить! К вертолету не выбраться! Пилот погиб, не взлетим! — запаниковал Бадоев.
Над ними свистели пули. Пролетали стрелы, ломались о броню киборга. Как говорится — меж молотом и наковальней. Или — меж двух огней. И надежда на то, что удастся улететь на вертолете, погибла вместе с невозмутимым пилотом.
Что делать, а?..
— Надо отходить! — верещал Бадоев, схватив Жукова рукой, на которой не хватало пальца.
Не вариант. Отходить — не вариант. Там рабы, а значит — смерть.
— Гурген Аланович, хочу напомнить вам, что в мои обязанности, помимо непосредственных профессиональных, входит, если что, заменить пилота! — Врач смущенно вытер рукавом лоб. — Правда, я давно не практиковался…
— Вы же не причините вреда пациентам, верно? — поддержала его Лали. — От вас зависят наши жизни!
Приходилось напрягать глотки, чтобы быть услышанными.
— Я сделаю все, что смогу!
— Ну и отлично. Держи, юзверь! — Макинтош швырнул Ивану автомат. — И двигайте к вертолету! Быстрее!
Жуков автомат схватил, но и только.
— А ты?!
— А меня уже нет, юзверь…
Иван не услышал — прочел по губам, потому что Макинтош больше не кричал, берег силы. И то верно — лицо его стало белее снега. Слишком много крови потерял.
— И давай без сантиментов, юзверь. Просто сделай это. Отомсти за меня. За всех нас.
Кивнув и откатившись в сторону, Иван жахнул по киборгу.
— В голову стреляй! В голову! — рыкнул Макинтош и, перевернувшись на спину, замер.
Жуков совету внял. Долбил исключительно в черепушку, защищенную шлемом, длинными очередями. Точно укладывал, не мазал. У него ж пятерка была по огневой, да и прицел отличный… Пули разнесли-таки забрало вдребезги. Из-под обломков показалось лицо. Ярко-зеленые глаза, не мигая, уставились на Ивана.
Он опустил автомат.
— Стреляй в голову! Стреляй! — Макинтош был еще жив.
Жуков вновь взглянул в прицел. Как же стрелять, если это Ириска?.. Ее лицо! Да, ноги-руки-торс киборга. Но лицо, глаза, веснушки… Это Ириска. Вот, значит, куда ее забрали. Из милой девчонки сделали не бифштекс, но послушное приказам чудовище. Сволочи!
Стрелять в эти глаза он не мог. Не мог — и все!
— Киборг! Стреляй!
Рикошет от асфальта буквально у его лица заставил вновь откатиться. Ириска смотрела на него и продолжала стрелять. Да, она мазала — похоже, очереди в голову не прошли для нее даром, настройки сбились, но ведь долбила без устали. Массивное тело перло вперед.
— Ириска, это я, Иван! — завопил он, размахивая руками. — Я! Маршал! Не стреляй!
Пули вжикнули над головой. Он распластался, вскинул автомат к плечу.
В ярких глазах ничего не отражалось. Ириска не узнала Жукова. Она просто делала то, на что была запрограммирована. Ириски больше нет, есть лишь кибернетический каратель.
Иван вдавил спуск — и пули перебили трубку, по которой подавалось масло в гидравлику верхней части искусственного тела. Манипуляторы заклинило, но киборг продолжал идти. Пули рикошетили от него, не причиняя серьезного вреда — это стреляли рабы, у Жукова закончились патроны, он отбросил бесполезный уже автомат. А киборг, который еще недавно был говорливой девчонкой, не имея возможности навести на цель пулемет, попросту решил затоптать людей, что разлеглись на ковровой дорожке и рядом.
— Министра к вертолету! — Жуков вскочил в полный рост.
Лали и врач подняли Бадоева — отнюдь не пушинку — и потащили.
Отлично, у них все получится. Иван же отвлечет киборга на себя. Размахивая руками, он принялся орать сталкерские речевки — вдруг вспомнил эту чушь. Киборга представление увлекло. Весьма резво надвигаясь на Жукова, он давил и давил на спуск, но в ленте больше не осталось патронов, а новую ленту зарядить он не мог — «руки» не слушались.
Успеют ли Лали с врачом дотащить Бадоева до вертолета до того, как киборг превратит Ивана в лепешку? И как бы сделать так, чтоб не превратил?..
Киборг поставил стопу в каких-то сантиметрах от головы Макинтоша, и раб, который не подавал уже признаков жизни, вдруг схватился за титановые накладки на бедре карателя, под которыми скрывались искусственные мышцы. Макинтош ловко подтянулся, а долю секунды спустя уже залез на спину кибернетическому убийце. Тот дернулся, почувствовав, что дело неладно, но сорвать с себя лишний груз не мог. Да и не успел бы — заточка вошла в ярко-зеленый глаз Ириски.
Киборг замер. И опрокинулся на спину, все своей массой навалившись на Макинтоша. Летальное повреждение мозга.
Жуков метнулся к хрипящему рабу. У того на губах пузырилась розовая пена — плохой признак. И все равно Иван попытается вытащить лагерного товарища из-под тяжеленной туши. Он дергал его за руки, но, похоже, делал лишь больнее. Хотел приподнять киборга, поднатужился, вены выступили на висках, в глазах побелело. Ни на миллиметр!.. Иван упал на колени.
Загудел движок, винт министерского вертолета начал вращаться.
У Макинтоша изо рта хлынуло уже всерьез. Он хотел что-то сказать, но не смог, и потому просто улыбнулся — мол, я в порядке, все равно не собирался лететь, а вот юзверю пора бы на борт, а то Бадоев ждать не будет. Жуков не мог ничего этого прочесть по губам — они больше не шевелились, — но понял, услышал, что ли, мысленно: если он, Маршал, не выполнит обещанного, то Макинтош вырежет ему печень и закусит ею.
Схватив Ивана за плечо, Макинтош обнял его, прижал на секунду к тому, что выглядывало из-под киборга. Всего на секунду.
— Вы, хакеры, чего, людоеды все, что ли? — Жуков поднялся, его била дрожь. — Вырежу, съем…
«Да уж не вегетарианцы», — беззвучно рассмеялся Макинтош. Мертвецы ведь только так и смеются.
Что было духу Иван помчал к вертолету.
Черный корпус все ближе, ветер в лицо. Ближе. Дыхание с хрипом вырывается из легких.
Сзади загрохотали выстрелы. Мимо. Мимо, вашу мать!
Успел.
Цел, не попали ни разу. Дернул дверцу… Закрыто.
Лыжи вертолета чуть оторвались от асфальта.
Иван обмер, сердце трепыхнулось, перестало биться, а потом застучало вдвое быстрее. Он рассмеялся, хлопнул в ладоши, поднял большой палец. Отличная шутка! Что ж, этого следовало ожидать. Вряд ли Гурген Бадоев сказал бы ему спасибо за свое спасение. Да и нужна ли Ивану благодарность?..
Он отвернулся от вертолета, сжал кулаки. Иван привык встречать опасность лицом к лицу. Его так учил отец.
Ради Лали — прикроет. Пока жив, будет сражаться.
Он почти уже сорвался навстречу наступающей толпе рабов, но тут дверца распахнулась — любимая открыла. Нырнув в салон, Иван услышал вопль министра о том, чтобы не смела.
— Спасибо. Ты лучше всех. — Он впрыгнул внутрь за миг до того, как винтокрылая машина рванула вверх, набирая высоту, и на коленях продвинулся в глубь салона.
Позади захлопнулась дверца, отсекая шумы винтов и внешнего мира. Стали слышны разговоры и команды по радио: бесцветными голосами, лишенными эмоций, киборги сообщали руководству о том, какие бараки захвачены, кто и сколько десятков бунтовщиков уничтожил. Боевые машины смерти просто существовали в той среде обитания, для которой были созданы, и вели себя так, как было предусмотрено создателями. Ничего личного, никакой жестокости. Пережевывая кусок клонированной говядины, вы же не испытываете к этому мясу ненависти, верно?..
Сквозь треск помех и одинаково безразличных голосов проскользнуло нечто заинтересовавшее всех в салоне: «Несанкционированный взлет. Парни, кто ближе, сбейте вертушку».
Рассевшийся в пилотском кресле врач выкрикнул в микрофон шлема на держателе у рта:
— Нельзя вертушку! Не сбивайте! Эвакуирую министра Бадоева! Повторяю: эвакуация министра Гургена Алановича Бадоева! Бадоев на борту!
Динамики безбожно затрещали, и все же Иван разобрал требование подтвердить информацию биометрией министра. По вертолету, кстати, уже открыли огонь: пули стучали по наружной броне. Мало того — выстрелили еще управляемыми ракетами с ближайшей базы ПВО. Бортовой комп поднял вой, сообщив, что есть опасное сближение. В тот же миг бесстрастный голос киборга через динамики сообщил, что до столкновения пятьдесят две секунды, и снова потребовал подтвердить информацию биометрией министра.
— Отец, ну же! — Лали тронула министра за плечо.
— Прости, свет моих очей. — Четыре пальца обхватили коньячную бутылку. — Нужен коммуникатор. Мой коммуникатор. А его нет. Только с него… — Хлынувший в глотку коньяк утопил в себе окончание фразы.
Гордый страшный враг окончательно превратился в слабого старика, которому давно пора на покой, которому нельзя руководить миллионами — с собой даже справиться не может! Меньше минуты до смерти, а он пьет. Хоть бы с дочерью попрощался.
Коммуникатор остался у Макинтоша. Надо же…
Врач что-то орал, Бадоев хлестал коньяк, а Жуков взял Лали за руку:
— Я люблю тебя.
— И я люблю тебя, Ванька.
Она прижалась к нему, он обнял ее крепко-крепко.
Бесстрастный голос в динамике сообщил, что ракеты поразят цель через двадцать секунд, «подтвердите информацию или будете уничтожены». Бортовой комп без устали предупреждал о сближении. Бадоев опустошил бутылку и схватил побыстрее еще одну, полную, будто перед смертью хотел напиться так, как не напивался никогда в жизни… Вертолет тряхнуло — это врач решил заложить крутой вираж и так уйти от ракет. Напрасно. Не поможет.
— Что это? — Лали отстранилась. — В кармане?
— О чем ты, любимая? — Иван хлопнул пару раз по робе.
Точно, что-то есть. В суете даже не почувствовал лишнего.
«…Пятнадцать секунд, подтвердите…»
Он вытащил из кармана коммуникатор. Тот самый. Коммуникатор министра.
Макинтош перед смертью незаметно сунул, не иначе.
— Лови! — Не теряя времени, Иван швырнул девайс Бадоеву.
Но министр даже не попытался поймать — бутылка ведь важнее. Коммуникатор упал между креслами. Лали нырнула следом, вытащила, а Иван выбил из руки Бадоева стеклотару.
— Держи! — Лали сунула отцу коммуникатор прямо в руку, заставила приложить ладонь к сенсорному экрану. На все это истратилась целая — драгоценная! — секунда.
Еще одна секунда — и ничего. Экран оставался темным, коммуникатор не запускался — неужели сломался при падении?! И вдруг вспыхнул. Из-под растопыренных пальцев проступили заснеженные горы.
«Есть подтверждение. Приятного полета!»
Ракеты пронеслись мимо. Иван видел их огненные хвосты. Два взрыва расцвели в ночном небе прямо по курсу, но чуть в стороне.
Можно перевести дух? Вроде того. Жуков поудобнее уселся в кресле, снял рюкзак, достал из него взрыватель. Чтобы получить доступ к памяти отца, надо хорошенько рассмотреть прибор. Положил его себе на колено.
— Что это?.. — Бадоев плохо выглядел — бледный, раны, пальца нет, выпил много, но разговаривал внятно.
И надо было промолчать, но как удержаться?
— Это подарок отца вам всем. Всей союзной элите. Подарок из могилы. Нравится?
— И за этой штуковиной ты отправился на Хортицу?
В голосе министра Ивану послышалась издевка.
— Ванька, не надо! Он же провоцирует тебя!
Но палец уже тронул диафрагму — и его засосало внутрь взрывателя на целую фалангу. Прибор зажужжал, вмиг нагревшись так, что тепло почувствовалось даже сквозь штаны. На сплошной вроде поверхности образовалась щель, сама отщелкнулась пластинка-заглушка, под которой оказался спрятан красный круглый сенсор с надписью черным: «Пуск».
Стоит только на него нажать — и…
— Ванька, что ты задумал? — У Лали встревоженное лицо, никогда он еще не видел ее такой взволнованной, разве что на крыше, когда напала охрана ее отца.
— Любимая, я должен кое-что сделать.
Бадоевы оба — отец и дочь — не моргая смотрели на него. Министр при этом еще и чересчур активно ерзал на кресле. Геморрой, что ли?
— Возможно, любимая, даже наверняка ты возненавидишь меня за это. Но я… я не могу поступить иначе…
Министр действовал быстро — опытный боец. Он выхватил из тайника под креслом крохотный пистолет. Теперь понятно, чего ему не сиделось. Вот только годы уже не те, да и алкоголь дает о себе знать. Вмиг выдернув палец из диафрагмы взрывателя, Иван перехватил руку с пистолетом в запястье, отвел за миг до того, как грохнул выстрел. Пуля угодила в кресло рядом с головой Ивана. Вертолет дернулся — нервишки у пилота-врача пошаливали.
— Отдай мне это! Слышишь?! Отдай! — потребовал Бадоев, пытаясь вырваться из захвата.
— Это подарок для всех. — Жуков оттолкнул министра, и тот упал обратно в кресло — уже без пистолета.
Интересная игрушка, рукоятка хорошо в ладонь легла. В магазине еще три патрона. Для дел благородных сойдет. Очень хотелось разбить Бадоеву рожу, но Лали не одобрила бы. К тому же министр еще пригодится, и лицо его трогать не стоит. По крайней мере пока.
Черт, забавно же! Из-за этого ублюдка погибли отец и мать Ивана. Бадоев виновен в таких преступлениях, которые представить даже страшно. Иван сам готов задушить его, но вынужден холить мерзавца и лелеять, чтобы выжить и осуществить задуманное отцом.
Чтобы спасти миллионы рабов, навечно заточенных в лагерях.
Коммуникатор Бадоева завибрировал. Пришло сообщение.
— Что там?
— Приказ срочно вернуться в Москву, — вместо отца ответила Лали. — Через четыре часа состоится заседание Совета министров, явка строго обязательна, с семьями.
Надо же. Радуйся, бывший союзник, бывший террорист, бывший раб. Судьба преподнесла такой подарок, что лучше даже представить трудно — вся элита в одном месте в одно время.
Но на душе почему-то было грустно.
